Ты мне дашь, Сергеевна!

Пролог

Все события, герои, названия организаций, заведений и иных объектов являются вымышленными. Любое совпадение с реально существующими людьми или местами — случайность.

В тексте присутствуют откровенные сцены, эмоциональные моменты и нецензурная брань.

Автор подчеркивает, что произведение является художественным вымыслом.

Да где он?

Нервы натянуты как струна, пальцы дрожат мелкой дрожью, цепляясь за несколько листов одновременно. Бумага шуршит под неловкими движениями, края документов слегка помяты от моего волнения.

— Прости, Полиночка, секунду, — я осторожно вытаскиваю нужный лист из стопки и передаю первокурснице. Девушка бегло проходится взглядом по аккуратным строчкам текста, ее светлые волосы мягко покачиваются, когда она кивает.

— Спасибо, Дарья Сергеевна… — на ее юном лице расцветает искренняя улыбка, и едва развернувшись на каблучках, она стремительно убегает на пару, оставляя за собой легкий аромат цветочных духов.

Мне бы тоже надо поспешить. Но колени предательски подрагивают, словно я и сама первокурсница на первой неделе учебы. Недавний громкий скандал с уже моим бывшим до сих пор обсуждают по групповым чатам, так что я невольно постоянно оглядываюсь через плечо, вырабатывая паранойю. Коридоры университета кажутся полными шепота и косых взглядов.

Господи…

Делаю несколько неуверенных шагов по блестящему линолеуму, телефон в кармане пиликает знакомым звуком уведомления. Я останавливаюсь посреди коридора, чтобы посмотреть. Вдруг что-то важное. Но даже не успеваю разблокировать экран, как меня сильно толкают в спину. Равновесие потеряно — я лечу вперед, руки инстинктивно выставляю перед собой. Очки с тихим звоном падают на пол и разбиваются на несколько частей, телефон отлетает на несколько шагов вперед, ударяясь об стену. И обе папки тоже выпадают, рассыпая по полу белоснежные листы.

Я едва сдерживаю всхлип, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

— Черт подери! — слышу резкий мужской голос, полный раздражения. Чувствую сильную хватку на плече — горячие пальцы сжимают ткань моей блузки. — Вставай. Ты заблудилась, чтоль? — я поднимаю затуманенный взгляд на парня и мгновенно замираю, словно время остановилось. — Какая у тебя пара? — он небрежно поднимает мои очки и смотрит сквозь паутину трещин на стеклах.

А я не могу поверить своим глазам. Это именно он.

— Отдайте мои очки… — шепчу я едва слышно, пытаясь совладать с бешено колотящимся сердцем. Он же. Точно, он!

— Они разбились вдребезги. Бля, сейчас у меня нет времени, мелкая, — он проводит загорелой ладонью по идеально выбритому подбородку и раздраженно цокает языком.

Точно он! Я не смогла бы перепутать его ни с кем на свете. Резкий мужественный профиль, идеально очерченные скулы и теплые карие глаза с золотистыми искорками. Широкие плечи под черной футболкой, уверенный хищный взгляд из-под густых ресниц — именно им он и подцепил меня в ту злополучную пятницу. Иначе это я назвать не могу.

Он самоуверенно улыбается уголком губ, его взгляд нагло задерживается на вырезе моей рубашки. Усмехается с явным удовольствием, пока я торопливо поправляю ткань дрожащими пальцами. Медленно осматривает меня с ног до головы, словно раздевая взглядом, и несколько долгих секунд пристально всматривается в мое раскрасневшееся лицо.

И внезапно в его глазах мелькает узнавание.

— Погоди! Ты? — он снова окидывает меня изумленным взглядом и издает короткий смешок. — Ты тоже тут учишься? Бля! — снова резко ругается он, нервно фыркнув. — Это… Слушай, я не знал…

— Отдайте мои очки! — увереннее говорю я, торопливо собирая с холодного пола все папки и разлетевшиеся листы. Подбираю телефон и хватаюсь за металлическую дужку очков. Экран телефона покрыт паутиной трещин, и я молюсь, чтобы это было только защитное стекло…

— Слушай, я возмещу ущерб… Дай свой номерок? — его голос звучит почти виновато. — Ты мне тогда его не дала…

— До свидания… — буркнула я сквозь зубы, крепко прижимая к груди собранные папки, закрываясь от него, словно щитом.

Надеюсь, тут учатся все его друзья и приятели, и мы больше никогда не пересечемся в этих стенах.

Очень-очень надеюсь.

Визуалы

Новый мажор в нашей компании, встречайте!

Макс Зверев

Ну и его проблема)

Дарья Сергеевна

Почему-то захотелось их уложить)

Как вам?

1 глава

Вдох-выдох.

Это ж надо было так попасть!

Буду надеяться, что он просто ошибся универом, либо реально пришел к друзьям. Надеюсь, он не будет поджидать меня у выхода и сталкерить по всему кампусу.

А то мне только этого для полного... звиздеца в жизни не хватает.

Группа будущих программистов — шумная стайка в основном парней в толстовках и джинсах — мгновенно успокаивается, едва я переступаю порог аудитории. Последний курс, большая группа почти из одних парней и всего несколько девушек, которые держатся особняком. Они всегда сидят плотной кучкой у окна, перешептываясь и поглядывая на остальных. Сегодня солнечно и тепло, золотистые лучи пробиваются сквозь пыльные стекла, так что я прошу парней открыть окна и на задних партах, чтобы свежий весенний воздух наполнил душное помещение.

Прошу их подождать пару минут и быстрым шагом направляюсь в свой отдельный кабинет. Достаю из сумочки контейнер и осторожно надеваю линзы, моргая от непривычных ощущений. Они у меня всегда с собой на экстренный случай, просто утром дома надевать их еще не хочется — глаза слезятся, да и целый день в них не желательно. Но... Пока я не починю разбитые очки, придется покапать глаза увлажняющими каплями.

И откуда он вылетел на мою голову, господи...

После мы с ребятами потихоньку вспоминаем материал с прошлых занятий — основы Java*, принципы ООП**. Потихоньку начинаем новую тему, я немного расслабляюсь, вхожу в привычный ритм преподавания и только начинаю раскачиваться, входить в рабочее состояние, как неожиданно дверь аудитории распахивается.

Проректор университета Николай Иванович размеренно шагает ко мне, его начищенные туфли гулко стучат по линолеуму. А за ним, засунув руки в карманы джинсов, небрежной походкой идет он.

В голову стреляет тысячей самых разных мыслей одновременно.

И все они не самые хорошие.

Парень удивленно осматривает меня, приподняв одну бровь в немом вопросе. Потом на его губах играет знакомая самодовольная усмешка.

— Садись, Зверев, — разрешает Николай Иванович, указывая на свободное место.

Да... Ладно…

Да…

Ладно!

Зверев?!

После проректор поворачивается ко мне и осторожно, понизив голос, просит переговорить быстро. Я оставляю притихших ребят и мы выходим в прохладный коридор.

— Дашенька, прости, что побеспокоил, — произнес Николай Иванович, осторожно отводя меня к высокому окну в конце коридора. Солнечный свет падает на его седеющие виски. — Я сам только говорил с отцом Максима. Ты его не застала в этом семестре, он давно филонит и мы закрывали его пропуски... — ясно как закрывали за деньги папаши... Но пока ничего не говорю, внимательно смотря на проректора. — Прошу тебя не давать ему спуску. Пусть учится со всеми на равных. Я еще оповещу всех преподавателей.

— Если он много пропустил, он может не успевать за другими, — осторожно замечаю я.

— Да, конечно-конечно. Только я прошу тебя чуть помочь ему... — Николай Иванович мнется, явно подбирая слова.

— Как именно? — уточняю я, хотя уже догадываюсь.

— Если будет не успевать или... В общем, не руби с плеча, хорошо? — он смотрит на меня почти умоляюще.

— К-конечно, Николай Иванович, — и вот что мне еще остается? Только покорно согласиться и принять правила игры.

— Вот и хорошо, — расплывается в довольной улыбке он. — Спасибо за понимание, Дашенька, — Николай Иванович разворачивается и бодро идет по коридору, его шаги эхом отдаются от стен, а я стискиваю челюсти так сильно, что начинают болеть зубы.

Неужели тот самый проблемный Макс Зверев, о котором ходят легенды, и мой случайный любовник из клуба — один и тот же человек?

Глубоко дышу, считаю до десяти и захожу обратно в аудиторию, где сперва не прекращается оживленный гул. Парни громко общаются, хлопают Максима по плечу, радуются возвращению блудного товарища, сперва не обращают на меня никакого внимания. Я громко прокашливаюсь и терпеливо дожидаюсь тишины. После уверенным, преподавательским тоном произношу:

— Ребята, Максим Зверев пропустил достаточно много материала. Так что по возможности, помогайте ему наверстать. Максим, — я с плохо скрываемой тревогой смотрю на парня. Страшно, что он сейчас выдаст еще больший компромат обо мне, и начнется уже вторая волна перемывания моих косточек после скандала с бывшим.

Боже, только не это...

— Максим, меня зовут Дарья Сергеевна. Сейчас мы начинаем изучать мобильную разработку под Android, но чтобы тебе было легче влиться, я советую сперва изучить основы объектно-ориентированного программирования. Всю необходимую дополнительную информацию и материалы я предоставлю.

— Хорошо, — кивнул он с той же насмешливой усмешкой, откидываясь на спинку стула. — А что еще вы мне дадите? — его голос звучит двусмысленно, и несколько парней переглядываются.

— Попрошу придерживаться субординации и уважения ко мне, Максим. Потому что именно от меня зависит ваша итоговая оценка по предмету, — холодно отвечаю я.

— Извините, Дарья Сергеевна, — секунду подумав, нехотя буркнул он, но в карих глазах все еще пляшут озорные искорки.

А я продолжаю пару, вернувшись к доске.

Стараясь не смотреть на третий ряд, где он развалился за партой, и заставляя себя не думать о том, что его руки творили со мной в прошлую пятницу в полумраке клуба…

А потом и в гостиничном номере…

___

*Язык программирования и вычислительная платформа.

**Принципы объектно-ориентированного программирования

2 глава

Пару дней назад, утро субботы…

Голова трещит так, что хочется ее отрезать к чертовой матери. Сейчас бы гильотину — быструю, без разговоров. Во рту и горле пересохло. Внутри мерзко, отвратительно, противно…

И почему, черт побери, после алкоголя сначала так сладко на душе, а потом — еще гаже, чем было?

Я шевелю пальцами и вдруг понимаю, что тело затекло, будто его перекрутили в неудобной, неестественной позе. Но прежде чем начать распутывать свое тело, нужно бы сначала отлепить щеку от теплой, влажной кожи…

Моя щека.

Чья-то грудь.

Моя нежная кожа тут же вспыхивает раздражением — чуть щиплет, будто обожглась на солнце. Я осторожно опираюсь ладонью о бугристую, плотную грудную клетку — под ней ритмично бьется сердце — и пытаюсь подняться. Но перед глазами все плывет, а голова нещадно кружится.

И в этот момент огромная, теплая ладонь с легкой, ленивой силой прижимает меня обратно — не дает выскользнуть.

— Спи, еще рано, — горячее дыхание на моем ухе обжигает, пробирает мурашками. Голос… незнакомый. Точно не мой жених. Не тот голос, который я знаю до мельчайших интонаций.

Что за черт?..

Мозг еле работает, как старый шарманщик: медленно, неуверенно, не в такт. Только спустя долгую минуту приходит простая мысль: надо бы все же выбраться.

Но так не хочется…

Так тепло. Так приятно. Его кожа горячая, как после бани. И пахнет… черт, как он пахнет… Спокойствием, телом, чем-то солоноватым и мужским. Хочется зарыться носом в шею, спрятаться от мира и отложить на потом все: разборки, расставание и его последствия, вину, тревоги…

Руку мою сжимает сильная ладонь — горячая, широкая. Я цепляюсь за нее, пытаюсь убрать, отстраниться, но тщетно. Моих сил едва хватает. В груди собирается раздражение и растерянность — я всхлипываю от бессилия.

И тут замираю.

В спину — в поясницу — внезапно упирается что-то очень… твердое.

Черт.

— Да тише… — незнакомец шепчет мне на ухо, голос обволакивает. Его руки поворачивают меня к себе. Я, как кукла, тянусь, скользя по его телу. И вот он — смотрит на меня сонными, глубокими, темно-карими глазами, в которых таится что-то нехорошо-опьяняющее.

А потом впивается в мои губы.

По одному только поцелую — захватническому, уверенно-ленивому, как у мужчины, привыкшего брать, — я вспоминаю все.

Подруга. Текила.

Танцы у нее дома. Снова текила.

Потом — клуб. И опять… текила.

Вчера текила была слишком смелой. И чересчур разговорчивой, и дерзкой… раз я проснулась в объятиях этого чертовски красивого мужчины.

Он шумно втягивает воздух, резко, будто вспомнил сам что-то важное, и нависает надо мной. Поцелуи становятся глубже, жаднее. Его губы и запах сводят меня с ума, словно под кожу вливают жидкий огонь. Я стону ему в губы, выгибаюсь под его телом, как будто мое тело узнает его раньше меня.

Его ладонь скользит по моему боку — уверенно, с какой-то ленивой властностью. Я не сопротивляюсь.

Я не хочу сопротивляться.

— Доброе утро… — хрипло мурлычет он прямо в мои губы, прикусывая их. — Ты выспалась?

— Нет… Но холодный душ исправит ситуацию… — я улыбаюсь. Голос дрожит.

— Иди… Я потом.

Он откидывается на подушку. Луч солнца падает на его грудь — рельефную, сильную, покрытую испариной. Словно он не спал, а только что вернулся с пробежки…

Божечки…

И как я вообще умудрилась подцепить такого?

Парня из влажных девичьих фантазий.

Я кутаюсь в простыню. Он не сводит с меня взгляда — чуть приподнялся на локтях, лениво наблюдает, как я иду к ванной.

И только в зеркале понимаю: я не прикрыла попу.

Он смотрел. И явно наслаждался этим видом.

Мало?

Мало… Даже мне мало.

Я не особо помню, что было ночью. Все в тумане, в огне и в сплошных обрывках ощущений. Но по тотальному, сладостному расслаблению в теле понимаю: я кончила раз пять.

3 глава

Выхожу уже в халате и с влажными, тяжелыми от воды волосами. Гостиничный фен оказался бессильным — мои волосы, как всегда, берет только мой домашний. Я даже не старалась их высушить. По номеру разливается теплый, пряный запах кофе — густой, как дым, и такой уютный, будто можно вдохнуть и забыть, где ты…

Я иду почти на запах. Пальцы сжимаются на поясе халата. Замираю на мгновение, увидев его.

Он стоит у окна в одних трусах, обнаженный, как мраморная скульптура, но теплый и живой. С чашкой в руке. Его спина — мощная, мужественная — освещена рассветом. Солнечные лучи мягко скользят по его коже, подчеркивая каждый рельеф. Он пьет кофе и смотрит на город.

Только полседьмого, если часы не врут.

Я подхватываю свою чашку с журнального столика, добавляю каплю сливок — потому что люблю мягкий вкус кофе. Мой бывший бы сейчас скривился, как всегда. Он не понимал, как можно «портить вкус». А мне нравится.

Сливки приглушают горечь.

Он поворачивается, и все происходит быстро — почти инстинктивно. Он цепляет мои пальцы, разворачивает, толкает к стеклу спиной и прижимает к прохладному окну. Я вздрагиваю. Сердце колотится, дыхание сбивается.

Не понимаю, что он задумал.

Он — сплошная груда мускулов, будто вылеплен руками скульптора, но оживлен женским желанием. Под два метра роста, уверенная улыбка, взгляд, от которого все тело дрожит. Он смотрит с хищным прищуром, облизывает губы, склоняется ко мне. И в этом приближении — вся та же сила, что и ночью…

— Не против еще одного раза?.. — горячо выдыхает.

— Ночью было мало?.. — шепчу я.

Я не против. Но надо же для приличия…

Хотя к черту приличие.

Я делаю большой глоток кофе. Он тоже.

Взгляд в взгляд. Глаза в глаза.

В его зрачках вспыхивают солнечные блики.

Между нами искрит, воздух гудит натяжением…

Он резко тянет за пояс халата, впечатывает меня в стекло своим крепким возбуждением, выдыхает в губы терпкий аромат кофе — и тут же вгрызается в поцелуй. Глубокий, влажный, отчаянный. Моя чашка падает вниз, разбиваясь, и я даже не вздрагиваю.

Хватаюсь за его шею — она сильная, горячая. Отвечаю на поцелуй жадно, до стонов, до боли. Несмотря на крепатуру во всем теле, я хочу его. Еще. Снова. Больше. Хочу вспомнить, что он делал ночью, раз утром я чувствую себя, будто родилась заново.

Он опускается к моей шее — слизывает капельки воды и пота, будто лакомство ест. Я выгибаюсь от жара его языка. Он разворачивает меня, целует плечо, оставляет укусы, путается в поясе. Не выдерживает — срывает халат, оставляя его сбившимся на талии. Поднимает меня, врывается резко и глубоко.

И внутри — взрыв.

Тело вспыхивает, ток пробегает по нервам, до самых пальцев ног. Я выгибаюсь, хватаю шторы, дергаю так, что карниз готов рухнуть. Он заполняет меня, как вихрь, и я больше не могу — не думаю, не дышу. Только чувствую.

Он жмет мое тело, оставляя синяки, кусает, целует с такой одержимостью, что я теряю границы между болью и наслаждением. Он сжигает меня — медленно, чувственно, с жадностью, как будто боялся, что меня отнимут.

Снова разворачивает, прижимает к стеклу. Входит. Снова.

Губы впиваются в мои. А пальцы — в мою попу, оставляя синячки, жгущие даже сквозь остатки разума. Но я не боюсь. Он держит меня надежно, уверенно. И я — отдаюсь.

Целую его сама. Вытягиваюсь. Губы. Шея. Прикусываю, не жалея. Пусть и у него будут следы, как у меня. Пусть помнит. Пусть чувствует.

Судя по его пухлым губам, ночью я была того же мнения.

Мы с текилой были единодушны.

— Я сейчас… — срывается с его губ. Он ускоряется, движения становятся более требовательными, резкими. Меня выбивает из реальности — ни мыслей, ни слов. Я стукаюсь лбом о стекло, но не чувствую боли — только желание.

Секунда.

Две.

Три.

Он шипит, скулы ходят под кожей, тело напряжено до предела. И меня накрывает. Я распадаюсь в его руках, дрожу, разливаясь по стеклу, как жидкость — как та самая капля сливок в кофе.

Он кончает за мной, обжигая меня своим финалом, хрипит, заваливается на меня, прижимается лбом к моему. Мы дышим в унисон. Словно сраженные.

— Пиздец…

— Не урони меня… — шепчу.

— Не… Это я контролю… Бля, у меня полгода никого не было…

Полгода?

Не верю. Такие, как он, должны быть заняты круглосуточно.

— Заметно… — шепчу.

Правда. Очень заметно.

— Ты успела? — хмыкает.

— О… да.

Еще час.

Час — и все.

Мы разъедемся по домам, не узнав имен, не спросив номеров, уверенные в одном — мы больше никогда не встретимся.

И, возможно, зря.

4 глава

Субботняя, сумасшедшая ночь и безумное утро до сих пор стоит в голове мутным, но безумно ярким воспоминанием. Сидя за преподавательским столом и механически перебирая документы, я вдруг снова вижу его наглую, обезоруживающую улыбку и взгляд темных глаз, который, кажется, видел даже мою душу насквозь. Внутри все неприятно сжимается горячим комком, и я судорожно поджимаю пальцы ног в туфлях под столом.

От фантомных и еще таких свежих ощущений его горячих рук на обнаженной талии, острых зубов на чувствительной коже плеча...

— Дарья Сергеевна, все в порядке? — вдруг обеспокоенно спрашивает кто-то из девочек, вырывая меня из водоворота воспоминаний. — Вы побледнели...

— Да, — говорю я, но голос предательски дрожит, выдавая мое состояние. Я быстро беру себя в руки, сжимаю кулаки под столом и снова обретаю привычную преподавательскую уверенность. Мне нужно быть сильной.

Я вытерпела грязные слухи о том, что я подстилка и проститутка, что изменила крутому преподавателю с кафедры математики. Слухи, которые любимый безосновательно распустил из мести.

Что мне этот дерзкий студент? Секс без обязательств не нов для меня, и мы оба получили что хотели той ночью. Так чего я так переживаю?

Он, в конце-концов, совершеннолетний давно уже.

— Итак, ребята, у нас остается не так много времени до конца пары. Дома я хочу, чтобы вы доработали и отправили мне итоговые версии ваших проектов. Я не тороплю, время до следующего понедельника. Максим, подойди пожалуйста за дополнительными материалами.

Парни быстро собираются, шумно обсуждая что-то свое, стулья скрипят, рюкзаки шуршат. И только Макс неторопливо поднимается с места и лениво, вальяжно идет ко мне. Словно специально растягивает время. Я стараюсь выглядеть максимально собранной и равнодушной, но внутри пульсирующая тревога нарастает с каждым его шагом. Как и безумное желание просто кинуть в него папку, словно гранату, и скрыться из аудитории.

— Ваши материалы, Максим, — говорю я максимально нейтрально, протягивая толстую папку. Пальцы предательски подрагивают, и я стараюсь не встречаться с ним взглядом, фокусируясь на его подбородке.

Он медлит долгую секунду, берет документы теплыми пальцами, едва задев мои, но не спешит уходить. Вместо этого Макс пристально смотрит на меня сверху вниз и вдруг негромко, почти интимно спрашивает:

— Вы нормально видите, Дарья Сергеевна?

Я напрягаюсь всем телом и тут же надеваю маску ледяного равнодушия, игнорируя то, как начинает бешено стучать сердце в груди:

— Что ты имеешь в виду?

— Вы без очков... — его голос звучит почти нежно.

— У меня линзы, — коротко кивнула я.

Макс слегка прищуривается, явно обдумывая что-то, и оценивает меня цепким взглядом хищника. Я чувствую, как внутри меня закипает раздражение пополам со страхом, и странная дрожь снова проходит по телу волной, когда я против воли вспоминаю, как сильно и уверенно эти его большие руки держали меня тем утром, прижимая к окну... Не дожидаясь его ответа, я едва заметно киваю в сторону двери и холодно, отстраненно произношу:

— Будь добр, освободи место для следующей группы.

Макс медленно улыбается одними уголками губ, словно прекрасно понимает, что я пытаюсь скрыть свое смущение и волнение, и тут же кивает с притворным, насмешливым уважением:

— Как скажете, Дарья Сергеевна.

Он разворачивается и неторопливо выходит, его широкие плечи покачиваются при ходьбе. Бросает на меня последний задумчивый, многообещающий взгляд через плечо.

Когда тяжелая дверь наконец закрывается с глухим стуком, я облегченно выдыхаю весь воздух из легких и обессиленно опускаюсь на жесткий стул. Пальцы все еще мелко дрожат, сердце колотится как бешеное, а предательские мысли снова и снова возвращаются к той безумной, страстной ночи. Господи, надо было умудриться так попасться! В эту самую минуту я даю себе железное слово, что впредь буду держаться от Макса Зверева как можно дальше.

Подальше от его обжигающих прикосновений и опасной улыбки.

5 глава

Макс

Я иду на следующую пару, чувствуя себя полнейшим придурком. Все внутри гудит от раздражения.

Отцу, конечно же, плевать, что я взрослый мужик, давно живущий своей жизнью. Что я не просто пинаю воздух, а реально помогаю ему в компании. Без меня там уже не раз бы все трещало по швам.

Но кто я такой, чтобы спорить, да?..

«Закончишь универ — потом делай что хочешь.»

Именно так он мне и сказал.

Словно я сопляк, которому выдали пока что только пробный пропуск во взрослую жизнь…

Ну, отлично, пап. Спасибо тебе, черт возьми. Правда.

Сперва я был в бешенстве — чистом, слепом.

Мои кореша тем временем спокойно садятся в самолет на Ибицу или куражатся где-нибудь в Вене, пьют шампанское и постят сторис с кальянами и полуголыми девками.

А я? Я должен торчать в универе, отсчитывая эти чертовы месяцы, будто мне восемнадцать, и я только-только вырвался из-под родительского надзора.

Я и так самый молодой среди нас, а теперь эта разница ощущается особенно болезненно.

Бесит. До невозможности.

Пары тянутся, как вязкая патока. Я едва досиживаю до конца, скрипя зубами от скуки. Мысли все время возвращаются к Даше. Именно так зовут мою недавнюю любовницу.

Горячая.

Честно — от ее кожи ночью можно было прикуривать. Она была вся — сплошной пожар. Я шел на ощупь сквозь пламя ее тела, и даже утром, когда могла бы сбежать, она осталась. И позволила мне взять ее снова.

Точно не та, кто цепляется за парня при бабле. И не та, кто просит вызвать ей такси.

Я никогда бы не подумал, что она старше меня. На вид — мелкая. Хрупкая. Но внутри — вулкан.

Я криво усмехаюсь, но тут же стираю ухмылку с лица. Потому что, по правде, мысль трахнуть ее в кабинете до сих пор не дает мне покоя.

Но… если я завалю чертов универ, отец лишит меня всего. Всех плюшек, всей этой жизни на широкую ногу. И тогда я останусь с голым энтузиазмом и без средств к существованию.

Кому я нахер нужен без своей фамилии, без счета, без доступа к высоким кругам?

Да никому. Даже ей.

Я жду ее после пар у выхода, прислонившись к стене, крутя в голове фразы. Не хочу задеть, не хочу казаться ублюдком. Просто… поставить точку. И идти дальше.

Но ее все нет. Я уже почти разворачиваюсь, чтобы уйти, когда слышу знакомый голос. Женский. Четкий. Звенящий. И чуть глуше — мужской.

Где-то за углом, в начале университетского парка.

— Ты не можешь просто так уйти! — резко шипит мужчина. Я узнаю голос. Костров. Препод, которого вся универская братия ненавидит за занудство и вечные придирки.

Он преподает со времен динозавров. Я подъебывал его с первого курса.

— Могу. И уже ушла, — отвечает Даша. Ее голос — холодный, будто сталь.

Я делаю шаги в сторону звука, вижу их: стоят почти у самой живой изгороди. Они увлечены диалогом, меня не замечают.

— Даш, дай хотя бы объяснить. Это глупо — все рушить из-за ерунды…

— Из-за ерунды? — Она смеется. Резко. Почти зло. — Ты действительно считаешь, что переспать с моей подругой — это ерунда?

Тишина.

Костров молчит. Заминается перед ней, будто забыл, как это — говорить. Он уже проиграл.

И знает это.

Даша коротко качает головой и поворачивается, чтобы уйти. И тут ее взгляд сталкивается с моим.

Мгновенно — вспышка. Она бледнеет. В глазах — удивление, раздражение и боль, перемешанные в один тяжелый коктейль. Но она тут же берет себя в руки и быстрым шагом идет к парковке.

— Даш! — Костров тянется, но она его не слышит. Или делает вид, что не слышит.

Я сам не понимаю, на кой черт я это делаю, но срываюсь и иду за ней.

Шаги становятся быстрее, я почти бегу, чтобы догнать ее. Она резко дергает дверь машины, но я успеваю — хлопаю дверцу и прижимаю ее к прохладному металлу авто.

Она замирает.

Мы сталкиваемся взглядами. В ее глазах — протест. Обида. Боль. И слабое, еле заметное дрожание ресниц.

А в моей голове вспышкой: ее тело, горячее, влажное, дышащее подо мной. Приглушенные стоны. Рваное дыхание. Мои руки на ее бедрах. Ее губы на моих.

— Пусти меня, Зверев! — срывается с ее губ. Голос хриплый. Неуверенный.

Я с трудом сдерживаю порыв — не вцепиться в ее талию, не потянуть к себе.

— Нам нужно поговорить, — тихо говорю.

— Нет. Не нужно. Просто отпусти. И оставь меня в покое.

— Я не хочу тебя напрягать. Просто… — я сбиваюсь, снова встречаясь с ее глазами. — Просто хочу, чтобы ты знала: это была ошибка. Случайность. Больше такого не повторится.

Ее лицо замирает на пару секунд. А потом появляется усмешка — короткая, почти обидная.

— Отлично. Я тебя услышала. А теперь дай пройти. Мне ехать надо.

— Даш…

— Нет, Макс. Между нами ничего не было. И быть не может. Забудь.

Я отпускаю.

Она тут же садится в машину, хлопает дверью. Резко трогается. Колеса скрипят по асфальту.

Я остаюсь стоять. Один.

Внутри — все перекручено.

Злость. Тревога. Раздражение. Желание. Все одновременно.

И в голове стучит ее фраза, как спусковой крючок. Один и тот же обрывок.

Ничего не было и быть не может.

Не было?

Да было, мать твою. Еще и как было.

И может.

Я не люблю, когда за меня решают. Не люблю, когда женщина пытается командовать — будет у нас что-то или нет.

Это не ее решение. Это наше.

Нет уж, секси-училка.

Ты снова будешь стонать подо мной.

Ты мне снова дашь, Сергеевна.

6 глава

Даша

Я захожу в торговый центр и сразу же ощущаю знакомое чувство предвкушения. Высокий просторный атриум с хрустальными люстрами, мириады сверкающих витрин и огромное количество людей, которые мечутся между мраморными этажами в поисках чего-то самого важного на свете. Прохладный кондиционированный воздух обволакивает кожу после душной улицы. У меня на вечер план — устроить себе полноценную шопинговую терапию.

Почему бы и нет?

Я так устала от всего, что сейчас происходит в моей жизни, что хочется просто походить по магазинам и побаловать себя любимую, забыть о бывшем и его нелепых оправданиях. Забыть его лживый голос и пустые обещания.

Я свое выплакала. Хватит.

Сначала направляюсь в оптику за новыми очками. Хочется чего-то стильного, но не слишком экстравагантного. Долго примеряю разные оправы перед зеркалом с подсветкой, консультант в идеальном костюме предлагает ультрамодные варианты, однако я выбираю классические — квадратные, изящные, с легким золотистым блеском на тонких дужках. Они садятся на мне как родные, подчеркивая скулы. Когда выписываю рецепт и оформляю заказ, чувствую приятное волнение от предстоящих обновок, словно маленькая девочка перед праздником.

Глазки-то тоже надо иногда баловать.

Потом сворачиваю в отдел белья.

Сверкающие французские кружева, гладкий итальянский шелк — кажется, я на несколько часов потерялась в этом маленьком женском раю. Мягкий свет подчеркивает нежные переливы тканей. Меня привлекают пастельные оттенки — нежно-розовый как лепестки сакуры, лавандовый как прованские поля, мятный как утренняя свежесть. Примеряю разные варианты в уютной кабинке и выбираю несколько комплектов, которые подчеркивают все изгибы и дарят уверенность. Тонкое кружево ласкает кожу, дарит ощущение легкости и невесомости, так что могу просто выдохнуть и почувствовать себя женщиной. Сразу представляю, как вечером буду рассматривать покупку при свете ночника и радоваться самой себе. А еще отхватываю парочку ночных пижамок: одну с озорными алыми сердечками на белом фоне, другую — простую и мягкую, из приятной к телу хлопковой ткани цвета топленого молока. Мягко, уютно и прямо идеально для долгих домашних вечеров с книгой и чаем.

Пакеты уже приятно оттягивают руку своей тяжестью, и я понимаю, что пора немного передохнуть морально. Поднимаюсь на верхний этаж за кофе по эскалатору, заодно бегло просматриваю яркую афишу кинотеатра. Чувствую, что мне необходимо отключиться от навязчивых мыслей. И ничего не дает такой эффект, как темный зал, огромный экран и погружение в чужую историю.

Перед тем как пойти в кинозал, заглядываю в туалет с мраморными раковинами, чтобы закапать глаза. Врач предупреждал, что если долго носить линзы, обязательно нужно увлажнять их специальными каплями. А я уже порядком долго хожу по магазинам, да и плюс целый день в них работала. Пара прохладных капель — и вот я снова готова к приключениям, моргаю, чувствуя облегчение.

Покупаю билет на сенсорном экране, выбираю самый дальний ряд в VIP-зоне, чтобы никто не мешал, и устремляюсь к стойке с попкорном.

Несколько минут до начала!

Передо мной два соблазнительных варианта — карамель с манящим сладким ароматом и сыр с пикантным запахом. Несколько секунд мучительно думаю, прикусив губу, а потом вздыхаю, решившись. Беру карамельный в огромном стакане, а на сырный бросаю полный сожаления взгляд. Хотелось бы два взять, но так неудобно с ними ходить потом будет…

Обнимаю огромный теплый стакан попкорна, ощущаю его аппетитный сладкий аромат ванили и карамели, и спешу в зал.

Сажусь на свое мягкое кресло, вокруг медленно гаснет свет, на экране начинают мелькать первые рекламные трейлеры. Я расслабляюсь, откидываюсь на спинку, ставлю удобно свои шуршащие пакеты, откручиваю крышечку холодной бутылки и пью немного воды, чувствуя приятную прохладу.

И тут кто-то опускается в кресло рядом со мной. Я невольно вздрагиваю от неожиданности. Улавливаю тонкий, очень знакомый аромат дорогого парфюма с нотками бергамота. Поворачиваю голову и в голубоватой полутемноте вижу резкие черты лица, которые недавно изрядно потрепали мои нервы сегодня.

Макс Зверев.

Что он здесь делает?!

— Что за… — я зашипела как разъяренная кошка, недовольно прищурившись.

Он тоже кажется удивлен, но тут же ухмыляется своей фирменной наглой улыбкой, не отводя от меня пристального взгляда карих глаз.

— Даша Сергеевна? Ты каким тут боком? — его голос звучит насмешливо-удивленно.

— На фильм вот пришла! А ты? — я стараюсь говорить холодно.

— И я! Это мой любимый жанр! — он лукаво прищурился, явно наслаждаясь моим замешательством.

— Мелодрамы и комедии? — возмущаюсь я, не веря своим ушам.

— Да? — он кидает быстрый взгляд на экран, где как раз показывают романтическую заставку. — Ну да! — собирается с мыслями он. — У каждого свои недостатки, Даша Сергеевна! Хочешь сырного попкорна? — тихо предлагает он, протягивая мне свой хрустящий желтый попкорн с соблазнительным ароматом.

Мне становится и неловко, и смешно одновременно. Кажется, он делает это специально, чтобы подразнить меня. Я наклоняюсь ближе и шепчу, чувствуя его тепло:

— Ты следишь за мной?

Макс качает головой, его волосы слегка растрепаны.

— Это чистая случайность! И вообще, Даша Сергеевна, ты знала, что в кино ходят все? — в его голосе слышится веселье.

— Но не парни и на мелодрамы! — невольно хохотнула я.

— Смотри и не мешай никому! Тс-с! — он приложил палец к губам.

Я еще секунду буравлю его взглядом, чувствуя знакомое бешенство и непонятное любопытство одновременно. Сердце почему-то ускоряет ритм. И все же вполголоса пробормотала «тоже мне… случайность», но быстро заставляю себя успокоиться. Фильм начинается, экран вспыхивает яркими красками, и я глубоко выдыхаю, пытаясь сосредоточиться на сюжете. Но сердце предательски колотится, и я то и дело замечаю боковым зрением четкий профиль Макса, который расслабленно болтает ногой и периодически с интересом заглядывает в мой стакан с карамельным попкорном.

7 глава

В зале уже давно погас свет, но у меня все горит изнутри жарким пламенем. Пульс гулко отдает в висках, ладони предательски влажные, а грудь будто сдавлена тугими железными прутьями. Я стараюсь сосредоточиться на мерцающем экране, пытаюсь ухватить нить сюжета, вникнуть хоть в одну сценку полноценно и... не могу.

Зверев.

Дыхание сбивается с ритма, я не могу расслабиться ни на секунду...

Терпкий запах его парфюма — ноты бергамота с примесью специй — я улавливаю с каждым судорожным вдохом. Он спокойно сидит рядом, словно ни в чем не бывало, смотрит фильм и методично ест свой попкорн. Его колено едва касается моего через тонкую ткань юбки — и я не знаю, делает ли он это специально. Каждое прикосновение отдается электрическим разрядом по коже.

Наверное, да.

Конечно, специально.

Я заставляю себя смотреть на экран, где разворачивается чужая любовная история. Женщина в фильме что-то нежно шепчет мужчине, они переплетают пальцы в интимном жесте. А я прижимаю к себе стакан с попкорном так крепко, что картонные стенки скомкиваются в руках. Мне хочется вытолкнуть из головы жгучие воспоминания о субботе, о том, что его руки творили со мной в полумраке... но тело предательски отзывается жаром — будто желая повторить все это... снова...

Я злюсь на себя за эту слабость. Почему он вообще здесь? Откуда узнал о том, что я пошла в кино? Почему сидит рядом, излучая такое спокойствие? Почему дышит так ровно, когда я задыхаюсь?

Даже если и не следил, уверена, что он увидел меня тут и взял билет рядом целенаправленно. Я не верю в совпадения. В такие — точно не верю.

Фильм тянется мучительно вечно. Я не помню, что было в середине. Помню только то, как он украдкой бросает взгляды в мою сторону. Только то, как я чувствовала все два часа все его движения обостренным боковым зрением, каждый вздох.

Когда наконец включается яркий свет, я резко встаю, моргая от внезапной яркости, и собираюсь быстро уйти. Сбежать от него — единственный выход. Торопливо собираю свои шуршащие пакеты, пытаясь выглядеть спокойно и равнодушно. Но Макс ловко перехватывает их раньше.

— Отдай, — шепчу я хрипло, но в голосе больше напряжения, чем упрека. Я боюсь, что сорвусь. Что не смогу скрыть, как сильно он на меня влияет.

Он ухмыляется — спокойно, с тем же обезоруживающим нахальством, что сводило тем утром меня с ума.

— Держу, чтоб ты руки не надрывала, Даша Сергеевна, — тянет с ленивой издевкой, будто это его обычный день, и мы знакомы тысячу лет. — Потом отдам я твои трусики...

Уж не знаю, следил ли он за мной или просто узнал логотип на пакете из бутика нижнего белья, но мои щеки вспыхивают румянцем...

— Зверев, — я глубоко вдыхаю, прикусывая нижнюю губу от раздражения. — Верни. Сейчас же.

Я делаю решительный шаг, чтобы забрать пакеты, но он легко уходит от меня плавным движением, будто играет в детские догонялки. Постепенно движется к выходу. И я вынуждена идти за ним!

— Я тебя подвезу, — кидает небрежно через плечо, будто это его святой долг. Как будто ему есть до меня дело.

— Я за рулем, — бросаю резко, поджимая губы в тонкую линию. Злюсь. На него. На себя. На это чертовое наваждение, которое не проходит.

— Ну и что? Потом заберешь, — отмахивается Зверев, еще больше меня разозлив своей беспечностью. Он довольно хмыкает, когда я пытаюсь снова выхватить свои драгоценные покупки.

— Нет уж! Отдай! — цокаю языком, и в груди начинает подниматься волна паники. Почему он не отстает? Зачем он так пристально смотрит темными глазами?

Мы же вроде договорились! Так чего он сейчас хочет? Сам хотел поставить жирную точку в нашем субботнем приключении и жить спокойно!

Макс чуть склоняет голову набок, словно что-то внимательно считывает с моего раскрасневшегося лица. Усмехается одним уголком губ. И это — самое страшное. Мне кажется, он видит насквозь, как я дрожу внутри.

В этот момент его телефон резко вибрирует. Он нехотя отводит взгляд, достает гаджет из кармана, смотрит на светящийся экран.

И я... Я не думаю. Просто действую на инстинктах.

Выхватываю пакеты из его расслабленной хватки и почти бегу прочь. Каблуки отчаянно стучат по глянцевой плитке, отзываются гулким эхом в опустевшем торговом центре. Сердце грохочет как сумасшедшее, будто пытается вырваться из грудной клетки. Я все бегу и бегу, не оглядываясь, но жгучее ощущение, что он бежит за мной следом — не уходит.

Только у своей машины на парковке позволяю себе обернуться через плечо. Никого. Пусто. Я почти истерически смеюсь — от облегчения или от паники, сама не знаю... Но я наконец могу выдохнуть.

Садясь в прохладный салон, бросаю пакеты на соседнее кожаное сиденье и сжимаю руль так сильно, что белеют костяшки пальцев. И тут телефон вспыхивает ярким уведомлением. Смс от него.

«Как-то по-детски)) поведение препода на лицо))) Кто из нас младше, Даш, Сергеевна?»

И этого достаточно, чтобы все внутри перевернулось с ног на голову.

Кто бы говорил!!!

И что это за странная запятая после моего имени?! Ошибка? Писал второпях и забыл исправить?

О боже...

Я медленно кладу горячий лоб на прохладный руль и закрываю глаза, чувствуя, как пульсирует кровь в висках.

— Ну и зачем ты так, Зверев?.. — шепчу в звенящую тишину салона, но ответа, конечно, нет.

Только бешеный стук сердца в ушах и сладко-горькое, тревожное ощущение, что это только начало... конца...

8 глава

Макс

Сижу с пацанами на фудкорте в ТРЦ: за огромным стеклянным фасадом дождь лениво полирует витрины — редкие капли растекаются, будто ртуть, и теплый свет торгового зала преломляется в них мягкими бликами. Воздух густо пропитан запахом перца, жареного мяса и картошки-фри. Я вкидываю в себя двойной чиз — тянущаяся сырная корка липнет к небу — и ржу над очередной шуткой Витька про новый «ламбо» его бати. Он мечтает, размахивает руками, глаза блестят, но рассказывает он это уже третий раз за неделю, и я слушаю вполуха: мозг давно в режиме автопилота, становится скучно.

— Зверь, ты где? — хлопает по плечу Леха, бутылка колы чуть плеснула, пузырьки зашипели. — Все пропускаешь!

— Да тут, — отмахиваюсь, прихлебывая липкую газировку. Шершавые пузырьки обжигают горло. — Просто прикинул, куда смотаться на выходных.

На самом деле выходные мне сейчас до лампочки. Щемит в паху от одной мысли о ней, о том, как бы повторить субботний секс — так, чтобы стерлись все тормоза. Она уверена, что между нами больше ничего не будет, а я уверен, что скоро ее стоны снова будут дрожать у меня под грудью…

И чего меня так заклинило? Вокруг — море девчонок, все яркие, звонкие, доступные. Но в голове — только короткая вспышка ее шеи, хрип ее дыхания, вкус пота и сладости кожи.

Наверное, дело в том, что я не ждал такого кайфа от первого секса после своего полугодового «карантина». После аварии мне сначала было сложно просто ходить, а не то что трахаться. Поиск новой пассии откладывался долго. Прежняя ушла на третий день моего срока в больничке — засобиралась так быстро, что вскоре пятки сверкали.

И тут, словно молния: замечаю боковым зрением, как через стеклянную перегородку, из магазина белья выходит она. Сергеевна. В руках — пакеты Victoria’s Secret; черная бумага, розовый логотип. В животе сразу горячо. Я помню эти ее кружевные, нежно-розовые стринги — как шелк на языке…

Черт.

Сердце колотится, как бас в техно-треке: глухо, резко, пронизывая все тело. В памяти вспыхивают кадры — ее бедра, мои пальцы под тонким кружевом, стон, который она тогда прикусила зубами…

— Парни, я сваливаю, — бросаю, подрываясь с пластикового стула.

— Че, уже? — Витька таращит глаза. — Мы ж только разогнались! Как же «ужраться пятьдесят вторыми* и умереть»?

— Дела. Срочные, — подмигиваю, бросаю на стол купюру, хватаю куртку. Пока они моргают и ржут, я растворяюсь в людском потоке.

Она идет к эскалатору, пакеты покачиваются у бедра, ткань пальто очерчивает талию. Я держусь на расстоянии: будто обычный посетитель, лениво листаю телефон, капюшон опущен низко. На самом деле взгляд приклеен к ее икрам в узких джинсах. Даша не подозревает, что у нее за спиной персональный фан-клуб в одном лице. Тихонько фоткаю ее ноги — щелк, и в памяти телефона вспыхивает новая зависимость.

Минут десять прячусь в толпе и уже оказываюсь у кассы кинотеатра. Она берет билет; я беру такой же — тот же зал, тот же ряд. Вижу, как она, улыбаясь мыслям, обнимает стакан с карамельным попкорном. Я киваю кассиру:

— Большой попкорн, сырный.

Будет забавно предложить обмен: я — ее карамель, она — мой сыр. Или, может, покормить ее прямо с пальцев, чтобы она теплыми губами обхватила кожу — и язык обжег мне подушечку… Опасная мысль, еще чуть-чуть — и можно будет мастурбировать в подсобке.

Или ей бы… Или она бы мне…

В зале темно: трейлеры грохочут басами, экран мерцает. Она выбирает место на последнем ряду, спрятавшись ото всех — девочка хочет тишины. Я скольжу вдоль кресел, стараясь не шуметь — сердце в этот момент оркестром бьет в ребра. Усаживаюсь рядом.

Свет вспыхивает, она оборачивается — глаза расширяются.

— Что за… — шипит, явно не ожидая увидеть меня именно тут.

Я развожу руки, будто сам в шоке:

— Даша Сергеевна? Какими судьбами?

— На фильм пришла! — щеки ее слегка румянятся. — А ты?

— И я. Люблю это кино! — виляю, оцениваю ее боковым взглядом. Мокрая мечта студента: пряди волос касаются шеи, тонкая полоска кожи между свитером и пиджаком манит, как наркотик.

— Мелодрама и комедия? — поддевает она, прищурившись.

— Да? Ну, да! У каждого свои недостатки, Даша Сергеевна! — я ухмыляюсь. — Хочешь сырного попкорна?

— Ты следишь за мной? — шепчет она. Звучит как вызов.

— Это чистая случайность! — усмехаюсь, складываю ладони. — И вообще, Даша Сергеевна, ты знала, что в кино ходят все?

— Но не парни и на мелодрамы! — фыркает. В ее глазах мелькает искра, и от этого по коже мурашки.

— Смотри и не мешай никому! Тс-с! — подношу палец к губам, и она на секунду задерживает взгляд на моем пальце, сглатывает.

Внутри все горячее. Я чувствую, как ткань джинсов натягивается, становится тесно. Уставился в экран, но кино мне до лампочки. Я слышу, как она дышит, как шелестит ткань ее брюк, когда она поправляет ногу на ногу. Хочется наклониться, вдохнуть запах ее волос — чуть сладкий, с ноткой чего-то цветочного, а потом шепнуть, что карамельный попкорн не сравнится с тем вкусом, который я помню с ее кожи.

Она ерзает, бросает взгляд — я делаю умное лицо, будто ловлю каждую реплику с экрана. Но на деле я — хищник в засаде. Жду, когда свет погаснет окончательно, когда зал погрузится в темноту поглубже. Может, после фильма предложу подвезти? А может, рискну сейчас: вдохну ей в ухо, что знаю место получше для финальных титров — задний ряд, моя ладонь на ее колене, губы на шее, шепот, от которого ее спина прогнется дугой.

Сижу, улыбаюсь своим фантазиям, и даже шепот зрителей впереди кажется далеким. Я чувствую ее рядом — тепло, аромат, напряжение. Уверен, Даша слышит, как я дышу. Слышит — и делает вид, что нет.

Черт, Сергеевна, ты понятия не имеешь, какие планы я на тебя строю.

___

*Имеется в виду шот Б-52:)

9 глава

Смотрю, как Сергеевна почти бегом мчится к эскалатору, и не могу сдержать довольную улыбку. Боже, как маленькая девчонка, ну, ей-богу! Пакеты с бельем ритмично бьются о ее стройное бедро, каблуки выстукивают нервную дробь по мраморному полу — будто она убегает не от меня, а от собственных предательских мыслей.

Или марафон бежит, хах!

Ну, это, кстати, явный признак того, что я ей далеко не безразличен. Это очень хорошо!

Усмехаюсь, провожая взглядом ее удаляющуюся фигурку. Я бы с тобой другой марафон бы устроил... Качаю головой, отгоняя откровенные мысли, достаю телефон и быстро набираю сообщение:

«Как-то по-детски)) поведение препода на лицо))) Кто из нас младше, Даш, Сергеевна?»

Вторую запятую ставлю специально там, где она в итоге и стоит. И ведь какое созвучное, мелодичное имя у девушки, ах!

Отправляю, небрежно кидаю телефон в карман джинсов и наконец глубоко выдыхаю — пора домой.

Через полчаса плавно сворачиваю под массивную арку нашего закрытого элитного ЖК. Сканер мгновенно считывает номер, хромированный шлагбаум плавно уходит вверх, и бесшумная лифт-платформа медленно тянет мою черную тачку в теплый подземный паркинг. Там уже мирно дремлют папины железные «кобылки»: свеженький матово-серый Urus и старая, но бессмертная синяя GT-шестерка. Я плавно закатываю свою 911 в свободный бокс и ставлю ее ровно рядышком с папиными игрушками. Из паркинга лифт с зеркальными стенами быстро поднимает прямо в наш двухуровневый пентхаус — стекло от пола до потолка, теплый итальянский камень и умный свет, который встречает меня мягким янтарным сиянием.

Захожу в дом — в воздухе витает аромат запеченного картофеля с розмарином и мамиными фирменными котлетами с расплавленным сыром внутри. Успеваю как раз к ужину!

— Максик! — радостно визжит мелкая. Сестра Лизка влетает как вихрь, цепляется на шею тонкими руками. — Угадай, сколько я набрала на пробном ЕГЭ!

— Тысячу, не меньше, — хохочу шутливо и легко подкидываю ее вверх. Несмотря на то, что для меня она навсегда останется мелкой и шебутной, руками я ощущаю, как она выросла.

— По каждому предмету больше восьмидесяти! — гордо выпячивает грудь, сияя от счастья.

— Красотка моя, — нежно чмокаю в макушку с пшеничными волосами и сажусь за массивный дубовый стол.

Мама выносит фарфоровую тарелку, улыбается так тепло, будто я не срывал пары весь семестр:

— Поешь, сынок, котлетки еще горячие остались... Салатик? — мама нежно улыбается мне, и в ее глазах столько любви.

— Да! Всего и побольше, мам.

— Хорошо, милый, — мама с материнской улыбкой щедро насыпает мне салата из хрустящего редиса и молодой капусты в домашней сметане, кладет две румяные котлетки. Я сглатываю слюну от предвкушения.

— От тебя несет карамельным попкорном! — учуяла мелкая своим чутким носом. — Ты был в кино?

— Был, — кивнул я. — Я помню про обещание! Как только фильм анонсируют, я возьму билеты на премьеру!

— Хорошо, — сестра подозрительно прищурилась. — А то я тебя знаю...

— Твой любимый яблочный штрудель. Успела урвать кусок, пока папа не доел.

Целую маму в мягкую щеку, бросаю быстрый взгляд на отца. Он отодвигает серебристый ноутбук, приподнимает седеющую бровь:

— Что с учебой? — интересуется отец своим деловым тоном.

— Закрываю хвосты, — откусываю сочную котлету, не моргнув глазом. — Все под контролем.

— Под контролем — это хорошо, — сухо констатирует он, но в карих глазах вспыхивает довольная искра.

Пять минут дотошных вопросов про университетские проекты, еще три — про здоровье после той дурацкой аварии, и допрос окончен. Я сметаю со стола пол-миски свежего салата, еще одну котлету, сладкий штрудель с корицей, заливаю все маминой домашней смородиновой настойкой и блаженно откидываюсь на спинку стула. В голове тут же приятно повело, и мне хочется счастливо рухнуть на кровать.

— Максик, не проспи завтрак, — ласково напоминает мама, когда я собираюсь подняться к себе.

— Буду как штык, — улыбаюсь ей. На самом деле — как бы не проспать... Хочется сутки не вылезать из мягкой постели. Желательно бы еще с Дашей, но...

Но!

Бля, вот совсем не могу думать о ней как о преподе.

Она не препод.

Она сладкая прелесть с розовыми кружевными стрингами!

Поднимаюсь наверх по парящей лестнице. Лестница с мягкой подсветкой в ступенях, стеклянные перила холодят ладонь. Моя комната занимает половину второго этажа: огромная кровать-подиум с черным бельем, саундбар на всю стену, рабочий стол с тремя изогнутыми мониторами, мини-бар со стеклянными дверцами и отдельная ванная с потолочным тропическим душем, в который можно затащить еще кого-нибудь.

Скидываю одежду небрежным движением, включаю ледяную воду — люблю, когда мышцы звенят от холода. А потом — обжигающе горячий. Расслабиться, поддаться накопленной усталости и настроиться на здоровый сон.

Белое полотенце небрежно на бедрах, вода еще стекает прозрачными ручейками по рельефной спине. Встаю перед зеркалом во весь рост: пресс давно прорисован изнурительными тренировками, грудь как гранит — спасибо тренеру-садисту.

Делаю селфи: выгодный ракурс снизу, чтоб кубики выглядели агрессивнее. Улыбаюсь одним уголком губ — ровно настолько, чтобы считывалось: я прекрасно знаю, что ты на это залипнешь.

Подписываю с ухмылкой:

«Я уже дома и сходил в душ... А ты? Перемеряла все трусики? Покажи мне)»

Отправляю. Секунда напряженного ожидания, две... приходит гневный красный смайлик. Еще секунда — и...

«Пользователь ограничил круг лиц, которые могут отправлять ему сообщения»

— Ах ты, чертова... — хмыкаю в голос, качая головой. Пытаюсь набрать номер, даже гудок не идет.

Черный список.

Смотрю на свое отражение в зеркале. В глазах вместо злости — чистый охотничий азарт. Она этими своими детскими действиями только провоцирует меня! Никогда в жизни девушка не будет решать, что мне с ней делать. Никогда.

10 глава

Даша

Телефон вспыхивает ровно в тот момент, когда я, наконец‑то, погасив свет, собираюсь вытянуться звездой на кровати.

— Только не снова… — шепчу в тишину, но любопытство все‑таки побеждает. Я приподнимаюсь на локте, открываю мессенджер — и мир на секунду перестает существовать.

На экране — Макс. Голый Макс. Вернее, почти голый… Влажные, словно гранитные, кубики пресса. Неяркое освещение в ванной рисуют золотые блики на его коже. Капельки воды лениво скатываются по идеально очерченному рельефу к белоснежному полотенцу, небрежно перехваченному на бедрах. А чуть выше пояса — узкая дорожка темных волос, упрямо стремящаяся туда, куда мой взгляд опускаться точно не должен…

Сердце застревает в горле. Я буквально физически ощущаю, как к щекам поднимается жар, а под ребрами вспыхивает предательский огонь. Пальцы сами приближают фото, ищут детали — тот старый шрам на боку, что я тогда целовала, легкая тень, с которой перекликаются мои небольшие укусы на его коже…

«Я уже дома и сходил в душ… А ты? — вспыхивает подпись под снимком. — Перемеряла все трусики? Покажи мне)»

Первая мысль — написать «ты бесподобен». Вторая — вспомнить, что я как бы преподаватель.

Пальцы замирают над клавиатурой. Я слышу собственное дыхание — горячее, сбивчивое.

— Это безумие, — шепчу. — Так… Нельзя.

Я стискиваю телефон, открываю настройки и… блокирую его. Одним движением.

Все. Точка.

Падаю лицом в подушку и почти сию минуту срываюсь на тихий, протяжный всхлип.

— Ну зачем ты это делаешь со мной, Зверев? — глухо ною. Сквозь закрытые веки все еще вижу его пресс, чувствую кожу пальцами. — Как мне теперь вообще жить?..

Утро наступает очень неожиданно. Я просыпаюсь, пью двойной кофе, пытаясь собраться с мыслями и привычно иду мыть голову. Прохладная вода отрезвляет мысли. Правильно сделала, что заблокировала его. Может, так поймет, что я не настроена играться. Мне нужно заработать себе на отпуск и полететь к родителям в Испанию. Это тот максимум, на который я сейчас способна. Меня предал мой жених, но на душе еще больший раздрай из-за секса со студентом.

Мне нужен отдых.

Я мою голову, лениво сушу феном корни, сонно вспоминая и пытаясь одновременно забыть его идеальное тело. Резко кидаю взгляд на часы… и вдруг понимаю, что до первой пары осталось шесть минут.

ШЕСТЬ.

— Черт!

На бегу врываюсь в быстро вызванное такси, прижимая сумку к груди, а волосы, едва тронутые сушкой, сохнут сами, оставляя предательские холодные капли на шее. Я даже открываю окно, чтобы они просохли.

Вот же черт!

Университет. Коридоры. Куски разговоров и каких-то сочувствующих взглядов коллег сливаются в один шумный фон. Я несусь, подпрыгивая на каблуках, и уже вижу заветную дверь моей аудитории. Когда внезапно чья‑то сильная рука тянет меня в боковую нишу.

Сердце падает куда‑то в пятки. Другой ладонью мне тут же закрывают рот.

Я узнаю запах первым. Цитрус, мускус и та самая свежесть мяты… Ох…

— Тише, Сергеевна, — теплым шепотом успокаивает меня. — Не надо визжать, уронишь свою репутацию.

Я впиваюсь ногтями в сильное предплечье, пытаюсь вырваться, но пальцы на моей талии только крепче смыкаются. Перевожу взгляд выше — и встречаю его глаза. Карие, раскаленные.

Он опасно близко.

— Скажи‑ка, — голос ровный, но едва подрагивает от сдерживаемого смеха, — блокировка — это твоя новая педагогическая методика?

Я мотнула головой и он, наконец, убирает ладонь от моего рта.

— Разблокируй немедленно, — шепчет, прижимая меня спиной к стене ниши. — Или хотя бы объясни, за что такая холодная санкция?

— Я преподаватель, а ты студент, — выдыхаю, чувствуя, как в груди все еще долбит адреналин. — Это… недопустимо.

— Недопустимо? — он, кажется, наслаждается этим словом, опускает голову ниже, чтобы наши носы едва соприкоснулись. — Но ведь тело, на котором до сих пор видны твои зубы, тебе понравилось? М-м?

Его горячее дыхание щекочет губы. Я дергаюсь, бью его кулаком по плечу. Но ничего не получается и он не отступает.

— Не смей так со мной разговаривать!

— Почему? — Макс улыбается так самодовольно, что у меня вспыхивают щеки. — Боишься признаться?

— Я ничего не…

Рука на талии сжимается, прибивая меня к стене прочным:

— Понравилось ли тебе то, что ты увидела? — тихо, почти мурлычет. — Признайся, Даш Сергеевна. Тебе понравилось?

Я впервые за все время чувствую, как дрожь в коленях почти подкосила. За углом уже стоит тишина, а я и вовсе, слышу только биение своего сердца. И его.

Они удивительно быстро словили ритм друг друга…

Боже…

Макс наклоняет голову, дразняще близко скользит кончиком носа по моему — и снова шепчет:

— Скажи мне «да»… или «нет». Ответь…

Я сжимаю губы в тонкую линию.

Он ждет.

— Ну? — мягкая, коварная пауза. — Понравилось ли тебе?

11 глава

Я вырываю руку из стальной хватки, но Макс сжимает меня только сильнее на талии. Его пальцы обжигают даже через тонкую ткань блузки.

— Отпусти! — шиплю сквозь зубы, как разъяренная кошка, и пытаюсь отползти от его властного прикосновения.

— Не сейчас, — говорит низким, бархатным голосом, от которого по спине бегут мурашки. — В аудитории твой бывший.

Я замираю, словно окаменев. Горло перехватывает ледяной страх, пальцы мгновенно холодеют. Секунда — и я почти перестаю вырываться из его объятий. Мышцы все-таки мелко дрожат, но уже не от злости, а от неприятного, тревожного предчувствия. Черт...

— Правда ли, что он тебе изменил? — задает Макс вопрос так тихо, что этот интимный шепот неприятно царапает чувствительную кожу на шее.

— Не твое дело, — выплевываю резко. Слова выходят горячими и колючими, как раскаленные иглы.

Я и правда в бешенстве!

Он пристально глядит прямо в глаза своими темными омутами, будто ищет в них хоть тень сомнений или слабости, и только после этого медленно, нехотя выпускает меня из своих объятий.

Мы шаг в шаг входим в просторную аудиторию. Сердце болезненно застревает в горле. Сначала замечаю бывшего — Артема Кострова — он небрежно стоит у моей кафедры, руки засунуты в карманы дорогого пиджака. Рядом с ним — Елизавета Павловна Вертинская, преподаватель «Коммуникативных практик». Она собирает тут все сплетни и слухи, обожает обсудить все новые слухи со своими подругами за чашечкой кофе.

Еще рядом — проректор Николай Иванович. Лицо у него привычно приветливое, но серые глаза щурятся настороженно.

— Коллеги, минутку внимания, — говорит Николай Иванович своим начальственным тоном, оборачиваясь ко мне. — В расписании произошла вынужденная перестановка. Дарья Сергеевна, прошу вас взять на себя кураторство этой группы — их наставник, вернее наставница, уходит в декрет.

Студенты тут же возбужденно перешептываются, словно стая воробьев. Я чувствую, как все любопытные взгляды группы впиваются в мою напряженную фигуру. Ком в горле становится размером с кулак.

— И еще, — добавляет проректор, поправляя очки, — индивидуальные занятия для Максима. Ему нужно подтянуть хвосты до зимней сессии.

Он даже не спрашивает! Просто холодно ставит перед фактом!

Черт!

— Хорошо, — голос звучит чужим и сдавленным, и я сама вздрагиваю от собственного покорного согласия.

Елизавета Павловна таращит накрашенные глаза, будто только что поймала меня на месте преступления с поличным. Но делает кисло-сладкую улыбочку, от которой хочется поморщиться:

— Дарья Сергеевна, вы истинный профессионал! — подлизывается ко мне елейным голоском. Почему-то она очень хочет, чтобы я к ней хорошо относилась...

Улыбка у нее вообще ни разу не приятная — словно маска. Проректор удовлетворенно кивает, и они оба церемонно уходят.

Стоит им исчезнуть за дверью, как Артем медленно отталкивается от кафедры и решительно идет ко мне. В аудитории тут же воцаряется звенящая тишина, будто кто-то выключил звук всем студентам разом. Даже ручки перестают нервно цокать по столам.

— Даш, поговорим? — его голос глухой, с надтреском, словно он долго репетировал эти слова.

— Нет, — качаю головой, стараясь не смотреть в его умоляющие глаза.

Он тяжело вздыхает, медлит секунду, а потом... театрально опускается на одно колено передо мной на глазах у всех.

— Я люблю тебя. Прости меня и... выйди за меня. Я не могу тебя потерять... — его голос дрожит от волнения.

Громкий гул «о-о-о-о» прокатывается по рядам как волна. Девушки умиленно прижимают ладони к груди, Елизавета Павловна театрально складывает ладони у лица, замерев на пороге аудитории с приоткрытым ртом.

Кровь горячей волной хлынула к щекам. Я судорожно хватаю его под локоть — поднять, только бы поднять с колен, пока кто-то не достал телефон и не начал снимать...

— Артем, встань, пожалуйста. Хорошо... Хорошо. Поговорим позже, — шепчу сквозь зубы.

Он медленно поднимается. Я панически оглядываюсь — почти все студенты смотрят во все глаза, губы приоткрыты от изумления. Даже Макс замер, и в его глазах читается что-то непонятное.

Мы быстро выходим в пустой коридор:

— Даша, дай пять минут, — умоляюще шепчет Артем.

— Не сейчас, — жестче, чем планировала. — Мне нужно вести пары.

— Давай поужинаем? — в его голосе слышится отчаяние.

— Снова за мой счет? Пожалуйста... Пять минут можно и на улице потратить...

— Малышка, прошу тебя... — Артем нервно сглотнул. — Один вечер.

— Хорошо, — сдаюсь от усталости. — Один. И не более.

Он облегченно кивает, тянется поцеловать в щеку, но я уже отстраняюсь. Я возвращаюсь в аудиторию и плотно закрываю за собой дверь. Сразу же обрушивается шквал взволнованных девичьих голосов:

— Вы его простите?

— Он действительно вам изменил?

— Это было так романтично!

Я поднимаю дрожащую ладонь.

— Тишина, — произношу медленно, стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно. — Открыли конспекты, начинаем занятие.

Ко мне постепенно возвращается ровное дыхание, но внутри все еще бушует эмоциональный шторм. Я делаю неуверенный шаг к кафедре, чувствую жгучий, пристальный взгляд Макса на затылке и... поднимаю глаза на притихших ребят:

— Поехали, — говорю, нажимая на клавишу ноутбука. — Модуль «Мобильная разработка», тема сегодняшнего урока — жизненный цикл приложения.

Господи, дай мне сил пережить этот день...

12 глава

Я стою перед зеркалом уже пятнадцатую минуту и медленно притягиваю к талии узкий ремешок черного сарафана. Тонкая шелковистая ткань прохладно скользит по разгоряченной коже, а в голове навязчиво крутится только одно.

Зачем я вообще согласилась?

В ванной все еще витает сладковатый аромат кокосового кондиционера. Я глубоко выдыхаю, пытаясь сбить легкое напряжение в плечах, и решительно хватаю строгий пиджак.

— Один-единственный ужин, Дарья.

Больше, чем один, я и не обещала.

Ресторан, выбранный бывшим, неплох. Утопает в мягком янтарном свете старинных ламп. Высокие фикус-бенжамины в керамических кадках прячут половину зала, создавая интимную атмосферу, хрустальные бокалы на столах звенят едва слышно.

Артем уже ждет: белоснежная рубашка идеально отглажена, нервная рука механически гладит край накрахмаленной салфетки. Увидев меня, он резко вскакивает, натягивает дежурную улыбку — будто с плеч у него вмиг сваливается тяжелый камень.

— Дашенька! — голос звучит так фальшиво-радостно, будто мы расстались вчера, а не неделю назад после его «невинного романа на стороне с моей же подругой». — Как же я рад, что ты пришла.

Я позволяю едва коснуться моей руки. Лучше одно короткое, холодное рукопожатие вместо крепких объятий. Сажусь напротив, демонстративно кладу телефон экраном вниз на белоснежную скатерть и делаю глубокий успокаивающий вдох: дышим, держимся.

— Что будем пить? — официант материализуется бесшумно, как тень.

— Бокал совиньона для девушки, — не спросив, небрежно бросает Артем. Себе заказывает двойной виски. Я стреляю предупреждающим взглядом на официанта:

— Минералку без газа. На сегодня хватит.

Он смущенно кашляет в кулак, но понимающе кивает.

Первые десять минут — натянутая игра в «как у тебя дела». Я машинально кручу серебряную вилку между пальцами, невольно отмечаю, как он постарел за эти пару лет наших отношений. Под глазами проступила мелкая сеточка морщин, воротник неаккуратно комкается его же руками. Мы в последний раз вот так ужинали, когда он официально предложил съехаться. Потом я постоянно готовила, стирала и убирала с перерывом на работу.

Как хорошо, что наша поездка к моим родителям и знакомство с ними накрылись недавно его внезапной загруженностью!

Наконец он кладет влажную ладонь на стол, едва касаясь моих холодных пальцев:

— Даша, я... я все время думаю о тебе. Квартира пустая и холодная, мама скучает, постоянно спрашивает, где ты. Мы все соскучились.

Я легонько усмехаюсь уголком губ:

— Правда? Потому что я «единственная, кто не умеет готовить борщ как твоя мама»? Или потому что тебе теперь некому стирать носочки?

— Не язви. — Он, сжав зубы, делает большой глоток виски и тяжело переводит дыхание. — Я вел себя как последний идиот, я это понял. Давай начнем сначала. Будь чуть мягче… и прости меня.

Я поддаюсь вперед, опираясь локтями о край стола:

— Мягче? Простить что именно? Переспать с моей лучшей подругой за два дня до нашей помолвки? Или то, как ты рассказывал друзьям, что «мол, с кем не бывает»?

Его ладонь заметно дрожит, когда он ставит стакан. Виски в нем уже наполовину выпит.

— Я был слаб, я это признаю. Но ты ведь знаешь, мы можем все исправить.

— Ты уверен, что проблема не в том, что тебе просто не с кем идти на корпоративы и мама задает слишком много неудобных вопросов? — смех выходит звонко, почти обидно горько. Я тут же глотаю воздух, чтобы удержать себя от истерики. Сейчас важно удержаться. — Артем, я научилась жить одной еще до тебя. И сейчас тем более умею. Я не смогу быть с человеком, который спал с моей уже бывшей подругой. Я не смогу быть с тем, кто так бессердечно относится ко мне и моим чувствам.

Он болезненно морщится. Очевидно, эти слова его ранят в самое эго. Он делает еще один жадный глоток, потом другой. Виски заканчивается быстрее, чем я успеваю допить прохладную воду.

Разговор вязнет в повторяющемся жалком «прости», и каждый раз, когда он тянется за моей рукой, я отодвигаюсь ровно на сантиметр. Он замечает это отстранение, и тогда что-то в нем окончательно срывается.

— Хватит, — шепчет он зло, резко подается через стол и больно цепляет меня за тонкое запястье. Захват не больно, но унизительно крепко. — Я все сказал. Ты вернешься! И кому ты вообще сдалась? Ты старая! Тебе уже двадцать восемь, Даша! В этом возрасте нормальные женщины уже рожают второго!

На лице официанта, деликатно появившегося с кожаным десертным меню, мелькает искренняя тревога. Я сразу ловлю спасительный момент.

— Извините, — ровно обращаюсь к нему, не высвобождая пойманной руки, — боюсь, моему спутнику срочно пора на свежий воздух. Поможете мне?

— Конечно, — официант мгновенно ставит меню и, не теряя ни секунды, твердо кладет ладонь на плечо Артема. — Прошу вас пройти к выходу.

Артем рывком поднимается, яростно толкает стул, тот с грохотом падает на мраморный пол. Несколько пар любопытных голов оборачиваются. Он судорожно опрокидывает оставшийся лед из стакана за щеку, словно это спасет от позора, и срывается:

— Да что ты понимаешь, мелочь! — рука снова тянется ко мне, уже грубее и агрессивнее.

Но официант ловко становится между нами, спокойный и непоколебимый, как скала.

— Молодой человек, прошу не мешать гостям.

— Уберись! — шипит Артем.

Откуда-то бесшумно вырастают двое охранников в темных строгих пиджаках.

— Полицию вызвать? — звучит будничный вопрос. Я вижу, как Артем мгновенно бледнеет. Он не привык к публичным скандалам. Он неуверенно отступает, бросая в мою сторону непонятный жест. Смесь отчаяния и яростной угрозы.

— Прощай, — тихо произношу я, вкладывая в это слово всю свою ненависть к нему.

Охранники профессионально проводят его до двери. Через стекло видно, как он, пошатываясь, исчезает в мокром, от вечернего дождя, переулке. Я же оказываюсь на крыльце — колени ватные, пальцы дрожат так сильно, что телефон опасно соскальзывает.

13 глава

«Разблокировать контакт?»

Палец зависает в воздухе. В груди тянет ноющей тяжестью — от того, что так и не было сказано, от слов, которые застряли где-то на вдохе.

Во рту горчит красное вино — остаток попытки притупить это все, утихомирить. Щелчок. И зеленый кружок снова горит. Активный. Живой.

Пишу одно-единственное слово:

«Спишь?»

Три секунды. Прочитано.

Еще несколько, словно вечность.

Телефон вибрирует.

Сердце подскакивает к горлу, стучит так громко, что в ушах все глушит.

— Алло? — шепчу. Словно боюсь, что кто-то услышит лишнее. Личное.

В трубке — знакомый, тягучий вздох:

— Все настолько плохо прошло?

Я невольно поднимаю брови.

Откуда он все знает? Почему, вот уже несколько дней, я будто по умолчанию считаю, что могу к нему обратиться?..

Хотя он… всего лишь студент. Студент, с которым я переспала.

Но почему я чувствую себя с ним безопасно?

— Артем просил вернуться, — выдыхаю.

— А ты? — его голос с улыбкой. Я слышу эту улыбку — легкую, почти снисходительную. — Судя по тому, что ты сейчас говоришь со мной, он не получил твой положительный ответ?

— Нет. Он мне изменил. Я не могу это простить.

— И не нужно, — мягко, с хрипотцой. — Я тебе как мужчина скажу: если хочешь кого-то еще, нужно уходить. По-настоящему. Без лжи. Без боли. Без нагнетания. Чтобы не ранить…

Молчу. Слезы наворачиваются и без стука катятся по щекам.

— Могу приехать. Или хотя бы успокоить. Выбить из головы идиота, если надо, — голос ласковый.

Потому я не думаю. Просто:

— Приезжай. Вино и… вкусняшек захвати, — вырывается. И тут же внутри — волна смущения.

— Минут двадцать, — короткий ответ, и я уже улыбаюсь сквозь слезы.

Пока он едет, я хаотично перебираю пижаму: снимаю, надеваю, снова сомневаюсь. В итоге остаюсь в шелковой майке и свободных брюках — хочется быть не соблазнительной, а домашней. Настоящей.

Волосы собираю в небрежный хвост, щеки все еще слегка розовые от вина.
Квартира пахнет кофе, который я сварила и не допила. Вместо него — уже бокал каберне, забытый на столе.

Звонок.

Открываю.

Он стоит с пакетом в одной руке и плюшевым медведем в другой. Без лишних слов вручает мне игрушку.

— Это чтобы меня не обнимать. А то я… — Макс опускает взгляд на тонкую бретельку майки. — У меня на тебя реакция, Сергеевна.

— Проходи, — шепчу, сбившись дыханием. — И можно… просто Даша.

На кухне он освобождается от спортивной кофты. Запах его тела, перемешанный с ароматом его духов, щекочет ноздри.

Из пакета он достает бутылку совиньона, клубнику в шоколаде, крекеры с сыром. Мы в тишине раскладываем все по тарелкам. Это молчание — не неловкое, оно лечит.
Вино прячу в холодильник — пусть остынет. Наливаю в бокалы пока свое. Опираюсь на столешницу, чувствую, как впервые за день мышцы между бровей расслабляются.

Его присутствие безумно приятно.

Без слов. Просто рядом.

— Спасибо, что пришел, — выдыхаю, делая глоток. — Мне правда стало легче.

Сажусь напротив. Вино блестит в бокале, шоколад тает на языке.

Сладкий сок клубники обволакивает горло.

Мы говорим тихо. О подругах, которые далеко. О той, что предала…

— Подруги заняты своими жизнями, — почти шепчу. — Одна жарится на Сейшелах, вторая с головой в работе. А третья… спала с Артемом. Мы не общаемся.

Он кивает. Пальцы неспешно катают ножку бокала.

— Не нужно оправдываться, — в голосе ни грамма иронии. Он впервые передо мной — не мальчишка, а мужчина.

— У меня тоже друзей много… Но они рядом, пока у меня все хорошо.

Мы говорим о родителях. О пропущенных дедлайнах.

О том, как просыпаешься с пустотой, даже если рядом кто-то есть.

Я узнаю себя.

Я так жила. С ним. Но одна. Стирала, готовила, носила тяжелые сумки. И слушала про «экономим на машину», когда хотелось просто съездить в кино.

Позже мы перебираемся на диван. Он — в углу, я — в пледе, обхватив колени. Из шкафа достаю ром, давно забытый. Папин подарок.

— Знаешь, — говорю, глядя в него, — ты сейчас не мой студент. Просто… Макс. И это так странно приятно.

Он улыбается. Без бравады. Усталой, искренней, взрослой улыбкой.

— А ты не препод. А девушка. Даша, которая хочет, чтобы к ней относились по-настоящему.

Сердце сбивается с ритма.

— Мне правда легче, — шепчу.

— Я рядом, Сергеевна, — он улыбается. — Пока не выгонишь.

Я отвожу взгляд. Все это… Наверное, неправильно. Забываться в другом, когда тебя предали. Но… мне это так нужно.

Я встаю. Макс сразу замирает, напрягается.

Я опускаюсь на колени на диване, оказываюсь выше него. Пряди волос падают вперед. Он проводит рукой, убирает их.

— Пока ты не сделала ошибку, сядь обратно, — глухо говорит он. Но голос неуверенный.

Он не хочет, чтобы я послушалась.

— Ты же сам этого хотел. Ты… преследовал меня…

— Ты пьяна. Как и тогда. Даша, я не хочу так.

— А как? — я провожу ладонью по его груди, потом — ниже, накрываю его пах. Он горячий, твердый. Он хочет. — А как ты хочешь?..

— Даш… — он вздыхает тяжело, напрягается, кадык вздрагивает. — Я приехал не за этим. Я приехал тебя поддержать, а не трахнуть. Потому что ты снова будешь жалеть.

Он резко хватает меня за шею, притягивает к себе. Его дыхание пахнет ромом и тревогой. Он близко. Слишком.

— Я могу. Но не хочу. Так. Мне нужно, чтобы ты меня захотела. Осознанно.

— Но я… я уже тебя хочу, — беру его руку и опускаю себе в брюки. Его пальцы тут же скользят под халат, и от этого прикосновения все тело вспыхивает. Вижу, как темнеют его глаза.

— Что ты творишь?.. — срывается с губ. — Выгони меня. Прошу…

— Поцелуй меня, — прошу в ответ. Улыбаюсь. — Просто… помоги мне забыть, Макс…

Рык.

Он выдергивает руку — и через секунду я уже на спине. Его взгляд прожигает. Его ладони — железо. Его дыхание — шторм.

14 глава

Я трясусь в утреннем трамвае, зажав телефон у щеки и пытаясь не реагировать на бабушку сбоку, которая без капли стеснения толкает меня локтем — словно боится, что я займу ее сиденье.

Машина не вовремя сломалась…

— Мам, привет…

— Солнышко, ну как ты? Мы же ждем твоего звонка. На когда ты купила билеты? Ты же собиралась показать нам того… ухажера?

Я шумно выдыхаю — стекло передо мной запотевает от горячего воздуха.

— Мы больше не вместе, — говорю резко, будто срываю пластырь с живой раны. — Так что план отменяется. Я забыла позвонить и сказать…

Пауза. В наушнике шорох, потом — мамин ровный вдох. Как будто на расстоянии пытается почувствовать, где у меня болит.

— Ты расстроена?

— Не то слово. Но я сама решила. Все ок.

— Значит, так надо, — говорит она с тем мягким спокойствием, которое всегда как бальзам. — Приезжай одна. Отоспишься. Я наготовлю вкусняшек, папа повозит по городу, понакупаем новых вещичек. Отдохнешь хоть чуть-чуть.

Сквозь динамик доносится мужской голос — густой, теплый, родной:

— Дашка! Бери билеты! Тут так тепло! Мама скучает!

Я улыбаюсь так широко, что щеки чуть не сводит.

— Подумаю, — шепчу. — Расписание плотное, но… постараюсь.

— Мы ждем! — в унисон отвечают. Звонок обрывается, а внутри распускается тепло, как от глотка какао в зимний вечер.

Обожаю их…

Они прошли через многое. Мама ведь когда-то почти сбежала от него…

Но папа сделал выводы. Изменился. И теперь — они снова вместе.

Кабинет проректора сегодня напоминает аквариум с пираньями. Воздух будто вибрирует от слов, взглядов, догадок. Стоит мне войти — и ощущение, что весь этот кислород пропитан обсуждением меня и Артема.

Громкая тишина.

Планерка всегда казалась зубной болью, но сегодня — она пульсирует напряжением в висках.

За длинным столом уже сидят.

Марина Петровна — биология, острые скулы и еще более острый язык. Игорь Николаевич — физрук, квадратная челюсть, свитер с оленями. Светлана Валерьевна из методкабинета — пастельно-розовые тени, не идущие к ее возрасту и тону кожи.

И другие.

Они обсуждают расписание. Последние новости универа. А я витаю в облаках.

Марина щелкает ручкой:

— Даша, ты слушаешь?

— Да, слушаю, — киваю. — Просто неинтересно слушать о группе Корсунова.

Дверь приоткрывается.

Помяни черта…

Влетает Артем.

Вся энергия кабинета моментально натягивается, как струна.

Он улыбается — той самой легкой, красивой улыбкой, которая когда-то расплавила мне ребра. Теперь же в ребрах только больное давление.

— Извините, студенты задержали, — бросает он и намеренно кидает портфель рядом со мной.

Марина Петровна фыркает.

— Начнем с распределения учебных часов.

Светлана поправляет очки:

— Коллеги, у нас сокращают бюджет, поэтому…

Слова превращаются в гул.

Я не здесь.

Я мысленно в родительском доме, где пахнет свежескошенной травой и папиным кофе, а не чужими дезодорантами и кислым напитком из автомата.

Сорок минут.

Планерку завершают.

Я хватаю блокнот.

Артем перехватывает меня в коридоре.

— Даш, подожди.

Я не подожду.

Шаг ускоряю, но он все равно догоняет.

— Я вчера вел себя… э-э… по-идиотски. Прости?

Елки, опять…

— Артем, мне сейчас вообще не до этого. У меня пара через десять минут.

— Давай вечером поговорим? Кофе, чай, что угодно…

— «Что угодно» — это отсутствие разговоров, — отстреливаю и ускоряюсь. — Мы уже вчера говорили. И нам больше не о чем говорить.

На лестнице воздух терпкий, сухой, пыльный.

Я ловлю каждый скрип ступеней, будто они могут заглушить его шаги.

В аудитории же шумно.

Кто-то машет конспектами, кто-то смеется, кто-то доедает круассан, пряча его за тетрадкой. Этот беспорядочный студенческий гул — как лекарство. Простое. Человеческое.

Кладу блокнот на кафедру, глубоко вдыхаю. Перед глазами всплывает экран телефона с незавершенной покупкой билета.

Вечером куплю…

— Так, народ, тема сегодняшнего семинара — концепции личного бренда. Открываем конспекты, и поехали, — говорю, и впервые за утро чувствую, что немного отпустило.

До выходных осталось чуть-чуть.

Я куплю эти билеты.

Проснусь на берегу.

Папа принесет кофе в постель.

Мама будет ворчать, что я ничего не ем.

А потом — сядет за спину и, как в детстве, заплетет волосы, сплетая пальцами пряди в красивенную косу. Она всегда говорила мне, что очень рада, что я у нее получилась. Мама безумно хотела девочку. Да и папа тоже…

Да. Это именно то, что мне сейчас нужно.

Я улыбаюсь группе, щелкаю пультом — и белая стена вспыхивает первым слайдом.

15 глава

Презентация останавливается на финальном слайде, а я все еще держу маркер, чувствуя, как подушечки пальцев влажнеют от волнения. Дыхание сбивается после долгого рассказа, и я незаметно прижимаю свободную руку к груди, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. Группа оживленно спорит о личных логотипах — их голоса сливаются в гул, от которого слегка кружится голова.

Но Макс не участвует в этих обсуждениях. Он сидит у окна, и послеобеденное солнце золотит его профиль. Локти небрежно лежат на парте, лицо повернуто вполоборота, и он оживленно что-то шепчет блондинке со второго ряда. Его губы двигаются так близко к ее уху, что я почти физически ощущаю тепло его дыхания на чужой коже. Та хихикает — звук колокольчиком разносится по аудитории — и накручивает на палец тонкую прядь платиновых волос. А я ловлю себя на том, что считаю, сколько раз она моргнет длинными ресницами, прежде чем еще раз наклониться к его плечу, касаясь рукой твидового пиджака.

Не твое дело, Даша. В горле встает ком.

Телефон, спрятанный под стопкой методичек, внезапно дрожит, и вибрация отдается в ладони. Одно уведомление — от официанта, того самого, с ресторана. Сердце делает странный кульбит. Смахиваю баннер дрожащим пальцем:

«Как у тебя дела?»

Печатаю короткое:

«Хорошо, спасибо)»

И улыбка невольно трогает уголки губ.

Почти тут же экран снова оживает:

«Глянул твои фотки. Ты правда очень красивая. Тебя охранять надо днем и ночью)»

Улыбка растягивается сама собой, расцветает на губах. Что-то внутри тихо щелкает — будто открывается маленький замочек. Я чувствую, как щеки наливаются теплым румянцем, кровь приливает к лицу волнами. Поднимаю взгляд — и сталкиваюсь с глазами Макса. Его взгляд быстрый, как вспышка молнии, но в темной глубине радужки слишком много невысказанных вопросов. Что-то сжимается в солнечном сплетении. Я машинально блокирую экран трясущимися пальцами, чтобы он вдруг не прочел ничего. А потом чуть не даю себе по лбу — он слишком далеко, не мог увидеть.

Да и какая ему разница? Горечь разливается по языку. Он не хочет меня. А я человек. А человек — существо очень социальное, жаждущее тепла и внимания.

— Дарья Сергеевна, а у логотипа обязательно должно быть цепкое имя? — спрашивает Кирилл со второго ряда, и его голос возвращает меня в реальность.

— Не всегда, — откликаюсь моментально, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Главное, чтобы оно отвечало ключевой идее бренда.

Девушка рядом с ним трогает его рукав — жест такой интимный, что у меня перехватывает дыхание.

Я жмурюсь, чувствуя, как веки дрожат, и пытаюсь отвлечься. Но ничего не помогает. В груди разрастается тупая боль.

Отвлеклась от расставания, что называется…

К вечеру коридоры университета пустеют, наполняясь гулкой тишиной. Студенты рассасываются, а у меня впереди допы с Максом — это нужно сделать хотя бы чтобы меня не уволили. Я не очень этого боюсь, но все же. Макс — племяш проректора, и у меня не спрашивали, хочу ли я заниматься с ним. Меня поставили перед фактом.

Я спешу в библиотеку, зажимаю ремень сумки так крепко, что костяшки белеют, когда из-за угла выплывает она — бывшая будущая свекровь. Высокие каблуки цокают по плитке, как метроном отсчитывающий последние секунды перед казнью. Пальто цвета бордо облегает фигуру, а привычно недовольные складки у рта делают лицо похожим на маску греческой трагедии.

Я охреневаю. Воздух застревает в легких. Кого-кого, а ее я не ожидала тут встретить.

— Ах вот ты где! — голос такой противный, словно по металлу прошлись наждачкой, и от него мурашки бегут по спине. — Бросила моего Артемку, неблагодарная! Мы тебя в дом пустили, а ты…

Слова бьют очередью, каждое — как пощечина. В пустом коридоре ее голос неприятным эхом проносится по универу, отражаясь от стен и возвращаясь ко мне удвоенной силой. Я открываю рот, губы дрожат, но она не дает шанса сказать:

— У мальчика сердце разбито! Он ночами не спит! А ты уже небось с другими шляешься!

В груди колотится сердце — так громко, что кажется, она должна слышать. Руки становятся ледяными, кончики пальцев немеют.

Дыши, Даша. Просто дыши.

— Это не ваше дело, — пытаюсь звучать ровно, но голос предательски дрожит. — Мы взрослые люди, сами разберемся.

— Сами?! Да ты…

Ее ладонь зависает в воздухе — я вижу это как в замедленной съемке. Кольца на пальцах блестят в свете ламп, и она правда готова влепить пощечину. Мышцы инстинктивно напрягаются, готовясь к удару.

И вдруг между нами встает Макс. Откуда он взялся — не поняла, но он заслоняет меня широкими плечами, и я чувствую исходящее от него тепло. Запах его парфюма — свежий, с нотками бергамота — окутывает меня защитным коконом.

— Извините, но здесь университет, — его голос удивительно спокоен, как поверхность озера в безветренный день. — Если хотите продолжить разговор, давайте в более тихом месте.

У бывшей свекрови глаза вспыхивают яростью, зрачки сужаются, но Макс не отступает. Он стоит как скала — непоколебимый и надежный. Бережно — почти не касаясь, лишь едва задевая локоть кончиками пальцев — берет ее за руку и направляет к лестнице. Я плетусь следом, чувствуя, как благодарность и неловкость переплетаются в груди тугим, болезненным узлом.

Женщина шипит, как разъяренная кошка, но уже не так смело. Она ругается на меня, пытается объяснить парню что-то сбивчивое про неблагодарность и разбитые сердца, но он ее не слушает. На его лице — маска вежливого безразличия. И она, злая и недовольная идет вниз.

Мы молча идем в библиотеку. Наши шаги звучат в унисон. Макс поворачивается, и в мягком золотистом свете ламп его глаза кажутся темнее обычного. Молча мы располагаемся в читательской зоне, где пахнет старой бумагой и стоит тишина.

Я вздрагиваю, когда он спрашивает:

— Все в порядке? — голос едва слышный, бархатный.

— Спасибо, и прости… — шепчу в ответ. Голос садится, в горле першит. — Я… не хотела скандала.

16 глава

— Даш… Да-аш… Ну, Даш. Даш Сергеевна? — голос тянется, как карамель, и в нем слышится откровенная скука.

— Что тебе, Зверев? — я закатила глаза, чувствуя, как устало опускаются веки. Я хочу спать.

— Скажи, а индивиды с продолжением у меня дома дороже стоят? — в его интонации проскальзывает игривость. Ясно, хочет меня отвлечь.

— Зверев! — выдыхаю с притворным возмущением.

— Что? Что "Зверев"? Мне не для себя. Для друга, — невинно моргает он.

— И тебе, — я наклонилась ближе, ощущая, как между нами сокращается расстояние, и он тоже подается вперед, юркнув взглядом вниз по моему вырезу, — и другу — очень дорого. У тебя таких денег нет.

— А если есть? Тогда ты мне дашь, Даш Сергеевна? — нагло усмехнулся он, медленно поднимая взгляд на лицо, и в карих глазах плясали черти.

— Работай! — я ткнула пальцем в экран ноутбука.

Я стучу пальцами по столу — нервный ритм отдается в запястье, пока Макс склонился над ноутбуком. Экран отбрасывает голубоватые блики на его сосредоточенное лицо.

— Добавь еще одну практику, — подвожу итог, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Иначе у ребят не получится отработать гипотезу.

— Сделаю, — кивает он и углубляется в код, немного хмурясь. Между бровей залегла очаровательная складка.

В библиотеке тихо — та особенная тишина, которая обволакивает, как теплый плед. Только под потолком жужжат лампы монотонно, с коридора слышно, как звякают ведра технички. Я стараюсь сосредоточиться на таблицах, сверять все, что делает Макс, но взгляд все равно соскальзывает. Телефон снова вибрирует на столе, и от неожиданности я вздрагиваю. Сообщение от Миши выскакивает на заблокированном экране:

"У меня перерыв, пью кофе и думаю о тебе. Может быть, встретимся еще раз?"

Улыбка вырывается сама собой — теплая, искренняя. Сердце делает маленький прыжок. Печатаю, и пальцы порхают над клавиатурой:

"Пока я разрываюсь между графиками и студентами) Не знаю даже)"

"Так ты преподавательница? Вау"

"Как-то так)"

Пока он отвечает, я краем глаза замечаю, как Макс наблюдает за мной. Его взгляд — быстрый, внимательный, острый. Он тут же возвращается к работе, но плечи под рубашкой будто напрягаются сильнее, мышцы играют под тканью.

Миша шлет фото кружки с корицей — пенка завитками, пар поднимается к объективу. Подпись:

"Это был очень вкусный кофе! Угощу тебя им, если ты захочешь) А сейчас побегу работать)"

У меня внутри тает лед — медленно, капля за каплей. Я хмыкаю, и звук получается мягким, довольным. Снова ловлю взгляд Макса: он будто рефлекторно проверяет меня, темные глаза сужаются. Словно знает, что я общаюсь с кем-то и словно… В его взгляде мелькает что-то собственническое. Ревнует? Сердце пропускает удар. Ну уж нет. Он ревновать меня не будет. Макс слишком четко обозначил наши отношения. Вернее, что их не будет.

Или я неверно его поняла? В груди зарождается робкая надежда.

Ай, ладно…

— Готово, — объявляет он через десять минут, и его голос врывается в мои мысли. Разворачивает ко мне ноутбук плавным движением.

— Отлично. — Я дарю ему одобрительную улыбку, и губы изгибаются сами собой. Не хочу проверять. Почему-то я уверена, что там все верно — просто знаю это нутром.

Звонит его телефон — резкая трель разрезает тишину. Макс отвечает, прикрывая динамик ладонью, но звук все равно прорывается сквозь пальцы:

— …да, сегодня, трасса за карьером… гоночка…

Он слушает, кивает, взгляд то сползает на мои руки — изучает каждую линию, то устремляется к окну, где сгущаются сумерки. Отбивает последние «угу» коротко и завершает разговор.

— Друзья зовут на ночные гонки, — произносит почти буднично, но в голосе проскальзывает азарт. — Поехали со мной?

— С ума сошел? — я смеюсь коротко, и звук получается нервным. — Ты кем меня считаешь?

— Не начинай, — предупреждает, и в его тоне слышится вызов. — Будет весело. Маленькая встряска после сегодняшнего цирка.

Укол на слово «цирк» срабатывает моментально: я вспоминаю визг недосвекрови в коридоре, ее перекошенное от злости лицо. В груди поднимается обида — горячая, жгучая — и глухая ярость клокочет в горле.

Какая к черту примерность. Плевать. Пусть весь мир катится к чертям.

Даже на то, что он сегодня шушукался с какой-то блондинкой.

— Ладно, — бросаю резко. — Но на час, не больше.

У Макса вспыхивает улыбка на губах — живая, дерзкая, обезоруживающая. Глаза загораются мальчишеским огнем.

Он резко встает — стул скрипит по полу. Движением локтя сгребает мои конспекты в свой портфель, молнию закрывает с неприятным металлическим звуком.

— Эй! — возмущаюсь, но в голосе больше удивления, чем злости.

— Потом разберемся, что и где, — подмигивает, и от этого жеста внутри все переворачивается.

Сплетает мои пальцы со своими — решительно, властно. Кожа к коже мгновенно заставляет вены вскипеть, по руке бегут электрические разряды. Я могла бы вырваться, но ноги уже идут сами, будто давно знают маршрут, будто всю жизнь шли за ним.

На каждом пролете лестницы я хочу перехватить больше воздуха, легкие горят, но он не дает толком отдышаться. Он держит меня за руку крепко, не оглядывается, как будто мы опаздываем на последний поезд в этой жизни.

Мы пролетаем мимо стойки охраны, где дежурный лузгает семечки, шелуха падает на пол. Он кивает безэмоционально:

— Добрый вечер.

Я буквально кидаюсь в него ключами от своей аудитории — металл звенит в воздухе. Макс тянет наружу, и холодный вечерний воздух ударяет в лицо.

— Тормози, — смеюсь на улице, снова сбиваясь с дыхания, и смех выходит задыхающимся.

— Нет, терпи, — он мотает головой, короткие темные пряди взлетают. — Если ты начнешь думать, передумаешь.

У университета стоит его темный седан, лакированные бока блестят под желтым светом фонаря, как на мокром асфальте. Макс открывает пассажирскую дверь галантным жестом. Я скользнула на кожаное сиденье, и прохлада материала проникает сквозь ткань юбки. Он наклоняется, застегивает ремень безопасности — его лицо оказывается так близко, что я чувствую тепло дыхания. Коротко заглядывает в глаза — взгляд обжигает. И уже заводит двигатель, мотор урчит довольно.

17 глава

Гул моторов ложится тяжелым басом в грудную клетку, вибрирует внутри, в каждой косточке, когда очередная пара машин вырывается со старта в клубах дыма. Мы с Максом сидим чуть выше трассы на раскладных креслах, которые обычно берут с собой в поход — ткань прогибается под весом, скрипит при каждом движении. Вокруг — густой сосновый воздух, терпкий и смолистый, над головой — влажная и яркая от прожекторов тьма, в которой теряются верхушки деревьев. Пахнет бензином — резко, дурманяще — и жареными сосисками с ближайшей импровизированной точки. Я греюсь в его куртке, но внутри все равно зябко, холод пробирается под одежду.

Макс протягивает мне запотевшую жестяную банку колы — капельки влаги стекают по алюминию.

— Сахар поднимет тебе настроение, — говорит и чуть улыбается уголком губ, в глазах пляшут отблески фар.

Делаю пару глотков — сладких, ледяных, обжигающих горло холодом. Пузырьки щекочут язык. Макс, словно между делом, отвинчивает серебристую фляжку и плескает в банку темный ром — янтарная струйка льется тонко. Я приподнимаю бровь, чувствуя, как сердце делает странный кульбит:

— Опять решил напоить меня и… воспользоваться моим состоянием? Мы же это проходили, и ты, наоборот, не захотел.

Ничего не понимаю… В голове вихрем проносятся воспоминания той ночи.

Он хмыкает — звук низкий, грудной, не обижается:

— Никогда больше не возьму тебя в таком состоянии. В первый раз мы оба согрешили. Сейчас ты отвечаешь за свои поступки сама. И сама можешь решить кому…

Слова повисают в воздухе недосказанностью. Горечь рома щиплет язык, обжигает небо. Я пью — не от удовольствия, а чтобы скрыть легкое смятение, которое разливается по венам теплой волной. Молча кручу в пальцах банку — металл холодит кожу, ставлю ее в подстаканник с тихим звоном. Как скажешь, Макс… Как скажешь…

Я не собираюсь быть милой больше. Что-то внутри меня ожесточилось.

Опускаю плечи, расправляю их, натягиваю спокойную улыбку — маску светской дамы — и веду легкие беседы с его друзьями, когда те подбегают обсудить ставки. Их голоса сливаются с общим гулом. Макс пьет только чистую колу, поглядывает на меня краем глаза, да и я больше ни грамма рома не пью — хватит с меня опьянения. Мы смеемся — звонко, искренне, свистим гонщикам, считаем круги вслух — и вдруг ловлю себя на том, что мне хорошо. По-настоящему хорошо. Вокруг шорох хвои — мягкий шелест, под ботинками — приятная упругая травка, которая пружинит при каждом шаге, а вместо городского шума — рев моторов, который уже не кажется оглушающим. А над всеми стоит тяжелая ночная тишина — бархатная, обволакивающая. Мне так хорошо тут…

Финальный свисток пронзает воздух. Люди расходятся по компаниям, как ручейки после дождя. Кто-то едет отмечать, зовут нас — машут руками, кричат, но мы как-то не очень оба хотим присоединяться к шумной толпе. Машины мигрируют к выезду, фары прочерчивают в темноте световые дорожки. Я встаю, стряхиваю складное кресло — ткань шуршит.

— Макс, отвезешь на озеро? Есть тут озера? — спрашиваю вдруг сама, удивляясь собственному голосу, который звучит чуть хрипло.

Он секунду изучает мое лицо — взгляд скользит по чертам, словно пытается прочесть меня. Потом кивает, как будто знал, что я об этом попрошу, как будто ждал.

Вскоре мы катим по узкой лесной дороге — колея петляет между деревьями. В салоне тепло, уютно, пахнет дымом от костров и древесной смолой; за окном — полутьма, в которой мелькают силуэты сосен. Я молчу, слушаю, как щелкают шишки под шинами — сухой треск, и чувствую, как алкоголь испаряется из крови, оставляя только кристальную ясность в голове.

Почему мне так хорошо со Зверевым? Почему мне кажется, что единственный, кто в этом мире меня понимает, так это он? Вопросы крутятся в голове, но ответов нет.

Озеро встречает нас зеркальной гладью — идеальной, нетронутой — и неожиданной тишиной, которая звенит в ушах. Фары вычерчивают на воде длинный световой коридор, золотистую дорожку. По поверхности бегут черные волны, повинуясь несильному ветру, который шевелит мои волосы. Макс глушит двигатель — мотор затихает с последним вздохом, фары гаснут, и вдруг мир становится огромным и бархатным, бесконечным. Только луна пробивается сквозь верхушки сосен серебряными лучами и пытается осветить озеро, еще до конца не поднявшись над горизонтом.

Я выхожу и иду босиком — туфли остаются у машины. Мокрая трава, а потом и песок, холодит ступни, между пальцами застревают песчинки. Сажусь прямо у кромки воды, подтягиваю колени к груди, обнимаю их руками. Глубоко-глубоко вдыхаю запах воды — свежий, чистый — и сырой земли, которая пахнет жизнью.

Макс остается у машины, опираясь бедрами о теплый капот. Сигарету он так и не зажигает — просто катает ее между длинными пальцами, задумчиво. Я чувствую его взгляд — он обволакивает меня, как теплый плед. Наконец, он отталкивается от машины и медленно идет ко мне — шаги глухо звучат по песку. Садится рядом, но не касается — между нами остается ладонь расстояния.

— Знаешь, — говорю я, глядя на отражение луны в воде — серебряный диск дрожит на волнах. Она потихоньку стала подниматься выше, заливая все вокруг призрачным светом, — я, наверное, никогда не любила Артема. Слишком старалась быть «правильной парой» с ним, вместо того чтобы быть счастливой.

Фраза звучит неожиданно честно даже для меня самой — слова вырываются из самой глубины души. Секунда тишины — тяжелой, значимой. Лягушачьи крики и треск цикад становятся громче, заполняют паузу.

Макс не сразу отвечает. Он шевелит рукой — я вижу движение краем глаза. Его дыхание чувствуется у моего виска — теплое, щекочущее кожу. Он все-таки чуть-чуть ближе, чем я думала.

— Может, так и должно было случиться, — говорит тихо, голос обволакивает, как мед, будто чтобы не спугнуть меня. — Чтобы ты поняла, чего хочешь на самом деле.

Я поворачиваюсь. В полумраке вижу его лицо — мягкое, без вечной наглой ухмылки, открытое. Он проводит костяшкой пальца вдоль моего локтя — легчайшее прикосновение, от которого по коже бегут мурашки, но не захватывает ладонь. От этого его нежность по-особенному пронзительна, трогает что-то глубоко внутри.

18 глава

Я торможу у парковки и падаю лбом на руль: кожаная обивка холодит разгоряченную кожу. Ночь на озере отзывается сладкой ломотой в мышцах — каждое движение напоминает о прикосновениях — и каменной тяжестью век, которые слипаются предательски. Третий двойной эспрессо с разведенным горячим молоком борется с остатками сонливости в моих венах, и едва-едва выигрывает. Горький привкус кофе смешивается со вкусом его поцелуев, который все еще призраком живет на губах.

Делаю шаг в холл университета — мрамор пола гулко отзывается на каблуки — и прямо на пороге меня ловит Оксана из методкабинета. Ее круглое лицо выражает тревогу.

— Дарья Сергеевна, вас ждут у ректора, — шепчет так, будто передает государственную тайну, наклоняясь ближе. От нее пахнет ванильными духами. — Срочно.

Сердце спотыкается, пропускает удар. Я автоматически сгибаю кисть, стискивая бумажный стакан: он предательски хрустит, картон прогибается под пальцами.

Что теперь? Кровь стучит в висках.

Еще одна проверка?

Коридор до приемной кажется растянутой резиновой лентой — бесконечной, удушающей. И кажется, что я иду целую вечность, каждый шаг отдается эхом в голове. Перед массивной дубовой дверью глубоко вдыхаю — горло обжигает кофе с привкусом легкой паники, которая поднимается из желудка.

Вхожу.

В кресле у окна — ректор Андрей Павлович, седина ровной полосой вдоль висков, как мазки серебряной краски, очки в тонкой оправе поблескивают. Рядом — проректор Николай Иванович: аккуратный серый костюм сидит идеально, теплая, но чересчур сочувствующая улыбка растягивает тонкие губы. Кажется, дело нечистое… Воздух в кабинете густой, тяжелый.

А левее от них, будто тенью, стоит Артем. Он чересчур выпрямился — позвоночник натянут струной, подбородок выпятил воинственно, руки сцеплены за спиной в замок.

Я мгновенно сжалась: плечи инстинктивно опускаются, спина сутулится. Чувство, что я опять студентка, пришедшая «на ковер», накрывает с головой. И меня сейчас будут ругать за плохую успеваемость и недобор по баллам. Во рту пересыхает.

— Дарья Сергеевна, проходите, садитесь, — ректор жестом показывает на стул напротив. Кожа скрипит под весом. Голос мягкий, обволакивающий. — Мы долго не задержим.

Сажусь, складываю руки на коленях — пальцы переплетаются в нервном жесте. Кофе ставлю на пол вместе с сумочкой — вдруг дрогнет ладонь и я пролью горячую жидкость прямо в лицо бывшего. Мысль приносит мрачное удовлетворение.

Андрей Павлович осторожно опускает очки на кончик носа, и стекла ловят блик от настольной лампы:

— Я понимаю, что между вами сейчас… ну… кипят эмоции. — Он кивает в сторону Артема, и тот каменеет еще сильнее. — Но Артем Валерьевич сообщил мне вещь щекотливую: будто у вас роман со студентом.

Так-так-так… Слова падают как камни в воду, расходятся кругами.

— Конечно, ваши студенты совершеннолетние, — ректор говорит почти шепотом, словно боится прослушки, голос становится конфиденциальным, — и вы вольны распоряжаться личной жизнью. Но университету ни к чему подобные слухи, Дашенька. Не провоцируйте их, пожалуйста. А если это правда, да еще и публично…

Он делает многозначительную паузу, и тишина давит на барабанные перепонки.

— Позволите? — проректор мягко подхватывает паузу, как эстафетную палочку. Его бархатный тенор звучит почти по-отечески, но в глазах холодок. — Если ты и правда… — он делает шаг ко мне, подошвы шуршат по ковру, — крутишь роман с Максимом Зверевым, я настоятельно советую все прекратить. У мальчика блестящее будущее: он закончит университет, возглавит бизнес моего брата. Ему сейчас не до… романтики. Прошу, будь мудрой.

Слова бьют под дых. Сердце стучит в горле, пульс отдается в кончиках пальцев. Я не ожидала подобного — откровенного давления. Я поднимаю глаза, встречаюсь взглядом с проректором:

— Иначе? — голос звучит тверже, чем я ожидала.

Ректор вздыхает — тяжело, устало. Снимает очки, протирает переносицу.

— Иначе я буду вынужден попросить вас… э-э… уйти по собственному. Чтобы пресечь скандал.

В кабинете тихо, как в библиотеке перед экзаменом. Только стрелка напольных часов отстукивает секунды — тик-так, тик-так, как обратный отсчет.

Я поднимаюсь. Колени ватные, дрожат предательски, но я заставляю себя стоять прямо.

— Я поняла, — отвечаю ровно. Гордость не позволяет дрогнуть голосу, хотя внутри все кричит. — Благодарю за заботу. Но у меня ничего нет с Максимом Зверевым. Артему хочется в ответ насолить мне за то, что я не простила его измену. И он ищет причины мне отомстить. Но я не стану в этом его спектакле участвовать. Не могу. И не хочу. Могу идти работать?

— Конечно, Дашенька… — ректор машет рукой, отпуская меня.

Быстро выхожу в коридор. Дышу — воздух тяжелый, спертый, пахнет лаком старых стен и древесиной, которая пропиталась десятилетиями. Артем выходит следом, его шаги резкие, но проходит мимо, будто не замечает меня вовсе. Он просто обходит меня по широкой дуге, чтобы показать свое превосходство. Но мне так все равно — пусть тешит свое самолюбие.

Шаги проректора нагоняют — мягкие, вкрадчивые. Рука ложится мне на плечо — осторожно, почти ласково, но от прикосновения хочется вздрогнуть.

— Дашенька, — голос тише, чем шорох бумаги, интимный шепот, — и все же, я понимаю, что его слова могут быть частью правды. Я ведь знаю твою историю. Знаю, что ты работаешь здесь не ради денег, а по призванию. Но если это правда… Максиму… ему нужна девушка помоложе. Его семья… — он покачал головой, седые виски блеснули, — они не примут с ним рядом женщину старше на семь лет. А он сам… еще мальчишка. Не рушь две жизни одним мимолетным чувством, прошу.

Слова жалят, как пощечины. Я кусаю губу изнутри, чтоб не сорваться — металлический привкус крови на языке. Видимо, мы с ним где-то попались… Вчера, например. А по универу камеры как раз везде…

— Вы считаете, я разрушаю? Может… — начинаю, но он перебивает.

— Разница в возрасте, — проректор загибает пальцы, будто подсчитывает собственные доводы, костяшки белеют. — Общественное мнение. Его карьера, твое место. Все это сложится против вас. Подумай.

19 глава

Макс

Ночь кончается еще до того, как я успеваю толком закрыть глаза. Я ложусь в пять тридцать, в шесть двадцать шторы уже окрашиваются серым, и из сна меня вырывает ровно в тот момент, когда я бы должен был провалиться в забвение…

Но я ни о чем не жалею.

Лежу на спине, руки за головой, и смотрю, как по потолку ползут первые солнечные лучи. Перед глазами я вижу Дашу. Ее профиль, потерянный взгляд, расстроенная улыбка. Вспоминаю, как ее дыхание ритмично поднимало тонкую рубашку, когда она, наконец, задремала у меня на плече около озера.

Не спится. Просто внутри завелся мотор и он гоняет по черепной коробке мысли. И они… Скажем так, не очень радуют.

Потому что на некоторые вопросы я не могу ответить честно самому себе.

Например… Чего я хочу на самом деле?

Прокручиваю в голове: мама, папа, их наполеоновские планы на мое будущее, друзья, которым и дела нет до того, что творится у меня внутри. Первым важно, чтобы я сдал все экзамены на отлично, вторым важно, сколько у меня бабла и могу ли я отбашлять им вечер в рестике.

Даша… Она не вписывается ни в одну ячейку. Поэтому, наверное, так цепляет. С ней всегда очень спокойно. Как сегодня ночью было… Мы ведь даже не переспали… А внутри так хорошо…

Любовь это или нет — фиг знает. Мне кажется, это слово люди придумали, чтобы хоть как‑то обозначить то чувство, которое порой ломает кости изнутри. Любовь — это ярлык, и часто она приносит боль. Но сейчас я ощущаю себя иначе… Когда я рядом с ней, мир расширяется до невообразимых горизонтов, и вместо «надо» появляется «хочу». Собственные желания превращаются… В ее желания…

Я хочу смеяться с ней над глупыми разговорами. Хочу слушать, как она злится на малышей-студентов. Хочу смотреть, как она откидывает волосы, поднимая глаза на экран на паре и случайно проходясь взглядом по мне. И плевать, что кто скажет…

В душ, на автопилоте. Ледяная струя сбивает остатки сна. Пасту выдавливаю непривычно мало: во рту еще стоит вкус колы и ее собственный вкус, который я сорвал с губ. Одеваюсь быстрее обычного: черный лонгслив, джинсы, кеды. В зеркало пару секунд смотрю: под глазами тени, но в зрачках живой огонь.

Сегодня я решаю, что мне плевать.

Плевать на то, сколько мне лет и сколько ей. Плевать, что она преподаватель. Плевать, что половина универа любит сплетни. Если человек заставляет твою кровь бежать быстрее — надо держаться за него. Все остальное — шум от выхлопной трубы, который стынет, едва отпустишь газ.

На парковке ловлю себя на улыбке. Мотор любимой тачки урчит приветливо, будто подыгрывает моему настроению. Час за рулем — и я уже у кампуса.

Лекции пролетают быстро. Сижу на своих парах, делаю вид, что конспектирую, но на самом деле собираю смелость в кулак. В голове кручу слова, которые должен сказать, ее реакции и ответы.

«Даша, пойдем поужинаем?»

Нет, слишком просто. С одной стороны, мне плевать, что о нас думают.

С другой…

Может, так и сказать? Честно, в лоб:

«Я точно знаю, что с тобой мне легче дышать. Остальное — детали».

Я проверяю время: до ее последней пары двадцать минут. Жду еще двадцать, потому что вдруг разговор затянется, вдруг студенты отвлекут. Терпеть придуманные церемонии не мое, но я сегодня, на удивление, чертовски спокоен и могу ждать сколько нужно.

Коридор, где у нее аудитория, уже практически пустой. Подхожу — пусто. Закрыто. Две девчонки из другой группы, помладше, щебечут у окна.

— Дарью Сергеевну ищу, — бросаю мимоходом. — Не видели ее?

— Она уже уехала, — одна из них поджимает губы сочувственно. — Около часа назад, вообще-то…

Вот так… Секунду стою, осознавая ее слова. Ладно. Догоню позже, позвоню — нет, позвонить нельзя, она вряд ли мне ответит на звонок. Значит, завтра…

Вываливаюсь на улицу. Солнце уже опустилось за корпус, и дует неприятный ветер. Я щурюсь, и шагаю к машине. Пытаюсь не думать о ней. Она устала, мы ночь не спали… ей нужен отдых. Так что все нормально.

— Э, Зверев! — оклик с левой стороны, хохот. Шестеро пацанов из соседнего факультета курят за ограждением, пакостно скалятся. Я подхожу к ним, жму руки. А зря… — Герой дня! Слышали, ты преподшу трахнул? А как она в постели? Обучена техникам горлового?..

Секунда. Терпение рвется внутри, как трос.

Я поворачиваюсь медленно. Улыбка у здоровяка Димы Клавдиева тянется через всю рожу. Едва успеваю ощутить, как под ребрами вскипает что‑то очень холодное и тяжелое — ладонь сама сжимается в кулак.

— Слышь, не злись, мы ж по‑дружески интересуемся, — он еще пытается хохотнуть, но я уже шагаю вперед. — Что надо сделать, чтобы трахнуть такую телочку?

Удар короткий, резкий. Его лицо хрустит о костяшки, будто картон рвется. Он оседает, ладонью ловит нос, матершинное «бля» разлетается эхом. Пятеро остальных замерли, как манекены.

— Еще слово — проверишь, еще и сколько стоит вставить новые зубы, — шиплю вполголоса. Голос ровный, удивительно ровный, потому что ярость вся ушла в удар.

Тишина. Дима сопит — из носа кровь. Я отступаю на шаг, выравниваю спину, дергаю плечами, сбрасывая остатки напряжения, разворачиваюсь и иду к машине.

Костяшки на руке чуть красноватые. Но внутри — ни капли сожаления.

20 глава

Я выдыхаю сквозь зубы — воздух свистит, обжигает горло. В голове еще эхом звучит фраза, брошенная теми придурками, едва их дружок поднялся с асфальта, отряхивая пыль:

— Дарья Сергеевна-то взяла отпуск неспроста — похоже, правда хочет от тебя избавиться. Выходит, слухи реально… правда?

Слова бьют под дых, выбивают землю из-под ног. Секунду назад я был зол — ярость кипела в венах, теперь — будто проваливаюсь в ледяную пустоту. Сердце фальшиво ударяет пару раз, спотыкается и замирает где-то между ребер. Отталкиваюсь руками от теплого капота машины, разворачиваюсь к зданию и бегу обратно. Подошвы скользят по асфальту. Шестеренки в голове скрипят, мысли мечутся: если это правда, значит, она уезжает. Ночью она что-то говорила о том, что уехала бы, чтобы восстановиться — слова всплывают в памяти обрывками.

И бежит от себя из-за меня. Осознание обрушивается лавиной.

Лестница кажется бесконечной — ступени множатся перед глазами. Три пролета перепрыгиваю через ступень, мышцы горят, но сил немного не хватает: дыхание рвется, рваные вдохи царапают горло, в висках пульсирует страх — глухие удары молота. Кабинет проректора — моего родного дяди — открываю, не постучав. Дверь ударяется о стену с грохотом.

— Где она? — выстреливаю с порога. В голове каша, мысли путаются, голос дрогнул из-за паники и злости, которые клокочут в груди. — Правда ли, что Даша взяла отгул? Из-за меня?

Николай Иванович отрывает глаза от бумаг — медленно, нарочито спокойно. Взгляд такой, будто я ему помял свежий костюм — брезгливо-недовольный.

— Максим, ты вообще-то забываешься. Постучи хотя бы, — замечает он холодно, но я уже почти кричу, срываясь:

— Правда или нет, дядя? Отвечай!

Он снимает очки неторопливым жестом, кладет поверх бумаг. Образец самообладания, блять. Лицо — маска невозмутимости.

— Дарья Сергеевна действительно оформила отпуск. На две недели, — говорит ровно, каждое слово — как камень. — Это лучший выход, чтобы избежать… увольнения. Ей нужно прийти в себя. Отпустить. Ты серьезно думаешь, что роман со студентом останется для нее без последствий?

Слова хлестко бьют по затылку, словно оплеуха — резко, больно. Я вдыхаю, но воздух царапает легкие, как наждачная бумага.

— Она ничего не нарушила, — шиплю сквозь стиснутые зубы. — Я совершеннолетний. Все по взаимному…

— Максим, — перебивает он властно. — Законы о взаимоотношениях в вузе никто не отменял. Тут студенты должны становиться профессионалами в своей стезе, а не думать о личных отношениях. Даша поступила мудро. Тебе бы сделать то же самое — перестать усугублять ситуацию. И прекратить эти ночные вылазки.

Каждое слово — удар молотом по наковальне.

— Ты серьезно? Ты сейчас читаешь мне нотации вместо того, чтобы защитить ее? Дядь, она всего лишь… Не порть ей жизнь, — кулаки горят, сжимаются так сильно, что ногти режут ладони полумесяцами. — Я… я…

— Я могу посоветовать тебе то же самое. Ты влюбился, — тихо подытоживает дядя, и в голосе проскальзывает снисходительность. — Но влюбленность — плохой советчик, племянник. Есть вещи важнее. Будущее, репутация. Уезжай к друзьям, охладись. Найди ровесницу. Даша сделала правильный шаг — вывела себя из-под удара. Она съездит домой, расслабится. Она… Приняла правильное решение. Сделай так же.

Правильное решение.

Слова воспринимаются тяжело, оседают камнем в желудке. Там, глубоко внутри, где еще минуту назад жила надежда — трепетала, как птица, теперь пусто. Выжженная земля.

Я разворачиваюсь и молча ухожу. Хлопок двери отдается эхом. Коридор расплывается — стены качаются. Я почти не вижу лиц, не понимаю что мне делать… В голове бьется одна мысль: надо ехать к ней. Сейчас же.

Вечерний город, как всегда, шумный — гудки, голоса, жизнь кипит. Я лечу сквозь пробки, лавирую между машинами, сжимая руль так, что белеют костяшки. Кожа натягивается, суставы ноют. В голове лишь одна мысль — остановить ее, забрать и спрятать от всего мира. Если она уехала уже? Сердце проваливается. Или вдруг просто спряталась дома?

Торможу у подъезда — резина визжит по асфальту. Взлетаю на этаж — три ступеньки за раз, и звоню в дверь. Трель звонка режет тишину. Я стучу ладонью по двери, потом кулаком — глухие удары отдаются болью в костяшках. Но никто не открывает.

— Даша! — голос срывается, становится хриплым. — Открой, поговорим!

Тишина давит на барабанные перепонки. Стучу снова, сильнее — дерево дрожит.

Никто не отвечает. Пустота.

Шум ключа в замочной скважине — металлический скрежет — и шаги сзади. Оборачиваюсь резко — соседка, миниатюрная блондинка с пакетом мусора, прикрывает дверь и смотрит на меня испуганно.

— Вы к Дарье? — спрашивает, поправляя очки дрожащей рукой. — Она уехала.

Сердце гулко ухает, проваливается куда-то вниз.

— Куда? — делаю шаг к ней, пакет с мусором нечаянно задеваю ботинком — пластик шуршит. — Когда? Далеко уехала?

Слова вылетают скороговоркой.

— Не знаю, — разводит руками беспомощно, — но чемодан был большой. Вышла час назад, такси было до аэропорта, вроде. Сказала, что вернется к маю, через две недели. Попросила меня полить цветочки… — Соседка жмет плечами и добавляет почти шепотом, сочувственно: — Кажется, улетела, чтобы перезагрузиться… Так она сказала по телефону кому-то. Я услышала… Извините.

Она исчезает вниз торопливыми шажками, оставив запах мяты и моющего средства. Я упираюсь плечом в холодную стену, закрываю глаза. Штукатурка шершавая под ладонью. В груди пусто и больно — будто вырвали что-то важное. Она ушла. Я опоздал ровно на час. Шестьдесят минут, которые изменили все.

Телефон вибрирует в кармане. Сообщение от Витька: «Бро, кино сегодня?». Смахиваю, не читая — экран расплывается.

Поднимаю взгляд на дверь — коричневая эмаль облупилась местами, мелкие царапины возле замка, как шрамы. Рядом на коврике — упавший с почты рекламный буклет. Бесполезный лист бумаги. Как и все слова, что я хотел ей сказать — они застряли в горле комом.

21 глава

Прошло две недели. Самые длинные две недели в моей жизни.

Каждое утро я просыпаюсь в мятой постели, уткнувшись лбом в холодную подушку, и первым делом тянусь к телефону. Пальцы цепляются за него, как будто он может спасти. Сердце сжимается в крошечную надежду: вдруг она вдруг передумала. Написала мне «доброе утро». Или хотя бы точку…

Но экран — пуст.

Каждый вечер я засыпаю с тем же телефоном в руке. Ставлю будильник, не в силах выговорить и трех слов, и все равно просыпаю все три. Утро сливается с ночью, реальность — с дремотой.

Она не пишет.

Я не живу, я существую, на автопилоте. Рацион — кофеин, никотин, алкоголь и хронический недосып. Вечеринки с пацанами раньше спасали. Теперь — тупой, чужой шум, от которого после только громче звенит одиночество в ушах.

На кухне пахнет поджаренными блинчиками — как-то по-домашнему, уютно, почти невыносимо. Визгливый смех сестры пробивает в висок.

Голова гудит после вчерашней «лечебной» бутылки рома, будто кто-то стучит изнутри по черепу, требуя тишины.

— Тише ты, Лиз, — шиплю, будто боюсь расплескать остатки сознания. Пью колу прямо из банки — холодную, шипящую, с ядовитым сахаром. Единственное, что держит меня на плаву этим утром.

Сестра морщится и закатывает глаза:

— Фу, с утра колу? Противно же!

Я лишь криво усмехаюсь. Ей бы мои проблемы. У мелкой сейчас в жизни ноль трагедий.

Мама, поворачиваясь от сковороды, смотрит на меня внимательно:

— Макс… что с тобой происходит? Ты две недели как привидение ходишь.

— Ничего, — бурчу.

Лиза опять смеется над каким-то видео в телефоне. Меня перекручивает от этого смеха — слишком живой, слишком легкий. А у меня внутри — все по краям острое, скребущее.

Отец появляется, как всегда, идеальный: дорогой костюм, уверенность в каждом движении. Целует маму в висок, потом Лизку в макушку, а на мне задерживается взглядом — и поджимает губы.

— Когда ты, наконец, приведешь свою жизнь в порядок?

— Скоро, — бросаю. Ставлю банку на стол — звук брызг по столешнице. Резкий, как плевок в тишину. Я выхожу, не дожидаясь морали.

Сегодня она должна вернуться. Если вообще собиралась.

В универ лечу почти не видя дороги. Солнце будто режет глаза, как лезвие. Таблетка ибупрофена только приглушает глухой стук боли. Двойной эспрессо в буфете — как удар в грудь. Выпиваю залпом и иду на первую пару. Сердце колотится, сбивается.

Ну же, Даша…

А в аудиторию заходит незнакомец — лет тридцати пяти, клетчатый пиджак, степенность в походке.

— Доброе утро. Я Павел Николаевич, ваш новый преподаватель. Будем разбираться с вами в мобильной разработке…

Как будто по печени. Глухой удар. Я встаю — ноги будто ватные, но я встаю.

— Студент, присядьте, — хмурится он. — Стойте…

Но я уже в дверях. Коридоры сливаются в одну серую полосу. Воздух будто не проходит через грудную клетку. Все сводится к одной точке — двери в кабинет проректора.

Толкаю.

— Говори, — дядя даже не удивлен. Только снимает очки. — Где Даша? Почему у нас другой препод?

Он смотрит, как на подростка с сигаретой, пойманного за гаражами.

— Она уволилась, Максим. Дистанционно. Осталась в Испании. Прислала заявление. Все подписано.

Внутри — трещина. Все рушится, как карточный домик. Все мысли, мечты, надежды. Все летит вниз, осыпаясь пылью.

— Как… уволилась?..

— Племяш, повзрослей. Мир не крутится вокруг твоего романа. Это решение взрослой женщины. Правильное. Прими это и иди дальше.

Но я уже ничего не слышу. Воздух — ватный, слова — обрывки. Сердце колотится в висках.

Я выхожу. Дверь хлопает, но я даже не вздрагиваю.

Руки дрожат, когда набираю ее контакт. Один гудок. Второй.

«Абонент временно недоступен…»

Глухо давит в горле.

Пишу в мессенджер. Пальцы сжимаются в кулаки, будто от боли.

«Ты вернешься?»

Одна галочка.

Потом — две. Секунда, в которой замирает все вокруг.

«Макс, забудь меня. Так будет лучше для нас обоих. Прощай.»

И все.

Она вышла.

И заблокировала.

Мир — замер. Как после взрыва. Воздух дрожит. Я стою посреди коридора, пустого, как я сам. В ушах звенит, как будто сердце вырвали вместе с венами. Оно бьется где-то рядом. Но уже не во мне.

Опускаюсь на пол. Спиной к холодной стене. Руки обвисают — чужие, безвольные.

Внутри — ничего.

Только боль. Приглушенная, теплая, тупая. Там, где когда-то было сердце.

Я думал, что сильный. Думал, нет такой девушки, что может разбить меня. А теперь — вот она. Есть.

«Забудь меня.»

Смогу ли?

Не сегодня. И не завтра.

Значит, найду способ вернуть. Хоть на край света… Главное — ты.

Раз уж и ты не веришь, что я могу быть другим, быть сильным, быть мужчиной, которого ты не боишься любить…

Я докажу тебе это.

Что бы мне это не стоило…