Ты Моя Статья

Предупреждение от автора:

Эта история — не про любовь.
Это история о власти, насилии и психологическом подавлении.

В тексте присутствуют сцены физического и сексуального насилия, ненормативная лексика, маниакальное поведение, абьюз и элементы эмоциональной зависимости.

Главный герой — не объект для романтизации.

Он — абьюзер.
Главная героиня — не сильная с первых страниц.

Она — уязвимая, запутавшаяся, слабая. Но это её путь.

Если вам тяжело читать на подобные темы — пожалуйста, отложите эту книгу.

Это мрачная, тяжёлая история. И она написана не для того, чтобы оправдывать зло.

Читайте осознанно. И берегите себя.❤️

Глава 1. Артём.

Аудитория пахла пылью и влажной штукатуркой — старая, с облупленными подоконниками, длинными рядами деревянных парт и гулким эхом, в котором терялись обрывки фраз. Где-то в углу гудел старый обогреватель, тщетно пытаясь разогнать сырость раннего осеннего утра. Было сыро; муторно; серо. Вид из окна не радовал — низкое небо, изморось и серые дома маленького городка. Но здесь, в этом зале, с самого порога чувствовалось напряжение. Не учебное. Личное. Тот самый воздух, который становится тише, когда кто-то входит.

Он вошёл первым — Артём Орлов. Тишина слегка дрогнула. Кто-то машинально выпрямился, кто-то отвернулся, притворяясь занятым. Он шёл медленно, с ленивой, тяжёлой поступью, как человек, которому ничто и никто не интересен. Чёрная куртка — плотная, с прямым воротом. Чёрная футболка, джинсы, грубые ботинки. Ни аксессуаров, ни цвета, ни даже попытки показаться «своим». Его внешность, выточенная и резкая, приковывала внимание — высокий, мускулистый, с резкими скулами и хищным, выжидающим взглядом. Он не смотрел — он оценивал. Словно знал, что ему всё равно не будет равных.

А рядом, на полшага позади, как тень — но с огнём в глазах — Никита Лавров. Совершенная противоположность. На нём была серая худи, джинсы, кеды — расслабленный городской стиль. Волосы чуть растрёпаны, уши в наушниках, которые он не выключил даже на входе. Он улыбался. Постоянно. Его лицо излучало какую-то странную лёгкость, дружелюбие, что резко контрастировало с его лучшим другом. Никита садился свободно, шумно, с интересом разглядывая новых студентов, как будто это был кастинг на сериал.

Он шутил, наклонялся вперёд, бросал реплики — то в зал, то Артёму, который на всё это не реагировал вовсе.

— Опять "Закон и Общество", — протянул Никита, закатывая глаза. — Можно я просто умру, а ты вытянешь билет за меня?

— Умри, — спокойно бросил Артём, вытаскивая блокнот.

— Ну, как всегда: поддержка на высшем уровне. А помнишь, как я спас тебя от декана в прошлом семестре?

— Ты просто соврал, — холодно усмехнулся Орлов.

— Неважно как. Главное — эффект, — Никита подмигнул соседке по парте, и та смутилась, опустив глаза.

Их всегда замечали. Потому что они были разными, как лёд и пламя, но вместе словно система, которой лучше не мешать. Никита разговаривал с преподавателями так, будто они были его приятелями, умел пошутить даже в момент провала. Он обаятельный, весёлый, будто вечный подросток. А Артём — сдержанный, неулыбчивый, почти ледяной. И именно он пугал. Его не осуждали — его опасались. Потому что в его взгляде не было жалости. И потому что он не скрывал, что ему нравилось держать людей на расстоянии.

В аудитории стояла вязкая тишина, нарушаемая только щелчками ручек, шелестом тетрадных листов и голосом преподавательницы, монотонно читающей лекцию.

— Гражданское право. Права личности. «Недопустимость вмешательства в частную жизнь» — произносила она с уверенностью человека, который всё это читал сотни раз и уже давно сам в это не верил.

— В случаях, когда затрагиваются честь и достоинство… — продолжала она, а на задней парте Артём чуть склонил голову, с насмешкой глядя на доску.

— Слушай, а что если сегодня замутим с Дашкой и Ольгой? — пробормотал Никита, лениво раскинувшись на стуле.

Он был живой, подвижный, с яркой мимикой и вечно прищуренными глазами, будто в голове у него всегда крутилась шутка.

— Они обе лайкнули сторис, отвечали мне утром. Дашка вообще спросила, будешь ли ты. Хочет тебя снова.
Он хмыкнул, кидая взгляд на Артёма:

— Ты её, видимо, не слишком жёстко отшил.

Артём не отреагировал. Он сидел расслабленно, но в его взгляде было что-то стеклянное, как у хищника в засаде. Левый уголок губ чуть дёрнулся — даже не ухмылка, а тень. Он говорил тихо, почти не разжимая губ:

— Мне надоело. Эти шаблонные сценарии, повторяющиеся лица, пьяные вечера и одинаковые крики.

Он выдохнул, почти скучающе.

— Мне хочется большего. Глубже.

Никита повернулся к нему, приподняв брови. Он привык, что Артём — тот ещё странный тип, но это было новое.

— Чего именно? — спросил он.

— Контроля. Чистого. Не секса на одну ночь. Не фальшивого восторга. Хочу узнать, что будет с человеком, если постепенно стирать его волю. Сломать. Подмять под себя полностью.

— Ты сейчас, блядь, серьёзно?

Артём повернул голову и посмотрел на него. Медленно, прямо. Его глаза были ледяные и уверенные, как у того, кто уже всё решил.

— Что будет, если она станет бояться, плакать, но всё равно тянуться? Если я возьму её настолько, что она не сможет уйти. Если я каждый день буду ломать её заново, а потом — чуть-чуть давать тепла. Не заботы, не любви. Просто — иллюзию, будто я могу быть её спасением.

Он говорил спокойно, почти философски, как будто описывал эксперимент в лаборатории. И в этом спокойствии было страшное.

— Ты поехавший, — пробормотал Никита, но во взгляде его был не страх. Он почти восхищался.

— Я просто честный, — отозвался Артём. — Мы с тобой оба любим контроль. Я просто пошёл чуть дальше.

Артём перевёл взгляд на студенток, рассевшихся по аудитории.

— Дашка, Оля… — он пренебрежительно махнул рукой. — Они уже сломлены до нас. Готовы на все ради внимания. Это неинтересно.

Никита проследил за его взглядом, который вдруг зацепился за одну из парт. Там, в самом углу, почти сливаясь со стеной, сидела Варвара Руднева. Её русые волосы были собраны в небрежный пучок, очки сползли на кончик носа, а взгляд был сосредоточен на конспекте. Ничего примечательного. Никаких ярких деталей, никаких дерзких нарядов, никакой попытки привлечь внимание. Просто Варя. Тихая, неприметная. Таких здесь были десятки.

— Гляди, новенькая зашла, — Никита кивнул в сторону Варвары. — Такая... правильная. Вся из себя — «я не выживу здесь».

Артём не отводил взгляда. Словно примерял её. Оценивал.

— Она, — прошептал он.

— Руднева? Да она ж серая мышь. Кто на такую вообще глядит?

Глава 2. Варя.

Будильник безжалостно заверещал в пять утра, вырывая из цепких объятий сна. За окном ещё царила предрассветная мгла, и изморось тонкой пленкой покрывала стекло, делая вид города ещё более серым и размытым. Ранняя осень. Слякоть, сырость, постоянное ощущение холода, проникающего под одежду и в кости. Но для меня это время было священным.

Я тихонько выскользнула из кровати, стараясь не разбудить маму. Её дыхание из соседней комнаты было таким слабым, таким прерывистым, что каждый вдох отдавался в моей груди болезненным спазмом. Одна почка, отказавшая несколько лет назад, навсегда разделила нашу жизнь на «до» и «после». До — это когда мама смеялась, когда мы гуляли по парку, когда она пекла свои знаменитые пирожки с вишней. После — это бесконечные походы по врачам, запах лекарств, бледность её лица и постоянный, липкий страх.

Я накинула старенькую выцветшую футболку и спортивные штаны, слишком широкие для меня. Это была моя униформа для утренних пробежек – попытка прогнать из тела вечную усталость, скопившуюся за долгие часы учебы, работы и бессонных ночей.

Кроссовки чуть хлюпали по мокрому асфальту, отсчитывая каждый километр. С каждой пробежкой я не просто тренировала тело, я убеждала себя, что сила есть. Что я выдержу. Что смогу. Ведь только так, физически выматывая себя, я могла хоть на час заглушить тревогу, которая постоянно жила где-то под рёбрами.

Вернувшись, я быстро приняла контрастный душ, стараясь смыть не только уличную сырость, но и остатки тревожных снов. Глядя на себя в зеркало, я видела неприметную девочку с растрепанными русыми волосами и веснушками, которые, казалось, множились с каждым годом. Лицо заострилось от недосыпа, под глазами залегли темные круги. Под широкой футболкой скрывалось спортивное, подтянутое тело, мышцы, наработанные годами тренировок, тонкие, но сильные.

Я знала, что я не просто "серая мышь", я была красивая, но давно перестала об этом думать и старалась это скрывать. Главное — быть незаметной.

Из шкафа я достала привычный набор: просторная серая толстовка с капюшоном – такая же, как у многих других студентов, и широкие джинсы, скрывающие фигуру. Волосы стянула в тугой низкий пучок. Никаких украшений, никакого макияжа, никакой попытки выделиться. Я даже очки носила, хотя могла бы обойтись без них, чтобы придать себе ещё более "ботанический" вид.

Мама уже сидела на кухне, завернувшись в теплый халат, с кружкой травяного чая. Она выглядела такой хрупкой, почти прозрачной.

— Доброе утро, Варюша, — её голос был тихим, с легкой хрипотцой. Она улыбнулась мне теплой, но немного грустной улыбкой. — Совсем взрослая стала. Уже и не обнимешь просто так, как раньше, всё спешишь куда-то.

Я подошла, крепко обняла её, вдыхая знакомый запах больницы и чего-то родного, домашнего.

— Я всегда успею обнять, мам, — прошептала я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Просто мне надо успеть.

Успеть всё.
Я налила себе чаю и села напротив.

— Как ты сегодня себя чувствуешь? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

Мама покачала головой, отпивая глоток.

— Ничего нового, родная. Только вот… спина что-то ломит. Но это мелочи. Главное, ты поела? А то опять умчишься голодная. Ты же знаешь, тебе силы нужны.

— Поела, мам, — соврала я, допивая чай. На самом деле, аппетита не было, как и почти всегда. — А ты попробуй… — Я замялась. Мысли о дорогих лекарствах и обследованиях всегда давили. — Попробуй вот эти новые травки, мне тётя Галя сказала, они хорошо помогают от боли.

Мама мягко улыбнулась.

— Ты у меня умница. Обо мне думаешь. А я вот о тебе думаю. Когда ты уже отдохнёшь? Не слишком много на себя взвалила? Учёба, работа эта допоздна…

— Всё в порядке, мам. Я справляюсь, — я старалась звучать убедительно. — Всё ради нашего будущего. Помнишь?

Мама кивнула, в её глазах мелькнула боль, но и какая-то неизбывная надежда. Она знала мою мечту. Эта мечта была единственным, что давало мне силы просыпаться в пять утра, зубрить до полуночи и, после пар, идти работать кассиром в круглосуточный магазин на окраине. С восьми вечера до полуночи. А по выходным — полные смены. Часы, проведенные за кассой, пробивая бесконечные товары, были утомительны, но каждая купюра, каждый рубль приближал меня к цели.

Наш маленький городок, эта двухкомнатная квартира с вечно протекающим краном на кухне и обшарпанными обоями, был моей стартовой площадкой и одновременно клеткой. Я мечтала вырваться. Закончить юрфак с красным дипломом, получить престижную работу в столице. Отсюда до Москвы — целая жизнь. Но я знала, что смогу. Я заработаю достаточно, чтобы перевезти маму, найти ей лучших врачей, самых современных, тех, кто сможет подарить ей ещё несколько лет, а может, и полноценную жизнь.

Мне не нужны были друзья, потому что друзья отнимали время. Мне не нужны были парни, потому что парни — это глупые влюбленности, разочарования и отвлечения. Я видела, как другие девчонки бегают за мальчишками, как они переживают из-за ерунды, а потом плачут в подушку. У меня не было на это времени. И сил. Я была сосредоточена. Моя цель была ясна и непреклонна.

Я собрала сумку, проверила конспекты. Очередная пара по гражданскому праву. Я знала, что буду сидеть в своём углу, слушать каждое слово преподавателя, старательно записывать, впитывая информацию, как губка. Быть незаметной. Быть тенью. Никто не обратит на меня внимания, и это было именно то, что мне нужно. Моя жизнь была расписана по минутам, каждый шаг вел к главной цели. И ничто, никто не мог меня остановить.

Я добралась до университета как обычно, задолго до начала первой пары. Аудитории ещё были пусты, и я наслаждалась этой звенящей тишиной, раскладывая свои конспекты, готовясь к лекции. Юриспруденция поглощала меня полностью – каждая статья, каждое постановление, каждая лазейка в законе была для меня кирпичиком в фундаменте моего будущего. Я могла часами сидеть над учебниками, вникая в самые сложные прецеденты, словно это были головоломки, которые мне предстояло разгадать.

Глава 3. Артём.

Среда. Обычный пасмурный день, который идеально подходил для запланированного. Прохладный ветер, предвкушение слякоти – всё это создавало необходимый фон для тех, кто понимает. После утренней лекции преподаватель сухо напомнил о практике во втором корпусе. Ничего нового. Рутина. Каждую среду в это время они спускались в архив, где работали с уголовными делами. Изучали материалы, подшивки, классификацию – скукота, достойная третьегосортного клерка.

В этот раз им поручили разобрать старые дела по насилию. Ирония. Я даже усмехнулся, листая папки. Судьбы, расписанные на десятках страниц. Кто-то кого-то избил, кто-то изнасиловал, кто-то избежал наказания. Пятна крови, отпечатки пальцев, протоколы допросов. Мелкая, примитивная игра. Но символизм играл в мою пользу. Это была хорошая прелюдия.

Коридоры второго корпуса были полупусты. Старое здание, которое давно пора было снести, пахло плесенью и пылью. Мы разделились, как и ожидалось. Варя оказалась в моей подгруппе – в архиве напротив старого читального зала. Ничего удивительного. Фортуна улыбалась.

Я присел за стол, положил перед собой папку с делами. Мои пальцы небрежно перебирали страницы, создавая видимость занятости. Мысли были сосредоточены не на документах. Я слышал, как Варя села через два стола. Аккуратно. Тихо. Словно боялась занять лишнее пространство. Светлый джемпер, волосы в тугой косе, взгляд прикован к записям. Классика. Такая неприметность – это не просто черта характера, это защитный механизм. А любой защитный механизм можно сломать.

Никита подошёл, скосив взгляд. Под видом делового разговора передал маленькую папку. В ней были листы. Заранее подготовленные. Чисто. Он молча кивнул. От него больше ничего не требовалось. Его роль была сведена к минимуму.

Час спустя, когда куратор отвлёкся на звонок и вышел из зала, я поднялся. Время. Я прошёл к Варваре. Её реакция была предсказуема – она вздрогнула, когда я появился рядом. Её глаза, за линзами очков, метнулись ко мне, полные обычной для таких, как она, растерянности.

— Препод просил отнести вот это в канцелярскую комнату, — ровным голосом сказал я, протягивая ей папку. — На нулевом этаже, знаешь где?

— Я… Не очень… — голос её был еле слышен. Слишком тихая. Слишком неуверенная. Идеально.

— Я покажу, — отрезал я. — Пошли.

Я знал, что она не откажет. Она не умела. Я смотрел на неё сверху вниз — спокойный, уверенный, с лёгкой полуулыбкой. Той, от которой у девчонок по группе дрожали колени. Она же просто кивнула — почти испуганно — и поднялась, прижав к груди папку, словно щит. Бесполезно.

Мы вышли в коридор. Шаги эхом отдавались в стенах, подчёркивая тишину. Никита мельком посмотрел нам вслед. Всё шло по сценарию.

На лестнице Варя немного замедлила шаг. Я чуть наклонился к ней, понизив голос, чтобы создать иллюзию доверия, конфиденциальности.

— Не бойся. Нам сюда.

Я обошёл её и стал спускаться первым. Уверенно. Расслабленно. Пусть почувствует себя в безопасности, пусть думает, что контролирует хоть что-то. Она немного помедлила, а потом пошла за мной. Куда же ещё ей идти?

Коридор на нулевом этаже встретил нас тишиной, такой плотной, что она давила на грудь. Варвара невольно оглянулась через плечо — позади никого. Ни звука шагов, ни голосов. Только глухой гул вентиляции и тусклый свет, мигающий из старых ламп над головой.

Воздух здесь был другим — спертым, затхлым. Она, должно быть, чувствовала, как сгущается атмосфера. Я видел, как она сжала папку в руках, пальцы побелели от напряжения. Тревога нарастала. Отлично.

— Ты точно знаешь, куда идти? — её голос прозвучал неуверенно, будто ребёнок, заглянувший в чужой лес.

Жалко.
Я остановился. Повернулся к ней.

— Уже пришли, — произнес я тихо, почти ласково.

Эта тишина была обманом. Момент истины.
В одно мгновение моё лицо стало чужим. Я видел это отражение в её расширяющихся зрачках — будто выключили свет в глазах. Человек исчез, оставив вместо себя что-то иное — бездушное, расчётливое, хищное. Моя истинная сущность.

Она не успела сделать и шага. Я резко схватил её за руку и притянул к себе. Пальцы, как железо, сомкнулись на её лице, перекрывая воздух. Земля ушла из-под её ног, когда вторая рука обвилась вокруг талии, и я потащил её в ту самую "глухую зону". Папка выскользнула из её рук и с глухим звуком ударилась о линолеум. Бумаги разлетелись, как белые птицы, которых никто не спасёт. Символично.

Она брыкалась, сопротивлялась, но всё было бестолку. Паника и страх накрыли её с головой. Я видел силуэт Никиты, мелькнувший в проёме. Он был там, чтобы убедиться. Чтобы быть свидетелем. Когда я затащил её в туалет и отпустил, Варя отстранилась от меня и прижалась к противоположной стене, тем самым загнав себя в угол.

— Что происходит? Что ты делаешь? — дрожащим голосом спросила она.

Надежда на розыгрыш. Как наивно. Мои глаза уже говорили об обратном. Я медленно наступал, а ей некуда было отступать.

— Ну что ты, Варечка. Всё хорошо, — почти ласково ответил я, нацепив на лицо маску обольстителя.

Ту самую, от которой эти дуры таяли и сами прыгали в койку. На ней не сработало. Показательно. Она стала кричать и вырываться.

Дверь открылась, и оттуда показался Никита.

— Артём, заткни ей рот, слышно на весь коридор её мышиный визг.

Дважды повторять мне не надо было. В ту же секунду я развернул Варю и прижал к стене, снова зажав ей рот. Она кричала мне в ладонь, плакала, царапала мою руку, пыталась оттолкнуть, но всё было бесполезно. Она слабее. Она ничего не может сделать против меня. Но Варя не хотела сдаваться, брыкалась, вырывалась, рычала мне в ладонь. Сегодня на ней была юбка и джемпер. Как удачно, я и не помнил, чтобы она носила юбки.

— Как удачно, что ты сегодня в юбке, — на ухо прошептал я ей. Я видел, как она сжимается. Отлично.

Но настоящий ужас пришёл тогда, когда я коленом раздвинул её ноги и одним движением разорвал капроновые колготы. Ебучая тряпка. Тогда она окончательно убедилась, что я не шучу, что всё это взаправду. Слёзы полились сильнее. Я чувствовал её дрожь.

Глава 4. Варя.

Я сидела под душем, и холодные, обжигающие струи воды неслись по моей коже, смывая лишь пену, но не унося ничего из того, что въелось в меня. Ни грязи, которую я чувствовала каждой клеточкой. Ни липкого прикосновения его рук, которое до сих пор ощущалось на теле, вызывая волны мурашек. Ни его слов, что жгли хуже кипятка, прожигая память.

"Мы просто потрахались, радуйся, что на тебя вообще внимание обратили", — эта фраза Артёма, сказанная с такой холодной усмешкой, без единой эмоции, эхом отдавалась в моей голове, переплетаясь с собственным сбивчивым дыханием и глухим стуком сердца. Просто потрахались. Для него это было так. Ничего не значащий акт, одноразовая забава. А для меня? Для меня это было концом прежней жизни.

Пальцы до сих пор дрожали, когда я брала мочалку, жесткую, почти царапающую, и тёрла кожу до боли, до красноты, словно могла соскрести с себя его прикосновения, его запах, его презрение. Я терла, пока мышцы не начинали ныть, пока кожа не становилась бордовой, но чувство грязи никуда не уходило. Оно пропитало меня насквозь, въелось под кожу, в каждую клеточку. Я была грязной. Сломанной.

Слёзы сначала текли беззвучно, перемешиваясь с водой, невидимые и неслышимые, а потом превратились в истерические, беззвучные рыдания, сотрясающие всё тело. Я закрыла лицо руками, пытаясь сдержать их, чтобы даже звуки воды не заглушили мой отчаянный, загнанный стон, вырывающийся из самой глубины души.

Я была так благодарна, что мамы нет дома. Она ушла к соседке, сказав, что скоро вернётся. Я была рада. Слава богу, она не увидела меня в таком состоянии. Моя мама, такая хрупкая, такая больная, с её сердцем, с её одной почкой… Она просто не выдержала бы. Ей нельзя волноваться. А я... я была просто не в состоянии притвориться, что всё хорошо. Моя маска не сработала бы.

В голове царил хаос. Образы налетали один за другим, словно осколки разбитого стекла: его холодные глаза, его усмешка, жесткие пальцы на моём лице, разрывающийся капрон, острая боль, липкий страх… Я никогда не думала, что он может быть таким. Никогда.

Артём Орлов. Лучший студент на курсе, предмет обожания многих девчонок, сдержанный, казалось бы, интеллигентный… Я всегда была о нём лучшего мнения. Думала, он просто высокомерный, надменный, но не жестокий. Никогда бы не подумала, что он способен на такое хладнокровие, на такое циничное унижение. Что для него это просто игра. Для него.

Наконец, дрожащими руками я выключила воду. Вышла из душа. Тело было мокрым и ледяным, но мне было всё равно. Я завернулась в полотенце и поплелась в свою комнату. Каждый шаг отдавался болью, но не только физической. Душа болела. Болела от осознания, что мой тщательно выстроенный мир, моя защита, моя неприметность — всё рухнуло в один миг, разлетелось вдребезги.

Идти на работу? Смены кассиром, где нужно улыбаться, вежливо общаться, держать себя в руках? Не было сил. Совсем. Ни физических, ни моральных. Как я могла стоять там, притворяться, что ничего не произошло, когда внутри всё кричало от боли? Нет. Я не смогу. Я просто не смогу. Я просто позвонила и сказала, что заболела. Мой голос дрожал, но, к счастью, этого не заметили.

Меня душило чувство вины. Это я виновата. Сама. За свою наивность. За то, что потеряла бдительность. За то, что позволила ему себя обмануть. Всё из-за проклятой усталости, из-за хронического недосыпа, который сделал меня такой невнимательной, такой уязвимой. Я была такой осторожной, такой расчетливой, и вот…

Он был прав. Никто мне не поверит. Кто поверит "серой мышке", которая всегда избегала внимания, против такого, как Артём Орлов? Он красив, популярен, у него хорошая репутация. Он "отличный студент". У него связи. А у меня? Только больная мама и мечта, которая теперь кажется такой далёкой и недостижимой, словно мираж. Никто не поверит. Мне никто не поверит. Мои слова утонут в его авторитете и его влиянии.

Я сжалась в комочек на кровати, обняв колени, пытаясь стать как можно меньше, исчезнуть. Мой мир перевернулся. И этот человек учится на юрфаке. Тот, кто должен защищать. Тот, кто должен стоять на страже закона. Он сам его нарушил. Нарушил мою жизнь. Сломал меня. И теперь я — его статья. Его жертва. Без права на защиту. Без надежды на справедливость.

Несколько дней я просидела дома, не выходя никуда. Мама, видя мою бледность и болезненную походку, легко поверила, что я просто плохо себя чувствую из-за месячных. Она сама подавала мне еду, заботливо спрашивала о самочувствии, и я заставляла себя улыбаться, чтобы не тревожить её. Я была благодарна за её заботу, но каждый раз, когда она уходила в другую комнату, меня накрывало волной отчаяния.

Мысленно я сначала абстрагировалась от мира, пытаясь отгородиться от реальности. Но когда поняла, что это не помогает, что кошмары преследуют во сне, и каждый раз, стоит мне закрыть глаза, ситуация повторяется флешбэками того дня, я поняла — это не убежище, это тюрьма.

Я стала размышлять, как поступить дальше. Он должен понести наказание, это было ясно. Но я боялась. Не за себя, а за мать. Я понимала, чем сильнее я оттягиваю время, тем хуже для меня самой, тем глубже этот кошмар проникает в мою душу. Но мама… Мама будет винить себя, что не заметила, не почувствовала, как мать. Я это понимала, поэтому не могла так поступить.

А если Орлов ещё и опубликует видео, это бремя упадёт на нашу семью, не по силам нам. Мою репутацию растопчут, мамина жизнь превратится в кошмар из-за позора.

Единственный вариант, который оставался, это оставить всё как есть. Пока. В приоритете была мама, её хрупкое здоровье, её покой. Потом всё остальное. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. С этими словами я немного успокоилась. Я убедила себя, что это единственно верное решение. Мне оставалось только научиться жить с этим, не бояться выходить на улицу и продолжать бороться. Бороться за своё будущее, за маму, даже если эта борьба теперь приобрела совсем другой, уродливый характер.

Вечером, когда я уже почти заставила себя встать и хоть немного перекусить, на телефон пришло сообщение от незнакомого номера. Сердце подпрыгнуло к горлу. Я знала, от кого это.