Ты принадлежишь мне!

Пролог

ОСТОРОЖНО!!! В тексте очень много секса, а также довольно противоречащих с некоторыми моральными принципами, сцен. 

Все события и герои в книге вымышленные, любые совпадения являются чистой случайностью.

Пролог

— Кажется, их было пятеро или семеро, я точно не помню, слишком пьяная была, — я чешу нос и щурюсь, изображая задумчивость.

На самом деле я все прекрасно помню — их было шестеро, и я была не пьяная, а под кетамином, в народе его еще называют «наркотиком насильников». Вообще-то это препарат для наркоза и обезболивающее. Но он нередко вызывает страшные галлюцинации, поэтому жертва во время изнасилования и физически, и ментально пребывает в самом настоящем кошмаре. Вот и я побыла в том кошмаре. Я все понимала и все видела, ощущала, но… все мои чувства и эмоции были утрированы, усилены в десятки раз.

Это мне потом уже объяснили в больнице… Да-да, мои насильники были столь любезны, что даже в больницу меня доставили, в частную клинику, где заплатили врачам за молчание и за то, чтобы с меня убрали все следы их безудержной страсти. Он — вожак стаи этих выродков — так и сказал. Я очень хорошо запомнила его слова, а еще ярко выраженный сарказм, с которыми он произносил эту фразу. Ну а мне обеспечили хороший и качественный уход за телом. Вот только душу оставить в покое не желали. Приходили каждый день, проверяли, не решила ли я там вздернуться ненароком? Не решила ли позвонить кому-нибудь и пожаловаться — родителям или подругам, к примеру? Или не дай бог, в полицию заявление накатала?

Нет-нет. Им это было неинтересно. Они хотели и дальше со мной играть… На этот раз уже в любовь.

Больные ублюдки…

Мажоры только-только вошли во вкус, и им понравилось… очень понравилось.

И если бы не случай, я не представляю, что бы сейчас со мной было…

Пауза затягивается. Бросив взгляд из-под ресниц на лицо моего нового психотерапевта, я мысленно морщусь.

Жалость — вот что я вижу в его взгляде.

Нет, все же было ошибкой прийти к мужчине. Раньше я всегда выбирала женщин, стеснялась такое обсуждать с мужчинами. Но женщины слишком сильно меня жалели, хоть и старались поначалу делать вид, что не испытывают этого непрофессионального чувства. Однако я всё равно замечала…

И вот, спустя два года после очередной не самой удачной терапии, я решилась на мужчину… и что я вижу? Опять жалость.

М-да, вообще-то я не этого хотела от квалифицированного специалиста-мозгоправа, а работы над моей головой. И желательно качественной.

Но почему-то именно жалость сильнее всего выбешивает. Вроде уже тринадцать лет прошло. И мне бы смириться. Но жалость… Странно, но даже когда кто-то осуждающе качает головой, слушая по телевизору рассказ очередной жертвы изнасилования, и приговаривает: «Сама виновата, нефиг шляться где попало», я почти никак не реагирую. Потому что знаю — им никогда этого не понять. И дай бог, чтобы они или их дети не поняли. Понять можно, лишь пройдя через это.

Но жалость… Эта эмоция в глазах людей меня уничтожает. Я начинаю себя чувствовать прокаженной, смертельно больной. Словно меня уже похоронили. Словно мне уже недоступна жизнь обычной счастливой девушки, смотрящей на мир огромными глазами и ждущей своего принца на белом коне. Хотя мне всего лишь тридцать лет. Я не смертельно больна. Я здорова… физически. Шрамы давно зашили, да и не так уж много их было. Мои насильники были осторожны. Убивать меня никто не хотел. Всего-то лишить девственности… во всех возможных местах. С несколькими мужчинами одновременно. Всего-то показать мне, что я такая же грязная, как и они. Сломать и заставить забыть, что такое доброта и любовь; уничтожить надежду на счастливое и светлое будущее.

Во рту першит от горечи собственных мыслей.

Ну уж нет! Хватит! Это невыносимо. Только не слезы… слезы делают из меня слабое ничтожество, а я сильная! Сильнее многих! И все благодаря уроку, который мне когда-то преподали. Жестокому, чудовищному, но уроку!

Не верить, не любить, не надеяться, не ждать, а брать жизнь в свои руки. Из рабыни превратиться в хозяйку!

Как там говорится в пословице? Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее? Я криво усмехаюсь. В другой поговорке говорится немного иначе — «Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, или инвалидами».

А моя личная поговорка звучит так — «Все, что нас не убивает, делает нас сильными инвалидами».

Я беру сумочку и, встав с кресла, молча иду к двери. За сеанс я заплатила еще на входе, поэтому здесь меня больше ничего не держит.

— Подождите, — слышу я голос психотерапевта. Обернувшись, с раздражением и злостью смотрю на него. — Сядьте, мы еще не закончили.

Изогнув бровь, идеально откорректированную, в лучшем салоне красоты славного города Новосибирска, я растягиваю губы в кривой усмешке и властно-надменным тоном, отточенным долгими годами в должности главного помощника генерального директора, отвечаю:

— Закончили.

И повернув голову, иду дальше. Но слышу еще один вопрос:

— Чего вы на самом деле хотите?

Я берусь за ручку двери и на краткий миг замираю. Но затем, тряхнув головой, выхожу.

Нет, не здесь и не сейчас. Да, я уехала ради этого в другой город — столицу нашей любимой родины, но все же, все же… Нет. Не могу.

Уже в такси я долго размышляю о вопросе психотерапевта. И понимаю, что не могу на него ответить. Чего я хочу на самом деле? Забыть о том, что со мной случилось тринадцать лет назад? Нет, я не хочу. Жизненные уроки забывать нельзя. Так чего же я тогда хочу? Выйти замуж и нарожать кучу маленьких ребятишек? О нет, спасибо… дети — это точно не моё. Как и стирка, уборка и забота о муже. У меня со стиркой и уборкой справляется приходящая домработница Галина Дмитриевна. А забота о муже? Я уже настолько привыкла жить одна и ни о ком не заботиться, что не смогу терпеть на своей территории кого-то еще. Пыталась не раз завести нечто вроде длительных отношений, но максимум меня хватало на неделю. Да, рекорд — целая неделя.

1 глава

— Кристя, это я, — голос шефа глухой и усталый.

Я тут же подбираюсь и, стерев улыбку со своего лица, озабоченно спрашиваю:

— Что случилось Афанасий Игоревич? Что-то с Иришкой?

— На пенсию меня отправляют, малышка, — хмыкает мой любимый шеф, практически заменивший родного отца. — Из столицы проверяющий приедет. Ну и, судя по сплетням, он и на моё место метит.

Мои брови непроизвольно приподнимаются. Вот так финт ушами. Этого я ожидала меньше всего.

— А Заречинский как же?

— Остается, — вздыхает Афанасий Игоревич. — А тебе надо бы домой поторопиться. Я буду тебя рекомендовать как одного из лучших сотрудников. Но ты сама понимаешь…

— Да-да, «новая метла», — удрученно бурчу в трубку. — А по вашим слухам, он один едет или?..

— Или, — так и вижу, как шеф поджимает губы и недовольно хмурит кустистые седые брови. — Целую команду помощников с собой везет.

— Хреново.

— Не ругайся, дочка. Я тебя не брошу, пристрою на хлебную должность. Если не в Новосибирске, то в Тюмени точно. У меня там однокашник генеральным работает. Сам постоянно о тебе спрашивает. Не хочу ли тебя отпустить. Уж кто-кто, а ты точно без работы не останешься.

Заслужить-то заслужила, только вот не нужна мне Тюмень, ни под каким соусом. Я Новосибирск люблю. И разъездной характер своей работы… а вот этого меня уже сейчас собираются лишить.

А, плевать! В стюардессы пойду!

Весело улыбаюсь.

— Простите, шеф, это нервы. Ждите. Ближайшим рейсом вылетаю. С докладом я все равно уже выступила, и без фуршета выживу как-нибудь.

— Давай, Кристинка, поторопись, не нравится мне все это. Ой как не нравится.

Отключаюсь, убираю телефон в сумочку и стараюсь не сильно скрипеть зубами от злости. В свое время две месячных зарплаты потратила на идеальную улыбку, и как-то не хочется вновь терять большую сумму денег. Все же я привыкла к определенному жизненному комфорту, а не к урезанию финансов.

Не, ну вот ведь твари, а! А Людочка — та еще сучка. Как подарочные сертификаты в лучший столичный салон красоты получать, так она первая, а как одну из самых важных новостей рассказать… У-у-у!.. Получишь у меня еще, стерва белобрысая. Ой, получишь…

Вот прямо сейчас и получишь!

Следующий мой звонок адресован салону красоты «Королева Виктория».

Прищуриваюсь и стараюсь не пугать своей змеиной улыбочкой таксиста, поглядывающего в заднее зеркало.

— Здравствуйте, вас беспокоит Кристина Эдуардовна Ярова. Да-да, я сегодня у вас была и покупала подарочный сертификат. Хотела подруге подарить. Но у меня, к сожалению, сегодня кто-то сумочку украл. Номер? Конечно, помню.

 Я всегда все помню, на всякий случай. А то мало ли? Не зря же меня высшие силы с рождения одарили феноменальной памятью: стоит мне один раз посмотреть на любую циферку или буковку, я мгновенно её запоминаю и могу выудить из памяти в любой момент.

— Не волнуйтесь, Кристина Эдуардовна, подарочный сертификат мы аннулировали. Им еще никто не воспользовался. И мы можем вернуть вам деньги. Но вам нужно будет подъехать сегодня с паспортом…

— О, я не буду возвращать деньги, я сама воспользуюсь своим сертификатом.

— Отлично! Тогда мы записываем вас…

Быстро договорившись о приеме и процедурах, я отключаюсь, а затем уже с чистого номера и другого телефона набираю смс-сообщение Людочке — новой секретарше самого Германа Лисовского.

«Твоя информация оказалась верной. Я о проверяющем и смене руководства в Новосибирске. Спасибо. С меня причитается»

На моем лице играет недобрая усмешка. Никогда не спускала наглецам и лжецам. Первая никогда не начинаю, но если кто-то смеет хоть пальцем трогать меня, бью наотмашь — да так, чтобы обидчик в крови захлебнулся. Учителя были слишком требовательные … научили…

Признаю, месть жестокая. Но там, где большие деньги, не место глупцам.

Если мой телефон и вычислят — а я уверена на тысячу процентов, что уже давно вычислили, все же Лисовский сам в этом профи, что уж говорить о его службе безопасности, — то мне ничего не будет. Я шпионю для себя лично, иногда для шефа, а не для, упаси боже, конкурентов. А вот Людочке… полагаю, со своего места она как минимум слетит. Да и информатора шефа прикрою. А то мало ли, вдруг мне самой его услуги понадобятся когда-нибудь? Хоть шеф до сих пор и не раскололся, кто ему стучит.

Но я буду не я, если не сделаю ответных ход.

***

Вечер проходит в сборах. Салон красоты, покупка маленького черненького обтягивающего платья по завету Коко Шанель, покупка билета до Новосибирска, а дальше как обычно… Идем искать партнера на ночь и сексуальные приключения на свои нижние девяносто.

Смотрю на себя в зеркало и улыбаюсь. Какая же я все-таки конфетка. Идеальная фигура — восемьдесят-шестьдесят-восемьдесят. Рост — сто шестьдесят. Вес — пятьдесят. Как говорит Афанасий Игоревич — «доска доской, будь моя воля, из-за стола бы не выпускал, пока не поправишься хоть килограммов на десять». Да только я сама решаю, как мне выглядеть. Не зря три дня в неделю по часу провожу в спортзале. А в субботу так вообще целых два часа, чтоб рельеф на теле красивый был.

Мужикам нравится, и это самое главное.

Плохо, только то, что мне в последнее время все это осточертело до печенок, хочется прекратить… но…

2 глава

Нас принимают в клинике как самых дорогих и долгожданных гостей. Впрочем, было бы странно, если б принимали иначе. Все же клиника частная.

А дальше все проходит уже без моего участия: я понимаю, что привлекать к себе внимание будет очень глупо с моей стороны. Да и Тарасенко неплохо справляется с ролью переговорщика. И я решаю отдать ему все козыри в руки — пока мы в клинике, само собой. Ну а как только я отсюда выберусь — сделаю так, чтобы наши дорожки никогда больше не пересеклись.

В приемном покое дежурный врач, представившийся Игорем Юрьевичем, сразу же нас допрашивает. Тарасенко без запинки выдает ему то же, что и врачам со скорой:

— Это глупое недоразумение.

Не знаю, верит ли ему Игорь Юрьевич, но на этом он прекращает допрос и командует медсестрам, чтобы нас отправили по палатам.

Я наивно надеюсь, что уже через несколько минут останусь наедине с врачом и сразу же прозондирую почву на тему быстрой выписки, но Тарасенко — гад! — опять вмешивается и требует, чтобы нас поселили в одной палате. И даже согласен подождать, пока в палату поставят дополнительную кровать, потому что в клинике вообще-то все палаты рассчитаны строго на одного пациента.

Вот же гад!

Я скриплю зубами от злости, но продолжаю молчать. Не время! Ох, не время мне сейчас возмущаться…

В палате врач быстро и профессионально проводит осмотр, причем Тарасенко опять требует, чтобы меня осмотрели первой. От этого я кривлюсь, конечно же, только мысленно.

У нас берут анализы, меняют повязки на глазах, заменяя ватные диски какими-то специальными компрессами. Меня заставляют выпить антигистаминный препарат, помогают переодеться в удобную больничную одежду и без приключений добраться до туалета. К сожалению, в душ пока не пускают.

И… нас оставляют одних.

Именно в этот момент вдруг наваливается сонливость, и я незаметно для себя засыпаю. Краем сознания понимаю, что, возможно, с ворохом таблеток мне и снотворного отсыпали.

Утро встречает меня нестерпимым желанием потереть глаза. Что я и пытаюсь сделать, но наталкиваюсь на повязку — и сразу же вспоминаю, что произошло вечером.

Р-р-р… плохо, что это был не очередной кошмарный сон, в котором я встретила призрака из прошлого. Тарасенко, к сожалению, до сих пор существует и в реальности, судя по шумному дыханию, доносящемуся с правой стороны. Но еще хуже то, что вчера у меня не получилось найти партнера на ночь.

Елки… придется в Новосибирске пользоваться услугами мальчиков по вызову. Не хотелось бы. Не нравятся мне эти жеманные девочки, по недоразумению родившимися мужчинами, ох не нравятся.

Вот бл***, угораздило же встретить Тарасенко…

Тоскливо вздохнув, нашариваю кнопку вызова медсестры. Слышу, как ворочается и недовольно вздыхает мой сосед по палате.

— Крис? — раздается сонный голос мужчины.

Волнуется, что сбежала?

Коварно улыбаюсь, специально стараюсь дышать как можно тише и не двигаться, чтобы не выдать своего присутствия. Детская выходка, и все равно сейчас медсестра появится, но почему-то даже в мелочах хочется подпортить настроение Тарасенко. У него же наверняка на меня какие-нибудь планы, раз он так настойчиво ко мне лезет. Вот и пусть немного понервничает.

Через минуту мой враг действительно тревожится.

— Крис, ты спишь? — уже громче спрашивает он. Но я продолжаю молчать.

— Крис! — рычит он. И, судя по звукам, начинает вставать с кровати. — Крис! Твою мать! Ответь!

В этот момент открывается дверь, и я слышу голос медсестры:

— О, вы уже встали? А повязку зачем срываете? Игорь Викторович рекомендовал её вам до вечера подержать, чтобы не было осложнений.

— Девушка! Моя соседка, Кристина! Она пропала! — в голосе Тарасенко я слышу уже откровенно панические нотки.

— Никуда она не пропала, лежит на второй кровати, улыбается, — ворчливо возмутилась медсестра, сдавая меня с потрохами.

— Крис, какого хрена не отвечаешь? — спрашивает он уже более спокойно.

Демонстративно вздохнув, самым стервозным тоном отвечаю:

— А я обязана, что ли?

— Так, больные, — суровый оклик медсестры заставляет меня прерваться, а я, между прочим, уже целую речь хотела прочитать. — Давайте лучше процедурами займемся, а на выяснение отношений у вас будет целый день. Игорь Викторович сказал, что появится к вечеру…

Она еще, что-то говорит, а я, вспомнила, что нахожусь на вражеской территории. И еще вчера приняла стратегическое решение — помалкивать и не отсвечивать, дабы не привлечь излишнее внимание столичного начальства.

Сжав губы, проглатываю яд, которым хотела накормить своего врага.

Эх… как бы самой не травануться.

А все отчего? Не дали мне вчера развлечься, вот и результат — теперь буду с каждым часом становиться все злее и злее.

Скорее бы домой, я уже согласна на жеманных мальчиков! Сама все сделаю! Лишь бы были! Ы-ы-ы-ы…

Медсестра по очереди помогает нам с Тарасенко умыться, почистить зубы, добраться до унитаза, затем меняет компрессы на глазах. Меня заставить выпить целую горсть таблеток. И наконец-то она избавляет нас от своего общества. Правда, на смену вредной медсестричке, так глупо подставившей меня перед Тарасенко, появляется еще парочка, уже с завтраками.

Эх… чувствую себя беспомощным младенцем. Даже позавтракать не получается без помощи.

Одно радует: после завтрака, кто-то из охраны Тарасенко приносит мою сумочку. Сразу же вытащив телефон, прошу медсестру помочь набрать номер моего шефа, который, между прочим, ждет меня домой к вечеру. Будет ведь беспокоиться, если не появлюсь вовремя…

— Афанасий Игоревич, машину в аэропорт сегодня не отправляйте, я еще в Москве, — сходу огорошиваю шефа и без предисловий начинаю придумывать на ходу более приемлемую историю: — Я с однокурсницей встретилась, засиделись с ней допоздна, в общем, на самолет опоздала. Но вы не переживайте, завтра появлюсь, а послезавтра уже на работе буду! И водителя не гоняйте почем зря, я на такси до дома доберусь.

3 глава

— Прости меня, пожалуйста, Крис, — слышу я приглушенный голос Тарасенко.

Он так и продолжает лежать на мне после того, как кончил, уткнувшись лбом в сиденье поверх моей головы.

Я же наслаждаюсь запахом мужчины и еще отхожу от оргазма. Думать совершенно не хочется. Поэтому я не сразу понимаю, чего от меня хотят, и на автомате расслабленно спрашиваю:

— За что?

Женя судорожно выдыхает, приподнимается на локтях и осматривает моё лицо. Увиденное ему явно не нравится. Ну ладно, я тоже смотрела на себя сегодня в зеркало и не была в восторге. Так что мужику можно даже памятник поставить, с такой страхолюдиной трахаться… не каждый сможет.

А мне пофиг.

Я после секса всегда как кисель, и как минимум минут пятнадцать меня не будет существовать для этого мира.

— Я набросился на тебя, как маньяк, а я хотел… — говорит Женя, сглатывая, — Я хотел иначе. Хотел сделать тебе предложение в ресторане. Даже кольцо купил. Хотел…

Я не даю ему договорить, кладу палец поверх его губ. Внутри меня все еще пузырятся отголоски оргазма и удовольствия, и с шальной улыбкой на лице я отвечаю:

— Я готова и так принять твое предложение, делай.

Женя лихорадочно всматривается мне в глаза, явно что-то для себя решая. Я с мягкой улыбкой на лице отвечаю ему спокойным взглядом. Уже даже интересно, что предпримет дальше этот интриган. Какую игру затеял? И почему бы в неё не поиграть?

Тарасенко, чуть приподнявшись на одном локте, осторожно разъединяет наши тела, и я морщусь. Все же своим немаленьким размером он меня повредил. Взгляд Женя на мгновение становится виноватым, но он садится и тянет меня за собой. Сам же в этот момент приводит в порядок свою одежду.

Я тоже вяло начинаю одергивать платье, всё еще чувствуя приятную усталость во всем теле. Надо отдать должное, он сделал для меня то, чего не мог сделать не один из мужчин. Такого оргазма я не испытывала никогда.

«Может, это потому, что ты до сих пор его любишь?» — тоненьким голосом пищит подсознание, но я делаю вид, что не слышу собственных мыслей. Одернув одежду, нахожу свою сумочку, чтобы вытащить косметичку и привести волосы в порядок.

Но не успеваю этого сделать, потому что перед глазами появляется рука Тарасенко, а в ней — маленькая черная коробочка. Второй рукой он открывает коробочку, а в ней я вижу…

М-да… такого уродливого кольца я еще в жизни не видела. И подозреваю, что это бриллиант. Но я терпеть не могу кольца с большими камнями. Выглядит отвратительно. Дорого, но безвкусно. Есть кольца с маленькими камушками; они, конечно, не такие дорогие, но выглядят гораздо красивее и изящнее, чем вот это уродство.

Но это еще не все.

Спустившись с сиденья на пол, мужчина встает на одно колено. Его лицо сосредоточено, он смотрит на меня очень серьезно и проникновенно.

Хороший актер. Я бы ему Оскара вручила, не задумываясь. Какой талант, какой талант!..

— Кристина, я тринадцать лет мечтал об этом моменте, — начинает он немного неуверенно и, прочистив голос, все же делает мне предложение: — Очень тебя прошу, выходи за меня замуж.

— Я согласна, — отвечаю я, не медля ни одного мгновения.

И, взяв кольцо из коробочки, надеваю его на безымянный палец. Кольцо большое и пытается свалиться. Я перемеряю его на средний, а затем на указательный пальцы, и дохожу до большого. Ага, вот сюда оно подойдет. Господи, кто ему подсунул этот размер?

И, переведя веселый взгляд на Тарасенко, командую:

— Ну что, в загс? Заявление писать?

Пару мгновений он смотрит мне в глаза, словно пытается найти на моём лице какой-то подвох, а затем резко притягивает меня к себе и целует… целует так, что у меня пальцы на ногах поджимаются. Господи, как же он сексуален, нежен и одновременно властен в своих порывах. И достанется же кому-то когда-то такое сокровище. Если он, конечно же, уже не женат. Почему-то последняя мысль отдается глубоко внутри такой сильной болью, что я, не выдержав, крепко обнимаю Женю за шею и страстно отвечаю.

— А может сразу поженимся? — вдруг спрашивает он, оторвавшись от меня и даря такой горячий взгляд, что низ живота вновь начинает тянуть от возбуждения.

— Конечно, поженимся, прямо сейчас, — радостно киваю я.

Интересно же, чем весь этот фарс закончится? Да и охота попользоваться хоть немного этим мужчиной.

Почему я должна отказываться от сладкого, когда мне его предлагают бесплатно?

Глупый вопрос.

Вот когда отберут, тогда и буду переживать, а сейчас… сейчас я хочу верить в сказку. Главное, на самолет опять не опоздать.

И поэтому на всякий случай уточняю:

— Мы же на самолет не опоздаем?

— Нет, — качает головой Тарасенко, открывая окно и делая знак охраннику и водителю, чтобы те возвращались. — Я уже купил нам билеты до Новосибирска. Бизнес-класс. Вылет завтра рано утром, мы успеем.

— О как, — ухмыляюсь я. — Обожаю летать в комфортных условиях.

А сама стараюсь отогнать тревожные мысли. Даже если Тарасенко задумал что-то очень скверное, обращусь к шефу, тот решит вопрос. У Афанасия Игоревича очень много связей. Управу на Тарасенко он найдет. По крайней мере, я на это очень надеюсь.

Машина трогается, а Женя с кем-то договаривается по телефону, чтобы нас расписали.

Я слушаю его вполуха, все равно весь этот фарс рассчитан на то, чтобы я первая отказалась. А я уже решила для себя, что пойду до конца. И еще, что немаловажно, даже отыграю роль обиженной и брошенной женщины прямо в загсе. Буду кричать, топать ногами, устрою безобразную истерику. С соплями, слезами и обвинениями.

4 глава

Сдав номер и немного поскандалив с администратором — мол, это не гостиница, а проходной двор, — выслушала его заверения, что они возместят полную стоимость моего имущества. После чего мы наконец-то покидаем гостиницу и вновь садимся в машину.

Всё это время Тарасенко крепко держит меня за руку. А замечаю я эту деталь, лишь когда мы садимся в машину. Странные чувства переполняют меня. Абсолютная защищенность и уверенность в завтрашнем дне.

Это неправильные чувства, это всё иллюзия. Я отворачиваюсь к окну, костеря себя всевозможными матерными словами.

Я слишком сильно напугалась того погрома в гостинице, позволила-таки моему врагу просочиться сквозь кожу.

Несколько раз вдохнув и выдохнув, я беру себя в руку. Сейчас мне ни в коем случае нельзя расслабляться, нужно позвонить шефу и как-то его предупредить. Что если его жизнь сейчас в опасности?

Я вытаскиваю из сумочки сотовый и хочу набрать СМС, но Тарасенко выхватывает его из моих рук.

— Эй, — с раздражением смотрю на мужчину, который выключает телефон и убирает его в карман пиджака. — Какого хрена? Верни мой телефон!

— Не бузи, Крис, — не обращая внимания на мой грубый тон, Тарасенко спокойно смотрит мне в глаза. — Так надо. Ты же не хочешь, чтобы твои враги отследили твои разговоры по телефону и пришли в мой дом за тобой? Кто знает, на что они способны? У меня, конечно, много бойцов, но перестраховаться никогда не лишне.

Я прищуриваюсь, и пытаюсь понять — правду ли говорит этот интриган? Кидаться в драку и отбирать своё имущество не вижу смысла. Слишком разные у нас весовые категории, да и сил пока нет совсем. События в номере и последующая ругань с администрацией вытянули из меня все соки. Сейчас единственное на что меня хватает, так это ровно сидеть и делать вид, будто со мной все хорошо.

Ну и заодно лихорадочно соображать, что, черт побери, вообще происходит?

И если отбросить панику и страх, если попытаться думать рационально? Хоть это и очень сложно сделать, все-таки со мной подобное происходит впервые. Но я все-таки утихомириваю страх и начинаю размышлять.

Итак, если люди пришли обыскивать мой номер — хотели ли они меня убить? Что-то меня берут сильные сомнения. Во-первых, в гостинице все видели, как я ухожу куда-то вечером. Я не таилась и не выпрыгивала из окна, а это значит, что люди, вскрывшие мой номер, знали, что меня в нем нет. Во-вторых, сам обыск… какой-то он слишком топорный. Но, может, они торопились? Они же не знали, что я не вернусь. Может, они подозревали, что моё ночное рандеву может очень быстро закончиться, как я и планировала, а не затянуться на целые сутки, вот и устроили такой бардак? Или же! Они устроили этот бардак, чтобы… чтобы что? И зачем было разбивать ноутбук и разрезать мои вещи? Разбивать зеркала?

Только сейчас в голове начали складываться отдельные кусочки пазла. Пока я стояла посреди номера, то была слишком напугана, чтобы хоть что-то понимать, но силы, чтобы рассмотреть все детали случившегося, у меня были. Я просто записала все это в подкорку, как и всегда, а проанализировать смогла только сейчас. И что же это получается? Мне попался какой-то психопат, который не смог ничего найти и поэтому, взбесившись, уничтожал всё, что попадалось на его пути… Либо это было сделано специально, чтобы меня напугать? Но зачем?

Что-то ничего не строится в моей голове, и я решаюсь поговорить с Тарасенко. Может он мне хоть что-то прояснит в этой ситуации?

Хмуро глянув на мужчину, сразу же ловлю его встревоженный взгляд. На пару мгновений становится не по себе; складывается ощущение, словно он впрямь за меня волнуется. Еще сильнее злюсь на себя за то, что допускаю подобные мысли, и с вызовом в голосе, требовательно спрашиваю:

— Ну и что происходит? Ты ведь явно в курсе? Так просвещай давай. Могу даже подсказать, с чего начинать — расскажи, откуда инфа, что мой шеф якобы проворовался? Ну и об этом обыске? Ты что-то знаешь?

Тарасенко усмехается и качает головой, словно пытаясь устыдить меня в чем-то, но я лишь чуть приподнимаю бровь, не собираясь смущаться, и, добавив в голос едкого сарказма, говорю:

— Не надо мне тут пантомиму устраивать. Я уже взрослая девочка, на меня вся эта херня уже давно не действует. Поэтому давай, Женечка, колись. Что это за фигня творится, и не твоих ли это рук дело?

Взгляд Тарасенко леденеет.

— Крис, ты говори, да не заговаривайся. Я бы никогда не сделал ничего подобного, мне будто заняться больше нечем? Я тебя уберечь пытаюсь всеми силами, а ты еще и меня подозреваешь.

— Ой, ладно тебе, — отмахиваюсь я и не менее ледяным тоном отвечаю на его выпад: — Проехали. Если знаешь хоть что-то — выкладывай. А нет — значит, молчи. Только нотаций читать не надо, и давить на гнилую педаль тоже не стоит. Я уже сказала, что не верю ни единому твоему слову.

На лице мужчины играют желваки, он прикрывает веки, словно пытаясь взять себя в руки. Я кидаю взгляд на его ладони и вижу, как он сжимает и разжимает кулаки. На пару мгновений мне становится страшно. Что если я сейчас достану его, и он покажет своё истинное лицо? Что если он меня прямо тут сейчас порешит? Я ведь понятия не имею, какие демоны живут в его голове. Но где-то глубоко внутри меня зреет иррациональная уверенность, что он никогда не посмеет причинить мне боль, и эта уверенность заставляет совершенно спокойно ждать рассказа, а не взрыва.

И действительно: Женя берет себя в руки в считанные мгновения и, расслабленно откинувшись на сиденье, начинает объяснять:

— О том, что твой шеф проворовался, мне один очень секретный источник шепнул. Поверь, об этом мало кто знает. Для твоего шефа придумали байку о пенсии, чтобы он не вздумал куда-нибудь свалить. Поэтому я и тебе не дам возможности его сейчас предупредить. Все твои телефоны стоят на прослушке, и если ты вздумаешь хоть слово пикнуть, то ничем хорошим ни для тебя, ни для твоего шефа это не кончится. О твоем обыске… Я считаю, тебя просто решили испугать, чтобы выяснить, куда ты пойдешь, с кем будешь разговаривать. Когда человек чего-то боится, он делает ошибки. Вот и от тебя сейчас ждут этих самых ошибок, чтобы доказать, что ты причастна к преступлениям твоего шефа. Ведь ты его личная помощница, самое приближенное лицо. И было бы глупо думать, что ты не в курсе его махинаций.

5 глава

— Ты с луны, что ли, свалился? Как это ты не знаешь Матроскина? — с удивлением спрашиваю, пока мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. — Да этот мультик знают все дети, его же по телевизору постоянно показывали, и до сих пор иногда показывают.

— В детстве телевизор был под запретом, а сейчас, у меня нет времени на детские мультики, — хмыкает мой муж, который почему-то отстает от меня на пару шагов, хотя лестница в этом доме достаточно широкая, чтобы тут человек пять без проблем в одну шеренгу прошли. И когда я оборачиваюсь, то понимаю, чего он плетется сзади. Этот хитрый жук упорно рассматривает мои нижние девяносто, и взгляд у него такой горячий, что невольно хочется изменить походку и призывно повилять попкой.

Сдержав улыбку, я поворачиваю голову и, стараясь не терять нить разговора, спрашиваю с иронией:

— Что значит «под запретом»? Ты был наказан на все детство за плохое поведение?

Ну не верю я, что ему запрещали смотреть телек. Да это же кощунство какое-то!

— Нет конечно. Я мог сидеть часами в интернете, у меня был видеомагнитофон, и я смотрел американские мультики, художественные фильмы, разрешенные моим учителем, книги читал.

— Э-э-э… — я нерешительно останавливаюсь и снова поворачиваю голову к Тарасенко, который так и идет позади меня, хотя мы уже давно дошли до последней двустворчатой двери длинного коридора второго этажа, — в каком смысле — «разрешенные моим учителем»?

Женя так и не отрывает взгляда от моей попки и, словно загипнотизированный, отвечает:

— Когда мне исполнилось три или четыре года, я точно уже не помню, отец нанял мне личного учителя для подготовки к школе для мальчиков в Англии, туда брали детей с семи лет. В задачу учителя входило научить меня английскому языку и этикету, принятому в английской школе, чтобы я соответствовал определенному эталону. Хоть школа и была платной, но при поступлении все дети всё равно проходят очень жесткий экзамен. И не важно, сколько денег заплатят родители: если ребенок не пройдет отбор, то его все равно туда не возьмут. Эта школа нацелена на воспитание будущих политиков и управленцев. Мой учитель считал, что по телевизору идет слишком много русской пропаганды, а это могло очень плохо повлиять на мой неокрепший разум. Поэтому телек и все русские мультики для меня были под строжайшим запретом. Впрочем, как и многие американские, потому что в их мультиках пропаганды даже больше, чем в наших.

— У тебя было ужасное детство, — севшим голосом заявляю я.

Мой муж поднимает на меня свой теплый взгляд и с улыбкой отвечает:

— Я был лишен лжи, я мог сам выбирать тот контент, который мне нравился, а не смотреть то, что навязывает правительство.

— Но не без ведома учителя? — с грустью подначиваю я.

— Я считал его авторитетом, поэтому всегда советовался. Не забывай, мне было всего четыре года, — продолжает улыбаться Женя, и я вдруг осознаю, что его улыбка сильно отдает снисходительностью. Словно это не я жалею его и ужасаюсь его воспитанию, а наоборот…

Внутри начинает потихоньку закипать раздражение.

Я тут его жалею, значит, а он надо мной потешается?

— Все-все, не злись, — вдруг выставляет вперед обе ладони Женя. И, медленно обойдя меня, подходит к двери и нажимает на ручку. — Входи, располагайся, чувствуй себя как дома, это теперь наша общая спальня.

Качнув головой и насупившись, я прохожу в спальню, интерьер который практически ничем не отличается от всего первого и второго этажа. Все такое же серо-бело-черное, только острых углов намного меньше.

На стенах серо-черно-белые линии извиваются, переплетаются между собой, устремляясь вверх и вниз, чередуясь со светло-серыми пустыми участками. Кровать с полукруглой спинкой из белой кожи, застелена черным шелковым бельем. Вся противоположная стена сделана из зеркал, на потолке над кроватью тоже зеркала.

— А вообще стильно, мне тут нравится, — одобрительно киваю я хозяину квартиры.

А сама выискиваю вход в ванную комнату, ну не в коридоре же её искать? Обычно в таких домах ванные присоединены к спальням. А заодно стараюсь подавить в себе злость на мужчину. Нет ну это надо же, а? Он меня пожалел? Охренеть! Чувствую себя чертовой Красоткой, попавшей в хоромы Ричарда Гира. Такой же неотесанной, прости господи…

Блин… да мне никогда не было стыдно за то, что я смотрела телевизор! А он… он. Это что же, он пошатнул мои взгляды на воспитание детей одним разговором, что ли?

— Ванная тут, — вырывает меня Тарасенко, из моих странных размышлений, подходя к зеркальной стене и открывая спрятавшуюся в углу дверь.

— Ага, — угрюмо кивнув, иду в ванную и закрываю за собой дверь на замок, отрезая себя от мужчины, который, судя по растерянности и досаде во взгляде, надеялся, что я позову его с собой.

Ухмыльнувшись, оглядываю приличных размеров комнату, называть эти хоромы ванной у меня язык не поворачивается. Вижу круглый бассейн, встроенный прямо в пол, и в углу, слава Ктулху, обычную душевую кабину. Ну, не совсем, конечно обычную. В этой кабине можно без проблем четырех человек с комфортом разместить.

Бассейн — это, конечно, здорово, но мне бы элементарно помыться, чтобы привести себя в божеский вид. И да, не мешало бы поспать…

Под душем провожу не меньше часа, расточительно ужасно, но ничего не могу с собой поделать. Вода, особенно проточная, имеет свойство смывать все невзгоды и усталость, накопленную за день. Вот и я, только лишь усилием воли, заставляю себя выбраться из душевой кабины. Укутываюсь с ног до головы в теплый махровый халат, сильно пахнущим гелем для душа, которым пользуется мой новоиспеченный муж. Приятным, зараза, таким запахом — очень сексуальным.

6 глава

 — Может, сначала пообедаем? — спрашивает Тарасенко, когда мы подъезжаем к одному из самых дорогостоящих торговых центров в нашем городе.

Один умный и хваткий мужик — я знаю его фамилию, даже пару раз пересекалась с ним, — построил это место для элиты всего города и собрал в него все самые дорогие бутики и лучшие рестораны. Очень удобно и расточительно. Я сюда не так часто заглядываю, как хотелось бы, и это с моим достаточно высоким уровнем зарплаты. Но сегодня оторвусь по полной программе.

— Хорошо, сначала обед, а потом я буду делать тебя бедным, — благосклонно киваю мужу.

У того, к моему немалому сожалению, ни один мускул на лице не дрогнул. Так и продолжает лыбиться да смотреть на меня с умилением. Мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Ладно-ладно, посмотрим, кто еще первым взвоет.

Я выбираю японский ресторан, надеясь на статистику — ведь в девяноста процентах случаев мужчины терпеть не могут японскую еду. И с Тарасенко я не прогадала. Правда, не учла, что этот хитрый жук и здесь извернется.

После моего заказа он даже не смотрит в меню и просто перечисляет официанту, что хочет на обед.

На попытку официанта объяснить, что в их ресторане подобного нет, Женя жестом его останавливает (хм… не знала, что он так умеет) и, открыв портмоне, дает парню несколько розовых купюр.

— Это вам на чай и за лишние хлопоты.

Глаза официанта увеличиваются раза в два. Кивнув и разулыбавшись от уха до уха (я подумала — рот порвет), он быстро записывает себе в блокнотик всё, что перечислил Тарасенко, и, пообещав, что через пять минут вернется, исчезает с наших глаз.

Провожаю парня угрюмым взглядом, наталкиваюсь на такие же хмурые взгляды охраны Тарасенко. Эти ребята не отстали от нас даже в торговом центре, причем почти всем составом они заняли стоящие рядом столики.

От нечего делать решила поразмышлять о шефе. И пока обедали, тоже думала о нем. Мне бы ему позвонить, предупредить, что приехала. А значит, нужен телефон. Может, и не стоит предупреждать? Вдруг его телефон на прослушке и у меня сразу же начнутся неприятности? Нет. Лучше завтра с утра приду на работу и переговорю с ним после планерки.

А после обеда я начинаю обчищать местные магазины.

Косметика. Заполняю новую косметичку до отказа. Тарасенко все это время следует за мной по пятам, и даже когда я прошу консультанта сделать мне макияж, терпеливо сидит на пуфике и с кем-то переписывается. Потом я заглядываю в спортивный отдел. Покупаю себе одежду для шейпинга. А что, давно пора было обновить. Даже лыжный костюм — и тот взяла, вместе с лыжами. Давно мечтала научиться кататься на лыжах. Но уж больно цена у комплекта была кусачая, а раз муж разрешил, то почему бы не затариться как следует?

Следующий магазин, который я хочу посетить — это бытовая техника. Правда, в этот раз Тарасенко отрывает взгляд от своего телефона и тоном, не терпящим пререканий, сообщает, что я могу покупать всё что угодно, кроме сотового и симки.

— Крис, не забывай о собственной безопасности, — говорит он, прищурившись, и впервые в его голосе прорезается металл.

Пришлось, скрипя зубами, проходить мимо, так как кроме телефона мне тут нечего покупать. Да и, откровенно говоря, взгляд, которым меня одарил муж, мне совершенно не понравился. Было в нем что-то такое… ну не знаю. Кажется, я нащупала ту его опасную сторону, которую просто побоялась пробуждать. Пока что. Но это временно. Я же упертая и своего обязательно добьюсь, чего бы мне это ни стоило.

Итак, наконец-то мы добираемся до бутика деловой одежды. Ух, тут я отрываюсь на муже по полной программе. А все потому, что каждый свой наряд я мерю и требую, чтобы Тарасенко его оценил. И тот, зараза такая, оценивает. Причем довольно детально, расписывая мне минусы и плюсы того или иного костюма. Тысяча чертей и гарпун мне в причинное место, да этот псих разбирается в женской моде, еще и похлеще меня!

Короче, через два часа я поняла, что уже не пытаюсь разозлить своего мужа, а наоборот прислушиваюсь к его мнению о сочетании юбки с той или иной блузкой, туфлями и жакетом.

«М-да… ну и кто кого сделал?» — мысленно задаюсь я вопросом, когда мы, нагруженные пакетами, выходим из очередного бутика.

Единственная надежда остается на бутик нижнего белья: мужчины ведь обожают выбирать для своих женщин ажурные трусики и такие же ажурные бюстгальтера. Правда, и тут меня Тарасенко обыгрывает: сославшись на срочный разговор, остается вместе с охраной снаружи.

Приходится ограничится быстрым выбором необходимого белья, домашнего халата, удобных тапочек и еще кое-чего интересного.

 Если честно, к вечеру я выматываюсь очень сильно. И когда Женя после ужина в ресторане торгового центра интересуется, не пора ли нам в гостиницу, я лишь устало соглашаюсь с ним и с сожалением признаю, что сегодня моя битва опять проиграна.

 На гостиницу, которая у нас, конечно же, самая лучшая и дорогая в городе, я внимания не обращаю. Потому что единственное моё желание сейчас — добраться до ванны, плюхнуться туда и отмокать часа два, не меньше. Моим мозгам нужна перезагрузка, и глобальная, а то я что-то в последнее время плохо соображаю. А для этого мне нужно уединение.

Ванну я нашла сразу же, как только мы вошли в апартаменты на самом верхнем этаже.

— Моя ты прелесть, — радостно улыбнувшись, я настроила воду и, найдя пену, влила целых три флакончика.

— Главное, не включай виброрежим, иначе мы тут все утонем, — слышу я голос Тарасенко, который умудрился подкрасться со спины настолько незаметно, что у меня чуть сердце в пятки не ушло.

7 глава

Злость? Не-е-ет, это не то чувство.

Гнев?.. Близко, но все равно не то.

ЯРОСТЬ! Вот оно, то самое чувство, что я испытываю сейчас. И нет, я не просто его испытываю, оно выжигает все мои внутренности!

И самое отвратное, что выплеснуть эту ярость я не могу. Мне надо делать вид, что все хорошо, что будто так и надо. И вообще это нормально, когда два амбала пристально наблюдают и всюду ходят за тобой. Даже в туалет! В туалет, мать его! Они заходят первыми и проверяют, не спрятался ли кто в толчке, и лишь потом позволяют войти туда мне. И это не общественный туалет! Это мой личный туалет, в моем личном кабинет!

— Гр-р-р! — это я уже вслух. Не могу сдержаться, вот просто не могу и всё!

А эти два урода только прикрываются телефонами, чтобы не показывать, как им смешно.

А все так хорошо начиналось… Такое ласковое утро, я всю ночь была с родителями. Мы так и гуляли по лесу, потом возвращались домой, смотрели телевизор, обедали, мама помогала мне мыться… В общем, один из обычных снов — моих самых лучших детских воспоминаний. Этой технике я обучилась по совету одного из психотерапевтов. Она узнала, что у меня идеальная память, и предложила вспоминать только самые лучшие моменты моей жизни, погружаться в них и проживать заново. Но я настолько пристрастилась входить в собственные воспоминания, что научилась воспроизводить их даже во снах. И эта техника помогла мне продолжать жить и даже иногда радоваться. Правда, возвращаться каждый раз в эту реальность становится все сложнее и сложнее… но это так, всего лишь побочный эффект, с которым я постоянно борюсь.

И вот просыпаюсь я такая, еще не совсем отошедшая ото сна, и резко вспоминаю о муже, который как раз активно и напоминает о себе. Развернул меня спиной, прижал крепко-крепко, вставил член и трахает.

Короче говоря, одни приятности, сменились другими приятностями. Утренний секс — оказывается, в этом тоже есть своя особая фишечка. И этот новый опыт мне неожиданно понравился. Неспешно двигаясь, Тарасенко нежно тискает мою грудь, затем вовсе переворачивает меня на живот и, уже не сдерживаясь, увеличивает темп. Кончила я минуты за две. Да так ярко, так хорошо, что еле-еле заставила себя встать и собраться на работу.

И вот я, такая счастливая, уже привела себя в порядок, с удовольствием глядя на свое лицо и новую одежду — деловое трикотажное платье, которое не надо гладить (вещи-то свои я так и не успела вытащить из пакетов), широкий пояс; короткий жакет, клатч, туфли на высоком каблуке. Иду завтракать.

Тарасенко на этот раз меня опять поразил — заказал овсянку с кусочками фруктов и свежевыжатый сок.

А затем огорошил:

— С тобой теперь весь день будут двое охранников. Они в буквальном смысле станут следовать за тобой по пятам.

— И в туалет? — усмехнулась я тогда, все еще не осознавая масштаба подставы.

— И в туалет, — ответил Женя с доброжелательной улыбкой и добавил: — Если понадобится.

Я подумала, что он шутит. Решила, что до работы просто доеду с мужиками и все… а нет, они увязались за мной. Причем сразу предупредили: если я не помогу им попасть в здание, то они позвонят моему мужу. Позвонили. И мой муженек опять огорошил:

— Любимая, твоя безопасность для меня стоит на первом месте. Если ты не хочешь, чтобы за тобой пошли мои люди — значит, сейчас они тебя увезут домой.

Я бросила трубку, не поверив, и… сама не поняла, как отключилась. Кто-то из мужчин, просто ткнул мне куда-то в шею, и я потеряла сознание.

Ублюдки, сволочи, ненавижу…

В итоге спустя пару часов я очнулась, лежа в машине, обматерила свою охрану, но не нашла на их флегматичных физиономиях ни капли понимания, вновь позвонила Тарасенко. И мне пришлось смириться.

Черт возьми… куда я качусь? Куда вообще катится этот сраный мир?

Естественно, когда я пришла к двенадцати на работу, шефа уже на месте не было: он отбыл в район на склады, чего-то там решать. И поговорить с ним тет-а-тет не удалось.

По идее, мне бы надо поговорить с Тарасенко об этих гориллах, и очень серьезно, но… муженек не берет трубку с рабочего, а охране отправляет СМС-сообщения о том, что занят, и в случае ЧП нужно обратиться к плану «С». О том, что такое план «С», это двое молчат. Да они вообще практически постоянно молчат и игнорируют любые мои слова, словно я пустое место, а не человек.

Ох, кто бы знал, как меня это злит. Я и не подозревала, что могу так рассвирепеть. А вот поди ж ты…

И теперь только и остается, что отрываться на девочках, которые, завидев мою охрану, словно гончие встали на след и заходят теперь в мой кабинет, то одна, то вторая, с какими-то наиглупейшими вопросами. Но при этом не забывают призывно повиливать бедрами и улыбаться. При всем при этом, они же почти все замужем, у каждой есть дети! Черт побери…

«Кристина Эдуардовна, а вам какой ширины колоночку сделать? Сколько в сантиметрах? Ой, а так график не влезет на печатную страницу…» и прочая подобная фигня.

Еще одна стучится. И главное, что они вроде бы все по делу приходят. Я же сама их настропалила, чтобы срочно подготовили мне отчеты и вообще упорядочили всю документацию, каждая по своему участку. Лично буду всех проверять, и если хоть одну ошибку найду… уволю к чертям собачьим!

— Войдите! — громко рычу и сама морщусь от собственного голоса.

— Привет.

Подволакивая ногу, входит Иришка. Я подавляю порыв вскочить со стула, чтобы помочь подруге. Она ненавидит, когда ей кто-то помогает.

8 глава

Без пятнадцати шесть звонит стационарный телефон. Продолжая всматриваться в цифры на экране, беру трубку и слышу взволнованный голос секретаря шефа — Любови Станиславовны.

— Кристиночка, зайди, пожалуйста, прямо сейчас к Афанасию Игоревичу, у него к тебе какой-то очень серьезный разговор.

— Насколько серьезный? — хмуро спрашиваю.

— Я не знаю.

— Даже так? — мои брови непроизвольно взлетают вверх.

— Да, сама в шоке, — слышу недовольное бурчание в трубке. — Поторопись.

К заскокам, Любови Станиславовны я давно привыкла, она любит командовать. Все на заводе называют заместителем генерального именно её, а не Маркелова. За глаза, конечно же, и с оглядкой, чтобы не дай бог не услышал сам Маркелов. Любовь Станиславовна всегда имела на шефа огромное влияние, к её словам и опыту он очень часто прислушивался. Она даже не гнушалась на каких-нибудь планерках или важных собраниях давать шефу советы вслух. И советы, между прочим, очень дельные. А еще Любовь Станиславовна всегда в курсе всех дел, творящихся на заводе. Абсолютно всех. А сейчас… сейчас она меня не просто удивила своим «не знаю», но и насторожила. Неужели тучи настолько сгустились, и Зареченский вовсе не играл?

Все эти мысли проносятся в голове за секунду. Быстро выключив компьютер, я со своей охраной иду к шефу на последний этаж.

В приемной при виде моих телохранителей Любовь Станиславовны приподнимает одну бровь, и на лице её отчего-то появляется веселая улыбка.

— Так значит, эта правда, что Маркелова к стеночке ставили и обыскивали? — переведя взгляд на меня, спрашивает она.

— Правда, — киваю, а сама робко смотрю на дверь шефа.

— Иди быстрее, он не в духе, сегодня так особенно, — тут же нахмурившись, добавляет Любовь Станиславовна.

Что удивительно, моя охрана впервые остается за дверью и со мной к шефу не идет. Этот факт еще сильнее настораживает.

Афанасий Игоревич сидит за столом, а перед ним лежит какой-то документ. Мне кажется или шеф немного осунулся, и под глазами у него появились темные круги?

Я сажусь напротив и жду, что он скажет. Но шеф не торопится. Он продолжает смотреть в документ и угрюмо молчать.

— Афанасий Игоревич? — робко окликаю человека, практически заменившего мне отца.

Говорить что-то первой пока не могу. Ощущения странные — словно затишье перед бурей. Но то, что я слышу от шефа, повергает меня не просто в недоумение…

— Крис, я сегодня встречался с твоим мужем Тарасенко, — шеф поднимает уставший взгляд. — И я рад, что ты наконец-то в хороших руках.

— Это не то, что вы думаете, я не… — хочу запротестовать и объяснить, что это было глупой шуткой и недоразумением. Но он резко повышает голос, заставив меня замолкнуть:

— Не перебивай! Мы пообедали с ним сегодня вместе. И он все мне объяснил. И да, Крис, — взгляд шефа полон решимости. — Я тогда ведь проводил расследование по твоему делу. — Я открываю рот от удивления. — Знаю, ты хотела сделать из этого тайну, но когда моя Иришка привела тебя домой… сама понимаешь, друзей у неё не так много, — улыбка шефа становится болезненной. — Потому я поручил службе безопасности проверить тебя от и до.

— Я понимаю, — киваю, как болванчик, всё еще не зная, как относится к тому, что рассказывает мне шеф.

— Да, — постукивает ручкой по столу в ответ он. — Ты знаешь, Иришка с Любой для меня всё, хоть я и знаю, как она чувствует и видит людей, но все же… Не позволил бы ей привести в дом… — он криво улыбается, — нехорошего человека. В результате я выяснил всё, что с тобой произошло.

Непроизвольно хватаюсь за шею, а на душе становится так гадко и мерзко, что хоть волком вой. Я ведь надеялась до последнего, что, ни он, ни тетя Люба ничего не знают…

А Афанасий Игоревич, не обращая внимания на мои эмоции, продолжает:

— Даже до твоего Тарасенко добрался. И он ни в чем не виноват. Я не хотел тебя тогда тревожить, парень уже давно жил в Испании, а все остальные понесли наказание. Мгновенная карма. И ты, кстати, не была их единственной жертвой. Они промышляли этим гнилым делом несколько лет. Слухи ходили, что некоторые девчонки вообще без вести пропадали, особенно те, у которых не было родных.

Впервые на лице шефа я вижу такое выражение, от которого хочется под стол спрятаться. Нет, некоторые сослуживцы говорили мне, что он далеко не «няша», но сейчас… сейчас я вижу то, о чем даже не подозревала.

— Какое еще наказание? — голос хрипит от переполняющих меня эмоций.

— Ты не знаешь? — кустистые брови Афанасия Игоревича сходятся на переносице. — Они все сгорели в домике охотничьем. Напились до невменяемости или какой-то наркоты обожрались, точно не известно, и даже не почуяли, что проводка загорелась. Я бы им другую смерть организовал — более долгую и мучительную, — голос шефа становится жестким, а выражение лица — еще более отталкивающим и опасным. — Но кто-то там наверху — если он, конечно, существует, — решил иначе.

Я же сижу и хлопаю ресницами, как полная дура.

— И давно они сдох… погибли? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Почти сразу же после произошедшего с тобой. Буквально через пару дней. И тебе повезло, потому что компашка эта была насквозь гнилая. Мои люди выяснили, что они видео писали и девчонок потом шантажировали.

9 глава

— Ты как, лучше? — спрашивает меня Тарасенко, когда я наконец-то начинаю соображать, что увидела сон, и прекращаю вырываться из его рук.

Странное ощущение. Не особо приятное. Сон был слишком реалистичным, похожим на сны о… Так, ладно, все. Не думать, не думать. Надо несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть.

— Крис?

— Если ты не будешь пытаться выдавить из меня кишки, то я обязательно смогу тебе ответить, — за ворчливостью пытаюсь спрятать свой страх и ужас.

Тарасенко тут же отпускает меня, садит на кровать и, удерживая руками за плечи, заглядывает в глаза.

— Тебе приснился плохой сон, — не спрашивает, а утверждает он.

— Ага, спасибо, капитан Очевидность, — я криво усмехаюсь, все еще не в силах встать и пойти умыться, поэтому ладонями вытираю мокрые щеки. Ничего себе, я еще и плакала, вот позорище… Стыдно-то как!

— Я там был? — пропускает мою язвительность Женя.

Вскидываю на него возмущенный взгляд.

— Ты допрос мне решил устроить?

Он морщится.

— Нет конечно. Я просто переживаю и хочу понять, что ты видела. Знаешь, не очень приятно слышать, как твоя любимая женщина кричит во сне и называет твоё имя. Словно я в том сне делаю с ней не самые хорошие вещи. Я ведь больно тебе никогда не делал и не сделаю, Крис. А тут такое…

Я с шумом выдыхаю, тру глаза пальцами, стараясь не думать о вскользь брошенной фразе про любимую женщину. Взглядом нахожу часы. Яркие большие цифры и две светящиеся стрелки я видела на стене еще вчера. Всё пыталась понять — как они это дело прямо в стену вмонтировали? Оказывается, всего два ночи. Видимо, после демарша на кухне я просто пошла спать, а мне вот такое приснилось. Интересно, а «демарш» тоже снился или нет? И по взгляду Тарасенко не понять. Надо сходить посмотреть. Все эти мысли со скоростью света проносятся в моём уставшем и все еще напуганном сознании. И я даже на пару мгновений забываю о вопросах мужа, который продолжает хмуро разглядывать мою заспанную моську.

— Ты так и будешь молчать? — нетерпеливо спрашивает он.

Вот же наглый какой! Я ему кто вообще? Внутри меня вспыхивает уже привычная злость.

— А ты что, реально считаешь, что я вот так возьму и расскажу тебе свой сон, вывернув душу наизнанку? — прищурившись, стараюсь вложить в свой голос как можно больше холодных ноток, а затем подаюсь чуть назад, чтобы скинуть с плеч его горячие ладони, которыми он продолжает меня удерживать. — И вообще отстань от меня, мне умыться надо. Лучше иди свою охрану повоспитывай. Вреда он мне не причинит, — последнюю фразу я специально коверкаю, будто пытаюсь передразнить Тарасенко. — Своими руками, может, и нет, а вот чужими — без проблем.

— Что, ты о чем? — в его глазах мелькает неподдельная растерянность. — Тебя кто-то из охранников обидел?

— А ты типа не знал, что они меня вырубили прямо на входе в офис, относятся как к бесправному животному, не отвечают на вопросы? Да еще и вчера один из них, когда у меня в руке был шлифовальный станок, кинул в меня папкой! И если бы станок не отключался автоматически, то я наверняка бы неслабо порезалась!

Тарасенко явно удивлен и недоверчиво переспрашивает:

— Чем кинул?

— А о том, что они меня вырубили, ты не спрашиваешь? — криво усмехаюсь.

Он даже взгляда не отводит, а смотрит упрямо, так, словно верит в непоколебимость своих решений.

— Я отдал им приказ — сделать все возможное, чтобы они были всегда при тебе. Это была необходимая мера, знаю, что неприятно, но это ради твоей же безопасности.

Как только он произносит эти слова, я еле сдерживаюсь, чтобы не побиться головой об кровать.

Надо же, а я-то, оказывается, все еще наивно надеялась, что он тут не при чем. Ох, Крис, когда же ты вырастешь и прекратишь мечтать о несбыточном?

Так, хватит нюни разводить, пора и честь знать. Надоел весь этот балаган. Отворачиваюсь и начинаю вставать с постели.

— Подожди, мы не договорили, — хмурит брови Женя и хватает обеими руками за плечи.

— Не о чем больше разговаривать, — зло отпихиваю от себя мужчину и стараюсь подавить никому не нужное чувство обиды. — Мне надо привести себя в порядок и ехать домой. Завтра же схожу подам на развод, надоел уже весь этот фарс.

Последние слова я говорю себе, а не Тарасенко. И, встав с постели, иду в ванную. Хочется как можно скорее убраться из отеля и вернуться домой.

Тарасенко почему-то сидит на постели и не двигается. Но мне на него наплевать. Пусть думает что хочет.

Под душем провожу не меньше часа. Скинуть с себя кошмар, ненужные обиду и разочарование, оказывается не так-то просто.

По щекам текут злые слезы.

Нет, так не пойдет. Сейчас выйду с красными глазами и опухшим носом, и только идиоту будет непонятно, что я расклеилась и как в дешёвой мелодраме рыдала под душем, жалея себя несчастную и размазывая сопли по лицу.

 Решительно убавляю горячую воду. Холодные струи мгновенно освежают. Возвращаю горячую воду обратно. Кожу обжигает и покалывает, я шиплю, ругаюсь сквозь зубы и вновь убираю горячую воду. Контрастный душ — то, что надо для расшатанных нервов.

Душевная боль немного притупляется, заменяясь физическим дискомфортом, и я прекращаю измываться над собой. А то еще, не дай вселенная, как прежде придумаю что похуже, нож в руки возьму… Мельком смотрю на старые шрамы на тыльной стороне ладони и на ноге. Тогда резать себя ножом, чтобы заглушить душевную боль, было предпочтительнее. Но сейчас я понимаю, как на самом деле это выглядело.