Ты. Я. И моя мать.

Пролог

— Еще… — выдыхаю прежде, чем горячие губы накрывают мои.

Когда я успела расстегнуть его рубашку?

Кожа мужской груди кажется раскаленной, несмотря на бледность. Ей нужно быть холодной, но одно прикосновение подушечек пальцев к ней плавит, заставляет растекаться в его руках.

Позвоночник уперся в ледяную плитку туалета клуба.

Он крепко сжимает двумя пальцами мой подбородок, отводит его в сторону, наклоняется и впивается в шею жестким поцелуем.

Останутся следы… Я уверенна. Ну и пускай, будет еще одно доказательство.

— Еще…

Ничего не соображаю. Собственный стон пробивает до дрожи.

Его губы сминают кожу ключиц, кусает, пока пальцы стаскивают лямки лифа вниз.

По груди мажет прохладой.

На автомате хочу прикрыться, но мужские руки тут же перехватывают мои и прижимают к стене.

— Не смей, — выдыхает, наклоняясь ниже.

Губы обхватывают сосок, а серые глаза прикрываются со стоном, что бьет по моему сознанию.

Срываюсь на стоны, царапаю ногтями грязную плитку.

— Обхвати меня покрепче, — его голос хриплый, но требовательный.

Слушаюсь и слышу лязг пряжки ремня.

— Сделай лицо попроще, — голос мамы звучит настолько резко, что он выдергивает меня из воспоминаний о вчерашней ночи.

Она даже не смотрит на меня, делает вид, что расслабленно изучает меню ресторана, но пальцы, стискивающие тонкую кожаную папку, выдают ее напряжение с потрохами.

Между бедер еще саднит. Но эта боль стоила того… Закидываю ногу на ногу, пытаясь унять неприятные ощущения.

— Я могу вообще уйти.

— И не надейся. Я и так затянула ваше знакомство.

Поджимаю недовольно губы.

— Не вижу в нём смысла. У вас все равно ничего не получится. Напомни, насколько он тебя моложе?

Мама практически бросает на стол меню.

— Ксения, — предупреждающе шипит, испепеляя меня взглядом.

— На семнадцать лет, мам! — продолжаю говорить все так же громко, наплевав на то, что нас могут услышать.

И пусть будет слышно. Пусть это ей будет стыдно, что в свои года пригрела на груди какого-то ловеласа!

Мама наклоняется чуть вперед.

— Закрой рот и не позорь меня, — цедит сквозь зубы. — Ты что думаешь, если расстроила свою помолвку, то теперь можешь разрушить и моё счастье?

Хмыкаю и отвожу на мгновение взгляд в окно.

Как она не поймет, что я о ней беспокоюсь? Какой бы стервой не была моя мать, но все равно не хотелось бы ее видеть плачущей по ночам в подушку.

И пусть я с ним не знакома, но сердцем чувствую, что ее нынешний ухажер совершенно не тот мужчина, который ей был нужен. И по статусу, и по возрасту.

— О каком счастье ты говоришь? Ему наверняка нужны твои деньги!

— Александр – бизнесмен, — ровным тоном говорит она. — У него сеть ресторанов. Весьма успешных. Я проверяла.

— Значит, ему нужно что-то другое... Мам, — подаюсь вперед и накрываю ее ладонь своею, надеясь, что вот сейчас она, наконец, услышит меня, — ты прекрасно выглядишь на свои года, но я не верю в серьёзность отношений, когда такая большая разница в возрасте.

Ее уголки рта дергаются в подобие усталой улыбки. Конечно, она уже слышала от меня это миллион раз. Но в ее уши словно набили ваты и на глаза надели розовые очки для влюбленных.

— Ксюш, доченька, неужели так сложно порадоваться за маму? — ее голос дрожит, а глаза вдруг заблестели от слез. — Ты не думала, что я, наконец, счастлива? Впервые за пятнадцать лет после развода с твоим отцом. Я не требую называть его папой. Но прошу… проявить хоть каплю уважения…

В груди жжет от маминых слез.

Может, я и вправду веду себя как эгоистка?

Хочу сказать, что попробую вести себя иначе, но тут мамин взгляд устремляется куда-то поверх моей головы.

— Ох, — ее губы растягиваются в широкой искренней улыбке, — а вот и он.

Мама сразу же бежит навстречу к своему молодому человеку.

Мне требуется время, чтобы найти в себе силы встать и поприветствовать этого мужчину.

Поворачиваюсь и чувствую, как колени подкашиваются.

Хватаюсь за резную спинку стула, пытаясь устоять на ногах от картины передо мной. Буквально в метре от меня мама милуется с незнакомцем: он целует ее тыльную сторону ладони и смотрит на нее так, словно та была его вселенной.

— Ксения, познакомься, — мама наконец находит время, чтобы представить нас. — Это Александр…

Когда он поворачивает голову и видит меня, я больше не слышу ничего, что говорит мама, что происходит вокруг.

От автора

Дорогие мои, добро пожаловать в мою непростую на эмоции новинку.

Внимание! Книгу можно читать как самостоятельный роман, но все же советую заглянуть в Хорошие девочки губят плохих парней, где вы сможете познакомиться с одним из главных героев поближе и узнать его историю ( пспс персонажи оттуда встретятся и на этих страницах)

Ссылка на роман https://litnet.com/shrt/PKDu

Визуалы

Давайте рассмотрим нашу троицу поближе)

Глава 1

За сутки до пролога

— Ань, какой лучше? — прикладываю к груди по очереди два топа. Голос звучит бодро, хотя в нем и прослеживается струна напряжения.

Подруга нехотя отрывает взгляд от журнала и смотрит на меня, задумавшись.

— Лучше черный с пайетками, — наконец выносит она свой вердикт, перелистывая страницу журнала. — Красный выглядит чересчур откровенно. Будто просто лифчик надела.

— Значит, красный, — бормочу пока снимаю с себя домашнюю футболку и натягиваю топ.

Продолжаю дальше метаться по комнате. На кровать летит практически все содержимое шкафа.

Что лучше делать? Узкие джинсы или юбку? Наверное, юбку. Точно! Кожаную. А может, еще и колготки в крупную сетку? Гениально.

Подруга откладывает журнал и с любопытством начинает смотреть на мои сборы.

— Ты раньше так тщательно не готовилась к походу в клуб. И старалась выглядеть менее… вызывающе.

Ой, Ань, называй вещи своими именами. Я выгляжу как настоящая шлюха.

— У меня план, — говорю ровно, смотря на нее через отражение в зеркале, пока надеваю огромную сережку кольцом.

— Выклянчить пару бесплатных шотов у какого-то бедолаги? — ухмыляется она, откидывая копну длинных черных волос назад и закидывая ногу на ногу. — Маман заблочила твою карту?

— Мне нужно сегодня лишиться девственности, — говорю на выдохе, пропуская мимо ушей шутку подруги.

Уголки губ на ее лице дрогнули.

— Ну и юмор у тебя…

Я поворачиваюсь лицом к подруге и выдаю резко:

— Ань, я серьезно.

Тишина в моей комнате повисает густая, как смог. Подруга смотрит так, будто видит меня впервые. Шок, ужас и непонимание смешались на ее лице.

— Ты с ума сошла?! — вскрикивает она. — Ксюш, ты о чем думаешь?

От ее тона меня колотит. Я падаю на край кровати, ощущая по всему телу тяжесть. Все это время действовала на каком-то адреналине от собственной идеи, и только сейчас, когда эмоции под утихли, с ужасом понимаю, что творю…

— Сегодня к нам приходил Глеб со своей матерью, — начинаю тихо, опустив глаза в пол. — Этот, как всегда, льнул ко мне, как банный лист, аж противно.

— Эй, да ты чего? — ласково говорит Анька, присаживаясь рядом. — Ну, подумаешь, парень влюблен в тебя с пеленок. Да дай ты ему уже шанс.

Мотаю головой.

— Знала бы ты, какой он зануда… Да и не в этом дело. Я, когда сбежала от него, услышала, как наши мамы шушукаются на кухне.

— Уж не свадьбу вашу обсуждали? — сквозь смех спрашивает подруга.

— Помолвку, — отвечаю на полном серьезе, а саму передергивает от этого слова. — Моя мама без моего ведома сосватала меня им!

Анька больше не улыбалась.

— А ты говорила об этом с мамой?

— И не раз! Это всегда заканчивалось скандалом. Ксюша, я тебе счастья желаю! Ксения, Ковалевы – это стабильность и безбедное будущее, — голос срывается на писк, пока я пытаюсь спародировать маму.

Тяжело дышу. Пальцы сжимали до боли плед.

— Но это не повод идти в клуб и…

— Они собираются отвезти меня на осмотр! — выплевываю гневно, смотря в упор на подругу.

Та в замешательстве моргает несколько раз.

— Какой осмотр?

— Гинекологический. Его мамаша хочет убедиться, что я невинна, чиста для его сыночки, который мне нафиг не сдался!

— Что за средневековые замашки? — Анька хмурится и немного подвисает, словно пытается переварить услышанное.

— Это просто унизительно! Я будто корова на рынке! — возмущаюсь, вскакиваю с места и, подойдя к туалетному столику, пытаясь найти в наборе вторую сережку. — Мать продает меня, как вещь, с гарантией новизны!

— Ксюх, но отдавать себя первому встречному…

— Я все решила, — говорю упрямо. — Пойду в клуб. Найду себе кого-нибудь. Красивого, дико пьяного – это не важно. Главное, чтобы от этой непорочности не осталось и следа. Они хотят товар без брака? Получат брак без товара! — нервно смеюсь.

Мои плечи снова слегка дрогнули. Гордый фасад начал трещать.

Анька подходит ко мне осторожно, словно к раннему зверьку.

— Ты должна понимать, что это небезопасно, — говорит она спокойно, хотя вижу в ее глазах искреннее сочувствие и… жалость. — Тебя могут изнасиловать, обокрасть, подсадить на что-то… Он может оказаться просто сволочью, которая сфоткает и выложит всё! Может, познакомишься с кем-нибудь в интернете? Повстречаетесь пару недель…

— Осмотр завтра, — перебивая говорю могильным от страха голосом.

Анька поджимает губы.

— Тогда я пойду с тобой.

Киваю, не в силах сказать даже простое «спасибо», чувствуя, что если раскрою рот, разрыдаюсь.

Конечно, я прекрасно осознаю риски. Сколько уже говорили про случаи, где девочек находили в закоулках клуба чем-то накаченными, изнасилованными и морально уничтоженными.

Глава 2

Прижимаюсь к холодной барной стойке. Ладошки влажные от нервов.

Вокруг царит хаос, присущий любому ночному клубу – грохочущая музыка, огни стробоскопов, мелькающие тела.

Аня хватает барную карту и спустя несколько секунд тыкает в ламинированный лист пальцем.

— Нам вот этот сет, — кричит она бармену громче, чем это было нужно.

В этой зоне басы не так били по барабанным перепонкам. За полчаса на танцполе я успела устать и от музыки, и от бесконечного поиска глазами потенциального претендента для первого раза.

Чувствую себя каким-то животным, выбирая самца для спаривания.

Глушу в себе рвотный позыв.

— Ань, вообще-то я не собиралась пить.

Подруга округляет глаза.

— А как ты собиралась вывозить это на трезвую голову?

— Не знаю, — пожимаю плечами, отчасти теряя надежду на успех первоначального плана. — Но меня так тошнит от волнения, что ничего не лезет.

В это время бармен ставит перед нами пять маленьких шотов различных цветов.

— Не выдумывай, — Анька от предвкушения потирает ладоши. — Давай, — она опрокидывает в себя махом первый зеленого цвета шот.

Беру в руки самый ближайший шот и, не задумываясь, быстро выпиваю. Горло и пищевод обжигает огнем настолько резко, что закашливаюсь. И лишь спустя пару секунд ощущаю на кончике языка ежевичный привкус.

Аня повернулась к толпе танцующих, сканируя каждого хищным взглядом.

— Вижу пару вариантов. Вон тот, в черной рубашке? — она указывает подбородком на диванчики в VIP-зоне.

Нехотя нахожу вариант подруги. Смуглый парень раскинулся на красном диванчике со стаканом алкоголя в руке и со страдальческим видом что-то рассказывал своей спутнице.

— Он любитель поговорить и уже нашел себе уши.

— Хорошо… — протянула Аня. — А вот тот, у колонны?

Парень в толстовке с глубоко опущенным капюшоном на голове как-то нервно переступал с ноги на ноги, смотря в пол.

— Выглядит, как наркодилер.

Анька недовольно цокает и закатывает глаза. Она прижимается ко мне практически в плотную и заговорчески произносит:

— Вариант в кожаной куртке, — ее глаза указывали куда-то вправо вдоль барной стойки.

Слежу за ней взглядом, подмечаю симпатичного брюнета с уложенными большим клоническом геля волосами. У таких обычно большой арсенал грязных и приторных подкатов, дурацкие шутки и горстка рассказов о себе любимом.

Мерзость какая. С таким я больше и двух минут не выдержу.

— Он вообще на тебя смотрит.

Анька пьяно хихикает, и я замечаю на столе третий внезапно опустевший шот.

Перевожу взгляд обратно в толпу. Я пытаюсь… честно пытаюсь оценить кандидатов по достоинству, но вижу лишь размытые лица, образы.

Просто выбери кого-то… Кого угодно… Чем быстрее выберешь, тем быстрее это закончится.

Сама задумка с лишением действенности на зло матери и будущей свекрови уже кажется мне самой идиотской из всех, на которую я только была способна.

Опрокидываю следующий шот с какой-то злостью на себя. Практически не морщусь от огромного количества алкоголя, не чувствую вкус.

— А этот? — Анька указывает в сторону танцпола. — Танцующий, словно в последний раз?

Раскрываю рот, собираясь высказать очередную причину, почему «нет», но вдруг из-за спины раздается низкий бархатный мужской голос:

— Не советую, — говорит лениво блондин, сидящий за барной стойкой рядом с нами . — Он минут десять назад извергал все выпитое в туалете.

Я позволяю себе рассмотреть хама. А на него действительно хочется смотреть.

Он… высокий, в темной, хорошо сидящей рубашке с расстегнутым воротом. Красивый, в самом классическом стиле: высокий лоб, правильный нос, скульптурные черты.

Невольно слежу, как мужчина убирает прядь волос, упавшую на глаза.

Осознаю, что все это время не дышу. И когда делаю глоток воздуха, он ощущается с каким-то привкусом раздражения и электричества.

— Вы что, подслушиваете?

Мужчина лениво ухмыляется, продолжая смотреть на выпивку в своей стакане.

— Скорее невольно стал аудиторией вашего... стратегического совещания у барной стойки.

— Я не нуждаюсь в ваших советах, — выплевываю, сложив руки на груди, и почему-то продолжаю смотреть на него.

Интересно сколько ему лет? Выглядит намного старше меня.

Часы известного бреда, одет явно не с Mass market. Точно при деньгах. Что он тут забыл?

— И все же он был весьма полезный, — мужчина поднимает глаза и смотрит прямо на меня. Не оценивающе, не любопытно – с каким-то напряжением. Холодный металл серых глаз приковывает к себе.

Теплая волна ударяет под ребра, растекаясь по всему телу, словно я успела выпить еще один шот. Только вот его не было, а меня все равно необъяснимо ведет.

Глава 3

По телу бегут мурашки.

Не от холода. От внимания со стороны. И я точно знаю, от кого оно исходит. Пытаюсь не обращать на это внимание.

Вижу краем глаза, что мужчина на меня смотрит, пока глушит алкоголь в стакане. Подумаешь, смотрит. Посмотрит и отцепится.

Но проходит минута, вторая, а тело от макушки до кончиков пальцев словно все больше окутывает чем-то, словно парализовывает.

Нет, так я себе никого не найду.

— Я буквально слышу, как вы думаете! — шиплю, поворачивая голову на блондина.

Он кривит губы и снова пьет.

Мне кажется, или этот человек стал ко мне на один барный стул ближе?

— Просто не понимаю, зачем себе насильно кого-то выбирать. Ты явно не особо горишь желание это делать. Проспорила кому-то? — он ухмыляется, а от его панибратского тона меня начинает трясти.

— А когда это мы перешли на «ты»? А впрочем, плевать, — отворачиваюсь и начинаю взглядом скользит по VIP-этажу. Может там увижу кого поприятнее. — Еще раз повторю, не твое дело. Мне… надо.

— А ну раз надо, — с насмешкой тянет он и подается вперед так, что мы практически сопкасаемся плечами. — Можно присмотреться к варианту вон в том углу. Смотри какой серьезный, в очках. Возможно, айтишник, а значит, при деньгах. Коктейлем точно угостит.

Задумываюсь и ловлю себя на том, что в серьез оцениваю предложенного им парня. Тот топчется на месте, имитируя танец, пока разглядывает само помещение.

— Скорее архитектор. Он больше увлечен пропорциями колонн клуба, чем девушками.

Блондин смеется. Поворачивается ко мне всем корпусом и смотрит на меня в упор.

Что он пытается увидеть? Но от взгляда серых радужек собственное сердце отчего-то отзывается коротким стуком где-то в горле.

Мужчина растягивает губы в медленной, хмельной улыбке. Слегка прикусывает нижнюю губу. Похоже, ему начинает нравится эта игра.

— Вот тот, в детской футболке? — он указывает куда-то позади меня.

Оборачиваюсь и, найдя взглядом «жертву» с мультяшным слоником на груди, быстро отворачиваюсь обратно.

— Ох, нет, это вообще мой бывший одноклассник, — говорю, посмеиваясь.

В какой момент этот блондин перестал меня раздражать? О, нет, это чувство никуда не пропало. Но среди толпы других безликих мужчин он выигрывал.

Светлые пряди волос вновь упали ему на глаза.

Когда мы успели стать настолько близко? Слышу запах его парфюма. Древесно-цитрусовый аромат с явной горчинкой теперь заполонял легкие.

И почему же это так приятно?

— Ты сама видишь хоть один вариант или просто поворачиваешь голову, куда тебе говорят? — он спрашивает без какого-либо осуждения, но от него снова ощущаю на своих плечах какой-то груз.

Поджимаю губы и опускаю глаза.

Ко мне никто никогда не прикасался из парней. Настолько интимно и глубоко, чтобы это могло привести к сексу. Максимум поцелуи у него на коленках. Холодные, еле ощутимые ладони на талии, которые так и не решаются опускаться ниже.

Мужские пальцы обжигают кожу на подбородке. Блондин поднимает мою голову и заставляет вновь посмотреть на него.

— Знаешь, что я вижу? Девушку, которая пытается выдать себя за того, кем не является.

Его прикосновения исчезают так же быстро, как и появляются.

— Похоже, это действительно была плохая затея, — признаюсь вслух тихо, надеясь, что из-за музыки он меня не услышит. — Я слишком брезглива, чтобы знакомиться с неадекватами.

И с чего я решила, что смогу отдать себя первому встречному, если все мужское окружение кажется мне противным?

Правда, только кроме одного…

Над моей головой словно лампочка загорается от внезапно пришедшей новой идеи.

Смотрю на мужчину перед собой и действительно вижу его. Не силуэт, не размытую картинку, не тысячу причин, почему не «он», а именно его… Немного пьяного, раздражающего… красивого.

Да, он старше. А значит, опытный и сможет все сделать … нормально.

От новой затеи меня начинает потряхивать. Сжимаю в руке последний шот и быстро опрокидываю его к себя, надеясь, что нужная доза алкоголя в крови поможет мне.

Легкое тепло разливается в груди.

— Меня, кстати, Ксения зовут.

Мужчина залпом допивает алкоголь. Его губы растягиваются в ответной улыбке.

— Александр.

Глава 4

Что-то закипало в его серых радужках. Что-то темное и соблазнительное.

В полутьме кабинки туалета клуба этот мужчина кажется до невозможности красивым и самым идеальным вариантом.

Александр делает шаг вперед. Чувствую позади себя липкую и холодную стену. Он опирается об нее ладонью и наклоняется ниже.

— Я в полном дерьме, девочка. Из-за тебя.

Хочу прижаться к нему ближе. Но не могу шелохнуться из-за собственной дрожи во всем теле.

Но она не от страха.

Александр наклоняет голову в бок. От первого прикосновения горячих губ к шее, прямо в точке пульса, прикрываю глаза и рвано выдыхаю. От макушки до пят прокатывается теплая приятная волна.

Сжимаю его плечи, бессовестно комкая под пальцами рубашку. С такой силой, что начинаю впиваться ногтями.

Он целует быстро, жадно, скользя губами по линии челюсти и снова опускается к шее. Прикусывает пульсирующую венку через тонкую кожу.

Вижу через закрытые веки белые звезды. Меня ведет. От его шумного рваного дыхания чувствую, как внизу живота появляется какой-то узел.

Шумный клуб, туалет и кабинка – все исчезло и растворилось. Мне стало плевать, где нахожусь и что нас могут услышать.

Его пальцы рванули вниз тонкие бретели топа, опуская его гармошкой до самой талии. Выгибаюсь ему на встречу, подставляя под его рот грудь. Будто мое тело само подсказывало мне, что надо делать.

Когда его губы почти достигли вершинки лифа, из горла вырвался тяжелый полустон.

— Еще… — выдыхаю прежде, чем горячие губы накрывают мои.

Все плывет. Сердце лихорадочно стучит под ребрами, пока я пытаюсь запомнить вкус его губ, практически вгрызаясь в нее зубами - горький шоколад, терпкий виски и легкий привкус мятной жвачки. Александр сминает мои губы с той же силой.

Он прав, мы в полном дерьме.

Срываюсь на стоны прямо ему в рот, обжигая нервы судорожным поцелуем.

Пальцы беспорядочно цеплялись за его рубашку, пока вдруг не чувствую голую кожу. Резко распахиваю глаза.

Когда я успела расстегнуть его рубашку?

Кожа мужской груди кажется раскаленной, несмотря на бледность. Ей нужно быть холодной, но одно прикосновение подушечек пальцев к ней плавит, заставляет растекаться в его руках.

Позвоночник уперся в ледяную плитку туалета клуба.

Александр крепко сжимает двумя пальцами мой подбородок, отводит его в сторону, наклоняется и впивается в шею жестким поцелуем.

Останутся следы… Я уверенна. Ну и пускай, будет еще одно доказательство.

— Еще…

Ничего не соображаю. Собственный стон пробивает до дрожи.

Его губы сминают кожу ключиц, кусает, пока пальцы стаскивают лямки лифа вниз.

По груди мажет прохладой.

На автомате хочу прикрыться, но мужские руки тут же перехватывают мои и прижимают к стене.

— Не смей, — выдыхает, наклоняясь ниже.

Губы обхватывают сосок, а серые глаза прикрываются со стоном, что бьет по моему сознанию.

Срываюсь на стоны, царапаю ногтями грязную плитку.

Он первый, кому я позволю так ласкать себя. И ни капли об этом не жалею.

— Обхвати меня покрепче, — его голос хриплый, но требовательный.

Слушаюсь и слышу лязг пряжки ремня.

Александр смотрит на меня, облизывает губы. Хочу снова припасть к ним. Мне нужно… Но мои глаза расширяются, когда чувствую мужские пальцы меж своих бедер.

Он гладит костяшками пальцев ткань трусиков. Испытываю смесь из страха и стыда. Боже, они же насквозь мокрые…

Но, судя по хмельной ухмылке, ему это нравится.

Стыдливо прячу глаза и, отворачиваясь, закусываю губу.

Александр сгребает ткань трусиков в кулак, натягивает, сжимает. Слышу треск рвущейся ткани.

Тело ломит и вот-вот разорвется на части. Его язык нетерпеливо обводит контур моих губ, побуждая открыться ему. А и так раскрыта, распахнута перед ним.

Ну давай же быстрее. Пока я не струсила или не сошла с ума окончательно.

От звука расстёгивающейся ширинки из меня вырывается испуганный вдох. Но он не замечает этого за своим рванным и шумным дыханием. Потом еще один, когда Александр покрепче подхватывает меня под бедра, разводя ноги шире прежнего.

Вздрагиваю, чувствуя горячую плоть. Без какой-либо ткани. Одно резкое движение и он внутри.

Мой резкий вскрик на секунду заглушает все вокруг.

Крепко зажмурившись, сжимаю пальцы на его плечах и пытаюсь дышать. Дышать. Еще один вдох. Всегда при болях советуют глубоко дышать? Но от частоты глотков воздуха, поступающих в легких, мир вокруг начинает кружится.

Поднимаю голову и встречаюсь с напряженным сероглазым взглядом. В нем дикость, похоть… злость? Он хмурится и пытается привести свое дыхание в норму.

Глава 5

Настоящее время

Встреча в ресторане

— Ты? — мой вопрос повис воздух, делая его более тяжелым.

Между нами тремя возникает неловкая пауза.

Взгляд серо-голубых глаз смело направлен прямо на меня. Я ожидаю разглядеть в них панику, но Александр смотрит на меня сдержано-вежливо, а не пылко и грязно, как еще несколько часов назад в клубе.

— Вы знакомы? — голос мамы слегка дрогнул. Она с улыбкой поочередно смотрит на нас с Александром.

Надо все ей рассказать! Это мой шанс поставить ее ухажера на место и доказать, что я была права!

Но отчего-то правда дается нелегко. Влюбленное сияние счастливой женщины не дает мне этого сделать. Пока.

— Нет, — цежу сквозь зубы. — Я, наверное, обозналась.

Мама с каким-то облегчением выдыхает и приглашает всех за стол. Прежде чем сесть, замечаю, как губы Александра дрогнули в ухмылке.

Ах, ты гад!

Сижу как на иголках все время, пока мы делаем заказ и нам его приносят. Эти двое за столом мило шушукаются между собой, совсем позабыв о моем существовании. До того приторно, что чувствую явные рвотные позывы.

Сверлю его взглядом и не могу понять, как он может сейчас миловаться с моей матерью, целовать ее руки, шептать ей на ушко что-то такое, отчего та расцветала, а ночью трахать другую в туалете клуба? То есть меня.

Отставляю заказанную рыбу в сторону. Кусок в горла не лезет. Аппетит испорчен на недели вперед.

— И как же вы познакомились? — прерываю своим резким вопросом их идиллию.

Голубки наконец открываются друг от друга. Мне сразу становится легче дышать.

— Ксения, я же тебе уже рассказывала, — все так же с улыбкой, но с привычной порицательностью в голосе говорит мама. — Полгода назад в отеле, после моего корпоратива.

— Оте-ель, — тяну я. — Как романтично. Александр, а чем вы занимаетесь?

— Я и об этом тебе говорила, — тихо, сквозь зубы шипит мама, недовольная моими вопросами.

— Но я хочу услышать это от твоего очень молодого человека. Или мне с Александром уже и разговаривать нельзя?

Смотрю на него с откровенным вызовом, только вот мужчина нисколько не смущается, а наоборот, отвечает мне точно таким же взглядом.

— Я владелец сети ресторанов, — отвечает он расслабленно.

— Значит, деньги у вас есть? Может, на «ты»? Мне кажется, наша разница в возрасте не такая уж и большая. Лет так семнадцать. Ха, прямо как у вас с мамой!

— Ксения! — вскрикивает мама, бросая с колен на стол белоснежную салфетку.

— Все нормально, — заверяет ее Александр, поглаживая по руке.

Почему он так спокоен? Неужели не боится, что я его сдам? Это раздражает до скрипа зубов.

— Я не против, — он кивает головой. — Можно на «ты». И да, денег у меня, как ты выразилась, хватает.

— То есть ты с моей мамой не из-за них? — продолжаю бросаться ядом, которого у меня сейчас хоть отбавляй. Я выведу его на настоящие эмоции.

— Ксения! — снова на повышенных тонах возникает маман, заевшей пластинкой. — Если ты сейчас же не прекратишь, я буду вынуждена тебя просить уйти.

— А что такого? — стреляю в нее глазами. — Это простой вопрос.

Улыбаюсь, но в моей улыбке нет и намека на тепло.

— Лен, не переживай, — мурлыча, словно домашний кот, Александр переплел их с мамой пальцы. Кажется, опять тошнота вернулась. — Меня не задевают нападки твоей дочери. Я все понимаю. — Он отпил немного вина из бокала и вновь посмотрел на меня. — Я прекрасно обеспечиваю себя сам, Ксения. Мои интересы лежат в сфере... зрелости, ума, обаяния. Твоя мама обладает этим в избытке.

Чувствую горечь во рту от лжи в его словах.

Вчера его совсем интересовали иные качества. Например, молодая и упругая грудь легкодоступной девицы, которая сама напрашивалась на секс с ним.

Жду любую его реакцию, чтобы сорвать маску спокойствия с идеального лица.

— Это очень мило, Саш, — шепчет мама, смотря на него влюбленными глазами.

— Мило? — фыркаю. — Звучит как заученная фраза на всякий пожарный. Александр, а вы поддерживаете открытые отношения?

— Ксения, хватит! — не сдержавшись, мама бьет кулаком по столу. От нервов ее шея пошла красными пятнами. — Я познакомила вас только потому, что на этом настоял Саша. Это была его идея. И я все-таки надеялась, что ты не будешь устраивать здесь спектакль.

Поджимаю губы, сдерживая себя от очередной колкости.

Каждая ее фраза звучит яростно, но с болью, которую не получается до конца сдержать в себе. Должна ли я сейчас рассказать о ее парне-изменщике, в которого она влюблена по уши? После развода с отцом и неоднократных попытках построить свою личную жизнь эта новость ее просто уничтожит.

Позволить ему и дальше ее обманывать… Я тоже не могу. Сколько таких, как «я» у него уже было, пока они встречаются? А сколько еще будет?

Глава 6

Холодная вода из-под крана ни на грамм не остужает мое горящее от возмущения лицо. Смотрю на себя через отражение в зеркале и не понимаю, что мне делать дальше.

Рассказать все маме и окончательно с ней разругаться? Или же и дальше позволять этому обманщику затуманивать ее и так розовый от влюбленности разум, но сохранить шаткое перемирие между нами?

В этой ситуации радует одно - мать Глеба отстанет от меня со своей маниакальной идеей о свадьбе со своим сыночком.

Расстегиваю несколько первых пуговиц на ненавистной блузке. Мне нужно больше кислорода, а этот воротник давит, словно удавка с шипами. Я с удовольствием выбрала бы утром что-то другое из своего гардероба, но эта вещь единственная, которая закрывает синеватые кровоподтеки.

Едва с губ успевает сорваться слабый усталый выдох, как меня разворачивают за плечо и впечатывают спиной в холодный кафель.

Серо-голубые глаза оказываются настолько близко, что на мгновение теряюсь, пока ненароком вдыхаю аромат мятной жвачки.

— Что ты творишь? — цедит Александр с той самой чистой злостью, которую я ожидала увидеть от него несколько минут назад.

Каждый мускул на его лице напряжен. Как и все тело, которое превратилось в камень. Чувствую исходящую от него силу, невидимую энергию, что может раздавить меня – такую маленькую, как назойливую букашку.

— Что я творю?! — шиплю в ответ и подаюсь вперед, пытаясь вырваться из его хватки, но пальцы на моем плече смыкаются и давят, заставляя оставаться на месте.

Сверлящий душу взгляд вдруг опускается ниже, пока не находит отметины на моей шее. Александр в упор смотрит на свежие засосы, оставленные им еще несколько часов назад.

Стоять на месте, ощущая знакомый запах, но думая, что я больше никогда его больше не встречу … оказалось достаточно сложно.

В миг становится душно. А чувство дежавю, когда этот так близко, беспощадно накрывает меня с головой. Сердцебиение против воли учащается, и тот самый огонь злости и ненависти в груди почти погас.

Прочищаю горло.

— Это вообще-то женский туалет.

Александр вновь поднимает на меня свои глаза, где уже нет той режущей остроты, а читается откровенная похотливая насмешка.

— Правда? — его бровь вопросительно изгибается. — Ночью тебя это не смущало.

Он становится ближе. Чувствую, как наши одежды соприкасаются.

Зачем? Зачем он это делает? Почему так откровенно, когда практически за стенкой находится его… девушка.

— Какой же ты мерзкий, — максимально прижимаюсь спиной к стене, чтобы увеличить дистанцию между нами.

Александр наклоняется к моему уху. Меня начинает колотить от страха, и какого-то предвкушения того, что он может сейчас сделать. Пытаюсь сопротивляться этому незнакомому ранее ощущение мужской близости.

Горячее дыхание обжигает шею. Я прикрываю глаза.

— Поэтому я слышал от тебя «еще, еще, еще»? — стонет он, пытаясь спародировать меня. Распахиваю глаза. Странный флер, от которого подкашивались коленки перед этим мужчиной, улетучивается. — Что, сказать нечего? — Произнес так убийственно спокойно, что под ребрами что-то оборвалось и рухнуло.

Сжимаю ладони в кулаки, сдерживая себя от единственного желания – огреть пощечиной.

— Ты же не любишь мою мать? — смотрю в упор, намереваясь увидеть даже самую искусную ложь.

Вижу, как насмешка полностью исчезает с его лица.

— Конечно, нет, — фыркает и отдаляется настолько, что я смогу снова нормально дышать. — Но, если тебе станет легче, я испытываю к ней глубокое уважение.

— Брось ее, — деловито складываю руки на груди.

Он коротко смеется.

— Ни за что. Мне нужны эти отношения.

Буравлю его напряженным взглядом. И этот человек так просто об этом говорит?

— Тогда я ей все расскажу, — голос тверд, однако мой тон ни капли не пугает его.

Губы растягиваются в ленивой ухмылке.

— И что же ты ей расскажешь? Что я трахнул ее дочь в туалете клуба? И кому она поверит? Мужчине, который сдувает с нее пылинки? Или дочери, с которой у нее натянутые отношения и которая откровенно недовольна ее выбором партнера?

Каждое слово неприятно бьет, словно звонкая пощечина по лицу.

Он прав, он чертовски прав. И от этого становится еще более мерзким в моих глазах.

Молчу. Сжимаю челюсти до боли.

Кажется, Александр видит меня на сквозь, знает, в каком замешательстве нахожусь. И уверен, что я не смогу решиться…

От отступает на шаг назад, смотря на меня взглядом победителя.

— Если бы хотела рассказать, давно бы уже это сделала.

— Может, я жду подходящего момента? — не сдаюсь, пытаюсь звучать уверенно, но, похоже, уже все напрасно.

Мои слова вызывают еще большую его улыбку.

— А может, ты просто боишься, что мать пошлет и тебя куда подальше? Мне ее деньги не нужны. А вот ты рискуешь остаться без крыши над головой и без средств на существование.

Глава 7

Если бы на моей руке был фитнес-браслет, он бы показал цифру десять тысяч – именно столько я находила по своей комнате, пока подробно рассказывала подруге весь трындец, что происходит вокруг меня.

Мыслей в голове столько, что не получается сконцентрироваться на чем-то конкретном, разложить все по полочкам.

— Я вообще не понимаю, чего ты паришься, — ровным тоном произносит Анька, открывая очередную пачку чипсов.

— Чего я парюсь? — резко останавливаюсь и чуть воздухом не задыхаюсь от возмущения. — А я тут сорок минут для кого распинаюсь?

— Ну, смотри, — Катя садится поудобнее на моей кровати и выглядит так, будто действительно может дать дельный совет, — у тебя два варианта. Первый, ты рассказываешь все матери, срываешь с блондинчика маску, и твоя совесть чиста. Елена Викторовна гонит его со двора и тебя заодно, потому что изменял он ей с тобой. И тогда у тебя один выход – искать работу.

Все, о чем говорила подруга звучит как сценарий в какой-то мелодраме, которая заканчивается второсортным ужастиком. Но, тем не менее, мурашки проступают по коже.

— Работать? — брезгливо фыркаю и начинаю снова расхаживать по комнате под хруст чипсов. — Много ли ты знаешь о работе? Сама ни дня в жизни не проработала, как и я.

Губы искусаны почти в кровь от нервов.

Последний год меня часто посещали мысли о побеге из родительского дома, но, хорошенько все взвесив, каждый раз приходила к выводу, что не справлюсь. Да, я ребенок с серебряной ложкой во рту. Я не привыкла к тяжелому труду. Мама вытащила нас из нищеты, когда я была еще совсем крохой и не помню тех времен, когда она кормила нас завтраком и не знала, что мы будем есть на ужин.

Отчасти я разбалована, но я не против работы как таковой, просто хочу заниматься тем, что мне нравится, а для этого нужно сначала отучиться… Обычных курсов художественной школы тут недостаточно.

— Мать точно меня выгонит, — продолжаю размышлять вслух, представляя вариант развития событий, которой предложила Анька. — Мне придется оплачивать и жилье, и учебу, да и есть что-то надо. Я не потяну, — плюхаюсь рядом с подругой на кровать и устало выдыхаю. — Я же просто… ничего еще не умею.

— Тогда второй вариант, — подруга с причмокиванием облизывает соленые крошки с пальцев. — Ты ничего не рассказываешь маме, сидишь на попе ровно и проверяешь свой счет. Все счастливы. У твоей мамы вторая молодость, у тебя бабки и независимость от нее. Ну а пока ждешь свой гонорар за молчание, можешь зажать блондинчика еще пару раз, — она игриво подмигивает и отправляет в рот очередную чипсину.

В голове сразу же возникают картинки с участием Александра и чем мы могли бы с ним заниматься, пока мама спит за стенкой. Но уже в следующую же секунду заставляю их исчезнуть.

Как мерзко! Извращение какое-то…

Наверное, это просто сказывается стресс и усталость.

— Перестань, — кривлю рот, будто бы мне совсем не понравилась идея подруги, — мне одного раза хватило, разгребаю до сих пор. Ой, не знаю, Кать… — тяну, уже более детально обдумывая второй ее предложенный вариант. — Как-то мерзко становится, зная, что маму так обманывают. Он же наверняка спал не только со мной, а потом лезет к ней в постель… Фу!

Катя откладывают в сторону уже пустой пакет с чипсами.

— Я тебя не понимаю, — говорит она с раздражением в голосе, подавшись вперед. — Почему ты так беспокоишься о ее чувствах? Вы с ней грызетесь, как кошки с собакой днями наполет.

—Да, но… это же мама.

Да, ругаемся, да спорим с ней за охрипших глоток. Но это вроде как нормально в моем возрасте. Обе с непростым и взрывным характеров. Маме еще сложно принять, что ее ребенок вырос и теперь имеет свой голос и желания. Но наши стычки не отменяют заботу друг о друге. Даже в каких-то мелочах. Уходя утром на работу, она всегда оставляет для меня завтрак и витамины, чтобы я не забывала их выпить. А я… пытаюсь не дать совершить ей ошибку.

В дверь раздается два коротких стука, и та немного приоткрывается. В проеме появляется голова мамы.

— Можно? — спрашивает она тихо, со скромной улыбкой на губах.

Я киваю и, когда мама заходит, подмечаю костюм, который был на ней утром в ресторане. Значит, она только недавно рассталась с тем мудаком.

— Здравствуй, Аня, — притворно мило звучит мамин голос.

Подруга почти незаметно нервно сглатывает. Она не понаслышке знает характер моей маман и уже не покупается на ее приторные речи и добрые глазки.

— Здравствуйте, Елена Викторовна.

— Моя дочь уже успела рассказать о знакомстве с моим любовником? — все еще с улыбкой спрашивает мама, словно это ее совсем не трогает.

— В красках, — кивает Анька, явно ощущая себя как на допросе.

— Что же… теперь моя очередь с ней поговорить.

— Конечно, — будто только и ждав предлога сбежать, Анька подрывается с кровати. — Да свидания. Пока, Ксюша.

— Пока, — говорю тихо, когда дверь за подругой уже почти закрылась.

Мама присаживается со мной рядом. Кажется, я даже слышу аромат его парфюма на ней. Или же он настолько въелся в мою память, что теперь везде мерещится.

Глава 8

— Поговорим? — голос мамы звучит чуть жёстче с уходом моей подруги. Это не удивительно. И звучит это больше не как вопрос, а как приказ.

Пожимаю плечами, уставившись в пол.

— Ты же здесь за этим.

— Я понимаю, тебе не просто, но и мне тоже, — мягко начинает она, но у меня внутри все напряжено, готовясь отразить атаку в любой момент. — Я долго не могла решиться на ваше знакомство, потому что ожидала нечто похожего, — мама делает паузу, в которой буквально слышу ее истинные чувства по поводу произошедшего, — и все же, как бы я не была к этому готова, мне все равно больно смотреть на тебя.

Поднимаю голову и смотрю на маму: брендовая одежда, дорогой парфюм, косметолог минимум раз в неделю. Взгляд с высока с нотками надменности, даже когда та смотрит на тебя снизу. Она сделала себя сама. Эта женщина знает себе цену.

— Почему он? — спрашиваю спокойно, без какой-либо издевки. — Я, конечно, не искала, но думаю, в мире есть еще порядочные мужчины твоего возраста.

Уголки ее губ дергаются в усталой улыбке.

— Наверняка есть, но мне хорошо с Александром. Он побуждает во мне что-то давно забытое. С ним я не чувствую себя на свой возраст, о котором ты так не устаешь напоминать.

— Мам, я не это хотела сказать! Ты красотка. Просто… — слова даются не легко, мне приходится обдумывать каждое, чтобы наш разговор не превратился в очередную ругань, — ты не думала, что он в силу своего возраста может еще не нагуляться?

Мама смеется.

— Ему же не восемнадцать лет. Александр уже зрелый мужчина. Ему это не нужно.

Внутри вспыхивает како-то огонь от воспоминаний того, что ему «не нужно».

Был ли наш секс случайным или он намеренно направился в клуб, чтобы кото-то подцепить? Но то, что Александр продолжает смотреть на женщин, встречаясь с моей матерью, было точно.

— А он … не расспрашивал тебя о твоей работе? Не просил о какой-нибудь услуге?

Мама меняется в лице. Этого стоило ожидать и было лишь вопросов времени. Она недовольно поджимает губы и расправляет свои плечи, выпрямляя и так идеальную осадку.

— Что за намеки, Ксения? — чеканит каждую букву.

— Просто уточняю. Я за тебя волнуюсь.

Мой тон, похоже, сгладил момент.

Ее пыл утихает быстро, а в глазах появляется то тепло, которое не так часто можно увидеть.

— И я за тебя, — она накрывает мою ладонь своей и слегка сжимает ее, — поэтому с утра была взвинчена результатами обследования. Я была уверена, что ты еще девочка у меня. Ты ведь ни с кем не встречалась.

При упоминании о моем позорном посещении гинеколога, чувствую, как внутри все снова сжимается.

— Со мной все в порядке, — пытаюсь не показывать маме, как хочу послать ее и ее подружку куда подальше с этим обследованием и, сжав челюсти, натужно улыбаюсь.

—Хорошо, — мама пару раз хлопает меня по ладони и, встав с кровати, направляется к двери, — тогда подготовься к ужину. В шесть к нам придут гости.

Колючее предчувствие, как неприятный холодок, пробегает по позвоночнику.

— Какие еще гости?

— Ковалевы, — остановившись, отвечает она как само собой разумеющееся.

Сердце падает куда-то в пятки.

— Но зачем? Я думала, их семейка теперь дико на нас в обиде и речь о помолвке закрыта.

Мама вопросительно изгибает одну бровь.

— Ты знала?

Огонек раздражения, который я с самых первых минут нашего разговора игнорировала и пыталась погасить, добрался до фитиля. Взрыва не миновать.

Вскакиваю со своего места.

— Конечно знала, мама! — кричу, сжав ладони в кулак, словно это может придать мне больше сил. — Именно поэтому я пошла вчера в клуб и отдалась… — спотыкаюсь об собственные слова, еще до конца ничего не решив, — первому встречному.

Глаза мамы медленно округляются. Она хватается рукой за комод, что стоит неподалеку от нее.

— Скажи, что это шутка, Ксения! — кричит в ответ с брезгливостью во взгляде.

Да, мамочка, твоя дочь настоящая шлюха.

Мне нравится видеть ее потерянной. Ведь она думает, что все держит под контролем. И уверена, что никто, никогда не будет ей перечить настолько, что это будет рушить ее планы.

Только моя мать не учла одного – она вырастила вторую себя.

—Это правда, — губы растягиваются в ядовито-ликующей улыбке, — я позволила себя трахнуть пьяному мужику, а не тепличному Глебу!

Каждая моя фраза бьет по ее самолюбию. Ее собственная дочь сейчас падала в ее глазах.

А мне плевать.

Мне настолько все это надоело, что я хочу сделать ей как можно больнее.

На секунду она прикрывает глаза и выдыхает так, словно сейчас на нее свалилась вся усталость мира.

— Какая же ты глупая, — выплевывает мама, беря себя в руки. — Нам повезло, что Лариса мудрая женщина, и она решила дать тебе второй шанс. Думаю, тут без уговоров Глеба не обошлось. Он души в тебе не чает.

Глава 9

Прятаться в собственной комнате было бессмысленно. Но даже, когда из гостиной послышались оживленные голоса, понимаю, что не могу перед ними появиться прямо сейчас.

И дело было не в очередной ссоре с мамой. Не в «будущей» свекрови, которая еще утром смотрела на меня, как на испорченный товар. Как ни странно, но я долго не решаюсь выходить из своей комнаты из-за Глеба, а точнее из-за непонятного и неожиданного чувства стыда перед ним.

Глеб он… хороший. Классический типаж сын маминой подруги: спортсмен, красавец, общительный и трудолюбивый.

Одним словом - идеальный.

Только меня к нему никогда не тянуло. Ну вот совсем. Не могу я на него смотреть иначе, чем кроме как на друга. Который и волосы над унитазом поддержит, и от маман прикроет на вечеринке.

Он пытался мне понравится столько, сколько я себя помню. В детском саду он всегда отдавал мне свою порцию компота со сладкой булочкой. В начальной школе носил портфель, в старшей делал за меня доклады.

Однажды Глеб спросил меня, какие парни мне нравятся, я в шутку ответила, что не люблю рыжих. И уже не следующее утро увидела, что он отстриг свои рыжие волосы и побрил голову почти под ноль. Ничего катастрофического не произошло, ему это шло, и вот уже на протяжении нескольких лет он максимально коротко стрижётся, но именно в тот момент я поняла, что он готов для меня на все.

Но девичье сердечко так и не ойкнуло.

Я никогда не давала Глебу ни каких обещаний, ни каких надежд, но после того, как я переспала с первым встречным, чтобы лишиться девственности, но лишь бы не с ним, смотреть в глаза этому влюбленному в меня парнишке было стыдно.

Делаю успокоительный глубокий вдох и выхожу.

— А вот и наша пропажа, — с улыбкой на губах тянет мама и возвращает свое внимание обратно к гостям. — Ларис, еще салат?

Пытаюсь не смотреть на собравшихся людей за столом. Картинка рябит от огненного рыжего цвета, в который красит мать Глеба свои и так рыжие от природы волосы.

Краем глаза замечаю щенячий взгляд Глеба в мою сторону. Он слегка улыбается одними уголками губ, встает и галантно отодвигает для меня стул рядом с собой. Сажусь, чувствуя нервную дрожь в коленях, потому что моим соседом слева оказывается уже знакомый блондин.

— Ксения, не поможешь? — мама держит в руках поднос с бутербродами, который я продолжаю игнорировать.

Все мое настроение, все самообладание полетело к чертям, когда до меня доходит аромат цитруса и мятной жвачки. Пытаюсь отодвинуться от него подальше и натыкаюсь на запах чистоты, что исходит от Глеба.

Он явно неправильно воспринял мое поведение.

— Это часть подготовки к будущей роли образцовой невестки? — слащаво улыбаюсь, всем видом показывая, что не собираюсь касаться дурацкого подноса.

Мама поджимает губы. Ей требуется секунда, чтобы подавить себе эмоции и не устроить скандал прямо при гостях.

— А ты что тут делаешь? — тихо шиплю, пытаясь не смотреть в серые глаза.

Александр подается чуть вперед.

— Неужели не скучала? — спрашивает он так же тихо, с усмешкой, при виде которой по коже проступают мелкие мурашки.

Наши взгляды встречаются. И почему-то не получается от него оторваться. Мне становится неловко от того, что я знаю, как в серых радужках может красиво клубиться похоть.

Зачем мама посадила нас рядом? Нежели настолько хотела сцепиться языками со своей подружкой, что ей вдруг больше не страшно стравливать меня со своим ухажером таким образом?

— Ксюшенька, — от звонкого голоса мамы Глеба, уши на мгновение закладывает, — мне кажется, что тебе стоит принять выбор мамы. Пока тебя не было, мы успели познакомиться с Александром, — хлопая нарощенными ресницами, она застенчиво ему улыбается, напрочь забывая про своего мужа, которого сегодня с нами почему-то не было. — И я очень понимаю, чем он зацепил твою маму.

— Мам, — коротко сказал Глеб, комкая салфетку в руках.

Та от неловкости прочищает горло.

— По правде говоря я тоже понимаю свою маму.

Лариса Анатольевна поперхнулась собственным напитком, проглатывая больше, чем нужно. Ее лицо побледнеет за считанные секунды. Моя же мама застывает и смотрит на меня непроницаемым взглядом. И только лишь Александр пытается спрятать свою улыбку в кулаке.

— Кхм кому вина? — Глеб тянется за бутылкой на столе и разливает алкоголь всем желающим.

Мне не нужно смотреть на него, я просто чувствую, что он стал ближе.

— Я думал, мы договорились, — шепот его голоса с хрипотцой пробирает до приятной волны мурашек.

— Договорились, — говорю тихо и киваю, не поворачивая голову в его сторону. — Готовься, скоро скину тебе реквизиты для оплаты.

Наши колени под столом на секунду соприкасаются. Случайность ли?

Но довольный моим ответом, Александр вальяжно откидывается на спинку стула.

— Мы тут с Ларисой Анатольевной немного позволили себе пофантазировать насчет даты свадьбы, — начинает мама. — Как вы смотрите на лето?

Глава 10

Тишина, повисшая в гостиной, с невероятной силой давит на виски.

Глеб тянется к карману брюк и быстро достает из него бархатную черную коробочку. Щелкает пальцами, крышка открывается.

Хватаю ртом воздух, смотря на сверкающий прозрачный камешек – кольцо, что лежит на бархатной подушечке.

Слышу за своей спиной мамин восторженный «Ах».

С каждой секундой, что остается без моего ответа, комната сужается, в ушах начинает звенеть.

Быстро встаю и, пытаясь не обращать внимания на пронзающие, словно кинжалы, спину взгляды, выхожу на балкон.

Пальцы до боли впились в широкие перила. Дышу полной грудью, при это чувствую, как сердце все еще бешено колотится под ребрами.

Этот абсурд слишком далеко зашел…

Из гостиной доносятся приглушенные, но бесспорно возмущенные женские голоса. Даже обернуться не могу, зная, что столкнусь с осуждающими взглядами.

Похоже, все уже успели отойти от шока и теперь перемывают мне косточки. Неужели хоть один человек в той комнате думал, что я соглашусь?

Прикрыв глаза, выдыхаю. Кожа горит от адреналина, но прохладный вечерний воздух приятно ее остужает. Я так устала от этого хаоса, что происходит со мной в последние пару дней.

Вдруг звуки становятся громче, словно кто-то открыл дверь и зашел на балкон.

В испуге оборачиваюсь и практически утыкаюсь носом в широкую мужскую грудь.

— Ты меня напугал, — бросаю резко, вскидывая голову, чтобы посмотреть в глаза Глебу.

— Прости. Ксюш, давай нормально поговорим, — звучит от него ровно, спокойно, будто бы не его только что кинули с предложением руки и сердца.

Он не отходит от меня, делая воздух между нами ощутимо тяжелым.

— Не уверена, что нам есть что друг другу сказать, — отхожу в сторону и делаю несколько шагов, собираясь зайти обратно в гостиную.

— Я знаю, с кем ты была в клубе вчера.

Его слова бьют прямо в спину.

Останавливаюсь. Чувствую, как паника прокатывается ледяной волной по всему телу.

Этого не может быть…

Обнимаю себя руками, пытаясь скрыть дрожь, и разворачиваюсь к Глебу.

— Конечно знаешь, — говорю с усмешкой. — Мы с Анькой не разлей вода.

— Мы оба понимаем, что речь сейчас не о твоей подружке, — он деловито складывает руки на груди. — Я был там. И видел, с кем ты уходила в туалет. Не сложно догадаться, чем вы там занимались.

Меня облили ушатом с ледяной водой. Внутреннюю дрожь скрыть просто не получается.

Глеб стоит и молча смотрит на меня. А такое чувство, будто его сильные ручищи сомкнулись на моей шее и сжимают, сжимают.

Мир перед глазами на мгновение пошатнулся, а моя надежда вырваться из-под крыла матери с кучей денег таяла на глазах.

— И что теперь? Расскажешь всем?

Он накачает головой, усмехаясь так, что на щеках появляются ямочки.

— Зная тебя, ты это сама сделала бы с удовольствием, чтобы насолить маме. Однако она по-прежнему ничего не знает. Значит, тебе это выгодно.

Его спокойствие меня настораживает. Вот так просто ничего не бывает.

Прищуриваюсь, пытаясь каким-то внутренним рентгеном разгадать его истинные мотивы. Во мне играет смесь из страха и ярости.

— Вот только не надо изображать благородство.

— Это выгода и для меня, — все так же спокойно отвечает Глеб, а меня от его слов второй волной мороз бьет по коже.

— Не совсем понимаю…

Что-то в нем изменилось. Его взгляд кажется более тяжелым, холодным. Голос, как всегда, ровный, невозмутимый. Но в нем присутствует сталь, которую я раньше не слышала.

Он медленно подходит ближе, сокращая дистанцию. Поднимает руку, и я дергаюсь, почему-то думая, то Глеб может сейчас ударить меня. Он собственнически проходится костяшками пальцев по линии моего подбородка, словно может себе это сейчас позволить. Знает, что я никуда не денусь, пока не услышу его условия.

— Пока твоя мама ничего не знает, она продолжит встречаться с тем мужиком и готовиться к нашей свадьбе. И ты теперь явно хочешь, чтобы молчал я.

— Зачем тебе это? — шиплю, все еще ощущая его прикосновения на своем лице.

Его глаза впервые вспыхивают чем-то горячим, почти безумным.

— Потому что я устал быть терпеливым. Я просто хочу тебя! — кричит мне прямо в лицо.

Впервые в жизни я почувствовала страх перед этим человеком. Ощущаю его силу и что он может раздавить меня, как букашку в любой момент. Глеб отступает на шаг, его лицо снова становится непроницаемой маской.

— Глеб, я же тебя не люблю, — говорю тихо, смахивая слезу с щеки.

— Я буду так любить тебя, что ты не сможешь не ответить, — отвечает с придыханием.

Дрожь пробивает, но не от страха, а от чистой ненависти и осознания глубины его помешательства.

Глава 11

Ложь, как снежный ком: чем дольше его катить, тем больше он становится. Но страшнее то, что я не могу его сейчас взять и остановить.

Удивительно как в этом кошмаре мне удается сохранять спокойствие. Может, я еще не до конца осознаю, в какой заднице оказалась? Однако, несмотря на уже поздний час, мне не спится. Мозг продолжает прокручивать в голове весь сегодняшний вечер и его итог, от которого тошнота так и подкрадывается к горлу горьким комком.

Влюбленный идиот. Психопат! Хоть к бабке иди, чтобы сделать отворот рыжего недоумка от себя. И я действительно не на шутку задумалась над этим, а пока часы показывали двенадцатый час ночи, решила всю свою злость выместить на бумаге.

В небольшом прямоугольном блокноте, который уже давненько поселился на нашем балконе, ничего путного не выходило. Лишь какие-то абстракции – мое внутреннее состояние.

Если показать такое психотерапевту, то билет в психушку мне обеспечен.

Прохладный ночной воздух неприятно забирался под мою огромную футболку, вызывая мурашки по всему телу. Ежусь в плетенном кресле, но уходить никуда не собираюсь.

Вдруг слышится щелчок замка балконной двери.

Александр совершенно босой, вальяжной походкой подходит к перилам и, похоже, не замечает, что он здесь не один. На нем все та же рубашка и брюки, только уже изрядно измятые. И даже не хочу представлять почему… На поясе болтается ремень, рубашка расстёгнута на все пуговицы.

Он достает из кармана штанов зажигалку и пачку сигарет. Поджигает ее и, сделав первую смачную затяжку, выдыхает дым в воздух.

Его движения четкие и расслабленные одновременно. Почему-то это кажется мне завораживающим.

Все это время смотрю на него, не отрываясь, и опускаю взгляд только тогда, когда блондин решает повернуться и, наконец, замечает в углу балкона меня.

Теперь его очередь смотреть. И он ни капли не скрывает своего интереса. Я чувствую его кожей, пока углем продолжаю упрямо мучить белый лист бумаги.

— Не спиться? — Александр кладет одну руку в карман брюк и не спеша делает новую затяжку.

Похоже, его совсем не напрягает мое присутствие, что нельзя было сказать обо мне…

— Как видишь, — пожимаю плечами, невольно вдыхая дым его сигареты.

Чувствую привкус горького шоколада на кончике языка и пристальный взгляд серый глаз на себе. Пытаюсь не обращать на это внимание. Но распространяющееся от этого по телу тепло игнорировать не так хорошо получается.

Поднимаю голову и вижу, как Александр с нескрываемой наглостью рассматривает мои голые ноги. Особенно бедра, которые едва скрывает длинный край футболки.

— Ты бы оделась, — он прикладывает сигарету к губам и делает долгую затяжку, отчего кончик загорается ярко-красным. — Простудишься.

Мне нравится его самонадеянность. Это вкусно. И лучше, если бы он скрывался от меня по углам после случившегося.

Улыбаюсь, прижимая к груди блокнот.

— А я думала, тебя уже не трогает моя нагота.

Александр не смешит оторвать свой взгляд. Возможно, он немного пьян, раз позволяет себе это. Или же просто чувствует некую вседозволенность, зная, что я не побегу закладывать его маме. Пока.

— Зря, — он ухмыляется и выдыхает новую порцию дыма в ночной воздух. — Твой выход сегодня на ужине…

— Нам не обязательно разговаривать, — резко отрезаю, и возвращаю внимание листу бумаги, где уже начал вырисовываться образ. — Ты пришел проветрить свою совесть – вперед, меня жалеть не обязательно.

Складываю ноги под себя и ежусь, только уже не от ветра, а от напряжения.

Царапаю углем по бумаге, вымещая на ней все свое раздражение.

— Не надо быть такой колючей. Я на тебя не нападаю, лишь хотел сказать, что ты очень смелая для своих лет.

Рука застывает. Пальцы продолжают с силой сжимать небольшой кусок уголька.

— Твое сочувствие мне нужно сейчас меньше всего, — говорю, не поднимая головы.

— Я разве что-то говорил про сочувствие? — в его голосе слышатся нотки веселья.

Мне неприятен этот разговор. Мне не нужно, чтобы меня жалели. Не люблю казаться слабой. Не позволяю людям пробраться ко мне в душу, но человек, который должен был стать мимолетной связью на час, уже слишком много обо мне не знает.

— Я видела, как ты смотрел на меня, когда зашла речь про медицинский осмотр, — поднимаю глаза, и наши взгляды сталкиваются. Ему нечего сказать. Я была права. — Кстати, все было очень качественно, спасибо, — кривлю губы, нанося последние штрихи.

— Ну и язва ты, — говорит, усмехнувшись. Похоже, у него уже выработался иммунитет к моему яду. — Что рисуешь?

— Свою тюрьму, — отвечаю, не отрываясь.

— Зачем согласилась?

Вопрос звучит настолько серьезно, что это заставляет меня вновь поднять голову. Вижу, что взгляд Александра впился в кольцо у меня на пальце.

А я совсем забыла о нем… Настолько оно все это время не ощущалось на коже, но сейчас кажется тяжелее, чем оно есть в тысячу раз.

Глава 12

Он бледнеет.

Серые глаза, словно острые льдинки, смотрят на меня, ожидая, что я рассмеюсь собственной шутке. Только никто не шутил.

Рука, сжимающая сигарету, дрогнула, и та упала на бетонный пол.

— Сука, — шипит Александр, поднимая окурок и туша его об перила.

Он достает новую сигарету. Теперь в его движении нет ни капли расслабленности. Все четко, резко, с явным раздражением и злостью.

Даю ему время переварить информацию. Смотрю, как он выдыхает клубы дыма в воздух и делаю последние штрихи в блокноте.

Он переживает за лишних свидетелей?

— Это даже смешно, — говорю, усмехнувшись после долгой паузы. — Ты надеялся просто трахнуть левую девку в туалете клуба, снять стресс, а на деле получил кучу проблем.

— И что он хочет? — спрашивает сухо, быстро делая затяжки.

— Меня. Свадьбу, борщи и миллион детишек.

Голос звучит ровно, почти отрешенно, словно все перечисленное произойдет не со мной.

Александр смотрит на меня с прищуром и не может понять причину моего спокойствия, ведь еще пару часов назад за ужином я плевалась ядом в сторону всего, что касалось свадьбы.

— Расскажи мне свой план. Он у тебя явно есть.

— Есть, — киваю. — Я играю роль счастливой невесты, тяну время как могу и жду, когда ты выполнишь часть своей сделки со мной – переведёшь на счет сумму за пять лет обучения в универе плюс пятьсот тысяч сверху.

Он вопросительно выгибает бровь.

— Мне же нужно на что-то жить, когда я вылечу из родительского гнезда, — поясняю, закатив глаза.

Александр коротко смеется.

Его поза становится расслабленнее. В воздухе снова витает какая-то легкость, даже несмотря на то, что в нем плотно стоит аромат шоколадных сигарет.

— У тебя хороший аппетит, — звучит от него словно похвала.

— Думаю, это не особо ударит по твоему бюджету. А даже если и так, мне плевать. Мне нужны деньги, — говорю медленно, делая акцент на каждом слове.

— А мне гарантии. Поэтому пока я не завершу свои дела, я ничего тебе не переведу.

Недовольно поджимаю губы.

Сколько будут длиться эти его «дела»?

Зная Глеба и его маниакальное, больное желание обладать мной, у меня точно нет и полугода на подготовку к свадьбе, который никогда не будет. Максимум месяца три. К этому времени у меня должны быть деньги. И по итогу с чистой совестью и дикой гордостью за себя я сдам маме изменщика, а дальше пусть делают, что хотят.

— Расскажешь, для чего тебе моя маман?

— Ни за что, — Александр усмехается, при этом ощутимо напрягается, пряча взгляд.

Встаю с кресла, и мне достаточно сделать лишь шаг, чтобы оказаться ровно перед ним. Беру из его рук тлеющую сигарету и, смотря прямо в серые глаза, делаю небольшую затяжку. Не имею привычки курить, но рядом с этим человеком хочется делать неправильные вещи.

Ведь именно с них началось наше знакомство…

Горло неприятно жжет, во рту легкая горечь. Выдыхаю дым, который Александр тут же втягивает в себя носом и, забрав обратно свою сигарету, тушит ее о перила.

— Подумаешь, — тяну наигранно, — так скрываешь, будто убил кого-то, — с усмешкой говорю первое, что приходит в голову, забавы ради.

Только вот смешно, похоже, мне одной.

Александр застывает. Каждая мышца в его теле превращается словно в камень, взгляд пустой, стеклянный, будто его разум на миг унесся куда-то. Но вдруг резко отмирает и выдергивает из своих рук блокнот так быстро, что я не успеваю опомниться.

— Так что ты там рисуешь? — он хмурится, смотря на мой набросок. Сердце стучит так быстро, будто я миновала марафон. — Это что? — Александр поднимает на меня свой взгляд и игриво выгибает бровь. — Я? Влюбилась?

— Еще чего! — фыркаю, забираю из его рук свой блокнот и с силой прижимаю к груди. — Ты просто… фактурный, — щеки горят от стыда.

Сама не поняла, как начала его рисовать. Но вот линия за линией, штрих за штрихом, и я начинаю узнавать знакомые черты. Красивый мужчина с взъерошенными волосами, босой, наглый, в расстёгнутой рубашке, полы которой развевал легкий ветер – не мог не вызвать во мне эстетический интерес.

— Ну… талант у тебя явно есть. Мои деньги не уйдут в пустую, — говорит так, что я вдруг ощущаю себя ему должной за то, что он проспонсирует мое обучение. Хотя по факту это плата за молчание. Все честно. — Часто рисуешь обнаженных мужчин? — спрашивает с издевкой.

Не понимаю, какую игру он затевает, но он явно что-то задумал. Об этом говорит его взгляд, который вдруг стал приятно тяжелым.

— Я люблю рисовать с натуры, — собственный голос зазвучал невольно тише.

— Нарисуешь меня?

Усмехаюсь, а сама ловлю себя на том, что действительно хочу нарисовать его. В самых непристойных позах.

— Это что, подкат?

— Девочка, — тянет Александр, наклоняясь ниже. Его голос хриплый, низкий, от него пахнет горьким шоколадом, от аромата которого хочется прикрыть глаза. — Если бы я хотел к тебе подкатить, то твои трусики уже лежали бы у меня в кармане.

Глава 13

Едва успеваю захмелеть от мысли о собственной победе, как мужская рука ложится на мою шею и разворачивает. Горячие губы Александра обрушиваются на меня за считанные секунды.

Его поцелуй не вопрос, не просьба – самый настоящий захват. Жесткий, требовательный, лишающий дыхания. Его пальцы впиваются в мои волосы, притягивая ближе, вторая – обхватывает талию, прижимая к себе так, что чувствую температуру мужского тела даже через одежды.

Не сопротивляюсь. Не сразу. Шок сменяется знакомым, пьянящим электричеством, пробежавшим от губ до самых кончиков пальцев на ногах. Ночь в клубе, этот дикий, запретный всплеск, вдруг нахлынул с невероятной силой. Его вкус – смесь табака, чего-то крепкого и просто него – перечеркивает всю тошноту от «семейного» вечера.

Блокнот со стуком падает на бетон, но до него никому нет дела.

Мои руки сами находят его шею, царапают кожу короткими ноготками. Пальцы цепляются за воротник расстегнутой рубашки.

Требовательные губы дразняще скользят по шее, вызывая взрыв мурашек. Невольно широко раскрываю рот, выпускаю первый робкий стон.

Ему это нравится. Слышу, как учащается его дыхание.

Мужские пальцы, вспоминающие изгибы моего тела через безразмерную футболку, кажутся прохладными и горячими одновременно.

Дрожу, стоило его ладони проникнуть под футболку и с силой сжать голую ягодицу.

Александр ведет по бедрам вверх, ища резинку от нижнего белья. С глухим стоном он отрывается от моих губ.

— Ты что, правда без них?

Ухмыляюсь, понимаю, то моя провокация сработала. Только вот сама же на нее и попалась.

Его рука застывает на месте. Не решается двигаться дальше. А ему хочется. Безумно хочется. Я чувствую, как его всего начинает трясти от того, что он пытается сдержать себя и не переступить черту.

Дышим в унисон, грубо, прерывисто, как тогда, в тесном клубном туалете. Казалось, балкон раскачивается под нами.

В этот момент, когда сознание начинает уплывать в туман желания, когда я сама готова толкнуть его за эту черту, в голову, как холодная игла, вонзается мысль: Деньги. Гарантии. Сейчас или никогда.

Я буду гореть за это в аду… Но разве у меня есть другой выход?

Серые глаза, обычно такие насмешливые, сейчас кажутся темными, почти черными от страсти. Дыхание сбито. И практически вижу в них свое отражение – растрепанное, с опухшими губами, но с уже холоднеющим взглядом.

— Ты... — начинает он хрипло, смотря на мои раскрасневшиеся от его поцелуев губы, — что же ты творишь, девочка?

Мои пальцы скользят вниз по его груди, туда, где пляшет нервный пульс. Туда, где черные полоски на его коже уже стерлись от нашего трения.

— Моя комната. Сейчас.

Его взгляд мутнеет еще сильнее, но в глубине мелькает мгновенное сопротивление, трезвая мысль.

— Ты спятила, — Александр ухмыляется, воспринимая мое предложение как шутку. Уголки рта опускается вниз, когда он замечает всю мою решимость и серьезность. — Твоя мать буквально за стенкой!

Неуверенно льну к нему, как кошка, оставляя невесомый поцелуй на его скуле, отчего его глаза тут же блаженно прикрываются.

— Ты же знаешь, я могу быть тихой, — улыбаюсь, и в этой улыбке нет ничего, кроме вызова и расчета.

Мои слова заставляют вспомнить ту ночь: как я, скуля от боли и кайфа, стонала ему шею, как я молила не останавливаться, как он сошел с ума от этого…

От второго прикосновения моих губ к угловатой челюсти чувствую, как он вздрогнул. Его ломает. Александр снова хочет меня.

— Неужели боишься?

Это низко. Грязно. Но сработало мгновенно.

Его гордость, его мужское эго, уже взвинченное желанием и моей дерзостью на балконе, не выдерживает. В его глазах вспыхивает что-то опасное, почти звериное.

Александр не говорит ни слова, просто резко разворачивает меня и, крепко держа за локоть, буквально проталкивает через балконную дверь в темную гостиную. Его пальцы жгут кожу.

Тишина квартиры давит и кажется громче любого шума. Каждый скрип половицы под босыми ногами отдается в висках. Мы двигаемся, как тени по знакомому мне лабиринту к моей комнате. Сердце колотится так, что, похоже, вот-вот вырвется из груди – не от страсти, а от адреналина и страха быть пойманной.

Но страх лишь подстегивал решимость. План. Деньги. Свобода.

Дверь в мою комнату закрывается с тихим щелчком.

В следующее мгновение его руки оказываются на мне, рот снова на моем. Еще более жадный, почти болезненный поцелуй.

Александр разворачивает меня лицом к стене, прижимаясь властно пахом к моему заду. Футболка забирается, и я без труда чувствую ягодицами очертания его возбуждения через брюки.

Внутри все заныло. Сладкая тяжесть отдается тупой болью – напоминанием.

Его руки проникают под футболку и с жадностью обхватывают грудь. Без спроса, без прелюдий он сжимает пальцами соски, как будто знал, что это мне точно понравится, хотя сама не догадывалась о таком. Открываю рот в глухом стоне. Царапаю ногтями стену и пытаюсь удержать свое тело на ногах.

Глава 14

Что-то гудит в венах. Настолько сильно, что кажется, мое тело больше мне не принадлежит. А только ему… Его рукам, и я готова ко всему, что со мной захочет сделать этот мужчина. Мой первый мужчина.

Александр отрывается от меня и приподнимается, становясь на коленях у моих разведенных ног.

До чего же все-таки этот мерзавец красив.

Взгляд с нескрываемым удовольствием скользит по его мощным плечам. Словно впервые смотрю на него и изучаю бледную кожу. Свет от слабой тусклой лампочки освещает достаточно… Достаточно, чтобы насладиться тенями на идеальном теле, где каждый мускул завораживающе перекатывается под кожей при каждом движении. Достаточно, чтобы я не перестала нормально дышать.

Александр смотрит не меня не отрываясь. Опускает руку вниз и обхватывает ладонью свою плоть у основания. Пытаюсь не пялиться, но любопытство берет вверх, и отвести взгляд просто не получается от внушительных размеров. Каждый участок на моем теле, словно уголек, загорается с новой силой.

— Что ты делаешь? — шепчу с долей испуга, продолжая наблюдать за завораживающими движениями.

Он дергано ухмыляется, не переставая ласкать себя.

— Хочу посмотреть на тебя, — голос хриплый, низкий. — Ты любишь себя трогать?

Слабо киваю.

— Иногда. Через футболку, — признаюсь, чувствуя, как смущение все больше и больше топит в себе.

— Покажи, — звучит как приказ, от которого я просто не имею права отказаться.

Дыхание учащается, отчего моя грудь начинает вздыматься быстрее.

— На мне уже нет футболки, — пытаюсь пошутить, от нервов комкая под собой пальцами тонкие простыни.

Но никому из нас не смешно.

Взгляд серых глаз настолько цепкий, что он пробирает до глубины, оставляя после себя ощутимое присутствие. Связывает конечности и руководит мной. Иначе откуда бы взялась такая смелость? Но вот поднимаю руку и плавно скольжу пальчиками по груди, обводя соски.

Делаю глубокий вдох, чувствуя новый импульс возбуждения.

— Так даже лучше, — хрипит Александр, внимательно следя за мной.

У меня никогда прежде такого не было. Ни с кем. Максимум все заканчивалось поцелуями на мужских коленках. А здесь и сейчас дело было даже не в плане, а в том, что я действительно сама этого хотела… И настолько безумно сильно, что казалось, что понравится все, на что меня толкнет этот мужчина.

Он накрывает мою руку своей. Чувствую его подушечки пальцев кожей. Рвано дышу и продолжаю играть с сосками, что становятся острее.

— Снимаешь трусики? — Александр надавливает на мою кисть и ведет вниз по моему плоскому животу и дальше по направлению к лобку.

— Обычно нет, — облизываю пересохшие от напряжения губы. — Нравится ощущение мокрого белья.

Собственные пальцы немеют, практически их не чувствую, но влажность между своих бедер еще как. Ощущаю лишь его пальцы, хоть они и находятся поверх моих, но именно Александр сейчас скользит по половым губам и надавливает на все нужные точки.

— Так хорошо… — бедра дрожат от удовольствия, и стон срывается с моих губ.

— Вот так? — он надавливает на комочек нервов сильнее, начиная интенсивно потирать его по кругу.

— Да…. О-ох, — закатываю глаза, растворяясь в ощущениях.

Голова запрокидывается назад, затылок вжимается в мягкий матрас, а рот распахивается в немом стоне, когда его два пальца проникают в меня. Двигаю бедрами навстречу его руке и безостановочно прикусываю губу до боли, пытаясь заглушить саму себя.

Я же обещала быть тихой.

Александр резко переворачивает меня, просовывает одну из подушек мне под живот и прижимает к кровати. Смущение топит с новой силой, когда он приподнимает мою ногу и сгибает его в колене.

Теперь я больше открыта перед ним.

— Вот такая должна быть фантазия, — его шепот раздается у самого уха, пока теплая ладонь сжимает ягодицу.

— Ты думал обо мне? — закрываю глаза и подаюсь задом назад, пытаясь найти то самое тепло его тела. — После клуба?

Не сдержавшись стону, стоило ему снова ввести в меня пальцы.

Не ощущаю больше неприятного жжения между ног. Совсем. Только приятный жар и давление, которое усиливается каждый раз, когда Александр начинает свои плавные движения.

— Мысль о тебе невероятно отвлекала меня во время совещания на работе.

Развожу ноги шире, и он проникает глубже.

— Что ты… представлял? — прикусываю край второй подушки.

— Представлял, что ты случайно оказываешься в моем ресторане, и я трахаю тебя, только уже не в туалете, а в своем кабинете всеми неправильными способами, — его пальцы толкались в меня все интенсивнее, отчего мои тихие стоны быстро стали сопровождать еще и хлюпающие звуки, — быстро, когда ты просишь медленно, и грубо, когда ты хочешь нежно. И вырываю из твоего тела твой первый оргазм от мужчины только потому, что могу…

Сердце колотится где-то в горле, пока я слушала его голос. Пальцы исчезают, и на их место быстро приходит горячий орган. Он плотно прижимается, но Александр не спешит входить в меня.

Глава 15

В комнате повисает тишина, нарушаемая только нашим прерывистым дыханием. Запах секса, пота и его кожи приятно заполнял пространство.

Лежу не спине и смотрю в потолок. Нахожу на ощупь край одеяла и спешу поскорее натянуть его на себя. Между ног ощущается пульсация, в мышцах тяжесть, а вместо сердца ледяной камень.

Александр повернулся на один бок и, сложив руку под голову, навис надо мной. Серые глаза в полумраке казались еще мутными от недавнего удовольствия.

— Ты невероятна, девочка, — его пальцы касаются моей ключицы и ведут вниз, постепенно отодвигая одело с груди. — Невольно вздрагиваю. — Я давно не встречал таких, как ты, — в хриплом голосе смесь усталости и восхищения.

Пытаюсь не думать над его словами, не запоминать, не впускать их в свое сердце, которое все же успело странно ёкнуть.

Отстраняюсь от его прикосновений и, придерживая одеяло одной рукой, сажусь на кровать. Холодок от простыней пробирается под кожу. Тянусь к телефону на тумбочке. Экран светится тускло. Останавливаю запись. Достаточно.

— Мне тоже понравилось, — улыбаюсь, сжимая дрожащей рукой мобильник. — Особенно вот эта часть, — поворачиваю к нему экран. На видео в полумраке отчетливо видно, как его тело движется на моем, как он прижимает меня к матрасу. Его спину, его затылок. Мой стон, хоть и приглушенный - все слышно. — Или вот здесь, — немного перематываю.

Александр замер. Впал в ступор. Но потом его глаза расширяются, отражая тусклый свет экрана. Он медленно садится, не отрывая взгляда от телефона, и медленно переводит его на меня.

Все тепло, все послевкусие страсти исчезает с его лица. Сменяется ледяным шоком, а затем – стремительно нарастающей черной яростью.

— Что... это? — его голос тихий.

— Страховка, — быстро убираю телефон под подушку и невольно напрягаюсь всем телом, готовясь, если что, защищать ценный компромат. — Гарантия. Ты сегодня сказал, что не переведешь денег, пока не "завершишь дела". У меня нет времени ждать, Саш. Мне нужны деньги. Сейчас. Хотя бы часть. За эту запись. За мое молчание... Пока.

Он не сводит с меня глаз. В его взгляде не было теперь ни страсти, ни насмешки, ни даже злости. Я вижу в нем что-то худшее: глубочайшее разочарование. От этого меня начинает колотить изнутри. Поджимаю губы, пока Александр продолжает испепелять меня взглядом. Он смотрит, смотрит, и то, что видит, вызывает у него явное отвращение.

— Ты... — делает паузу, не найдя нужных слов для моего гнилого поступка. Александр молча качает головой. — Я ошибся. Таких расчетливый сук, как ты, полно.

Его слова ударяют сильнее, чем пощечина. Сжимаю до скрипа зубы и поджимаю к груди колени.

— Переведи пятьсот тысяч. Сейчас. И запись останется у меня. До выполнения остальных условий. Отказываешься – копия полетит маме через пять минут.

Александр не спорит. Не кричал. Не угрожает. Он просто встает с кровати. Щеки вспыхнули жаром от вида упругих мужских ягодиц.

Его движения резкие, механические, а лицо – каменная маска. Он поднимает с пола рубашку, брюки, натягивает их, не глядя на меня. Достает из кармана брюк телефон. Свет от экрана освещает мужские жесткие черты. Пальцы быстро двигаются по дисплею.

В оглушающей тишине комнаты прозвучал тихий сигнал отправки сообщения.

— Готово, — его голос казался пустым. Он убирает телефон в задний карман брюк и начинает поочередно застегивать пуговицы рубашки. — Деньги у тебя. Запись …

— Пока останется у меня, — отвечаю хрипло.

Александр подходит к двери и берется за ручку.

— Поздравляю, Ксения. Ты добилась своего. Купила себе еще немного времени ценой... — он не договаривает, лишь снова качает головой, и в этом жесте было больше презрения, чем в любых словах. — Я понял твою игру. К тебе я больше не притронусь. Станет скучно, можешь пересмотреть запись.

Дверь тихо закрывается за ним.

Обняв себя за коленки, тихонько покачиваюсь из стороны в сторону и душу в себе непонятные слезы.

Телефон провибрировал под подушкой. Достаю его и вижу на экране уведомление из банка: «+500 000,00 руб.».

Эйфория? Да, она есть. Острая, как лезвие. Я добилась того, чего хотела. Я переиграла его, этого наглого, самоуверенного Александра, получила власть и деньги.

Но почему тогда по щекам текут горячие слезы? Почему запах его кожи на простынях вдруг стал таким удушающим? Почему его взгляд, полный не злости, а разочарования, продолжает жечь мне душу сильнее любого обвинения?

Ты ведь этого хотела? Дура.

Я выиграла этот раунд. Но ощущаю себя не победительницей, а самым последним, грязным существом на свете. Победа пахнет предательством и одиночеством.

Игра продолжается. Но теперь я играю одна. И ставки стали еще выше.

Глава 16

Кажется, мне так и не удалось уснуть. И аромат Александра на моей подушке был одной из причин.

Чувствую себя ужасно разбитой, усталой и не способной ни на что. Даже встать с кровати.

Я не плохой человек. И уж точно не законченная стерва, но почему-то события последних дней сделали меня именно такой. Сама себе противна. Меня тошнит от собственных поступков и слов, сказанных специально. И все уговариваю себя, что все это временно, что скоро этот ужас закончится, но хочу ли я, чтобы моя жизнь возвращалась в прежнее русло?

В животе заурчало от голода. Точно… Я ведь вчера так и не поужинала. Надо выходить. Нельзя допускать, чтобы у них… у него возникла мысль, что я струсила. Только вот ноги почти не слушаются, пока иду по коридору в нашу кухню-гостиную.

Запах кофе и тостов вызывал зверский аппетит, пока я не увидела его.

Александр сидит во главе обеденного стола и спокойно поедает свой омлет, пока мама в непривычной для нее манере кружит вокруг своего молодого человека, пытаясь казаться заботливее, чем она есть на самом деле.

— Доброе утро, — бормочу, плюхнувшись на стул напротив Александра.

Он не поднимает глаз от своей тарелки. Его взгляд прикован к еде. Тотальный игнор.

— Доброе, — отзывается мама, ставя передо мной порцию омлета и чашку кофе.

Она скользит по мне взглядом, задерживается на вчерашней футболке и голых ногах. Ее брови слегка приподнимаются, губы сжимаются в тонкую ниточку неодобрения.

— Ксения, милая, ты, наверное, не заметила, но теперь в нашем доме мужчина…

— Ну почему же, — тянусь пальчиками к кружке, — еще как заметила.

Губы растягиваются в самой наглой ухмылке, как раз в тот момент, когда ледяные серые омуты вонзаются прямо в меня. Каменею от его взгляда. На его лице не единой эмоции. Только холод, который был красноречивее всяких слов.

— Впредь выходи хотя бы в халате, — добавляет мама, нарушая нашу стрельбу глазами.

Саша возвращается к своему завтраку.

Это бесит. Мне хочется видеть его эмоции, хотя бы намек на них. Мне нужно знать, что я не безразлична ему.

— Александр, а как вам спалось? — мой голос звучит сладко-ядовито. — Я вроде слышала какие-то... шумы ночью. То ли мыши, то ли кто-то ходил? Не мешало?

Мама садится за стол между мной и Александром со стаканом воды. Он аккуратно отрезает кусочек омлета, несет ко рту, жует. Не поднимает головы и больше не смотрит на меня. Его молчание громче крика. Словно стена, ледник, через который не пробиться.

— Дочь, ну какие мыши? — с раздражением спрашивает мама, закатив глаза. — И у нас отличная звукоизоляция. Ты, наверное, что-то во сне услышала.

— Это вряд ли, — смотрю на Александра в упор. — Практически не спала этой ночью.

И снова никакой реакции. Он методично уничтожает омлет, словно выполняет сложную техническую задачу. Мои слова о "шумах" и намеки словно прошли сквозь него, как сквозь вакуум. Ни тени смущения, злости, удивления. Ничего.

Это просто невыносимо.

Берусь за вилку и начинаю с дикой скоростью поедать завтрак, вымещая на нем всю злость.

Если так теперь будет проходить каждое мое утро, я свихнусь.

— Я рада, что ты... одумалась. С Глебом, — торопливо добавляет мама. Она стучит ноготками по стеклу бокала, видимо, от нервов. — Это правильный выбор, поверь мне. Он тебя любит, он надежный. Будешь с ним как за каменной стеной.

Сдерживаю себя, чтобы не фыркнуть в ответ.

Каменная стена… Глеб был скорее каменным гробом.

— Надежность – это так скучно, мам. А стены – они ведь не только защищают. Иногда и душат.

— Ксения! — предупредительно тянет она. — Не будь циничной. Ты же умная девочка. Пора взрослеть, принимать взвешенные решения.

— Взвешенные... — повторяю эхом, глядя на Александра.

Он допивает кофе. Его пальцы, сжимавшие чашку, были сильными. такими же, какими были прошлой ночью... До того как все рухнуло.

— Да, мам. Я уже приняла одно очень взвешенное решение. Надеюсь, оно окупится.

Александр ставит пустую чашку на стол. Звук отчетливый, словно финальная точка.

— Мне пора, — он отодвигает стул и встает, обращаясь исключительно к маме. Голос ровный, деловой. — Мне нужно еще заехать домой, переодеться.

— Конечно, дорогой, — она улыбается ему с теплотой, которую я в последний раз видела в детстве. — Хорошего дня.

Александр быстро целует маму в щеку. В этот момент в груди что-то неприятно колет. Уважу взгляд обратно в тарелку, чувствую тошнотворный комок от этой сцены. А ведь они не только в щечку целуются…

Он проходит мимо меня. Не взглянув, не задев, не оставив даже клочка своего внимания. Как мимо стула, стены, пустого места. Дверь в прихожую закрывается за ним с тихим, но окончательным щелчком.

Ощущаю, как мои собственные стены – стены цинизма и показной дерзости вдруг дают трещину. Горечь во рту стала невыносимой. Отодвигаю тарелку, полностью потеряв аппетит.

Глава 17

В кафе пахнет свежемолотым кофе, ванилью и иллюзией нормальной жизни.

Кусая безвкусный для меня маффин, смотрю, как за стеклом по улицам спешат люди, которые совершенно не подозревают о моем личном аду.

Чашка капучино подруги давно остыла. Аня сидит напротив и смотрит на меня широко раскрыв глаза, пытаясь переварить все, что только что услышала.

— И ты просто... включила запись? Прямо во время? Ксюх, ты вообще в своем уме?! — Аня шипит на меня, озираясь, будто боясь, что до нас кому-то есть дело. — Это же... это же чистой воды шантаж! Уголовщина!

— Гарантия, — спокойно поправляю ее, откладывая на тарелку недоеденное пирожное. Мой кофе тоже успел остыть за время моего длинного монолога. — Это сработало. Пятьсот тысяч на счету.

Аня смотрит на меня, как на сумасшедшую. В ее взгляде читается не столько ужас, сколько глубокое недоумение и тревога.

— Пятьсот... — начинает она с придыханием, но резко выдыхает и качает головой. — Ладно, деньги – это деньги. Но Глеб?! Ты приняла его предложение?! Ксюш, ты же его ненавидишь! Ты же говорила, что он…

— Да, говорила, — обрываю подругу на полуслове. — Я много что про него говорила и от своих слов не отказываюсь. Но он не оставил мне выбора.

Анька поджимает губы. Ей явно есть, что еще мне сказать. Например, что я дура и что она изначально твердила мне, что план в клубе – просто ужасен, и что он повлечет за собой последствия. И она собирается это сделать, но, заметив то, как мне самой из последних сил удается не поддаваться панике, замолкает.

— Как ты вообще пережила этот ужин? — она берет в руки остывшую чашку кофе.

Мне становится больно от сочувствия в ее голосе.

Усмехаюсь и перевожу взгляд обратно в окно.

— Это был цирк уродов, а не ужин. Я плевалась ядом. Глеб смотрел на меня, как на купленную вещь, его мамаша – как на невоспитанную выскочку.

Озноб пробежал по коже от воспоминаний. Я надеялась, что если все расскажу подруге, то станет легче, вот только каждое сказанное мною слово только больше бередит душу. Но остановиться почему-то не получается.

— С утра он делал вид, что меня не существует, — комкаю в ладони белую салфетку. — А еще мама нашла его рисунок. Дала совет не позориться, ведь такие, как Александр, никогда не посмотрят на таких, как я.

— Это на каких? — наконец улыбнувшись за долгое время спрашивает Анька. — Молодых с подтянутыми сиськами?

— Типо того, — усмехнувшись отвечаю и выпускаю уже разодранную в клочья салфетку из ладони.

— Твой этот Саша, конечно, страшный бабник и урод.

— Да нет. Он красавчик.

За нашим столиком повисает неуютная тишина.

Как же оказалось сложно в чем-то признаваться. Допиваю залпом свой ледяной кофе, чтобы хоть чем-то занять паузу.

Мне казалось, что, рассказав о своей победе подруге, я, наконец, во всех красках почувствую ее вкус, только все ожидания рассыпались в прах, и все, что я ощущаю – одиночество. Еще сутки назад мы с маминым ухажером находились в одной лодке, а сегодня мне приходится плыть в ней одной.

— Ксюх... — Аня снова смотрит на меня с сожалением и накрывает мою ладонь своей. — Это треш, конечно. Полный. Но ты справишься. Ты же сильная. Деньги есть – значит, можно планировать побег. Найдешь комнату, уйдешь от матери, от Глеба... От всех них. А этот твой Саша... — она морщится. — ...ну его нафиг. Самовлюбленный козел в дорогом костюме. Он того не стоит.

Смотрю на наши переплетенные пальцы и мне нечего сказать в ответ.

Могу ли я сбежать с 500к на счету? Могу, но не буду. Во-первых, этих денег на долго не хватит. Во-вторых, я почему-то чувствую некую ответственность перед Александром. И интерес. Для чего ему моя мама? Как я могу уйти из этого бразильского сериала, не узнав, чем дело закончится?

А еще я хочу еще раз, всего раз почувствовать на себе именно его взгляд. Но не тот холодный и равнодушный, а тот, с которым он смотрел на меня в клубе, а потом на балконе… Не как на пустое место. Не как Глеб - с явным безумием. Как на нечто живое, притягательное, недоступное. Как на свою слабость.

Аня тяжело вздыхает.

— Только этого еще не хватало. Влюбилась в него?

— Не говори ерунды, — выдергиваю свою руку из ее.

В этот момент мой телефон на столе вибрирует. На экране отражается – Глеб.

Оцепенение сковывает на доли секунды. Поднимаю взгляд на подругу.

— Не бери, — говорит она ровно.

Закатываю глаза. А толку то не брать? Он словно назойливая муха и так просто не отстанет.

Сглатываю комок в горле и нажимаю «Ответить».

— Алло?

— Здравствуй, — голос Глеба медовый, но под этой сладостью чувствуется стальная струна. — Я уже соскучился по своей невесте. — Он делает паузу, будто ожидая ответной любезности. Ее не последовало. — И хочу тебя видеть сегодня. Вечером. Познакомлю со своим другом. Встречаемся в "Белла Лунга" в восемь. Ты присоединишься.

Глава 18

"Белла Лунга" встречает меня волной теплого воздуха, пропитанного ароматами дорогих духов, жареного трюфеля и легкой музыкой. Хрустальные люстры отбрасывают мягкие блики на белоснежные скатерти, серебряные приборы и лица гостей.

Вхожу с видом ледяной статуи – спокойной, собранной, с безупречным макияжем, скрывающим бурю внутри. Я просто немного подыграю одному безумно влюбленному в меня чудаку. Что плохого может случиться? Если, конечно, исключить несварение кишечника, как побочный эффект, от назойливого внимания.

Глеб встречает меня внутри у входа. Его глаза горят неприкрытым восторгом, который ни на грамм не греет мое черствое сердце.

— Ты просто неотразима, — шепчет он, беря мою руку в свою и оставляя на тыльной стороне ладони влажный поцелуй. — Моя королева.

Меня слегка передергивает от такого обращения. Хотя это красиво, изысканно, нежно. Но почему-то по душе больше приходится простая «девочка» произнесенное с хрипотцой одним блондином, что старше меня в два раза.

Пока Глеб ведет нас в глубь ресторана, его рука на пояснице кажется невероятно тяжелой.

За столиком у окна нас уже ждала пара: Руслан, с загорелым, открытым лицом и легкой небритостью, и его девушка - Лера, с яркими, любопытными глазами и браслетами, звенящими при каждом движении.

— Ребята только вчера прилетели с Мальдив, представляешь? — продолжает Глеб, пока между нами повисла неловкая пауза. — Расскажите Ксю историю про ту обезьянку!

Руслан закатывает глаза и бубнит:

— Никогда больше не пойду в зоопарк.

Вечер тек, как густой, сладкий сироп. И все, на огромное удивление, было весьма неплохо. Еда изысканная, вино – дорогое и сладкое.

По правде говоря, я готовилась к худшему… Но на деле, я даже смогла расслабиться и, попивая вино, с искренним удовольствием слушала бесконечные истории ребят.

Руслан увлеченно рассказывал о дайвинге с акулами. Лера смеялась, показывая фотографии бирюзовых лагун. Глеб – само воплощение галантности: вовремя подливал вино, а большего от него и не требовалось. Только вот его пальцы то и дело стали чаще касаться моей руки, плеча, будто проверяя границы дозволенного.

Под аккомпанемент общего смеха за столом он вдруг закидывает одну руку на спинку моего стула и наклоняется ниже.

— Я рад, что ты одумалась, — шепчет так, что ребята, которыйм увлеклись общими воспоминаниями о поездке, нас не слышат. — Ты такая красивая сегодня, — костяшками пальцев он проходится по моему голому плечу. — Может, после ресторана поедем куда-нибудь? Вдвоем?

Стряхиваю его пальцы со своего плеча.

— Прости, — натягиваю улыбку, — не получится. У меня уже есть планы.

Глеб поджимает губы и снова садится ровно. Я выдыхаю и с ужасом понимаю, что однажды он настоит на своем.

Внутри все сжимается в тугой, болезненный комок. Я играю свою роль безупречно, но каждая клеточка тела кричит о протесте. Особенно, когда мимо меня проносится знакомый до спазма в сердце шлейф мужского парфюма.

Глазами скольжу по залу без единой надежды, но очень быстро буквально врезаюсь в знакомый профиль.

Александр.

Он стоит у барной стойки и о чем-то разговаривает с хостес. Деловито, спокойно… В свежем, идеальном темном костюме.

Неужели это один из его ресторанов?

Найдя телефон в сумочке, пытаюсь незаметно для Глеба вбить в поисковую строку свой запрос.

Сердце в груди пропускает удар, когда моя догадка подтверждается.

Почему? Почему именно здесь мы оказались сегодня? Знал ли Глеб, кто владелец этого места? Или же это все чистая случайность?

Уточнять я не решаюсь. Вдруг Глеб от этого начнет нервничать и все его собственнические черты снова вырвутся наружу.

Мое настроение, и без того висящее на волоске, рухнуло в бездну. Вино внезапно стало отдавать горечью.

Александр не смотрит в мою сторону, не замечает. И не должен, но … Отчего так противно, до боли по ребрам скребут кошки?

Уже не слежу за беседой ребят, лишь изредка вкидываю какие-то фразы. Глеб обновляет мой бокал вина. Выпиваю его быстро, практически залпом.

И тут что-то идет не так.

Глава 19

Сначала это ощущается едва уловимо: легкое головокружение, как от резкого подъема. Следом – странное тепло, разливающееся от низа живота к конечностям. Сердце вдруг забилось чаще. Смотрю на свои руки и вижу, как их охватил легкий тремор. Пытаюсь глубоко вдохнуть, но воздух словно загустел.

— ...и потом этот попугай просто утащил... Ксения? — слышу звонкий голос Леры, как через закрытую дверь. — Ты как? — она смотрит на меня с легким беспокойством.

А я не понимаю, как я. Я даже не могу сказать, что именно со мной.

— Все... все хорошо, — растягиваю губы в вежливой улыбке. Я же должна быть идеальной для друзей Глеба. — Просто душновато. Извините, мне надо... в уборную.

Стараюсь двигаться плавно, даже несмотря на то, что мир слегка качается. Неужели я так много выпила?

Дорога до уборной кажется бесконечной.

Тепло по венам сменяется жаром. Сердце колотится уже не просто часто, а бешено, готовое в любой момент вырваться. Кровь гудит в висках. Во рту пересохло, а на коже проступает испарина.

Хватаюсь за белоснежную раковину, включаю холодную воду и, наплевав на макияж, умываюсь. Это охлаждает и дарит облегчение лишь на доли секунды. Смотрю на свое отражение в зеркале, и потекшая тушь меня смущает меньше всего: щеки пылают от румянца, глаза слишком блестящие, зрачки широкие, темные.

Что со мной? Паника, острая и липкая, сжимает горло.

Это какое-то недомогание. Что-то физическое, знакомое. Как тогда в клубе, в моей спальне… Только в сотни раз сильнее.

Переступаю с ноги на ногу и чувствую, как белье между бедер становится влажным.

Дверь тихо открывается. В отражении возникает Глеб.

— Ксю, ты как? — он входит так естественно, будто это его личная территория, а не женский туалет. Несмотря на свой вопрос, в нем не слышится ни капли переживания.

— Мне что-то… нехорошо, — все тело начинает ломать изнутри, оно требует что-то.

— Я волнуюсь, — он подходит сзади, кладет ладонь на мое плечо и медленно ведет вниз.

Прикрываю глаза, ощущая себя немного легче.

Странно, его прикосновения, обычно вызывающие омерзения, теперь приятно греют.

По спине пробегают мурашки. Не от страха, а от какого-то извращенного возбуждения.

Разворачиваюсь к нему лицом. Взгляд падает на его шею, на ключицы, что слегка просматриваются через расстёгнутый ворот. На широкие грудные мышцы. Следом на пухлые губы. Интересно, они действительно на ощупь такие же мягкие, как на вид?

Мысль – чуждая, навязчивая.

— Я думаю, тебе лучше уйти, — шепчу, в голосе нет прежней силы, только хрип и странная слабость.

— Не могу оставить тебя одну, когда тебе плохо, — он проводит костяшками пальцев по моей щеке.

Не отстраняюсь. А только лишь снова прикрываю глаза от этой ласки и чуть ли не стону в голос. Горячее дыхание обжигает лицо.

У него всегда был такой притягательный парфюм?

Глеб становится очевидно ближе, его тепло окутывает, словно мягкий плед. Становится легче, даже несмотря на спазм между ног.

Мое тело откликалось на эти прикосновение против воли разума, который кричал о помощи. Так не должно быть так, это все ненормально…

Открываю глаза. Все почти размыто, но его губы… Они так близко, что без труда ощущаю нотки миндаля — коньяк, который он пил за ужином.

Сквозь нарастающий вязкий туман и предательское, неоткуда взявшееся возбуждение прорываются остатки сознания.

— Ты что! — резко толкаю Глеба в грудь, и тот от неожиданности отступает от меня на несколько шагов назад. Тело тут же начинает ломать без его тепла. И мой ад возобновляется. — Ты мне что-то подмешал, сволочь?!

Вопрос повисает в воздухе, острый, как бритва.

Вместо слов, вместо оправданий Глеб действует. Одна его рука ложиться на мой затылок, вторая обвивается вокруг талии. Не успеваю среагировать, прежде чем его губы грубо, властно прижимаются к моим.

Глава 20

Мир сужается до влажного жара его губ, до тяжелого, сладковатого запаха его дыхания, до оглушительного гула в собственных висках. На миг сознание, порабощённое химической реакцией, уплывает. Тело, преданное и обманутое, отзывается на грубый поцелуй ответной волной жара, дрожью, против которой я просто бессильна.

Это эйфория яда. Сладкое и липкое удушье.

— Я так давно этого ждал, — его шепот прямо в мои губы звучит как явное торжество.

И эти слова, как ледяная игла, вонзаются в сознание.

Ждал. Все было спланировано. Рассчитано. Это не было порывом.

Действительность ударяет с такой силой, что на мгновение пересиливает химический пожар в крови. Всего мгновение, но этого достаточно.

Пощечина звучит резко, громко в тишине уборной. Ладонь вспыхивает болью, но это почти не ощущается на фоне общей ломки.

— Убери от меня свои руки! — голос срывается на хриплый, надрывный шепот.

Глеб работает челюстью и потирает горящую от удара щеку.

Я отталкиваю его из последних сил, отшатнувшись к раковине. Мраморный край впивается в спину ледяным холодом, контрастируя с адским пламенем под кожей. Мне так физически больно… Тело разрывается на части: одна требует подчиниться, другая – сгорает от стыда и ярости.

— Глеб, зачем?

Его выражение лица не меняется. Лишь в глазах, таких спокойных и уверенных, вспыхивает стальной огонек, который пугает до чертиков.

— Да потому что я устал, — его голос звучит ровно, без тени раскаяния. — Устал делать для тебя все и ничего не получать взамен. Устал ждать, когда ты, наконец-то, ответишь мне взаимностью. А после случая на балконе... — он делает паузу, и его взгляд скользит по мне с откровенным, хищным любопытством, — я понял, что желаемого можно добиться и другими способами. Более... прямыми.

— И ты ничего лучшего не придумал, чем подмешать мне какой-то... возбудитель? — слова давят горло, каждое обжигает, как кислота.

Смотрю на него и пытаясь найти в его чертах хоть каплю человечности, хоть искру стыда. Но не могу… Я просто не узнаю в этом парне прежнего Глеба.

Он молчит, и это молчание страшнее любых оправданий. Его взгляд, тяжелый, возбужденный, блуждает по моему лицу, по сведенным от напряжения плечам, по сжатым бедрам, смакуя мою беспомощность. Глеб делает шаг вперед, и его рука снова потянется ко мне. Медленно, неумолимо, как удав.

— Не стоит сопротивляться. Иначе тебе будет только больнее. Я помогу, — он произносит это с искренней убежденностью и верой в свои слова, и это пугает.

— Не смей ко мне прикасаться! — вырывается из меня уже не крик, а хриплый, отчаянный вопль загнанного зверя.

Бросаюсь к выходу, но тело, непослушное и ватное, едва слушается. Налетаю на дверь, и мне требуется несколько секунд, чтобы справиться с ручкой, прежде чем вываливаюсь в коридор.

— Ксения! Кроме меня тебе никто не поможет! — его голос преследует, эхом раскатываясь по-тихому, пустому коридору.

Глеб даже не бежит за мной. Знает, что у меня ничего не получится…

Перед глазами все плывет и мелькает. Стены сходятся и расходятся, узор на ковре колыхается, ноги путаются, подкашиваясь. Спотыкаюсь и хватаюсь за стену, чувствуя, как по спине струится ледяной пот, а внутри полыхает адское пламя. Еще шаг. Еще. Сердце колотится так, будто собирается выпрыгнуть и оставить меня здесь одну. Дыхание частое, но в легких все равно не хватает кислорода.

Чувствую, как почва уходит из-под ног. Но вместо пола меня встречают чьи-то крепкие, уверенные руки. Мужские руки. Они подхватывают меня, как куклу.

Запрокидываю голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Сквозь пелену слез и химического тумана проступает знакомое лицо. Шокированное. Нахмуренное. С холодными серыми глазами, в которых читается недоумение, тревога и... что-то еще.

Александр.

— Помоги, — шепчу беззвучно, лишь губами, уже не надеясь, что он услышит.

Его лицо становится жестким, собранным. Он легко подхватывает меня на руки и прижимает к себе. Его запах – чистый, прохладный на миг перебивает аромат Глеба не мне, а от прикосновения горячих пальцев к коже, хочется застонать в голос. Александр разворачивается и быстрыми, решительными шагами несет меня куда-то по коридору, открывает дверь в строгий, минималистичный кабинет. Мы заходим.

Он бережно опускает меня на кожаный диван. Я тут же сжимаюсь в комок, впиваясь пальцами в собственные бедра, пытаясь физически сдержать невыносимое, унизительное возбуждение, которое разрывало меня изнутри.

Александр стоит прямо надо мной. В его позе нет ни жалости, ни слащавой заботы. Есть только концентрация.

— Что с тобой? — его голос низкий, резкий, без эмоций.

— Глеб... — сглатываю комок в горле, заставляя себя говорить, ненавидя каждое произносимое слово. — ...мне что-то подмешал. Какой-то возбудитель.

В серых глазах что-то мелькает – стремительная, как вспышка, тень чего-то темного и опасного. Он смотрит на меня, на мое сведенное судорогой тело, на губы, прикушенные до крови, на часто вздымающуюся грудь и острые соски, заметные даже через платье. Его собственные пальцы сжимаются в кулаки.

Глава 21

Холод кафельной плитки проникает сквозь тонкую ткань мужской футболки, которую мне дал Александр, но он не мог погасить тот адский жар, что пылал под кожей. Он был глубже, настырнее, и холодный душ, который я принимала уже в третий раз, приносит лишь кратковременное, обманчивое облегчение. Стоило воде остановиться, как волна огненного зуда накатывала с новой силой, заставляя сжиматься на холодном полу ванной, дрожа от чувств – животного возбуждения и всепоглощающего стыда.

Когда же это прекратится…

Я даже пробовала вызвать у себя рвотный рефлекс, чтобы избавить свой организм от этой дряни, но она уже давно попала в кровь.

Слышу, как в квартире что-то скрипнуло, потом тихие, но уверенные шаги по коридору. Замираю, затаив дыхание, словно пойманный на месте преступления ребенок.

— Ксения? — его голос звучит за дверью, низкий, сонный, но подобный маленькому разряду молнии. Стеклянная панель двери затемнилась от мужской фигуры. — С тобой все в порядке?

Этого голоса… Этого бархатного тембра, пропитанного ночной хрипотцой, мне не хватало больше всего. Он тут же стал вызывать в моем воспаленном сознании дикие, яркие, постыдные образы.

Прикусываю нижнюю губу до боли, пытаясь подавить стон.

— Я не уверена… — собственный голос звучит сипло.

— Можешь открыть дверь?

— Нет! — Ответ вырывается мгновенно, отчаянно. — Не хочу, чтобы ты меня такой видел.

Сквозь дверь донесся тихий вздох.

Представляю, как он стоит по ту сторону – высокий, со слегка взлохмаченными после сна волосами. Интересно, он одет? Его образ… сильного, собранного мужчины распалял еще больше.

Между ног влажно, горячо. А состояние такое, что еще немного и потеряю сознание.

— Тебе больно? — спрашивает Александр неожиданно мягко.

— Моя кожа горит, — шепчу, прижимаясь лбом к прохладному стеклу двери. — И этот… спазм. Мне кажется, я уже начинаю сходить с ума.

Молчание за дверью затягивается. Слышу его ровное, чуть учащенное дыхание. Пытаюсь подстроить под него свое.

— Может быть, не стоит сопротивляться, — наконец произносит он, и каждое слово дается ему с огромным трудом, сквозь фильтр неловкости и вымученной, никому не нужной сейчас, деликатности. — Может, тебе стоит поддаться и как-то… удовлетворить себя? Облегчить состояние.

Острый гнев вспыхивает во мне моментально.

— А ты думал, я не пробовала? — зло срывается с моих губ. — Но мой организм словно чувствует, что это все фальшивка! Я не могу сосредоточиться, не могу… — Голос переходит на отчаянный шепот, но все же с привкусом яда. — Если ты такой умный, может, сам мне поможешь?

Вопрос повисает в воздухе, тяжелый, наглый, пропитанный стыдом и безумной, искривленной надеждой.

Какая же я дура…

Жду, что Александр взорвется, хлопнет дверью, уйдет.

Но вместо этого раздается его голос, тихий, хриплый и неумолимо твердый.

— Ты забыла, девочка. Я говорил, что больше не притронусь к тебе.

Слова обжигают, как удар хлыста.

Тихо скулю от досады и боли.

А на что я рассчитывала? Сама виновата. Сама этого добилась.

Понимаю, что полностью заслужила этот холодный отпор. Мне еще крупно повезло, что он не оставил меня там, в ресторане. Кто знает, в чьи еще руки я могла попасть…

Слезы катятся по щекам, смешиваясь с еще невысохшими после душа каплями воды на коже.

— Я понимаю, это сложно, — его голос снова прозвучал, уже без прежней жесткости, снова с примесью той странной, ранящей нежности. — Но попробуй. Представь, что ты в другом месте. Представь… кого-нибудь.

Я не хочу никого представлять. Мне все противны. Кроме него… Его голос. Только его голос уже приносит облегчение.

— Саш? — зову почти неслышно. — Ты не мог бы… просто поговорить со мной?

Пауза за дверью становится почти осязаемой. Слышу, как он переводит дыхание. Мое сердце бешено заколотилось, ожидая отказа, насмешки, конца. Чего угодно, но только не…

— Закрой глаза, — вдруг говорит он, и его команда звучит не как приказ, а как спасение. — Опиши, что ты чувствуешь.

Послушно опускаю веки, прислоняясь горячим лбом к прохладной двери.

— Слишком много всего. Мне стыдно. Мне больно и приятно одновременно, но я не хочу это ощущать… Это чужое, навязанное…

— Расслабься, — шепот настолько тихий, что мне кажется, что чувствую его дыхание на своей щеке сквозь стекло. — Не сопротивляйся больше. Не сдерживайся.

Моя рука, дрожа, скользит вниз по животу, к влажной, пылающей ластовице шелкового белья.

Провожу вдоль половых губ, четко ощущая их очертания через трусики. Черт, как же мокро.

Первое прикосновение к перевозбужденному клитору заставляет всхлипнуть. Прикрываю рот ладонью, пытаясь заглушить звук.

— Не сдерживайся, — повторяет Александр, и в его голосе впервые проскальзывает хриплая, сдавленная нота. — Все нормально. Я хочу тебя слышать.

Глава 22

Солнечный свет, похоже, издевается надо мной, заливая пустую, безупречно чистую квартиру Александра, подчеркивая каждый угол, где его не было.

Я проснулась одна на широкой двухспальной кровати. В гостиной на диване, где ночевал Александр, самого хозяина не оказалось. Лишь сложенное аккуратной стопочкой постельное белье.

На кухонном островке, прислоненный к дорогой кофемашине, лежал обычный листок бумаги. Коротко, без личных обращений, сухо: «Ключ оставь в почтовом ящике. А.»

Щемящее чувство пустоты и стыда сжимает сердце.

Я выполнила просьбу, бросив ключ в железную щель.

Неделя пролетела в тягучем мареве. Дни были похожи друг на друга. И самым изощренным наказанием оказались вечера, когда мама возвращалась домой. Она буквально светилась изнутри. В ее руках почти всегда были цветы – то изысканные ирисы, то пышные, пахнущие летом пионы. Она напевала что-то себе под нос, ее глаза блестели, а на губах играла та самая, счастливая, глупая улыбка, которую я невольно стала ненавидеть больше всего на свете.

Ревность – зеленая, едкая стала пожирать изнутри. Я наблюдала за матерью украдкой, сжимая кулаки, чувствуя, как по щекам сами собой катятся горячие, злые слезы. Александр дарил ей цветы. Водил ее в рестораны. Делал ее счастливой.

А я была и остаюсь лишь его грязным, постыдным секретом, ошибкой, которую старательно замалчивали.

Однажды мама не пришла ночевать совсем. Я металась по пустой квартире, представляя самое худшее, а потом – самое очевидное и от этого еще более невыносимое. Я провалилась в сон под утро, вся в слезах, уткнувшись лицом в подушку.

Но сегодня все иначе.

Вернувшись домой, замираю в прихожей, услышав приглушенные голоса из гостиной. Мамин – взволнованный, и его – низкий, напряженный. Они говорили так тихо, так таинственно, что мое сердце невольно начинает колотиться быстрее. Затаиваю дыхание и прислушиваюсь.

— Это все, что удалось нарыть за два месяца? — голос Александра звучит сдавленно, будто сквозь стиснутые зубы. В нем слышится раздражение, граничащее с отчаянием.

— Увы. Его словно и не было. Нигде не засветился, — отвечает на выдохе мама, и в ее тоне проскальзывает та же тревога.

— Ты же не думаешь, что это вправду был… я? — он почти прорычал последнее слово.

— Я переживаю не меньше твоего, Саш. Это и меня касается, — она старается говорить мягко, успокаивающе.

Следует пауза, а затем – тихий, примиряющий звук поцелуя.

Меня сейчас стошнит…

— Прости. Я не хотел на тебя срываться.

— Я все понимаю, — шепот матери становится еще тише, еще интимнее.

Я больше этого не вынесу…

С силой захлопываю входную дверью, давая знать о своем присутствии, и швыряю кроссовки в сторону.

— Всем привет, — бросаю, заходя в гостиную.

— О, доченька! — восклицает мама со слишком яркой, неестественной улыбкой на лице. — А мы как раз собрались уходить. Закажешь себе что-нибудь на ужин?

— Конечно.

Пытаюсь смотреть на что угодно, а взгляд то и дело мечется к Александру, который стоит в стороне на манер ледяной статуи.

Мама скрывается в спальне переодеваться. С ее уходом в гостиной повисает тяжелое, густое молчание.

Это идеальный момент с ним поговорить… Кто знает, когда выпадет другой шанс. Но все заготовленные заранее слова застревают в горле комом.

— Передай маме, что я подожду ее в машине, — бросает Александр через плечо и направляется к выходу.

— Ты давно к нам не заходил, — выпаливаю резко, отчего собственный голос кажется писклявым и жалким.

Он останавливается и медленно оборачивается. Его взгляд пустой.

— А должен был? — спрашивает Александр безразлично.

— Я… я хотела поговорить с тобой, — сглатываю, чувствуя, как щеки пылают огнем. — Думаю, я должна сказать спасибо. За то, что ты для меня сделал тогда. И… извиниться.

Александр молча изучает меня. Это пытка… Казалось, за этой маской безразличия что-то дрогнуло. Он делает шаг. Потом еще один. Внезапно он оказывается прямо передо мной, слишком близко, нарушая все границы. Инстинктивно отступаю, пока лопатками не касаюсь прохладной стены.

Дальше бежать некуда.

Он поднимает руку и опирается ладонью в стену позади меня, нависая надо мной всей своей высокой, подавляющей фигурой. Аромат свежесваренного кофе приятно бьет в нос.

— Если ты думаешь, что тот случай что-то изменит в наших отношениях, то ты жестоко ошибаешься, девочка, — шипит он так тихо, что я едва расслышала.

— Ты бы не стал помогать мне просто так! — пытаюсь говорить спокойно, но голос срывается, пока пытаюсь найти в ледяном взгляде напротив хоть искру того человека, что был со мной за той дверью. — Если бы ничего ко мне не чувствовал!

— Говори тише, — резко обрывает он, его лицо искажается гримасой гнева. — Я помог тебе, потому что так поступил бы любой порядочный мужчина на моем месте.

Глава 23

Чтобы не сойти с ума в пустой квартире, я позвала к себе свою личную службу спасения. И вот уже через полчаса на пороге стоит Аня с пиццей и двумя банками колы – классический набор для поднятия настроения.

Но даже пицца и присутствие лучшей подруги не смогли меня отвлечь. К сожалению. Анька включила фильм, но в сюжет мне так и не удалось вникнуть. Вижу лишь часто мелькающие картинки, кадры, лица актеров и не больше. Кола горчит, а пицца на вкус как резина.

Вдруг Аня выключает телек. Неужели фильм закончился?

— Ну, давай, рассказывай, — требует она, поворачиваясь ко мне лицом. — Твою грустную мину я больше не выдержу. Что опять случилось?

Молчу, сжимая и разжимая угол подушки в своих руках. Аня терпеливо ждет и от ее напора плотину прорывает.

— Я просто не понимаю! — собственный голос срывается на крик, полный слез и самобичевания. — Что у меня за суперспособность такая – делать все только хуже? Я один сплошной несчастный случай!

— Опять с маман поругалась? – спрашивает она аккуратно, пододвигаясь ко мне рядом на диване.

— Нет! С Сашей! Я хотела… поблагодарить его. Ну, за то, что не кинул меня тогда. А в итоге нагрубила, нахамила, как последняя… Я сама себя ненавижу за это!

— Ну ты даешь. Слушай, да забей ты на него. Он не воспользовался твоим состоянием, это, конечно, жирный плюс ему в карму. Сделал тебе приятно… думаю, он сам получил от этого кайф. Пора забыть уже этот цирк и двигаться дальше.

— Не могу я забыть! — несчастная декоративная подушка летит в сторону на пол. — Не могу…

— Ты только зря себе мозг выносишь. Вся на нервах, взвинченная, как струна…

— Да еще и задержка, — откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза.

В комнате повисает оглушительная тишина.

— Что? — голос Ани звучит почти безжизненно.

— Месячных нет. Уже пять дней, — шепчу, не открывая глаз.

— Сиди. Я скоро вернусь! — Аня срывается с дивана с энергией торнадо.

В прихожей слышится недолгая возня, звук открывающейся и захлопывающейся двери.

Чего это она так?

Не проходит и десяти минут, как подруга возвращается с маленьким бумажным пакетиком в руках. Она молча что-то вынула из него и протянула мне коробочку.

Тест на беременность.

— Я не буду этого делать, — мотаю головой и обнимаю себя руками, понимая, что начинаю дрожать всем телом.

— А чего ты боишься? — мягко, но настойчиво спрашивает Аня, опускаясь рядом со мной.

— Он… он не может быть положительным… Это невозможно… — уголки губ дергаются в нервной ухмылке, а сама не могу отвести взгляд от прямоугольной цветной коробочки. — У нас было только один раз. Я не могла забеременеть.

— Давай вместе в этом убедимся, — Аня кладет мне тест на колено. — Иди. Я здесь.

Будто во сне беру коробку и иду в ванную. Пальцы плохо слушаются. С психом разрываю упаковку. Мир сужается до пластиковой полоски, до инструкции с идиотскими картинками.

Я делаю все, как было написано, и опускаюсь на крышку унитаза, уставившись на маленькое окошко, в котором должен был появится ответ.

Секунды тянутся, как часы. Сердце колотится где-то в горле.

И тут я вижу это...

Сначала одна, контрольная полоска – яркая, уверенная. А потом… потом вторая. Сначала бледная, едва заметная, но с каждой секундой набирающая цвет, становящаяся все более четкой, более явной.

— Ну что там? — доносится из-за двери голос Ани, полный тревоги и нетерпения.

Не верю...

Не могу издать ни звука. Я просто сижу и смотрю на две ровные, яркие, беспощадные полоски, которые перечеркивали всю мою жизнь, все планы, все страхи.

В ушах стоит оглушительный звон.

Глава 24

Два дня. Сорок восемь часов. Они тянутся, омерзительно медленно, что это сводит с ума, заставляя сознание выть раненым, испуганным зверем.

Хожу по квартире, как призрак, не находя себе места.

Каждая мысль бьется о стену одного и того же неразрешимого вопроса: Что делать? Эти два слова отдаются в висках навязчивым, мучительным стуком.

Восемнадцать лет. Беременность. И от кого? От мужчины, который ненавидит меня. От мужчины моей матери. От мужчины, который теперь даже не берет от меня трубку…

Единственным спасением была Аня. Только с ней я могу позволить себе расплакаться, выслушиваю не слова осуждения, а тихое: «Все будет хорошо, мы что-нибудь придумаем». Но даже ее поддержки оказалось недостаточно.

И вот наступил день, которого я ждала с таким же ужасом, как и с надеждой – день рождения матери.

Зал в ресторане сияет хрустальными люстрами и начищенными до блеска столовыми приборами. Воздух гудит от смеха, звона бокалов и светской болтовни. Здесь были все: ее коллеги с работы, семья Глеба в полном составе.

Он сам продолжал отыгрывать свою роль и даже без моего участия представлялся всем моим женихом.

Плевать. С этим разберусь потом.

Глаза беспокойно мечутся по залу, выискивая один-единственный силуэт. Тело напряжено до дрожи. Ладони влажные, и я то и дело вытираю их о дорогую ткань платья.

Он должен прийти. Он должен.

Мне нужно сказать ему. Смотреть ему в глаза, когда он узнает. Видеть его реакцию. Быть может, в ней будет хоть капля чего-то человеческого, а не та ледяной ненависть, что была в наших последних разговорах.

Сердце падает с крутого обрыва вниз, когда Александр входит в зал, как всегда, уверенно, неспешно. В его руках огромный, роскошный букет, затмевающий все остальные. Он направляется прямиком к маме. При всех. С улыбкой, которая кажется театральной и фальшивой, он вручает букет и целует ее в щеку.

Всю эту приторную картинку вдруг затмевает встревоженное лицо Глеба.

— Ксюш, поговорим? — его голос снова медовый, словно это совсем не он подсыпал мне какую-то гадость.

— Нам не о чем разговаривать, — отрезаю резко, продолжая наблюдать за тем, как мама знакомит Александра со всеми гостями, как его рука лежит на ее пояснице.

— Я так не считаю. Я признаю, сглупил тогда, — настаивает Глеб, пытаясь поймать мой взгляд.

Мне хотелось закричать изо всех сил, чтобы он оставил меня в покое, что его «глупость» – ничто по сравнению с тем адом, что творится у меня внутри. Но я лишь посильнее сжимаю до скипа зубы.

— Слушай, если ты пытаешься извиниться, можешь не беспокоиться. Я продолжу играть на публике твою невесту, — бросаю ледяным тоном и, увидев, что Александр направляется к выходу из зала, резко разворачиваюсь и иду за ним, оставив Глеба в растерянном недоумении.

Сердце колотится так, будто хочет выпрыгнуть из груди.

— Саш, — мой голос звучит сдавленно, взволнованно, но это действует, и я останавливаю его в небольшом коридорчике около банкетного помещения. — Нам нужно поговорить.

Александр медленно оборачивается. Его взгляд скользит по мне сверху вниз, холодный, оценивающий, без тени тепла.

— Заготовила парочку новых оскорблений? — спрашивает с легкой, язвительной усмешкой.

— Нет, все не так, — в горле встал ком. Снова. Глаза наполняются слезами, которые отчаянно пытаюсь сдержать.

Я такая дура! Я столько натворила и думала, что смогу со всем справиться, но нет. Оказывается, я, словно маленький ребенок, еще нуждаюсь в опеке, заботе и защиты, которой мне не у кого попросить…

— Ну, в чем дело? — Александр нетерпеливо посматривает на часы, явно желая поскорее покончить с этим разговором.

— Понимаешь, я… — слова застревают, губы отказывают повиноваться, образуя беззвучный шепот. Я беременна. Эти два слова оказались самыми страшными на свете.

В этот момент из зала доносится звон ножа о бокал. Все стихло. И затем голос матери, счастливый и торжественный:

— Дорогие гости! Первый тост произнесет самый близкий для меня человек, мой мужчина – Александр!

Раздаются аплодисменты. Все взоры обращаются к нам, стоящим в проеме. Александр бросает на меня быстрый, ничего не значащий взгляд.

— Давай потом, — отрезает он коротко и, не дожидаясь ответа, уверенной походкой направляется к столу.

Прислоняюсь к дверному косяку, чувствуя, как подкашиваются ноги. Александр подходит к моей сияющей матери, обнимает ее за талию, берет бокал. Он говорит тост… Говорит о том, какая она замечательная, сильная, красивая. О том, что таких женщин он ранее не встречал.

Каждое слово бьет меня по лицу, как пощечина. Вся его речь - неправда. Ложь, сладкая и отравленная.

Сжимаю ладони в кулаки.

Александр делает паузу. Он отпустил маму, сделал шаг назад. И затем, на глазах у всех замерших в ожидании гостей, он опускается на одно колено.

Мир для меня сужается до маленькой точки. Звуки пропали, сменившись оглушительным звоном в ушах.