Учебные хлопоты сударыни-попаданки

Пролог. Ч.1

Родионовский институт благородных девиц, Казань, Казанская губерния, 1890 г.

——————————————

Процессия учениц двигалась через двор к маленькой часовне на утреннюю молитву. Шли, как полагается, попарно. Впереди всех вышагивала классная дама — мадам Дюпон. По-русски она говорила с большим трудом, но, казалось, не придавала этому никакого значения и всегда командовала громко, чтобы её слышали все воспитанницы без исключения:

— Vite, vite, быстрее, s’il vous plaît! Головы haut, вверх, не сутулить! О, mon Dieu, что за désordre, порядок держать, mesdemoiselles!

Анна шла во втором ряду вместе с Анастасией Черкасовой — единственной девочкой из всего класса, кто относился к Анне с добротой и участием. И то с большой осторожностью, чтобы не попортить отношения с другими воспитанницами. Насте не хотелось потерять и без того зыбкую репутацию, с таким трудом отвоёванную в их маленьком обществе. Быть бесприданницей — сама по себе участь незавидная, а вдобавок дружить с такой же бесприданницей это уже, простите, mauvais ton*.

Анна Сергеевна Некрасова как раз и была бесприданницей. Дворянка без титула и будущего, отец её совсем разорился на убыточных акциях, потерял почти всё и с трудом оплачивал обучение дочери — бывает ли ещё хуже? Вряд ли. Но Анна старалась не роптать и не вешать нос, училась прилежно и каждое утро просила Боженьку дать здоровья папеньке, Сергею Степановичу Некрасову, дабы жил долгие лета и не отчаивался. Кроме него, у Аннушки почти никого и не осталось. Разве что родная тётка, отцова сестра, Юлия Степановна — вдовая и тоже давно бедствующая. Папенька заботился также и о ней — добрая душа.

Так что Анна старалась изо всех сил. И старания её не прошли даром. Особенно в части неприязни со стороны некоторых девиц. Взять хотя бы Варю Голицыну и Катерину Ростовцеву — уж им-то Анечка точно поперёк горла давно встала, точно рыбная кость. Ни минуты не проходило, чтобы обе богатые наследницы знатных родов не начинали шушукаться за спиной у Некрасовой.

Вот и сейчас, идя в самом конце процессии, благородные девицы зашептали о своём:

— Слыхала, как Сова вчера нашу Анечку восхваляла? В пример ставила, красовала и так, и эдак… — прошипела Варюша.

— Слыхала-слыхала. Все слыхали, — подтвердила Катенька. — Уж на что много чести бесприданнице. А всё за что, позвольте спросить? За стишки какие-то…

Совой ученицы прозвали Лидию Матвеевну Ковалёву — преподавательницу литературы. Вчера Аннушка решила выслужиться перед ней и представила на суд классу стихи самого Пушкина в переводе на немецкий. Лидия Матвеевна пришла в такой восторг, что до конца урока только и было слышно, что об Анне Сергеевне. Ну, сами посудите, кому такое понравится?

— Ничего-ничего, — фыркнула Варечка, — посмотрим, какими стишками она запоёт, когда проснётся с тараканом на лбу.

— С тараканом?.. — изумилась Катерина, в который раз поражаясь храбрости подруги. — Натуральным тараканом?..

— Натуральным, — ехидно подтвердила Голицына. — Я у сторожки видала одного. Изловим и…

— Кто там шептать?! — оборвала мадам Дюпон, оборачиваясь. Подруги резко притихли и опустили глаза долу. — C’est inadmissible! Молчать, я сказаль! На молитва идем, святой момент, aucun rire, никакого смеха! Marchons, идем, идем!

Анна глубоко вдохнула. Она догадывалась, о чём могла вестись речь — не первый год училась она в этом классе. До выпуска оставался последний год. Ещё немного, и она покинет стены института, а там уж и работу какую-нибудь найдёт, и папеньке помогать сможет, и всё у них наладится, обязательно. Она ведь так усердно молится, а Боженька всё слышит, Боженька её не оставит.

Процессия добралась до часовни, и наступил священный, почти интимный момент — каждая воспитанница погрузилась в свои мысли. Шестнадцать пар глаз синхронно закрылись, шестнадцать девичьих уст зашептали божье слово. Анна всей душой отдавалась действу. Она верила, чисто и искренне, что счастье её не за горами.

После молитвы воспитанницы отправились на завтрак. Кормили в Родионовском институте скромно, даже скудно — даже в трапезах ощущалась строгость, которой здесь придерживались во всём.

За общим столом воцарилось полное безмолвие. Даже Голицына и Ростовцева притихли, лишь изредка бросали косые опасные взгляды на Анну. Она старалась не обращать внимания. Её выдержке можно было бы позавидовать, хотя на деле она вызывала ещё больше раздражения. Варечка и Катенька прямо-таки мечтали однажды вывести Некрасову из себя — дабы показала она истинную свою личину, ведь не может бесприданница быть настолько благородной — у неё просто нет на то права, и особенно средств.

Когда завтрак уже подходил к концу, в трапезную неожиданно вошла Сова — та самая преподавательница литературы, Лидия Матвеевна. Она подошла к мадам Дюпон и что-то тихо шепнула на ухо. У той слегка вытянулось лицо. После чего классная дама объявила, спокойно и твёрдо:

— Mademoiselle Некрасова, s’il vous plaît, подойти ко мне. Sortez, пожалуйста, doucement, без шум. Nous parlerons en privé.

Все воспитанницы за столом переглянулись. Особенно навострили уши Голицына и Ростовцева. Что за срочность? Прямо во время еды куда-то идти? Что же натворила эта наглая выскочка? А если натворила, отчего мадам Дюпон так спокойна?

Анна глянула на свою единственную подругу. Настя постаралась убедительно, но не слишком заметно для остальных подбодрить:

— Иди-иди, Анечка. С богом.

С богом… Да, лишь на бога-то и оставалась вся надежда, когда Анна поднялась со своего места и направилась к мадам Дюпон. Сова почему-то приобняла девушку за плечи и увлекла за собой к выходу из столовой. Аня ещё не понимала, почему, но сердце её в тот момент уже упало в пятки.

————————

* — «моветон» — проявление дурного тона, неприличное поведение.

Пролог. Ч.2

Оказавшись по другую сторону двери, Анна с тревогой воззрилась на преподавательницу:

— Что случилось, Лидия Матвеевна?

— Анна Сергеевна, — начала та полушёпотом и тут же прервалась. Затем протянула девушке письмо со словами: — Прочти, Анечка.

Такое обращение не могло быть чем-то обычным, а значит, и ситуация обрисовывалась весьма щекотливой. Анна тотчас поняла, что послание её вряд ли обрадует. Тем не менее, приняла бумагу в свои руки и стала читать:

«Милая моя Аннушка,

С тяжким сердцем берусь я за перо, дабы поведать тебе о горестных событиях, постигших наш дом. Душа моя разрывается, но долг сестры и тётки побуждает меня открыть тебе правду, сколь бы печальной она ни была.

Твой батюшка, Сергей Степанович, пребывает в великой скорби и недуге. Здоровье его, подточенное заботами и невзгодами, ныне окончательно пало. Доктора не дают утешительных надежд, и он, бедный, слёг, не в силах подняться с одра болезни. Но сие не единственная беда, что обрушилась на нас. Дела наши, и без того расстроенные, пришли в совершенный упадок. Имение наше обременено долгами, и твой отец, несмотря на все старания, не в состоянии более нести бремя содержания твоего в Институте.

О, милая Анна, как больно мне писать сии строки! Ты, верно, понимаешь, сколь высоко ценил твой батюшка твоё воспитание, желая видеть тебя образованной девицей, достойной нашего имени. Но судьба, увы, неумолима, и ныне мы лишены возможности продолжать твоё обучение. Я умоляю тебя, дитя моё, не держать зла на отца твоего, ибо он страдает не только телом, но и душой, сознавая, что не может исполнить сей долг пред тобою.

Посему прошу тебя, голубушка, с покорностью принять сию весть. Я уведомила начальницу Института, дабы она дозволила тебе покинуть заведение в ближайшее время.

Пиши мне, милая, и да хранит тебя Господь в сей трудный час. Слезы мои падают на сие письмо, но я верю, что твоя сила духа и добродетель, воспитанные в Институте, помогут тебе перенести испытания.

Твоя любящая тётка,
Юлия Степановна Некрасова»

Покуда Анна пробегала глазами строки, написанные дрожащей рукой тётки своей, позади из дверей столовой показались любопытные носы других воспитанниц. Первыми дисциплину, разумеется, нарушили Голицына и Ростовцева, а за ними по пятам поспешили остальные, влекомые интригой. Даже гнев мадам Дюпон не смог им помешать.

Девицы окружили Анну. Варюша выглянула из-за плеча поражённой недобрыми вестями девушки и быстро уловила суть сообщения. Ей хватило и пары фраз, чтобы понять, насколько близко долгожданное торжество справедливости.

— Что такое, Анна Сергеевна? — поинтересовалась Голицына с деланным сочувствием. — Неужто папенька твой совсем сдал?

— Не может быть! — притворно всплеснула руками Катерина, едва сдерживая ликование. — Стало быть, сударыня Некрасова боле не сможет продолжить с нами обучение?! Какая жалость!

Они обе чуть не покатились со смеху.

— Тише! — попыталась пристыдить их Сова. — Девушки, как вы себя ведёте? Побойтесь бога.

— Отчего ж нам его бояться? — возразила Варвара. — Боженька справедлив, и каждому даёт по заслугам, — она небрежно пожала плечами и сделала самое невинное лицо.

Меж тем Анечкино лицо всё больше бледнело, а в ушах у неё стоял монотонный шум. Она больше не может учиться… Ей придётся покинуть Институт… Она не закончит учёбу, не сможет найти приличную работу, не сможет помочь отцу… Ещё неизвестно, насколько плох её отец… Доктора не дают утешительных надежд? Как же так?.. Папенька был почти здоров, почти ни на что не жаловался, а тут…

— Кажется, вам, Анна Сергеевна, пора вещички собирать, — безжалостно подливала масла в огонь Катерина, хотя увещевала тоном вроде бы милым и сочувственным.

Но тут нужно было бы стать и глухим, и слепым, чтобы не различить в её интонациях истинной сути. Просто Анна в тот момент ничего не слышала и не различала перед собой. Она стояла у края длинной мраморной лестницы, а перед глазами её всё плыли и плыли прочтённые строчки. Смириться с судьбой в одночасье не получалось — слишком уж тяжкой была эта новость.

А вот для злопыхательниц настал самый лакомый момент расправы. Им показалось, что Анна недостаточно впечатлена известиями, и стоит её подтолкнуть к решительным действиям. Подтолкнуть — в прямом смысле.

— Давай мы тебя проводим в спальню, чтобы ты смогла поскорее собраться, — заботливо предложила Варя и схватила Некрасову под локоть.

— Да-да, мы поможем, — поддакивала подруге Катя, встав по другую сторону от их излюбленной жертвы.

— Ну же, не будем медлить, — давила Голицына.

И в этот момент что-то рухнуло в сознании Анны. Она так устала от бесконечного ёрничества, издёвок, глумления, так глубока оказалась её рана, на которую продолжали сыпать пуды соли, что психика её надломилась, а безупречное воспитание наконец дало сбой.

— Ах, оставьте меня! — вскрикнула Анна и выдрала свою руку из цепких пальцев подлой Голицыной. — Оставьте!

Анна дёрнулась и сделала шаг, отступая прочь. Она лишь хотела остаться сейчас одной, совсем одной, сжиться со своей бедой принять, осмыслить, в тишине и покое. Но в ту самую секунду, как нога её произвела движение, участь её уже была предрешена. Стопа так и не опустилась на твёрдую поверхность, а провалилась в пустоту. После чего тело по инерции наклонилось, и девушка полетела вниз — прямо к немилосердной веренице ступеней, каждая из которых таила смертельную опасность.

— Анна! Анна! Анна! — раздались крики, девичий визг.

А затем и топот ног, и душераздирающие всхлипы. Кое-кто из девушек лишился чувств, другие зарыдали. Настя прорвалась к лежащей на холодной мраморе подруге, схватила её за плечи, принялась трясти, крича сквозь слёзы:

— Анечка! Анюта! Анна!..

Но Анна ничего этого уже слышать не могла.

Глава 1.

Казанское Суворовское военное училище, Казань, наши дни

————————————————

— Анна Петровна! Анна Петровна! Подождите! — окликнул меня голос Миши Николаева.

Я обернулась и натянула улыбку. Не хотела, чтобы парень заметил, с каким ужасом я только что глядела на ступени этой проклятой лестницы.

Уж сколько на её счету поломанных носов и ушибов — вряд ли кто-то подсчитает. За двести лет существования этого здания наверняка скопился приличный список. А для меня в принципе любая лестница — особый вид боли, и тем более такая — отполированная тысячами ног до состояния катка.

Я, конечно, всё понимаю: историческое здание, живая легенда — нужно уважать и ценить. Раньше тут располагался родионовский Институт благородных девиц. Ещё моя прабабка здесь обучалась. Стало быть, у меня с этим местом особая, личная связь, можно сказать. И звали её тоже Анной — в её честь мне имя-то и выбрали, бабушка настояла — в память о матери, которую рано потеряла. Бабушка мне поведала, что как раз на этих ступенях её родительница чуть богу душу не отдала, еле спасли, а потом на всю жизнь хромой осталась, вот как.

И вообще, у той Анны жизнь сложилась незавидной и недолгой: после падения она потеряла не только здоровье, но и всё остальное. Жила в глубокой бедности, перебивалась грошовыми заработками, замуж так и не вышла, вот хотя бы ребёнка смогла родить. Однако материнство её быстро оборвалось: уже через три года Анна слегла с тифом и окончательно покинула этот свет, а моя бабушка осталась сиротой, не знавшей материнской любви.

История очень печальная, а для меня ещё и знаковая. Порой мне казалось, неудачи той неизвестной мне женщины каким-то образом повлияли на меня. Кто его знает, как это работает, но факт в том, что однажды меня пригласили работать преподавателем немецкого именно сюда — в Казанское Суворовское училище, а через какое-то время моя жизнь пошла под откос. Сначала упала с лестницы (нет, не с этой, с другой, в метро неудачно упала, поскользнувшись в толпе), сломала шейку бедра и стала хромать. С тех пор хожу с тростью, хотя мне всего пятьдесят, а суставы уже ни к чёрту.

А затем грянул новый гром — рухнула моя семейная жизнь. Оказалось, муж мой решил на старости лет уйти к молодой.

— Ну, Ань, ну, сама посуди: я ещё мужчина хоть куда, а ты вон — с костылём еле ходишь, — заявил мне Костя и поморщился.

И это после тридцати лет брака! Можете себе такое представить? То есть когда у него поясницу защемило пару лет назад, и он фактически лежачим был, я его выхаживала, обслуживала, пылинки сдувала, то была самой лучшей, самой любимой женой, Анечкой, солнышком, лапочкой. А когда сам оправился, и я в беду угодила, он тут же быстро нашёл мне замену. Чего со старой и дряхлой возиться? У него же вся жизнь впереди! А я… А я вот как-то справляюсь, одна, хромая и разведённая.

Зато меня ученики любят — этого уж не отнять. Тут мальчишки все, как на подбор, вежливые, статные, образованные, умные — суворовцы, одним словом. Жаль только мой собственный сын выбрал совсем другую профессию — стал работать с отцом, в его автомастерской, и после нашего развода с Костей, Кирилл тоже от меня отдалился.

— Мам, ты просто… слишком самостоятельная, понимаешь? — объяснил сын.

Но я так и не поняла, что значит «слишком самостоятельная»? Это в смысле как? Ну, как можно быть СЛИШКОМ самостоятельной?..

— Анна Петровна! — подбежал Миша с широченной улыбкой. — Давайте я вам помогу спуститься?

Я только нахмурилась:

— Спасибо, Миш. Я справлюсь.

— Да давайте, мне несложно…

— Ты лучше на занятия иди, — возразила я, — не то опоздаешь. И не забудь, что сочинения на немецком должны быть готовы к понедельнику.

Николаев засмеялся:

— А я думал, вы мне поблажку сделаете!

— Никаких поблажек, Миша.

— Анна Петровна, я же шучу, — почти обиделся парень.

— А я — нет, — назидательно заявила я и вновь мысленно прикинула, как бы мне так аккуратно спуститься — сегодня бедро как-то по-особенному шалило, опять стало ныть. — Иди-иди, Миш.

Николаев поглядел на меня уже без улыбки:

— Анна Петровна, я же как лучше хочу…

— Я тоже. Поэтому и говорю тебе: не валяй дурака, займись делом. А я сама справлюсь.

Он вздохнул и отвернулся. И вдруг, уже отходя, бросил напоследок:

— Слишком уж вы самостоятельная…

— Чего? — ещё сильнее нахмурилась я.

— Хорошего вам дня, Анна Петровна! — тут же исправился Миша и снова широко улыбнулся. — Спасибо за урок! Вы — лучшая!

Ага, конечно, лучшая… Такая лучшая, что никого рядом не осталось… Интересно, с лучшими всегда так происходит?..

Эх, ладно. Пора уже спуститься с этой чёртовой лестницы и доковылять до первого этажа, а оттуда отправиться домой, где меня, увы, никто не ждёт…

Глава 2.

Деваться было некуда. Вопроса «идти или не идти» даже не стояло. Лифтов в историческом здании нет, а летать по воздуху не предусмотрено моей человеческой сутью. Так что решаться и раздумывать можно было сколько угодно, а сделать шаг навстречу скользкой неизвестности всё равно бы пришлось.

Сделав глубокий вдох, я опустила ногу на первую ступеньку, затем — ещё более медленно и осторожно — на вторую. Впереди меня поджидали ещё несколько десятков таких же микро-испытаний.

Ну, что, в конце концов, со мной сегодня такое? Я ведь проделывала это тысячу раз — и на здоровых ногах и уже с палкой. С чего вдруг сегодня такая паника?

Не знаю… Называйте, как хотите, а внутри у меня с самого утра билось какое-то нехорошее предчувствие. Может, атмосферное давление? Пятна на солнце? Ретроградный Меркурий?

По-хорошему, ни в какие такие вещи я никогда не верила. Я женщина современная, образованная, педагог со стажем. Специализируюсь на языках: французский и немецкий — моя особая любовь. На английском тоже прилично изъясняюсь, но не на преподавательском уровне. Можно сказать, я — полиглот и вдобавок преподаватель, который не ненавидит свою работу, даже спустя тридцать лет стажа.

Думаете, таких много? Возможно, я вас разочарую, но многие преподаватели, особенно те, кто идут работать с детьми, вскоре понимают, что не любят своё дело. Они терпят, ноют, бывает даже срываются на учеников, но чем дальше, тем хуже. И таких, увы, немало. Потому что без любви тут никак, правда.

Я же искренне люблю то, что делаю. В каком-то смысле именно работа не дала мне уйти в депрессию после развода. И тут всё было бы почти идеально, если бы не эта чёртова лестница. Ну, за что мне это, Господи?..

Я собралась с духом и двинулась дальше. Потихонечку-полегонечку, аккуратненько…

Внезапно раздался звонок мобильного. Я чертыхнулась, чуть не выронила свою трость и едва не потеряла равновесие.

Да что ж такое-то?!..

Одной рукой вытащила звенящий аппарат, а второй вцепилась в перилла покрепче. Трость сунула подмышку и поднесла экран к лицу, чтобы узнать, кому я понадобилась.

«Константин Панин» — значилось на определителе. Это, стало быть, мой бывший муж. Я его переименовала сразу после его заявления, что дальше нам не по пути. Хотелось, конечно, обозвать его совсем нелицеприятно в записной книге, но решила не осквернять хотя бы то хорошее, что когда-то было между нами.

— Алло?

— Привет, Ань. Как дела?

— Нормально, — сухо ответила я, не желая долго продолжать разговор. — Ты по делу или как?

— Да не то чтобы…

— Кость, если нет ничего срочного, ты не мог бы перезвонить? А то мне сейчас говорить не особо удобно…

— Я на минутку, — перебил бывший супруг и тотчас перешёл к делу: — Знаешь, мы тут с Леночкой свою квартиру обставляем…

«С Леночкой»… Леночка — это та самая молодуха, к которой свалил мой благоверный. Леночке, на моей памяти, лет двадцать. И что такой сопливой девчонке понадобилось от пятидесятилетнего мужика, для меня до сих пор загадка.

Впрочем, Константин ведь не с пустыми руками к ней ушёл. Наша семейная квартира после развода осталась мне. Но вот всё остальное — машина, дача и общие накопления в банке на счёте Панина — отошли ему. Можно было бы пободаться и через суд добиться чего-то ещё, но я не стала. Мудрее было сохранить нервы и время, я ведь в момент развода как раз в больнице лежала и ждала операцию на бедре. В общем, мы с Костей разошли полюбовно. Вроде бы…

— Решили снять новую, побольше, пока дожидаемся окончания ремонта в собственной, — продолжал Панин, а я слушала, хотя не совсем понимала, для чего мне вся эта информация. — Знаешь, молодой семье лучше иметь достаточно пространства. К тому же Леночка сказала, что хочет собственную комнату. Я решил, что это разумно…

— Кость, — перебила я, — это всё, конечно, очень интересно, но поясни, пожалуйста, причём тут я?

— А, ты? Ты абсолютно ни при чём, Ань, — заверил Костя бархатным голосом. — У нас всё замечательно, и у тебя, надеюсь, тоже.

— Очень рада за тебя. Так зачем ты звонишь?

— Хочу попросить тебя о маленьком одолжении.

— И что за одолжение? — я откровенно напряглась.

— Да пустяки, — отмахнулся Панин с легкомысленным смешком. — Хочу позаимствовать из нашей с тобой квартиры кое-что из мебели. Скажем, кресло, диван, стол и… холодильник.

Глава 3.

От шока я не смогла произнести ни слова в ответ.

— Ань, ты тут?

— Я-то тут, — кое-как выдавила, — но ушам своим не верю, что ты хочешь забрать половину моего имущества. С какой стати, вообще?

— Ну, имущество это не твоё, Ань, давай будем честны. Имущество это я в основном покупал на свои деньги. Твоей зарплаты, дай бог, на коммуналку хватало. А я всегда приносил в дом намного больше.

— Да что ты говоришь? А то, что я фактически одна воспитывала ребёнка, и на мне всегда держалось всё хозяйство, ты не забыл? Это что, уже не считается?

— Аня, не нервничай, я ведь и так отписал тебе целую квартиру. Ты должна быть счастлива.

— Квартиру, которую ты сейчас пытаешься разворовать?! — тут у меня наконец прорезался голос, и я окончательно перестала мямлить.

— Не разворовать, а позаимствовать собственные же вещи! — Костя тоже повысил тон. — Сейчас я не хочу покупать всё новое! Это съёмная квартира, но в ней нет мебели. Её и так придётся обставлять до тех пор, пока не закончится ремонт в новостройке. Ещё минимум полгода придётся подождать. А как только переедем, я тебе всё верну. Как-нибудь перетерпишь, Аня!

— Так почему бы не перетерпеть тебе и твоей Леночке?!

— Потому что это моя мебель! Ты всё равно живёшь одна! Как-нибудь выживешь без дивана!

— А ты, значит, не выживешь? — у меня что-то оборвалось в душе, больно так и жестоко. И настолько обидно, что никакими словами не передать.

— Ань, ты и так слишком хорошо устроилась, — вдруг заявил Костя абсолютно чужим равнодушным голосом. И мне почему-то показалось, что это говорит не он — не совсем он. Это будто бы чужие слова, которые Костя повторил за другим человеком. — При нашем раскладе ты вообще могла остаться без всего. Но я поступил благородно — оставил тебе целую квартиру, хотя сам живу на съёмной. А у меня молодая семья, Аня. Тебе на пенсию через пару лет, уж как-нибудь перекантуешься. Но ставить палки в колёса другим — тупо и бесчеловечно. Если ты сама несчастна, не надо портить жизнь остальным.

— Что?.. — голос снова сел, а в грудной клетке сердце как-то странно дёрнулось, а потом замерло.

— Аня, — выдохнул Костя со смесью разочарования, презрения и раздражения, — я и так полжизни на тебя угробил. Дай мне хоть остальную часть жизни прожить нормально, без твоих вот этих психов.

Я молча помотала головой. Кажется, вообще перестала воспринимать, что именно и зачем говорит мужчина, с которым я тридцать лет делила общую постель, которому подарила сына и всю себя, которому всегда была верна — от первого дня до последнего.

— Короче, — жёстко заявил Панин, — я уже выехал к тебе, грузовая машина уже на месте. Ключи у меня есть. Загружу всё, что мне надо, и больше тебя трогать не буду. Просто хотел предупредить, чтобы ты не удивлялась.

— Костя, но… — почти шёпотом произнесла я, до конца не понимая, что же хочу сказать. Уже язык едва ворочался, а перед глазами начало темнеть.

— Всё, Ань. Пока, — раздалось в ответ из трубки, после чего звонок оборвался.

А я осталась стоять всё на той же лестнице, не чувствуя ног, и да и вообще больше ничего не чувствуя. Пальцы ослабели настолько, что мобильный вывалился из пальцев. Упал на мраморную поверхность. Кажется, был какой-то шум — то ли треск, то ли просто глухой удар — возможно, раскололся экран, не знаю.

В тот момент я ничего не знала. Совсем ничего. Стояла с открытыми глазами, но ничего не видела перед собой. Лишь тьму.

Снова послышался какой-то звук — похоже, трость вывались, а моё тело стало медленно оседать вниз. Я теряла сознание или вроде того, хотя прежде ни разу не падала в обмороки. Впрочем, происходящее было сложно осознать. В ушах стоял гул, сердце как-то сильно закололо — не больно, но жутко неприятно, и дышать стало как будто бы тяжелее.

— Анна Петровна?.. Анна Петровна!.. — меня кто-то звал, но кто, уже было неважно.

Ничего важного не осталось. Лишь темнота перед глазами и тело, которое я абсолютно не контролировала. Разум заволокло дымкой, боль в душе проросла в каждую клетку.

Как же так? Почему?..

В ту секунду эти вопросы застряли где-то на границе двух реальностей. А потом я закрыла глаза. И… что-то легонько толкнуло меня в спину — или так только показалось?..

Падения я не ощутила. Однако осознала чётко и наверняка — я падаю, падаю с этой проклятой лестницы.

Добро пожаловать в мою новую историю!

Дорогие читатели!

Рад приветствовать вас в моей новой истории

“Учебные хлопоты сударыни-попаданки”

Нетрудно догадаться, что именно сейчас и начинается наше грандиозное путешествие сквозь пространство и эпохи!

Уже в следующей главе главная героиня очнётся там, где и представить себе не могла. Перед нами откроется панорама дореволюционной России XIX века. Я постараюсь максимально передать эту атмосферу с той исторической точностью, которую мне позволяют мои знания об этом времени.

Надеюсь, вам придётся по душе мой роман.

А сейчас я ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ прошу вас всеми силами поддержать книгу!

Пожалуйста, добавьте произведение в библиотеку (если этого не произошло автоматически), поставьте звёздочку и напишите пару слов о том, что вы успели прочитать. Мне будет очень приятно, а книге полезно!

Сделать это можно на странице книги:

https://litnet.com/shrt/Emo8

СЕРДЕЧНО БЛАГОДАРЮ ВСЕХ!!!

Книга является участницей литмоба

“ПОПАДАНКА В ГУВЕРНАНТКИ”

Все книги литмоба можно найти здесь:

https://litnet.com/shrt/j4wx

Глава 4.

Если вы спросите, что чувствует человек, покидая земную жизнь, то я бы ответила: «Ничего». Да, вот совсем ничего — ни страха, ни паники, ни горечи, ни обиды. Говорят, все прожитые дни мелькают перед глазами за секунду. Не знаю, то ли мне так не повезло, то ли наоборот — повезло, но у меня ничего не мелькало.

Однако я знала, что умерла. Просто знала и всё. И от такого знания мне было ни горячо, ни холодно.

Но когда в мою грудь неожиданно ворвался кислород, вот тут я всерьёз напряглась. И запаниковала.

— Анна Сергеевна! Анна Сергеевна!..

И горла вырвался судорожный стон. А вместе с ним оглушила боль — в бедре, в моём травмированном бедре. Я разом вспомнила не столько жизнь целиком, сколько те жуткие месяцы, когда фактически училась заново ходить. Врагу не пожелаешь такое пройти.

— Анна Сергеевна! Вы слышите меня?!..

Я-то, конечно, слышала, но не слушала. Потому что схватилась за ногу и вновь застонала.

— Не двигайтесь! Прошу вас, не двигайтесь! — умолял незнакомый женский голос. Кажется, эта же женщина взяла меня за плечи и попыталась снова уложить на спину.

То есть — я лежала на спине?..

— Прасковья, vite, vite, принеси воды, сейчас же! — донёсся голос уже другой женщины. Она говорила быстро, чуть «в нос» и, как бы это сказать, с каким-то акцентом. Навскидку — французским. — C’est urgent, нужно très rapidement! Pour mademoiselle Некрасова, о, mon Dieu, никакого retard! Беги, s’il vous plaît! Прасковья, vitе!

С трудом, с огромным, надо заметить, трудом, я подняла веки.

Хм, странно… Я ведь вроде умерла… Ну, что ж, значит, ошиблась.

— Анна Сергеевна, как вы себя чувствуете? — заглянула мне в лицо женщина, которая говорила на чистом русском.

Голос у неё был ласковым, тонким, а лицо, насколько получилось разглядеть, миловидным и каким-то чистым, благородным. Такие черты в современном мире встретишь нечасто — спокойные, утончённые, прямые. Так и хочется сказать — аристократические черты светской дамы.

— Паршиво… — выдохнула я, ещё не до конца не придя в себя.

Женщина слегка вздрогнула, умные серые глаза чуть расширились.

— Chère Лидия Матвеевна, mademoiselle Некрасова, hélas, pas en état, не в себе пока. Mon Dieu, она très bouleversée! Надо doucement, осторожно, oui? — снова прозвучал голос француженки.

Теперь я была уже полностью убеждена, что эта незнакомка так странно изъясняется, потому что её родной язык французский. Хорошо, что у меня не отшибло память, и смысл её ломаных реплик был более-менее понятен. Она говорила о некой мадмуазель Некрасовой. Интересно, здесь ещё кто-то есть?..

Я повернулась к француженке, пытаясь разглядеть её замыленным взором, а заодно увидеть и других участников этой странной сцены. Если зрение меня не подвело, то в комнате находились лишь мы втроём.

А, кстати, что это за комната?.. И почему присутствующие женщины так необычно одеты?..

— Анечка, — снова обратилась ко мне русская барышня, — прошу вас, не переживайте. Доктор скоро придёт.

— Доктор — это хорошо, — проронила я и осторожно прищурилась: — А вы кто?

В серых глазах тотчас заблестели слёзы. Француженка в углу ахнула и, кажется, подавила вскрик.

— Ничего не помнить… Mon Dieu!.. Ничего не помнить… Катастрофа… — забормотала она, прижимая руки к сердцу. — Mon Dieu!.. Aidez-nous, s’il vous plaît, помоги, помоги…

— Анечка, — позвала первая, отвлекая от стенающей иностранки, — посмотри на меня, молю.

Я вновь перевела взгляд на неё и несколько раз моргнула. Теперь это лицо показалось немного знакомым… Впрочем, неудивительно — она ведь даже знала, как меня зовут. Правда, «Анечкой» меня уже давненько не называли.

— Разве не признаёшь меня, душенька?

— Нет, — честно ответила я, даже немного стыдно стало. Не люблю огорчать хороших людей, хотя окружающее всё больше походило на какой-то театр абсурда.

Мало того, что две незнакомые женщины почему-то были наряжены в платья какой-то очень бородатой эпохи, так ещё и обстановка в комнате наконец стала более ясна, и я убедилась, что комната эта не похожа ни на одно из знакомых мне прежде.

Хотя… Погодите-ка… Вот эта лепнина на потолке…

— Кошмар!.. Скандаль!.. Катастрофа!.. — не унималась француженка, чуть ли не рыдая.

— Мадам Дюпон, прошу, потише, — взмолилась русская. — Всё будет хорошо. С божьей помощью… — она покосилась на меня и перешла на самый ласковый тон: — Анна Сергеевна, вы только не волнуйтесь…

— Да я и не волнуюсь, — сказала я и поморщилась от боли. — Вот только я не Сергеевна, а Петровна.

При этом заявлении француженка приглушённо взвизгнула. Приглушённо — потому что закрыла себе рот ладоням. Но я хотя бы уже знала, как её зовут — мадам Дюпон, да, так и есть — классическая французская фамилия.

— Катастрофа… — снова повторила она тихо по слогам.

— Анечка, — заговорила русская барышня, — ты не торопись. Папенька твой — Сергей Степанович. Стало быть, ты — Сергеевна, как есть. Мадам Дюпон, подтвердите, пожалуйста.

— Oui, oui! — усердно закивала головой француженка. — Так и есть, c’est exact! Je confirme, о, mon Dieu, совершенно верно!

Я поочерёдно смерила взглядом сначала одну дамочку, затем вторую. Они — сумасшедшие? Ну, если француженка ещё немного смахивала на женщину при нервном срыве, то русская держалась уверенно, хоть и была напугана.

— А меня зовут Лидия Матвеевна Ковалёва, — наконец представилась она и мягко улыбнулась.

— Очень приятно… — проронила я, ещё не понимая, как ко всему этому относиться. — То есть… Я, по-вашему, Анна Сергеевна?..

— Как есть! Как есть! — обрадовалась Лидия Матвеевна. — Анна Сергеевна, душенька наша!

Француженка и всхлипнула, и засмеялась одновременно. Точно чокнутая.

Я решила, что лучше иметь дело с Ковалёвой — она и говорит внятнее, и вообще вызывает больше доверия, хотя утверждает совершенно непонятные вещи.

— Анна Сергеевна… — повторила я задумчиво, следя за реакцией Лидии Матвеевны.

Глава 5.

Нет-нет-нет-нет…

Всё, конечно, хорошо, но такие выкрутасы мне не нравятся.

Ну, какая Анна Сергеевна? Откуда вообще кто-то мог вспомнить о моей прабабушке?

— Это розыгрыш, да? — спросила я у Ковалёвой, хотя ответ как бы лежал на поверхности — она уже всем видом показывала, что убеждена в своём амплуа на все сто.

— Что вы, Анна Сергеевна?.. — проблеяла она, натурально бледнея. Ну, гениальная же актриса! — Как можно?..

— Ро..зы…раш?.. — неумело повторила мадам Дюпон — ещё одна «окароносная». — Что то есть?..

— Да ладно вам, — махнула я рукой и снова скривилась — боль в ноге опять напомнила о себе. Как ни крути, а болело по-настоящему, без всяких шуток. — Это мальчишки ведь придумали, да? Суворовцы мои?

Я сама усмехнулась этой догадке — ну, как я сразу-то не поняла? Я же всё ещё в своём училище! И комнату эту помню! Да-да! У нас тут что-то вроде коморки организовано. Правда, обои другие… Как их так быстро успели переклеить? Да и весь хлам как-то шустро вынесли… Но комната та же — гарантирую!

— Су… су… во… роцы? — силилась произнести француженка. Акцент она, конечно, гениально изображала. А какое недоумение на лице?! Станиславский аплодировал бы стоя! — Су..воров?..

— Суворов, Суворов, — подтвердила я и тихо рассмеялась. Смеяться громко было опасно для моей травмированной ноги. — Так где камеры? Где ведущий шоу? — весело поинтересовалась у двух озадаченных дам.

Те переглянулись между собой. Мадам Дюпон опять всхлипнула, а потом запричитала уже на знакомой смеси русского и французского:

— Катастрофа, mon Dieu! Катастрофа!

Побелевшее лицо Ковалёвой я даже не берусь описать словами. Где ж такие таланты отыскались? Вот всегда знала, что моя родная Казань богата на потрясающих людей! Честное слово, никакая Москва в подмётки не годится.

— Катастрофа!.. — стенала мадам Дюпон, заламывая руки.

Лидия Матвеевна ринулась её успокаивать, а мне так весело стало. Только уж больно затянули розыгрыш. Когда кульминация?..

— Вот, барышня! Как просили! Водицы принесла! — влетела в двери пухлая розовощёкая женщина в платье и переднике явно не из двадцать первого века. Она застыла в дверях при виде моей широкой улыбки и зачем-то перекрестилась. — Слава боженьке, уберёг, уберёг…

— А сколько у вас человек в труппе? — поинтересовалась я.

У актрисы, изображавшей служанку, слегка отвисла челюсть.

— Л..лидия М..матвеевна… — заикаясь, обратилась она к Ковалёвой. — А что же это?..

— Всё хорошо, Прасковья. Всё хорошо, — уговаривала она.

— Нехарашо! — взорвалась мадам Дюпон. — Где харашо, mademoiselle Кавалёва?! Нет харашо!

— Да не кричите вы так, — попросила я и попыталась перелечь набок, не получилось. — У меня же голова сейчас лопнет. Ладно, поприкалывались и хватит.

Я решила, что надо бы этот прекрасный иммерсивный спектакль останавливать. Шутки шутками, а врачу мне и правда показаться будет не лишним. А ещё бы в дамскую комнату сходить. Я неловко переползла к краю кровати (всё-таки на кровати я лежала — и это успели притащить сюда, ну, дают…), стала спускать ноги на пол…

— Куда же вы, Анна Сергеевна?! — воскликнула Ковалёва и бросилась ко мне.

Да они все трое бросились — и француженка, и русская, и служанка с кувшином. Только мне стало совершенно не до них. Потому что моё внимание привлекли чулки, которые обтягивали мои ноги. Уже сами по себе чулочки были весьма затейливыми, но куда интереснее выглядело то, что они непосредственно обтягивали — ну, то есть мои нижние конечности.

Возможно, я ударилась головой... Но я что-то не слышала, что от удара головой размеры стоп резко уменьшается. А я, знаете ли, та самая женщина, которая привыкла твёрдо стоять на ногах благодаря сорок первому размеру.

Однако стопы, на которые я сейчас смотрела, и которыми (как ни странно) шевелила были размера не больше тридцать шестого — совсем миниатюрные по сравнению с моими «ластами».

Я так и замерла, уставившись на собственные ноги. Три обеспокоенные женщины сгрудились вокруг меня.

Картина маслом…

—————————————

А пока вы ждёте новой главы, позвольте пригласить вас в другую новинку литмоба “Профессия попаданка”:

“Ищу няню для папы, или Как согреть Стража Севера”

Леся Рысёнок

https://litnet.com/shrt/Lzw0

—————————————

ПРИЯТНОГО ВАМ ЧТЕНИЯ!

Глава 6.

— Анна Сергеевна!.. — пыталась дозваться до меня Ковалёва.

— Mademoiselle Некрасова?.. — звучал с ней одновременно голос мадам Дюпон.

Лично расслышала лишь то, что говорила Прасковья:

— Анечка, душенька, что?.. Плохо, да?.. Водички?.. — она протянула мне кувшин.

Не глядя, я забрала предложенное из её рук и хлебнула водицы прямо из посудины. Трое дам резко замолчали.

А вот в моей голове начался настоящий хаос. Потому что не может быть такого, не может… Так не бывает…

С тем же кувшином в руках я неторопливо поднялась на ноги. Моя прабабушка была хромой. Недолго, но была. Она упала с лестницы — да-да, с той самой, откуда свалилась я после «душевной беседы» с моим бывшим мужем. Но ведь это же ничего не значит, правда?.. Просто совпадение. Просто ещё одно совпадение…

— Анна Сергеевна, вам бы прилечь да доктора дождаться… — уговаривала меня Лидия Матвеевна.

Однако я её не слушала и слушаться не собиралась. Хотя доктор сейчас был бы не лишним. Особенно, если он не только на человеческой анатомии специализируется, но и на человеческой психике. Ибо моя психика находилась в ещё более шатком состоянии, чем тело.

Итак, если это то, что я думаю (а я так на самом деле, конечно, не думаю), то у меня не получится ходить, потому что нога должна оказаться сломанной или как-то иначе сильно повреждённой.

Момент истины…

Я упёрлась в пол сначала носочками, затем поставила стопы полностью, медленно встала… Сделала шаг…

— Анна Сергеевна… — снова подала голос Ковалёва.

Я не ответила, а просто… пошла. Да, я шла. Не очень уверенно, чуть хромая, но шла. Ещё более непонятно… Ладно.

Тут мне пришла в голову другая идея:

— А здесь есть зеркало? — спросила у таращившихся на меня женщина.

Они втроём синхронно кивнули куда-то в угол. Глянув туда, я обнаружила шикарное старинное зеркало в пол в золочённой раме и двинулась к нему. Ковалёва, Дюпон и Прасковья гуськом последовали за мной.

Я шла и почти не дышала. Зеркало располагалось под таким углом, что, пока не приблизилась, я не могла увидеть своё отражение. А когда поравнялась с золочённой рамой, даже как-то страшно стало глядеть. Потому что я и знала, и одновременно не знала, что я сейчас там увижу. Однако желание докопаться до истины победило во мне.

Подняла взгляд. Тут же встретилась глазами со своим-не своим лицом. Захотелось закричать. Громко. В голос. Но вместо этого я подняла кувшин над головой и разом выплеснула на себя всю холодную воду.

——————————————

Дорогие читатели!

Я ПРИГОТОВИЛ ДЛЯ ВАС СЮРПРИЗ!

Сегодня, 31 августа, в последний день лета, я хочу вас порадовать — подарить скидки НА ВСЕ мои платные книги!

Прямо сейчас заходите в мой профиль и выбирайте всё, что вам по душе!

https://litnet.com/shrt/p87B

——————————————

P. S. НЕ ЗАБУДЬТЕ ПОДПИСАТЬСЯ НА МОЮ СТРАНИЧКУ, ЕСЛИ ВЫ ЭТОГО ЕЩЁ НЕ СДЕЛАЛИ!!!

Глава 7.

Театральная пауза.

И, наверное, такие же театральные лица, замершие в гипертрофированном ужасе. Ну, это я только предполагаю, потому что на самом деле могу только догадываться, что происходило вокруг в тот момент. Ведь сама я пребывала в таком шоке, что ни в сказке сказать.

Кстати, о сказках. Только во всяких сказочных и фантастических сюжетах герои и героини могут переселяться в другие тела — на время или навсегда, зависит от фантазии автора. Я видела такие истории по телевизору и в некоторых книгах, хотя я не любитель подобного жанра.

История и языки — вот моя стихия. Вещи с одной стороны понятные, приземлённые и увлекательные, а с другой — глубокие, неоднозначные и живые. Я реалист и искренне интересовалась всегда тем, что можно объяснить, озвучить, потрогать, увидеть, ощутить.

Вот только вся штука в том, что в данный момент я ощущала настолько реальным и настоящим нечто, что никак не могло быть ни реальным, ни настоящим. Потому что так НЕ БЫВАЕТ. Но, вопреки логике, я слышала, видела, чувствовала, осязала настолько чётко происходящее, что не было никаких сомнений — это не сон.

А что тогда? Галлюцинация?..

Слава богу, галлюцинировать мне раньше не доводилось. Но я как-то читала, что порой такие явления действительно могут казаться очень и очень реальными. Одна проблема — в галлюцинациях, по моим сведениям, отсутствует прямая логика. То есть можно выйти за дверь, но обратно в ту же дверь возвратиться не получится.

А это, кстати, идея…

Дверь…

Всё ещё нетвёрдо стоя на ногах, я стала озираться. Вода капала с волос, бодрящий холодок морозил кожу. В глазах стояла лёгкая муть из-за головной боли, тем не менее, видела я всё чётко. И вскоре натолкнулась взглядом на то, что искала — дверь…

— Анна Сергеевна!.. — в который раз вскрикнула Ковалёва.

— Mademoiselle Некрасова! — завизжала француженка.

Прасковья тоже, кажется, завопила, но я уже неслась по направлению к выходу из этой комнаты, в которой творилось черти что, чему я никак не могла дать определения.

Бежать было неприятно, но терпимо. Во время своего недолгого побега я успела удостовериться, что бегаю весьма быстро, а тело моё (или не совсем моё) полно юной бурной энергии.

Нет, это точно галлюцинация…

— Постойте! Анечка!..

В ту же секунду я распахнула дверь с таким напором, что полотнище отлетело на петлях, но обо что-то ударилось.

— Ай! — раздался девичий голос.

Похоже, кто-то стоял под дверью и подслушивал, и это кому-то я зарядила в лоб.

— Аня! — взорвалась на меня какая-то девица. Уже не удивило, что она также наряжена в старомодное платье. Кажется, такие носили девушки-гимназистки в веке так девятнадцатом. — Ох, больно же! Совсем стыд потеряла?!

Я уставилась на эту девицу, но долго разглядывать не стала. Меня несло вперёд — к правде, которой я пока не понимала. Но тут мне дорогу преградила вторая девица, в точно таком же платье. Ну, точно гимназистки…

— Анна Сергеевна, вы нас едва не покалечили!.. — принялась она наступать.

А я без лишних слов просто оттолкнула её прочь.

— Да как вы смеете?!

Девица попыталась задержать меня. Тут и уже знакомая троица из комнаты подоспела. Все стали причитать да упрашивать меня на разные голоса и наречия.

— Похоже, наша Анечка совсем разум потеряла! — вспылила первая девица, по которой я дверью прошлась. — Что неудивительно! Давно пора эту истеричку изгнать из наших благородных рядов!

— Что ты сказала? — я резко остановилась в окружении галдящих женщин, которые резко стихли. — А ну, повтори.

Лицо у нахалки вытянулось, она уставилась на меня испуганно. А я недолго думая, замахнулась на неё пустым кувшином:

— Ты кого сумасшедшей назвала? Да я тебе сейчас!..

— Помогите! — завизжала она, а через секунду лишилась чувств. Ну, прям как в кино — эффектно и очень элегантно осела на пол.

Впрочем, мне было не до оценки её изящных способностей падать в обморок, потому что меня тут же схватили за руки мадам Дюпон и Ковалёва. Обе, конечно, кричали, француженка вдобавок всхлипывала. Прасковья стояла где-то в стороне и крестилась.

— Анна Сергеевна! Анна Сергеевна!.. Прошу, успокойтесь! — Лидия Матвеевна не теряла надежды достучаться до меня. — Миленькая, душенькая наша, умоляю! Прекратите же!..

Но пока у меня не отняли кувшин и не уволокли обратно в комнату, прекращать я не собиралась. И только очутившись обратно по другую сторону двери, окончательно убедилась — нет, не галлюцинация. Увы.

Прасковья хлопнула дверью и заперла на ключ. Две противные девицы остались снаружи, а меня опять уложили на кровать. Кстати, очень удобную кровать. А то, что девицы противные, мне, конечно, никто не говорил — я сама как-то так быстро определила, да ещё и так разозлилась на них, как будто достали они меня нещадно. Хотя я же их в первый раз в жизни видела.

Или не в первый?..

—————————————

А пока вы ждёте новой главы, позвольте пригласить вас в другую новинку литмоба “Профессия попаданка”:

“Гувернантка”

Кира Фелис

https://litnet.com/shrt/nZcs

—————————————

ПРИЯТНОГО ВАМ ЧТЕНИЯ!

Глава 8.

— Катастрофа… Катастрофа… — картавила француженка, воздевая руки к потолку, и я, честно сказать, была с ней абсолютно согласна.

Что ж это получается? Я — теперь не я, а некая Анна Сергеевна Некрасова, предположительно — собственная прабабушка, и на дворе не двадцать первый век, а девятнадцатый?

Да что за бред?!

— О, какой... désordre! Нужна гаварить мадам Барятинская, она решает, как быть, немедленно! — постановила мадам Дюпон, взирая на меня то ли с ужасом, то ли с жалостью.

Я тем временем оглядывала себя чуть более пристально. Да, в зеркале уже видела своё отражение, которое, напомню, оказалось не совсем моим. Конечно, утверждать, что в том зеркале я увидела собственную прабабушку, тоже было невозможно. У моей бабули хранилась её фотокарточка. Но можете себе представить, какого качества был снимок? Весь мутный, пожелтевший, помятый и наполовину выцветший от времени. Бабушка его очень берегла — ведь это всё, что осталось ей от собственной матери, но даже её стараний оказалось мало, чтобы сохранить такой артефакт. Оттого лицо молодой женщины на фото узнать было сложно.

Но вот что я запомнила, так это её одежду — очень интересную, красивую одежду, хотя одета там была Анна Сергеевна очень просто. У неё, наверное, и на фото едва денег хватило. И я сейчас была одета в очень похожем стиле. М-да… А ещё при взгляде на это фото особенно запоминались глаза — грустные, печальные, даже мученические глаза. Неудивительно, бедняжке пришлось в жизни нелегко.

Вообще, вся история моей семьи по женской линии весьма трагична. Как я уже упоминала, прабабушка моя умерла в нищете совсем молодой. Бабуля, её дочь, прожила долгую жизнь, прошла всю войну, но своего первого мужа как раз и потеряла на войне, а потом уже замуж не вышла. Зато появилась моя мама. Как вы понимаете, не от её погибшего мужа, а от другого мужчины, и в возрасте, когда женщине уже вроде бы уже не положено становиться матерью. Но случилось чудо — по-другому не объяснишь, и на шестом десятке лет у бабули родилась моя мама.

К сожалению, у моей матери также не сложилось с личной жизнью, и я — тоже поздний ребёнок, росший без отца. Бабушку я едва помню, а фотокарточка досталась мне по наследству. Некоторые поговаривали, что на нашей семье лежит какое-то родовое проклятье или вроде того. Как вы понимаете, в подобные вещи я никогда не верила и твёрдо решила, что своим примером нарушу череду несчастных женских судеб.

У меня почти получилось. Почти. Если не считать того, что на старости лет осталась вообще одна, хромая и никому не нужная. Мама и бабушка хоть на здоровье не жаловались, а вот мне в этой части не свезло, а затем ещё и не повезло с избранником, да и с сыном…

Неужели я была настолько плохой женой и матерью?.. Неужели допустила так много ошибок, что заслужила такой участи?..

Ну, почему, Господи, почему?..

И почему сейчас я очутилась неизвестно где, вдобавок непонятно в каком обличии? Как это всё объяснить? Для чего? Зачем?..

— Прасковья! Идти к мадам Барятинская! — скомандовала француженка.

— А кто такая мадам Барятинская? — спросила я у приунывшей Ковалёвой.

Она сидела со мной рядом на постели и гладила по руке. Я почти не реагировала. На меня навалился какой-то ступор, из которого нужно было побыстрее выходить. Потому что праздное ничего неделание никого до добра не доводит.

— Начальница Института, — спокойно пояснила Лидия Матвеевна. Похоже, она уже смирилась с тем, что я ничего не помню. Но ведь я же правда ничего не помнила о том, что у них тут творилось до… До чего, кстати?.. — Анечка, не волнуйтесь, — уговаривала Ковалёва. — Должно быть, падение ваше так сказалось… Но это ничего, поправимо.

Ага, значит, падение всё-таки состоялось. Прямо как рассказывала мне бабушка…

Вот интересно: я действительно угодила в эпоху своей далёкой предшественницы? И не просто в эпоху, а ещё и в её тело? Этому наверняка есть разумное объяснение, которое не торопилось появляться.

— Мадам Дюпон, — обратилась Лидия Матвеевна к взволнованной француженке, — может, было бы правильнее сначала дождаться доктора?

— Доктор?.. — наморщилась Дюпон и глянула на меня. — Да, доктор. Но мадам Барятинская…

— К ней мы обратимся позже, — аккуратно перебила Ковалёва. — Анечке сейчас требуется отдохнуть, — она повернулась ко мне: — Правда же?

— Да, пожалуй, — на всякий случай согласилась я.

—————————————

А пока вы ждёте новой главы, позвольте пригласить вас в другую новинку литмоба “Профессия попаданка”:

“Гувернантка наследника мрака”

Полина Краншевская

https://litnet.com/shrt/l2hR

—————————————

ПРИЯТНОГО ВАМ ЧТЕНИЯ!

Глава 9.

Пока суть да дело, я всё пыталась примириться со своим новым положением. Версия с галлюцинацией провалилась, а логическое объяснение так и не нашлось. Однако совсем отбрасывать логику я не собиралась. Можно сказать, это моя главная привычка — всегда мыслить здраво, несмотря ни на что.

Кстати, Костя, мой бывший муж, когда-то очень ценил такое моё качество. Но, кажется, по истечении времени моё здравомыслие стало его только раздражать.

— Ань, ты пойми, в женщине должна быть загадка! А ты… ты такая…

— Какая? — искренне не понимала я, к чему он клонит.

— Предсказуемая, приземлённая, — дал тогда какое-то совершенно странное объяснение Костя. — А вот Леночка, она, понимаешь…

— Такая вся неземная и воздушная? — съязвила я.

Костя моего сарказма не понял:

— Именно! — заявил он с радостью. — Она как свет в окошке! Она даёт мне такое вдохновение!..

Дальше я прервала эту высокопарную тираду. Что он там собирался наплести про свою неземную Леночку, меня не интересовало. В своём присутствии я не желала слушать оды какой-то малолетке, которая магическим образом вдохновила мужика, разменявшего шестой десяток лет. И так понятно, в каком именно месте вспыхнуло его вдохновение и каким именно способом.

Поражает другое: как то, что когда-то ценилось, внезапно стало моим главным косяком?..

— Анна Сергеевна, доктор пожаловали, — отвлекла меня от размышлений Лидия Матвеевна.

Я рассеяно кивнула, и вскоре в комнату вошёл доктор. При этом я не упустила из виду то, две юные гадючки всё ещё паслись за дверью. И что они там торчат? Может, они наоборот — мои подружки, а я так бессовестно наругалась на них? В конце концов, непонятно, каким образом складывались тут отношения у меня (ну, то есть у Анны Сергеевны) с другими воспитанницами Института благородных девиц.

Но, по крайней мере, я уже поняла, где нахожусь. Я всё-таки интересовалась историей места, где проработала значительное время: раньше Казанское Суворовское училище являлось Родионовским Институтом благородных девиц. И хотя как так получилось, что меня закинула аж на два века назад я не понимала, но по логике так и выходило, что я как бы осталась на прежнем месте, но в другом времени и, соответственно, с другими людьми.

— Что ж, серьёзных повреждений я не обнаружил, — сообщил врач с окладистой бородкой, снимая забавное пенсне, державшееся на переносице.

— Ну, это только рентген показать может, — процедила я.

— Прошу прощения? — удивился он.

Я осторожно прокашлялась:

— А какой нынче год? — вежливо уточнила с деланой улыбкой.

Доктор с недоумением обернулся к Ковалёвой.

— Анна Сергеевна упала с лестницы, — пояснила она извиняющимся тоном. — К милости Божьей, жизни её ничто не угрожает, но, возможно… — Лидия Матвеевна замялась, не зная, как подобрать слова.

— Понимаю-понимаю, — быстро нашёлся доктор и снова обратился ко мне: — Нынче одна тысяча восемьсот девяностый год, Анна Сергеевна, — вежливо ответил он и улыбнулся.

— Значит, лет через пять узнаете*, — выдохнула я, закрывая глаза.

И всё равно это какой-то бред. Ну, как это всё вышло?! Я ведь не заходила в какую-нибудь машину времени, не ставила эксперименты с опасными веществами! Я вообще ничего страшного не делала! Я ПРОСТО УПАЛА С ЛЕСТНИЦЫ! И…

И умерла.

Да, я умерла — там, в своей прошлой жизни. И правильнее сказать «будущей»? Ведь я и так это поняла. Это вообще было единственным, что я поняла в тот момент.

А затем очнулась здесь…

Выходит, меня занесло в прошлое после смерти? И не просто в прошлое, а в прошлое моей прабабушки?.. И теперь я буду жить новую жизнь — мою-её жизнь?.. Заново?..

— Ничего, сударыня, ничего, — стал успокаивать меня доктор, наверное, заметив признаки ужасающего осознания на моём лице. — Вам лишь требуется отдых да хороший уход. Остальное выправится.

— Доктор, — я глянула на него с мольбой и надеждой, — а я теперь… останусь хромой? Навсегда?..

———————————

* — Анна имеет в виду дату появления рентгеновского аппарата в России. В январе 1896 года физик Александр Степанович Попов создал первый в России рентгеновский аппарат и сделал первую рентгенограмму в стране. А датой рождения лучевой диагностики считают 8 ноября 1895 года, когда немецкий учёный Вильгельм Рентген открыл Х-лучи.

—————————————

А пока вы ждёте новой главы, позвольте пригласить вас в другую новинку литмоба “Профессия попаданка”:

“Гувернантка на взводе, или Магия воспитания от попаданки”

Анна Митро

https://litnet.com/shrt/xKNk

—————————————

ПРИЯТНОГО ВАМ ЧТЕНИЯ!

Глава 10.

Я ожидала чего угодно, но только не того, что доктор… рассмеётся.

— Ну-ну, сударыня, — сдержанно посмеиваясь, он по-отечески похлопал меня по ладони, — откуда же мысли такие? Мне доложили, что вы тут в некотором роде пытались совершить побег, — врач глянул на меня с добрым укором. — Ну-ка, давайте-ка пройдёмся вместе. Только спокойно, без спешки.

Врача я решила послушаться. Может, и не доверяла полностью медикам, но доктора всегда внушали мне уважение, пусть даже, по моим меркам, сейчас передо мной находился врач из далёкой эпохи — многого этот мужчина мог не знать из того, что известно его коллегам в двадцать первом веке. И всё же для своего времени он наверняка был человеком образованным — уже это вселяло надежду.

Во второй раз я поднялась с кровати под чутким руководством доктора.

— Вот так, Анна Сергеевна, без суеты. Чувствуете болезненность?

— Немного, — призналась я, ступая по полу уже без прежней прыти.

Да, нога побаливала, но не катастрофично. Я чуть прихрамывала, но вовсе не так, чтобы умирать от боли. Я хорошо помнила, какими были ощущения после перелома шейки бедра. Тогда я встать не могла.

Подозреваю, что и с моей прабабушкой случилась примерно та же травма. Просто в том времени её не смогли вылечить как следует — тогда ещё не существовало настолько сложных операций эндопротезирования. Вот и срослись у неё кости как попало, отчего и здоровье её окончательно подкосилось, и хромота осталась на всю жизнь.

Однако в нынешней реальности (которую я пока с трудом воспринимала реальной) фатального перелома не произошло.

Почему?..

Получается, это некая новая версия событий… И в этой версии, Анна Сергеевна также упала с лестницы, однако повреждения её оказались не столь значительными. Хотя… это как поглядеть. Ведь вместо Анны Сергеевной Некрасовой сейчас на её месте была я — Анна Петровна Лебедева.

А что же стало с настоящей Анной Сергеевной? Куда подевалась моя прабабушка, если я заняла её место?.. Вряд ли кто-то мог бы мне дать внятный ответ на этот вопрос. Для себя я нашла два варианта.

Первый — мы поменялись местами. И в этом случае, честно говоря, не завидую моей прабабушке. Ну, сами посудите: очнуться в прошлом — это ещё цветочки. Как-никак какая-то информация о прошлых эпохах у потомков имеется. И уж тем более — у меня, потому что я любила историю. Но совсем другое — перенестись в будущее. В будущее, о котором ничего неизвестно, совершенно ничего! Представьте, какой ужас будет ждать такого путешественника во времени. Если уж я до сих пор не могла отойти от шока, с моими-то довольно крепкими нервами, то что говорить о прабабушке, которая, очень вероятно, была девушкой кроткой и застенчивой. Я так рассуждаю, потому что уверена — была бы Анна Сергеевна пробивной девицей, нищета бы ей не грозила.

Второй вариант — моя прабабушка умерла. Я умерла в будущем и перенеслась в прошлое, а она умерла в своём прошлом, но уже никуда не перенеслась. Её душа упокоилась и ныне пребывала с Богом. Возможно, так даже лучше для неё. Мучения и тяготы прошлого ей стали уже нестрашны.

Зато они стали страшны для меня. Одно радовало — как минимум, хромоты я, кажется, избежала, а значит, новая версия событий может быть другой и во всём остальном. Стало быть, мне дарован шанс исправить несчастную судьбу. И не только моей прабабушки, но и её дочери, и её внучки, и… собственную?..

Оставалось непонятно, при такой перемене появлюсь ли я вообще на свет? Другой сценарий может предполагать других участников, верно же?

Но сейчас не это меня по-настоящему волновало. Меня волновало то, как выжить в новом для меня мире, в новых обстоятельствах, в новой, если так можно выразиться, «оболочке».

Однако я для себя пришла к главному выводу: я жива, а это уже немало. А покуда человек жив, ещё есть шанс многое изменить. И я приложу все усилия к тому, чтобы даже после такого жуткого падения, к счастью, не ставшего фатальным, Анна Сергеевна Некрасова смогла оправиться — не только физически, но и морально, и духовно, и… финансово.

О последнем мне как раз вовремя напомнила мадам Дюпон:

— Mademoiselle Некрасова, s'il vous plaît, пожаловать к мadame Барятинская. La situation financière de votre père nous oblige à prendre une décision urgente concernant votre séjour dans cet établissement. («Финансовое положение вашего отца вынуждает нас принять срочное решение в отношении вашего пребывания в этом учебном заведении»)

Я бросила взгляд на Лидию Матвеевну. Та с явной неохотой кивнула, подтверждая слова француженки.

Ну, что ж, я хотя бы убедилась, что почти твёрдо стою на ногах. А это уже немало. Теперь пришло время сделать первый действительно важный шаг в своей новой жизни.

—————————————

А пока вы ждёте новой главы, позвольте пригласить вас в другую новинку литмоба “Профессия попаданка”:

“Мама на полставки”

Вернэлия Хайд, Анна Зюман

https://litnet.com/shrt/1gVb

—————————————

ПРИЯТНОГО ВАМ ЧТЕНИЯ!

Глава 11.

К кабинету начальницы Института мы подошли втроём — я и мои две уже бессменные сопровождающие, которые глаз с меня не спускали. В принципе, правильно делали, я же не ориентировалась на местности, хотя внутреннее расположение помещений в этом здании знала наизусть. Комната руководителя учебного заведения располагалась всё в том же месте. В «моё» время училищем руководил мужчина, а во времена моей прабабушки (как же трудно говорить «сейчас»…) этот пост занимала женщина.

— А как, говорите, зовут мадам Барятинскую? — как бы про между прочим поинтересовалась я у Ковалёвой.

— Елизавета Фёдоровна, — ответила она с беспокойством во взгляде. А беспокоиться-то было о чём, мне-то уж точно. — Анна Сергеевна, Анечка…

— Да?..

Лидия Матвеевна задержала меня у входа, хотя француженка была настроена немедленно войти.

— Прошу вас, проявите… сдержанность, — вежливо попросила Ковалёва. — Вы ещё не оправились, и будет правильно, если… по большей части, буду говорить я.

— Ваша помощь мне точно понадобится, — согласилась я, прикидывая в уме всё, о чём успела мне поведать Лидия Матвеевна по дороге сюда.

А поведала она мне следующее: дела мои плохи, поскольку отец мой (ну, то есть на самом деле мой прапрадед) слёг по здоровью, и состояние его боле не предполагает обеспечение средств для моего дальнейшего обучения. Об этом с прискорбием сообщила в письме моя тётушка, после чего я (ну, то есть тогда ещё настоящая Анна Сергеевна) лишилась чувств и упала с лестницы. Так что сейчас мне предстояло узнать неминуемое — дату своего отчисления из Института благородных девиц, которая, по моим скромным подсчётам, уже наступила. Может, эпохи-то и разные, но финансовые проблемы влекут одинаковые последствия во все времена.

— Анна Сергеевна, — снова притормозила меня Ковалёва, когда я уже собиралась зайти к начальнице, — вы хоть что-нибудь помните?

— Смутно, — уклончиво ответила я, а она вздохнула.

— Что ж, возможно, получится рассчитывать на отсрочку…

— Не будем терять de temps, — вклинилась в наш разговор мадам Дюпон. — Идти. Сейчас.

Ковалёва послала мне многозначительный взгляд, значения которого я не поняла, после чего мы все втроём вошли в кабинет.

Мадам Барятинская восседала за большим дубовым столом в окружении многочисленных бумаг, как и положено начальнице. Лицо её показалось мне немного знакомым, впрочем, как и всё, что я наблюдала за последний час после своего пробуждения (или чудесного «воскресения»).

— Анна Сергеевна, — спокойно, но твёрдо начала она, — рада видеть вас в добром здравии. Мне сказали, вы нехорошо почувствовали себя после недавних известий.

«Это ещё мягко сказано…» — подумалось мне, но вслух сказала иное:

— Так и есть, Елизавета Фёдоровна.

Хотела продолжить, но тут вмешалась Лидия Матвеевна:

— К сожалению, случай вышел вопиющий и не без последствий, сударыня. Анна Сергеевна неважно чувствует себя, и будет правильным решением, если… она покинет нас через какое-то время.

— Насколько я вижу, — ответила Барятинская, — мадмуазель цела и невредима.

— Это не совсем так, — снова заговорила Ковалёва. — Анечка… перенесла тяжелейший удар…

— Пути Господни бичуют нас порой тяжелее хлыста. Тому мы и учим наших воспитанниц — быть стойкими под ударами судьбы. Не правда ли, мадам Дюпон?

— Oui, оui, — покорно закивала француженка. — Удар очень суровый. Очень. Mademoiselle Некрасова сложный положение. Мы ратовать за ней. Просить.

— О чём же вы намерены просить? — с каменным лицом поинтересовалась Елизавета Фёдоровна. — Дело, по-моему, ясное. Увы, предрешённое.

— Да, но обстоятельства… — опять вступила Лидия Матвеевна. — Обстоятельства исключительные.

— Поясните, Лидия Матвеевна.

— Анечка… Анна Сергеевна сирота. Вам ведь известно, что матушка её покинула нас слишком рано…

— У нас не сиротский приют, — отрезала начальница. — Мы принимаем все обстоятельства и стараемся быть великодушными по мере сил и возможностей. Однако силы и возможности наши не бесконечны.

— Vous avez raison, мadame Барятинская, совершенно прав. Но лестница... — вступилась мадам Дюпон.

— Лестница? — как будто бы ничего не поняла Елизавета Фёдоровна. — Какая лестница?

— Я упала с лестницы, — ответила я, потому что уже надоело стоять молча.

— Прискорбно слышать.

— Лестница упаль не просто! — выпалила француженка. — Я видеть!..

При этом Ковалёва сделала какой-то жест — как будто бы случайно зацепила пальцами ладонь мадам Дюпон. Сделала она это почти незаметно, но я всё равно заметила и поняла, что произошло это отнюдь не случайно. Это был какой-то знак. Француженка смерила Ковалёву возмущённым взглядом, но тут же закрыла рот.

— Так что с лестницей? — холодно осведомилась Барятинская.

— Несчастный случай, — быстро выпалила Лидия Матвеевна.

Взгляд начальницы прошёлся по мне:

— Анна Сергеевна, это был несчастный случай?

Я глянула сначала на Ковалёву, которая слегка кивнула, затем на мадам Дюпон, которая тут же опустила глаза в пол.

— Анна Сергеевна? — повторно обратилась ко мне начальница, уже с нажимом.

— Да, — только и выдохнула я.

— Значит, подтверждаете, что упали с лестницы в виду несчастных обстоятельств и вашего недоброго самочувствия?

Я почувствовала, как Лидия Матвеевна чуть сжала мою ладонь. И это тоже был знак.

Сделав вдох поглубже, я спокойно и уверенно произнесла:

— Да, подтверждаю.

— Хорошо, — осталась довольна мадам Барятинская. — Выходит, никаких обстоятельств задерживаться вам здесь не имеется. Я искренне сочувствую вашему отцу и вашим несчастным обстоятельствам. Однако перед вами и без того уже числится долг за прошлый учебный год. Я дала отсрочку по причине своего доброго сердца. Но нынче ситуация возымела окончательный удручающий поворот. Потому я вынуждена просить вас покинуть наши стены…

— Елизавета Фёдоровна! — взмолилась Ковалёва. — Анечке ведь остался последний год!..

Глава 12.

На этом стало понятно, что разговор окончен, а дальнейшие доводы не возымеют никакого успеха. Начальница уже всё решила. И, кажется, ещё до того, как мы появились в её кабинете. В целом весь этот визит был чистой воды формальностью, только для того, чтобы уведомить меня об отчислении.

Могло ли быть иначе? Не знаю. Я же не в курсе всех действующих порядков.

В Суворовском училище обучение проходили исключительно за счёт государства, но сейчас я находилась в другом государстве, где властвовали иные законы. Учёба благородных девиц оплачивалась — либо из кармана родителей, опекунов или сторонних благодетелей. В редких случаях давались квоты, но что-то мне подсказывало, что Анне Сергеевне (то есть — мне) такую квоту было не выбить ни за какие коврижки. Начальница уже сказала своё слово, а она тут — царь и бог.

Полагаю, она была уже негативно настроена в моём отношении из висящего долга. Да, деньги решают многое. Иногда даже всё. Вот и мою нынешнюю судьбу они же решили. И куда мне теперь было податься?..

Был ещё один момент, который занимал мой ум: вроде бы случайная реплика мадам Дюпон не давала мне покоя — что-то тут было нечисто.

Чтобы выяснить истинный смысл её слов, я решила действовать напрямую. Как только мы покинули пределы кабинета начальницы, я обратилась к француженке:

— Мадам Дюпон, а что вы говорили о лестнице?

— Лестница? — делано изумилась она и вздёрнула нос. — Не знать.

— Мадам Дюпон…

— Анна Сергеевна, — вмешалась Ковалёва, — прошу вас, будьте благоразумны.

— Я вполне благоразумна. Просто хочу понять…

— Анечка, — Лидия Матвеевна резко оттащила меня прочь от мадам Дюпон, — умоляю, сейчас не время. Вы не в том положении, душенька.

— Да о чём вы? — я выдернула свой локоть с силой.

Видимо, молодая учительница никак не ожидала от меня подобного проявления резкости. Возможно, она даже решила, что я действительно тронулась умом, но чувство, что меня водят за нос, не покидало. А я терпеть ненавижу вот эти все интриги и фальшь, и сейчас интуитивно понимала — от меня что-то скрывают.

— Лидия Матвеевна, вы пользуетесь тем, что я потеряла память? — спросила с той же прямотой.

И это подействовало: Ковалёва отвела глаза, как делают все безыскусные лгуны. По всему было видно, что обман давался ей непросто. Но я даже предположить не могла, в чём может быть соль. Что-то случилось на той лестнице — что-то, что мадам Дюпон видела и о чём порывалась сообщить Елизавете Фёдоровне, но ей не дали. А не дала ей этого сделать именно Ковалёва — стало быть, Лидия Матвеевна тоже видела или, по крайней мере, была достаточно осведомлена об истинной картине событий.

— Анна Сергеевна, не будьте жестоки, — прошептала она с дрожью в голосе. — Я сделала для вас всё, что было в моих силах. Если желаете, я снова предприму попытку поговорить с Лидией Матвеевной…

— Нет, я хочу, чтобы вы просто сказали мне: что случилось на этой проклятой лестнице.

— Вам это вовсе ни к чему…

— Это уже мне решать, — отрезала я безжалостно.

В глазах учительницы заблестели слёзы. Она буквально сгорала от стыда, но я не отступила. Мне нужна была правда, хоть какая-то. Мало того, что я грохнулась с лестницы, получив известия о болезни и бедности единственного родителя, чуть не отдала богу душу (в каком-то смысле так и случилось) и была отчислена из Института, вдобавок находилась в чужом времени и в чужом теле, но к тому же меня ещё намеренно дурили. Это уже ни в какие ворота не лезло.

— Поверьте, так будет лучше для всех, — упрямилась Ковалёва, но я видела, что она уже сдаётся.

— Говорите, Лидия Матвеевна. Христом Богом молю, говорите, — потребовала я, надавив наверняка на самое болезненное.

Не то чтобы я в бога не верила, но знаете, как оно бывает: вроде бы живёшь себе обычной мирской жизнью, в церковь ходишь только на Пасху — яйца с куличами осветить. Но во всё остальном как-то не до этих всех религиозных дел.

А сейчас вот задумалась всерьёз: раз уж часть меня переселилась в иное время — не телесная, не материальная часть, то какая в таком случае?

Разум? Несомненно. Но не только он. Ещё что-то.

Душа? Да, наверное. Переселилась моя душа. Значит, душа всё-таки существует.

А раз существует душа, то существует и то, что душой этой, как бы это сказать… управляет. Первоисточник, если хотите. То есть бог. Получается, бог есть. И теперь я в него как-то действительно поверила. Ну, прям по-настоящему. Может, это не очень логично, но рассказываю, как есть.

Кроме того, я знала, какую роль религия играла для людей в XIX веке. Обращения подобного рода являлись и сильными, и действенными, и очень значимыми. А я, в конце концов, желала добиться своего.

— Говорите же, — настояла я снова.

И Лидия Матвеевна в итоге уступила:

— Ваше падение, Анечка, было не совсем случайным, — проговорила она сдавленно.

— То есть как? — я удивилась, но не так чтобы очень. — Меня толкнули?

— Нет-нет! — спохватилась Ковалёва. — Боже упаси! Никто не толкал вас! Просто…

— Что? Ну, что, Лидия Матвеевна?

Она вновь потупила взгляд:

— Дело в том, что Варюша и Катенька стояли рядом с вами. Они лишь хотели сопроводить вас до спальни. Возможно, вы неправильно истолковали их намерения. Девочки вовсе не желали беды. Но так уж вышло, что вы оступились, рассердившись на них…

—————————————

А пока вы ждёте новой главы, позвольте пригласить вас в другую новинку литмоба “Профессия попаданка”:

После развода. Гувернантка для наследников дракона

Элис Карма, Алиса Буланова

Глава 13.

Ах, вот оно что… Варюша и Катенька… Занятно получалось.

Я хотела было уточник, кто эти две прекрасные фройлены, которым не помешало бы надрать известное место, как вдруг наш разговор прерывали.

— Анечка! — выкрикнул кто-то. — Анечка! Вот ты где!

Ко мне подбежала девушка в платье гимназистки. Кажется, её я тоже видела среди тех, кто толпился у комнаты, где я очнулась. Или где-то ещё?..

— Анечка! Славься милостью твоей, Боже! Ты цела! — пропела она с вроде бы неподдельной радостью.

Нос у неё был слегка вздёрнутый, маленький, а вокруг него рассыпались маленькие веснушки. Их бы можно было назвать милыми, если бы не тот факт, что в текущем времени к пигментации на лице относились насторожено, если не сказать — враждебно.

— Анастасия Михайловна, — быстро обратилась к девушке Ковалёва, — позаботьтесь о нашей Анечке. Она… слегка путается в мыслях, но это в скорости пройдёт.

— Конечно, Лидия Матвеевна, не беспокойтесь, — послушно кивнула девица.

Ковалёва поспешила ретироваться. Я глянула ей вслед, качая головой, так и не узнав всех подробностей происшествия. Но так просто оставлять это я не собиралась.

— Анечка, милая, как твоё здравие? — забеспокоилась гимназистка. — Пойдём-пойдём в комнату. Остальные себе места не находят. Такой ужас, такой ужас… — она потянула меня к лестнице.

— Я-то нормально, — ответила я, оглядывая знакомо-незнакомые интерьеры. — Но бывало и лучше. А скажи мне… Тебя ведь Настя зовут, да?

Настя тотчас остановилась, как вкопанная, и уставилась на меня с уже ожидаемым ужасом.

— Я малость память потеряла, — поспешила объяснить ей. — Но доктор говорит, что скоро всё восстановиться. Ты просто пока помоги мне немного разобраться, хорошо?

— Конечно, конечно, Анечка, — закивала девушка, мы снова двинулись к лестнице. На сей раз значительно медленнее. — Анастасия Черкасова меня зовут.

— Значит, Настя. Замечательно. А Варя и Катя — это кто?

Она снова сбавила шаг, и я как можно более приветливо улыбнулась:

— У меня особые провалы в именах. И в лицах. Понимаешь?

Черкасова опять кивнула:

— Да-да, Анечка, понимаю. Понимаю. Учимся мы все вместе. Стало быть Варя — это Варвара Тимофеевна Голицына, а Катя — Екатерина Александровна Ростовцева Сейчас сама их увидишь.

— Мы в не в ладах с ними? — уточнила я.

Настя почему-то прыснула, а затем резко посерьёзнела и зашептала:

— У с кем с кем, а с ними двумя никто не в ладах. Негодницы страшные.

Тем временем мы поднялись по лестнице, и меня даже не передёрнуло — настолько я отвлеклась на разговор. Вскоре приблизились к одной из дверей.

— Как войдём, — продолжала шёпотом Настя, — их кровати сразу справа будут — у окошка, самые светлые себе места выбрали.

— А почему их все так боятся? — предположила я. — Кажется, даже учителей они в страхе держат.

— Как не бояться? У них же отцы — благодетели самой мадам Барятинской. Финансами способствуют. Уж на что велико благородство, а все перед ними кланяться обязаны. Вот и злобствуют себе на потеху.

Ну, конечно. Очень простое и логичное объяснение, которое витало прямо в воздухе. Две «мажорки», выражаясь современным языком, чувствуют себя безнаказанными, потому что их папочки за всё заплатят. М-да, времена другие, а нравы всё те же.

— Стало быть, по их вине я чуть шею не свернула, — процедила я. — Ну, держитесь у меня...

Настя глянула на меня с испугом, но ничего не сказала. Она открыла дверь, и мы шагнули в просторную комнату с высокими потолками, заставленную кроватями воспитанниц. Мой взгляд сразу метнулся к окнам, и уже не удивило, что там восседали те самые гадючки, с которыми я столкнулась ранее. При виде меня обе девицы заметно напряглись. Однако одна из них быстро пришла в себя и двинулась прямиком ко мне.

— Это Варя, — быстро шепнула Черкасова мне в ухо и тут же отстранилась.

А вот Голицына приблизилась ко мне вплотную, за ней уже подтянулась её подруга — Ростовцева. Не нужно быть медиумом, чтобы понять, кто в этой парочке подколодных главенствует.

— Не желаете ли принести свои извинения, Анна Сергеевна? — с явной демонстрацией доминирующего положения вопросила Варя.

Остальные гимназистки сгрудились вокруг нашей компании.

— Это за что же, позвольте узнать? — уточнила я.

— За нападение, Анечка, — прошипела вторая по значимости (но вряд ли — по опасности) змея. — Ты нанесла нам травму.

— Да что-то вы совсем не выглядите травмированными.

— Ты поступила непозволительно, — заявила Голицына. — И должна немедленно загладить свою вину.

— Девочки, — нахмурилась я, — а вы случайно ничего не попутали? Это по вашей милости я с лестницы упала.

Все присутствующие синхронно ахнули и приложили ладошки к губам. Все, кроме виновниц торжества и меня, разумеется.

— А вот это уже оскорбление высшего порядка, — вытянулась по струнке Варя. — За это ты ответишь по всей строгости. Чтобы оболгать меня вот так — прилюдно…

— Да-да! Прилюдно! — подхватила Ростовцева, оборачиваясь к остальным: — Кто-то поверит такой несусветице?

Гимназистки хором затрясли головами. Даже Настя, насколько я успела заметить, сделала тоже самое движение. Вот же коза…

— Видели, Анна Сергеевна? — ехидно спросила Голицына. — Никто тебе не верит. Так что жду извинений. Сейчас же.

Глава 14.

Варвара впилась в меня хищными глазами, её подруга последовала тому же примеру. Очевидно, присутствие Голицыной явно вдохновляло Ростовцеву. А вот остальные находились в перманентном страхе перед этими двумя и только ждали, чем же закончится сцена. Помогать мне никто не собирался. Даже Настя, о которой я ненароком подумала, что вот уж она будет мне союзницей. Фиг там. Эта битва была только моей, и, увы, заведомо проигранной. По крайней мере — пока…

— Не слышу ваших извинений, Анна Сергеевна, — ещё раз напомнила Голицына.

Я сделала глубокий вдох и выдохнула:

— Прошу прощения, мадмуазель.

— Так-то лучше.

— И мне! — взвинтилась Ростовцева. — Меня ты тоже задела!

Вторая реплика далась немного проще:

— И вам, мадмуазель, приношу свои глубочайшие извинения, — я произнесла это спокойно, чётко и прямо, не отводя взгляда.

Однако теперь уже никто не мог сказать, что я не извинилась. Формально извинения были произнесены. Формально.

Ростовцева фыркнула и задрала нос. Голицына поджала губы, не зная, что ещё сказать. Видимо, она рассчитывала на более эпичную схватку.

— Наш конфликт исчерпан? — осведомилась я.

— Oui, оui, mademoiselle, — проскрежетала зубами Варя и тут же убралась обратно к своей койке.

Катя, как верный пёсик, поспешила за ней. А ко мне потянулась Настя и шепнула на ухо:

— Правильно, Анечка. Всё правильно. Нечего их злить.

— Да, — ответила я тихо. — Месть — это блюдо, которое подают холодным.

— Что ты?..

— Ничего, — прервала я и схватила её под руку, уводя дальше по проходу. — Которое место моё?

— Вот там, рядом с моим, — кивнула Черкасова в самый дальний и плохо освещённый угол.

Полагаю, тут имелась своя внутренняя иерархия — чем дальше от окон твоя койка, тем ниже ты по статусу. Угадайте, где находилась моя? Да, в самом конце вереницы кроватей, самая последняя. И это снова подтвердило худшие догадки — моё положение здесь весьма неблестящее.

Под руку с Черкасовой мы добрались до наших «аутсайдерских» лежанок, сели на мою кровать. Настя тотчас принялась расспрашивать:

— А что же тебе мадам Барятинская сказала?

— Ничего хорошего, — вздохнула я, ловя косые любопытные взгляды других учениц.

Им наверняка тоже хотелось пообщаться со мной — всё-таки такой случай увлекательный. Но, скорее всего, они побаивались гнева Голицыной и Ростовцевой, которые отныне делали вид, что меня тут не существует. Что ж, мне это было даже на руку — хоть немного выдохну.

— Но как же так?.. — забеспокоилась Настя. — Неужто не дадут тебе отсрочки?

— Мне уже давали отсрочку, — вынужденно констатировала я. — И терпеть меня тут за бесплатно больше не собираются.

— А как же быть, Анечка?

Я пожала плечами (кстати, одно из них немного прострелило — видимо, ушиблась, но это мелочи):

— Не знаю, но отсюда мне придётся уйти. Мне дали на сборы три дня.

Черкасова охнула и прикрыла губы рукой. Она глядела на меня не просто с жалостью, но так, будто я реально стояла на пороге смерти — с таким ужасом, что я аж немного поёжилась.

— И куда же ты подашься?

— Ну… — протянула я. — На работу устроюсь…

— Бог с тобой, Анечка, — махнула она рукой. — Какая же работа? Куда тебя возьмут?

— Например, в гувернантки, — прикинула я, чем бы могла заняться в этом времени и при имеющихся у меня возможностях.

Настя прыснула:

— Анечка, какие ж гувернантки тебе? Не возьмёт тебя никто.

— Да почему это? Образование у меня есть, и неплохое. Просто неоконченное.

— Вот именно, что неоконченное, — пыталась меня вернуть с небес на землю Настя. — Оно и с оконченным-то, говорят, непросто бывает.

— Говорят, что куры родят, Настя. А я работу отыщу, вот увидишь.

— Дай бог, конечно. Дай бог! Но не лучше ли тебе к отцу возвратиться? Болен же он у тебя…

— И разорён, — напомнила я. — А на любое лечение деньги нужны. Да и мне самой как-то выживать нужно.

— Да тебе ныне лишь одна дорога, — раздался поблизости чей-то голос.

Я обернулась и увидела вездесущую Голицыну с её ручной «собачонкой».

— Неужели? — я сделала вид, что удивлена и заинтригована. — Куда же?

— К падшим женщинам! — визгливо сообщила Катенька и захихикала, тут же густо покраснев.

Остальные девочки с удовольствием подхватили смешки. Правда, большинство смеялись как-то глупо и неестественно. Некоторые закрывали лица и отворачивались.

— Именно, — самодовольно подтвердила Варя. — К ним самым тебе стоило бы примкнуть. Если повезёт, может, и благодетеля себе какого найдёшь, Анечка.

Очень, ОЧЕНЬ хотелось выдать ответную колкость — уж тут бы я за словом в карман не полезла. Но тогда бы я нарвалась на ещё один скандал. А этой репликой, уверена, гадючки желали меня не просто разозлить, но смутить, унизить. Они ждали, что я зальюсь в горьких слезах.

Но, вопреки их ожиданиям, я лишь холодно улыбнулась:

— Обещаю подумать над вашим предложением, Варвара Тимофеевна. Может, даже у вашего отца найдутся соответствующие связи, чтобы мне поспособствовать? Может, даст мне рекомендательное письмо?

Ну, не сдержалась я, не сдержалась…

Раздалась новая порция смешков — уже неподдельных.

— Ваше хамство обернётся вам боком, Анечка, — блеснула глазами Голицына и резко развернулась на каблуках.

Я обернулась к побледневшей Насте — она глядела на меня со смесью дикого страха и восхищения:

— Анечка, зря ты так…

— Не зря, — отрезала я. — В конце концов, мне тут недолго осталось находиться.

— И то правда… — улыбнулась она слабо, а затем вдруг приободрилась: — Анечка, это ведь хорошая мысль…

— Какая? Податься к падшим женщинам? — усмехнулась я.

— Нет-нет! — торопливо закачала головой Настя. — Рекомендательные письма. Отчего бы тебе не попробовать испросить такое письмо у мадам Барятинской?

— Боюсь, это что-то из рода фантастики…

— Что-что?..

Глава 15.

— Анечка, ну, что же ты?!.. — заныла шёпотом Настя, оборачиваясь ко мне с умоляющим взором.

— Тихо! — шикнула я. — Смотри в оба, чтобы никто не вошёл!

— Анечка, мне страшно!..

— Ещё пару минут! — бросила ей и принялась дальше обследовать койко-место Голицыной.

Я подловила момент, когда всех опустили с занятий прогуляться в саду, а сама под предлогом того, что мне нужно собрать свои вещи, отправилась в спальню. Черкасову пришлось сделать соучастницей. Я не сомневалась в том, что она струсит, потому заранее не предупредила её, чем именно займусь. Но, благодаря всё той же трусости, Настенька не посмела мне перечить.

Соглядатай из неё был крайне ненадёжный, поэтому действовать приходилось быстро. И это было особенно трудно с учётом того, что я не знала, что именно ищу.

Мне нужен был компромат. Любой. И желательно такой, чтобы моя оппонентка была разбита в пух и прах. А по опыту я знала, что у молодых парней и девушек очень вероятно найдётся что-нибудь непристойное. По меркам текущего времени, это могло быть что угодно: подозрительные записки и письма от мужчин, любые украшения и даже косметика — всё это в Институте благородных девиц было под запретом.

Не верилось, что Голицына и Ростовцева кристально чисты в этом смысле. Наверняка у одной из них имеются свои «грешки». И, дабы не тратить времени даром, начала я с тумбочки и кровати Голицыной — она в этой «банде» главарь, так что на неё и должен прийтись основной удар.

Минуты пролетали слишком быстро, но ничего не находилось.

— Анечка, скорей же!.. — нервировала меня Настя, не давая толком сосредоточиться.

— Хочешь поскорее — подскажи мне, где они могут прятать свои «сокровища».

— Да не знаю я! Не знаю! — умоляла меня Черкасова.

— Тогда хотя бы не мешай, — пробубнила я, заглядывая под матрас.

И тут пусто. Вот напасть. Не может быть такого, не может…

— Анечка, идут! — взвизгнула Черкасова.

Я опрометью кинулась прочь от кровати, чтобы успеть добежать до своей. Ненароком зацепила ножку койки. Как по закону подлости, ушибла мизинец и чуть не взвыла от боли, но, к счастью, удержалась.

И тут что-то грохнуло — упало на пол. Я глянула под кровать — там лежала книга. Очевидно, её каким-то образом прикрепили к днищу койки. Некогда было разбираться, как именно, зато я мгновенно поняла, что это именно то, что мне нужно.

«Опасные связи» Пьера Шодерло де Лакло — я сорвала настоящий джекпот. Это было гораздо круче любых заколочек, пудр и записок с пылкими признаниями, потому что перед мной лежал наистрашнейший компромат. «Запрещёнка», как сказали бы в моё-бывшее-будущее время.

Этот роман описывает манипуляции, интриги и аморальное поведение двух аристократов — маркизы де Мертей и виконта де Вальмона, которые используют любовь и соблазнение как инструменты власти. Они цинично разрушают жизни других персонажей, включая юную Сесиль де Воланж, которую Вальмон соблазняет. Найти такую книгу у воспитанницы Института благородных девиц в XIX веке — всё равно, что поставить крест на всём её дальнейшем будущем.

— Анечка!..

Недолго думая, я сунула книгу снова в кровать, но теперь уже — под матрас. Я едва успела добежать до своего места и схватиться за свой ещё пустой саквояж, когда в комнату вошли гимназистки. Первыми, разумеется, появились Варя и Катя. Они шумно смеялись, но, завидев меня тут же стихли. Я ощущала их взгляды спиной. В это время Настенька делала вид, что помогает мне собирать пожитки. Я поймала её ошалевший взгляд и быстро подмигнула.

— Анна Сергеевна, что же вы так долго тут собираете? — поинтересовалась Варя, приближаясь к нам по проходу. — После падения вы стали так нерасторопны.

— Да она всегда была неуклюжей, — подоспела с репликой Ростовцева.

Я медленно и невозмутимо повернулась к ним:

— Видите ли, предпочитаю всё тщательно проверить, чтобы покинуть стены любимого Института, ничего не забыв.

— Да у тебя вещичек-то небогато. И те даже нищим жертвовать совестно, — язвительно заключила Голицына.

— Богатство — не моя сильная сторона, вы правы, Варенька, — с той же холодностью призналась я. — Однако у меня есть умения другого толка. Нематериального.

— То, что ты к мадмуазель Ковалёвой подмаслила, чести тебе не делает, — прошипела Катя.

— Да и похвальбы мадам Дюпон тебе ничем не помогут в жизни, — согласилась вторая язва.

— А я и не об этом тоже, — равнодушно бросила я и отвернулась, чтобы продолжить своё занятие.

Другие девушки, конечно же, услышали наш разговор. Всем, в том числе моим врагиням, стало интересно, о чём же речь. На то и был расчёт. Всё-таки при столь однообразном бытии гимназисток любая мелочь казалась значимой. От скуки люди готовы вестись на что угодно.

— Что же такого умеешь? — тихо проблеяла Мари.

Она была скромной девочкой, и не будь она знатного рода, её бы давно зашугали. А будь в ней побольше наглости, могла бы занять лидирующее место Ростовцевой. Но тут, как говориться, с происхождением повезло, а характер подкачал.

Я снова повернулась ко всем присутствующим. Двенадцать пар глаз взирали на меня с неприкрытым любопытством. Гадюки, разумеется, делали вид, что им всё равно, но глаза их выдавали.

Спокойно выпрямившись, я с безразличным видом заявила:

— У меня есть дар. От прабабушки достался.

Девчонки ещё больше вытянулись в лицах. Настенька уставилась на меня с очередной порцией ужаса.

А я продолжила всё в том же духе:

— Раньше я думала, что всё это ерунда. Но после падения мне было видение, что дар мой настоящий. И что приведёт он меня к большому богатству.

— А… а… какой же дар? — снова осторожно спросила Мари.

— Я умею разговаривать с душами покойных.

— Лжёшь! — топнула ногой Голицына. — Не бывает такого!

— А как же мы на святках Пиковую Даму вызывали?.. — робко вставила Мари.

Варя обожгла её взглядом:

— То ради шутки было!

Глава 16.

— Mademoiselle, écoutez! Ночь – pour le sommeil, спать! Никаких разговоров, pas de bruit! Вы не devez pas вставать, marcher! Порядок – toujours, всегда! Благородные девицы — discipline! Bonne ночь, silence, s’il vous plaît! — объявила мадам Дюпон, строго оглядывая уже находящихся на своих спальных местах девиц.

— Oui, мадам Дюпон! — хором отозвались все присутствующие и послушно закрыли глаза.

После чего дверь спальню осторожно закрылась.

Не прошло и двух минут, как с той же синхронностью девчонки повыскакивали из-под одеял и на цыпочках поспешили ко мне. А я тем временем уже доставала из тумбочки все имеющиеся свечи.

— И не боязно тебе, Анечка? — шепнула мне на ухо Настя.

Её, бедолажку, всю аж трясло от страха и волнения. Я же сохраняла полнейшее хладнокровие.

— Бояться, Настюша, надо живых, а не мёртвых, — ответила я и присоединилась к уже образовавшемуся на полу кругу.

Черкасова вздохнула и уселась рядом со мной.

— Ой, девочки, это ведь, говорят, грех большой, — прошептала Елена, крестясь.

— Ничего и не грех, — ответила Катя и воровато оглядела остальных. — Ежели никому не говорить.

— А слышала, что доска какая-то особая надобна, — робко заметила Мари.

— И точно, — успела позлорадствовать Голицына. — Доски-то у тебя не видно.

— Это шарлатанам всяким доска нужна, — заявила я небрежно. — А у кого истинный дар, тому и атрибутов никаких не надо.

— А я вот с матушкой однажды была на таком сеансе, — поделилась Лиза, пока мы расставляли свечи. — Госпожа-медиум в таком припадке страшном забилась…

Все охнули и ещё сильнее напугались.

— Никаких припадков не случиться, — успокоила я. — Если всё делать правильно.

— И как же правильно? — поинтересовалась Варя всё в том же злорадном тоне.

— Для начала возьмёмся за руки и закроем глаза, — объявила я и взялась за ладонь Насти и Даши, сидевших ближе всего со мной. Остальные послушались и поступили так же. — А теперь все молчим. Я буду говорить.

— А чего ж это только тебе говорить? — вклинилась Катя. — Я тоже у духов вопросить что-нибудь хочу.

— Спросишь, — шикнула я. — А пока молчи.

Ростовцева заткнулась. А я меж тем стала произносить нараспев:

— Духи ушедших, слышите ли вы меня? Придите на мой голос. Духи ушедших, отзовитесь на мой зов…

Воцарилась гробовая тишина. Ладошка Насти уже вспотела и подрагивала. Да и вообще все, подозреваю, прилично занервничали. Я аккуратно приоткрыла один глаз — сидят, не двигаются.

— Духи ушедших, — снова пропела демоническим голосом, — мы призываем вас явиться…

— Что же, не идут? — разумеется, эта реплика принадлежала Голицыной.

— Тс-с-с! — зашипели на неё остальные, даже Катенька, а мне и стараться не пришлось.

— Духи ушедших! — почти завыла я. — Откройте нам свои тайны и пролейте свет на неизведанное!

Молчание. Только свечи тихо-тихо потрескивали в этом зловещем полумраке. Будь я хоть немного суеверной, тоже бы наверняка поддалась витавшей атмосфере.

— Слышу! — выдохнула я с силой.

Девчонки все, как одна, вздрогнули.

— Что?.. Что слышишь?.. — проблеяла Настенька дрожащим голоском.

— Голоса! — объявила я и широко распахнула глаза, верно убедившись все остальные тоже уже не удержались от того, чтобы посмотреть. Но я глядела в какую-то неопределённую точку в пространстве и почти не двигалась. — Голоса умерших! Они говорят со мной!

— А что говорят? Что?.. — молящим шёпотом спросила Катя.

— Говорят, меж нами есть самая скверная грешница. Такая, что они не в силах прийти сюда.

— Ну, как же? — усмехнулась Варя. — Знаем мы эту грешницу…

Но не успела она договорить, как я с безумным лицом ткнула в неё пальцем:

— Ты! — почти заорала ей в лицо.

Девчонки разом отшатнулись.

— Ты! — продолжила я. — Ты грех носишь великий!

— Й-я?.. — заикнулась от испуга Голицына.

— О, да! — провозгласила я, держа глаза настолько широко распахнутыми, что они аж заслезились. — Ты скрываешь непотребство! Что даже покойные тебя сторонятся!

Одновременно я заметила, как другие девчонки стали медленно-медленно отползать от Вари, словно она была заразной.

— Да помилуйте, какое же непотребство?.. — растерялась она. Но затем собралась: — Всё это ложь!..

Я не дала ей долго горланить и перебила:

— Требуется искупить твой грех! Немедля!

— Да в чём же мой грех? — видя, как остальные шарахаются от неё, и Варя фактически остаётся одна, она засуетилась. — Нечего тут напраслину на меня наводить! Раз не можешь сказать, в чём мой грех, то и нет никакого греха!

— Анечка, в чём же грех?.. — тихо спросила Мари.

— Не могу… — я замотала головой, будто и у меня случился «припадок медиума». — Не могу…

— Вот! И всё доказательство! — обрадовалась Голицына. — Выдумывает она всё!..

Девчонки в ужасе переводили взгляды с Вари на меня и обратно. Они явно не знали, кому верить, но вставать на защиту Голицыной что-то никто не торопился. И, кажется, дальше остальных отсела её закадычная подружуля.

— Нечего ей верить! Бредни несёт! — отчаянно оправдывалась Варя.

И тут я поняла, что настал мой звёздный час:

— Книга! — объявила, всё ещё находясь в «трансе». — Чёрная книга, что источает чёрную ауру!

— Какая книга?.. — упавшим голосом проблеяла Голицына, вмиг побледнев.

— Проклятая книга, — закончила я свой вердикт.

— Нету никакой книги… — прошептала Варя и, чуть помедлив, бросилась к своей кровати.

Однако она не успела. Ростовцева уже неслась впереди вместе с несколькими другими девочками. Кто-то оттолкнул Голицыну. Я не успела заметить, кто именно, но не удивлюсь, если это была всё та же Катя.

— Девочки, милые! Христом-Богом клянусь! Нет у меня ничего! — бросила им вслед распластавшаяся на полу Голицына.

Но её уже никто не слышал. Меньше чем через минуту, одна из гимназисток победно подняла над головой книгу, найти которую теперь оказалось проще простого.

Глава 17.

— Девочки! Миленькие! Родненькие! — Варя завывала посреди комнаты, уже почти потеряв контроль над собой. Надменная маска слетела с неё, и теперь на неё жалко было смотреть.

Впрочем, никакой жалости я не испытывала. Уж скорее я испытывала гордость. За себя. Всё-таки не зря когда-то ходила в студенческий драмкружок. Вот и пригодились актёрские навыки.

— Не моё это! Не моё! — бесконечно оправдывалась Голицына.

— Да как же не твоё? — тут же переметнулась на другую сторону её завсегдатая подружуля Катя. — В твоей ведь кровати лежало!

Удивительно, как быстро люди меняют мнение, когда чуют угрозу. Ещё час назад эту парочку было не разлить водой, и вот — пожалуйста, Ростовцева уже на противоположной части баррикад.

— Подбросили мне! Подбросили! — умоляла Варя, безропотно озираясь по сторонам. Тут её взгляд остановился на мне. — Ты! Ты и подбросила! Подставить мне захотела!

— Да когда бы это я успела? — поинтересовалась я с равнодушным видом.

— Ты подбросила! — не унималась Голицына. — Ты же и указала! Значит, твоих рук дело!

— Мне духи сказали, — напомнила я. — Нет уж, Варвара Тимофеевна, книжка твоя.

— Не моя!

— А я… Я видела… — проблеяла Мари, и все разом устремили к ней взоры. — Видела, как ты, Варюша, ночью читала что-то…

— То другая книга была!

— А отчего же ночью? — подлила масла в огонь Катенька. — Чего ж скрывалась?

— Не скрывалась! Просто… — Голицына не договорила и залилась горькими слезами.

Никто даже не дёрнулся утешать её. Она рыдала в одиночестве, окружённая осуждающими взглядами. И это уже было само по себе являлось для неё страшным наказанием.

— Девочки, милые, — снова воззвала она, поняв, что слёзы ни на кого не подействовали, — вы ведь не скажете мадам Дюпон? Христом-Богом заклинаю!

— Ты и нас во грех загнать желаешь? — спросила я.

Девицы стали переглядываться. Понятно, что никому грех на душу брать не хотелось.

— Да какой же грех? Только смолчать требуется и всего-то… — проронила Голицына.

— Сокрытие греха — ещё больший грех, — постановила я.

— Змея ты! — воскликнула Варя, тыча в меня пальцем. — Змея настоящая! Дурное против меня замыслила! И врёшь ты всё! Никакого дара у тебя нет!

— Есть у Анечки дар, — робко проронила Настя и поглядела на остальных. — Есть. Я верю, что есть. Потому как переменилась она. Да разве вы сами не видите? Анечка наша совсем другая теперь. Стало быть, открылся ей дар…

На это некоторые гимназистки закивали, а Голицына опять пустилась в слёзы.

— Что же мне делать, девочки?.. Что же делать?..

И тут я решила немного сжалиться:

— Ну, грех ведь и отмолить можно…

— Я отмолю! — тотчас воспылала энтузиазмом Варюша. — Отмолю, клянусь! Поутру же Богоматери-заступнице свечи поставлю! На коленях прощения молить у неё стану!

— Свечи — это хорошо, — рассудила я. — И молитвы тоже. Только негодные деяния нужно отмаливать благими деяниями.

— Всем нищим у церкви завтра же подам по медяку! По три медяка!

— Варюша, — я подошла к ней и положила ладонь на плечо, — неимущим помогать надобно, и деньгами, и делами. И мне тоже помоги.

— Тебе? — она слегка отшатнулась, но я не дала ей далеко отойти.

— Мне, я ведь тоже нынче нуждаюсь. Как вы все знаете, из Института исключили меня. И на первое время мне нужна помощь. А чтобы помочь мне, нужна одна небольшая услуга. Ты, Варюша, можешь поспособствовать. Тогда, полагаю, никто спорить не станет, что грех твой уплачен. Тогда и мадам Дюпон не станет нужды сообщать, и мадам Барятинской тоже, — я выразительно глянула на всех присутствующих.

Как и было рассчитано, девочки согласились с моим предложением. «Стучать» на одноклассницу на самом деле никому не хотелось. Всем хотелось поскорее забыть об инциденте, но так, чтобы и на свою душу греха не брать.

— Что же требуется сделать? — окончательно сломалась Голицына. — Говори же. Сделаю, как скажешь.

Это ли не победа? Небольшая, но всё же значимая…

Глава 18.

Спустя два дня я стояла у порога своего теперь уже бывшего Института благородных девиц с саквояжем в руках и рекомендательной бумагой за подписью самой мадам Барятинской в потайном кармашке моего багажа. Также в этом документе числились рекомендации Лидии Матвеевны Ковалёвой и мадам Эмили Дюпон. Но, конечно, лестные отзывы начальницы столь уважаемого заведения играли ключевую роль — с такими напутствиями я вполне могла рассчитывать на приличную должность, даже без диплома о законченном обучении.

Признаться, мне было нелегко покидать стены своей альма-матер. Фактически я тут никогда не училась, но в своей будущей-прошлой жизни провела много лет, преподавая совсем другим людям, которые к этому моменту даже ещё не родились. Странное чувство… Будто прощаешься с чем-то очень важным, значимым, даже родным. А ведь так и было.

— Анечка, в добрый путь, — улыбалась сквозь слёзы моя единственная подруга Настя. — Ты хоть изредка письмецо пришли…

— Да-да, Анечка, — подхватила Лидия Матвеевна, — непременно пиши — как устроилась, как поживаешь…

Они ещё много говорили наперебой. Мари, Лиза, Лена и другие гимназистки тоже вставляли словцо. Даже Катя была со мной мила. А Варя лишь буркнула на прощание: «Удачи», но что-то мне подсказывало, что никакой удачи она на самом деле мне не желает.

Ну, и ладно, без её пожеланий обойдусь. Всё, что мне было нужно от неё получить, я получила. А то, что она до сих пор чувствовала себя униженной, — её проблемы. В конце концов, она достаточно издевалась над Анной Сергеевной, и даже мне перепало немало после того, как я заняла её место. Так что, Голицына, пожинай плоды своей гордыни и жестокости.

Мадам Дюпон в это время стояла в стороне. Кажется, она боролась со слезами, но воспитание да и статус не позволяли ей подобные проявления чувств. Я подошла к ней сама.

— Mademoiselle Nekrasova, — проговорила классная дама, — que votre nouvelle vie soit des plus heureuses. Je vous le souhaite de tout cœur. Que Dieu vous guide. (Мадмуазель Некрасова, пусть ваша новая жизнь сложится наилучшим образом. Желаю вам этого от всего сердца. Да поможет вам бог — франц.)

— Je vous remercie sincèrement, Madame Dupont, — ответила я.

Она чуть помедлила, а затем всё-таки не удержалась и обняла меня. Мы застыли в прощальных объятиях, и у меня самой защипало в глазах от нахлынувших эмоций.

В конце концов, момент расставания настал.

— Au revoir, avec tout mon cœur! (До свидания, от всего сердца! — франц.) — крикнула я, уже отойдя от порога, где оставались преподаватели и гимназистки.

— Au revoir! Au revoir! — донеслось вслед.

Улыбнувшись в последний раз, я быстро зашагала прочь. Слёзы душили, но я не позволила им пролиться. Лишь смахнула единственную каплю, побежавшую по щеке. Наверное, ветром надуло…

***

Погода в этот день в Казани была почти безветренная. Стоял погожий сентябрьский день, приятный и тёплый. Я шла по Неёловской улице, затем повернула на Большую проломную и вышла аккурат к центру города. Несмотря на раннее утро, здесь царило оживление. То и дело в толпе сновали мальчишки-разносчики, громко выкрикивая набегу:

— Читайте Казанские губернские новости! Последние новости!..

Я остановила одно из таких зазывал, сунула ему в ладошку три копейки и получила собственный экземпляр свежих казанских новостей. Тут же развернула и нашла именно то, что искала — страницу с объявлениями о приёме на работу. Прекрасно, оставалось лишь найти подходящее.

Пройдя ещё немного по улице, я остановилась у кофейни «Мадам Леблан». Заведение выглядело прилично, но не слишком вычурно, чтобы не привлечь ко мне лишнего внимания. Конечно, в нынешней эпохе одинокой девушке не рекомендовалось посещать подобные места без сопровождения. Однако вряд ли бы меня кто-то выгнал, если вести себя тихо и не создавать лишнего ажиотажа. Мне был необходим лишь уютный уголок и чашка чая.

Внутри оказалось довольно уютно и мило. Пахло кофе и корицей, немногочисленные посетители были заняты своими беседами и не обратили на меня внимания. Я выбрала столик у окна, заказала чай за десять копеек и развернула газету на столе, принялась читать.

«Вдове действительного статского советника требуется компаньонка для совместного проживания и ведения переписки. Ожидается знание французского или немецкого языка, аккуратность и приятные манеры. Возраст от 30 лет, предпочтение вдовам или девицам с хорошей репутацией. Жалование 20 рублей в месяц, с проживанием в доме на полном обеспечении. Обращаться лично по адресу: Казань, ул. Петербургская, дом 9, с 2 до 4 часов пополудни.»

Заманчиво, но нет. Я рассчитывала на какое-нибудь более привлекательное место, так что продолжила чтение.

«В контору купца 1-й гильдии требуется девица для переписки деловых бумаг и ведения счетов. Требуется каллиграфический почерк, знание арифметики и основ бухгалтерии. Жалование 15 рублей в месяц, работа с 9 утра до 3 часов дня. Претенденткам являться с образцами почерка в контору по адресу: Казань, ул. Проломная, дом 18, с 1 по 7 октября.»

Прикинув в уме этот вариант, я всё же решила, что наверняка найду что-то поинтереснее.

«В модное ателье мадам Перни требуется опытная швея для пошива дамских платьев и корсетов. Знание французских фасонов и умение работать с выкройками обязательно. Жалование сдельное, от 10 до 20 рублей в месяц в зависимости от заказов. Проживание не предоставляется. Обращаться в ателье по адресу: Казань, ул. Грузинская, дом 3, с 11 утра до 1 часа дня.»

Тоже не то. Шить я никогда не умела, да и тяги к подобной деятельности за собой не наблюдала.

Дальше я быстро пробежала глазами ещё несколько объявлений, пока не наткнулась на самое последнее:

«В дворянскую семью графа Скавронского требуется гувернантка для воспитания девицы 10 лет. Обязательно знание французского языка и умение обучать музыке (фортепиано). Проживание и полное содержание предоставляются в имении Лебяжья Слобода, Лаишевский уезд, в 30 верстах от Казани, в живописной местности близ Волги. Претендентка должна быть православного вероисповедания, с рекомендациями. Обращаться с прошениями в канцелярию графа по адресу: г. Казань, ул. Большая Проломная, дом 12, с 10 до 12 часов утра.»