Училка для генерального

ГЛАВА 1

ГЛАВА 1

Урюк переспелый!

Я теперь понимаю, в кого сын пошел!

Нетерпеливо постукиваю карандашом по выписке оценок из журнала. Еще немного и будет дырка.

Отец самого невоспитанного ученика в моем классе опаздывает уже на час, и весь этот час я его жду, как Хатико. Хорошо хоть предупредил, что опоздает.

Правда, когда я перезвонила уточнить, как долго мне его ждать, то услышала рев “Я ЗАНЯТ, СКОРО БУДУ”, как будто он имеет право на меня орать! А потом он просто сбросил. Даже не удосужившись выслушать!

Просто наорал и сбросил! Нормально?

На жену свою пусть орет.

А я всего лишь классный руководитель, который требует уважительного к себе отношения. Не так уж и много, если подумать!

И вот, когда мое терпение окончательно лопается, дверь в кабинет распахивается, и входит он. Громов Илья Александрович, если верить документам.

Входит без стука, на минуточку!

Вся моя злость как-то приглушается, ведь он какой-то помятый и с синяком на брови. Злой, как черт.

Переводит на меня свирепый взгляд темных глаз и играет желваками.

Конечно, фотографии в журнале не было, но все же…

Он такой молодой?

— Здравствуйте. Анна Валерьевна?

Нет, Святой Дух!

— Здравствуйте…

Мысленно произношу “Урюк переспелый”, и делаю глубокий вдох.

— Непредвиденные обстоятельства, прошу меня извинить, — поправляет волосы, очевидно, чтобы они не были такими взлохмаченными, и входит походкой Султана Сулеймана, у которого есть по меньшей мере гарем.
В дорогом костюме и черном кашемировом пальто. Просто, казалось бы, но я еще никогда не чувствовала так много денег и власти в одном человеке.

Он садится на стул возле моего стола и укладывает локоть на стол.

Его рука четверть стола занимает вообще-то!

Точеные черты лица и легкая небритость придают внешности брутальности. Ох.

Почему я была уверена, что там будет либо щуплый дяденька без намеков на мышцы, либо мамин пирожок?

— У меня мало времени, давайте к сути, — рассматривает мое пылающее от возмущения лицо, скользит взглядом по помещению и возвращается ко мне.

Пригвождает к месту, на самом деле, потому что таким взглядом смотрят короли.

— Я хотела поговорить с вами по поводу вашего сына. Кирилл проявляет недостойное мужчины поведение, позволяет себе едкие комментарии и фривольные комплименты в мой адрес. На замечания не реагирует. Еще вчера принес букет и вручил его мне при всем классе с двусмысленными намеками. Я пыталась с ним поговорить, а он…и там умудрился наговорить непристойностей. Помимо прочего, он задирает других учеников. Подрался с одноклассниками за гаражами. А еще он курит, если вы не знали. Моя работа как педагога заканчивается на этапе выхода из школы, и тут должны включиться родители.

Громов молча сидит и рассматривает меня примерно так, как это делают бараны при виде новых ворот!

А затем криво улыбается, прищуривается и произносит.

— Что ж, у моего сына прекрасный вкус. У меня, кстати, тоже.

Я даже опешить не успеваю от подобной наглости. Глаза выкатываются из орбит, и я потрясенно всматриваюсь в наглеца и его безэмоциональное выражение лица.

— Ваши шутки неуместны.

— А я не шучу. У парня здоровая тяга к прекрасному. Цветы притащил, молодец, комплименты отвешивает. Женщина любит сначала поступками, потом ушами. Я его этому учил, вырос под стать. Какие вопросы? С пацанами решает свои вопросы за гаражами кулаками. И что? Все парни дерутся. Он знает грани дозволенного и не переступит черту. Если переступит, получит наказание. Уж в этом не сомневайтесь. В остальном, не вижу поводов для беспокойства.

— Вы не видите поводов для беспокойства?! — взрываюсь я, стараюсь не кричать, но голос все же повышается.

Громов прищуривается и медленно-медленно рассматривает меня от пояса к лицу и обратно. Моя белая рубашка вдруг кажется очень узкой и обтягивающей.

И что это вообще за взгляды? Почему он меня ими лобызает?!

— Не вижу.

— А я вижу! Он не приходит вовремя на уроки, порой и вовсе не посещает лицей, впрочем, опаздывает он как и вы сейчас на нашу встречу. Не делает домашние задания и позволяет себе хамство в отношении взрослого человека, еще и его классного руководителя. Это проблема, и я буду поднимать вопрос об его исключении, если вы не возьметесь за сына и не будете воспитывать его как подобает!

Сжимаю руки в кулаки и пытаюсь не наговорить глупостей.

Но Громов-младший меня довел сегодня, и вообще…

А старший не видит проблемы и добивает сейчас хладный труп!

— Я попал в аварию и примчался сюда так или иначе.

Сражает меня наповал, продолжая всматриваться меня как маньяк.

— Что ж, извините. Мне жаль, — сдуваюсь, быстрее, чем хотелось бы.

— А мне нет, это всего лишь машина. Сегодня одна, завтра другая. В общем так, Анна Валерьевна, проблемы не вижу. Мой номер у вас есть. Если случится катастрофа вселенского масштаба, звоните. Хотя…вы можете звонить в любое время по любым вопросам. С сыном поговорю. Букеты таскать не будет. Хотя…вам сколько годков? Вы едва ли его на леть пять старше, — впервые за весь разговор он открыто улыбается, но эту улыбку хочется стереть с лица чем-то очень тяжелым!

Невыносимый.

Сын весь в отца!

— Вы меня не слушаете.

— Анечка, это ты меня не слушаешь. Ничего плохого он не сделал. Ты красивая. Он умный и тоже хорош собой. Вопросов нет. Поговорю. Твой номер у меня есть. Наберу чуть позже и расскажу о результатах разговора.

Переходит на “ты” так резко и неожиданно, что у меня рот приоткрывается, а сказать в ответ на такое издевательство я ничего не могу. Меня от злости сейчас расплющит! Да кем он себя возомнил?! Анечка?! Какая я тебе Анечка?!

— Вы…

— Именно я. Прекрасного вечера, Анна Валерьевна.

Он выходит, а я остаюсь, пылая всеми оттенками красного. Теперь меня еще и трясет.

ГЛАВА 2

ГЛАВА 2

АНЯ

И на что я, собственно, надеялась?

В самом деле полагала, что вот этот холеный мужик с широким карманом, заявившийся ко мне в кабинет с видом императора мира, всерьез станет тратить время на усмирение своего отпрыска только потому что я попросила?

Я честно старалась держать себя в руках, педагог все-таки, но этот засранец не то что классного руководителя, он самого дьявола доконает.

Воскресит своей вопиющей, неслыханной простонаглостью, и снова доконает.

Всего два дня прошло после разговора с его отцом, таким же непробиваемым муд… мужиком — и вот я снова нахожусь на грани покушения на убийство.

Мне едва хватает сил и терпения дождаться окончания последнего на сегодня урока, чтобы отправиться к директору.

Видит Бог, я этого не хотела.

Грозилась, конечно, но не хотела. Наверное, я слегка переоценила свои силы и веру в людей, почему-то решив, что после непродолжительной беседы с отцом этого засранца малолетнего, ситуация если не кардинально, то хоть немного изменится.

Впрочем, в какой-то степени изменилась, безусловно!

Цветы Кирилл больше не носил. На этом изменения закончились, в остальном он продолжает доводить меня, мою сестру, которой просто не повезло оказаться с ним в одном классе, а заодно и остальных учителей.

Последние, правда, претензий конкретно к Громову не имеют, причем ни ко младшему, ни к старшему.

Вину очень быстро и, надо сказать, с завидными охотой и профессионализмом, переложили на меня. Удобно получилось.

Мол, так и так, Анна Валерьевна, молоды вы слишком и опыта вам не достает, потому и не справляетесь, а страдают все вокруг.

Нормально?

Я может и молодая, и опыта мне действительно не достает, но я отнюдь не идиотка, в конце концов, чтобы не понимать, откуда на самом деле ноги растут. И чьей виной является полное отсутствие хоть какого-то такта у этого говнюка.

Он ведь даже не понимает, когда пора уже остановиться.

— Иван Иванович, это невозможно. Я сойду с ума! Это исчадие ада, а не ребенок! — без стука влетев в кабинет к директору, срываюсь буквально с порога. — Сегодня на уроке он снял штаны, при всем классе!

И ладно бы просто снял по приколу, пока меня нет, так он же свое белье всем показал! И мне в том числе! Прямо во время урока! Несколько раз!

“Hugo Boss” въелось в сетчатку моих глаз против воли.

Поспорили они, видите ли.

Этих засранцев, и в первую очередь Громова, не в лицее надо учить, а в суворовское училище отправлять.

Причем уже вчера!

— Это не педагогично, Анна Валерьевна, у меня есть метод получше, — на мое эффектное появление он реагирует слишком спокойно. А мне даже не нужно уточнять, о ком речь, наверняка уже догадался.

Вздохнув, он важно встает, подходит к книжному шкафу.

Оборачивается, и пока я тяжело дышу, скрестив на груди руки и постукивая носком туфли, находясь на грани истерики, он достает с полки книгу с широким корешком, открывает и выуживает оттуда бутылку горячительного напитка.

После чего ставит бутылку на стол и подмигивает мне.

Стоит отметить, что это мужчина средних лет, все еще проживающий с МАМОЙ. Он в целом слишком добрый для работы директором, потому что не умеет проявить характер.

Не умеет или не хочет, кто ж его разберет? Впрочем, есть у него одна беспроигрышная черта, обеспечившая ему место в этом кресле.

Хитрость и умение договариваться, пожалуй, даже с самим чертом лысым.

— И незачем так паниковать, Анна Валерьевна, могло бы быть намного хуже, — произносит медленно, с расстановкой.

— Конечно! Он мог устроить стриптиз в классе. Почему бы и нет, да? — нервно смеюсь, всматриваясь в бутылку с янтарной жидкостью…

Я на фоне этого умиротворенного добряка сейчас законченной истеричкой выгляжу.

— Понимаете, милочка, в нашем деле, чтобы не сойти с ума, нужно периодически принимать на душу горячее, иначе можно взять в руки тяжелое, а уголовный кодекс не дремлет.

— Иван Иванович, знаете что, вызывайте родителей и сами с ними разговаривайте, потому что я все. Я закончилась. За эти две недели Громов вымотал все мои нервы! — крик о помощи звучит как стон раненого зверя. — Вы зайдите в систему, гляньте заодно на посещаемость.

Киваю на включенный монитор директорского компьютера. Иван Иванович только отмахивается от меня с улыбкой и кивком указывает на кресло. Прекрасно!

Я, правда, вовсе не тороплюсь садиться.

— Я уже позвонил, сразу после того, как вы мальчишку из класса выгнали и ко мне отправили. Кстати говоря, его отец будет с минуты на минуту…

Уф. Меня подкидывает на эмоциях.

— Отлично, тогда я пойду. Если я увижу его сейчас, то точно взорвусь! Мне одного Громова сегодня с головой, — хватаю с его стола какой плотный лист и обмахиваю им лицо.

— Нет-нет, Анна Валерьевна, вы, пожалуйста, оставайтесь. Только очень вас прошу поменьше эмоций. Ну снял штаны и снял! Трусы же на месте остались, правда?

Я резко вскидываю голову и в неверии всматриваюсь в директора лицея.

— Вы серьезно сейчас?

Иван Иванович прищуривается и улыбается.

— Более чем, милочка! Вы садитесь-садитесь.

— Я не считаю, что для эмоций нет повода. Меня доводят почти каждый день! Доводит один единственный… — замолкаю, потому что при всем своем словарном запасе не могу подобрать приличное выражение, — и спасибо, я постою.

Он понимающе кивает, а потом проговаривает по слогам, наклоняясь в мою сторону.

— Громов наш главный спонсор, Анна Валерьевна. За каждые промахи своего сына он отстегивает какую-то слишком приятную для души лицея сумму, благодаря которой мы можем похвастаться тем, чем не может ни одно учебное заведение в округе. Недавно, кстати, кабинет биологии в очередной раз обновили. Физика на очереди. Так что устраивать головомойку такому прекрасному и занятому человеку считаю бесчеловечным! Бессердечным занятием.

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3
АННА

— Значит так, Иван Иванович, я настаиваю на исключении Громова, причем немедленно, — цежу нашему директору, а тот в ответ только потрясенно взирает на меня как баран на новые ворота. Что ты смотришь, рохля?

— Хм, как интересно. Иван Иванович, расскажите мне подробности, а то Анна Валерьевна сейчас взорвется от счастья быть классным руководителем моего сына.

Ну ты и жук навозный!

Громов-старший так величественно садится на диван у стола директора, что мне охота выйти.

Просто потому что такие холопы не могут находиться рядом с ним.

— Илья Александрович, вы все не так поняли. Анна Валерьевна имела в виду, что…эм…надо провести воспитательную работу, и она уже этим займётся.

Черта с два я это имела в виду.

Прокашливаюсь, чтобы не извергать открытый огонь как дракон, а затем испепеляю взглядом сначала директора, затем Громова.

Последний абсолютно спокоен. Удав.

Даже весел, если морду кирпичом можно так назвать.

— Что? Нет, я имела в виду именно исключение из лицея! Никаких других вещей я в виду не имела. И прекратите ломать комедию, в самом деле!

—Действительно, Иван Иванович, человек переживает сильно, сейчас взорвется от волнения, а вы комедию ломаете.

—Так, господа, успокоились. Нам всем нужно успокоиться.

—Я вижу, вы уже, а закусывать не забывали? — подмигивает Громов, а у меня пар из ушей валит.

Невыносимый тип!

Я заставляю себя не вскочить с места и не уйти на все четыре стороны, лишь бы не слушать больше этот фарс. Терпение на волосинке болтается.

— Никто никого исключать не будет, — спокойным голосом произносит Иван Иванович.

— Я буду жаловаться выше.

— Прямо президенту, — хмыкает наглец, и я моментально синею от закипающего гнева внутри, что булькает с каждой секундой лишь сильнее.

Иван Иванович вежливо улыбается и постукивает по столу карандашом, отбивая безумный ритм, который вызывает острое желание выкинуть злосчастный карандаш в окно.
— А вообще, я сделаю вид, что не услышал ничего, если Анна Валерьевна согласится на ужин со мной, и тогда совсем никаких последствий от этой встречи не будет, Иван Иванович. Уверен, что в неформальной обстановке мы сможем обсудить все волнующие обе стороны моменты и прийти к консенсусу.

Ошалело смотрю на эту наглую рожу и часто-часто дышу, будто бы марафон пробежала.

Что он сейчас сказал? Что, простите?

Форменное безобразие! Что отец, что сын. Одна сатана!

— Это уже ни в какие ворота…— хрипло сиплю, ощущая на себе вязкое тепло от внимательных глаз.
Ни за что на свете.

Да чтоб меня покрасили!

Я лучше сожру дохлую мышь, чем куда-то пойду с этим неандертальцем!

Встаю и поправляю костюм, расправляя несуществующие складки, а затем просто выхожу из кабинета.

— Всего доброго, — бросаю обоим, хоть и хотелось сказать что-то типа “пошли вы оба в задницу”.

Но я педагог, и об это не забываю никогда.

— Красиво вошла, красиво ушла…— комментирует Громов, меня же сейчас коробит. Чувствую, как он пялится на мою спину и не только, и громко хлопаю дверью в кабинет директора.

Сопля! Дождемся, пока Громов-младший снимет трусы в кабинете директора, и то я очень сомневаюсь, что тогда будет повод для исключения.

Ладно, я сейчас успокоюсь, приду в себя, и все будет хорошо.

Валерьяночку никто не отменял, в конце концов.

Залетаю в свой кабинет и сажусь за стол, тяжело дыша. А затем поднимаю голову и вижу такие уже знакомые мне мужские трусы Hugo Boss, висящие на спинке стула, а стул и вовсе на парте стоит.

Сердце в пятки улетает от подобной наглости и невоспитанности.

Какой же он…противный мальчишка, и весь в своего отца!

Прячу лицо во взмокших ладошках и тяжело вздыхаю.

Нет, я вот это все убирать не буду. Пусть гордо стоит памятник терпимости и глупости. Достаю телефон и делаю парочку фотографий чисто чтобы зафиксировать эту катастрофическую ситуацию.

А то директор скажет, что тут совершенно нет ничего такого! Он же не снял их при вас, а мало ли что тут висит, в конце концов!

Откладываю телефон и упираюсь в спинку стула, пытаясь выровнять сбивчивое дыхание.

Совершенно ничего такого, правда?

И ровно в этот момент, пока в моей голове бегущей строкой проносится эта фраза, в кабинет без стука входят.

Естественно! Как иначе-то? Вымученная нервная улыбка искажает губы, когда я медленно поворачиваю голову и встречаюсь с темным и каким-то насмешливым взглядом Громова-старшего.

— Это постмодернизм? — хмыкает он , склонив голову. Рассматривает стул с трусами собственного сына.

— Это…выходка вашего сына!

— Да ладно? Снял при вас, или постеснялся? — посмеиваясь, он входит в аудиторию, а меня начинает трясти. Этот юмор абсолютно неуместен!

— Ничего смешного я тут не наблюдаю.

— Черт, белье у меня стащил, — хмурится, а затем подходит к стулу и поддевает указательным пальцем. —Точно мои. А я думаю, куда белье девается…Обокрали! — поворачивается ко мне и широко улыбается.

Это чертов театр абсурда, и я сижу в первом ряду.

— Анна Валерьевна, так что насчет ужина? Кажется, у нас сложился конфликт, а я не люблю конфликтовать с девушками, которые мне очень по душе. Очень…— томно вздыхает, а затем бросает трусы в мусорный ящик, как будто это футбольный мяч. — А если мы с вами поужинаем, все проблемы у тебя решатся.

Я тяжело вздыхаю и мысленно отсчитывая от нуля до пяти хотя бы. НИЧЕРТА мне не поможет.

— Анют, ну хорош дуться. Я все решу, не паникуй. Не нервничай. Молодо-зелено, ну с кем такого не было? Кстати, без шуток. Тебе сколько лет, царевна Несмеяна?

Стоп-кран все.

Просто все!

— Выйдите вон! — всматриваюсь в наглое выражение лица отца своего ученика и ненавижу этот день!

— Анна Валерьевна, я слишком стар для того, чтобы в ролевых играх участвовать. Но если вы настаиваете…

ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

Илья

“В принципе, ничего нового… — размышляю, как только вхожу в дом!

Со второго этажа грохочет безвкусная, совершенно дебильная музыка, которая ныне зовется хитом у молодежи.

На языке так и вертится набившее оскомину “вот в наше время…”, но правда в том, что и в наше время дерьма было не меньше, только хитами оно не становилось, плавало где-то, как то самое — в проруби.

По мере того, как я приближаюсь к лестнице, музыка становится еще громче и нещадно долбит по перепонкам.

Все-таки пора вносить дополнительные правила проживания в моем доме. Даже для родного сына.

Особенно для него.

Поднимаюсь на второй этаж, подхожу к комнате Кира, стучу в дверь. Я же типа правильный родитель. Личное пространство, все дела.

Правильности мне хватает секунд на десять, впрочем, как и выдержки. Кир, очевидно, ничерта не слышит.

Нажимаю на ручку, вхожу в комнату и едва сдерживаюсь, чтобы не обложить сына трехэтажным добротным матом.

Разбросанные вещи, незаправленная постель, на столе минимум пять пустых кружек и столько же жестяных банок от газировки.

Спасибо, что не пиво.

И посреди всего этого бардака мой говнюк собственной персоной.

Меня он, конечно, не замечает. Всецело погружен в компьютерную игрушку.

Подхожу к нему, снимаю с бестолковой головы наушники, чем наконец привлекаю его внимание.

— Пап? — дернувшись, оборачивается, выкатывает на меня свои шары удивленные.

— Музыку выключи и игру тоже.

— Да блин, пап, ну уровень же, ща чуть-чуть.

— Я сказал выключи, если не хочешь, чтобы твои игрушки полетели из окна.

Издав рев отчаяния и неприкрытого недовольства, он все же делает то, что велено. Вырубает свою игрушку, а следом и музыку, от которой у меня башка начала раскалываться.

— Я ты че дома?

— Живу здесь, представляешь? — подхожу к кровати, сажусь на одеяло.

Еще раз окидываю взглядом это царство беспорядка.

Принципиально запретил прислуге здесь убирать, чтобы гаденыш ответственности научился.

И вот теперь смотрю на него и думаю: все сейчас такие бестолковые в пятнадцать лет?

Я не намного старше был, когда его мать родила и, помахав мне ручкой, свинтила в закат, оставив меня с грудным ребенком на руках.

— Я тебя вести себя нормально просил? Меня опять в лицей вызывали.

— Ну это шутка же была.

По крайней мере отнекиваться не пытается.

Шутка.

— Шутки должны быть смешные, а мои трусы на спинке стула в классе — нихрена не смешно. И какого лешего ты мои вещи без спроса берешь?

— Ну пап, это ж просто трусы, — и ведь засранец знает, что за трусы ему ничего не будет.

Может и правда стоило его лупить в детстве? В принципе, разок ремнем по заднице и сейчас не поздно пройтись.

— Значит так, шутник, сюда слушай, еще одна такая выходка, — замолкаю и, поразмыслив, исправляюсь: — еще одна любая выходка, после которой меня вызовут в лицей, и ты отправишься в кадетку. Я не шучу, Кир, у всего есть предел и у моего терпения тоже.

— Да что я такого сделал?

— Штаны снял при всем классе?

— Ну не трусы же.

— Ты и трусы снял.

— Справедливо, но это уже потом, никто не видел, — смешно ему.

— Ты издеваешься надо мной? Или намеренно стараешься вылететь из лицея пробкой?

— Да не выгонят они меня, я хорошо учусь, — и ведь не поспоришь.

— Тебе прогулы припомнить?

— Ну это английский, я его и так знаю, и потом, в восемь утра. Я проспал.

— Шесть раз проспал? Мне тебе будильник купить?

— Да блин, пап, че ты начинаешь? Ты из-за англичанки, что ли? Раньше ты на жалобы преподов не реагировал так.

Надо что-то сказать, а нечего. Отлично, Илья Александрович, тебя только что пятнадцатилетка уделал. И возразить не могу. Действительно, не реагировал. Но и он штаны перед всем классом не снимал. В целом, понять можно, молоденькая училка, гормоны, но головой-то надо думать, и желательно верхней.

Усмехаюсь, я в его возрасте таким дурным не был. Жизнь другая была, да и мать с отцом не церемонились.

Может и правильно делали.

Со мной не церемонились, зато этого балбеса с детства в жопу зацеловывали и по сей день продолжают, а я разгребаю.

В лицей как к себе домой хожу.

Дважды за две недели.

Я за два года, что Кир там учится, от силы раз пять был, а тут…

Впрочем, не сказать, что это минус, если учесть все обстоятельства, включая Анну Валерьевну.

Послала меня. Я уже не припомню, когда меня в последний раз посылали. Признаться, я даже охренел слегка, когда понял, что мне на дверь указали.

И ведь не играла, не набивала себе цену. Реально послала. Всерьез.

По самолюбию, конечно, ударила. Я за последние годы к другому привык и вдруг: выйдете вон.

Если разобраться, это даже забавно. Новый опыт.

— Я надеюсь, ты меня услышал? — решаю проигнорировать его вопрос.

— Да услышал-услышал, — тянет нехотя.

Явно же опять что-то придумал.

— Как в прошлый раз?

— Да не буду я больше над ней прикалываться.

— Я насчет кадетки не шутил, ты чего-то оборзел у меня. Еще один раз — и будешь маршировать в форме на государственном обеспечении.

— Понял я, — бубнит недовольно.

— Я надеюсь, — встаю и уже у двери добавляю: — и в комнате прибери.

— Уберусь, — уже тянется к наушникам.

— Сейчас уберись, через полчаса зайду — проверю.

Честное слово, будто со стеной разговариваю.

— Да блин, пап, тебя какая муха укусила? Ты вообще не должен у этой своей быть, как ее… — делает вид, будто пытается вспомнить имя.

— Это не твое дело.

Должен, наверное, и не помешало бы пар спустить. Три недели без секса.

— Поругались, что ли?

— Убери в комнате, — выхожу из его спальни и хлопаю дверью.

Сам не знаю, чего меня его вопрос разозлил.

ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

АННА

Очередной рабочий день проезжается по мне катком. Закрываю кабинет и устало прижимаюсь лбом к двери. Конечно, хотелось бы о нее шарахнуться так, чтобы голова отлетела и перестала болеть.

Ладно, можно сколько угодно думать о тщетности бытия, но делать нечего. Работать мне еще аж целых четыре месяца до первых каникул.

Там и отдохнем, верно?

Если я, конечно, доживу.

Сестру жду во дворе, подставляя лицо теплым лучам солнца.

Очень скоро Алина подходит ко мне, и мы вместе идем на остановку общественного транспорта.

— Ну как твой день? — целую ее в щеку и слежу за взволнованным лицом. Ясно, что-то все же случилось сегодня. Если опять Громов, то я позвоню и выскажу ему все. Еще раз выскажу, да?
Как будто это может иметь хоть какой-то смысл?

Я таких наглых мужиков в своей жизни не встречала. И дай Бог больше не встречу! Невозможный тип людей, которых хочется придушить в темном закоулке без свидетелей.

Стоило вспомнить, как мурашки по телу табуном. Мурашки ужаса, конечно.
Еще и директор отличился. Вызввал меня на ковер после нашего милого междусобойчика в его кабинете и мягко намекнул, что я некрасиво себя повела с уважаемым человеком.
А то что этот уважаемый, по меркам директора, человек смел несколько раз проявить ко мне неслыханное неуважение, это, конечно же, мелочи жизни.

Аж типает!

— Нормально. Твой?

— По твоему выражению лица так не скажешь, знаешь ли…

— По твоему тоже много чего сказать можно, но ты упорно играешь в счастливую жизнь, — толкает глубокую мысль моя сестра.
— Тааак, а теперь давай подробнее.
— Да что подробнее? — вспыхивает она вновь, и я теперь подозрительно кошусь на маленькую фурию рядом с собой. Все-таки мы становимся все более и более похожи. — Как твой день? Подробнее. А то я начинаю догадываться, что кое-кто опять тебя донимает.

— Аня! Выруби училку, я не на уроке, чтобы выполнять твои требования по первому зову. Может если бы никто и не знал, что ты моя сестра, ко мне не было бы такого предвзятого отношения.

Обиженное выражение лица отпечатывается в моем сознании. Что ж, это было неприятно. Скрывать такие факты глупо и недальновидно, хотя бы просто потому, что мы и внешне похожи, да и фамилии у нас одинаковы!

— Так, а теперь выдыхаем, Алин. Выдыхаем. И рассказываем, что случилось.

Алина тормозит и закрывает лицо ладошками, а затем резко поднимает голову и тяжело вздыхает.

— Да ничего не случилось. Я пытаюсь влиться в коллектив, и знаешь что? У меня почти получается. В кои-то веки! А ты своими попытками сделать лучше только все портишь. Зачем ты отца Громова в школу вызвала? Ты вообще понимаешь, что теперь все думают, что это из-за меня! Из-за того, что он сделал! Как будто бы я пожаловалась тебе, а я просто поделилась с тобой, как с близким человеком, но не для того, чтобы ты мгновенно включала ответку! — канючит она. И теперь я вовсе забываю, что мы, оказывается, похожи не только внешне. Ничерта подобного. Сейчас она полная копия детсадовца.

Еще осталось топнуть ножкой.

— Значит так. Я вызвала его не потому, что он тебя задирал. Вернее, не столько из-за этого, а из-за того, что он в целом позволяет себе лишнего и со мной, и с другими, и не посещает уроки, плюс хамит. Алин, поводов для вызова его отца было предостаточно. И дело не в том, что ты наябедничала!

— Но выглядело это именно так, АНЯ! Понимаешь? А я только нашла с классом общий язык! — чуть ли не плачет она. И мне становится совсем тошно.

В смысле нашла общий язык?
А кто мне говорил, что ее задирают? Что не может никак найти даже компаньона для выполнения проекта?

— Так, теперь я виновата в том, что выполняла свою работу?

— Ой все, о чем с тобой говорить. Все. Бесполезно, — отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Класс! Почему бы и нет, да?
— Действительно, но мы поговорим чуть позже, когда ты в себя придешь.

— НЕ поговорим, я буду занята.

Она идет впереди меня и всем своим видом показывает отсутствие всякого интереса к разговору. Волосы разлетаются от ветра в разные стороны. Они у нее волнистые и очень красивые, как у Рапунцель.

— И чем же ты будешь так сильно занята?

— Я иду на вечеринку.

— Не идешь, — хмыкаю, пытаясь не взорваться. Какая может быть вечеринка в ее возрасте? Нет, нет и еще раз нет!

— Ты мне не мама, чтобы что-то запрещать.

— Я тебе и мама, и папа, и Господь Бог, Алина! Помимо прочего… я твой близкий человек, который о тебе заботится. Ни на какую вечеринку ты не пойдешь, ясно? У тебя возраст для вечеринок непозволительный.

— Да что ты говоришь? А ты на дискотеки во сколько уже ходить начала? Не в четырнадцать ли?

— Ты зубы мне не заговаривай. Время было другое, а сейчас на ваших вечеринках такое происходит, что не дай Бог.

— Да время всегда одинаковое, Ань. Всегда.

Мы начинаем ругаться. Опять. В последнее время с Алиной все сложнее договориться, она все воспринимает в штыки. Я понимаю, что отчасти виновата и сама, потому что ей родителей не хватает, а мы с бабушкой заняты тем, что пытаемся ее поднять всеми возможными и невозможными способами.

Конечно, ее маленькой пенсии и тех маленьких заработков с репетиторства не хватает даже для не одной. И я работала с шестнадцати лет, а там и бессонные ночи при подготовке к поступлению, само поступление, снова работа в периоды после учебы.

Как я выучилась и не сошла с ума…вопрос.

Пытаюсь не нервничать, потому что нет смысла это делать. В общении с подростками уж точно.

— Алин, давай не будем ссориться, — пытаюсь ее догнать, за руку взять, но она отмахивается, отворачивается.

Что ж, ладно. Не мытьем, так катаньем.

— Я не ссорилась, это ты включаешь училку и только орешь на меня, что я тут не буду, туда не пойду.

— Я забочусь о тебе, сестренка, понимаешь? Забочусь. И все. Больше ничего сверхъестественного в моих поступках нет.

ГЛАВА 6

ГЛАВА 6

АНЯ

Я отправляюсь к ученику на дополнительные занятия, полностью погруженная в свои мысли. Очень устала от такого ритма, если честно. Но еще больше устала от того, что работаю я за десятерых, а получаю копейки. Так в принципе происходит часто. Молодой преподаватель миллионы грести не будет. Да и немолодой тоже.
А я только начала, с чего бы мне сразу много зарабатывать?

Жаловаться нечего, одним словом. Единственное что, у меня есть правило: не заниматься с учениками, которые у меня в классе, потому что тогда это со стороны будет смотреться так, как будто я специально не учу для последующей выгоды.

Нет, я так не поступаю, работаю исключительно с теми, кто учится в другой школе.

И вот, с Никитой Махровым мы занимаемся уже три месяца, и я горжусь этим десятилетним пареньком. Совсем недавно он и двух слов связать не могу, а сейчас…говорит с ошибками, но говорит!

— Анна Валерьевна, спасибо вам. Я уже думал, что проблема и правда в моем сыне, но вы показали, что все дело в подходе, — отец Никиты, Игорь, очень немногословный мужчина, так что услышать от него такое длинное предложение стало приятной неожиданностью.

Если честно, то мне он изначально показался угрюмым. Высокий, угрюмый еще и очень “широкий” в плане мышц мужик.

На первой встрече я даже немного испугалась, потому что он больше на бандюка был похож, чем на родителя-одиночку.

Но надо же, и такое бывает.

— Это Никита молодец. Очень многое зависит от ученика, а учитель просто подталкивает в нужное русло, — сдержанно улыбаюсь и беру свою сумочку с тумбы у входа.

Но на себе ощущаю внимание. Ненавязчивое и такое теплое-теплое.

— Хочу пригласить вас на кофе. Как смотрите на это? — уверенно звучат слова, которые меня знатно ввергают в легкий шок.

Задерживаю дыхание и бросаю короткий взгляд на мужчину.

Ничего внутри не екает, хоть и должно. У него отличная работа, он при деньгах и не обезображен внешностью.
И вот я смотрю в голубые глаза, которые очень настойчиво всматриваются в мои, и понимаю, что пойти на кофе с ним — лучшая идея, особенно после всего того, что случилось со мной за последнее время.

Возможно, мне нужно отвлечься. Хотя тут даже не возможно, а очень даже понятно, что нужно.

Жизненно необходимо.

Но “да” застревает где-то в горле, и я только смущенно улыбаюсь и краснею.

— Я прямо сейчас должна очень быстро лететь домой, если хочу успеть проверить все домашки на завтра. Но, возможно, в другой раз с радостью.

Он молча рассматривает меня, без всяких трудностей считывая мою ложь. Хотя не сказать, что я и в самом деле соврала.

— На ночь кофе пить я и не предлагал. На выходных, как пример.

Киваю, соглашаясь, а мысленно приказываю себе не отшивать его так просто.

Ну старше и что? Зато он не позволяет себе всего того, что позволяет один кадр, и очень вежливо позвал на кофе, без грязных намеков. И вообще он не проявил никакого неуважения.

Уф.

Не то что некоторые! Не будем тыкать пальцем, ага.

При одном упоминании, даже мысленно, меня начинает прокручивать в мясорубке.

Как же он меня бесит!!!

Бесит!!!

Не понимаю, откуда такие реакции. Может потому, что это мой первый невозможный отец ученика, который доводит меня по поводу и без.

Два сапога пара!

— Сегодня поздно закончили. Я вызвал вам такси. Прибытие через пару минут, — отец Никиты проверяет телефон и кивает, мол, все верно.

Такси вызвал…позаботился обо мне.

С бешено колотящимся сердцем выхожу из квартиры Махровых.

Всю поездку домой я думаю о том, что ко мне проявляют внимание.

А я все думаю о другом, который меня предал.

И втором, несносном неандертальце, которому рот дан лишь для того, чтобы оттуда вылетали гадости.

Уставшая поднимаюсь в квартиру и обессиленно падаю на пуфик у входа. Свет в квартире горит лишь на кухне, туда я и направляюсь.

Бабулечка гоняет вечерние чаи, смотрит сериал по старому телевизору.

Хочу купить ей новый, и чтобы он не занимал четверть кухни!!

— Привет, темное царство, — ба наливает вторую чашку чая и прилагает ко мне.

На часах девять вечера. Сдуреть! Когда учителю отдыхать?

— Привет. Устала очень. Как думаешь, если я сегодня домашка не проверю…

— То дети будут счастливы, милая. На седьмом небе буквально.

— И я так думаю. Без сил совершенно. Ещё в такси думала, что точно сделаю, но сейчас понимаю: нет. Что там наша принцесса Несмеяна?

— Только не кричи, ладно? Педагог же все-таки.

— Так…не поняла, — вздыхаю и прикрываю глаза. Надеюсь, ничего не случилось!

— Да все нормально, просто прошу тебя не кричать и не злиться. Хотя нет, можешь пукнуть от злости. Это максимум.

По довольному выражению лица бабушки, понимаю, что случилось то, на что я точно могу среагировать исключительно так, как она говорит.

Догадки роятся в голове.

Нет.

Нет, только не это.

— Не говори мне, что отпустила ее на гулянку!

Бабушка закатывает глаза и улыбается.

— В этом возрасте я и тебя в первый раз отпустила на дискотеку. Успокойся. Она мне оставила номер, адрес, и сказала, что ровно в десять будет дома…сейчас девять, паниковать рано. Пей чай.

Уф! Меня изнутри подрывает, и я уже на ошмётки разлетаюсь в разные стороны. В десять она дома будет!! Ты посмотри на нее только.

Зашла через запасной вход, называется.

Ну я тебе устрою, маленькая зараза.

— Ба, я не разрешила, а ты отпустила. Это называется непедагогичный подход, а плохой и хороший полицейский не в воспитании нужны!!

Подрываюсь с места и бегу в коридор. Нет, она не должна думать, что ей сойдёт это с рук. Не так.

— Адрес давай сюда.

— Ань, ты перегибаешь уже.

— Я недогибаю, — шиплю, и боковым зрением замечаю свое отражении в зеркале. Ну мегера я сейчас, да.

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

Анна

Домина, конечно, немаленькая. Забор трехметровый, что ли? А что у нас, по закону, можно такое, да? Нет никаких ограничений? Везде камеры, и ничерта не видно.

Типичный дом олигарха, который совершенно не беспокоится о средствах на жизнь.

Я как дура стою тут и звоню своей сестре. Естественно, она и не соизволила взять трубку еще пока я была в пути, да и сейчас не думает.
А зачем?
Злость клокочет у меня в горле, образуя противный ком.

Ну я до нее доберусь! Ну доберусь.

Стучу кулаком по забору, и камера плавно поворачивается в мою сторону.
Шикарно! Меня видят, но не открывают.

— Эй, открывайте! Я ищу сестру!

Но ничего, кроме грохочущей музыки.

Ну все. Мое терпение болтается на тонкой ниточке.

— Открывайте! Немедленно!

Стучу уже не просто руками, но и ногами. Вполне понимаю, что сейчас владелец может вызвать полицию. И тут внезапно полутьму улицы освещает свет фар. Естественно!

Мне не надо даже всматриваться, чтобы понять, кто приехал.

Ну вот и прекрасно. Дети устроили вечеринку, а он заявился только сейчас.

Они могли делать все, что угодно и как угодно! Отец называется.

Рождается острое желание устроить ему головомойку. Как можно быть таким безответственным родителем?

И куда смотрит мать? Она вообще где?

В курсе ли, что ее муж, мягко сказать, налево ходок? Или матери нет? Развод и девичья фамилия?

Но она все равно должна же участвовать в жизни сына. Или там без вариантов?

Громов выходит из машины и ослепительно скалится, пока меня буквально трясет от нервов. Надо сохранять спокойствие. Надо сохранять спокойствие, потому что это не педагогично.

— Анна Валерьевна, вы решили переночевать со мной, минуя ужин? Правильно, зачем зря тратить время, если можно провести вечер обоюдно приятно, да? — подходит ко мне и расстегивает пиджак.

Я впиваюсь диким взглядом в белую рубашку. Бесит. Бесит. Бесит.

У меня перед глазами красная пелена. Видит Бог, расцарапать ему лицо сейчас хочется больше всего на свете, но вместо этого цежу:

— ХАМ! Невыносимый хам!

— И очень этим горжусь, — подмигивает, а затем нажимает на брелок, и ворота разъезжаются. — А если серьезно, малыш, что случилось? — хмурится, но всем видом показывает, что ему смешно. — Как мой адрес нашла? Преследуешь меня, да? Ты бы позвонила, я бы приехал. Машину прислал на крайняк. Негоже девушке самой к мужчине ехать. Это не по-мужски с моей стороны.

Юмор плавно улетучивается.

Видимо, только сейчас кое-кто соизволил услышать музыку. Ага, тоже сюрприз?

Сюрпрайз, сюрпрайз!

— Здесь, в обители разврата, моя младшая сестра.

Хмурится сильнее.

— Какого черта? — бубнит, и как только ворота полностью разъезжаются, мы видим поистине вакханалию в этом дурдоме. Ужас.

Человек двадцать моих учеников точно, и все они горлопанят, танцуют возле бассейна.

— А что не ясно? Тут вечеринка, пока папочка летает в облаках. Одному Богу известно, что здесь происходило и происходит. Прекрасное воспитание, как я погляжу.

— Я не претендую на звание “Отец года”, Анечка, у меня сын так-то первый. Считайте молочный. Вот мы с вами на ужин сходим, может коренной получится.

— Невыносимый.

— Так ты меня еще не носила, малыш. Чего ты паникуешь? Сейчас все порешаем, моя ты прелесть.

Я тебе не прелесть!

— Не называйте меня так, я Анна Валерьевна! Классный руководитель вашего сына. И я прошу, нет, я требую уважительного к себе отношения.

Иду напролом вперёд, Громов за мной. Догоняет и за руку перехватывает.

— В своем юном возрасте ты очень много нервничаешь. Думай о нервной системе, малыш. А все остальное порешаю я.

Обгоняет меня и идёт туда, откуда музыка орет максимально сильно. Я пытаюсь найти взглядом Алину, но не нахожу.

Злюсь сильнее. В бассейне купается несколько человек, брызги летят в разные стороны. Визг стоит невозможный.

Быстрым шагом дохожу до бассейна, и мои уши сворачиваются в трубочку. Громов подходит к установке, басы от которой заставляют землю дрожать. Да и все тело дрожать, если быть до конца честной. Хватает провод и вырывает, после чего наконец наступает такая долгожданная тишина.

Но шум в ушах продолжается.

— Вот это называется хорошая музыка. Тишина, ребятки. А теперь собрались и сдулись отсюда. Все. Кроме Громова. Готовность три минуты. Время пошло.

ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

Илья

Мое, поправочка, наше с Анной Валерьевной внезапное появление сначала вызывает молчаливый шок, а следом недовольное улюлюкание. Молодежь явно не рада неожиданному возвращению взрослых.

Кто-то застывает на месте, кто-то оглядывается в поисках поддержки, а кто-то перебирает ногами, небольшими шагами двигаясь к дому.

Складывается впечатление что я, вероятно, как-то не так доношу мысли до родного сына, потому что вот этот театр абсурда никак не укладывается в голове.

Предупреждал ведь засранца.

Пожалуй, я бы непременно впал в неконтролируемое бешенство при взгляде на безобразие, устроенное моим пятнадцатилетним придурком, но вот какая интересная штука вырисовывается — присутствие Анны Валерьевны загадочным образом нивелирует мой, вполне логичный, приступ гнева. Работает как эдакий, весьма своеобразный буфер.

Мне бы сейчас злиться на сына, а я едва давлю рвущийся наружу смех, усилием воли заставляя себя оторвать взгляд от маленькой фурии.

Признаться, я охренел маленько, завидев знакомую фигурку, лупящую куклами в ворота моего дома.

На моей памяти, до сего момента, ничего подобного не приключалось.

— На сушу, Ихтиандр, — обращаюсь в сыну, отыскав его среди плескавшихся в бассейне.

Уехал, называетс,я из города на несколько дней по делам.

В принципе, могло быть и хуже. Пожар, например.

Натянув недовольную морду лица, он подплывает к бортику и выбирается из воды. И чем, собственно, недоволен?

Следом за ним к бортику подплывает девчонка, мой придурок наклоняется, подает ей руку.

Джентльмен местного разлива, чтоб тебя.

Я, тем временем, кошусь на резко двигавшуюся вперед Анюту. Да, пожалуй, Анна Валерьевна — чересчур официально. Анюта звучит лучше, и больше ей подходит, что ли.

Мне хватает доли секунды, чтобы понять, чего она так резво к парочке рванула. Нет никаких сомнений, что девчонка, вылезшая из бассейна и есть та самая сестра.

И это я, значит, плохой родитель?

Мой сын по крайней мере у себя дома.

Усмехаюсь, ощущая какое-то совсем детское ликование внутри.

Гости у моего сына, кстати, на редкость понятливые. Меньше, чем за две минуты слиняли в дом, с глаз моих долой.

И я ведь, если подумать, даже не против, в общем-то, вот этой самодеятельности. Мне же понятно, что возраст такой, я и сам молодой был. Вопрос не в этом, и проблема заключается не в самой вечеринке, а в отсутствии, мать его, банального уважения.

Достаточно было просто поставить меня в известность. Лично. Как это делалось прежде. А сейчас что? От рук совсем отбился?

Моя вина безусловна, тут Анюта права, но не признаваться же в собственном проебе.

Еще минута — и у бассейна остаются только Аня, ее сестра и мой дурень.

Надо сказать, что балбес балбесом, но не совсем бестолковый. Вон даже полотенце взял и на плечи дрожащей девчонки накинул, пока ее старшая отчитывает.

— Да ладно вам, Анна Валерьевна, че вы на нее взъелись, она же отпросилась, — я секунды на три даже роняю свою нижнюю челюсть.

Ну надо же.

— Громов, ты сейчас лучше помолчи.

— С хера ли, капец вы зануда, Анна Валерьевна, вы че, никогда на вечеринки не ходили? Прям катастрофа случилась, в бассейне поплавали.

— Громов…

Я за их спором со стороны наблюдаю. Понимаю, конечно, что надо вмешаться, но уж больно забавно все это выглядит. Да и ничего из ряда вон пока не произошло. Мой балбес даже удивляет меня в хорошем смысле. Честь дамы как никак отстаивает, пусть сейчас и не лучший момент.

— А че Громов, захватили бы купальник и с нами поплавали.

У меня все-таки вырывается смешок. К счастью его никто не слышит.

— Я тебе сейчас поплаваю.

Как бы меня ни забавляла развернувшаяся сцена, приходится ее заканчивать.

— Да блин, пап.

Подхожу к ним, осматриваю всех троих. Сына своего, у которого на лице ни капли сожаления, девчонку, обернувшуюся в полотенце и во все глаза глядящую на меня, как на палача и наконец на Анну Валерьевну.

— Оденься и мы уезжаем, — цедит сквозь зубы.

Выглядит так, что кажется у нее вот-вот пару из ушей пойдет.

— Мои вещи в доме.

— У тебя три минуты, бегом.

Я кивком указываю сыну на дом и взглядом на девочку.

— И что, это все? Вы считаете это нормально? — лишившись возможности продолжать изливать яд на сестру, Анюта вспоминает обо мне.

Я в ответ только усмехаюсь. Все-таки хорошенькая она. Даже, когда злая, как черт. Особенно, когда злая.

Мне как-то всегда больше блондинки заходили, да повыше, и Анна Валерьевна в принципе не в моем вкусе.

Волосы темные, рост… сколько? Сантиметров сто шестьдесят? Худенькая, сама внешне на подростка тянет.

Макияж ей пару лет накидывал, а без него она сейчас совсем девчонкой кажется.

Не в моем вкусе, да… но торкает.

— А что я, по-твоему, сейчас должен сделать? — ухмыляюсь довольный ее реакцией. — Вы… вы серьезно?

— Вполне, — пожимаю плечами.

— То есть вот это, — обводит рукой пространство вокруг себя, — вас не смущает? А ничего, что они несовершеннолетние?

Ее взгляд цепляется за стоящий у бортика пластиковый стаканчик.

Опережаю ее мысль, подхожу, поднимаю стаканчик, принюхиваюсь.

— Мне жаль тебя расстраивать, но, кажется, здесь всего лишь сок, — еще раз демонстративно принюхиваюсь, — апельсиновый.

Для верности даже отпиваю.

И правда, сок.

— Видишь, все не так страшно, и никто даже не утонул.

— Это просто возмутительно. Знаете что… — шипит буквально, — как вообще вышло, что вас не лишили родительских прав, вы же явно не справляетесь!

— Это я-то не справляюсь? Я озвучу очевидно, малыш, мой сын у себя дома, куролесит, безусловно, но у себя дома. Заметь, он не сбегает на вечеринки под покровом ночи.

— Да, он их устраивает! И Алина не сбегала, она…отпросилась.

ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

Аня

Я только понимаю, что меня резко накрывает ледяной водой. Холод такой, будто обрушивается не вода, а жидкий лёд, колющий иглами каждую клетку тела.

Резкий контраст с предыдущим теплом парализует на долю секунды — и всё. Паника. Она не подкрадывается — она врывается в меня, как грабитель в дом. Терпкая, с металлическим привкусом детского ужаса. Того самого, что жил под кроватью в детстве, шептал из-за занавески и будил по ночам. Стоит только оказаться в воде — и он снова тут.

Я судорожно гребу, но руки не слушаются, ноги как будто в бетонных блоках. Чем активнее пытаюсь выбраться, тем быстрее тону. Вода сжимает меня, как змей, не давая вдохнуть. Кислорода всё меньше, сознание плывёт. Свет сверху — это вроде бы выход — расплывается, тает и... исчезает. Его заменяет тьма. Абсолютная, липкая, сжимающая чернота.

Мне страшно. До безумия. Вода теперь внутри, она в лёгких, в горле, в ушах. Я начинаю захлёбываться, хотя чёрт возьми, плавать-то я умею! Но знание не спасает, когда тебя трясёт от ужаса.

Руки и ноги деревенеют, становятся чужими. Мир стягивается в тонкую полоску зрения. Шторка — и она падает. Как в кино. Только это не кино. Это я. Всё.

…Следующее мгновение — резкий скачок в реальность. Я лежу на холодном кафеле, мокрая, дрожащая, живая. Перед лицом — лицо. Взволнованное, испуганное. Громов. Он слишком близко. Слишком. Он тоже насквозь мокрый, как будто нырял за мной в самую бездну.

Моя паника ещё не отпустила. Я кашляю так, что кажется — лёгкие выйдут наружу. Поворачиваюсь на бок, захлёбываюсь в собственном теле, из которого вырывается вода. Он помогает, стучит по спине, гладит, держит — чёрт его знает. Всё сливается в один гудящий вихрь.

Ладони ледяные. Кафель ледяной. Я сама, кажется, теперь кусок льда. Замороженная, хрупкая. Как Кай из сказки, только без Снежной королевы, зато с назойливым спасателем.

Когда дыхание возвращается, а желание блевануть, к счастью, уходит, этот идиот Громов вдруг перехватывает меня за подбородок. Молча. Замирает. И смотрит. Смотрит в глаза так, будто ищет в них ответы на все вопросы мироздания. Или хотя бы на вопрос: "Ты точно жива?"

И тут… он меня целует. Нет, не так. Засасывает. Без разрешения, без предупреждения. Как торнадо.

Я теряюсь. Реальность моргает. Что? Что происходит?! Я пытаюсь оттолкнуть его, опомниться, но он держит крепко. Я кричу — и тут понимаю, что рта мне не оставили. Он весь занят. Мною. Его губами. Я чувствую, как он вливается в меня каким-то диким жаром. Лавой. Она мгновенно растекается по венам, обжигая всё изнутри.

Взрываюсь. Силой толкаю его. Кулаками бьюсь в его грудь — широкую, твердую, как броня. Он, наконец, отлипает. С ухмылкой. Сука.

— Ты что творишь?! — срываюсь на визг. — Кончеклыга ты двуногая!

— Как что? Искусственное дыхание рот в рот, — шипит он с показным удивлением, и... снова!

Опять в губы. Опять руки — за голову, за талию. Цепко. Без шанса вырваться.

Минуту назад мне было холодно. Сейчас — огонь. Я горю, проклиная каждую секунду его касаний. Эти сильные, бесцеремонные руки бесят, трясут меня, заставляют забыть, где верх, где низ.

Я больше не тону в воде. Я тону в Громове. И это бесит ещё сильнее.

Он же рад стараться, перехватывает меня ещё и за талию, блокирует и ноги, вместе со всеми попытками вырваться.

Я задыхаюсь от него. От этой навязчивой близости, от того, как он меня держит, будто я — вещь. Чёрт возьми, да я жива! И всё, что мне сейчас нужно — это воздух. Пространство. Покой. Всё, чего рядом с Громовым нет.

— Да отстань ты уже! — срываюсь я, вырываясь из его хватки, отскакиваю к стене, где ледяной кафель кусает кожу сквозь мокрую одежду. Меня колотит. Дышать тяжело. Но я — в сознании. Я — в реальности.

Он смотрит на меня с каким-то странным выражением. Будто пытается понять, чего я психую. Он что, не видит, что я только что чуть не утонула в собственной голове?

— Я тебя спас, между прочим, — выдыхает он с надутыми щёками. Улыбка всё ещё держится, но уже на автомате.

— Ты меня в паническую атаку целовал, а не жизнь спасал, — бросаю я резко, вытирая губы тыльной стороной руки. Они всё ещё горят — не от поцелуя, а от стыда, злости и... да от всего сразу.

— Я не теряла сознание. У меня просто... случился срыв, ясно? Тем более в ледяной воде.

—Бассейн с подогревом!

Он моргает. Озадачен. Медленно опускается на пол напротив, всё ещё мокрый, волосы прилипли ко лбу.

— У тебя же глаза закатились. Ты была, как тряпка.

— Сам ты тряпка! А для меня любая такая вода ледяная с тех пор, как я провалилась под лёд, когда мне было пять!

Он редко поворачивает голову и осматривает меня без намека на юмор.

Моё сердце сейчас выпрыгнет из груди.

—Ты меня уже обозначила кончеклагой двуногой. Значит, за дело. Мои соболезнования.

— Это была паническая атака, Громов. Я не тонула. Я захлебнулась, испугалась и отключилась на секунду. Такое бывает.

Он молчит. Долго. И потом только выдыхает:

— Ну, извини, что я в панике перепутал скорую помощь с "Титаником".

Я фыркаю. Не сдерживаюсь. Потому что это была бы шутка, если бы не было так грёбанно неловко.

Мы замолкаем. Мокрые, замерзшие, вымотанные. Он больше не лезет. А я — больше не кричу. В этой тишине что-то странное. Как будто мы оба на секунду увидели в другом нечто большее, чем просто раздражающий сосед по несчастью.

— Спасибо, — всё-таки говорю я.

Он кивает.

— Всегда пожалуйста. Только в следующий раз без истерик.

— Без насильственных поцелуев, — прикрикиваю я.

— Это тоже обсудим.

Я закатываю глаза.

— И раз уж я кончеклыга двуногая, то давай на посошок.

Он снова тянется ко мне и резко впивается в губы, после мучительно медленно отодвигается от меня и шепчет в рот:

— Вообще-то лучший способ согреться — это раздеться и трением греть друг друга. Ну там с обменом жидкостями, конечно.