«Ботаник» — так дразнили Колю в школьные годы. Даже когда школа осталась позади и он по профессии стал учителем, эта кличка к нему прилипла. Впрочем, парень никогда не обижался на прозвище — оно ему даже нравилось. Ему казалось, что оно возносит его над остальными учениками, не отличавшимися такими же невероятными познаниями. Правда, иногда дело не ограничивалось безобидными подколами.
Из-за худощавого телосложения, огромных очков, съезжавших на нос, и мягкого характера над ним часто издевались. Бывало, он получал и по лицу от задир, но даже после этого ни за что не прогуливал школу, а точнее — школьную библиотеку. Его неудержимо тянуло к новым знаниям, хотя о будущем он почти не задумывался. А когда пришло время выбирать профессию, решил: будет учителем. Казалось бы, работа не пыльная. Но реальность оказалась совсем иной.
После института началась практика, а затем и рабочие будни учителя биологии — предмета, который он обожал ещё со школьной скамьи. Помимо основного предмета, Николаю Петровичу частенько приходилось подменять коллег из других образовательных сфер. Педагоги знали его покладистый характер и просили об одолжении. За спиной учителя шептались: мол, слишком уж он безотказный и слабохарактерный, а иногда в его адрес летели и куда более резкие, грубые слова. Коля всё это знал, но ничего не предпринимал. А что он мог? Пожаловаться директору? Уволиться?
Время шло своим чередом, и настал день, когда Николай Петрович должен был сопровождать пятиклассников в поездке за город. На улице стояли тёплые весенние деньки. Изначально Коля не должен был ехать, но его, как всегда, попросили подменить, взвалив заботу о шебутной детворе и их безопасность на его плечи.
В тот день светило солнце, и ничто не предвещало беды. Ни единого намёка на шторм, который настиг их автобус по дороге. Водитель не был готов к таким условиям и в зоне плохой видимости свернул не туда, из-за чего они заблудились.
Дождь хлестал как из ведра, а ветер, казалось, вот-вот перевернёт автобус. Для здешних краёв такая погода была попросту нонсенсом — необъяснимым и невозможным явлением. Коля с детства здесь жил и помнил, что в конце весны частенько выпадал снег, а уж ливень с ураганным ветром — такого не было вовсе. Всё же Николай Петрович, стараясь успокоить учеников, сказал, что такое явление возможно: мол, Земля не стоит на месте, и погода переменчива.
Они проехали ещё с пару километров по разбитой дороге, стремительно утопая в лужах, и наконец остановились. Как ни старался водитель Женя давить на газ, машина не двигалась с места. Пытаясь поймать связь на телефоне, он мрачно объявил:
— Застряли. Пойду вперёд, поищу помощь.
Для детей слова водителя означали лишь одно: теперь можно безнаказанно дурачиться, ведь Николай Петрович ничего им не сделает. Так и вышло. Едва Женя скрылся из виду, ребята начали вести себя отвратительно и принялись обзывать учителя. Коля в этот момент переживал — он никогда не оказывался в таких экстремальных условиях, да ещё с ответственностью за целый класс. Сначала он терпел, но когда прошло уже довольно много времени, а водитель не возвращался, учитель не выдержал и внезапно громко крикнул:
— Замолчите! Немедленно сели по местам! Я вам не игрушка! Будете продолжать — оставлю вас здесь одних, и тогда вас монстры заберут!
Он и сам не ожидал, что его голос может быть таким громким. А слова — особенно про монстров — заставили детей моментально притихнуть. Коля ляпнул это сгоряча, хотя отлично знал, что никаких монстров на свете не существует!
Водитель так и не вернулся, а время уже близилось к вечеру. Появилась и другая проблема: автобус был старым и явно не готовым к таким испытаниям. Крыша начала протекать, и вскоре вода уже ручьями сочилась внутрь, заливая пол. Что делать? Оставаться на месте или идти за помощью? Но как оставить детей? В голове у Коли роились вопросы, он лихорадочно искал выход. Спустя несколько минут раздумий, он решился выйти и осмотреться.
— Сидите тихо. Мне нужно выйти по нужде, — солгал он, не придумав ничего лучше, чтобы не пугать ребят.
Учитель выскочил из автобуса и, промокая насквозь, побежал вперёд. Метров через пятьдесят дождь внезапно стих, словно давая ему передышку, и в просвете Коля разглядел вдали какие-то постройки. Увиденное вселило в него надежду — там им точно помогут! И он, обнадёженный, вернулся к детям.
— Слушайте меня внимательно! — голос Николая Петровича прозвучал твёрже, чем обычно, пытаясь заглушить внутреннюю дрожь. — Впереди я видел дома. Думаю, нам там помогут или хотя бы дадут укрытие и согреют. Поэтому мы идём туда. Немедленно выходите и беритесь за руки. Держитесь рядом со мной и ни на шаг не отходите. Всё ясно?
Дети, напуганные его новым, властным тоном, лишь молча кивнули. Группа, похожая на мокрый, перепуганный выводок, потянулась за учителем. Дорога заняла не больше десяти минут, но показалась вечностью. И вот они увидели деревню. С первого взгляда стало ясно — она давно заброшена. Окна домов зияли пустотой, а двери висели на скрипучих петлях. Продвигаясь дальше, учитель заметил один дом, который выглядел чуть лучше других: стены были целы, и, что главное, была крыша.
— Идём сюда, — скомандовал Николай Петрович, и уставшие, продрогшие дети послушно потянулись за ним в тёмный проём.
Внутри пахло пылью, сыростью и чем-то затхлым. Но первое, что бросилось в глаза учителю, — это старая печь. Лучшее, что они могли найти в этом месте. Сейчас бы обогреться... Но где взять дрова? Он механически потянулся к чугунной дверце, и это чуть не стало его последним движением.
Внутри топки, в неестественной, ужасающей позе, лежало тело водителя Жени. Оно было изуродовано, разорвано на части, всё в запёкшейся крови. Ужас, леденящий и всепоглощающий, сжал горло Коли. Первой мыслью, пронзившей мозг как удар током, была жизнь детей. Он резко захлопнул дверцу, едва сдерживая рвотный позыв.
— Что там? Что вы увидели? — спросил один из учеников.
— Я бы на твоём месте не выходил ночью на улицу, — произнёс Костя, оглядывая комнату, будто опасаясь, что их подслушивают. — В нашей деревне это опасно…
Максим фыркнул и откинулся на спинку старого деревянного стула, раскачивая его.
— Да брось ты! — отмахнулся он. — Я же тебе уже говорил: пять лет боксом занимаюсь. Тут мне ваши деревенские алкаши вообще не страшны, — засмеялся он, но в этом смехе прозвучала нотка вызова.
Костя поморщился, подошёл к окну и, прижав ладони к холодному стеклу, посмотрел наружу. Ночь поглотила улицу, лишь луна осторожно светила сквозь редкие облака.
— Алкашей у нас давно нет, — сказал он, голос его стал ниже, почти шёпотом. — Я про легенду. У нас люди по ночам умирают…
— Хватит чушь нести, — Максим решительно встал, потянулся за кроссовками. — Я в такое не верю. Мне нужно немного воздуха, телефон разряжается — хочу с любимой кошечкой поболтать. Не задержусь. Так что не замыкайся, ладно?
Он вышел, громко хлопнув дверью, словно этим жестом хотел показать всему миру, что боится только одного — быть слабым.
— Дело твоё, — вздохнул Костя. Он прошёл в комнату, опустился на старый диван перед телевизором, включил какой-то фильм и уже через минуту начал проваливаться в сон.
А Максим уже шёл по узкой улице, покрытой мелким гравием, который приятно хрустел под подошвами. Воздух был свежим, чуть острым, как после дождя, и наполненным запахом сосен. Звёзды мерцали ярче, чем в городе, а луна мягко освещала путь.
— Достали уже со своей легендой, — пробурчал Максим сам себе. — Пока нашёл этот дом, каждая вторая бабка мне эту историю рассказала…
И действительно, едва он спросил у первой попавшейся старушки, где живёт Костя, как та сразу начала:
— В нашей деревне по ночам не выходи, а то на утро тело твоё найдут. Много лет назад жил здесь парень, влюблённый до боли. Но девка выбрала другого — сильнее, мужественнее. Он тогда рассердился, в гневе обратился к черной магии. Силу получил, да вот беда — лицо своё потерял. Превратился в зверя и ушёл в лес. А злость, она ведь не проходит… С тех пор каждую ночь он возвращается в деревню. Людей убивает, тех кто не успел в доме запереться.
Максим усмехнулся, вспомнив её слова, но почему-то внутри ёкнуло. Он посмотрел вверх — луна была полной, как глаз огромного хищника. Ветер внезапно подул с новой силой, и он ссутулился, засунув руки в карманы.
— Надо было мастерку накинуть, — пробормотал он, поворачивая обратно.
Но не успел он сделать и двух шагов, как замер. Впереди, в темноте, кто-то стоял. Чёрный силуэт сливался с ночью, но постепенно становился отчётливее. Луна снова выглянула из-за облаков, и в её серебристом свете Максим увидел нечто, от чего кровь моментально застыла в жилах.
Перед ним стоял зверь. Высокий, широкоплечий, с длинными конечностями и головой, похожей на волчью, но слишком неестественной, слишком человеческой. Грудь его вздымалась, дыхание вырывалось белыми клубами пара. Затем он поднял голову к небу и завыл — не просто вой, а вопль боли, одиночества и ярости.
Максим судорожно сглотнул, чувствуя, как ноги начинают подкашиваться. Но он всё же выпрямился, сжал кулаки и, стараясь, чтобы голос не дрожал, крикнул:
— Не напугал!
Хотя сердце его билось так, будто хотело вырваться из груди, а мысли метались, как испуганные мыши в лабиринте.
Зверь медленно наклонил голову, в его глазах мелькнуло нечто похожее на интерес — будто он оценивал противника. Затем сделал шаг вперёд. Потом ещё один. И вдруг прыгнул.
Он двигался стремительно, словно чёрная тень, вырвавшаяся из самой глубины ночи. В полёте зверь замахнулся правой лапой с длинными, острыми, как кинжалы, когтями. Один удар — и человек должен был рухнуть бездыханным.
Но Максим не был обычной жертвой.
Как и говорил Косте, он не из тех, кто пасует перед опасностью. С рефлексами боксёра, выработанными годами тренировок, Максим ловко отпрыгнул в сторону, едва не потеряв равновесие. Он встал в стойку, пригнулся, ушёл от нового удара, блокировал, контратаковал.
Удар в корпус. Удар в голову. Пританцовывает, уворачивается. Ещё удар. И ещё. Но каждый раз — будто бьёт по скале. Ни малейшей реакции зверя. Только холодная ярость и инстинкт убийцы.
«Чёрт… Не могу ему ничего сделать», — мысли скакали, как испуганные лошади. Его сердце словно пронзали иглы, пот катил по спине, но мысль работала быстро: «Надо бежать. Сейчас или никогда».
Следующий удар — уже в нос зверю. Максим делает резкий выпад назад и бросается бежать. За спиной слышится чихание, рычание — зверь оправился от неожиданности.
Максим мчался по улице. Дом друга казался спасением. Но сил было в обрез. Он успел добежать до соседнего дома, когда внезапно резкая боль пронзила спину. Он упал, перевернулся на бок — и увидел его.
Зверь стоял над ним, как древний гладиатор, готовый завершить бой. С когтей капала кровь — свежая, алая. Максим попытался отползти, но сильные лапы схватили его, подняли над головой, как тряпичную куклу. И с невероятной силой швырнули вверх.
Время замедлилось.
Максим видел, как крыша приближается, как будто плывёт навстречу. Он услышал хруст собственного позвоночника. Изо рта брызнула кровь, заливая глаза. Луна отразилась в них. А в её свете — лицо зверя. То ли улыбающееся, то ли просто оскаленное.
«И зачем я вообще сюда приехал? — промелькнуло в голове. — Мы же никогда не были друзьями... Сам виноват. Решил отдохнуть на природе, домик себе присмотреть. На кой чёрт дом в такой глуши? Точно… — мысли путались. — Ленка хотела лето в деревне проводить… Вот тебе и "лето"...»
Глаза стали стеклянными. Отражение луны в них поблекло, смешавшись с кровью, будто луна сама покраснела от жуткой картины.
****
Утро началось с крика.
Костя проснулся от того, что соседка вбежала в комнату, как ураган, и потащила его с кровати.
— Вставай! Беги скорее! — кричала она, дергая парня за плечо.
Деревня у нас совсем крошечная — и пяти сотен жителей не наберётся. В основном здесь живут старики, те, кто привык к тишине, уюту печки и звучанию птичьих трелей по утрам. Молодёжь давно разъехалась по городам. А я остаюсь. Хотя мне ещё и нет тридцати. Но меня тянет не туда, где шумят дороги и светятся вывески, а сюда — где по утрам роса на траве, а ночью луна отражается в озёрной глади.
Живу я на окраине, почти вплотную к лесу. Дом мой — старый, добротный, с невысоким заборчиком и террасой, с которой видны заросли елей и берёз. За лесом — озеро. Чистое, прохладное, такое манящее в летнюю жару. Когда солнце особенно припекает, бросаю дела и туда. Сначала пару раз нырну, чтобы взбодриться, потом просто лежу на траве. И тогда приходят мысли… Словно само озеро подсказывает герою следующий поворот судьбы или помогает развязать узел сюжета. Так что отдыхает не только душа, но и работа над книгами потихоньку двигается.
А вот мои деревенские соседи к воде даже близко не подходят — особенно после заката. Говорят, будто бы в этом озере много лет назад утопили ведьму. Ни один местный житель не рискнёт искупаться или просто прогуляться вдоль берега — боятся. Бабушки крестятся, когда проходят мимо, а приезжие, хоть и смеются над преданиями, всё равно обходят это место стороной. Мне же их страхи кажутся чем-то далёким и детским. Никакой ведьмы я там не видел — только себя и своё отражение в воде. Иногда — оленя, который вышел напиться, или птиц, круживших над поверхностью.
Впрочем, может быть, и правда есть в этом озере что-то странное. Иногда, когда ветер затихает, мне чудятся голоса — то ли эхо собственных мыслей, то ли волны шепчут древние тайны. Но пугает меня это не больше, чем пустые страницы перед первой строкой новой книги.
Я не из тех, кто верит в предрассудки и бабушкины сказочки. У меня голова на плечах есть — и мыслю я логично, а не как старики у околотка, готовые приписать любому шороху злых духов или проклятых душ. Так что всякие россказни про ведьму, утопленную в озере, для меня не более чем местная достопримечательность в словах — интересно, конечно, но не страшно.
Хотя… были моменты, когда и мне становилось немного не по себе. Раз или два замечал, как вода вдруг забурлила посреди полной тишины, будто что-то выныривало или ныряло обратно. Или волна пойдёт ни с того ни с сего — всё это в безветренную погоду, когда поверхность озера должна быть гладкой, как стекло. Но я находил простое объяснение: мол, рыба. Большая, здоровенная, разгуливает где хочет. Никто же здесь не ловит — за десятилетия могла вымахать до невероятных размеров. Может, даже легендарный сом-переросток живёт на дне.
Однажды я решил взять выходной — не ради вдохновения, не ради работы, а просто ради себя. Взял с собой литровую банку домашнего самогона — местного, крепкого, как пуля, сваренного по старому рецепту деда Василия. Купил мясо, порезал его, набрал дров — и вот уже после обеда я на берегу, под раскалённым солнцем, с пледом и шампурами.
Пока мясо готовилось, выпил первую рюмку — закусил солёным огурцом и почувствовал, как тепло разливается по груди. Вторая пошла уже легко, третья — совсем весело. Мысли стали медленными, тягучими, как летний день. Где-то вдалеке стрекотали кузнечики, в воздухе висел аромат горящих дров и пряностей. Шашлык запахом своим манил к себе, как сирена.
Когда мясо наконец было готово, я нарезал хлеб, нашинковал лук и устроился прямо на траве. Ел не спеша, с удовольствием, запивая чуть ли не каждый кусок холодным самогоном. Рассудок стал слегка затуманиваться, но не до глупостей — скорее до приятной расслабленности, до того состояния, когда мир кажется чуть мягче и добрее.
А потом, собравшись с духом, разделся до шорт и прыгнул в воду. Холод окатил так, что перехватило дыхание, но именно этого я и хотел — чтобы жизнь ударила по щекам, напомнила: ты жив, и всё это происходит с тобой, а не со страницами романа. Всплыл, встряхнулся, и в этот момент показалось, будто в глубине, там, где солнечные лучи уже теряются во мраке, что-то мелькнуло. Но я лишь усмехнулся:
«Наверное, тот самый сом».
После шашлычной трапезы я сидел на траве, поджав ноги, и перелистывал блокнот, в который обычно записываю идеи. Но мысли были размытыми, как отпечатки пальцев на мокром песке. Время растеклось — не то чтобы мне было важно знать, сколько сейчас времени. Я посмотрел на банку с самогоном. Четыре, может, даже пять рюмок оставалось.
И вот когда я допил, тогда-то меня и накрыло. Сначала стали тяжёлыми веки, потом потянуло в сон. Я лег на плед, положив голову на рюкзак, и уснул. Ни ведьм, ни рыб, ни героев моих романов мне не снилось. Только темнота и тишина, будто кто-то выключил весь мир.
Проснулся я глубокой ночью. Небо над головой было чистым, звёздным, словно бархатное покрывало, усыпанное алмазами. А озеро… озеро светилось. Луна висела над ним, будто серебряная монетка, и её отражение дрожало на воде, точно живое. Кругом царила тишина — ни шороха, ни дуновения ветерка.
Я сел, потер лицо руками и огляделся: голый шампур, банка из-под самогона, теперь уже пустая.
— Забористая гадость, — пробормотал себе под нос.
Собрал остатки еды, закинул рюкзак на плечи и двинулся по тропе, в сторону дома.
Сделал два шага — и вдруг…
Громкий, сочный всплеск разорвал ночную тишину. Такого я ещё никогда не слышал. Не просто волна — будто что-то огромное вынырнуло из самой глубины.
Я замер. Резко обернулся. Поверхность озера снова успокоилась, но там, в центре, где лунный свет играл на волнах, казалось, что-то мелькнуло. Не рыба. Не птица. Что-то другое.
«До каких же размеров в этом озере вырастает рыба?» — подумал я, пытаясь сохранить шутливый тон, но в мыслях этот вопрос звучал скорее как сомнение, чем как уверенность.
Воздух стал гуще, плотнее. Тишина — ощутимой, почти физической. И хотя я не из суеверных людей, в этот момент по коже пробежал холодок.
От увиденного мои глаза невольно округлились, будто готовые выскочить из орбит. Ноги подкосились и дрожали, словно осиновые листья на ветру, а из рук выпали шампура.
В самом сердце дремучего леса, где шепчутся могучие деревья, а птичьи трели звучат особенно звонко, притаилась удивительно красивая деревушка. Её белоснежные и васильковые домики так выразительно смотрелись на изумрудном фоне зелени, будто сошли со страниц доброй сказки. С восходом солнца первые лучи озаряли крыши и окна, окутывая их магическим сиянием и мягким золотистым блеском.
Каждое утро жители просыпались под сладкозвучный хор птиц и вдыхали пьянящий аромат свежести. Из чащи леса доносилось нежное журчание ручья, который по утрам собирал в свое русло хрустальные капли росы. На рассвете прохладная влага травы ласково обволакивала ноги, словно живительный эликсир, дарящий невероятный прилив сил и бодрости.
В деревне царила атмосфера умиротворения, миролюбия и полной гармонии. Жители были одной большой семьей, заботливо опекая друг друга и сообща занимаясь работой. Казалось, здесь каждый умел понимать язык деревьев, цветов и животных. Каждый листик, каждый бутон и каждое живое существо имели здесь свою особую историю и значение. Именно в это волшебное место и переехала семья Виноградовых.
Новые жители, прибывшие из шумной Москвы, страстно желали жить в единении с природой. Бегать босиком по траве, крепко держа за руку пятилетнего сынишку, и от души смеяться. Проводить каждое драгоценное мгновение вместе, укрепляя семейные узы.
Местные жители с искренней радостью приветствовали новосёлов, их лица светились улыбками, а сердца были полны радушия. Они проводили семью к дому и сразу же пригласили их на праздник, запланированный на следующий день в честь пополнения их дружной общины.
Молодые родители, тронутые до глубины души таким тёплым приёмом, с удовольствием согласились. Оставшись одни, они дружно взялись за уборку. Хотя дом пустовал всего пару недель, пыли успело накопиться предостаточно.
Комнаты наполнила музыка, и Валера с Лизой, весело приплясывая, принялись за дело. В этом им старался помогать сын Миша, чьи возможности были пока ограничены возрастом, но он старался, хоть это и выглядело неуклюже. Неумело размахивая веником, мальчик подметал пол, а когда звучала знакомая мелодия, пускался в пляс, с восторгом копируя движения мамы и папы. Порой он выглядел уморительно-взрослым, делая серьезное лицо и комично выпячивая пузико. Дом быстро наполнился счастьем и смехом.
Закончив с делами, они устроились на диване перед телевизором. За окном уже сгустилась темнота, а на часах было 22:10.
Пока отец с сыном увлеченно смотрели знаменитый диснеевский мультфильм «Русалочка», Лиза быстренько приготовила на скорую руку омлет. Легко перекусив, они разобрали диван и дружно улеглись спать. Сон накрыл их почти сразу — сказывалась усталость от насыщенного дня.
***
Ещё утром они уладили все дела с документами на дом, затем собрали самые необходимые вещи, погрузили их в приобретённый год назад микроавтобус и отправились в путь. Ехать местами приходилось медленно из-за разбитого асфальта. И только спустя четыре часа пути они наконец достигли цели.
***
Первым проснулся Валера, разбуженный громким криком петуха. На часах было всего шесть утра. Он тихонько поднялся, умылся и вышел во двор. Его сразу же поразила высокая сочная трава, роса с которой мгновенно освежила его босые ноги. Вчера, вероятно из-за усталости, он этого не заметил.
Пока он пробирался к сараю, сон как рукой сняло. Найдя там старую литовку, он попробовал косить, но, не имея никаких навыков, после нескольких неудачных взмахов, оставил это нелёгкое занятие. Вернувшись в дом, он включил чайник и принялся заносить коробки с вещами, которые так и простояли всю ночь в автомобиле.
Не успел он закончить, как на пороге появилась Лиза с дымящейся кружкой ароматного зелёного чая. Их взгляды встретились, и Валера с улыбкой указал жене на яблоню в саду. Он хорошо знал, как Лиза обожает яблоки, и теперь они росли прямо у их дома. Правда, в это время года плоды были ещё совсем зелёными.
Ближе к обеду к ним начали заглядывать соседи, принося с собой разные вкусности: душистое варенье, хрустящие солёные грибочки, домашний сыр. Семья не была готова к такой невероятной щедрости. Они привыкли к городской жизни, где каждый живёт сам по себе, редко замечая других. Здесь же всё было иначе: они словно стали частью одной большой дружной семьи. Всё, что приносили соседи, Лиза с благодарностью убирала в доставшийся от прежних хозяев холодильник, не скупясь на тёплые слова.
До самого вечера семья провела время в огороде, ухаживая за грядками с овощами и строя планы на будущий год. Именно на такой срок они и переехали в деревню из-за проблем со здоровьем у Миши. Врач посоветовал увезти мальчика подальше от города, в место с чистым воздухом, чтобы он мог окрепнуть и начать дышать полной грудью.
Под вечер жители снова пришли к Виноградовым, чтобы проводить их на праздник в честь новосёлов. В центре деревни, украшенной рядами цветущих клумб с нарциссами, ромашками и розами, были накрыты длинные столы. На белоснежных скатертях красовались самые разные угощения: от румяных сладких яблок до запечённой утки. Все ждали только их! И когда семейство появилось, начался настоящий пир на весь мир. Каждый уголок этого праздника излучал неповторимую атмосферу тепла, радушия и истинной красоты.
Эта прекрасная деревня казалась местом, где время замирает, а душа обретает покой и гармонию. Здесь, среди буйства красок природы и искренних улыбок местных жителей, можно было найти ответы на самые сокровенные вопросы и почувствовать себя частью этого волшебного мира.
Именно так думал Валера, пока не заметил одну тревожную странность. Во всей деревне не было ни одного ребенка — только взрослые. Миша был единственным, поэтому начал скучать. Отец семейства попытался осторожно поинтересоваться об этом у пожилого мужчины, сидевшего рядом, но тот сменил тему.
Вскоре Валера осознал ещё одну деталь: на праздничном столе не было ни капли алкоголя. Он всегда считал, что в деревнях гонят самогон и пьют его при каждом удобном случае, но здесь царила удивительная трезвость. Лишь душистый чай и домашний компот.
Егор проснулся среди ночи. Из кухни доносилось что-то странное: шуршание, будто кто-то осторожно перебирался по полу на мягких лапах. Он поморгал, пытаясь понять, снится ли ему это или нет. Но звуки становились всё громче. И ближе. Было слышно, как будто сразу несколько существ скользят по линолеуму, тихо переступая, словно стараясь не выдать себя.
Мысль, что он живёт один, вдруг резанула его сознание, как ножом. Лоб покрылся испариной. Рука инстинктивно потянулась к прикроватной тумбочке, где стоял горшок с засохшим фикусом. Пальцы сжались вокруг него.
Шуршание уже было у самого прохода в комнату. Сердце заколотилось. Егор щёлкнул выключателем настольной лампы. Свет вырвал из темноты силуэт в дверном проёме — и Егор замер.
Перед ним стоял паук. Огромный. Размером с крупную собаку. Его серое, покрытое жёсткой щетиной тело казалось чуждым этому миру. Множество глаз, каждый размером с монетку, были уставлены прямо на него. В них не было злобы. Только холодный интерес. Как будто хищник оценивает свою добычу.
— Нет… — прошептал Егор, чувствуя, как внутри всё сжимается.
Он вжался в стену, одной рукой судорожно схватив подушку, второй — всё ещё сжимая горшок. Паук медленно опустил передние лапы на пол, и тогда из его пасти вырвался звук — глубокий, животный, будто урчание желудка, но намного громче и противнее. От этого звука волосы встали дыбом.
Членистые ноги зашевелились. Паук побежал.
Егор закричал, и кинул в паука горшок. Тот разбился об паутинистую морду с противным хрустом. Земля рассыпалась, попав в глаза чудовища. Паук завизжал и запутался в собственных лапах, на секунду ослепнув.
Егор не стал терять шанс. Он побежал, два шага — и мощный прыжок через паука. Краем плеча ударился о косяк, но не остановился. Выскочил на кухню, поскользнулся и со всего маху врезался в стол, перевернув его. Поднявшись, он огляделся: дверь была распахнута.
Руки задрожали. Он бросился к входной двери. Уже почти добравшись до неё, услышал позади царапанье. Обернулся — паук выскочил из комнаты, готовый схватить добычу.
Егор прыгнул, перескочил порог и захлопнул дверь. Не теряя времени, он схватил стоявший в коридоре стол и с силой втиснул его под ручку. Дверь затрещала. Из неё высунулась пасть паука, но дальше ей не пробиться.
— Пошёл прочь! — прокричал Егор, задыхаясь от страха.
Паук издал какой-то сдавленный звук и исчез. Тогда Егор плотнее прижал стол к двери и выбежал на улицу.
«Надо к соседу! У него есть ружьё. Он поможет…» — мысли путались.
На улице местами было темно, лишь недавно установленные фонари освещал её то тут, то там. Егор бежал к калитке, когда вдруг раздался треск — окно дома разбилось. Стекло осыпалось, звеня, как будто кто-то играл на невидимой пианино.
— Чёрт! — Егор дернул калитку на себя и выбежал наружу.
Бежал, не оборачиваясь. За спиной слышался топот множества лап. Паук нагонял.
Дом соседа был в ста метрах. Почти рядом. Но между ними — пустое пространство, ночь и страх.
Крики. Где-то вдалеке люди звали на помощь. И внезапно — выстрел. Громкий. Близкий.
Егор знал, что калитка соседа заперта. Поэтому просто перепрыгнул через забор. Приземлился в крапиву, но даже не почувствовал боли. В свете лампочки над домом он увидел ужас.
Трое пауков стояли над телом Михаила. Тот лежал лицом вниз, без рук, но ещё дышал. С трудом повернув окровавленное лицо, он прошептал:
— Беги.
Егор не услышал, но прочитал по губам. И только тогда боль крапивы пронзила кожу. Но он не останавливался. Перепрыгнул обратно, в воздухе увидев, что прямо перед ним паук. Но сделать уже ничего нельзя.
Щетина. Холод. Тошнота. Его чуть не вырвало. Он упал на паука, перекатился и начал карабкаться по земле. Ему удалось подняться, как сразу же другой паук сбил его с ног так, что Егор пролетел несколько метров и покатился по пыльной дороге.
Лежа на земле, он посмотрел на правую руку. Кость торчала из кожи под странным углом.
«Ну вот и всё», — подумал он, неожиданно спокойно.
«Сейчас либо умру, либо проснусь. И долго буду вспоминать этот кошмар».
Но смерть не спешила забирать его, а сон — отпускать!
Пауки окружили его, начали обматывать паутиной. Он был ещё в сознании. Чувствовал, как его волокут куда-то. Но вскоре это прекратилось и он остался неподвижным.
Сквозь щель в паутине он вдохнул полной грудью. Запах был знакомым — берёзовый лес. Тот самый, что окружал деревню.
Поблизости то и дело раздавались крики — женские, мужские… но ни одного детского.
«Наверное, дети им не нужны. Неужели они их…»
Он не смог закончить мысль. Сердце сжалось.
Егор всегда любил детей. Особенно местных ребятишек. В свои тридцать семь он часто играл с ними в футбол на пыльном поле возле клуба. Они звали его «дядей Егором», доверяли, смеялись над его шутками. Он не мог отказать ни одному из них. Своих детей у него не было. Семья так и не сложилась, но он не опускал руки. Где-то в глубине души всё ещё верил, что когда-нибудь станет отцом.
— Надо выжить! — твёрдо сказал он себе, стиснув зубы так, что челюсть заболела.
Слёзы катились по щекам. Он потянул оставшуюся целой левую руку к шее, пытаясь достать до цепочки. На ней висел старый крестик — подарок матери, давно ушедшей. Трогать его было больно, словно прикосновение к воспоминаниям.
Минута. Другая. Пальцы наконец нащупали металл. Он сорвал крестик и начал царапать им паутину. Каждое движение отзывалось болью в плече, но он не останавливался.
Голоса поблизости стали затихать. То ли люди замолчали, то ли их съели. Егор заметил это, но не стал задумываться. Сейчас важно было выбраться. Выжить. А потом найти кого-то кто поможет.
Паутина рядом с головой начала расходиться.
— Ещё немного!
И в этот момент всё произошло сразу: паутина поддалась, и Егор вывалился наружу. Упал тяжело, прямо на сломанную руку. Боль взорвалась внутри, будто тысяча раскалённых игл вонзилась в плоть.
Часть 1
Стрелка на старых настенных часах с глухим щелчком переползла за полночь. Но для меня время не имело значения. Ночь — мой любимый собеседник.
Мне всегда нравилось, как мысли превращаются в сюжеты. Сначала — мимолётный порыв, затем — целый мир, рождающийся в голове. Я лишь должен успеть поймать его. Не знаю, как пишут другие. У меня всё происходит именно так — внезапно, импульсивно, будто сама судьба подкидывает идеи в самый неожиданный момент.
Экран ноутбука был единственным светом в комнате. Снаружи, за окном, молчала даже сова. А я, словно заколдованный, летал пальцами по клавиатуре, погружённый в мир, где нет времени и границ. И вдруг — удар. Громкий, резкий, как выстрел.
Я вздрогнул. Мурашки пробежали по коже, как будто невидимые пальцы коснулись спины. Сердце замерло на мгновение, прежде чем удариться о рёбра.
— Опять эти стуки… — прошептал я.
Странности начались два года назад. С тех пор за стеной кто-то шуршал, скрипел половицами, открывал и закрывал дверцы шкафов. Иногда слышалось, как по комнате переставляют мебель. Там, за стеной, жили не люди. Там жила пустота.
Квартира соседей пустовала с тех пор, как умерла пенсионерка. Её муж, после смерти жены, сдался. Начал пить, потом уехал, оставив дом на произвол судьбы. А перед отъездом просил меня — «пригляди за квартирой, не дай растащить». Но кто станет грабить жилище в старом деревенском бараке? Все друг друга знают, да и кому нужны чужие воспоминания?
Вначале я пытался игнорировать звуки. Просто не обращать внимания. Но со временем они стали громче, настойчивее. Словно кто-то хотел, чтобы я услышал.
В ту ночь я не мог сосредоточиться. Мысли разбегались, предложения выглядели бессвязными. В итоге я сдался и улёгся спать. А утром, собравшись с мыслями, решил: пора проверить. Может, кто-то лазит в дом? Может, кто-то живёт там по ночам?
Ключ от квартиры лежал у меня. Грязный, ржавый, как будто вынутый из могилы. Я не думал, что придётся им воспользоваться.
Дверь скрипнула, когда я вошёл. Воздух пах пылью и забытым временем. Сквозь плотные шторы пробивались робкие лучи солнца, освещая комнату. Всё здесь казалось замершим.
Я обошёл кухню, затем комнату. Никого. Только эхо моих шагов отдавалось в стенах. Хотел уже уйти, но вдруг остановился. В углу, в полумраке, стоял огромный платяной шкаф. Чёрный, старинный, с потускневшими ручками.
Сердце заколотилось. Вспомнились все те фильмы, где герой открывает шкаф, а там... И я, как герой одного из фильма, медленно подошёл. Взялся за ручку. Дверца заскрипела, как будто стонала от боли.
Изнутри раздался шум. Резкий, громкий. Я отскочил, как ошпаренный. В голове мелькнуло: «Всё, сейчас начнётся...»
Но это была всего лишь шуба, упавшая с верхней полки. Я поднял её, аккуратно положил обратно и закрыл дверцу.
— Не думал, что меня шуба напугает... Надо перестать смотреть ужастики, — прошептал я, смеясь сквозь напряжение.
С наступлением ночи звуки вернулись.
— Ну всё, моё терпение лопнуло! — сказал я, чувствуя, как внутри закипает злость.
Снаружи завывал ветер, шурша мусором по дворовой тропинке. Лампочки на улице мерцали, словно боясь остаться в одиночестве. Я не стал надевать куртку — мне было не до этого. Страх? Его не было. Только раздражение и решимость. Надоело слушать эти скрипы, шаги и шарканье за стеной. Пора положить этому конец.
Взяв фонарик и ключ, я пошёл. Дверь открылась с привычным скрипом, будто предупреждала: «Не входи». Но я уже не слышал предостережений.
Я обошёл помещение. Проверил каждый угол. За шкафами, под кроватью. Никого. Только тень от фонарика дрожала на стенах, как будто кто-то невидимый следил за каждым моим движением.
Хлопнув дверью, я сделал вид, что ушёл. На самом деле спрятался за умывальником, который стоял в прихожей. Там, в темноте, я замер, стараясь дышать как можно тише. Прошло всего пять минут, прежде чем злость испарилась, сменившись животным страхом.
Темнота давила. Тишина стала плотной, почти осязаемой. А потом... из глубины дома раздался скрип. Пронизывающий, гнилой, будто старое дерево стонало от боли. Мгновенно сердце заколотилось в груди. Это был не шкаф. Это было что-то другое.
Из своего укрытия я заметил, как на кухне медленно приподнялась крышка подполья. Скрипнув, она отъехала в сторону, открывая чёрную бездну.
Из неё выползло нечто. Чёрное. Темнее самой ночи. Его глаза светились желтоватым, как угольки в костре. Оно огляделось, принюхалось. Я замер. Даже дышать перестал.
Существо вылезло полностью. Чёрная шерсть, густая и блестящая, покрывала его тело. Ноги — копыта, раздвоенные, сухие и острые. Верхняя часть тела имела очертания человеческие, но лицо… это нельзя было назвать лицом. Похожее на свиную морду, но с длинными рогами по бокам головы. Руки — длинные, с чёрными когтями, цепко перебирали воздух, словно оно искало что-то.
Оно подошло к шкафчикам, принялось их открывать, заглядывая внутрь. Что оно искало? И главное — кого?
Мне нужно было убегать. Прямо сейчас. Но ноги затекли. Я попытался их растирать, но в этот момент задел металлическую банку. Грохот разнёсся по дому.
Существо замерло. Его глаза метнулись в мою сторону. Мы встретились взглядами. Жёлтые, пустые, бездушные. И в этот момент я понял: оно меня видит.
Секунда — и оно рвануло ко мне. Быстро. Бесшумно. Как тень.
Я включил фонарик. Яркий луч ударил ему в морду. Оно завизжало, закрыло глаза, но не остановилось. Я бросился к двери, едва не споткнувшись о порог. Каждый шаг казался вечностью. Позади доносилось рычание, будто сам дьявол вылез из преисподней.
Добравшись до своей квартиры, я запер дверь на все замки, задвинул засовы, поставил стул под ручку. Включил свет во всех комнатах. Даже в кладовке. Хотелось, чтобы не осталось ни одного тёмного угла.
Закутавшись в одеяло, я сидел в углу, дрожа всем телом. И тут меня осенило: у нас нет перекрытий под домом. И подполье может привести его ко мне.
Услышав странные звуки, Катя включила фонарик на телефоне и вышла на улицу. Стоя в ограде, она подошла к углу дома и выглянула, но тут же закричала. Голос, словно неконтролируемый, вырвался из её уст. Перед женщиной стояла старуха. Белыми, как молоко, глазами она смотрела на Катю и тянула к ней руки. Последнее, что бросилось девушке в глаза, — как по лицу недавно умершей соседки ползали черви.
Катя бросилась к дверям. Внезапно рука покойницы обвила её длинные волосы, словно ледяные щупальца. Боль пронзила голову, и девушка рухнула на спину. Она тут же попыталась подняться, но не смогла. Тело будто налилось свинцом, а мир вокруг начал медленно вращаться. Покойница, словно хищник, тянула её к старой калитке, скрип которой эхом отдавался в ушах Кати, усиливая ужас происходящего.
Девушка закричала, но ночь была глубокой и тёмной, и казалось, что её крик растворился в тишине, никем не услышанный. Она была уверена, что осталась одна, пока вдруг из дома не выскочил дедушка, сжимая в своей руке старый веник. Несмотря на преклонный возраст, он двигался стремительно, словно в молодости, и мгновенно оказался рядом с покойницей. С силой он ударил её веником по голове. Покойница вздрогнула, прикрываясь руками, и издала шипящий звук, похожий на рычание разъярённой кошки.
Старик протянул руку внучке, и они поспешили вернуться домой.
— Я же предупреждал тебя, чтобы ты не выходила ночью! — строго сказал дедушка, возвращая веник на место возле печки. — Говорил же, что это опасно!
Катя посмотрела на него с недоверием:
— И как ты думаешь, я могла бы поверить, что по нашей деревне разгуливает покойница? — спросила она. — Мне уже двадцать пять лет. Думала, что ты просто пытаешься меня попугать, как делал это, когда я была ещё ребёнком.
Он опустился на стул и налил себе чашку горячего чая, от которого шёл пар. Взгляд его был задумчивым, словно он пытался осмыслить нечто необъяснимое.
— Это не пустые слова, — сказал он, делая глоток. — Честно говоря, сначала я сам этому не верил, пока не встретил Любку своими глазами. Всего лишь три недели прошло после её смерти… Да что там говорить, я до сих пор не могу поверить, что она восстала из могилы и мешает нам спокойно жить. Она ведь была самой старой женщиной в нашей деревне, как мать о всех нас заботилась. Даже когда умирала, обещала, что всегда будет присматривать за нами… И вот такое случилось!
Катя подсела ближе, глаза её были полны тревоги и недоумения.
— Но почему? — спросила она, едва сдерживая дрожь в голосе. — Почему она вернулась с того света?
Он вздохнул, глядя в окно.
— Неделю назад вскрыли её могилу. Гады узнали, что бабушка похоронена с золотыми украшениями — кольцами, браслетами… Такова была её воля. Они выкопали её и забрали всё ценное. С тех пор она и бродит по деревне, заглядывая в окна. Вероятно, думает, что кто-то из наших людей её ограбил… Но я в это не верю. Наши люди не станут таким заниматься, да и зачем? Остались одни старики…
Катя на мгновение замерла, погружённая в размышления.
— Подожди-ка… — тихо произнесла она, словно сама себе. — Если украшения действительно украли, то, скорее всего, их уже отнесли в ломбард или собираются это сделать. Я ведь там работаю. Возможно, смогу что-то выяснить и помочь. Только вот нужно знать, как эти украшения выглядят…
— Могу тебе с этим помочь, — ответил дедушка. — Но завтра. Сегодня уже поздно, пора спать.
Катя легла в кровать, но сон никак не шёл. Её мысли снова и снова возвращались к украденным драгоценностям, а покойница всё бродила под окнами. Девушка вздрагивала каждый раз, когда слышала стуки в стену, и казалось, что умершая смотрит прямо на неё сквозь тёмное окно.
Утром Катя проснулась позже обычного, чувствуя себя разбитой после бессонной ночи. Дедушка отправился к соседке и вернулся с фотографией Любы. В их маленькой деревушке до сих пор существовал странный обычай — фотографировать умерших.
Катя взглянула на фото. Её глаза задержались на изящных кольцах, сверкавших на тонких пальцах, массивном браслете, обвивающем левую руку, и тонкой подвеске, нежно лежащей на шее. Воспоминания нахлынули мгновенно, словно волны, возвращая её к тому дню, когда эти самые драгоценности оказались в ломбарде. Браслет особенно запал ей в душу, и после короткого разговора с владельцем она решилась — выкупила его.
Теперь, переводя взгляд на свою собственную руку, Катя быстро сняла украшение. Внутри неё всё сжалось: осознание того, что этот предмет был получен таким жестоким образом, вызвало у неё глубокое беспокойство.
— Я заберу эту фотографию с собой в город, — произнесла она. — Надеюсь, что уже завтра смогу вернуть ей все эти украшения. Быть может, тогда её душа наконец обретёт покой.
В тот самый день внучка покинула деревню и отправилась в город. Там, находясь в ломбарде, ей удалось отыскать драгоценности, о которых она сразу же рассказала хозяину. Увы, тот был человеком жадным — ценил лишь звонкую монету.
— Не имеет значения, каким образом они оказались здесь, — сказал он. — Если хочешь забрать их, плати!
Сколько бы ни пыталась уговорить его Катя, её слова разбивались о глухую стену равнодушия. Пришлось пойти на крайние меры — взять кредит, чтобы выкупить сокровища. Да, это была вынужденная мера, но она готова была на всё ради одного — сохранить ту самую деревню, куда она так часто приезжала к дедушке вместе с родителями. Деревню, где каждый уголок дышал теплом и уютом, где ночь не внушала страха, а рассвет встречали с улыбками.
Возвратившись к дедушке, она сначала поделилась историей о том, как ей пришлось забирать драгоценности. Дед, конечно, был немного рассержен тем, что внучка оказалась втянутой в долги.
— Ну и ладно! — ворчал он. — Разве это твоя забота? Теперь тебе ещё и кредит придётся выплачивать. Всегда ты такая… Помогаешь другим, а о себе не задумываешься.
Немного отругав внучку, они вместе отправились на кладбище. У могилы Любы дедушка закопал украшения, надеясь, что покойница больше не станет приходить по ночам и пугать людей.