Улька-Стрела и дневники вампира

Глава 1. Пиковая Дама

В подвале было намного прохладней, чем на улице, где столбик термометра замер на отметке плюс тридцать два; здесь пахло спёртой сыростью, заплесневелой бумагой и пылью. Лампочка под потолком мигала, едва справляясь с тьмой, которая подкрадывалась из всех углов, пытаясь сантиметр за сантиметром отвоевать обратно принадлежащее ей пространство. По стенам неровной – хрущёвской застройки – кирпичной кладки, местами покрытой плесенью, пугливо метались тени.

Вязкую тишину нарушали приглушённые детские голоса.

- Улька, ты это... лучше уходи, – говорил Вовчик, признанный лидер дворовой команды дома номер двенадцать по улице Садовой. – Влетит тебе от твоего батьки – мало не покажется!

Вовчик Шандерович был единственным в дружной дворовой команде второгодником, но ничуть этого не стеснялся. Скорее наоборот: статус второгодника выгодно дополнял имидж заводилы и неисправимого забияки, который сделал этого долговязого конопатого мальчишку местным авторитетом. Он был «грозой» всей Садовой улицы; ребята из соседних домов предпочитали не связываться с ним, а девчонки тоскливо вздыхали и подбрасывали к двери его квартиры любовные записки. В любой игре – в казаки-разбойники, в немцев и партизан, в милиционеров и бандитов – каждому хотелось оказаться в одной с Вовчиком команде. Вовчик для многих был «примером»: он дерзил взрослым, умел смачно плевать сквозь зубы и ругаться матом, курил за гаражами, затевал драки и, казалось, не боялся даже самого чёрта.

К девчонкам Вовчик относился снисходительно, но Ульяну Стрельнёву уважал. И сейчас, зная, какой у неё строгий отец, он по-честному волновался за подругу.

Зато Ульяна, хотя и знала, что за непослушание её ждёт суровое наказание, страха перед ним не испытывала. Страшно ей было из-за того, что затеяла дворовая шпана. Но и сейчас страх, как обычно, уступал любопытству и лихорадочному возбуждению в предвкушении очередного спиритического сеанса.

После «общения» с духом покойного сторожа Игнатьича, который, как рассказывали бабульки, торгующие семечками на автобусной остановке, убивал людей, чтобы делать из них пугала, после вызова Чёрной Королевы с загадыванием вопросов о будущем, ребята осмелели настолько, что решили вызвать Пиковую Даму.

- Вовчик правду говорит, – поддержал вожака Димка Дымов, или Димыч, вихрастый семиклассник-переросток. – Шла бы отсюда, Стрела, пока твой папаша всех родаков не переполошил! Заявятся сюда – весь кайф нам обломают...

- Не заявятся! – мотнула головой Уля, худенькая невысокая девочка с красивыми глазами бирюзового цвета и коротким каре (это была её любимая стрижка, так как Ульяна терпеть не могла возиться с длинными волосами).

Ребята стояли у мутного, затянутого паутиной подвального окна, которое снаружи находилось на уровне земли, и смотрели, как мужские ноги в чёрных брюках и таких же ботинках «нарезают» вокруг дома уже третий круг.

- Ульяна! Немедленно домой! – Густой бас отца Ульяны, хотя и смягчался кирпичной стеной, не сулил девочке ничего хорошего.

- Ты чемодан-то собрала? – осторожным шёпотом, как будто её могли услышать снаружи, спросила у подруги Наташка Яшина.

- А что там собирать? – ответила Уля, не сводя глаз с окна, а вернее, с паутины, в которой отчаянно билась муха. – Пару платьев, пару юбок и футболок, шорты, сменное бельё...

- Да, да, трусишек бери побольше, – с дурацким смешком вставил Пашка-Арбуз: это дворовое прозвище приклеилось к нему потому, что, во-первых, он был кругленьким толстячком, а во-вторых, постоянно носил зелёную полосатую кепку.

- Ну ты и придурок, – презрительно фыркнув, сказала Уля, но глаз от паутины так и не отвела.

- Фу-у-у... – поддержала подругу Наташка, наградив Арбуза уничтожающим взглядом.

- Да ты у нас озабоченный, – вступился за честь подруги Вовчик и натянул знаменитую «арбузную» кепку Пашке на глаза.

- Ничего я не озабоченный, – обиделся Арбуз. И, поправив кепку, поспешил объясниться: – Говорят, в этом «Буревестнике» по ночам такие ужасы творятся, что от страха натурально обделаться можно.

- Брехня! – насмешливо проговорил Дымов и сплюнул сквозь зубы, явно подражая Вовчику. – Моя сеструха, Олька, в прошлом месяце ездила в «Буревестник» отрядной вожатой. Говорит, лучшая смена в её жизни. Я бы и сам туда скатался, так родаки в деревню к бабке отправляют на всё лето.

- Ага-ага, – скептически закивал головой Пашка, не желая уступать, – зато в прошлые годы там дети пропадали! Говорят, в лесу упырь жил: вот он их кровушкой-то и питался...

- Да байки это всё! Страшилки детские! – засмеялся Димка. – Вроде Чёрной руки или Синего ногтя!

Он покровительственно положил руку на плечо Ули и с превосходством старшего товарища напутствовал её:

- Не дрейфь, Стрела, всё будет пучком! Не забывай, что ты с Садовой! Пусть тебя все боятся!

Уля повела плечом, сбрасывая его руку:

- С чего ты взял, будто я чего-то боюсь?

- Слышь, Улька, а может, ты того... не поедешь в лагерь? – без особой надежды поинтересовался Вовчик. – Опоздаешь на автобус и останешься дома на целый месяц. А то с кем играть, если все разъедутся? Димыч вон в деревню укатит, Арбуз с родаками в санаторий, Наташка с братом нянчиться будет...

- Может, и не поехала бы, – с тихим вздохом отозвалась Уля. – Но, знаешь, Вова, мне ведь в конце этого месяца уже тринадцать исполнится, это может быть моя последняя лагерная смена. Да и с папой ссориться не хочется... Он ведь в наказание и под замок меня может посадить на весь месяц. Нет, поеду. Вот только вызовем Пиковую Даму – и пойду домой сдаваться.

Ребята наконец отлипли от грязного окна и пошли – друг за другом – по длинному коридору, мимо дощатых дверей (кладовых насчитывалось двадцать четыре – по количеству квартир дома), в глубь подвала.

Там, в заброшенной каморке, полной всякого хлама, уже было всё готово для проведения ритуала. Между двумя зеркалами, поставленными так, чтобы они отражали друг друга, образуя коридор, стояла на полу свеча.

Глава 2. Проводы в лагерь

На автобус, следовавший до пионерского лагеря «Буревестник», Ульяна чудом не опоздала. Правда, у «чуда» была реальная причина: вожатая одного из отрядов неожиданно заболела, и ей пришлось срочно искать замену. На поиски и оформление соответствующих документов ушло какое-то время – отправление автобуса задерживалось.

Уля прибыла к месту сбора в сопровождении родителей.

Мама всю дорогу давала наставления и спрашивала, не забыла ли дочка ту или иную вещь («А конверты, конверты ты взяла? Обещай, что будешь писать нам письма три раза в неделю! Десять рублей я зашила за подкладку куртки. Не вздумай тратить их на жвачки и прочую неполезную ерунду! Вечером обязательно одевайся потеплее! Я положила на дно чемодана одеколон «Шипр», говорят, от комаров помогает»).

Папа, который нёс Улин багаж (чемоданчик из жёлтого кожзаменителя считался семейной реликвией), хранил ледяное молчание. Собственно, всё, что он хотел сказать отбывающему на летний отдых чаду, он уже сказал.

Несколько выстроившихся в ряд новеньких пазиков (ПАЗ-672) с надписью «ДЕТИ» радостно сияли чистыми окнами, обещая своим пассажирам увлекательную поездку. Уля любила загородные поездки, единственным, что портило впечатления от них, была так называемая морская болезнь. Попросту говоря, Улю в автобусах укачивало, особенно, если она сидела дальше первого ряда.

- Вот, возьми, – хорошо зная о проблеме дочери, мама заблаговременно запаслась мятными леденцами. – Как только почувствуешь, что тебя начинает тошнить, сразу клади леденец под язык и медленно рассасывай. И ещё возьми пакетик – на случай, если тебя вырвет...

Смутившись, Ульяна торопливо (чтобы другие ребята ничего не заметили) затолкала целлофановый пакет в карман своих синих шорт; туда же отправилась и горсть леденцов в зелёной обёртке.

- Обязательно скажи своему воспитателю или вожатой, что тебя укачивает, – продолжала беспокоиться мама, беглым взглядом окинув ребят, которые толпились у автобусов. – Пусть усадят тебя на переднее сиденье, сразу позади водителя. И вот ещё возьми бутерброд и термос с яблочным компотом. До лагеря-то вы только к вечеру доберётесь – проголодаешься...

- Хорошо, мам. Спасибо, – сказала Уля и, поднявшись на цыпочки, чмокнула Марию Дмитриевну, то есть маму, в щёку.

Мама на минутку крепко обняла её, смахнула слезу и отошла на шаг, уступая место папе.

- И помни, Ульяна, – строгим голосом, каким привык разговаривать со своими студентами в институте, начал Мирослав Наумович, – что отныне ты сама в ответе за свои поступки. Прежде чем что-то сделать, тщательно обдумай все возможные последствия. Семь раз отмерь – один раз отрежь. Используй голову по назначению.

Ульяна отметила про себя, что коронное выражение папы: «Голова дана человеку для того, чтобы думать» претерпело незначительное изменение.

- Не поддавайся чужому влиянию, всегда прислушивайся только к своему собственному мнению, – менторским тоном продолжал Мирослав Наумович, авторитетно поблёскивая очками в роговой оправе. – Ты не овца в стаде, чтобы бездумно бежать в ту сторону, куда погонит пастух...

- Тише, Мирослав, – прервала папу мама. – Мне кажется, здесь не то место, где нужно проповедовать идеи индивидуализма. И вообще... Не забывай, что Ульяна всё-таки пионерка. А образ жизни советских пионеров построен на принципах коллективизма. «Один за всех и все за одного». Это значит все вместе, едино, сообща. Одной командой, одним коллективом.

- Значит, когда команда совершает глупости, ты, будучи членом этой команды, не имеешь права отказаться от участия в этой глупости, хотя и осознаёшь, что это глупость? – нахмурился Мирослав Наумович, и его густые, почти «брежневские» брови сошлись на переносице.

Ульяна потупилась, догадавшись, что отец намекает на недавний – случившийся перед каникулами – инцидент в школе. Тогда весь её шестой «А» решил прогулять урок математики. Уля понимала, что добром это не кончится, но разве попрёшь против коллектива? В памяти ещё была свежа история, как девчонки из её класса расправились с новенькой, которая наябедничала классной руководительнице, что они договорились сорвать субботник. Новенькую подкараулили за школой и дружно, с азартом, побили вениками. Но Ульяна прогуляла урок химии не из страха быть наказанной одноклассниками. Во-первых, она ненавидела математику; во-вторых, в основе её солидарности со школьными товарищами лежали как раз-таки пресловутые принципы коллективизма. Результаты срыва урока не заставили себя долго ждать. В тот же день весь шестой «А» был вызван «на ковёр» к директору школы, где ребят долго и смачно распекали сам директор, завуч, организатор и, конечно же, классная руководительница. После чего в дневниках учеников шестого «А» появилась размашистая надпись жирного красного цвета: «Прогулял(а) урок математики».

Ещё один «ковёр» ждал Улю дома. Сначала папа отчитал её как следует, подавляя Улькину волю своим непререкаемым авторитетом, а потом – в ответ на её оправдания (Все пошли, и я пошла) – изрёк сакраментальную фразу: «А если бы весь твой класс спрыгнул с крыши пятиэтажного дома, ты бы тоже спрыгнула?» Ответ был очевиден. Уля хотела дружить со своими одноклассниками, но самоубийцей она точно не была...

Мирослав Наумович был беспартийным. Уля не знала, насколько это плохо или хорошо. Хотя, наверное, это было всё же больше плохо, чем хорошо. Потому что мама как-то обмолвилась, что, хотя папа настоящий профессионал своего дела, карьеру ему, увы, не построить. Потому что он не является членом Коммунистической партии Советского Союза. И ещё, сокрушалась мама, по этой же причине их семью не выпустили заграницу, когда папу пригласили читать лекции в какой-то недружественной капиталистической стране. Папа готовился к этой поездке, сильно волновался, но, получив отказ, сделал вид, будто ничего не потерял, хотя и затаил обиду на секретаря парторганизации родного института. А может, и на всю Партию в целом. Этот случай не только не пошатнул моральные устои Мирослава Наумовича, но, напротив, только укрепил его неприязнь к одобрительно-принудительному вступлению в партийные ряды.

Глава 3. Прибытие

Место рядом с Ульяной заняла грузная женщина в кримпленовом костюме бежевого цвета, состоявшем из длинной юбки и элегантного жакета с воротником-шалькой. У женщины были крупные черты лица, большие тёмные глаза немного навыкате и крашеные в каштановый цвет волосы. Волосы густотой не отличались, поэтому причёску дополнял накладной шиньон в виде раковины: даже не приглядываясь, можно было увидеть шпильки, которые небрежно торчали в разные стороны. Женщина бессовестно отхватила несколько сантиметров Улькиного сиденья и теперь царственно восседала с непроницаемым лицом, обеими руками вцепившись в небольшую лакированную сумку.

Уля справедливо рассудила, что такой представительной внешностью может обладать только человек, наделённый определённой властью. Авторитетный уважаемый человек. Респектабельный, как любил выражаться Мирослав Наумович.

И, как выяснилось позже, она не ошиблась.

- Меня зовут Валентина Васильевна, – спустя какое-то время, после того, как автобус тронулся с места, представилась женщина, слегка повернув голову в сторону Ульяны.

Голос у неё ожидаемо оказался под стать её «авторитетной» внешности – зычный, с властными вибрациями.

- Я исполняю обязанности начальника лагеря. Ты впервые едешь в «Буревестник»?

- Впервые, – подтвердила Уля, немного замявшись: ей ещё никогда не приходилось находиться в такой непосредственной близости с высоким начальством.

Тихонько кашлянув, она прибавила:

- Я – Ульяна Стрельнёва. Закончила шестой класс.

- Значит, будешь в третьем отряде, – с важным видом «определила» её Валентина Васильевна. И тут же поинтересовалась: – Как закончила учебный год?

- Хорошисткой, – со вздохом призналась Уля, которая предыдущие годы считалась гордостью класса, входя в пятёрку круглых отличников. – По всем предметам пятёрки, только по математике и истории четвёрки.

Она подумала и сочла нелишним сообщить:

- Зато меня уже третий год подряд выбирают редактором классной стенгазеты.

- Любишь рисовать? – уточнила Валентина Васильевна, и в её голосе Уле почудились уважительные нотки.

- Люблю. Говорят, у меня это неплохо получается.

- Молодец, – похвалила Улю начальник лагеря. – В Дом пионеров ходишь? Какие кружки посещаешь?

- Юных натуралистов. Я природу очень люблю. Животных.

- Это хорошо, – снова одобрила Валентина Васильевна, но уже изменившимся, усталым голосом, и умолкла, поджав губы, подкрашенные вишнёвой помадой.

Пару минут спустя Ульяна снова вскинула глаза на начальника лагеря – Валентина Васильевна дремала, шиньоном покачивая в такт движению автобуса.

Зато Лидия Андреевна, которая сидела на переднем сиденье напротив, через проход, казалось, только и подстерегала, когда Уля взглянет в её сторону. И всё для того, чтобы, поймав взгляд дерзкой пионерки, всем своим видом напомнить ей о том, что она у неё «на заметке».

Скользнув по вожатке нарочито равнодушным взглядом, Ульяна перевела его на соседа Лидии Андреевны.

Мужчина неопределённого возраста, невыразительной наружности и с унылым лицом, испещрённым шрамами, смотрел прямо перед собой, погружённый в какие-то воспоминания. И, судя по тому, как время от времени его лицо искажалось, словно от боли, эти воспоминания не были приятными.

Очевидно, Лидия Андреевна была не в восторге от подобного соседства. Унылый мужчина точно не входил в категорию разговорчивых попутчиков.

Наблюдая за ним краем глаза, Ульяна сделала вывод, что мужчина пребывает в самом тоскливом настроении и подавленном состоянии духа.

Уле сделалось отчаянно скучно. Болтать было не с кем. Какое-то время она смотрела в окно, на проплывающие мимо пейзажи, но потом начала клевать носом под монотонное урчание автобусного двигателя. Иногда до её слуха доносились приглушённые голоса ребят и взрывы смеха; кто-то настойчиво шуршал целлофановыми пакетами, и тогда раздавался голос Ярины, которая вежливо призывала проголодавшихся к терпению.

Наконец автобус остановился – и Лидия Андреевна, с согласия пробудившейся Валентины Васильевны, объявила время перекуса.

Ульяна достала бутерброд, заботливо упакованный мамой в целлофановый пакет, и термос с компотом. Есть не очень хотелось, но Уля считала преступлением пренебречь бутербродом, чтобы завтра выбросить его в мусор. Всё-таки это был мамин труд! А любой труд, как известно, нужно уважать. Тем более мамин...

Похоже, бутерброды с котлетами были едва ли не у каждого пассажира пазика. Воздух в автобусе наполнился запахами жареного мяса, лука и чеснока. Содержимое Улькиного бутерброда называлось котлетой по-киевски – это был мамин фирменный рецепт. Честно съев бутерброд до последней крошки, Уля запила его яблочным компотом и тыльной стороной ладони вытерла губы.

Валентина Васильевна в это время с безучастным видом дожёвывала сардельку в тесте. Ульяна сразу сделала вывод, что: либо начальница живёт одна и питается продуктами, купленными в местной кулинарии, либо просто не утруждает себя готовкой. Такую же сардельку в тесте можно было купить в школьном буфете.

Автобус снова тронулся в путь. Вечерело.

Ульяна не заметила, как задремала. А когда снова открыла глаза, то увидела, что автобус прибыл на место назначения.

Водитель открыл дверь – и всё вокруг сразу пришло в движение.

- Так, выходим спокойно, друг за другом, без толчеи! – радостно оживилась Лидия Андреевна; она стояла в проходе, воинственно выпятив грудь, – точно красноармеец, готовый броситься на вражескую амбразуру.

Поскольку Уля сидела на переднем сиденье, то и выйти она расчитывала в числе первых – следом за Валентиной Васильевной и мужчиной с унылым лицом. По мнению Ули, это было логично.

Однако у старшей вожатой на этот счёт имелось иное мнение.

- Сиди, Стрельнёва, и жди своей очереди, – скомандовала она, припечатав Ульяну тяжёлым, ничего не забывшим и ничего не простившим, взглядом. – Сначала выходят малыши.

Поняв, что спорить бессмысленно и что вожатка пытается таким образом отыграться на ней за своё недавнее поражение в педагогическом поединке с Яриной, Уля лишь молча пожала плечами.

Глава 4. Призрак у медпункта

Подхватив свой чемодан, Ульяна зашагала рядом с Валентином Сергеевичем к лагерным воротам, над которыми «гордо реял буревестник». Остальных ребят, распределив их по отрядам, сопровождали вожатые и воспитатели. Несмотря на усталость после долгой дороги, и дети, и взрослые выглядели бодро и вели себя довольно шумно. Все дружно устремились по Центральной аллее, освещённой фонарями, к спальным корпусам.

Уля посторонилась, уступая дорогу ватаге шебутных пацанов, которыми верховодил уже известный ей Полыхаев. Поравнявшись с ней, он приостановился и сказал с одобрением: «За Ломакину – уважуха!». А потом, взглянув на Улин чемоданчик, прибавил: «Зачётный саквояж! Я его сразу приметил!» Уля ответила ему едва заметной улыбкой. И прибавила шагу, чтобы не отстать от Валентина Сергеевича.

Уже совсем стемнело; над верхушками сосен, тёмной стеной окружавших владения пионерлагеря «Буревестник», висел узкий серп молодой луны. Время от времени его затмевали чернильные облака, и тогда небо сливалось с непроглядной чернотой леса. Воздух был насыщен густым запахом хвои и речной свежестью. Но самой реки нигде не было видно; не слышно было и всплеска речных волн.

- Рейка находится с другой стороны лагеря, – видимо, угадав мысли Ули, сказал Валентин Сергеевич. – Когда-то там были главные ворота лагеря, и ребят привозил сюда речной трамвайчик. Но в прошлом году причал развалился, а на ремонт денег пока не выделили. Теперь там зона риска.

- А моей маме, когда давали путёвку в лагерь, сказали, что купание в реке входит в обязательный распорядок дня, – заметила Уля, выказывая разочарование от полученной информации.

- Да всё в порядке. Ты не переживай за купание, – успокоил её Валентин Сергеевич. – В начале лета сюда приезжала комиссия из районо: буйками обозначили сектор для купания, пляж расчистили, песок завезли. Зону риска оградили сеткой-рабицей, табличку соответствующую повесили: «За ограждение не заходить!» Так что никто ваш пионерский распорядок не нарушает.

- Вы и раньше работали в «Буревестнике»?

- Работал.

Уле показалось, что доктор ответил ей без особого энтузиазма. И даже, пожалуй, с какой-то горечью. Она вспомнила, с каким выражением лица Валентин Сергеевич сидел в автобусе, и пришла к выводу, что ехал он в «Буревестник» против своей воли.

- Вам здесь не нравится, да? – осторожно спросила Уля, искоса взглянув на угрюмый профиль доктора.

- Устал, – не сразу, коротко и сухо ответил Валентин Сергеевич. И ускорил шаг – как будто хотел отвязаться от своей любопытной попутчицы.

Медпункт находился в самом конце Центральной аллеи, можно сказать, на окраине лагеря. Это было приземистое одноэтажное здание барачного типа; над выкрашенной в белую краску дверью висела вывеска: «Медпункт». За ним виднелась изгородь метра в полтора высотой, за которой шумели кроны старых сосен. Прямо перед окнами были разбиты цветочные клумбы: на куполообразном бугре земли торчали увядшие сморщившиеся стебли каких-то растений. Очевидно, в перерыве между первой и второй лагерными сменами за клумбами никто не ухаживал.

Выудив из кармана брюк связку ключей, Валентин Сергеевич долго возился с ней, пока не нашёл нужный ключ.

- Заходи, – сказал он Уле, при этом даже не повернувшись в её сторону.

Щёлкнул выключатель. На потолке, по всей длине коридора, одна за другой загорелись лампочки. Жёлтый электрический свет оживил изображения и надписи на настенных плакатах:

«Здоровье каждого – богатство всех!»,

«Дети! Мойте руки перед едой и не ешьте немытых фруктов!»,

«Утром зарядка – здоровье в порядке!»,

«Здоровый дух в здоровом теле»,

«Пионерский лагерь – кузница здоровья коммунистической смены».

Плакаты были задорные, жизнерадостные, полные неиссякаемого оптимизма.

Сопровождаемая доктором Ульяна прошла по коридору к обитой коричневым дермантином двери, которая вела в большую комнату. Стены здесь в нижней части были облицованы белой кафельной плиткой, а в верхней – покрашены синей краской. У одного окна стоял массивный письменный стол, а посредине – кушетка, покрытая клеёнкой зелёного цвета; у стены расположились деревянные стулья. Белые тумбочки, шкафчики с медицинскими инструментами и рукомойник в углу дорисовывали общий вид кабинета доктора Валентина Сергеевича Носатова.

Доктор направился к рукомойнику, тщательно вымыл руки, вытер их белым вафельным полотенцем и только теперь заметил, что Ульяна до сих пор стоит.

- Ты почему не садишься? – удивился он.

- Да так, – замялась Уля. – Ничего... – Она опустилась на краешек стула и рядом поставила свой чемоданчик. – Вообще-то у меня нет времени здесь рассиживаться. Наверное, все на ужин собираются. И отбой уже скоро.

- Успеешь, – буркнул Валентин Сергеевич. А потом вдруг догадался: – Не бойся, больно не будет. Но антисептиком твою рану обязательно надо обработать.

- Я и не боюсь. Да и кровь уже не идёт. Почти.

Уля потрогала рассечённую губу, потом посмотрела на свои пальцы. На них была кровь, а вот боли она по-прежнему не чувствовала. Такого с ней ещё не бывало.

Пока доктор доставал из одного шкафа бутылочку йода и ватные шарики, Ульяна разглядывала содержимое другого. Там, за стеклянной дверцей, стояли лабораторные пробирки, медицинский микроскоп, пузырёк с какой-то бесцветной жидкостью. Скорее всего, спирт.

Уля сразу вспомнила дворовые рассказы про то, что все доктора – горькие пропойцы, потому что работа у них трудная, а спирта – для снятия стресса – всегда хоть завались.

Вдруг стук во дворе заставил Улю насторожиться. И сейчас же она увидела, как мимо окна пробежал какой-то парнишка. Сама не зная, почему он её так заинтриговал, Уля вскочила со стула и подбежала к окну.

Мальчишка за окном остановился возле клумбы: наклонясь к земле, он что-то делал, ощупывая стебли увядших растений. Он стоял вполоборота к окну, в свете фонаря, и Уле были видны его острый нос, светлая короткая чёлка.

Глава 5. Секрет жёлтого чемоданчика

Вспомнив, куда её определила Валентина Васильевна, Уля спросила у доктора, где находится корпус третьего отряда. Найти его было нетрудно. Все корпуса располагались параллельно Центральной аллее и были пронумерованы: сбиться с верного пути в тёмное время суток пионерам не позволяла подсветка над крыльцом.

Когда Ульяна подбежала к корпусу номер три, ребята из её отряда уже строились на ужин.

- Ты Ульяна Стрельнёва? – спросила руководившая построением девушка с волнистыми волосами до плеч, в белой нейлоновой блузке и малиновой юбке. Её студенческий возраст и пионерский галстук под воротничком блузки не оставляли сомнений: это была отрядная пионервожатая.

Уля молча кивнула.

- Быстро отнеси свой чемодан в палату и возвращайся, – скомандовала вожатка. – Палата девочек с левой стороны. Поторопись! Мы идём в столовую. Семеро одного не ждут!

Бегом поднявшись по ступенькам, Уля влетела в указанную палату. Как и следовало ожидать, все кровати были заняты, – ей досталась самая крайняя, у входа. Затолкав чемодан под кровать, Улька помчалась догонять свой отряд.

Только при входе в столовую она заметила среди мальчишек Полыхаева. Значит, они всё-таки попали в один отряд!

- Стрельнёва, а ты знаешь, что из-за драки с Ломакиной ты уже стала лагерной знаменитостью? – Рядом с Улей вдруг оказалась курносая девчонка в лёгком ситцевом платье в мелкий цветочек, с пышными рукавами и кружевным воротничком. Она протянула руку: – Я Ирка. Ирка Артюшкина. Будем дружить?

Девчонка улыбалась, на её румяных щеках играли ямочки. Она казалась добродушной и очень милой. Но, приглядевшись, можно было заметить озорной блеск в её насмешливо прищуренных карих глазах. Видно, на самом деле Артюшкина была далека от образа паиньки: эту Улькину догадку подтверждало и то, как та представилась ей. Не Ира, не Иришка, не Иринка – Ирка.

- Я – Уля, – ответила Ульяна и крепко пожала протянутую руку.

- Ты же не домашний ребёнок? Не папина-мамина дочка? С пацанами кентуешься? – допытывалась Ирка, оценивая возможную подружку.

- Кентуюсь. А что?

- Дворовая кликуха есть?

- Ребята из моего двора иногда зовут меня Стрелой.

- А меня – Артюхой. Но это дома. Здесь хочу быть просто Иркой.

Артюшкина взяла Улю под руку и доверительно зашептала ей на ухо:

- Нашу вожатку зовут Полина Петровна. Но мы с девчонками договорились между собой называть её Полечкой-Молечкой. Знаешь, она только с виду такая строгая и грозная, а на деле – мямля. Что Алла Демидовна ей скажет делать, то она и делает. Демидовна её на коротком поводке держит. Вот кого надо остерегаться!

- Кто такая Алла Демидовна? – тихим голосом, осознавая секретность полученной информации, осведомилась Уля.

- Наша воспетка! – Ирка скосила глаза на женщину неопределённого возраста, которая в это время разговаривала с одной из поварих. – Я эту змею с прошлой смены знаю. Гестаповка!

- Да ты что?! – ужаснулась Уля. – Так она немка? Из фашистов, что ли?

Ирка мотнула головой:

- Не-а, не немка. Была б она из фашистов, её бы в лагерь, к советским детям не допустили. Это мы ей такую кликуху дали. Потому как лютая она, жуть. У неё ребята по струночке ходить должны и рта не раскрывать, пока она не разрешит. Не хотела я к ней в отряд снова попадать – так пришлось. Меня родаки на всё лето в этот лагерь определили. Боятся, что я каникулы в детской комнате милиции закончу, если останусь в городе...

Договорить Артюшкиной не дал Полыхаев.

- Ирка! Улька! Айда с нами за один стол! У нас тут зачётная компашка нарисовалась!

Разглядев Полыхаева вблизи, Уля сделала вывод, что он очень даже симпатичный. Глаза тёмные и блестящие, как спелые вишни-чернокорка; стильная стрижка с длинной чёлкой набок; твёрдая линия рта, выдающая упрямый характер.

- Пойдём, Мишанька, – сразу согласилась Ирка, не без удовольствия приняв приглашение Полыхаева. – Зачётной компашке мы завсегда рады!

Ребята уселись за стол, где их уже ждали Мишкины приятели: долговязый Костик Барчук по прозвищу Барон и белобрысый Сёма Осипов, он же Осип.

На столе стояли железные миски с остывшей перловой кашей, сдобренной мясной подливой, и гранёные стаканы с фруктовым киселём. Рядом с каждым стаканом лежал на салфетке пирожок с повидлом: точно такие же пирожки продавались в школьном буфете всего за пять копеек.

Напротив стола, на стене, выкрашенной в тёмно-синий цвет, висел плакат с надписью: «Пища советского человека должна быть не только здоровой и полезной, но и вкусной».

Глядя на серую перловку, на подёрнутую мутной плёночкой подливу, Уля засомневалась в том, что лозунг на плакате соответствует реальности по всем трём пунктам.

- А теперь, конечно, нужен перед сном горячий ужин, – процитировал по памяти Сёма, обнаруживая недюжинные познания в распорядке пионерлагеря.

- Этот ужин был горячим как минимум час назад, – резонно заметил Миша Полыхаев.

Никто из пятерых даже не притронулся к каше. Кисель с пирожком имели больший успех.

- Слышь, Улька, – откусив пирожок и языком подбирая вытекшее из него повидло, сказал Полыхаев, – откуда у тебя такой клёвый саквояжище? Революционные предки завещали по наследству?

- Ну нет, не такой уж он и древний, – с улыбкой ответила Уля. – Хотя отец привык считать его чем-то вроде исторической реликвии. Он с этим чемоданом в молодости полстраны объездил. То на стройки всесоюзного значения, то в экспедиции разные по работе...

- Отпад чемоданчик! – высказал своё восхищение Барон.

Потом, понизив голос, спросил:

- Пацы, а знаете страшилки про маленький жёлтый чемоданчик? Точь-в-точь такой же, как у Стрельнёвой?

- Слышь, Барон, ты глаза-то раззуй! – возмутилась Ирка. – Здесь, между прочим, мы с Улькой сидим. Уважать надо!

- Ладно, ребзя, – исправился Костик, вынужденный признать присутствие девчонок в их мальчишеской компании. – Слушайте, я щас расскажу. Хотя, конечно, такое лучше в темноте, после отбоя, рассказывать.

Глава 6. Открытие лагерной смены (1)

Улька уснула сразу – как будто провалилась в глубокую чёрную яму. Если ей что-то и снилось, то всё равно наутро она уже ничего не могла вспомнить. Тем более, что от лагерного горна, трубившего «Подъём!», сон как рукой сняло, а сердце забилось гулко и тревожно. Нет, не привыкла Уля вставать так рано на заслуженных каникулах, да ещё под такие резкие звуки.

Даже в школьное время мама, которая просыпалась раньше всех, берегла её психику: будила тихонько, ласково дотрагиваясь до дочкиной макушки. Это уже потом до Улькиного слуха доносился бодрый голос диктора из радиоприёмника: «А теперь начинаем утреннюю гимнастику!»

Ульяна вскакивала с постели, раскрывала настежь окно и делала зарядку. Это было её добровольное решение, хотя родители, конечно же, поощряли дочку за выбор здорового образа жизни. Уля же осознанно готовила себя для выполнения своей заветной мечты – стать археологом. А археолог, известное дело, должен быть закалённым как и геолог: «и ветра, и солнца брат». И Улька закалялась уже с младых ногтей – после зарядки принимала холодный душ.

- На зарядку становись! – неожиданно гаркнула возникшая на пороге девчачей палаты Алла Демидовна, с треском распахнув дверь.

Девчонки, перепуганные вторжением воспитательницы, откинули простыни, вскочили и, в чём были – в трусиках и маечках, – выбежали во двор корпуса. Там уже стояли, дрожа от утренней свежести, мальчишки. Третий отряд был в сборе.

- И р-р-раз, и два, – начала зарядку Алла Демидовна, командным, хорошо поставленным голосом озвучивая движения отрядной вожатой, которые должны были повторять пионеры.

Полина Петровна (она же Полечка-Молечка) неплохо справлялась с поставленной перед ней задачей – взмахи и повороты у неё были слаженные, отточенные опытом многолетней педпрактики.

В то время, как отрядная вожатая своим примером заражала пионеров, подготавливая их к долгому, насыщенному обязательными мероприятиями дню, Алла Демидовна зорко высматривала тех, кто попытался бы отлынивать от зарядки. Но таких не обнаружилось: нежная детская психика моментально уловила исходящие от воспитательницы флюиды опасности. У тех же, кто считался неисправимым бунтарём, соответствующие их природе рефлексы оказались заторможены по причине элементарного недосыпа.

После окончания зарядки Алла Демидовна напомнила своим подопечным о том, что сегодня состоится торжественное открытие лагерной смены. Пока ребята переминались с ноги на ногу, поёживаясь от речной сырости, воспитательница говорила о дисциплине, внешнем виде образцовых пионеров и о подготовке к первому важному событию в начавшейся смене.

- Необходимо выбрать название и девиз отряда. А также избрать совет отряда и звеньевых, – говорила Алла Демидовна, прохаживаясь перед строем ребят и окидывая их лица взглядом полководца, напутствующего воинов перед решающим сражением. – На торжественной линейке пионерская форма должна выглядеть безупречно: наглаженные, со стрелочкой, брюки у мальчиков и опрятные юбки у девочек. Напоминаю: белый верх, чёрный низ. Это значит, что блузки должны быть именно белыми, а не бежевыми или светло-голубыми. А брюки и юбки – чёрными, а не синими, зелёными или фиолетовыми.

- А коричневую юбку можно? – несмело, на последнем слове сорвавшись на писк, спросила Аня Чарушкина, чьи мягкие светло-русые волосы были заплетены в две жиденькие косички, украшенные розовыми бантиками.

Воспитательница остановила на ней тяжёлый пристальный взгляд, от которого даже тем, кто находился сейчас рядом с Аней, стало невыносимо страшно.

- Чарушкина, разве я не русским языком выражаюсь? – вопросила Алла Демидовна таким голосом, что Аня сразу почувствовала себя дебилкой.

- Русским, – пролепетала Аня в своё оправдание.

- Коричневый и чёрный это не одно и то же, – констатировала Демидовна неопровержимый факт, очевидно, посчитав, что имеет дело с детьми-дальтониками.

- У меня только одна тёмная юбка. И она коричневая, – не сдавалась Аня, хотя интуитивно уже догадалась, что этот диалог может плохо кончиться.

Теперь Алла Демидовна смотрела на неё, как удав, готовящийся заглотнуть свою жертву целиком и с ходу.

Предчувствуя катастрофический для Ани исход, Ульяна рискнула вызвать огонь на себя.

- У меня есть две чёрных юбки, – достаточно громким голосом, чтобы сразу привлечь к себе внимание воспетки, сообщила она. – Я могу одну дать Ане.

Алла Демидовна медленно перевела на неё свой инквизиторский взгляд.

- Это по-пионерски – выручать своего товарища. Но ты, Стрельнёва, должна знать, что, если Чарушкина вернёт тебе твою вещь испроченной, я, как воспитатель отряда, на твои жалобы не отреагирую, – заявила она с таким видом, будто мстила Уле за то, что та сорвала намечавшуюся расправу над Аней.

Инструктаж, проводимый воспитателем третьего отряда, прервал сигнал горна, приглашающего обитателей «Буревестника» в столовую.

- Бери ложку, бери вилку, бей горниста по затылку, – сказал Сёма Осипов, слегка изменив оригинальную версию. Правда, сказал он это тихо, так, чтобы шутка не достигла ушей Аллы Демидовны.

Пионеры третьего отряда приняли сигнал горна как избавление от пыток.

Процедуры умывания и одевания прошли в ускоренном ритме. Отряд шёл на завтрак как на праздник.

Утреннее меню состояло из омлета, чёрного чая с сахаром и ломтика хлеба с кусочком сливочного масла.

Ульяна вилкой размазывала масло по хлебу, когда Ирка толкнула её локтем в бок.

- Нет, ты только посмотри на этих дылд! Одной уже пятнадцать исполнилось, а другая вообще первый курс института закончила – и обе в лагере для пионеров. Для пионеров, блин!

Подняв глаза, Уля увидела проходившую мимо их стола Зою Ломакину, а с ней ещё одну деваху – такую же высокую, но гораздо крупнее. На обеих были белые шорты и яркие маечки на тоненьких бретельках; вокруг голой шеи у обеих был повязан галстук из алого ацетатного шёлка. Под маечками, ввиду отсутствия лифчиков, угадывались очертания вполне сформировавшихся грудей.

Глава 7. Открытие лагерной смены (2)

Главная площадь (или, по-другому, плац линейки) в пионерлагере «Буревестник» мало чем отличалась от таких же площадей в других детских здравницах необъятного Советского Союза. Места для построения отрядов были обозначены квадратными бетонными плитами, между которыми прорастала трава (с нею пионеры вели упорную борьбу во время трудовых десантов), и расположены в виде буквы П. Параллельно прямоугольному верху располагался пьедестал, который в процессе линейки, посвящённой Открытию лагерной смены, занимало руководство лагеря. Посередине плаца находился флагшток – вертикально укреплённый шест, служащий для подъёма дружинного флага. Площадь плотно обрамляли высокие колонны корабельных сосен.

Когда третий отряд закончил построение, вытянувшись ровно, точно под линеечку (Алла Демидовна лично проследила за тем, чтобы носки детских сандалий и туфель визуально сливались в одну полосу), голоса пионеров стихли – и стало слышно, как Лидия Андреевна дует в микрофон.

- Раз-раз... раз-раз, – повторяла старшая пионервожатая, и над площадью проносился её голос вперемежку с режущими слух звуками динамиков.

- Приём, приём! «Альфа» вызывает «Дельту». Как слышно? Приём, – тихим голосом вторил ей Сёма, искоса, с опаской, поглядывая в сторону Аллы Демидовны.

Наконец проверка технического оборудования закончилась, и Лидия Андреевна, вцепившись в микрофон обеими руками, громогласно приветствовала лагерную дружину.

- Дорогие ребята! Октябрята и пионеры! Мы рады видеть вас снова в нашем прекрасном пионерском лагере «Буревестник»! Сегодня мы открываем лагерную смену, друзья! Нас ожидают интересные и полезные дела, много веселья и задора! Каждый из вас найдёт себе занятие по душе: в кружках по интересам, в спортивных соревнованиях, в занятиях художественной самодеятельностью. В общем, весело и интересно проведём время, ребята!

Во время своей вступительной речи Лидия Андрееевна сияла ярче начищенного самовара и, казалось, излучала энергию тысячи солнц.

- Разрешите представить вам директора нашего лагеря, – продолжала она с неиссякаемым задором. – Это Добровольская Валентина Васильевна. Валентина Васильевна – опытный педагог с тридцатилетним стажем работы в школе, ударник коммунистического труда, заслуженный работник народного образования. Прошу приветствовать, друзья!

Последовали дружные овации.

- Ребята! – прозвучал зычный голос Валентины Васильевны, многократно усиленный микрофоном, который она приняла как эстафету от старшей вожатой. – Поздравляю вас с открытием лагерной смены! Желаю вам весело провести время, проявить все свои самые лучшие способности, укрепить своё здоровье, отлично отдохнуть и найти новых друзей!

- Строгая, видать, тётка, – поделилась своим впечатлением стоявшая рядом с Улей Маша Горобец, остреньким подбородком указав на директора лагеря. – С такой не забалуешь!

Уля отрицательно мотнула головой, выражая своё несогласие с Машиным замечанием.

- Нормальная она. Я с ней в автобусе ехала на соседнем сиденье.

- Говорили?

- Говорили.

- И что? – допытывалась Маша, как будто не могла поверить в то, что директором лагеря назначили человека, непохожего на Аллу Демидовну.

- И ничего. Сказала же: она – нормальная, – твёрдо проговорила Уля, что, однако, не развеяло Машины сомнения.

- Ну, с одного разговора, да ещё в автобусе, человека-то толком и не узнаешь, – высказала Маша своё мнение с недетской рассудительностью, сразу став похожей на девочку-старушку.

Пока девчонки обсуждали директрису лагеря в попытках составить её психологический портрет, микрофон снова перекочевал в цепкие руки Лидии Андреевны.

- Дорогие ребята! А сейчас давайте поприветствуем замдиректора по воспитательной работе Копейко Геннадия Ларионовича и педагога-организатора Бочкину Тамару Петровну! – торжественно звучал голос старшей вожатой.

Замдиректора оказался щупленький белобрысый мужичок в старомодной летней куртке из коричневого хлопчатобумажного репса. Сделав неприметный шажок вперёд, товарищ Копейко ответил на аплодисменты несмелым взмахом руки. Зато организатор выглядела намного внушительнее: это была женщина средних лет, гренадёрского роста, обладательница иссиня-чёрных цыганских локонов, недавно подвергшихся беспощадной химической завивке. На приветствие ребят Тамара Петровна отреагировала по-театральному, словно актриса на сцене после успешного спектакля: приложила руку к сердцу и низко поклонилась. Если бы сейчас прозвучало восторженное «на бис!», педагог-организатор не перестала бы кланяться ещё в продолжении десяти минут.

- Я с радостью представляю вам нашего физрука, – продолжала между тем Лидия Андреевна, чей оптимистичный настрой не только не иссяк, но, напротив, достиг своего апогея. – Это Добровольский Максим Александрович.

Названная фамилия ожидаемо вызвала оживление в рядах пионеров.

- Добровольский? Он что, родственник директора? – изумилась Маша, дёрнув Улю за рукав белоснежной блузки.

Ульяна пожала плечами.

- Сын, – ответила за неё всезнающая Ирка, внеся ясность в смятенные умы девочек третьего отряда.

И всё же наибольшее смятение наблюдалось в рядах старших отрядов. Особенно, среди представительниц слабого пола.

А причиной тому была внешность Максима Александровича. Высокий плечистый брюнет в спортивном костюме синего цвета с белыми лампасами и надписью «СССР» на груди не мог не привлекать к себе женское внимание. Он был атлетически сложён; высокие скулы, крепкий подбородок и пронзительно-голубые глаза с убийственным прищуром делали его похожим на Майкла Дудикоффа, восходящую звезду Голливуда.

- Поприветствуем Максима Александровича, ребята! – с интимным придыханием, неуместным в торжественной обстановке Открытия лагерной смены, проговорила в микрофон старшая вожатая.

Её пламенный призыв подхватили бурные овации. Мальчишки не скрывали своего восторга от того, что физруком у них будет самый настоящий спортсмен. А девчонки старших отрядов (как, впрочем, и некоторые девушки из числа отрядных вожатых) не постеснялись выразить свои чисто женские эмоции.

Глава 8. Лицо в окне

Первый день лагерной смены выдался чрезвычайно бурным; обычный, повседневный распорядок уплотнился, и к вечеру не только ребята, но и взрослые чувствовали себя измотанными, выжатыми как лимон.

Сумерки накрыли лагерь как-то внезапно – точно солнце из солидарности с обитателями «Буревестника» устало рухнуло куда-то за горизонт. Яркие пятна солнечного света на зелёной траве померкли и вскоре растаяли без следа; деревья время от времени тревожно вздрагивали верхушками, потревоженные ветерком, налетавшим со стороны Рейки. Птицы перестали щебетать и спешили укрыться на ночь в густых ветвях. Светлая полоска заката над лесом исчезла. Тучи почти совсем заволокли небо, и оно тяжело нависло над сонной землёй.

После отбоя все корпуса в лагере постепенно погружались в тишину.

Свет фонарей освещал Центральную аллею, вдоль которой были установлены стенды с портретами пионеров-героев. Сейчас эти портреты жили иной, непохожей на дневную, жизнью. Днём известные каждому советскому пионеру лица казались не по-детски серьёзными, даже строгими. Они будто стремились соответствовать тому официальному стилю, который годами укоренялся в массовом сознании подрастающего поколения. Взрослые – педагоги и партийные работники – призывали пионеров равняться на них, брать с них пример, чтить их память. Они давно ушли в Вечность; они стали частью истории огромной страны и её идеологии. Но сейчас, в рассеянном свете фонарей, они мистическим образом превращались в обычных детей – таких же, как те, кто днём проходил мимо них дружным строем, с речёвками и песнями.

В корпусе третьего отряда, в палатах мальчиков и девочек, ещё какое-то время продолжалась возня. Почистив зубы холодной водой и поплескавшись в умывальниках, находившихся во дворе перед корпусом, ребята заметно оживились и снова почувствовали, как восстанавливается бодрость, которую они растратили в течение долгого дня.

Когда девчонки вернулись в палату, Ирка Артюшкина предложила устроить битву подушками.

- Нет, Ира, я категорически против, – заявила Катя Новикова, начав вживаться в роль отрядного лидера. – Если сюда заглянет Полина Петровна или Алла Демидовна, нам всем влетит. Всему отряду. Вряд ли мальчишки скажут тебе «спасибо» после того, как Алла Демидовна в качестве наказания отменит завтра купание в реке.

- А ты за всех не решай, – огрызнулась Ирка. – Подумаешь, председатель отряда! Раскомандовалась тут! Это только Демидовна и Полечка-Молечка думают, что ты наша командирша. А вот мы считаем, что ты ничем не лучше нас. Мы все наравне!

- Артюшкина правильно говорит! В палате будем делать всё, что захотим, и никто нам не указ, – вступила в разгоравшийся спор долговязая Галка Гордеева, капитан общелагерной баскетбольной команды девочек. – Я – за Ирку.

- Я тоже за Ирку, – поддержала её Лара Дудина, пухленькая блондинка, всюду хвостиком ходившая за Галкой, как оруженосец Санчо Панса за испанским идальго Дон Кихотом.

- А я считаю, что нужно слушать Катю, – высказала своё мнение Аня Чарушкина. – Мы же сами выбрали её нашим председателем.

С ней согласилась и Маша Горобец; Оля Марченко промолчала.

- Девочки, разве не лучше было бы устроить бой подушками в конце смены? – сказала Уля, заметив, что обстановка в палате накаляется. – Тогда всё будет проще: и перьев из подушки не жалко, и наказание не так страшно. Зато сейчас за нарушение распорядка даже из лагеря выпереть могут. А кому охота в начале смены домой возвращаться?

Уля повернулась лицом к Галке:

- Вот скажи, ты хочешь домой?

- Не хочу, – буркнула та.

- А ты, Лара?

Дудина мотнула головой и насупилась.

- Полагаю, твоему преждевременному возвращению твои родаки вряд ли обрадуются, – обратилась Ульяна к Ирке.

- Не-а, не обрадуются, – неохотно подтвердила Артюшкина.

В этот момент дверь в палату распахнулась, и на пороге возникла зловещая фигура воспитательницы третьего отряда.

- Почему не в кроватях? – рыкнула Алла Демидовна, грозным взором обводя представительниц женской половины вверенного ей отряда. – Разве отбой в этом лагере не для всех? Или вам нужен персональный горнист?

Девчонки, точно вспугнутая стая воробьёв, мигом разлетелись по своим кроватям. Улеглись, натянув простыни до подбородка, и замерли, боясь даже вздохом выдать свой бессловесный протест.

- Что ты хмуришься, Стрельнёва? – спросила Алла Демидовна, возвышаясь над Улькиной кроватью. – Если тебя что-то не устраивает в нашем лагере, ты всегда можешь уехать домой. Позвони своим родителям – и пусть они заберут тебя отсюда.

Уля молчала.

Алла Демидовна не нравилась ей всё больше и больше, и она, пожалуй, даже смогла бы сказать ей об этом в лицо. Страха Улька не испытывала – ни перед воспитательницей с диктаторскими замашками, ни перед отцом, который в случае её возвращения домой наверняка устроит ей головомойку (потому что маме пришлось чуть не с боем добывать для неё путёвку в «Буревестник»). Ульяна не хотела огорчать маму; да и отца, честно говоря, тоже. Они оба искренне верили, что в лагере, вдали от родного промышленного города, на чистом свежем воздухе, с регулярным четырёхразовым питанием, их дочь непременно оздоровится. Только из любви к родителям Улька была вынуждена сдержать свой негатив по отношению к воспитательнице.

- Я сейчас выйду, – продолжала Алла Демидовна, удовлетворённая Улькиным молчанием, которое она приняла за её покорность и страх, – но если услышу за этой дверью хотя бы писк, завтра утром будет наказан весь отряд. Оправдания типа «Я не хотела – меня заставили» не принимаются. Повторяю: наказаны будут все без исключения. Я ясно выражаюсь?

Девочки молчали, гадая: вопрос воспитательницы был риторическим или на него всё-таки следовало ответить?

Поскольку Алла Демидовна после своего монолога сразу вышла за дверь, девчонки решили, что её последний вопрос носил всё же риторический характер.

Понемногу неуёмная детская энергия начала иссякать, переходя в фазу сна, столь необходимого для растущих организмов. Со стороны кровати Оли Марченко до Ули донеслось шумное сопение; размеренно и глубоко дышала по соседству Чарушкина Аня.

Глава 9. Гестаповка

Рано утром, ещё до того, как в лагере прозвучал сигнал горна, девчонок третьего отряда разбудила их воспитатель.

Распахнув дверь с такой силой, что та чуть не слетела с петель, Алла Демидовна гаркнула что есть мочи:

- Встать!

Девчонки отреагировали на её дикое вторжение по-разному. Галка от испуга свалилась с кровати; Лара вжала голову в плечи; Аня накрылась с головой простынёй; Маша и Оля тёрли глаза, неохотно борясь со сном: ведь именно под утро он такой сладкий. Катя, если и испугалась, вида не подала: всё-таки председатель отряда. А председатель отряда, как известно, отличается бесстрашием и стойкостью к любым ударам судьбы. Ира Артюшкина выдала своё недовольство шумным сопением; Уля, даже не вздрогнув, смотрела на Аллу Демидовну уничтожающим взглядом.

- На зарядку стано-о-овись! – по-армейски скомандовала Демидовна.

И пионеркам третьего отряда стало ясно, что всё присходит наяву, а не в каком-то кошмаре.

- Все взяли свои подушки и вышли из палаты строем, – прозвучала новая команда, которая вызвала у девчонок недоумение.

- Подушки-то зачем брать? – округлив глаза, шёпотом спросила Ларка у Галки.

Но вместо Гордеевой, которая, как и все остальные, вряд ли была способна что-либо внятно объяснить, Дудиной ответила Алла Демидовна:

- Для чего нужны подушки? Сейчас узнаете, – сказала она, не скрывая своего злорадства.

Разделившись на пары, девочки в обнимку с подушками строем вышли во двор, где их уже ждали мальчишки – тоже с подушками.

Над далёким горизонтом занималась заря, расчерчивая небо розовыми полосами; прозрачный, свежий воздух благоухал хвоей и розами на клумбах; утро медленно, но уверенно растекалось по земле.

Обитатели «Буревестника» ещё досматривали сны в своих тёплых постелях, и только пионеры третьего отряда раньше всех встречали новый день во дворе своего корпуса, выстроившись как солдаты на плацу.

- Начинаем зарядку с приседаний, – точно остро отточенный нож прорезал зефирную утреннюю тишину резкий голос Аллы Демидовны. – Вытянутыми вперёд руками держим подушки на уровне лица и на счёт «раз» выполняем приседание. На счёт «два» поднимаемся и занимаем исходную позицию. Упражнение выполняем пятнадцать раз. Если кто-то нарушит ритм, тогда весь отряд получит штрафные – ещё пятнадцать приседаний.

- Галка, я точно не выдержу пятнадцать приседаний, – честно призналась подруге Лариса Дудина. – Мне хотя бы половину осилить...

- Если подведёшь отряд, можешь ко мне даже не подходить, – пригрозила ей отлучением от дружбы Гордеева.

Лара всерьёз расстроилась; в глазах у неё блестели слёзы. Неповоротливая из-за лишнего веса, она ненавидела зарядку даже больше, чем трудовые десанты. Но если в обычные дни физические упражнения давались ей с неимоверным трудом, то в этот раз ей предстояло пройти через настоящие пытки.

- И-и-и р-раз! – приступила к экзекуции Алла Демидовна.

Третий отряд дружно присел; некоторые вцепились в подушки так, будто те помогали им удерживать равновесие.

- И два!

Ребята, стараясь не выбиваться из общего, начавшегося налаживаться ритма, встали, выпрямились.

- И раз! И два!.. И раз! И два! – бойко повторяла Алла Демидовна, входя во вкус той роли, которая так соответствовала её наклонностям.

Запомнив угрозу о штрафных приседаниях, ребята изо всех сил старались не подводить друг друга. Кто-то покряхтывал, кто-то пошатывался; кто-то с непривычки выкладывался до седьмого пота, но, сцепив зубы, продолжал делать упражения с дополнительной нагрузкой.

После шестого приседания случилось то, чего так боялась Лара. Издав звук, похожий на тот, с которым из надувного матраца выходит воздух, она покачнулась и вдруг тяжело завалилась на бок. При этом продолжая обнимать свою подушку, – только теперь она обнимала её так крепко, будто искала в ней спасение от грядущей расправы. Наверное, Лара и сама не знала, кого она боится больше: неумолимой воспитательницы или своих товарищей по отряду.

- Ларка! Вставай! – с одной стороны зашипела на неё Галка.

А с другой раздался недовольный голос Ирки:

- Быстро поднимайся! Что ты разлеглась здесь как корова на альпийском лугу?

- Я... не... могу, – с трудом выдавила Лариса, задыхаясь из-за душивших её слёз.

- Из-за Дудиной отряд получает дополнительные пятнадцать приседаний, – обрадовалась Алла Демидовна.

- Так нечестно! – не выдержав, взорвался Миша Полыхаев. – Это несправедливо по отношению к другим ребятам! Дудиной слабо присесть пятнадцать раз, но почему за неё должны отдуваться остальные?

- Полыхаев, считай, что я ничего не слышала, – невозмутимо отозвалась Алла Демидовна.

- Зато мы всё слышали, – громко сказала Уля и с вызовом посмотрела на воспитательницу.

- Что ты сказала? – моментально переключилась на неё Алла Демидовна.

- Я говорю, что это не по-человечески и не педагогично так относится к детям, – не сдавалась Улька.

И вспомнив, как Ирка назвала воспитательницу гестаповкой, неожиданно для всех прибавила:

- Здесь вам не фашистский концлагерь, а – советский пионерлагерь!

Алла Демидовна побледнела и на время будто потеряла дар речи. Потом её лицо сделалось багровым, и даже глаза налились кровью, как у разъярённого быка.

- Подойди ко мне, Стрельнёва, – обратилась она к Ульке беззлобно, с лёгкой улыбкой, которая совсем не вязалась с её свирепым взглядом.

Ульяна неспеша приблизилась.

- Ближе, ближе, – пригласила её Алла Демидовна, помогая себе жестами по-мужски крупной руки.

Уля сделала ещё несколько шагов.

- Теперь так, – зловеще произнесла воспитательница и, схватив Ульку за плечо, спросила: – Ты что себе позволяешь? Как ты смеешь говорить подобным тоном со старшими?

И только сейчас по тому, как крепко (наверное, до боли, если бы Уля её чувствовала) сдавили её плечо, словно железные, пальцы Аллы Демидовны, по её металлически-жёсткому голосу Ульяна поняла: ей предстоит нечто более неприятное, нежели простое внушение.

Глава 10. Наказанные

День выдался чудесный. Река, умиротворённая, как сытый, разомлевший от жары лесной зверь, бесшумно несла свои воды меж двух разных берегов. С одной стороны над ней поднималась обнажённая жёлтая стена с тёмным лиственным лесом наверху; с другой – один за другим выступали из-за колонн старых сосен сказочные домики с резными крылечками, со сверкающими окнами, с нарядными кровлями.

Знойное солнце осыпало водную гладь каскадом искр; в речной лазури время от времени мелькали сумрачные тени проносящихся по небу туч. Эти плотные серовато-белые тучи удлинялись и росли, принимая всё новые формы и очертания. Плавно скользя в тихом, насыщенном испарениями воздухе, они то закрывали, то вновь открывали раскалённый солнечный диск – в этой изменчивой игре света и тени всё внезапно темнело и вновь озарялось. Вдалеке, там, где река поворачивала за жёлтую гору, тучи, клубясь, застилали небосклон и сливались в одну тёмную массу.

- Будет дождь, – сказал Миша. Он сидел на песке и, задрав голову, с грустью смотрел в небо.

- А то и гроза, – дополнил его наблюдения Сёма и продолжил прутиком рисовать на речном песке.

- Вот бы дождь пошёл прямо сейчас – не так обидно было бы, – высказал своё пожелание Костик, с угрюмым видом наблюдавший за ребятами из других отрядов, которые с радостными криками и смехом плескались в реке.

- Ага, – поддержала его Ирка, – тогда бы все разбежались и сидели по корпусам до самого ужина. За компанию и страдать веселее...

Третий отряд расположился на покатом берегу Рейки, но, в отличие от ребят из других отрядов, пионеры «Алого паруса» свои купальники и плавки оставили в палатах. Хотя Алла Демидовна запретила своим подопечным входить в воду, на пляж их всё же привела. Это был своего рода воспитательно-стратегический ход – так выбранное ею наказание имело более ощутимый эффект. Во-первых, сидеть в знойный день у реки не имея возможности искупаться было для ребят ещё той пыткой: «видит око, да зуб неймёт». Во-вторых, они изнемогали от жары вдвойне, так как Алла Демидовна не разрешили им переодеться даже для принятия солнечных ванн. Девчонки, объявив мальчишкам бойкот из-за их ночной выходки, сгруппировались вокруг Полины Петровны, которой был поручен надзор над отрядом. И только Уля с Ирой остались верны своей маленькой команде и завязавшейся дружбе с Мишей, Костей и Сёмой.

- Я прошлым летом тоже на таком теплоходе катался, – подал голос Витя Друбич, сидевший рядом с Сёмой. – Нас тогда в лагерь по реке привезли. Причал вон там был – за ограждением. Теперь туда ходу нет. Опасно для жизни.

Вслед за Витей ребята посмотрели на проплывавший мимо нарядный теплоход – и провожали его тоскливыми взглядами до тех пор, пока он не скрылся за горой, которую круто огибала река.

- Эй, ребзики, я вам щас историю поведаю похлеще любой страшилки. Хотите? – Витя придвинулся к ребятам так, чтобы оказаться в центре их команды.

- Валяй, Друба, – разрешил ему Миша. – Делать всё равно нечего. А так хоть твои истории послушаем.

- Короче, в том лесу, – движением головы Витя указал ребятам на тёмно-зелёную полосу на жёлтой стене, – есть одна старинная заброшенная усадьба. Она скрыта от мира, и её ни с какой стороны нельзя увидеть. Разве только осенью, когда с деревьев и кустов облетят листья, она мелькнёт перед глазами плывущих по реке. Когда-то в старину там жила очень богатая семья. Помещики, в общем. А когда случилась революция, они быстренько умотали заграницу. Только ведь всё богатство за один раз не вывезешь! Так вот, перед тем, как дать дёру, помещики закопали свои сокровища в схроне: то ли в лесу, то ли в самой усадьбе. И вот пришли туда красные комиссары – и давай перекапывать всю землю в округе. Очень им нужно было золотишко то найти! Такой им дали приказ: либо найдёте буржуазное сокровище, либо к стенке...

- Прям так сразу и к стенке? – засомневался Костя.

- А ты что думал? – вскинулся на него Витя. – Тогда время такое было – долгих разговоров не вели. Партия приказала, значит, хоть в лепёшку разбейся, а приказ выполни. Молодой Стране Советов, чтобы строить новое общество, позарез были нужны старорежимные сокровища. Революция, гражданская война – везде разруха, голод, нищета. И ещё банды недобитых белых генералов – всяких там Колчаков с Деникиными – мирным людям спокойно жить не давали...

- Ладно, Друба, мы тебе верим, – выказывая своё нетерпение, прервал рассказчика Сёма. – Так что там с усадьбой? Нашли красные комиссары буржуазное сокровище или нет?

- В том-то и дело, что нет, – ответил Витя с усмешкой – как будто неудача большевиков была ему на руку. – Потому как начали они друг за дружкой помирать. Вроде не болел никто, ни чумы, ни холеры в округе не было. И помирали-то только чужие, пришлые, а местным, деревенским хоть бы хны! Вот тогда и пошли слухи, будто на то сокровище наложено страшное проклятие, а усадьбу охраняют призраки предков бывших хозяев. Кто те призраки увидит, тот от страха копыта отбрасывает. Говорят, теперь даже местные туда – ни ногой.

- Про призраков – выдумки всё! – вставил Миша, и словами, и ухмылкой выразив свой скептицизм. – Каждый комсомолец, каждый пионер знает, что призраков не существует.

- Да? А отчего же тогда комиссары взяли и все до одного скопытились? – не уступал Витя, который, очевидно, подвергал критике атеистическое мировоззрение товарища.

- Может, они пили грязную воду и умерли от дизентерии, – высказал свою версию Костик. – В те времена такое часто случалось – мне бабушка рассказывала, как у них в двадцатые годы дизентерия полдеревни выкосила.

- Не хотите – не верьте! – обиделся Витя и, насупясь, демонстративно отодвинулся от Кости и всей его команды.

Уля внимательно слушала Витин рассказ.

Она могла бы поддержать его, признавшись ребятам, что видела призрак, причём, дважды: сначала у медпункта, а прошлой ночью – в окне отрядного корпуса. Ульяна не сомневалась, что это был один и тот же призрак – светловолосый мальчик в старинной одежде. И каждый раз, перед тем, как исчезнуть, он с опаской смотрел куда-то в сторону – будто боялся кого-то, кто за ним, возможно, следил. Уле казалось, что призрак мальчика пытается установить с ней контакт, но она не знала, как ему в этом помочь.