— Я хочу, чтобы ваша драгоценная супруга встала на колени… и стала для меня живым троном! — голос Лилы зазвенел, как бокал, брошенный об пол. Сладко. Ядовито. Триумфально.
Она сделала паузу и положила руку на свой живот.
Жест был театральным, но… пальцы ее слегка дрожали. Потом она поймала мой взгляд — и улыбнулась.
Улыбка была широкой, победной… но в глазах мелькнуло что-то еще. Страх. Глубокий, животный страх женщины, которая знает: ее ценность — в этом животе.
Значит, слухи не врали. Она сделала то, чего за двадцать лет брака не удалось сделать мне. Она забеременела.
И теперь ее единственная задача — выжить. Выжить, пока ребенок не родится. Выжить, пока Вальсар не найдет новую игрушку. Выжить, пока двор не решит, что она «слишком много себе позволяет».
Ее триумф был хрупким, как мыльный пузырь. И она это знала. Поэтому и решила раздавить меня — чтобы укрепить свою позицию. Чтобы показать: она — не просто любовница. Она — мать наследника.
«Я победила! Слышишь, принцесса! Я тебя уделала!» — читалось в ее взгляде. Но было там и другое. Годы.
Годы, когда она, красивая, молодая, талантливая, стояла в тени. Годы, когда ее называли «фавориткой», «игрушкой», «временным увлечением».
Годы, когда она кланялась мне, хотя знала, что я — бесплодная пустышка, а она — живая, яркая, желанная.
«Сегодня все увидят, кто по-настоящему владеет сердцем принца!» — кричал ее взгляд. Но еще громче он кричал: «Сегодня все увидят, кто достойна быть здесь! А ты… Ты — всего лишь напоминание о его неудаче!»
— У меня ведь сегодня день рождения. Ты сам сказал, что я могу просить все что угодно. Бриллианты — это так скучно. Вот я и выбрала свой подарок, — улыбнулась она, а я почувствовала, как по телу пробегает дрожь.
Немыслимо.
Невозможно.
Такое не приснится даже проповеднику — первооткрывателю новых земель в малярийном бреду!
Я знала, что принцессы и принцы не разводятся. Не принято в королевской семье. Так что единственным способом развода для меня было покинуть дворец вперед ногами под грустную музыку.
— Или что? — спросила Лила, глядя на моего мужа. — Вы возьмете свои слова обратно, ваше высочество?
Мир застыл. Придворные превратились в тени. Я знала, что происходит. Лила боялась. Не меня. Их. Боялась упасть вниз. А еще она знала, что у нее очень мало времени, чтобы расчистить себе путь. Ровно до того момента, пока ребенок не издаст первый крик.
И тут мой муж кивнул.
Без колебаний. Без гнева. Без стыда. Просто — кивнул. Как будто его попросили подать вино. Как будто речь шла не о его жене — а о старом, никому не нужном стуле.
В его взгляде не было ненависти. Было... усталое презрение. Как будто я — надоевшая обязанность, которую он вынужден терпеть двадцать лет. Как будто мое существование — постоянное напоминание о его собственном бессилии перед отцом, перед долгом, перед королевством.
Весь зал замер. Не от ужаса. От восторга. «Вот это спектакль!» — читалось в их глазах. Эти люди в шелках и драгоценностях ждали этого момента. Ждали, когда меня, принцессу Эльдиану, опустят на уровень пыли под их башмаками.
Пять минут назад я шла по этому залу, и по лицам этих придворных читала свой приговор. Раньше я видела в их лицах почтение, желание угодить. Сегодня пустоту и насмешку. Кто-то при виде меня отворачивался, опускал глаза. Как будто моё имя уже отстирали от гобелена. Как будто уже знали, чем закончится этот праздник, на который я даже не собиралась приходить.
Ну еще бы! Какая дура попрется на день рождения любовницы своего мужа?
Поначалу ничто не предвещало беды. Шумный праздник отлично проходил без меня. Я закрылась в своих покоях, думая о том, что быть бездетной принцессой гораздо хуже, чем я предполагала. Если в том мире, в котором я жила раньше, вопросом «Когда родишь?» меня донимали только родственники. То в этом мире, куда я случайно попала, сама не зная как, меня донимало целое королевство!
Казалось, каждый, будь его воля, задрал бы мою юбку и спросил: «Ну как? Наследник скоро? Он вообще планируется?»
Я чувствовала, что время замедляется.
Меня позвали к трону.
Стиснув зубы, я шла вдоль рядов придворных, предвкушающих веселье.
«Ну что, старая, дожила?» — шептались придворные дамы за веерами. — «Сама виновата — не родила наследника».
А! Ну да! Это же так просто, мать его итить! Взяла и родила! Вынула и положила! Одну минутку! Через час я вам всем рожу! Не уходите далеко!
Я, как и подобает принцессе, жене дракона, присела в глубоком реверансе. Губы сами выдавили фразу, которую я произносила двадцать лет, как мантру, как проклятие:
— Служу вам всем сердцем, всей душой и всем телом, о мой дорогой муж!
«Да сгори ты, Вальсар, со своим «всем телом»», — подумала я, чувствуя, как едва сдерживаю панику. — «Твоё «всё тело» последние пять лет искало тепло не в моей постели».
— У меня устали ножки стоять, — томно вздохнула Лила, поглаживая свой «драгоценный» живот. — Мне нелегко носить под сердцем маленького дракона.
Двадцать лет. Двадцать лет я пила горькие зелья, терпела ритуалы лекарей, слушала, как меня называют «бесплодной». Двадцать лет я смотрела, как мой муж отворачивается. А этой… этой хватило полгода, чтобы стать «надеждой королевства».
«Неужели он согласится?» — мелькнуло в голове.
«Он же дракон. Он же мой муж. И это уже переходит все мыслимые и немыслимые границы!»

Я подняла глаза.
Вальсар смотрел на Лилу. С нежностью. С любовью. С… обожанием?
Он когда-то так же смотрел на меня. Двадцать лет назад. На мой день рождения. Тогда он подарил мне звезды... Или так казалось. Что же сломало его? Или... сломало нас?
А потом он посмотрел на меня.
И в его глазах — ничего. Ни жалости. Ни стыда. Ни даже тени человечности. Только холод. И власть. Власть над моей жизнью. Над моим телом. Над моей душой.
“Надоела!” — прочитала я в его красивых глазах, в его взгляде, в его усмешке.
— Эльдиана, — голос мужа был как лезвие по стеклу. — Ты ведь всегда говорила, что готова служить?
Он встал. Подошёл. Его тень накрыла меня, как саван. Его рука коснулась моего подбородка, поднимая мою голову так, чтобы я смотрела ему прямо в глаза.
— Я вот смотрю и думаю, — произнес Васар, растягивая слова, словно в задумчивости. — Пользы от тебя при дворе никакой. С главной задачей ты не справилась. Что ж… На колени!
«Он не хочет этого, — мелькнуло у меня. — Он должен это сделать. Потому что его отец насмехается над ним. Потому что его терпение лопнуло. Потому что он больше не может видеть, как этот зал шепчется за его спиной, называя его неудачником из-за меня».
— Это… приказ? — прошептала я, пытаясь проглотить в горле ком.
Голос дрожал. Сердце бешено стучало в висках. Нет, быть такого не может! Проснись! Проснись, Диана! Это не с тобой! Это просто сон! Такого на самом деле просто не может быть!
Я сглотнула, прикрывая глаза. Внутри все сжалось, а я понимала, что обязана исполнить приказ. Иначе — смерть за неповиновение.
Васар усмехнулся. Та самая усмешка, от которой я когда-то таяла. Теперь она показалась мне очень зловещей и многообещающей.
— Если не подчинишься — обвиню тебя в государственной измене. Тебя и так впору выгнать из дворца. За то, что не оправдала надежд.
Он отпустил мой подбородок, как будто я — грязная тряпка.
— Встань. На. Колени. — Его голос изменился. Теперь в нем слышался прямой приказ.
Холодный, громкий, четкий.
Я не шевелилась. Не могла. Мир вокруг расплывался. Я слышала смешки. Шепоты. Кто-то аплодировал. Казалось, я сейчас потеряю сознание. Просто упаду и всё.
Но я не падала.
А обморок, наверное, был бы кстати!
— Сейчас же, — прошипел мой муж, пока я смотрела на него стиснув зубы.
Медленно, против своей воли, против своей гордости, я опускалась на колени.
Прямо посреди зала. Перед всеми. Перед ним. Перед ней.
Зубы застучали, а я закрыла глаза, чувствуя, как слезы смертельной обиды собрались в уголках глаз.
Я напряглась так, как не напрягалась никогда.
“Будь сильной!”, — шептала я себе. — “Просто будь сильной! Ты должна сохранить свою жизнь! Он знает, что ты откажешься. И тогда Вальсар будет иметь право казнить тебя. Так же он знает, что если ты согласишься, такого позора ты не переживешь! И стоит только оставить тебя одну, как ты примешь яд! Видимо, она на это и рассчитывает! Ему просто нужен предлог, чтобы избавиться от тебя! И было бы чудесно, если бы ты сделала это своими руками, избавив его от надоевшего брака. В любом случае, ты — не жилец. Если только ты не подчинишься и не попытаешься пережить все это!”.
Холод мрамора пронзил колени. Я сжала кулаки, чтобы не дрожать. Чтобы не плакать. Чтобы не умереть здесь и сейчас.
Я оперлась руками на холодный пол, стараясь сдержать слезы.
Лила встала. Подошла, шурша юбкой. Её туфельки — маленькие, изящные — остановились в сантиметре от моих пальцев.
“Наступит ведь, сволочь!”, — пронеслось в голове.
Она наступила мне на пальцы.. С болью, но не со злобой. С отчаянием. Как будто говорила: "Прости, но если я не сделаю это, то сделаешь ты — со мной". Ее роскошная туфелька с изящным бантом и бриллиантом прижимала мои пальцы к полу.
Я тяжело задышала, чтобы пережить эту боль.
— Вот так, — прошелестел Вальсар, и его голос звучал… довольным. — Устраивайся поудобнее, моя дорогая. Эта женщина рождена, чтобы носить наследника! Будущего короля! И сейчас она этим и займется.
Лила хихикнула.
И… села.
На мою спину.

Её вес был невелик. Но каждый грамм давил, как гора. Я согнулась. Почти упала. Но держалась. Держалась, чувствуя, как по щекам текут слезы. Я опустила голову ниже, чтобы никто не видел, как я плачу. Несколько слезинок упало на пол, а я смотрела на эти капли, понимая, что все силы уходят на то, чтобы не разрыдаться в голос.
— Ой, какие костлявые плечики! — послышался смех Лилы. — Ваше высочество, вы точно с ней спали? Неудивительно, что дети не завелись!
Смех. Громкий, злой, пьяный смех окружил меня. Я старалась не думать об этом. Я пыталась уйти в себя, чтобы найти хоть какие-то силы пережить это унижение.
— А где мое вино? Или что? Я не заслужила тост в честь дня рождения? — послышался смех.
Я увидела сапоги лакея, которые остановились возле моей руки.
— Прошу, — учтиво произнес слуга. — Ваше вино и закуски!
— Ну что! Тост за меня! За будущее Объединенного королевства! За дракона, которого я ношу под сердцем! — произнесла Лила, а все дружно крикнули: «Ура!».
Их голос многократным эхом разнесся по залу.
— За ту, что подарила нам надежду! — послышался голос моего мужа.
— Открой рот, старая кляча, — услышала я голос, поднеся виноградину к моим губам. — Или забыла, как есть? Тут, между прочим, тост говорят! Королевский тост! И нельзя относиться к нему неуважительно! Разве принцессу не учили хорошим манерам?
Я не шевелилась. Виноградина тыкалась мне в лицо, а я тяжело дышала.
— Открой! — рявкнул муж. — Это приказ!
Я открыла рот. Виноградина упала на язык. Сладкая. С горькой косточкой. Я жевала ее, чувствуя, как внутри как тяжело в такой позе.
— Але! Оп! — рассмеялась Лила. — Аплодируйте нашему старому креслу! Считай, она только что выпила за мое здоровье и здоровье будущего ребенка!
Послышались аплодисменты и даже свист.
Кто-то делал ставки: «Держу пари, не простоит и пяти минут!».
Нет, дорогие мои. Я простою. Простою, чего бы мне этого не стоило. Я выживу. Выживу! Это всего лишь мгновенье моей жизни. Все будет хорошо…
В этот момент что-то внутри надорвалось. Зубы застучали, слезы собрались на подбородке и капали на руки.
Руки дрогнули, словно надломились, а я резко легла на пол в надежде, что Лила упадет.
Да! Я очень этого хотела. Больше всего на свете.
Послышался испуганный визг, а потом я увидела сапоги мужа, которые неумолимо приближались ко мне.
— Ах! Я так испугалась! — визг Лилы был идеально отрепетирован, но в нем слышалась настоящая паника. Она схватилась за живот, и на этот раз это не был театр. — О, мой ребенок! Надеюсь, с ним все в порядке?
Она смотрела не на меня, а на Вальсара. И в ее глазах, сквозь слезы, читался чистый ужас. Ужас женщины, которая поняла: ее главный козырь — под угрозой.
Ее триумф может обернуться катастрофой.
— Она это сделала нарочно! — кричала она, но в голосе уже слышалась мольба.
Черт! Черт!
Я лежала на полу, чувствуя, как силы изменили мне.
И тут возле носа я увидела сапоги мужа. Его тень накрыла меня, как саван.
Потом… поставил ногу мне на мой затылок.
Я захрипела. Воздух перехватило. Мир потемнел.
Тяжесть его сапога давила не только на кости черепа. Она давила на всю мою жизнь. И в этот момент, сквозь боль и панику, я почувствовала его. Не злорадство. Не триумф. Отчаяние. Глубокое, черное отчаяние человека, который знает: в его глазах я — виновата в каждой насмешке его отца, в каждом неодобрительном взгляде, в каждом разговоре, где его называли «неудачником» за закрытыми дверями. Я — живое воплощение его позора.
Он давил на меня, потому что сам был придавлен к мрамору отцовской волей. Он вымещал на мне то, что не мог выкрикнуть в лицо отцу, считая меня не просто причиной, а единственной мишенью, на которую он мог обрушить весь свой страх и ярость. Единственной, которую он имел право сломать.
— Ты ведь это сделала нарочно, да? — произнёс он, и его голос звучал, как гром среди ясного неба. — Ты ведь нарочно решила рискнуть жизнью драгоценного наследника? А что было бы, если бы она упала? Ты всегда так. Всегда ломаешь то, что дорого мне. Сначала надежду отца... теперь — его внука. Ты не можешь просто... исчезнуть?
Я не могла дышать. Не могла кричать. Не могла умереть.
Я ничего не видела.
В этот момент в моей голове была одна единственная мысль.
«Моя жизнь больше ничего не стоит. Для него — я мебель. Для нее — препятствие. Для двора — развлечение. Но... если я умру здесь, на этом мраморе, то они выиграют. А я... я еще не готова проиграть.»
— Стража!
Я вздрогнула. Меня сейчас казнят!

Я сжалась. В комочек. Как зверь, загнанный в угол. Как птица, у которой сломаны крылья.
«Стража!» — его голос еще звенел в ушах. Я ждала, что сейчас меня схватят, потащат в подвал, где палач уже точит топор. Или просто прикажут задушить тут, на мраморе, чтобы не пачкать темницу.
Но вместо этого — тишина.
Потом — его шаги. Медленные. Надменные. Остановились рядом.
— Пусть лежит. Пусть все видят, до чего она себя довела. Пусть это будет ее последним позором... перед тем, как исчезнуть, — произнес Вальсар, стоя надо мной. — Пока не встанет сама. Если встанет.
Смех. Тихий, довольный. Лилы.
— А если не встанет? — спросила она, как будто речь шла о сломанной игрушке.
“Чтоб у тебя не встал больше никогда!” — подумала я, чувствуя, как меня душат слезы унижения и бессильной злости.
— Значит, так ей и надо, — произнес ледяной голос Вальсара.
И они ушли.
Просто… ушли.
За ними — гости. Слуги. Музыканты. Все, кто еще пять минут назад аплодировал, как будто смотрел цирк с участием дрессированной обезьяны.
Только стража. Четверо. Стоят по углам зала. Смотрят. Не двигаются. Не помогают. Приказ есть приказ.
Я лежала на спине. Руки — как чужие. Ноги — деревянные. Каждая кость, каждый сустав кричал от боли. От унижения. От бессилия.
Внутри была пустота. Горе и боль настолько обессилили меня, что я пока не находила в себе сил, чтобы встать.
«Пусть валяется».
Слова, от которых внутри все сжалось в комок.
Я закрыла глаза. Слезы текли. Не рыдания. Не всхлипы. Просто… текли по моим щекам. Как дождь по стеклу. Бесшумно. Без надежды.
«Моя жизнь ничего не стоит», — подумала я. «Для него — я мебель. Для нее — препятствие. Для двора — позорная история, которую будут пересказывать еще долго, не скупясь в приукрашивании!»
Но самое страшное — я знала, что это не конец.
Это — пролог к моей смерти.
Он не оставит меня в живых. Не после такого. Не после того, как я чуть не убила его драгоценную «надежду королевства». Он подождет. Неделю. Месяц. Пока все не забудут этот скандал. А потом… потом найдет повод. Отравление. Измена. Покушение на наследника. Что угодно.
Или будет ждать, когда я дрожащей рукой опустошу бокал, в котором затаилась разведенная в вине мучительная смерть.
«Меня уберут», — поняла я. «Тихо. Грязно. Без суда. Без слез».
И тут… внутри что-то щелкнуло.
Не отчаяние. Не страх.
Нет.
Ярость.
Холодная. Ледяная. Расчетливая.
Я открыла глаза.
Сначала — пальцы. Шевельнула. Потом — руки. С трудом, с хрустом, с болью — подняла. Уперлась в пол.
«Вставай, Диана. Вставай, Эльдиана. Кто бы ты ни была — вставай!».
Я поднялась на четвереньки. Колени горели. Спина — будто ее проткнули насквозь. Я дышала тяжело, прерывисто. Стража не шевелилась. Смотрели с равнодушием. Может, кто-то мне и сочувствовал, но очень глубоко в душе.
Я встала.
Не красиво. Не гордо. Шатаясь. Как пьяная.
Но — встала, дрожащей рукой пригладив юбку.
И пошла.
В свои покои.
Там — тишина. Пыль. Забвение. Как будто меня здесь уже давно нет.
Я подошла к шкатулке. Открыла. Драгоценности. Те, что он дарил в первые годы. Те, что я носила на балах, заставляя всех зеленеть от зависти. Те, что теперь — просто камни.
— Ничего, мои хорошие! Вы мне немного послужите! — произнесла я, чувствуя, как дрожит мой шепот.
Я сгребла всё. Браслеты. Серьги. Кольца. Броши. Засунула в декольте. Под платье. Плотно. Чтобы не звенело. Чтобы не потерялось.
Надо бы раздобыть плащ с капюшоном. Только вот где? Не звать же служанку! Ладно, пока сойдет и покрывало. Главное, прикрыть наряд.
Я содрала покрывало и накинула на плечи.
На негнущихся ногах я подошла к камину и подняла взгляд, видя портрет принца. Вальсар. В короне. В мантии. Величественный. Красивый. Жестокий. Он смотрел на меня холодным и величественным взглядом, словно заставляя признать его величие.
Я сорвала его с гвоздя. Тяжелая рама. Дорогая, покрытая позолотой.
Я смотрела на его лицо. На эти губы, что когда-то шептали мне про любовь.
Жестокие, подлые твари — это драконы! Что папаша, что сынок! В них нет ничего похожего даже отдаленно на милосердие! Ненавижу! Ненавижу драконов! Всех до единого!
Гори, Вальсар. Гори вместе с тем влюбленным принцем, который когда-то смотрел на меня с надеждой. Ты сгорел в огне отцовских амбиций. И утащил меня с собой.
— Что ж! Не всё коту масленица! — прошептала я. — До масленицы еще далековато, но я же пока еще принцесса? Когда хочу масленицу, тогда и устрою!
Без сожаления и раздумий я бросила портрет в камин.
Огонь вспыхнул. Лизнул холст, словно пробуя его на вкус. И вот, распробовав, стал жадно пожирать его. Краска потрескалась, а лицо Вальсара почернело. Скрутилось. Обуглилось.
Я вытащила обгоревший кусок, на котором плясало пламя, подошла к роскошному ковру. Тому, что привезли из Империи Ярнат.
И медленно, обжигая пальцы, опустила горящий холст на пол.
Огонь перепрыгнул. Заплясал. Побежал по нитям.
Я смотрела, как пламя разрастается, словно ведьма, устроившая шабаш.
— Гори! — прокашлялась я, понимая, что кричать еще рано.
Жадный огонь пополз по ковру, заставив меня отступить. Он дотянулся до роскошных штор, роскошного одеяла, подушек, простыней, лежащих на кровати. Я видела, как он пожирает бархат и шелк. Как начинает лакомиться мебелью. Как лижет дорогие обои на стенах. И отражается в роскошном зеркале.
«Гори-гори ясно, чтобы не погасло!».
Я упивалась этим. Каждым языком пламени. Каждым треском дерева. Каждым клубом дыма.
Это была не месть. Это была… свобода. Ну и немного месть, ведь покои моего мужа находились совсем недалеко от моих.
Я подперла дверь тяжелым креслом. Плотно. Чтобы никто не ворвался слишком быстро и не потушил пламя.
Потом — к окну. Не для побега. Для шоу. Ну что? Теперь моя очередь начинать представление!
Я открыла его настежь. Вдохнула ночной воздух. Свободный. Холодный. Живой.
И закричала.
— Пожар! Горим! Помогите! Помогите! Прошу вас! — я кричала в ночь, стараясь выглядеть испуганной.
Кричала, пока голос не сел. Пока легкие не захлебнулись дымом.
Потом… замолчала. Пора! Пора уходить!
И, пригнувшись, чтобы не попасть под горящий балдахин роскошной кровати, я выскользнула через ход для слуг и закрыла дверь магией. Хоть что-то пригодилось! Обычно это заклинание использовалось из комнаты, чтобы любопытные слуги не шастали по комнате по ночам.
Но и с другой стороны оно тоже сработало. Дверь была надежно закрыта!
И я побежала по узкому коридору.
Не оглядываясь.
Позади — рев пламени. Крики. Звон колоколов. Беготня. Паника. Кажется, я переполошила криками всех!
А впереди — ночь. Свобода.
«Вы думали, я умру тихо?» — шептала я, шагая в новую жизнь. — «Не дождетесь!».

Я выскочила в коридор, прикрываясь покрывалом как плащом.
В коридоре расползался дым, и царила паника. В такой суматохе всем было плевать, кто ты!
Люди спасали свои жизни.
— Пожар! — кричали голоса. — Срочно! Магов!
И тут же кашляли от дыма.
Я бросилась по коридору, видя, как впереди меня бежит испуганная горничная.
— Пожар! Горит дворец! — кричали где-то вдалеке, а я заметалась глазами, понимая, что этажом ниже началась настоящая давка! Лакеи, которые обычно вели себя так, словно они образцы учтивости, отталкивали служанок и благородных дам, не давая им пройти первыми. Одна дамочка упала, а по ней прошлась толпа. Не знаю, осталась ли она жива или нет, но мне было плевать! В этом дворце не было никого, кого бы я хотела спасти!
С трудом, теряясь в толпе, мы вывалились в зал.
Я чувствовала, как меня ударили несколько раз локтями в спину, но терпела.
До свободы еще немного!
Совсем чуть-чуть!
— Помогите! — кричала служанка, которую затоптали стражники, решившие, что им нужнее.
Я понимала.
Главное — не потерять равновесие!
Главное — не упасть!
Иначе — смерть!
Волна паники накрыла дворец, как цунами. Люди перестали быть людьми. Они превратились в бездумное стадо.
Крики.
Визги.
Пламя, что ползло по шторам, как живое.
Маги кричали заклинания, но огонь нельзя было разжалобить криком: «Помогите!».
И тут я почувствовала резкий толчок в спину.
Потеряла равновесие.
Я упала на колени.
Потом — на руки.
Потом — лицом в пол.
Кто-то наступил мне на спину.
Кто-то — на руку.
Я не вскрикнула.
Не было сил.
В ушах — гул.
В глазах — искры.
Не от огня. От боли.
Оттого, что вот и всё.
Конец. Ты сгорела, не успев даже выйти.
«О, боги! Это — конец!» — пронеслось в голове, когда я почувствовала, как по мне пробегают люди.
«Ну и ладно», — мелькнуло. «Пусть горит. Пусть всё горит вместе со мной».
И тут — руки.
Сильные. Жесткие. Надежные.
Схватили меня, буквально выхватывая из-под ног. Я даже не успела опомниться. Не успела испугаться.
— Держись! — произнес голос. Низкий. Командный. Не терпящий возражений.
Я открыла глаза.
Черный плащ.
Алый мундир.
Шрам над бровью.
Красивое лицо.
Темные волосы.
Глаза — как сталь в огне.
Генерал Моравиа. Аверил Моравиа.
Тот самый, чье имя шептали с уважением и страхом. Генерал-дракон. Тот, кого я видела только издалека — на балах, на советах, на парадах в честь наших побед.
Сейчас он нес меня. Как ребенка. Как хрупкую вещь. Через дым. Через огонь. Через толпу, что растоптала бы меня за секунду.
И я не верила в то, что в мире еще остались мужчины. Настоящие мужчины. Я думала, что погибну, но у судьбы на меня, видимо, были другие планы.
Я вцепилась в его мундир, как паникующая кошка. Пальцы скользили по орденам. Я дышала прерывисто.
В груди — огонь.
В горле першило от едкого дыма, который спустился вниз, заполняя легкие гарью.
— Спасибо… — прохрипела я, судорожно глотая воздух.
Он даже не посмотрел. Смотрел вперед. Туда, где пламя лизало потолок.
— Не болтай.
Он вынес меня на двор. На осенний холод. На воздух. На свободу.
Я жадно вдыхала, словно не веря, что жива. Воздух показался мне таким сладким, что по щекам потекли слезы.
Меня аккуратно поставили на ноги. Аккуратно. Как будто я — фарфоровая статуэтка, а не грязная, растрепанная женщина в порванном платье.
Генерал сорвал с себя черный плащ — тяжелый, теплый и накинул мне на плечи.
— Завернись. И не снимай. Замерзнешь.
Он не церемонился. Не «выкал», как это принято. Я понимала, что это была не та ситуация, чтобы вести себя как на светском рауте.
Я смотрела на его красивое лицо, на его шрам, на растрепанные волосы, чувствуя, как внутри поднимается волна благодарности и восхищения.
Мне хотелось столько всего ему сказать… Поблагодарить за то, что он вернул мне веру в людей, веру в мужчин, веру в жизнь. Что он, словно ангел, который вырвал меня из лап смерти.
Я сжала плащ.
Он пах дымом.
И… чем-то еще.
Чем-то живым.
Мужским.
Надежным.
— Я… — начала я, кашляя от того, что надышалась дымом.
Но генерал уже развернулся на крик.
— Господин генерал! — крикнул солдат, сбиваясь с ног и указывая рукой на другое крыло. — Огонь в восточном крыле! Там еще люди! Они не могут выбраться! Придется ломать стену!
Генерал кивнул. Бросился обратно. В огонь. В дым. В ад.
«Он даже не посмотрел. Не спросил имени. Не ждал, пока я упаду ему в ноги с благодарностью. Он просто... выполнил долг. Или... это был не долг? Может, он просто не мог пройти мимо?»
Я стояла. Дрожала. Смотрела ему вслед.
«Если бы не он…»
Я бы сгорела.
Я бы задохнулась.
Я бы погибла под натиском толпы.
А он… он даже не спросил, кто я. Зачем я там была? Узнал ли он меня? Или не узнал? Или сейчас ему было все равно, кого спасать!
Без вопросов. Без наград. Без ожидания благодарности.
Я сжала плащ. Прижала его к груди. Он был теплый. От его тела. От его силы.
«Генерал Моравиа…»
Впервые за двадцать лет я почувствовала что-то, кроме боли, страха и унижения.
Надежду.
И… что-то еще.
Что-то теплое. Тонкое. Как шепот судьбы, который давал надежду на то, что в мире остались еще хорошие люди!
Или драконы!
Я увидела, как черный дракон выламывал стену, сокрушая ее огромными когтями, чтобы дать людям шанс на спасение.
«Ты… ты настоящий», — подумала я, глядя, как он исчезает в клубах дыма.
Только сейчас я поняла, что маги не справляются. И подоспела армия. Солдаты выламывали окна на первом этаже, доставали перепуганных людей. В окнах я видела отблески огня, который стремительно расползался по дворцу.
Нет, мне никого не жалко в этом дворце. Ни лицемерных слуг, ни напыщенных стражников, ни придворных, ни принца, ни его любовницу. Никого.
Я завернулась в плащ. Он был мне явно велик. Но при этом согревал меня. Я вдохнула его запах. Он пах мужеством и сталью.
— Пора уходить, — прошептала я. — Прощай, генерал… И спасибо…
Я пошла.
Не оглядываясь.
На улицу. В ночь. В новую жизнь. Подальше от этого дворца. Подальше от этих интриг, сплетен, шепота и унижений.
А за спиной ярким пламенем, вырываясь через крышу, горел дворец. В нем сгорала моя жизнь. Моя любовь к мужу.
И где-то там, в огне и дыму, сражался генерал, который даже не знал, кого он только что спас.
«Спасибо, генерал», — прошептала я ветру. — «Я тебя никогда не забуду! Ты подарил мне больше, чем ты думаешь. Ты подарил мне новую жизнь! И право быть счастливой! Хотя, как мужик ты, наверное, ничем не лучше принца! Ты ведь тоже — дракон!».
Я шла по ночному городу, чувствуя, как запах осени сливается с запахом дыма.
Ветер разносил его по всей столице.
Я не оглядывалась. Даже когда за спиной небо вспыхнуло багровым — не оглянулась. Даже когда толпа на улицах заволновалась, как стая ворон, слетевшихся на пожарище — не остановилась.
«Гори. Гори, мой ад. Я больше не твоя».
Люди выскакивали из домов в ночных рубашках. Тыкали пальцами. Кричали. Плакали. Кто-то молился. Кто-то смеялся: «Дворец горит!».
Я шла быстрее, словно пыталась убежать из последних сил.
Потом уже не шла, а брела.
Потом просто ковыляла.
Пока ноги не стали ватными. Пока легкие не захлебнулись от холода и дыма. Пока каждая кость не завыла от усталости.
И тут — скрип.
Надо мной — табличка. Выцветшая. Кривая. Раскачивается на ветру. Стучит, как зубы в мороз.
«ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР „У СТАРОГО МЕДВЕДЯ“»
Я не знала, как выглядит старый медведь, но табличка явно намекала, что заведение так себе.
Я остановилась. Посмотрела на нее. Потом — на свои руки. На плащ Моравиа, что не давал холодному ветру заморозить меня.
«Ты меня спас… Теперь спаси себя сама, Диана», - прошептала я, решив заглянуть внутрь.
Но перед этим я сняла с платья несколько бриллиантов. Те, что были мельче. Те, что не бросались в глаза. Сжала их в кулаке. Холодные. Твердые. Как мое решение.
Толкнув деревянную дверь, я вошла.
Внутри — духота. Запах жареного лука, дешевого вина и чего-то протухшего. В углу — пьянчужка. Храпит, как пила по дереву. На стойке — мелкий трактирщик. Сонный. Глаза — щелочки. Борода — как мочалка.
“Медведи тоже бывают небольшие!”, - подумала я, осторожно идя в сторону стойки, где стояли не самые чистые деревянные кружки.
— Комната? — буркнул он, не поднимая головы.
Я протянула руку. Разжала пальцы.
На стойку упали три бриллианта. Маленькие. Но настоящие.
Он замер. Потом — резко выпрямился. Глаза распахнулись и посмотрели на меня с подозрением.
— О-о-о… — протянул он. — Для вас — лучшая! С видом на… эээ… на стену соседнего дома. Но чистая!
— Не нужен вид, — сказала я, чувствуя, что надламываюсь от усталости. — Нужна дверь. И чтобы никто не стучал.
— Есть, есть! — Он проверил камни, а потом спрятал в карман. — За мной, госпожа.
Он повел меня по лестнице. Скрипучей. Липкой. В коридор. С плесенью на стенах и запахом мышей.
— Вот. — Трактирщик со скрипом открыл одну из дверей. — Ключ под подушкой. Ужин принести?
— Нет, - выдохнула я.
— Может, вино? - поднял лохматые брови трактирщик.
— Нет, - помотала я головой.
— Может…
— Ничего. И не стучите, - прошептала я, войдя в комнатушку два на два.
Дверь захлопнулась. Я прислонилась к ней спиной. Посмотрела вокруг.
Кровать. Кривая. С мокрым пятном на простыне. Стул. Один. Сломанный. Стол. С жирными кругами. Мышиный запах был настолько силен, что мне показалось, сейчас мыши меня отсюда вышвырнут, мол, пошла вон! Это — наши апартаменты! Я увидела, как на кровати сидит мышь и что-то жрет.
— Эй, — выдохнула я. — А можешь завороткишочить где-нибудь в другом месте? А?
Тишина.
Настоящая. Живая. Моя.
Я закрыла дверь на засов, потом сняла плащ. Аккуратно. Почти благоговейно. Положила его на кровать. Погладила ладонью по шершавой ткани.
— Спокойной ночи, генерал, — прошептала я, глядя на плащ с нежностью. — Спасибо, что ты есть.
Но тут же мысли стало уносить куда-то в сторону романтики. Словно сердце, привыкшее вечно скрывать свои чувства, вдруг встрепенулось и решило в кого-то влюбиться!
Словно голодный пес, сорвавшийся с цепи.
«Красивый. Сильный. Спас. И что? Вальсар тоже был красив и силен. И тоже когда-то "спас" меня... на двадцать лет мучений. Нет уж. Спасибо, генерал. Ты подарил мне жизнь. Но больше — ничего. Я не позволю себе снова поверить дракону».
«Он — дракон. Значит, в нем есть лед. Даже если сейчас он прикрыт подвигом и честью. Рано или поздно он покажет свою драконью сущность. И, быть может, на этот раз я стану столом или тумбочкой!».
Я упала на кровать.
Не раздеваясь. Не умываясь. Просто — упала, словно у меня не осталось сил даже стоять.
И… забылась.
Не сном. Тревожным бредом. Снились когти. Огонь. Смех Лилы. Глаза Вальсара. И я чувствовала вкус винограда на губах. Меня затошнило. Прямо во сне.
Я металась. Всхлипывала. Цеплялась за плащ, как за якорь. Словно это единственное, что удерживало меня от ужаса, паники и отчаяния. Словно он отгонял эти кошмары, решившие еще разочек прокрутить события сегодняшнего вечера.
Когда я проснулась, то обнаружила, что сжимаю его в объятиях. Как ребенок — любимую игрушку.
«Ты… ты для меня сейчас больше, чем все сокровища мира», — подумала я, не открывая глаз. — «Ты — единственное, что не предало».
Утро. Серое. Холодное. Свободное.
Я открыла глаза.
Комната выглядела еще беднее и ужасней, чем ночью. Свет из узкого окна падал на плесень на стене. На дыру в матрасе. На пятно на полу, которое лучше не рассматривать людям с фантазией.
Но…
Я села. Потянулась. Вдохнула.
И снова попыталась осознать тот факт, что я свободна!
По-настоящему. Впервые за двадцать лет.
Никто не придет с приказом.
Никто не заставляет кланяться.
Никто не посадит на мою спину свою любовницу.
Я — сама себе хозяйка и могу делать все, что хочу! Весь мир для меня открыт!
Итак. Первое правило новой жизни. Держаться подальше от драконов и поближе к деньгам.
Я встала с кровати, которая оповестила всех в округе своим протяжным скрипом, что я проснулась. Бережно, почти благоговейно взяла плащ. Провела рукой по складкам.
— Доброе утро, — сказала я ему, словно живому. — Сегодня… мы начинаем новую жизнь. Ты со мной?
Я повесила плащ на кривой гвоздь. Чтобы не мялся. Чтобы был готов, когда понадобится.
Потом — села на край кровати. Закрыла глаза, пытаясь понять, с чего начинать!
Для начала я вытряхнула из корсета все свои богатства и разложила их на столе. Потом разделась до корсета, рубашки и нижней юбки, взяла осколок стекла, который валялся возле рамы. Я-то думала, почему так холодно! А тут окно разбито. Видимо, кто-то камнем решил написать отзыв гостеприимству.
Осколком, замотав его в тряпку, оторванную от нижней юбки, я стала срезать с платья все украшения, складывая их в общую кучу.
«Что я умею?» — вертелось у меня в голове.
В том мире я была никем. Студентка. Будущий офисный планктон. Кофеечек — кулер — совещания — график — пальтишко на руке и туфли в кредит.
— А из реального? — спросила я у своей памяти.
Из реального была подработка в блинной — три месяца, пока не выгнали за «слишком много вопросов». Пока мои красивые сокурсницы записывались в эскорт, я, будучи не самой красивой и популярной девочкой, переворачивала блинчики, пихала в них начинку, поглядывая на часы. “Ваш заказ! Два блина с грибами! Три с беконом! И один с повидлом! Следующий!”.
Но… блины.
Здесь их нет. Совсем. Я спрашивала у слуг. У поваров. Ничего похожего. Только лепешки. Сухие. Безвкусные. Для бедняков.
«Блины…» — я представила, как тесто льется на сковородку. Как шипит. Как пахнет маслом и ванилью. — «Это… это может сработать».
Но…
Для блинной нужно помещение! Это раз. Даже если я куплю себе помещение, то нужен будет патент! Королевский патент, который я смогу получить только во дворце.
Я сжала кулаки.
Во дворец — ни ногой. Меня там знают все. От повара до конюха. Один взгляд — и всё. Конец.
«Нет. Рисковать нельзя», — помотала я головой.
Я встала. Подошла к умывальнику. Плеснула на лицо ледяной водой, чтобы лучше думалось.
«Всё! Не парься! Начни с малого. С самого малого», — произнесла я себе, глядя в треснувшее зеркало. — “Да, господин генерал?”
Я улыбнулась и посмотрела на плащ. Пусть его и нет рядом, но мне казалось, что он незримо поддерживает меня. “О! Плащ, пропитанный мужеством! Передай часть мужества мне! Оно мне сейчас ой как нужно!”.
— Так, надо что-то решать с внешностью! А то меня разве что на коробках конфет не печатали! — произнесла я, как вдруг увидела в волосах блеск золотых шпилек с бриллиантами.
Я вытащила их и бросила в общую кучу.
Светлые волосы рассыпались по моим плечам.
— Без паники. Достаточно просто просто поменять цвет волос и не краситься, — успокоила себя я.
Никто не видел меня без макияжа. Без прически. Без короны. Без этого проклятого «величественного» взгляда.
Я оделась, спрятала волосы и накинула на плечи плащ. Сейчас, когда он согревал меня, мне казалось все не таким страшным. Словно меня переполняла решимость.
Спустившись вниз, я увидела, как трактирщик натирает кружки со скучающим видом. Посетителей не было. Даже пьянчужки в углу я не заметила.
— Сегодня никого нет? — спросила я, втайне радуясь.
— Так это… траур объявили! — пожал плечами трактирщик. — Никому не наливаем. Принцесса погибла!
— Да вы что?! — удивилась я, чувствуя, как внутри все вздрогнуло. — Правда, что ли?
— Да, — вздохнул трактирщик. — Во дворце такой пожар был! И если бы генерал Моравиа не привел войско, то жертв было бы больше! А так много погибших…
— Неужели, — произнесла я, качая головой. — А принц? А король?
— О, слава богам, принц и король живы. Они же драконы! Из королевской семьи никто, кроме принцессы, не погиб! Говорят, принц сам вытащил из огня свою фаворитку! Выломал крышу и взлетел!
«Вот, блин горелый!» — с досадой подумала я, видя, что трактирщику хочется с кем-то пообщаться.
— А где тут магазины? — спросила я. — Мне нужно кое-что купить…
— Да тут, за углом! — махнул он тряпкой в сторону двери. — Вот смотрю я на вас, а вы мне кого-то напоминаете!
Я вздрогнула. Неужели принцессу?
— И кого же? — спросила я сдавленным голосом.
— Служанку, что тут работала у меня два месяца назад! — заметил он. — Только волосы были темные. Ее звали Дора Шелти. Смазливая такая девчонка! Куда делась — не знаю. Говорят, что ее увез какой-то проходимец. Сманил обещаниями и кокнул по дороге. Но это все слухи! Но вы прямо один в один! Только не обижайтесь, что я вас сравниваю… Вы явно благородная дама.
— Нет, все в порядке, — улыбнулась я, понимая, что теперь меня зовут Дора Шелти. И в моей трудовой книжке, придуманной на ходу, появилось место работы!
Так, если что, я — Дора Шелти. Служанка. Работала в трактире «Старый Медведь». Отлично!
Я вышла и направилась за угол, видя там магазин зелий, а неподалеку магазин хозяйственных принадлежностей. Чуть дальше затесался магазин старой одежды.
— Здравствуйте, — улыбнулась я, видя, как звон колокольчика разбудил аптекаря, уснувшего с утренним выпуском газет. — Мне нужна краска для волос.
— Одну минутку, — заметил аптекарь, пряча газету. — Вот вам каталог!
Мне на стойку положили замусоленную книжку, как в парикмахерской. В ней я видела образцы волос и названия красок. «Поцелуй под луной», «Томный соблазн», «Вечернее обольщение», «Лунный цветок».
— Ну вот эту, — ткнула пальцем я в темно-каштановый, почти черный цвет, который назывался «Сладкий каштан».
— Одну минутку. Сейчас сделаю, — произнес аптекарь, доставая тетрадку с рецептами. Он что-то колдовал, пока я смотрела на газету, на главной полосе которой красовалась моя фотография с траурной лентой. Ой, а сколько соболезнований! И такими проникновенными слова мужа о том, что он потерял самое дорогое, что у него есть!
Вся королевская семья рассыпалась в соболезнованиях, описывая меня как самую замечательную на свете. Также последней строчкой они выражали соболезнования всем родственникам погибших. Также было сказано, что если бы не генерал Моравиа, то жертв было бы намного больше.
И имя генерала приятно согрело сердце.
Но я тут же помотала головой.
Он может быть хоть трижды спасителем мира!
Хоть самым чудесным человеком на свете!
Но он — дракон!
А у драконов нет ни стыда, ни совести, ни жалости, ни любви.
Драконы — не лебеди. И верность им чужда.
Так что можно восхищаться им сколько влезет, но мужа-дракона я и врагу не пожелаю. Хватит! Натерпелась! Сыта по горло!
— Вот ваша краска! — протянули мне флакон. — Можете выпить, и цвет волос изменится. Если нужно будет поменять или вернуть свой настоящий — купите вот этот нейтрализатор.
— Спасибо, — кивнула я. — Давайте и нейтрализатор. На всякий случай!
В магазине подержанной одежды я купила почти новое зеленое платье, которое выглядело как приличная бедность. Продавец очень нахваливал его, обещая, что в нем я буду отбиваться от мужчин лопатой.
Я собрала покупки и поспешила в трактир, решив покраситься немедленно.
Дойдя до комнаты, я разделась, повесила плащ, чтобы не испачкать, подошла к зеркалу и… выпила зелье, по вкусу напоминающее плесневелый хлеб.
Я увидела, как волосы стали менять цвет.
— Твою мать! — прошептала я, глядя на свое отражение в треснувшем зеркале. — Это… это что за адский кошмар?!
Волосы не стали «сладким каштаном». Они стали… зелеными. Не изумрудными. Не малахитовыми. А именно цвета гнилой травы после дождя. Цвета плесени на старом сыре.
— «Сладкий каштан»?! — завопила я, вспоминая каталог. — Это же ... цвет дерева! Листьев! Кто вообще придумал такие названия?!
Я схватила флакон с нейтрализатором, который купила на всякий случай. Пустой. Совершенно пустой. Я даже потрясла его у уха — ни капли. Проклятый аптекарь продал мне пустышку!
Я бросилась к умывальнику, ледяная вода хлестнула по лицу, но волосы оставались ярко-зелеными, как будто их только что окунули в котел с ведьминским зельем.
— Нет-нет-нет! — Я метнулась по комнате, как загнанная крыса. — Надо что-то делать! Надо срочно! Я же не могу так выйти на улицу!
Я схватила полотенце, пытаясь вытереть краску, как будто это грязь. Бесполезно. Зелень только ярче заблестела.
— Ладно, — выдохнула я, тяжело опустившись на кровать.
Я посмотрела в зеркало. На эту… зеленоголовую фурию. На ее испуганные глаза. На ее дрожащие губы.
И тут… внутри что-то щелкнуло.
«А ведь… это же идеально», — пронеслось в голове.
Кто будет искать бывшую принцессу Эльдиану с золотыми волосами и холодным взглядом? Никто. А кто будет искать… зеленоволосую чокнутую бабу? Тоже никто. Потому что это настолько нелепо, настолько абсурдно, что даже Вальсар, с его драконьей логикой, не додумается.
Это не ошибка. Это… камуфляж. Самый гениальный камуфляж в истории человечества. Лучше, чем грим, лучше, чем парик. Это — моя новая личность.
Я встала. Подошла к зеркалу. Поправила зеленую прядь. Улыбнулась. Широко. Безумно.
— Ну что, Эльдиана? — сказала я своему отражению. — Прощай. Ты была… скучной, правильной, унылой, как все принцессы. А ты… — Я повернулась к зеленоволосой незнакомке, — ты — Дора Шелти. Самая дерзкая, самая безумная, самая незабываемая торговка блинами в этом королевстве. И пусть весь мир знает, если увидишь женщину с волосами цвета лягушачьей икры — беги к ней. Потому что у нее самые вкусные блины.
Я быстро переоделась в зеленое платье. Оно идеально сочеталось с волосами. Как будто создано для этого.
— Ну что, Дора? — спросила я себя, надевая плащ Моравиа. — Готова удивлять мир?
Я еще раз критично посмотрела на себя.
Никто.
Просто женщина. Без имени. Без прошлого. Без будущего.
И… это было прекрасно.
Я легла на кровать. Смотрела в потолок.
«Теперь… теперь надо думать. О блинах. О том, как выжить… и не скатиться на дно!».
А плащ Моравиа висел на гвозде. И казалось — он кивал мне. Как будто говорил:
«Иди вперед. Я с тобой. У тебя все получится!».
Желудок заурчал, а я решила спуститься вниз и поесть.
На удивление, в трактире были посетители, несмотря на траур. Видимо, трактирщик решил не упускать своей выгоды, надеясь, что сюда стража не забредает.
Трактирщик привалился к стойке и разговаривал с каким-то стариком, а я подошла, слушая сплетни.
— Говорят, что причиной пожара стал камин! Его давно не чистили! - негромко произнес трактирщик. - Ну это сплетни! Я вам! По секрету!
— Да, камины — это зло! - усмехнулся грустный старик, опустошая кружку. - И опять всех спас генерал!
— Генерал Моравиа — это да! - вздохнул трактирщик. - Я слышал, что своим солдатам жалованье вовремя платит… И не обделяет. Никогда. И хоть он - герцог, но будет с ними и возле костра сидеть. Есть за что его уважать!
И тут меня кольнуло. Я смотрела на свежую газету, где все дружно скорбят обо мне, а потом… Ну честно, словно сам дьявол нашептывал мне идею мести.
— Ой, а у меня родственница работает во дворце, - начала я, видя, с каким интересом все уставились на меня. - Она лично знала горничную принцессы. Так вот…
Я облизала губы перед тем, как сказать то, что мигом разлетится по всей столице.
— Принцесса была беременной! — выпалила я, и в голове мгновенно вспыхнул образ: представляю его лицо... Когда слуга вбежал с этим слухом. Когда он понял, что та, кого он топтал, была носительницей его крови. Его будущего. Его надежды на отцовское одобрение...
Я почти физически почувствовала, как внутри дворца все замерло. Как Вальсар, возможно, пил вино, празднуя победу надо мной, и вдруг...
Представляю, как с него слетела маска всесильного принца. Как глаза стали круглыми от ужаса. Как руки задрожали... Не от гнева. От осознания. Осознания, что он — не палач, а дурак. Что его жестокость была не силой, а слабостью. Что он убил то, за что, возможно, когда-то мечтал...
— Да вы что? — опешил трактирщик, округлив глаза. Его рот был открыт, как у рыбы на суше.
— Ага, — грустно вздохнула я, наслаждаясь каждым его вдохом, каждым его движением. Это была моя симфония. — Но об этом никто не знал. Она боялась кому-то говорить… Только горничной сказала. Она как раз хотела объявить принцу долгожданную новость… Но не успела…
Он сейчас сидит в темноте, Вальсар. И видит меня. Видит, как я стою на коленях. Видит, как Лила садится. Видит, как его нога давит мне на затылок... И каждый раз, когда он это видит, он слышит шепот: «Ты убил его. Ты убил своего сына. Ты убил свою дочь. Ты убил... себя».
Я улыбнулась трактирщику. Самой невинной, самой искренней улыбкой.
— Бедняжка, — всхлипнула я, глядя на свой портрет в газете. — Такая молодая... Такая... надеявшаяся.
Пусть сходит с ума. Пусть пьет. Пусть молится. Это его крест. Его живой трон — теперь его собственная совесть. И пусть он на ней сидит. Вечно.
— Не может быть! Тогда это вдвойне трагедия! — выдохнул трактирщик, уже представляя, как этот слух разлетится по городу.
— Ну что мы все о принцессе и о принцессе, — заметил дед, грустно глядя на дно кружки. — Ты мне лучше скажи, Альфред, где найти покупателей на мой старый фургон? Он еще в хорошем состоянии! На ходу! Две лошадки в придачу!
— Фургон? — спросила я, глядя на старика. — А что за фургон?
— Да я зелья когда-то продавал. Нелегально. — Он хихикнул, как заговорщик. — Там надо каждое зелье у магов регистрировать, получать на него патент! Это таких денег стоит! Я столько не заработаю! А оно мне надо? Бюрократия, будь она неладна! Я жил по принципу: «Если лечит — значит, можно!». А теперь вот хочу дом. Остепениться!
— Ну да! Знаю я твои зелья! — фыркнул трактирщик. — Одна липа! Ничего не работает.
Дед обиделся.
— А сейчас хотите дом купить? — переспросила я, глядя на его потрепанный камзол.
— Видят боги, старые кости уже плохо переносят дорогу! — вздохнул он, потирая спину. — Торговцам он не нужен! Богатым — точно! Они вон лавок себе понаоткрывали, как грибы после дождя! А у бедных денег нет! Я им говорю: «Фургон — вещь полезная! В нем жить можно! Считай, дом на колесах! И лавка внутри! Где хочу, там и продаю!». Я с ним, считай, полмира объездил! От Белых Песков до Змеиных Гор. И знаешь, что я понял?
— Что? — заинтересовалась я.
— Что люди везде одинаковые. — Он посмотрел на меня с неожиданной серьезностью. — Где бы ты ни остановилась — найдутся те, кто захочет купить, те, кто захочет украсть, и те, кто просто посмотрит и скажет: «Фу, какая дрянь!». Главное — не слушать последних. И не бояться первых. А со вторыми... ну, тут уж как повезет. У меня однажды чуть не сожгли фургон. За «любовное зелье», что не подействовало. Мужик решил, что жена ему изменяет... А не то, что он просто... не очень. — Дед многозначительно подмигнул.
Так, а вот это уже интересно! В случае чего я ловко свернулась и всё! Ищи — свищи! Для блинной фургон может и подойти!
Я представила, как он стоит на площади, как я продаю блинчики…
— И сколько вы за него хотите? — спросила я, глядя на старика.
— Тыщу лорноров! — произнес он, выпячивая грудь, как генерал на параде.
— Ого! — прыснул трактирщик. — Теперь я понимаю, почему его у тебя никто не покупает! Это же такие деньжищи!
— А можно посмотреть? — спросила я, глядя на старика. — Я подумываю его купить.
Старик сполз со стула и повел меня на задний двор, где паслись две лошадки. Фургон был старым, краска с него слезала, но выглядел он довольно большим.
— Сюда, — позвал меня хозяин, открывая магический замок на двери. — У меня тут беспорядок, так что не обращайте внимания. Это не беспорядок, это... творческий хаос! Архив моей славы!
Внутри было тесновато, грязновато и пахло травами. Несколько пучков сушились над кроватью.
— Вот тут магический символ! — произнес старик, а я увидела, как по одному движению на стене стало появляться окно и прилавок. — Он открывает лавку. Работает безотказно. Десять лет как часы. Ну, почти. Иногда, если сильно злиться, он открывается в другую сторону. Но это мелочи.
— Тут удобства! — Он толкнул маленькую дверцу, где душ и туалет представляли собой единый антисанитарный ансамбль. — Вода не всегда горячая. Но зато всегда... влажная! — Он хохотнул. — Тут кровать, столик, шкаф… Вот горелка… Две штуки… Чтобы зелья кипятить! За кроватью — старая вывеска. Если нужна, то пусть будет. Я ее обычно достаю, когда колесо в грязи застревает! Удобно, знаете ли… Как рычаг! Воду нужно набирать! Вон там ведро висит! Запасы небольшие, но помыться хватает!
Ну, если здесь прибраться, покрасить его, привести в порядок, то вполне можно сделать блинную! А что? Встала на площади и давай жарить свой фастфуд!
— Беру! — кивнула я, доставая роскошный браслет. Он сверкнул в луче света, пробившемся сквозь дыру в крыше.
— Где взяла? — спросил старик, прищурившись. Его глаза, казалось, вдруг стали острее.
— Где взяла, там больше нет, — улыбнулась я, вспоминая наглость.
— Ворованное, что ли? — спросил он, но в его голосе не было осуждения, а скорее... любопытство. — Или... выигранное?
— А вам какая разница? — улыбнулась я, мысленно представляя, как фургон заиграет новыми красками. — Главное — он настоящий. И он стоит тысячи лорноров, да?
— О, настоящий, как моя печень после тридцати лет экспериментов с зельями и отварами! — Он взял браслет, повертел в руках, даже подышал на камни. — Красивый... Семейная реликвия?
— Семейная, — кивнула я, не моргнув глазом. — Но семья... переехала. Надолго. И не оставила адреса.
Дед посмотрел на меня. Долго. Прямо в глаза. Потом медленно кивнул.
— Ага. “Переехала”. Понятно. — Он спрятал браслет в карман. — Знаешь, девочка, я за свою жизнь повидал всякого. Людей, которые бежали от мужей. От долгов. От самих себя. И знаешь, что я им всегда говорил?
— Что? — прошептала я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
— “Колеса крутятся, пока крутится жизнь. А жизнь... она всегда найдет, где остановиться”. — Он усмехнулся. — Так что... удачи тебе с этим... домом на колесах. И с лошадьми. Они упрямые, но верные. Как старые друзья. Или как старые враги — зависит от того, с какой стороны садиться.
Мы ударили по рукам. Его ладонь была шершавая, как кора дерева.
— Вот ключ от фургона, — произнес он, снимая с шеи потертый медальон на шнурке. — Не потеряй. Он один! Поздравляю! Теперь он — твой! На нем магия. Внутри ты в безопасности. Главное, успей воспользоваться магией... и не потеряй ключ. — Он многозначительно постучал пальцем по виску. — Особенно если за тобой... придут.
Мой! Неужели? Теперь надо в лавку, чтобы купить краску, тряпки и все нужное для уборки.
Надо бы его облагородить, покрасить, купить муки, яиц, молока и сковородки! Две штуки! Чтобы быстрее было!
📜 Основа для всех блинов (рецепт Доры)
«Тонкие, с дырочками, как в детстве»
На 8–10 блинов:
Мука — 250 гМолоко — 500 млЯйца — 2 штСахар — 1 ст. л. для сладеньких (или соль — ½ ч. л. для солененьких)Растительное масло — 2 ст. л.Совет:
«Дай тесту отдохнуть. Как и себе. Без отдыха — ни тебе блинов, ни тебе жизни».
Как готовить:
Представьте лицо генерала, когда он пробует блинчикВзбейте яйца с молоком.Взбивай так, словно это лицо любовницы твоего мужа!Постепенно добавьте муку, размешивая до гладкости (без комочков!).Добавьте сахар/соль и масло.Дайте тесту отдохнуть 15–20 минут.И руке тоже! А то я что-то переусердствовала, как представила лицо Лилы! Жарьте на хорошо разогретой сковороде с тонким слоем масла.Не обращайте внимание на крики голодных! Потерпят! И смотрите, чтобы из тарелки не таскали!Ну что ж, Дора. Поздравляю. Ты — счастливая обладательница фургона. Старого, вонючего, покрытого слоями пыли фургона, напоминающего бомжатник на колесах. И двух лошадей. Которые смотрят на тебя с таким выражением, будто ты им должна и обязана.
Стоило мне подойти к ним, как лошади возмутились. Мол, дамочка, отойдите.
Я бросилась в трактир и купила кусочки сахара. Дед к тому времени исчез, забрав из фургона какой-то саквояж.
— Ну, девочки, — сказала я, подходя к лошадкам с сахаром. — Мы теперь одна команда. Вы — мои четвероногие двигатели успеха. Я — ваша двухногая королева блинов. Договорились?
Лошадь с белой звездочкой на лбу, я тут же окрестила ее «Герцогиней», фыркнула и отвернулась. Вторая, пегая, «Баронесса», вообще попыталась меня лизнуть. В ухо. С явным намерением слизать остатки моей нервной системы.
— Окей, лизать не надо, — отпрыгнула я. — Сахар — это взятка. За то, чтобы вы не убили меня по дороге.
А то я опытная! Я смотрела фильмы про ковбоев и их тарантасы. Там такие погони были! Я вспомнила, как в прошлой жизни смотрела сериалы про ковбоев. «Но! Но! Но!» — кричали они, дергая поводья. Я уселась в кабинку для кучера и повторила.
— Но! Но! Но! — заорала я, как сумасшедшая.
Лошади переглянулись. Видимо, решили, что я — опасная для общества. «Герцогиня» дернула головой, мол, дорогая подруга, ты номер неотложки помнишь? «Баронесса» повернулась к подруге и что-то зафыркала.
— Ладно, — вздохнула я, ерзая на потертом сидении. — План «Б». Я вас умоляю. Ради всего святого, ради моих нервов, ради будущих блинов — поехали просто туда, куда вам хочется. Главное — двигаться. Хоть куда-нибудь!
Я уселась на обшарпанный диванчик. Взяла в руки поводья. Они были скользкие, холодные. И на них было что-то липкое, словно слюна! Прекрасно!
— Ну, поехали, красавицы! — сказала я, стараясь звучать уверенно, хотя внутри все дрожало. — Куда хотите — туда и поехали! Свобода!
Я легонько дернула поводья. Ничего. Лошади стояли, как памятники себе любимым.
— Эээ… вперед? — спросила я у них. — Пожалуйста?
«Герцогиня» медленно повернула голову и посмотрела на меня одним глазом. Взгляд был полон снисходительного презрения. «Баронесса» чихнула мне в ответ.
Я вспомнила, что где-то видела, как кучеры щелкают языком. Попробовала.
— Цок-цок! Цок-цок-цок!
Лошади дернулись. Ура! Они пошли!.. Прямо в куст. Точнее, в кусты. Фургон с хрустом въехал в заросли колючего терновника.
— Нет! Нет-нет-нет! — завопила я, дергая поводья в другую сторону. — Не туда! Туда нельзя! Там шипы!
Чудом вырвавшись из объятий терновника, мы выехали на площадь. Лошади, видимо, решили устроить экскурсию. Они пошли кругами. Медленно. Величественно. Как будто демонстрируя новую достопримечательность — «Сумасшедшая женщина в фургоне! Только сегодня и только у нас!».
Люди останавливались. Тыкали пальцами. Смеялись. Кто-то даже начал делать ставки, сколько кругов я сделаю, прежде чем рухну в обморок. По мне было сразу видно, что я опытный водитель.
«Ну и ладно, — подумала я, чувствуя, как краснею до корней зеленых волос. — Хотите ехать кругами — поехали! Может, вы столицу не видели? Вам тоже посмотреть охота! Я ваш гид! Смотрите, граждане! Справа от вас — памятник королю, который, кстати, не знал, что у него мог быть внук! Слева — трактир, где меня чуть не раскусили! А впереди... Ой, впереди вообще ничего нет, мы же по кругу едем!»
Наконец, после седьмого круга, лошади, видимо, налюбовались архитектурой и решили, что пора и честь знать.
— Стоять!!! Пру! Стоп! — закричала я, натягивая поводья, едва завидев хозяйственную лавку.
Лошади встали. Я едва не расцеловала их. Правда, в последний момент вспомнила про слюни и ограничилась благодарным похлопыванием по шее.
В лавке я скупила всё, что нашла: ведра, щетки, тряпки, мыло, которое пахло так, будто его варили в котле ведьмы, и краску. Краску я выбрала ярко-желтую. Потом решила взять красную и оранжевую. Надо же привлекать внимание!
— Скажите, — спросила я у продавца, таща свои покупки к выходу, — а где тут ближайшая речка? Чтобы помыть этот... эээ... передвижной дом?
Продавец, пожилой мужичок с бородой, как у Деда Мороза, посмотрел на меня с сочувствием.
— Речка? За городом, девочка. На север. Там, за холмами. Чистая, глубокая. Только смотри, не утони там со своим... эээ... фургоном.
— За городом? — переспросила я, чувствуя, как у меня внутри всё похолодело. — Вы серьезно?
Я вышла на улицу. Посмотрела на «Герцогиню» и «Баронессу». Они жевали поводья, совершенно не ведая, что их ждет.
— Девочки, — сказала я, грузя ведра и краску в фургон. — У нас планы изменились. Едем за город. На речку. Мыть фургон. Вы меня поняли? За. Город.
Лошади смотрели на меня с немым вопросом: «А что такое "город"?»
Я вздохнула. Глубоко. Очень глубоко. Это так не работает!
— Ладно. Поехали. Опять. Куда глаза глядят. Главное — в сторону от терновника. И... в сторону от людей. Пожалуйста.
Я села. Взяла поводья. Закрыла глаза.
— Цок-цок, — сказала я почти шепотом.
И... мы поехали. Не кругами. Прямо. К воротам. К свободе. К приключениям. К речке, о которой я ничего не знаю.
— Эй! Раскорячилась со своим фургоном! — послышался недовольный голос.
— Не дракон, проедешь! — ответила я, чувствуя, как вливаюсь в злобное сообщество водителей.
«Ну что, Дора, — подумала я, чувствуя, как сердце колотится. Я старалась называть себя «Дорой», чтобы побыстрее привыкнуть к новому имени! — Ты хотела новую жизнь? Поздравляю. Ты ее получила. С лошадьми, которые умнее тебя, и фургоном, который пахнет старыми травами и надеждой. Вперед, к блинам!»
И мы поехали. В неизвестность. Потому что иногда лучший план — это вообще никакого плана. Особенно когда ты не умеешь управлять лошадьми.
Вырваться из города оказалось проще, чем я думала. Видимо, «Герцогиня» и «Баронесса» тоже мечтали о приключениях. Или просто решили, что терновник в городе им уже надоел и пора поискать что-то поинтереснее — например, лес и речку.
Как только мы миновали последние домишки и выехали на проселочную дорогу, лошади словно почувствовали свободу. Они перестали ходить кругами и пошли ровно. Прямо. С достоинством. Как будто всю жизнь только этим и занимались.
— Ну наконец-то! — выдохнула я, вытирая пот со лба. — Вы решили, что я не такая уж и плохая хозяйка? Или просто поняли, что если будете меня слушаться, я куплю вам больше сахара?
Они не ответили. Просто шли, пофыркивая и перебрасываясь между собой какими-то конскими сплетнями.
— Эй! А ничего, что я тут? А? — усмехнулась я.
Дорога петляла между холмами, и через час я увидела то, что искала — тонкую синюю ленточку воды, сверкающую между деревьев. Речка! Настоящая, живая, с шумом и брызгами!
— Стоп! Стоп, девочки! — закричала я, дергая поводья. На удивление, они остановились. Сразу. Без драмы. Может, они тоже хотели пить?
Я спрыгнула с козел и чуть не свернула себе шею, потому что забыла, что земля — это не мягкий диван, и повела лошадей к берегу.
Нашла уютную полянку, окруженную березками, и привязала лошадей к дереву. На березе уже были золотые листики, а я не могла налюбоваться, словно выбралась из клетки. Я жадно впитывала все, что видела.
— Пейте, красавицы! Наслаждайтесь! — сказала я, наливая им воды из речки в ведро. — А я… я сейчас буду делать то, что любят все нормальные люди — уборку!
Я открыла дверь фургона. И чуть не упала в обморок.
Это на первый взгляд там был беспорядок. Сейчас, когда я присмотрелась, я поняла, что это апокалипсис.
Старик не соврал — он торговал зельями. Но он умолчал, что торговал всеми зельями. И, судя по всему, ни разу за последние десять лет не выкидывал ничего. И не считал нужным прибираться!
Под кроватью — горы пустых пузырьков. На столе — засохшие кляксы, похожие на инопланетные организмы. В шкафу — пучки трав, которые, кажется, уже начали шевелиться самостоятельно. На полу — слой грязи и пыли, который можно было резать ножом и подавать к обеду как самостоятельное блюдо.
— О, боги… — прошептала я, чувствуя, как у меня опускаются руки. — Что я наделала? Зачем я купила этот… этот музей ужасов?
Но отступать было некуда. Я — Дора Шелти, будущая королева блинов! И я не сдамся перед грязью!
Я сняла платье, повесила его на ветку, оставаясь в исподнем, потом взяла ведро и начала выгребать.
Первый рейс — пустые бутылки. Второй — старые газеты. Третий — какие-то тряпки, которые, я уверена, когда-то были носками. Четвертый — горшок с дохлым цветком. Пятый — куча пыли, которую я смела метлой и отскребала шпателем.
Я таскала. Таскала, как навозный жук. Медленно. Упорно. Складывала все на полянку, создавая настоящую свалку. Мои руки стали черными. Спина — деревянной. А лицо — похожим на маску усталости.

— Ну и ладно, — бормотала я, вытирая пот тыльной стороной ладони. — Зато потом будет чисто! Чисто, как слеза дракона! Хотя… драконы, наверное, не плачут. Они просто сжигают всех, кто их расстроил.
Потом я подошла к шкафу с зельями. Там стояли десятки пузырьков. Разного цвета. Разной формы. С разными этикетками: «От головной боли», «Для роста волос», «Любовное зелье (действует 3 часа)», «От поноса», «Для мужской силы», «От сглаза», «От сглаза (усиленное)», «От сглаза (экстра-усиленное, с гарантией)».
— М-да, — сказала я, рассматривая их. — Наверное, стоило бы все это выбросить. Но… мало ли? Зелья сейчас дорогие. Вдруг пригодится? Вдруг я сама заболею? Или… вдруг кто-то из клиентов захочет не только блин, но и любовное зелье? Бизнес есть бизнес!
Я аккуратно сняла полки, протерла их тряпкой и поставила обратно. Зелья решила оставить. Пусть стоят. Как элемент декора. И как запасной план на случай, если с блинами что-то пойдет не так.
Потом началась самая тяжелая часть — оттирание присохшей грязи. Я намочила тряпку в речке, добавила чудо-мыла, которое пахло, как смесь лаванды и уксуса, и начала тереть.
Терла стол. Терла стены. Терла пол. Терла дверцу шкафа, на которой была какая-то странная, липкая субстанция, похожая на засохший мед… или что-то похуже.
— Ну что, Дора, — говорила я себе, — ты же хотела перемен? Вот они! Перемены в виде мозолей на руках и комков грязи в носу!
Лошади, тем временем, мирно щипали травку на берегу. Иногда поднимали головы, смотрели на меня, как на сумасшедшую, и снова возвращались к своему важному делу — жеванию.
Я уже знатно «затутухалась», но останавливаться на полпути не собиралась!
Наконец я добралась до кровати. Точнее, до матраса. Он был… отвратителен. Пружинил в самых странных местах. Пах плесенью и отчаянием. И, судя по пятнам, на нем происходили вещи, о которых лучше не думать.
— Все. Хватит, — сказала я, хватая его за угол. — Ты отслужил. Пора на пенсию. В вечный отпуск. В мир иной.
Я с трудом вытащила его из фургона. Он был тяжелый, как труп дракона. Я волокла его по траве, оставляя за собой борозду. Дотащила до края полянки и с грохотом выбросила в кусты, устроив поминки по старому матрасу.
— Прощай, старина, — сказала я, отряхивая руки. Нужно было сказать что-то проникновенное. — Ты был как мой муж. Тебе было все равно, кто спал на тебе!
Я вернулась в фургон. И замерла.
Там… было пространство. Настоящее, живое, чистое пространство. Солнечный свет, проникающий через окошечко, играл на чистых старых досках пола. Воздух пах свежестью и… надеждой. Моей надеждой.
Я встала посреди фургона. Раскинула руки.
— Это… это мой дом, — прошептала я. — Мой настоящий дом. Без принцев. Без тронов. Без унижений. Только я. Мои руки. И моя мечта.
Я улыбнулась. Широко. Искренне. Впервые за очень, очень долгое время.
— Ладно, девочки! — крикнула я лошадям. — Отдыхайте! А я… я сейчас прилягу на чистый пол и помечтаю о блинах! О золотистых, румяных, с дырочками блинах!
И я легла. На чистый, твердый пол. Закрыла глаза. И улыбалась. Потому что знала — самое сложное позади. Теперь начинается самое интересное. Покраска фургона!
Ну что ж, Дора. Ты выгребла мусор, как навозный жук на чемпионате мира. Ты отмыла фургон до блеска (ну, почти до блеска — некоторые пятна, похоже, решили остаться с нами навсегда, как непрошеные родственники). Ты выкинула матрас, от которого пахло прошлым веком и чужими слезами. И теперь… теперь настал великий час.
Час Краски. Я его так ждала!
Я поставила ведро с «Солнечным желтым» посреди полянки, как священный Грааль. Взяла кисть. Посмотрела на фургон. Он смотрел на меня. Мы оба понимали: сейчас начнется что-то грандиозное. Или катастрофическое. В зависимости от моего умения держать кисть.
— Ну что, красавчик, — сказала я фургону, похлопывая его по облезлой дверце. — Готов к преображению? Скоро ты будешь не фургоном старого зельевара, а… шедевром! Шедевром, от которого люди будут плакать от восторга.
Я макнула кисть в краску. Она была густая, яркая и пахла… чем-то неприятным.
Первый мазок — на дверь. Получилось… как у ребенка, который впервые взял кисть. Криво. Клякса. Зато ярко!
— Арт-хаус! — объявила я лошадям, которые с интересом наблюдали за моим творчеством. — Это называется «Экспрессионизм блинной королевы»! Не понимаете? Ну, вы же лошади. Вам простительно.
Я красила. Красила стенки. Красила раму окна. Красила даже колеса, потому что почему бы и нет? Пусть весь мир знает: здесь едет желтая угроза!
Краска капала мне на ноги. На руки. На нос. Я выглядела как ходячий абстрактный экспонат.
— Герцогиня, подай мне ведро! — скомандовала я лошади, протягивая руку. Она фыркнула и пошла жевать траву. Неблагодарная.
Красить внутри было еще веселее. Я залезла в фургон, как в гробницу фараона, и начала творить. Потолок — желтый. Стены — желтый. Даже шкаф с зельями — желтый. Теперь они выглядели не как аптека ведьмы, а как коллекция волшебных пузырьков в очень жизнерадостном интерьере.
— Вот так, — сказала я, отступая на шаг и любуясь своим творением. — Теперь здесь не пахнет плесенью, а пахнет… успехом! И краской. В основном краской. Потом я стала красить оранжевым и красным. Все вдруг стало таким приятным, что я сама улыбнулась. Кто бы мог подумать, что бывшая принцесса красит свой фургон!
Но потом я вспомнила одну маленькую деталь.
Краска долго сохнет.
Я вышла наружу. Посмотрела на солнце. Оно светило ласково, но явно не торопилось помогать мне.
— Ну что, солнышко, — сказала я ему. — Давай, пожарь немного сильнее! У меня тут блинная, открытие планируется! А ты тут как черепаха на спа-курорте!
Солнце, естественно, не отреагировало. Оно вообще не любит, когда с ним разговаривают.
Я вздохнула. Решила не сдаваться. Если краска сохнет медленно, значит, у меня есть время для планирования!
Я села на траву, взяла обгоревший уголок газеты и кусочек угля, который валялся под печкой, и начала писать список.
Список покупок для будущей королевы блинов:
Мука. Много муки. Очень много. Чтобы хватило на первые сто клиентов. Или на меня, если клиентов не будет.Яйца. Куча яиц. Чтоб тесто было пышным, как моя надежда.Молоко. Жирное. Самое жирное. Чтоб блины были нежными, как… ну, как что-то очень нежное. Я пока не придумала сравнение.Масло. Для жарки. И для себя — чтобы мазать руки, которые сейчас похожи на сморщенные и сухие лапы инопланетного существа.Сковородки. Две. Большие. Чтоб жарить быстро. Чтоб очередь не растянулась до соседнего королевства.Лопатка. Чтоб переворачивать блины. Чтоб не обжечь пальцы. Кружки. Для чая, кофе, какао. Потому что блин без горячего напитка — как принц без короны. Бессмысленно.Сахар. Много сахара. И ваниль. Чтоб пахло домом. И детством. И счастьем.Начинки! Варенье. Мед. Сгущенка. Творог. Грибы. Мясо. Сыр. Всё! Всё, что можно засунуть в блин!Крышка для горелки. Чтоб не обжечься, когда буду готовить.Бумага, чтобы заворачивать блин! Подушки, одеяла, матрас и полотенца. Аптечка. От ожогов, порезов и нервных срывов. Особенно от нервных срывов.Новое платье. Это зеленое случайно превратилось в арт-объект «Женщина, которая боролась с краской и проиграла».Название для блинной! (СРОЧНО!)— Вот оно, — прошептала я. — Самое важное. Без названия — никакой блинной. Это как корабль без имени — в море не выйдет.
Я встала, вышла из фургона. Посмотрела на него. Он стоял весь желтый, мокрый, счастливый. Солнце играло на его свежей краске.
И тут я вспомнила про старую вывеску. Ту самую, которую дед использовал, когда фургон застревал в грязи.
Я полезла за кровать. Достала ее. Она была деревянная, потрепанная, с выцветшими буквами: «Зелья от всех бед!».
— Ну что, старушка, — сказала я вывеске. — Ты послужила верой и правдой. Но теперь у тебя новая миссия!
Я положила ее на траву, как холст для великого полотна. Взяла тот же кусочек угля.
— Итак, — сказала я, обращаясь к лошадям, солнцу, речке и деревьям. — Придумываем название!
Я начала писать варианты:
«Блинная Доры» — скучно. Как «Лавка Ивана». Никакой изюминки.
«Желтый Блин» — уныло, невкусно.
«Солнечный Круг» — красиво, но похоже на название культа. Зловещего. С ритуалами и жертвоприношениями тех, кому блины не понравились. Аве, блин! Аве!
«Фургон Счастья» — слишком пафосно. И неправда. Пока что это фургон стресса и нервов.
«Блинбург» — звучит, как город в стране великанов.
«Дырка в Тесте» — ха! Прикольно! Но клиенты могут подумать, что у меня блины дырявые. Хотя… они и должны быть дырявыми!
«Горячо и Кругло» — звучит как название борделя. Точно не подойдет.
«Блин на колесах» — звучит так, словно СТО.
Я стерла все варианты углем. Ничего не подходит!
Я легла на траву рядом с вывеской, уставившись в небо.
— Ну что, Дора, — сказала я себе. — Ты же умная. Ты же креативная. Ты же… только что покрасила фургон в самый безумный желтый цвет в истории! Придумай что-нибудь!
И тут… меня осенило.
Я вскочила. Схватила вывеску. Начала писать.
Буквы получились кривыми, неровными, но… идеальными.
Я отошла на шаг. Посмотрела.
На вывеске теперь красовалось:
“Королевские блины”.
Пафосно, красиво, актуально!
— Пусть Вальсар узнает! — сказала я, обращаясь к ветру. — Пусть узнает, что его «живой трон» теперь печет блины! И они — вкуснее, чем его корона!
Хотя нет. Беру свои слова обратно! Лучше бы он не знал, что я жива!
Я поставила вывеску рядом с фургоном. Желтый фургон. Желтая вывеска. Зеленые волосы. И я — счастливая, уставшая, но победившая.
— Ну что, девочки, — сказала я лошадям. — Завтра… завтра мы едем в город. И начинаем новую жизнь. С блинами. Я обязательно вас угощу! Не переживайте! В первую очередь!
Краска все еще сохла. Но мне было все равно. Потому что самое главное — уже готово. Готово внутри. Готово в моем сердце.
Теперь я — Дора Шелти. Владелица «Королевских Блинов». И пусть весь мир попробует меня остановить!
Ну что ж, Дора. Ты — гений. Ты — стратег. Ты — художник по фургонам и генерал по уборке. Ты — женщина, которая пережила «живой трон» и не сломалась.
И вот ты уже здесь. На главной площади столицы.
С желтым фургоном, который светится, как маяк надежды (или как предупреждение о психической нестабильности — зависит от точки зрения).
Я открыла прилавок с магическим жестом, как настоящая волшебница. Только вместо заклинаний — сковородка. Вместо маны — тесто. Я разожгла горелку. Налила тесто. Оно зашипело, как довольный кот. Запах… О, запах был божественный. Масло, ваниль, тепло, дом… свобода.
Я поставила табличку: «КОРОЛЕВСКИЕ БЛИНЫ — ПЕРВЫЕ В КОРОЛЕВСТВЕ! ПРОБУЙ — ВЛЮБИШЬСЯ И ПОПРОСИШЬ ДОБАВКИ!»
Люди останавливались. О да! Они останавливались. С любопытством. С подозрением.
Первый клиент — богатенький господин в камзоле, который стоил больше, чем мой фургон.
— Что это за… штука? — спросил он, морща нос, как будто я предложила ему съесть сапог.
— Блин, милорд! — улыбнулась я, переворачивая золотистый круг на сковородке. — Горячий, нежный, с дырочками! С начинкой на выбор!
— Блин? — переспросил он, как будто я сказала «жареный таракан». — А! Это лепешка! Это… еда для слуг. Для черни. У нас в доме такое не подают. Даже псам.
Он фыркнул и ушел, брезгливо отряхивая рукав.
Второй — дама в шляпе с перьями из местного страуса.
— А это… гигиенично? — спросила она, глядя на мою сковородку, как на рассадник чумы. — Вы мыли руки? Перед тем, как… это трогать?
— Мадам, — сдержала я улыбку, — я мыла руки даже перед тем, как вас увидеть. На всякий случай.
— Ну не знаю, — заметила она. — Нет ни столиков… О! Вы предлагаете мне есть стоя? Как лошадь? Без приборов? Из бумаги? Ну уж нет!
Она побледнела и ушла, прижимая платок к носу, словно одноразовая бумажная упаковка — это зло!
Так, запомнили. Нужны столики!
Третий — бедняк с ведром. Смотрел голодными глазами. Облизывал губы. Потом вздохнул и пошел дальше.
— Сколько стоит? — спросил он, не оборачиваясь.
— Три лорнора! — крикнула я. — С начинкой!
— У меня два, — буркнул он. — И те — на хлеб.
Он ушел. Я смотрела ему вслед. И понимала: бедняки не хотят «изысков». Им нужен хлеб. Простой, дешевый, сытный. А я им предлагаю… счастье. Которое стоит от трех до пяти лорноров.
Четвертый, пятый, десятый… Все одинаково. Любопытство. И уход.
Я стояла. Жарила блин за блином. Они горели. Потому что я забывала их переворачивать. Я смотрела на пустую площадь перед фургоном. На толпу, которая проходила мимо, не замечая меня. Как будто я — призрак. Как будто мои «Королевские блины» — просто еще один мусорный бак на площади.
— Ну что, Дора, — сказала я себе, чувствуя, как внутри все сжимается в комок. — Ты же знала, что будет трудно? Ты же не думала, что они бросятся с криками «Ура!»?
Я взяла решительный шаг. Последний. Я — маркетолог! Надо приучать людей к новому продукту!
— АКЦИЯ! — заорала я, как на базаре. — ПЕРВЫЙ БЛИН — БЕСПЛАТНО! ПРОБУЙТЕ! НЕ БОЙТЕСЬ! ЭТО ВКУСНО! ПАЛЬЧИКИ ОБЛИЖЕШЬ!
Люди оглянулись. Некоторые даже подошли ближе. Один парень протянул руку…
И тут — топот.
Тяжелый. Металлический. Решительный.
Стража.
Четверо. В доспехах. С суровыми лицами. Прямо ко мне.
Я замерла. Сердце упало в пятки. «Вот и всё. Пришли за мной. Узнали. Сейчас схватят, потащат во дворец, и Вальсар лично прикажет меня четвертовать… за несанкционированную торговлю блинами! И немного за пожар! К блинам не имеющий отношения!»
— Эй, ты! — рявкнул старший, тыча пальцем в мою сторону. — Ты что тут устроила? Что за балаган?
— Я… я… — запнулась я, чувствуя, как голос дрожит. — Я блины… жарю…
— Видим, что жаришь! — огрызнулся он. — У тебя есть разрешение на торговлю? Патент? Лицензия? Клеймо от гильдии уличных торговцев?
— Для такой торговли, как я выяснила, патент не нужен… — прошептала я.
— Не нужен! Ну ты и грамотная! — фыркнул второй стражник. — А ты думала, на главной площади столицы можно просто так встать и начать жарить свою… дичь? Это частная территория! Здесь торгуют только по королевской лицензии! Или по особому разрешению короля или принца! Или по нашему разрешению… Итак, двадцать лорноров и торгуй сколько влезет. Или мы имеем право забрать твой фургон!
Я не шевелилась. Внутри всё похолодело. Двадцать золотых? У меня и пяти нет. Конфискация? Это… это конец. Мой дом. Моя мечта. Моя свобода — всё пропало.
— Я… я уезжаю, — прошептала я, чувствуя, как к горлу подступает ком. Коррупция тут цветет махровым цветом, как я вижу! — Сейчас… уезжаю…
Я закрыла прилавок. Магический символ погас. Я села на козлы. Взяла поводья. «Герцогиня» и «Баронесса» смотрели на меня с немым вопросом: «Что, опять круги?»
— Поехали, девочки, — сказала я, голос дрожал. — Уезжаем. Всё… провалилось.
Мы медленно покатили прочь от площади. От города. От людей, которые не захотели мои блины. От надежды, которая растаяла, как масло на горячей сковородке.
Я ехала. Молчала. Смотрела вперед. Внутри была пустота. И злость. Горячая, кипящая злость.
— Зажрались, сволочи! — вдруг вырвалось у меня. — Богатым — изыски подавай! На фарфоре! С золотой каёмочкой! Бедным — неохота тратить деньги на «непонятную дичь»! Так я им что, бесплатную столовку должна открыть? Чтоб кормить всех за свой счёт? Чтоб самой потом голодать?
Я стукнула кулаком по дереву. Больно. Но мне было всё равно.
Мы выехали за город. На ту самую дорогу, что вела к нашей речке. К нашему убежищу.
Я остановила фургон. Вышла. Прислонилась к желтой стенке. Закрыла глаза. Ветер шевелил мои зеленые волосы. Где-то пели птицы. Было тихо. Спокойно. И… безнадежно.
Я взяла тарелку. Там лежал последний блин. Золотистый. Ароматный. Идеальный.
— Ну что, «Герцогиня», — сказала я, протягивая ей блин. — Ты хоть попробуй. Может, ты одна меня поймешь?
Лошадь осторожно взяла блин из моей руки. Жевала. Медленно. Задумчиво. Потом посмотрела на меня. И… кивнула. Точно кивнула!
— Видишь? — сказала я, чувствуя, как в глазах щиплет. — Вкусно же? Да? Вот! Я же говорила! Это же шедевр! Это же… счастье на тарелке!
«Герцогиня» фыркнула и пошла есть травку. Ей было плевать на мои переживания. Ей был важен блин. И как только она поняла, что блины кончились, так интерес ко мне пропал.
Я села на траву. Положила голову на колени. И… заплакала. Тихо. Без всхлипов. Просто слезы. Как тогда, на мраморном полу. Только теперь — не от унижения. От… разочарования. От того, что мир оказался не готов к моим блинам.
Я лежала на траве. Смотрела в небо. И думала: «Ну что, Дора? Что дальше?»
«Королевские блины»… Ха. Кто вообще придумал это название? Гениально. Идиотски. Провокационно. И… абсолютно никому не нужно.
Я сжала кулаки. Внутри всё кипело. Не от слез. От злости. Злости на себя. На свою наивность. На то, что я думала, будто мир просто распахнет объятия перед женщиной с фургоном и зелеными волосами.
«Зажрались, сволочи!» — снова пронеслось в голове. — «Богатым — изыски. Бедным — неохота рисковать. А кому тогда? Кому нужны мои блины? Кому… кому не все равно?»
Я закрыла глаза. Пыталась представить, кто бы съел мой блин с жадностью? С благодарностью? Кто бы не стал спрашивать про «гигиену» и «столики»?

И тут… я услышала.
Не звук. А воспоминание.
Голос. Низкий. Командный. «Держись!»
Руки. Сильные, жесткие. Надежные. Вырвавшие меня из-под ног толпы. Из огня. Из смерти.
Генерал Моравиа.
И… солдаты. Его солдаты. Те, кто бежал за ним в огонь. Те, кто ломал стены, чтобы спасти чужих людей. Те, кто стоял на страже ночью, пока я дрожала в постели.
Я открыла глаза.
«Солдаты…» — прошептала я. — «Они… они не спрашивают про столики. Они не брезгуют едой из бумаги. Они едят то, что дают. И… они голодны. Не просто физически. Они голодны по… дому. По теплу. По чему-то, что не пахнет казармой и похлебкой».
Я вспомнила, как в трактире слышала разговор: «Генерал Моравиа своим солдатам жалованье вовремя платит…» — значит, у них есть деньги. Не много. Но есть.
Я вспомнила лицо того бедняка с ведром. Он не отказался из брезгливости. Он отказался, потому что не мог себе позволить. А солдаты… солдаты могут.
И… они не будут смеяться над моими зелеными волосами. Или… если и будут, то не злобно, а по-доброму. Как над шуткой.
Я медленно села. Не вскочила. Не закричала. Просто… села. И посмотрела на фургон. На желтый, безумный, мой фургон.
Это был не план. Это была… надежда. Хрупкая, как мыльный пузырь. Но моя.
Я встала. Подошла к «Герцогине». Погладила ее по шее.
— Ну что, девочка, — сказала я, голос был тихий, но твердый. — Кажется, у нас появилась цель. Не просто «куда-нибудь». А… к солдатам. К тем, кто знает, что такое огонь. И кто, может быть… еще не забыл, что такое вкусная еда.
Я не кричала «Ура!». Я не танцевала. Я просто… решила. Решила попробовать. Потому что другого выхода не было. Потому что сдаваться — значило вернуться во дворец. А это… это хуже смерти.
Теперь надо понять, где ближайший гарнизон.
Словоохотливый торговец, у которого я купила красивые и милые шторы, быстро выдал мне примерный путь до гарнизона. Он сам в нем служил, оказывается!
И я решила ехать туда.
Правда, придется кое-что изменить в моем фургоне. Я снова взялась за краску.
— Как у мамы! — написала я на вывеске, пытаясь вызвать скупую мужскую сентиментальность.
Я хотела написать «Вкусно, как у мамы», но места было мало. Пришлось сократить! И то очень уж плотненько получилось!
— Ну, пошла! — крикнула я и поцокала языком. Лошади потащили фургон, а я чувствовала себя немного нервно. Мало того, что дорога незнакомая, так еще неизвестно, как меня воспримут!
О боги, ну и денек устроила мне судьба! Только вчера я рыдала в три ручья, а сегодня… Сегодня я — центр вселенной. Желтой, дымящейся, блинной вселенной, окруженной голодными солдатами.
А все началось с того, что я приехала к гарнизону, как к спасительному маяку. Представляла себе ворота, суровых часовых, может, даже трубный сигнал в мою честь. Вместо этого — сплошной, высоченный, унылый забор. Каменный. Серый. С проблесками магии наверху. Как будто не гарнизон, а тюрьма особо опасных преступников. Или особо голодных солдат, которых боятся выпускать на волю.
— Ну и ладно, — буркнула я, обращаясь к «Герцогине» и «Баронессе», которые уже начали щипать травку у обочины. — Если они не идут к блинам, блины пойдут к ним. Вернее, будут стоять рядом и вонять счастьем.
Я остановила фургон в тенистом, уютном местечке, метрах в пятидесяти от ворот. Достаточно близко, чтобы запах долетал, но достаточно далеко, чтобы не вызывать подозрений у стражи. В теории. На практике я была уверена, что меня никто не видит. Я — зеленоволосый призрак на желтом фургоне, растворившийся в пейзаже.
— Ладно, Дора, — сказала я себе, разжигая горелку. — План «Ароматная атака». Включай!
Я налила первую порцию теста. Оно зашипело, растекаясь по сковородке. Запах — ваниль, сливочное масло, теплое детство — начал расползаться по воздуху. Я жарила. Переворачивала. Жарила следующий. Запах становился гуще, насыщеннее, почти осязаемым. Он был как невидимая рука, которая тянулась к воротам гарнизона и трясла их.
Первый блин. Второй. Третий. Я уже начала мечтать, что, может, хоть один-два солдата выйдут, как любопытные котята.
На пятом блине — движение.
Голова в фуражке выглянула из будки караульного. Посмотрела направо. Посмотрела налево. Посмотрела… прямо на меня. Глаза его расширились. Рот приоткрылся. Он принюхался, как гончая, почуявшая зайца.
И тут… будто дамбу прорвало.
Сначала выбежали двое. Потом десять. Потом — целая толпа. Солдаты, как саранча, накатили на мой фургон. Они не шли — они неслись. С криками, с воплями, с блестящими от азарта глазами.
— А что тут?! — орал первый, тыча пальцем в сковородку.
— А где?! — вопил второй, оглядываясь, как будто блины прятались в кустах.
— А мне?! — завопил третий, протискиваясь вперед. — Мне тоже! Срочно!
Я просто перестала существовать как человек. Я стала… Блинным автоматом. Руки двигались сами: налить, разровнять, перевернуть, снять. Я даже не успевала думать о начинке! Просто — блин на тарелку, блин на тарелку, блин на тарелку!
— Эй, а с чем? — кричал кто-то, тыча пальцем в чужой заказ. А я уже слабо соображала, где тут что и с чем!
— Да с чем угодно! — орала я в ответ, чувствуя, как пот стекает по спине. — Бери, пока горячий!
Фургон трясся под натиском толпы. Мне казалось, что еще минута — и эти желтые стены рухнут, а меня снесут волной голодных мужиков в мундирах. «Герцогиня» и «Баронесса» испуганно переступали с ноги на ногу, чувствуя, как земля ходит ходуном.
— Вкусно! — заорал один, откусив кусок, едва ли не с бумагой.
— А что вкусно?! — переспросил другой, который еще даже не получил свой блин, но уже решил, что это шедевр.
— Да всё вкусно! — завопил первый, обжигаясь и не обращая внимания. — Тесто! Воздух! Всё! Всё вкусно!
Я смотрела на эту бурлящую, кричащую массу и думала только об одном: «Слава богам, что я купила две сковородки!». Я работала, как заводная кукла. Наливала тесто на обе сковородки одновременно. Переворачивала. Снимала. Раздавала. Улыбалась сквозь слезы от дыма и усталости.
— Эй, а можно два?
— А мне с медом!
— А у тебя есть с мясом?
— А можно просто так, без ничего? Главное — быстро!
Это был хаос. Абсолютный, безумный, блинный хаос. Но… Это был мой хаос. И он пах счастьем. И деньгами. Много-много денег, которые сыпались мне в фартук.
🥞 3. Живой Трон
«Не для сидения — для уничтожения плохого настроения!»
Ингредиенты:
Грибы — 100 гЛук — ½ штЧили — ¼ ч. л.Яблочный уксус — 1 ч. л.Как готовить:
Приготовь блинную основу. Я писала о ней раньше! Обжарь лук и грибы до золота. Чтобы все было золотым, как дворец дракона! Добавь чили и уксус в конце. Чтобы было остро, но не настолько, чтобы ты превратился в огнедышащего дракона!Заверни — и подавай с огнём в глазах.📝 Пометка на полях (обожжённый край):
«После этого блина хочется сжечь дворец. Или хотя бы мужа - изменщика!».
И где-то в этой буре, сквозь толпу, я увидела его. Высокого. В черном плаще поверх алого мундира. С шрамом над бровью.
Генерал Моравиа.
Он величественно двигался в нашу сторону.
И брови его хмурились.
— Это что за «каки мамы»? — спросил он, а солдаты доедали блины со скоростью звука.
— Мы называемся «Как у мамы»! — поправила я. — Просто… Буква «у», а не "и"… Там хвостик не виден… Сучок… И не поместился… Чуть-чуть…
— А ну все марш обратно! — рявкнул он, и толпа мгновенно замерла, как будто по ней прошёлся ледяной ветер. — Это что за нарушение дисциплины? Разойтись!
Он обвёл взглядом солдат, и каждый, кто секунду назад жевал с набитым ртом, теперь стоял «смирно», глядя в землю.
Я сглотнула.
Немного не так я себе его представляла.
Сейчас генерал казался воплощением суровости.
— Это что за гастрономическая диверсия? — спросил он холодным голосом.
— Это… блины, — произнесла я.
Снова тишина.
— А это… вкусно, — смутилась я, переворачивая блин. — Можете попробовать! За счет заведения! Я угощаю…
— Даже не подумаю, — произнес генерал Моравиа, глядя на мой веселый фургон.
Я почувствовала себя дурой, которая просто смотрит на генерала, на его темные волосы, на шрам, на пристальный взгляд серых глаз, на его руки. Руки, которые держали меня, когда я уже не могла дышать. Его плащ согревал меня, когда я дрожала от холода и страха. И сейчас он смотрит на меня... как на проблему. Как на диверсанта с лопаткой.
«Ну и ладно, генерал, — подумала я, переворачивая блин, который уже начал подгорать. — Если ты не хочешь моих блинов — твои солдаты хотят. И они придут. Они всегда приходят за тем, что пахнет домом».
У меня подгорал не только блин, но и попа!
— Разрешение на торговлю! — произнес генерал, протягивая руку. Ту самую, которой он изменил мою судьбу, вытащив меня из-под ног обезумевшей толпы.
— Ам… Дома забыла, — прошептала я.
«Сделай вид, что хотя бы ищешь, ради приличия!» — кричал внутренний голос. Я суетливо зашарила по полочкам, по ящикам, по шкафу с зельями, которые, к слову, тоже не имели разрешения.
— Точно-точно. Дома забыла! — кивнула я. — Вот такая вот я забывчивая!
Я попыталась улыбнуться.
— Ну, может, все-таки… — начала я, чувствуя, как робею под его взглядом.
Генерал молчал.
Да, неловкая ситуация. И я что-то чувствую себя как дура. Впервые за долгое время.
— Хотите угадаю? У вас его нет! — произнес генерал Моравиа, словно видел меня насквозь.
— Если у вас нет разрешения, то… — его голос казался обманчиво мягким. И тут же стал напоминать приказной, командный. — Триста метров от стен!
Я посмотрела в самую глушь леса, почувствовала, что там меня точно не найдут.
— Я кому сказал… — произнес генерал.
И я поняла, что он шутить не любит.
— Хорошо, — едва слышно выдохнула я, облизав губы. — Как скажете…
Да! Сразу видно — дракон. Я ведь не ошиблась. Они все одинаковые! Чешуйчатые, бесчувственные твари! Что принц, что он…
Я честно делала вид, что собираюсь. Просто долго копошусь. Я была уверена, что он сейчас уйдет, и я продолжу!
Но не тут-то было. Генерал стоял и ждал. И не сводил с меня глаз.
Я поняла, театр не проканает! А так бы я бы собиралась, а как только генерал ушел бы, снова бы разложилась. Но уходить генерал не собирался.
Я медленно, с преувеличенной тщательностью, стала собирать сковородки. Клац. Клац. Звук металла по металлу был громче, чем стоны моей души.
— Вам напомнить про триста метров? — спросил он ледяным голосом.
Я поняла, что обмануть его не выйдет!
— Ну, может, мы договоримся? — робко спросила я.
— Не болтай, — произнес генерал, а я словно увидела всполохи пожара.
Я захлопнула прилавок. Магический символ погас с тихим пшиком, как мой последний шанс на сегодняшний доход. Я забралась на козлы. «Герцогиня» и «Баронесса» смотрели на меня с немым сочувствием. Или, может, просто ждали, когда я дам им еще блинов.
Я цокнула языком. Лошади нехотя двинулись с места. Я даже не оглянулась. Не хотела видеть его лицо. Его удовлетворение. Его… драконью справедливость.
Ну, может, удастся еще немного подзаработать. Молоко-то может и не дожить до завтра!
Мы медленно покатили прочь от ворот. Прочь от запаха казармы, прочь от гогота солдат, которые, судя по всему, уже строили планы, как меня «спасти» от генерала и вернуть обратно. Прочь от надежды.
Метров через триста я остановила фургон. Просто потому что не могла больше. Сердце колотилось, как бешеное. Руки дрожали. Я сжала поводья так, что костяшки побелели.
— Ну и что теперь, Дора? — прошептала я. — Сидеть в лесу и ждать, пока генерал смягчится? Ага, жди. Он же дракон. У него сердце из чугуна. И совести — ноль.
Я посмотрела на фургон. На его веселый желтый цвет, который теперь казался издевкой. На вывеску «Как у мамы!», где буква «у» действительно была почти незаметна, превратившись в несчастный сучок.
Да, в здесь меня найдут только разведчики. Но есть и плюсы. Меня может найти медведь и получить работу!
— Ладно, девочки, — сказала я лошадям. — Ставим лагерь. Разводим костёр. И... ждём. Будем надеяться, что голодные солдаты — они как тараканы. Они всегда и везде найдут еду!
Надо будет хоть посмотреть, ушел ли генерал или нет? А вдруг можно вернуться и встать на прежнее место?
Только я стала продвигаться пешком в сторону гарнизона, как увидела королевскую карету.
Ее я узнала сразу. Она была белой с позолотой.
В этот момент все рухнуло. Мир словно покачнулся перед глазами.
Я сто раз ездила в этой карете. И понимала, что в ней королевская особа. Неужели принц?
Карета остановилась. Мое сердце тоже.
Лакей бросился открывать двери, и я увидела, как из кареты выходит король. Лично. Собственной персоной.
— Генерал, - произнес король, а я затаила дыхание. - Я приехал к вам, чтобы поговорить. Хотелось бы, чтобы мой визит остался в тайне. Я не стану заходить на территорию гарнизона. Поэтому лучше поговорить здесь. Господин генерал, меня волнуют настроения подданных. Кто-то пустил слух о том, что принцесса Эльдиана на момент смерти была беременной.
Я перестала дышать. Буквально. Воздух застрял в горле, как комок из теста. Руки стали ледяными. Ноги — ватными. Я впилась пальцами в кору дерева, за которым пряталась, чтобы не упасть. Каждое слово короля — как удар кнута по спине.
— Она как раз хотела сообщить новость…
Ага, сообщить, что я не “пустышка”, не “неудачница”, не “живой трон”, а… мать. Мать его внука. Мать, которую он позволил унизить. Убить. Сжечь заживо в собственном дворце. И теперь он “опечален”? О да. Очень. Потому что потерял не сына. Не дочь. Не внучку. Он потерял… наследника. Источник власти. Источник контроля над сыном. Вот о чём он плачет. Не обо мне. Никогда — обо мне.
— Она как раз хотела сообщить новость королевской семье, - повторил король. - Но тут случился пожар. И она погибла. И вместе с ней погиб ее нерожденный ребенок. Вся столица гудит. Это может обернуться не очень хорошо для королевской семьи.
— Ваше величество, - произнес генерал. - У народного недовольства есть причина. И вы ее прекрасно знаете. Я уверен, что вам уже все донесли.
Причина? Ну да! Королю уже обо всем рассказали.
— К сожалению, да, — произнёс король, отводя взгляд и поправляя перстень на пальце. — Был… инцидент. Досадное недоразумение. Молодость, вспыльчивость… Вы же знаете моего сына. Горячая голова. — Он вздохнул, как будто говорил о разбитой вазе, а не о смерти женщины и ребёнка. — Но теперь… теперь главное — не дать этому слуху стать… правдой. В глазах народа. Вы меня понимаете, Аверил?
Как же сухо и цинично королевская семья называет мой позор “инцидентом”. Это вполне в их стиле.
— И в этом… “инциденте”, — генерал сделал паузу, словно пробуя слово на вкус, и оно показалось ему горьким, — замешан ваш сын. Принц Вальсар. Его приказ. Его… позор. — Голос генерала был ровным, как лезвие. Без эмоций. Но в этом ровном тоне чувствовалась такая ледяная ярость, что даже птицы в кустах замолчали.
— Я уже вызывал его на разговор. Я очень опечален. Долгожданный ребенок. Столько лет, - произнес король. И он действительно казался опечаленным. - Законный брак. Законный наследник. Вы сами должны понимать, как этот ребенок был важен для короны.
— Если бы ребенок был действительно важен для короны, он был бы жив, - произнес генерал.
— Да, я не умаляю вины моего сына, - вздохнул король. - Он как узнал об этом, так заперся в своих покоях. Он клялся мне, что не знал о ребенке. И что если бы знал, то никогда бы так не поступил. Сейчас он далеко не в лучшем состоянии. Новость о ребенке, который погиб в огне вместе с матерью, сильно надломила его.
Он провёл рукой по лицу. Жест был театральным. Отработанным. Как будто он репетировал эту сцену перед зеркалом.
— Он… он не ест. Не спит. Говорит, что видит её… в огне. С ребёнком на руках. — Король сделал паузу. Посмотрел на генерала. Глаза его были сухие. Совершенно сухие. — Вы ведь понимаете, Аверил… это может сломать его. Сломать… как наследника. Как будущего короля.
Он сделал шаг вперёд. Голос стал тише. Почти… умоляющим.
— Я прошу вас… как отец. Не позволяйте этому слуху стать правдой. Найдите того, кто его пустил. Остановите его. Пожалуйста. Ради… ради будущего королевства.
О, божечки ты мой! Я представляю, что творилось во дворце в этот день! И что прячется за этими словами.