Уральские тени

Глава 1

Екатеринбург тяжело дышал, выдыхая декабрьский пар, смешанный с выхлопными газами и запахом растаявшего снега, превращенного в серую кашу тысячами ног. Кирилл Тучков, прижав подбородок к воротнику потрепанной куртки, протискивался сквозь толпу на выходе из метро «Площадь 1905 года». Сумка-холодильник с логотипом «БыстроДоставка» неловко била его по спине, а в руках он сжимал телефон, на экране которого мигал новый заказ. Очередной обеденный час пик, очередная гонка против времени.

- Тучков! Ты там уснул? Заказ «Светлана» на Кирова, 42! Салат Цезарь и лосось на гриле. Клиентка уже звонила, орет! Через 20 минут штраф! – голос диспетчера, Димки, резал ухо даже сквозь шум толпы. В этом голосе всегда звучало презрение, как будто Кирилл был вовсе не курьером, а каким-то назойливым насекомым.

– Выезжаю, – буркнул Кирилл в микрофон, протискиваясь мимо женщины в огромном пуховике, похожим на розовое одеяло.

Его голос был глуховатым, лишенным энергии. Вся сила утекала куда-то сквозь подошвы дешевых снегоступов, пропитывалась этим вечно мокрым, серым асфальтом Екатеринбурга

.
Он выбрался на площадь. Гранит под ногами, вечный памятник Ленину, устремленный куда-то в промозглую мглу, новогодняя елка, уже начинавшая терять иголки… Знакомый пейзаж. Но сегодня что-то было не так. Не гул толпы и машин резал слух, а что-то более глубокое. Как будто сам гранит площади и фундаменты зданий, уходящие в сырую землю, тихо гудели. Низкий, едва уловимый шум, вибрация, проходящая сквозь кости. Кирилл на мгновение замер, прислушиваясь.

Город шепчет - мелькнула странная мысль. Он тут же отмахнулся. Недостаток сна. Вечный недосып, вечная гонка. Он встряхнул головой, почувствовав знакомую тяжесть за глазами, и рванул к своему велосипеду, прикованному к решетке с облупившейся краской у входа в подземный переход. Шум не утихал, даже когда Кирилл открвал замок. Он словно исходил от монументального здания Горсовета напротив. Старый, надежно собранный дом с колоннами. Кирилл поднял взгляд. Каменные лики на фасаде казались особенно суровыми. И в их каменных глазах ему почудилось нечто… тревожное? Как будто здание напряглось, ожидая удара. Он моргнул – и ощущение исчезло. Осталась лишь тяжесть гранита и вечное чувство подавленности от этой имперской мощи.
– Эй, Тучка! Мечтаешь? – крикнул проезжающий мимо курьер на электросамокате, Серега, по кличке «Ракета». – Лосось протухнет, а клиентка тебя сожрет! Хе-хе!

Кирилл молча сел на велосипед, толкнулся от бордюра и влился в поток машин и автобусов на улице Малышева. Холодный ветер бил в лицо, заставляя глаза слезиться. Сумка с салатом Цезарь и лососем болталась на спине, как укор. «Через двадцать минут штраф!». Целых полторы сотни рублей - почти час работы на ветер.

Он свернул на 8 Марта, стараясь держаться подальше от трамвайных путей – постоянный риск застрять в потоке. И тут, в узком переулке за театром оперы, его настигло другое ощущение. Тень. Не просто тень от дома или фонаря. Она мелькнула на периферическом зрении, когда Кирилл огибал грузовик, разгружавший мебель. Темное пятно, скользнувшее по кирпичной стене старого доходного дома. Быстро, как падающая птица, но неестественно плавно, без формы.

Кирилл резко дернул руль, чуть не врезавшись в бордюр. Сердце колотилось. Он остановился и обернулся. На стене – только обычные тени от карнизов и пожарной лестницы. Ничего аномального. Но ощущение холодка, легкого укола страха между лопаток, осталось.

– Галлюцинации, – прошептал он себе, снова нажимая на педали. – От усталости.

От этого проклятого города.

"Светлана" жила в новом, стеклянно-бетонном комплексе. Лифт стремительно умчал его на 15-й этаж. Кирилл стоял, глядя на свои отражения в полированных стенах – бледное лицо, всклокоченные темные волосы, синяки под глазами, а в самих глазах - пустота. «Курьер-неудачник», – думал он. «Двадцать семь лет, а дальше велосипеда и вонючей сумки ничего не светит».
Шум города здесь, наверху, был приглушенным, задавленным гудением систем кондиционирования и лифтовых моторов. Но он чувствовал его – далеко внизу, как надвигающееся землетрясение.
Дверь открыла раздраженная женщина в дорогом халате.

– Наконец-то! Я заказала сорок минут назад! – она схватила пакет, даже не взглянув на него. – Деньги на карте. И оценку вам, конечно, единицу поставлю. Бездельники!

Дверь захлопнулась. Кирилл даже не успел открыть рот. Он стоял в пустом коридоре, пахнущем новым ковром и тоскливой стерильностью, и чувствовал, как жар стыда и злости разливается по щекам. Бездельник. Словно он не мотался полчаса по ледяному ветру, рискуя попасть под машину.

Обратная дорога в офис «БыстроДоставки» была прогулкой по аду. Ветер усилился, снежная крупа колола лицо. Сумка-холодильник, теперь пустая, глухо била по спине в такт кочкам на дороге. Он ехал мимо Плотинки, городского пруда. Лед был темным, засыпанным снегом. И снова – шум. Теперь он шел снизу, от воды и древних гранитных плит плотины. Как будто старый заводской механизм, давно остановленный, пытался провернуть заржавевшие шестерни. Кирилл зажмурился. Хватит!

Офис располагался в подвальном помещении старого дома на Вайнера, рядом с блестящими магазинами. Воздух здесь всегда был спертым, пропитанным запахом дешевой еды, пота и вечного напряжения. Кирилл спустился по скользким ступеням, толкнул дверь. Волна теплого, тяжелого воздуха и гула голосов накрыла его.

Глава 2

Велосипедный звонок жалобно дребезжал, растворяясь в рокоте машин на мосту через Исеть. Кирилл ехал, концентрируясь на управлении и стараясь не смотреть вниз, на темную ленту реки. Там, в черной воде, отражались редкие огни набережной, дробились и расплывались, как потухшие звезды. Шум, преследовавший его весь день, здесь, над водой, превратился в навязчивое, низкое жужжание, словно гигантский трансформатор работал на илистом дне реки. Он чувствовал его не только нутром, но и кожей – легкая, неприятная вибрация.

Мост остался позади. Екатеринбург резко сменил маску. Исчезли сверкающие витрины, блестящие новостройки. Начался Уралмаш. Широкие и прямые как стрелы, улицы, застроенные в основном серыми, массивными «сталинками». Немногочисленные огни в окнах казались редкими и робкими. Воздух, несмотря на снег, ощущался иначе – не выхлопами и едой, а металлом, пылью и чем-то старым. Затхлым. Словно Кирилл попал в подвал, который давно не проветривали.

Улица Машиностроителей. Огромный, темный силуэт легендарного завода «Уралмаш» тянулся слева, за высоким, местами проржавевшим забором. Монументальные корпуса с редкими освещенными окнами напоминали спящих каменных великанов. Когда-то здесь кипела жизнь, грохотали цеха, ковалась мощь страны. Теперь – тишина. Не полная, конечно. Где-то далеко гудел какой-то механизм, проезжала редкая машина. Но сама атмосфера была иной. Город здесь не жил – он дремал. Тяжело, настороженно.

Кирилл свернул с широкой магистрали в сеть более узких улочек. Дома здесь были ниже, старше – послевоенные кирпичные двухэтажки, кое-где с облупившейся штукатуркой. Номер Пятнадцать. Он проехал мимо – это было угловое здание, выходящее фасадом на другую улицу. Адрес указывал «старый дом во дворе». Кирилл затормозил у арки, ведущей вглубь квартала. Арка была темной, словно пасть притаивщегося хищника. Над ней висел старый, полуоторванный фанерный щит с едва читаемым названием какой-то забытой артели. GPS на телефоне показывал, что цель – где-то там, в этих каменных тисках двора.

Он спешился, поставил велосипед на подножку у стены, пристегнув его цепью к водосточной трубе. Звон, производимый цепью, показался ему невероятно громким в внезапно наступившей тишине. Да, именно. Тишина. Она обрушилась на него, как тяжелое одеяло. Исчез даже далекий шум завода. Не слышно было ни машин с большой улицы, ни музыки, ни разговоров. Только его собственное дыхание, сбившееся от напряжения, да редкое потрескивание снега под ногами. И этот вездесущий, подкожный шум Екатеринбурга – здесь он не стих, а изменился. Стал глухим, напряженным, словно гигантская машина замерла на мгновение перед рывком. Город здесь не дремал. Он затаился.

Кирилл шагнул вглубь арки. Холодный, сырой воздух двора окутал его. Двор был большим, запутанным, загроможденным сараями, старыми гаражами из шифера и ржавого железа, кучами непонятного хлама, припорошенными снегом. В центре возвышался тот самый «старый дом» – не двухэтажка, а скорее дореволюционный особнячок, низкий, приземистый, с высокими узкими окнами, которые теперь были наглухо заколочены досками. Крыша местами провалилась. Фасад был покрыт слоями облезшей краски и граффити, которые в полумраке сливались в мрачные, нечитаемые узоры. Никаких признаков жизни. Никаких вывесок «Юридическая контора». Ни огонька.

«Не может быть», – подумал Кирилл с нарастающей паникой. Он достал телефон, чтобы перепроверить адрес или позвонить диспетчеру. Экран ярко вспыхнул в темноте. «Нет сети». Полоска связи исчезла. Батарея, еще полная минуту назад, показывала 1% и гасла. Кирилл тряхнул телефоном – бесполезно. Устройство умерло, оставив его в полной, почти осязаемой темноте. Только слабый отсвет снега и далекий свет фонаря где-то за аркой.

Именно в этот момент он почувствовал это. Взгляд. Не один. Несколько пар глаз, невидимых, но ощутимых кожей, как прикосновение ледяных игл. Они были повсюду: из-за угла сарая, из темного проема между гаражами, из черных глазниц заколоченных окон особняка. Внимание. Чужое, лишенное тепла, изучающее. В нем не было угрозы, не было любопытства в человеческом понимании. Оно был пустым. Как взгляд насекомого. Или сканера. Кирилл замер, вжавшись спиной в холодную кирпичную стену арки. Сердце колотилось так громко, что, казалось, эхо отдает от стен глухого двора. Он пытался дышать тише, но дыхание срывалось на прерывистые глотки. Кто? Или что?

Тишина стала еще плотнее. Даже его сердцебиение, его дыхание – все звуки были поглощены этой неестественной мглой. Шум города под ногами тоже стих, превратившись в зловещее, натянутое молчание. Как перед грозой. Или перед выстрелом. Он попытался вглядеться в тени, туда, откуда шел этот ледяной взгляд. Но тени не подчинялись. Они были не просто темными пятнами – они казались гуще обычного, словно были маслянистыми, живыми. В них пульсировали едва уловимые движения, как будто что-то большое и неоформленное медленно перетекало в их глубине. Он вспомнил тень на стене днем, скользнувшую, как падающая птица. Теперь таких теней было много. И они смотрели на него.

Уйти. Единственная мысль, ясная и жгучая. Бросить велосипед, конверт, все – и бежать. Штраф, насмешки, увольнение – все казалось смехотворно малым перед этой леденящей пустотой чужого внимания. Он сделал шаг назад, к арке, к выходу.

В этот момент из-за угла самого дальнего сарая, почти сливаясь с черным провалом между двумя гаражами, выплыла фигура. Невысокая, сгорбленная, закутанная в темный, длинный плащ с капюшоном. Шаги были бесшумными, как у кошки на снегу. Кирилл вжался в стену сильнее, затаив дыхание. Где-то внутри возникли странные, новые ощущения, непонятные для Кирилла. А фигуратем временем продолжала двигаться осторожно, крадучись, но в ее движениях не было той механической пустоты, которая исходила от невидимых наблюдателей. Она была живой. И напуганной. Старушка? Что она делает здесь, в этом гиблом месте, ночью?

Глава 3

Адреналин ощущался во рту металлическим привкусом. Педали велосипеда вращались почти сами по себе, подстегиваемые слепым животным страхом. Кирилл мчался по ночному Екатеринбургу, не разбирая дороги, сворачивая в каждый попавшийся переулок. За спиной висел холодок, не физический от морозного воздуха, а тот самый, леденящий душу холод пустоты. Он [i]чувствовал[/i] их. [i]Чистильщики[/i]. Шли ли они за ним по пятам или просто знали, где он сделает следующий поворот? Эта мысль сводила с ума.

Он вылетел на широкую, пустынную улицу, опознал ее как Орджоникидзе. Огни редких проезжающих машин резали глаза после кромешной тьмы. [i]Надо к людям! К свету![/i] – кричал инстинкт самосохранения. Он рванул направо, в сторону моста, к центру. К знакомому. Под колесами хрустел снег, ветер вызывал слезы. Он рискнул оглянуться – пустая улица, только его длинная, прыгающая по неровному асфальту тень от уличного фонаря. Никаких серых плащей. Облегчение было мимолетным. Потому что холодок не исчез. Он был внутри, как заноза. И шум города, обычно фоновый, сейчас бушевал в его черепе настоящим штормом. Он не просто слышал его – он чувствовал его направление, его тревожные вибрации. Как будто сам асфальт, фундаменты домов, трамвайные рельсы кричали ему: Беги! Сверни тут! Не туда!

– Куда?! – выдохнул он хрипло, срезая угол и влетая в узкий проезд между двумя мрачными «сталинками».

– О чем вы?! – он обращался к городу, к этому безумному шуму в голове. Это был срыв. Но шум не унимался. Он пульсировал слева, настойчиво, как сигнал тревоги. Кирилл, почти не думая, свернул налево, во двор-колодец. И тут же увидел ее.

Темный плащ мелькнул в дальнем углу двора, у выхода на следующую улицу. Старушка! Она была жива! Она скользнула в арку, похожую на ту, что вела в проклятый двор. Кирилл рванул следом. Не из героизма, а из отчаяния. Она знала, что происходит. Она была единственной ниточкой к пониманию этого кошмара. И, возможно, единственным шансом спастись.

Арка вывела его на тихую улочку с низкими гаражами. Старушка была уже далеко впереди, двигаясь удивительно быстро для своего возраста, почти бесшумно. Она не бежала – она скользила, ее плащ струился по воздуху, а тень под ногами казалась неестественно густой и подвижной. Кирилл нажал на педали, стараясь сократить расстояние. Его велосипед буксовал по буграм льда, звук казался вопиюще громким.

Старушка обернулась на звук. Он увидел мельком бледное, изможденное лицо в рамке седых волос, большие, темные глаза, полные не столько страха, сколько предельной концентрации. Она что-то крикнула, но ветер унес слова. Ее рука резко махнула – не в его сторону, а куда-то назад, за него.

Холодок между лопаток превратился в ледяной нож. Кирилл оглянулся. Из арки, через которую он только что проехал, выплыли две серые фигуры. Плавно, неспешно, но преодолевая пространство с нечеловеческой скоростью. Они шли не по снегу, а над ним, их длинные плащи не колыхались. Капюшоны были подняты, обращены прямо на него. И снова – то мерцание серой пустоты внутри. Они просто шли сквозь город, как сквозь пустоту.

– Мать твою! – выругался Кирилл, вдавливая педали с паническим упорством. Велосипед прыгал по колеям, грозя выбросить его из седла. Старушка уже скрылась за поворотом. Он рванул за ней, вылетев на более широкую улицу. Плотинка! Впереди темнела гладь городского пруда, силуэты старых зданий на набережной. Знакомое место. Но ночью, в свете редких фонарей, оно выглядело чужим, пугающим. Шум здесь был особенно силен – старый гранит плотины, вода подо льдом, вековые деревья в сквере. Они словно кричали о древней силе, но и о глубокой ране.

Старушка неслась вдоль ограды пруда, к пешеходному мостику. Кирилл мчался за ней, чувствуя, как холод преследователей настигает. Они были уже метров в тридцати сзади, их серые фигуры отражались в темной воде, как призраки. Один из Чистильщиков поднял руку. В воздухе сгустилась та самая «клешня» выцветшей тени, нацеленная ему в спину. Кирилл почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом, а мускулы спины судорожно сжимаются в ожидании удара.

Впереди старушка резко остановилась у основания мостика, развернулась. Она вскинула обе руки. Из ее уст вырвался не крик, а низкий, вибрирующий звук, похожий на гудение трансформатора, смешанное со скрежетом камня по камню. Она ударила открытыми ладонями по древним гранитным парапетам моста.

И Екатеринбург отозвался.

Под ногами Кирилла дрогнула земля. Не сильно, но ощутимо. От гранитных плит моста и набережной рванулись волны… не света, а тени. Темные, густые, как чернильные кляксы, они хлынули по снегу навстречу Чистильщикам. Одновременно фонари на мосту и ближайшие уличные фонари вспыхнули ослепительно ярко, а затем погасли разом, погрузив участок набережной в почти полную тьму. Только отблески снега и мерцание далеких огней.

Чистильщики, настигнутые волной аномальной тени, замедлились. Их плащи зашевелились, как будто встретив сопротивление невидимой стены. «Клешня» первого дернулась и рассеялась. Они замерли на мгновение, их капюшоны повернулись к старушке, к камню под ее руками. В серой пустоте мерцания вспыхнули интенсивнее – не гнев, не удивление, а скорее анализ. Препятствие. Требующее коррекции.
– Беги, глупец! – крикнула старушка Кириллу, ее голос был хриплым, надорванным. – Через мост! Вверх, к Вайнера! Не оглядывайся!

Она сама уже отрывала руки от камня. Гранит под ее ладонями казался потускневшим, потрескавшимся. Ее лицо в отсветах снега было серым от истощения. Магия давалась ей тяжело, отнимая силы. Волна тени уже таяла, фонари начинали мигать, пытаясь зажечься снова. Чистильщики сделали шаг вперед, преодолевая остаточное сопротивление.
Кирилл рванул через мост. Не к центру, а вверх, по улице Малышева, как кричал ему шум в крови и как велела старушка. [i]К Вайнера!

Глава 4

Тишина подземелья была гулкой, в ушах было шумно, как после взрыва. Только прерывистое дыхание Кирилла и слабый треск пламени зажигалки в руке Арины Степановны нарушали ее. Пыль висела в воздухе, оседая на язык, хрустя на зубах и забивая ноздри. Холод пробирал сквозь куртку.

– Война? – Кирилл выдавил слово, все еще опираясь на колени. Голос звучал чужим, сорванным. – Какая война? Кто эти… Чистильщики? И откуда вы знаете мое имя?

Арина Степановна тяжело вздохнула. В тусклом свете ее лицо казалось еще более изможденным, морщины – глубже.

– Потому что Город шепчет о тебе, Кирилл. Тихо, робко, но шепчет. О тех, кто слышит его боль. - она оторвалась от стены, шагнула к центру комнаты. Ее плащ скользнул по земляному полу беззвучно. – А война, да-а. Война за его душу. За память, заложенную в каждом камне, в каждой рельсе, в корнях старых лип. Чистильщики стирают ее. Систематично. Безжалостно. Превращают живое тело Города в бездушную схему. В чистый лист.

Она подняла зажигалку выше, осветив низкие своды. На стенах, в пазах между кирпичами, Кирилл разглядел не просто паутину. Там были нацарапаны тонкие, едва заметные линии – геометрические узоры, спирали, переплетения, напоминающие то ли древнюю письменность, то ли электрические схемы. Они светились тусклым, мерцающим светом, похожим на колонии светлячков.

– Обереги, – пояснила Арина, заметив его взгляд. – Держат щит. Но он слаб, и выдержит недолго. Они найдут слабое место. Всегда находят.

Как будто в ответ на ее слова, что-то ударило по внешней стороне стены. Не громко, но ощутимо. Гулкий, глухой удар, словно бревном. Пыль посыпалась с потолка. Зажигалка в руке Арины дрогнула. В глазах Кирилла мелькнул чистый, животный ужас. Они нашли их. Они уже здесь.

– Быстро! – Арина Степановна резко погасила огонь. Абсолютная тьма сомкнулась, густая и слепая. – Слушай! Слушай Город! Он покажет путь!

Кирилл зажмурился, пытаясь побороть панику. Шум. Он был повсюду. Вибрация камня под ногами, дрожь стен, далекие, искаженные эхом звуки города сверху. Но теперь он не был единым фоном. Он распался на голоса. Тревожный, учащенный стон самой стены подвала – там, где в него только что ударили. Глухое, негодующее бормотание фундамента соседнего дома. Тонкий, дрожащий писк старых водопроводных труб, пробегающих где-то рядом в земле. И сквозь этот хаос – слабый, но настойчивый напев. Как далекий колокольчик. Он шел не сверху, а сбоку. Из глубины самой земли, слева от Кирилла.

– Туда! – прошептал Кирилл, не открывая глаз, указывая рукой в темноту. – Там трубы? Что-то пустое…

– Старые коммуникации! – Аринины пальцы схватили его за рукав. – Идем! Не отставай!

Она рванула вперед, увлекая его за собой. Кирилл спотыкался о неровности пола, ударялся плечом о холодную стену. Темнота была абсолютной, давящей. Он шел на ощупь, ведомый хваткой Арины и этим слабым, зовущим напевом подземных труб. Сзади, сквозь толщу камня, донесся еще один удар. Громче. Затем треск – кирпич или камень не выдержал.

– Быстрее! – Арина дернула его сильнее.

Они наткнулись на грубую деревянную дверь, запертую на тяжелый, ржавый засов. Арина отпустила его руку. Послышался шорох, тихий шепот, похожий на скрежет металла при соприкосновении с камнем. Щелчок. Засов со скрипом поддался. Дверь открылась, пропуская волну еще более холодного, сырого воздуха и запаха плесени и ржавчины.

Арина Степановна двигалась достаточно ловко для своего возраста. Они втиснулись в узкий туннель. Очень низкий, пришлось почти ползти. Кирилл чувствовал под руками шершавые, влажные стены, то каменные, то обшитые прогнившим деревом. Где-то близко журчала вода. Напев труб стал громче, отчетливее. Это был путь. Их путь.

– Стой! – Арина резко прижала его к стене. – Впереди пустота. Не физическая. Дыра в памяти. Разрыв.

Кирилл замер. И услышал. Вернее, ощутил. Впереди, в темноте туннеля, шум Города обрывался. Как будто там начиналась пропасть бездонной тишины. Не просто отсутствие звука, а активное, пожирающее материю нечто. Холодок, знакомый по Чистильщикам, повеял оттуда.

– Обход, – прошептала Арина. Ее голос дрожал. – Вверх. Надо найти выход на поверхность. Здесь рядом должна быть решетка.

Она поползла вдоль стены, ощупывая ее. Кирилл, прижимаясь к холодной, мокрой поверхности, тоже пытался слушать. Шум стен здесь был искажен, испуган. Но справа… Справа слышался слабый, далекий грохот. Знакомый грохот. Трамвайные рельсы!

– Здесь! – крикнули они почти одновременно.

Пальцы Кирилла наткнулись на железные прутья, вмурованные в стену. Старая решетка, забитая мусором и землей, но не наглухо. Арина присоединилась, ее тонкие, сильные пальцы начали выковыривать комья грязи, отламывать сгнившие доски. Кирилл помогал, разрезая кожу рук ржавым железом. Сзади, из подвала, донесся нечеловечески тихий, шипящий звук, словно песок сыплется в бездну. Они нашли лаз. Они близко.

Последняя доска поддалась. Решетка открылась не полностью, но достаточно, чтобы протиснуться. Они вывалились в глубокий, заваленный снегом и строительным мусором котлован. Над ними, высоко, горели фонари улицы. Они были где-то в районе стройки, недалеко от Вайнера. Свежий, морозный воздух ударил в лицо, но не принес облегчения. Шум Екатеринбурга здесь был оглушительным – крик новостроя, лязг техники за забором, вой ветра в лесах. И сквозь него – леденящий шепот пустоты, вытекавшей из пролома в стене за их спинами.

Глава 5

Тепло ударило в лицо, смешанное с густым, сложным ароматом – сухие травы (полынь, зверобой, что-то еще неуловимое), пыль старых книг, воск и подвальная сырость, почти побежденная. Тишина после уличного гула и грохота погони была не пустой, а насыщенной. Шум Города здесь не исчез, но вновь преобразился. Он стал глухим, приглушенным, как сердцебиение за толстой стеной, ритмичным и успокаивающим. Защищенным.

Кирилл стоял, прислонившись к прохладной каменной стене прихожей, и дрожал. Не от холода – адреналин отступал волнами, оставляя после себя ватные ноги, дрожь в руках и пустоту в голове, сквозь которую прорывались обрывки ужаса: серые плащи, пустота под капюшонами, леденящий холод, стена, подавшая под плечом... Он сжал кулаки, пытаясь вернуть контроль. Перед ним, опираясь о грубый деревянный косяк ведущей дальше двери, стояла Арина Степановна. Она дышала тяжело, лицо в полумраке было пепельно-серым, капли пота блестели на висках. Но в ее темных глазах, уставших до предела, горел упорный огонек.

– Жив, – выдохнула она, не вопросом, а констатацией. – И не тронут Мороком. Хвала камням и теням.

Она оттолкнулась от косяка и сделала шаг вглубь жилища, жестом приглашая следовать. Кирилл, все еще не доверяя ногам, двинулся за ней.

Они вышли из крошечной прихожей в просторное, но низкое помещение. Сводчатый потолок из старинного кирпича, толстые стены. Это было не просто убежище – это была крепость, высеченная в фундаменте старого дома. Воздух вибрировал от тишины и защитных сил. Источником света служили не лампочки, а несколько масляных лампадок, стоявших в нишах стен и на массивном деревянном столе посередине. Их колеблющееся пламя отбрасывало пляшущие тени на стены, сплошь увешанные оберегами.

Кирилл замер, пораженный. Вышитые полотенца, подобные тем, что висели на входной двери, покрывали стены сложными узорами – геометрическими фигурами, стилизованными деревьями, птицами, спиралями. Преобладали красный, черный, охра – цвета земли, крови, защиты. На полках стояли глиняные горшки с засушенными растениями, пучки трав, связанные красной нитью, подвешенные к потолку. На стенах висели пучки чеснока, лука, связки рябины. Углы помещения охраняли причудливые деревянные фигурки, отдаленно напоминающие старинных домовых, и камни необычной формы, некоторые с нанесенными рунами. На полу лежали домотканые половики с орнаментами. И все это – жило. Не в буквальном смысле, но Кирилл чувствовал слабое, но отчетливое излучение от каждого предмета. Теплое, успокаивающее, образующее единое защитное поле. Как невидимый купол, под которым можно было перевести дух. Обереги. Самые настоящие.

– Садись, – указала Арина на грубую скамью у стола. Она сама опустилась в старое кресло с высокой спинкой, обтянутое потертой кожей, и закрыла глаза, запрокинув голову. Ее руки, тонкие и жилистые, лежали на подлокотниках, слегка дрожа.

– Самовар там, – она махнула рукой в сторону небольшой печки-буржуйки в углу, рядом с которой стоял настоящий медный самовар. – Подбрось щепок. Травы там, брось в чай.

Кирилл, все еще ошеломленный, машинально подошел к печке. От нее веяло приятным теплом. Он открыл чугунную дверцу, подбросил в тлеющие угли несколько сухих щепок из корзины рядом. Пламя весело затрещало. Не зная, что делать с самоваром, Кирилл растерялся, но вскоре, с заметным облегчением, схватился за чайник, наполнил его водой и поставил на конфорку. Действия помогали успокоиться, вернуть связь с реальностью. Он огляделся. На столе, помимо лампадки, лежали старые книги в кожаных переплетах, стопки исписанных пожелтевших листов, несколько перьев, пузырьки с темной жидкостью. У стены стоял сундук, окованный железом. И повсюду – камни. Небольшие, но явно подобранные с осмыслением: гранит, малахит, яшма. Они тоже тихо гудели, сливаясь с общим защитным фоном места.

– Где мы? – спросил Кирилл тихо, садясь на скамью напротив Арины. Его голос звучал хрипло.

– Под домом, – открыла глаза Арина. Ее взгляд был усталым, но острым. – Моя сторожка. Один из узлов. Место силы, если угодно. Охраняется. – она кивнула на обереги. – Но щит не вечен. Они ослабевают. Как и все здесь.

Вода в чайнике зашипела. Кирилл встал, нашел на полке рядом жестяную коробку с сушеной травой (крепкий, горьковатый запах мяты и чего-то еще), насыпал в заварочный чайник. Залил кипятком. Аромат мгновенно наполнил комнату, смешавшись с запахами воска и трав. Он разлил темный настой в две глиняные кружки, подал одну Арине. Та взяла ее дрожащими руками, с благодарностью пригубила.

– Кто они? – спросил Кирилл прямо, уставившись в свою кружку. Тепло сковывало его ладони. – Эти Чистильщики. И что им от нас нужно? От меня?

Арина вздохнула, поставив кружку. Ее взгляд стал отрешенным, ушедшим в прошлое.

– Они – слуги. Инструмент. Как метла или скребок. – Голос ее был тихим, но каждое слово падало с весом. – Инструмент Забвения. Тех, кто хочет стереть Город. Сделать его чистым, плоским, без памяти. Без души.

– Стереть Город? – Кирилл не понял. – Как? Это же камни, улицы…

– Не камни! – резко перебила Арина. Ее глаза вспыхнули. – Память! Живую память, что в них запечатлена. Каждая плита на Плотинке помнит шаги мастеровых, крики начальства, грохот первых машин. Каждый трамвайный рельс хранит звон колоколов, гул демонстраций, шепот влюбленных. Дома помнят тех, кто в них жил, любил, страдал, умирал. Дворы помнят детские игры и тайные свидания. Река помнит… помнит все, что несла и что в нее уронили. Эта память – кровь Екатеринбурга. Его душа. Его… магия.

Глава 6

Тишина ночного Екатеринбурга после сторожки Арины Степановны с говорящими оберегами оглушала. Не абсолютная – где-то далеко гудел поезд метро, сипло сигналила машина, ветер шелестел снегом на карнизах. Но шум Города, его живой, дышащий фон, казался приглушенным, отстраненным. Как будто Кирилл вышел не просто из подвала, а из защитного кокона. Холодок под ребрами, тот самый, леденящий след внимания Чистильщиков, тут же ожил, пульсируя тупой, тревожной болью.

Он остановился у ворот дома с зелеными ставнями, сжимая в кармане трамвайный жетон. Металл, казалось, впитывал холод его ладони, отдавая едва уловимым покалыванием, как наэлектризованный воздух перед грозой. Ночная школа. Другие чудаки. Война за душу Города. Слова Арины Степановны гудели в голове, смешиваясь с остатками животного страха и оглушительным шоком. Его мир – скучный, серый, предсказуемый мир курьера – треснул по швам, обнажив жуткую, пульсирующую изнанку.

Куда идти? «Не домой», – предупредила Арина. Дом – съемная комната в хрущевке на окраине – вдруг представился не убежищем, а ловушкой. Изолированной, уязвимой. Чистильщики знали его? Могли найти? Мысль о серых плащах, возникающих в его убогом жилище, заставила его сглотнуть комок страха. Он посмотрел на часы – почти два часа ночи. Город спал. Людных мест, куда советовала бежать Арина, не было. Оставалось одно – движение.

Он пошел дальше, не разбирая направления, просто чтобы уйти от этого двора, от этого порога в безумие. Ноги сами понесли его в сторону центра, по знакомым, но теперь чужим улицам. Лунный свет серебрил снег на крышах, бросал длинные, искаженные тени от фонарей. Каждая тень теперь казалась подозрительной. Каждый темный проем двора – засадой. Шум Города, обычно фоновый комфорт, стал источником паранойи. Он ловил его обрывки, пытаясь расшифровать: вот здесь, под ногами, – ровное, сонное бормотание старого водопровода. Там, слева, – тревожный писк ослабевшего фундамента новостройки, вгрызающейся в старый грунт. А вот прямо впереди холодная, звенящая пустота. Кирилл резко свернул в переулок, обходя это место. Инстинкт? Или его дар уже работал на выживание?

Он шел долго. Мимо темных витрин, запертых подъездов, спящих парков. Мимо величественного здания Оперы, чьи каменные атланты в лунном свете выглядели особенно суровыми и скорбными. Мимо Плотинки, где лед под снегом казался черным, а гул гранита был особенно сильным и древним. Он шел, и мысли метались, как испуганные птицы. Бежать? Куда? Из города? Но холодок под ребрами, как якорь, привязывал его к Екатеринбургу. Это была не просто угроза. Это была связь. Связь с тем, что он начал ощущать как живое существо. С Городом. Его болью, его страхом, его угасающей силой.

Рассвет застал его на набережной Исети, недалеко от цирка. Небо на востоке тронулось бледной полосой, окрашивая серые облака в грязно-розовые тона. Холод стал пронизывающим, пробирая до костей. Усталость, наконец, навалилась тяжелым свинцом, приглушая страх и шок. Он сел на холодную гранитную парапетную тумбу, сгорбившись, и достал из кармана трамвайный жетон.

При дневном свете он выглядел еще более обыденно. Потертый металл, стертый рельеф цифр маршрута (едва угадывалась "5"), царапины, следы окисления. Просто кусок истории городского транспорта. Но в пальцах он по-прежнему ощущался особенным, а не просто холодным. И то самое покалывание, слабое, но упорное, не исчезало. Приглашение. Адрес и время под лунным светом. Безумие.

Кирилл сунул жетон обратно в карман. Он должен был решить. Сейчас. Пока у него еще были силы. Вариантов было немного:

1. Игнорировать. Выбросить жетон. Попытаться вернуться к старой жизни. Смириться с тем, что он сошел с ума, или с тем, что за ним теперь вечно будет тянуться ледяной шлейф страха и, возможно, серые тени. Рисковать каждую ночь.

2. Бежать. Взять все сбережения (скудные), сесть на первый поезд куда угодно. Но куда? И сбежит ли он от Чистильщиков? От этого холодка, въевшегося под кожу? От шума, который, он подозревал, будет преследовать его везде, где есть старые камни?

3. Пойти. Найти эту чертову Ночную школу. Узнать правду. Научиться… а чему? Защищаться? Понимать? Стать частью этой войны, о которой он даже понятия не имел двенадцать часов назад.

Мысли о школе вызывали новый виток страха. Что это было? Секта? Сумасшедший дом для таких же, как он? Ловушка? Старушка казалась искренней, но кто она на самом деле? И кто были те "другие чудаки"? Но страх перед неизвестностью школы мерк перед страхом перед Чистильщиками. Перед этой леденящей пустотой, которая могла настигнуть его в любой темноте. Арина сказала: "Там учат прятаться. Защищаться. Выживать". Это звучало как единственный шанс.

Солнце, бледное и холодное, показалось из-за крыш, осветив грязный снег набережной и темную воду Исети. Город просыпался. Появились первые редкие прохожие, спешащие на работу, первые трамваи зазвенели на мосту. Обыденность ворвалась обратно, резко контрастируя с ночным кошмаром. Кирилл встал. Ноги затекли, тело ломило. Он чувствовал себя выжатым, как лимон, и старым, очень старым. Но решение, рожденное не из отваги, а из отчаяния и инстинкта самосохранения, сформировалось.

Он пошел. Не бегом, а тяжело, устало. Домой. Рискнуть. Ему нужна была еда, сон, смена одежды. И главное – он должен был дождаться ночи. Дождаться луны. Увидеть, что покажет жетон.

Дорога заняла больше часа. Район его хрущевки встретил знакомым унынием: серые панельные коробки, заледенелые тротуары, припорошенные снегом детские площадки. У подъезда стояла знакомая бабка, выгуливающая таксу. Она кивнула ему: