Узница его семи грехов

Пролог

Боль...

Болезнь...

Страданья...

Уверен, у всех них женский лик ! Ибо так извращенно измываться, но не добивать сразу, способна лишь женщина. Откинув голову назад, я плотно смыкаю веки и, сжав зубы, пытаюсь пережить очередной приступ боли, что выворачивает мое тело наизнанку. Чувство, будто по сосудам пустили змей, и теперь те не щадя ползают по моему телу и кусают всё, до чего в силах дотянуться.

Голова сама поворачивается к шкафу из белого дуба в углу моей почевальни. Обычно на пыльных полках восседал сосуд с опиумом. Но, зная, как сильно способна пошатнуться моя воля и мутнеет разум при всплесках боли, я велел Чернозару убрать сосуд подальше. Так, чтобы даже я не знал.

Плохи мои дела, только пару дней назад зазноба моего колдуна убаюкала мою боль, влив кучу своих чар, но сегодня у меня такое ощущение, что Яринка и не касалась меня.

Я отпустил их обоих домой, пущай тут не соблазняют мне мыслью о женитьбе кучу неженатых мужиков. Ибо я от своих правил не готов отказаться. Тем более от баб только беды!

Яринка не в счет! Скорее, эта хрупкая девчонка походила на ребенка своей наивностью и хрупкостью, покоряя и склоняя на свою сторону. Глядя на нее, такую обманутую жизнью и витающую в своих грезах, невольно хотелось ухватиться за хрупкие плечики и пару раз встряхнуть. Дабы мозги вернулись на место. Но увы, как я уже говорил, что Черный, что Яринка, навеки останутся узниками этой дурной иллюзии под названием любовь.

Я тоже узник своей болезни. Своих чар.

Но, в отличие от меня, их привязанность приносит им удовольствие, а мое лишь боль и запах подступающей смерти.

И я не то чтобы цепляюсь за жизнь, боясь умереть. Даже мелькала малодушная мысль: «Да давай уже, черт возьми, забери и меня!»

Но всякий раз одергиваю себя мыслью об Ждане. Он слишком юн, чтобы взять на себя бразды правления. Всего тринадцать весен, и я был старше, когда впервые убил.

Во-вторых, ответственность, мать ее! Я в ответе за столько голов, и тут как в случае обезумевшей стаи волков. Оставаясь без вожака, перегрызут друг дружку и окрасят весь лес в кровь невинных.

Не то чтобы я был смирен и почитал человеколюбие. Тем не менее у меня были свои железные принципы, которых никто, даже я сам, не пересекал даже под страхом смерти.

Так что да, пока что приходится стиснуть зубы и терпеть. Молча, кусая губы, не допуская и писка. Не то чтобы крика. Ибо я по-прежнему Семигрешник, хозяин.

Тот, кого все боятся, почитают и идут в атаку с моим именем на устах. С тем именем, которое я выбрал себе сам, не тем, которым меня нарекли при рождении. Да, мое прошлое до сих пор тянет свои когтистые лапы, заляпанные кровью, ко мне. Не отпускает. Несмотря на то, что у меня в подчинении тысячи солдат и людей, кои считают себя моими рабами. Они даже не ведают, что их хозяин такой же раб.

Только тот, кто держит конец цепей, обмотанных вокруг моей шеи, не ведает ни принципов, ни моральных терзаний. Ибо это сама Смерть.

И она тянет, и снова тянет.

День за днем заужая петлю на моей шее. Лишая спокойного вздоха, сна и желания жить.

Проходят мгновения, часы, и мне кажется, что время дошло до своей закономерной бесконечности, утягивая меня вслед за собой, прежде чем боль начинает сворачиваться в клубок, словно злой детеныш змеи. Засыпает. Позволяя мне наконец-то выдохнуть и потихоньку разминать больное тело.

У меня нет времени прохлаждаться и упиваться своей болью. Дел намяло, словно их продула в мою жизнь лютая буря. Медленно раскручивая запястье круговыми движениями, я, как дерево после долгой зимы, начинал просыпаться.

И все же маленькую слабость я мог себе позволить: век пока не распахивая, и словно сама тишина почевальни меня баюкала.

Впрочем, даже зная, что это чувство не вечно, при громкой ругани некоторых недалеких дятлов у меня вполне ожидаемо зачесались пальцы свернуть пару бошек.

Тяжело вздохнув, размыкаю веки и, кряхтя, как старик, поднимаюсь на ноги. Правая стопа не чувствуется совсем, как мервый обрубок. Занемело, тварь. Оттого я злобно пару раз пинаю ею по ножке кровати. Возвращается чувствительность, отдавая лютой болью. Ну уже хлеб.

Накидываю плащ на плечи, на ноги тяну сапоги, уже выходя из почевальни подхватываю с угла стола свою незаменимую маску. Ту, что заменила мой лик пред моими поданными, пред моими врагами, пред моими союзниками и заказчиками.

Мало кто знает, ради чего я надел ее впервые и почему не в состоянии снять сейчас. Впрочем, это печальная история...

Затягиваю кожаный ремешок на затылок, накидываю темный капюшон на голову.

Выскальзываю в мрачный коридор и иду на голоса. Попутно достав из карманов штанов свои незаменимые черные кожаные перчатки. Надеваю.

Сколько баек люди, да и мои солдаты насочиняли вокруг них, уже другая история. Не менее увлекательная, и все же ни одно из их предположений не увенчалось венцом правды. Хотя, быть может, до моего слуха еще не дошли все их сказочки?

Так или иначе, свернув на лестницу, я замечаю широкую спину Яра. Один из моих командиров, верных соратников.

Верный моей воле и приказу.

Тем не менее такой же грешный, как и все смертные. В каждом из нас живет свой грех, он глубоко зарыт в душе, привязан к душе. Кто-то зовет это слабостью. Кто-то, в заблуждении, поощряет внутреннего голодного зверя, называя это силой.

Так или иначе, мы все смертны. Мы все грешны. Но ключевая истина состоит в том, что никто нас не заставляет грешить. Это как оружие, кое тебе вложили в руку. Но никто не призывает пролить кровь. Просто единственное, что бьется в человеческих думах при таком раскладе, что раз тебе дали оружие, то им непременно стоит воспользоваться. И виноват не ты, а тот, кто вложил в твою руку смертоносный клинок.

Люди называют это грехами, я же предпочитаю слово «слабость». Оно куда четче передает всю суть данной игры.

Ну так вот, я знал грехи/слабости всех своих подопечных.

Глава 1

- Вот тебе мыло и ветошь. Держи чистую простынь... Помойся, а то разит так, что аж глаза режет. И гляди мне, без всяких там игр и глупых задумок сделать ножки! А то поймаю и переломаю ко всем чертям!

Рявкает мне в лицо косматый мужик, и как блохастого котенка берет меня за шиворот и закидывает внутрь бани. Хлопает громко дверью, фырча себе под нос:

- Не могли, крендели, нормальную, чистую подстилку притащить. Еще и хозяину!

Да чтоб у тебя хозяйство отсохло!

Шеплю я мысленно, подымаясь с мокрых половиц на колени, а потом и вовсе на ноги. Правда, нетвердо они меня держат, досталось мне нехило от приспешников Чернобога.

Прознали твари, что я не совсем чародейка тьмы. А быть может, им просто не оставили выбора печенеги, к коим эти дятлы примкнули!

Подкармливать двоих богов человеческими жертвами оказалось довольно затратно и тяжело.

Да и потом не стоит забывать, насколько трепетно и нежно меня «любили» местные сельчане. В общем, все встретилось в нужное созвездие, и меня и вправду чуть не отправили к Моране.

Но нет, не совершилось...

И теперь я у наемников. Лучшее ли оно, такая доля? Хрен его знает, но помыться и вправду не помешает. Умирать чистой и то лучше, чем грязной. Хотя что-то я быстро смирилась с этой мыслью.

Оседаю на лавку и, макнув ветошь в бочонок с пахучим мылом, принюхиваюсь к нему. Ну и воняет, что прям жуть!

Решительно отталкиваю от себя эту провонявшуюся ветошь, и сам бочонок оставлю в стороне. Начинаю стаскивать с себя одежду, морщась от боли, что лижет царапины на моей коже.

Их много. Широких и глубоких, длинных, а еще синеющих следов от ударов и фиолетовых в тех местах, где меня связывали.

Поливаю плошкой теплую воду себе на кожу, а сама размышляю.

О том, что я в крупной заднице, и так понятно. Но нащупать всю глубину данной беды я как-то еще не поспела.

Я попала к наемникам. Это уже ясно.

А что мне о них известно? Кроме того, что в этих лесах обитают наемники самого Семигрешника, князя всех продажных воинов, так и вовсе ничего!

Семигрешника боялись, им восхищались. Но в то же время каждый раз люди боялись проговорить его имя вслух.

Он был тем, кто внушил им страх, хотя большинство из них ни разу в своей жизни его не зрели своими очами. Лишь слухи, слухи и опять-таки слухи.

Да все видения обычных людей о мире строились на этих проклятых слухах. Они были как чума, заражали собой все вокруг. А из уст одного человека к другому добавлялось кое-что еще. Так и о Семигрешнике простые селяне слепили из одного его имени целого чудовища и почти что сына Чернобога.

Хотя, как по мне, этот мужик в маске по сравнению с прислужниками Чернобога просто лапочка и милое дитя! Хотя я тут быстрее приуменьшила не на шутку.

Семигрешник и вправду имел власть. А от одного его колючего взгляда душа уходила в пятки. Но не было там тупого неведения и скудодумия. А то самодурство, кое так свойственно большинству мужиков у власти и вовсе мимо проходило.

Его тревожили ужасные боли, мне становилось не по себе только от мысли представить себе всю степень его мучений. Его болезнь...

Она пугала и завлекала меня в одночасье. Такие интересные всплохи внутри его тела, будто оно изнутри убивало своего хозяина.

Что это?

Чума? Будь она так, он бы заразил всех вокруг себя.

Проказа? Среди обычеого люда, которые ведали, что таинственный Семигрешник носит маску оттого, что проказа ему съела все лицо, а темный плащ скрывает от людского взора язвы на его теле.

Только опять не то. От тех, кто болен этой напастью, разит гнилой плотью за версту. Мне пару раз довелось видать таких несчастных, и единственный раз даже смогла понаблюдать за изучением тела умершего от проказы.

Незабываемое зрелище, что стереть из памяти невозможно.

Оспа?

Не думаю, но будь у меня возможность глянуть на его обнаженное тело, я бы смогла продолжить свои меркованье. А так лишь лишенные корней предположения, что листья на ветру.

Хмыкаю, вспомнив, как он обещал утащить меня с собой в поминальный курган, раз я его не спасу. Откидываюсь затылком на деревянную стену, прикрываю устало очи.

Смерть? Она меня давно не пугает. И все же мне хочется его вылечить. И оттого не от услышанной угрозы, и даже не из человеколюбия и милосердия. Мне просто до чесотки любопытно, что за хворь терзает такого властного и сильного мужика.

Но и умирать по его прихоти мне не по вкусу. Я не осилила пока и маленькую капельку из всех своих ученных грез.

И все же... Пока я пленица воли Семигрешника.

Вожу руками по телу, смываю с себя вонь подвала, где меня держали пару дней эти продажные твари, что называли себя детьми Чернобога!

Но сдается мне, что смард дыма проник в мои волосы, и нет смысла их тереть и обливать водой. Нужно время, как и всем нашим бедам. Чтобы они прошли, нужно лишь время.

А вот хвори время давать ни в коем случае не пристало. Давить надо в зародыше, ведь порой ей нужно совсем немного, дабы охватить все тело бедняка. И ведь тогда уже не спасти... никаким золотом, ни серебром, ни другой человеческой жизнью.

Мои мысли уплывают, я смыкаю веки на миг, отдаваясь призрачному ощущению спокойствия, тепла и чистоты. Почти теряю связь с окружением, на кроткий миг ухожу в тьму своего разума. Чтобы вырваться из этих обманчиво мягких и доброжелательных объятий от скрипа двери в баню.

Ловлю слухом твердую мужскую подступь. Нащупываю рукой плошку рядом. Она деревянная, но оружие из нее так себе для защиты. Если только проколоть длинной ручкой глаза.

А я по-прежнему в чем мать родила. Черти... Размокла, как у матери за пазухой, да расслабилась! Теперь-то что творить...

Додумать не поспеваю, ровный мужской голос осаждает табун моих мыслей в голове и подступ нарушителя моего спокойствия.

- Что ты тут позабыл, Берк?

- Так... это... попариться зашел... обмыться... банька же только разогрелась.

Глава 2

- Что с тобой, господин?

Она медленно отпускает голову на бок, смотрит на меня невозмутимо. И я невольно ловлю себя на мысли, что я не первый обнаженный мужик, которого она поведала в своей жизни.

Меня это корежит.

Странное ощущение зарождается в груди от этой мысли. Кто же она?

Была ли замужем? А быть может, еще и есть. И даже если так, то где это скотина шлялась, пока его жену пытались спалить ко всем чертям?

Да, быть может, я бы и смог согрешить мыслями, что девочонка легка на подол и зарабатывала тем, что грела мужикам ложа. Но нет...

Это определенно не про нее. Крышуя пару городских борделей и нередко пользуясь их услугами в не таком уж и далеком прошлом, мои глаза помнили, как выглядят женские уловки продажных шлюх.

Их сладкие улыбочки.

Томные взгляды.

Кокетство с движениями да танцами, ради того чтобы грудь выпрыгнула из ворота платья.

Эти взгляды так и орали: «За твой кошель я тебя ночами ублажать буду. Блуда не стесняйся ни перед кем!». Бывало, что и сами в штаны лезли.

А целительница стоит предо мной и нетерпеливо топает голой пяткой по полу.

Сложив руки на груди, с совершенно спокойным выражением лица. Нет, на шлюху она мало похожа. Тогда...

- Господин.

Возвращает она меня на землю грешную из водоворота моих дум, кивает мне на одежду. Да приподнимает чернявую, словно углем обведенную бровь в вопросительном изгибе.

- Что-то не так?

- Погодь чутка, и дай мне пережить смущение. Не каждый же день девка сама просит меня раздеться. Поднимаюсь на ноги и неспешно начинаю с пуговиц на рубахе. - По своему обыкновению, это я раздаю такие указы.

- Тебе бы следующий день пережить,господин - фырчит она дерзко но не зло, и тут же добавляет: - Хотя мне лестно пристыдить самого Семигрешника.

Хмыкаю ей в ответ и отпускаю голос до угрозы.

- Ты гляди не зазнавайся, да не трещи об этом. А то испортишь мне репутацию — накажу.

- И сапоги сними, господин.

Остается она равнодушной к моему заигрыванию, да опытным взором оглядывает меня. Стаскиваю с ног сапоги и тут же берусь за тяжелую пряжку ремня.

Мне хочется ее эмоции, хочу увидеть чертово смущение, которое окрасит розовым цветом эту бледную кожу.

- Штаны снять?

- Пока не надо. - осаждает она мой порыв, поскребав подбородок, рассматривая меня с прищуриным взглядом. Делает решительный шаг вперед и, будто пробуждаясь ото сна, резко застывает на месте. Смотрит на меня ожидающе:

- Я могу подойти?

Киваю ей и жестом милостиво позволяю. От нее еще несет дымом, не сильно, но легкий оттенок отдаеться, в особенности от волос. Любопытствую:

- Тебе не выдали мыло?

- Выдали. Но я оставила бочонок в стороне.

- Отчего же? Ты же целительница, для вашей братии мыло в почете.

- Так-то оно так, - скользит задумчивым взглядом по моей груди, не считая нужным позволить мне заглянуть ей в глаза. В маске я, но такое ощущение, что будто она.

Маска, что скрывает ее личико, не из железа, как у меня, а из полного отсутствия страха и желания мне понравиться. Она холодна и бесцветна.

Она все сильнее и сильнее соблазняет меня желанием сорвать эту призрачную маску контроля с ее личика.

- Только вот если мыло качественное да сваренное с умом.

Выгибаю бровь, будто она в состоянии это увидеть, хмыкаю.

- Это варили не местные «деятели».

Фырчу с укором, и целительница как ни в чем не бывало жмет плечом.

- Небось греки потрудились.

Застываю в недоумении. Откуда она прознала? Почуяв мое замешательство, она милостно разьясняет.

- От нее воняло амброзией, а ее на порезы и раны не стоит допускать — сильно раздражает и мучает болью. Да и потом амброзия не тот запах, коим я хотела благоухать.

Морщит носик в конце, и я про себя удивляюсь ее дерзости и при этом непритворству. Она чует призрачные границы моего терпения. И очень аккуратно порхает вдоль них, но не пересекает их.

"Majister aequilibrii"*

Мелькает у меня в разуме знакомая приказка на латыне. Но я не позволяю себе долго над ней размышлять. Думы переплетаються с молвой целительницы. Любопытствую:

- Чем же тебе по вкусу благоухать?

Она точно не ответит розами, и отнюдь не ромашками. Хотя мне сдаеться, что ее коже божественно бы подошел аромат сладковатого вина с примесью успокаивающих трав и меда.

- Жизнью. - фырчит она и морщится. - Ведомо ли господину, но мертвецы довольно паскудно благоухают.

Мало кто в ее возрасте меркует о смерти и жизни. Мало кто из девок и вовсе знают, как благоухают мертвецы, их обычно отгораживают от тех, кто покинул живых. Дурная примета оставлять незамужнюю девку с мертвецом.

И в то же время мой разум не в состоянии отпустить ее слова насчет греков. Она бросила это таким бывалым голосом, будто повидала на своем коротком веку греков побольше, чем славян.

- Откуда?

- Что? - фырчит, не подымая и взгляда. Ощущая, как аккуратно изучает меня взором, и мне на миг чудится, что смотрит она сквозь меня. Прямо в глубину моего больного нутра.

- Греки... - терпеливо ворочу ее к нашему разговору. - Откуда ты прознала, что мыло от них?

- Амброзия. - как само собой разумеющееся выдыхает она. И чутка спустя начинает разьяснять. - Она хорошо пенеться, но может люто изжечь кожу. По своему хитрожопому обычаю они скупы на эфирные масла. Делают мыло на отваре амброзии, дополняют отвар цветочными отварами. Поначалу они сбивают запах. Но если таким мылом часто обмываться, то вскоре сожжется кожа.

Хмурюсь недовольно, ибо припоминаю говоры меж солдатов. Были и те, кто жаловались на заморское мыло. И видно, не спроста.

Но именно в данный момент меня куда более волновали ее знания в мыловарении, чем наказание греческих купцов.

- Глубокие познания даже для целительницы. Полюбопытсвую вновь: откуда?

Я обнажен по пояс, с ее мокрых волос стекают капельки воды по хрупкой шее и, очертив изгибы ключиц, ниспадают ручейком в манящую ложбинку меж округлых грудок. А влажная кожа блестит в свете свечей, маня мой взор сильнее.

Глава 3

На огромном полотне, подбитом снизу свиной шкурой, видятся изгибы человеческого силуэта. Он раскинут на самом полу, а я на коленках кружу вокруг него. Мои пальцы давно измазались в темных разводах угля. Чернота камня въелась в самую кожу и зашла глубоко под ногти. Пару дней пройдет, прежде чем все не очистится. Хотя мало меня оно сейчас волновало. Нагибаясь над полотном, я продолжала чертить силуэт своего больного, в точности как запомнила.

Отмерив примерно четыре локтя, я легла сама на полотно, ощупывая рукой свою макушку, да угольком обозначив рост. Аккуратно поднялась на коленки и приглянулась к человеческому силуэту.

Семигрешник выше меня будет на примерную ладонь, то есть надо рисовать выше. И начинаю переделывать свой рисунок в человеческий рост. Очерчиваю угольком рост в четыре локтя и одну свою ладонь. Набрасываю на грязно-сером полотне пару линий, что ведут вниз, обозначая мужские широкие плечи. А сама меркую.

Ибо он болен не с одного дня, не с семицы и даже не с одной луны. Хворь мучает его уже достаточно давно. Иссушает изнутри, но, несмотря на нее, он достаточно хорошо развит в плечах. Это свидетельствует о том, что князь наемников зазря штаны не протерял. По меньшей мере не брезговал работать и тренироваться на мечах. По большей — сам участвовал в набегах и сражениях.

При таких болях брать меч в руку и идти воевать — что смерть. В довесок ко всему здраво мыслить и не остаться рабом опиума...

Боги, да этот мужик мне все сильнее начинает нравиться.

Очерчиваю жилистые мышцы вокруг костей. Возвращаюсь угольком к нутру, начинаю с горла, не забываю про легкие по сторонам, вниз рисую нижнюю плоскую грань, что разделяет легкие от желудка и кишок.

Увлекаюсь своими деянием. Стараюсь очерчивать все в точности, как запомнила на Семигрешнике. Не забываю про трещины в 6 и 7 левом ребре. Про неровный рубец с внутренней стороны подмышки, что оставил след и на легком.

Время пролетает незаметно. А я не останавливаюсь, пока не исписываю полотно в точности, как видала на живом Семигрешнике. Когда заканчиваю с этим, оставляю маленький кусочек угля в сторону. Подхватываю тряпку, что мне выдали, и яростно стираю черный налет с рук. Присматриваюсь к рисунку то слева, то справа.

Оборачиваюсь к столу и беру плошку с синей краской. От нее несет приятным ягодным ароматом. Черникой.

Макаю в темно-синюю жижу мизинец и опускаюсь пред полотном на колени, начинаю рисовать тонкие нитки ощущений. Благодаря которым мы чуем боль, холод, зной.

И словно ветки могучего дерева от разума вдоль хребта они тянутся вплоть до пальчиков рук и ног. Заканчиваю с нитками ощущений и опять-таки яростно вытираю пальцы. Оборачиваюсь за следующей плошкой с краской к столу.

Вглядываюсь в тускло-красный цвет, принюхиваюсь. Пахнет знакомыми оттенками древесины. Неужто корни марена?

Давно мне не попадалась краска из него. Местный люд добывал красный цвет то ли из могильника, то ли из корней сабельника. А тут такая редкость.

На сей раз с особым трепетом и крайне внимательно я провожу мизинцем, окрашенным в красную краску, по человеческому силуэту. Очерчиваю сосуды господина.

Последние на счету сосуды с "чистой воды". Те самые, через которых очищается вся жидкость в человеческом теле, и подле которых словно тень вступают каналы с чарами.

Тут-то и есть маленькая загвостка, которая натолкнула меня на мысль, что у Семигрешника пресловутая "карцинома". На пути сосудов, через которых течет "чистая" вода, есть узлы. Когда карцинома, словно муравейник, начинает распространять по телу, то она это делает по двум тропам.

Будь это либо сосуды с кровью, что откровенно попахивают смертью.

Или же сосуды "чистой воды". Эти узлы наполняются нечистотами и разными плохими обломками из человеческого тела и начинают раздуваться.

У Семигрешника их раздутых и крупных внутри организма до черта и трошки.

Но не все... И на том спасибо.

Заканчиваю с прорисовкой троп, по которым проходят эти сосуды. И распрямляюсь под хруст собственных позвонков.

Растираю запястья круговыми движениями рук, морщусь. И крайне предвзято осматриваю собственные чертежи. Прохожусь по каждой линии оценивающе, не давая себе и одного маленкого извинения для ошибки.

И не только оттого, что Семигрешник пообещал меня забрать с собой в могилу, хотя и от этого тоже. По-моему, я достаточно молода, дабы помирать.

Его обещание, что он выполнит любое мое желание, если я его вырву из лап хвори, звучит заманчиво, но и не оно меня заманивает в эту сеть.

Вдохновляет меня вылечить чертового Семигрешника сама его болезнь. Мне доводилось ранее видеть карциному. Я наблюдала со стороны, как она скошивала люд. Тысячи. Многотысячи. Будучи уверенной, что эта болезнь не заразна, я все ломала голову в поисках ее источника. А главное — лечения.

Но нет, падшие в объятья этой болезни угасали что свечки, быстро и незаметно.

И тут вот он... Мужчина, который живет с болезнью уже много времени и противостоит ей. Куда сильнее изумляет, что в случае Семигрешника я примерно начала догадываться, откуда берет свои истоки эта болезнь.

Я пылала изнутри любопытством, тягой раскрыть данную головоломку.

Позади меня раздается скрип открывающейся двери, правда, не позволяю входящему и рта не раскрыть. Кидаю через плечо:

- Позови хозяина!

- Целительница, а случаем берега не попута...

- Прямо сейчас зови! Иначе не сносить тебе головы!

С тихим ворчанием, прикрепленным парой твердыми матерными выражениями, мужик хлопает дверью. Опять сосредоточиваюсь на своем творения, как дверь позади вновь скрипит.

Раздраженно вожу плечом, недовольно зыркая на тупицу:

- Сказала же, позови своего хозяина?! Или тебе на пальцах объяснить?!

- Ну можешь попробовать.

Глубокий голос позади заставляет меня уронить уголек из пальцев. Сердце обухов летит в коленках, как камень в колодце, ибо эхо его падения заложило мне уши.

Глава 4

- Не Семигрешника, а себя жалко.

Вздыхает она печально, и что-то внутри меня сжимается в змеином узле, безжалостно отравляя нутро. Что, Семигрешник, жадная ты сволочь? Ласки захотелось? Жалости ее?

Плевать я хотел на жалость других! Мне отсюдова хочется испить эмоции!

- Себя?

Хриплю ей, желая скорее дать себе время, дабы удержать в груди растекающейся, словно горячая лава, ощущения обиды и пренебрежения к себе. Да я и не знал, что я настолько себялюбив!

- Ну ты ж молвил сам: раз не смогу, то заберешь меня с собой в могилу.

Жмёт она плечами, избегая глядеть мне в глаза. Тонкие девичьи пальцы, перемазанные красной и синей краской, всё не могут найти спокойствия, неловко соскальзывают друг об друга. И дерганным движением целительница прячет их за спину.

Улыбка медленно растягивает мои уста от осознания, что кто-то просто очень хорошая врушка.

На самом деле она переживает. И очень сильно, но просто не желает этого мне показывать. Это меня подкупает похлеще любых лестных слов и клятв.

На мгновение мне хочется ее разубедить в этой данности. Рассеять пеплом на ветру ее страх, дать почувствовать себя свободной. Но одергиваю себя от данной мысли быстрее, чем мои уста собираются что-то сказать.

Хочется побыть добрым в ее очах? Не слабость ли это? Не обман? Когда я тварь. Ублюдок, что подчиняет к себе людей, играя их грехами.

Отпускаю ее, заставив пальцы разомкнуться вокруг узкого женского запястья. Дарина не зевает, оборачивается ко мне спиной, опять упав на коленки, и, макнув пальчики в сосуд с красками, начинает что-то чертить на своем полотне.

Я по своему обыкновению человек любознательный и довольно сообразительный. Но на сей раз моему взору безразличны рисунки целительницы, хоть они и важны для моего выздоровления. Куда охотнее мой взор лицезреет округлый женский зад. Позу, надо признать, молодка выбрала замечательную. И ладонь чешется провести по манящей округлости.

Но я не собираюсь этого делать. Сам до конца не разбираясь почему. С одной стороны, если ее обидит или настрашит мои деяния, она начнет от меня отдаляться. Не хочу показаться насильником в ее очах, так как таковым никогда не был. С другой... если она мне просто поддастся и покорно ляжет на спину, разомкнув пригласительно бедра, то я разочаруюсь в ней.

Ибо она окажется как сотни до нее. Которые считали, что дабы зайти в сердце мужчины и подчинить его, достаточно лишь обласкать его. Быть может, они были правы. Я ведал, что многие из моих солдат выкупали право сношаться с одной-единственной шлюхой, но был уверен, что никаких привязанностей душевных за этим не стояло.

Не оттого, что они были шлюхами, а оттого, что они просто не могли любить и считали это чувство, как и я, глупостью.

Хотя на моем веку были лишь три случая, когда мой наемник склонил головку к женской юбке. В начале моего пути один из моих солдат выкупил у меня одну шлюху. Правда, не женился на ней, а выдал замуж и отправил восвояси. То ли она была его детской подругой, то ли соседкой. Второй солдат, пару годками спустя освободив пленицу из рук печенегов, к роднее ее не отправил. Поселил в селе неподплеку и навещает ее там. Вмешиваться я не стал, ибо это один из моих самых лучших и глазастых лучников. Последний Чернозар, но того, справедливости ради стоит заметить, что я и привязал к себе из-за женщины. И верен он ей остался даже через время.

Я сам в себе запутался. Ибо с одной стороны хотел действовать по старинке и заполучить желаемое. Но в то же время остро не желал, чтобы образ юной целительницы упал в моих очах из-за ее тупого мышления, что через постель она меня привяжет к себе.

И все же я мог это проверить. Не действиями, а словами.

- Дарина?

Зову ее, прислонившись бедром об угол дубового стола. Между прочим, вырезанного искусными мастерами-тракийцами из тысячелетнего дерева. Который мне достался в подарок от полководца, что держал княжества по ту сторону Карпатов.

- Ммм?

Мычит она мне в ответ, даже не оборачиваясь лицом. Никто из женщин, коим доводилось пребывать в одних покоях со мной, не смели и вздохнуть без моего позволения. О таком открытом пренебрежении и мерковать не пристало. Впрочем, оно меня совсем не оскорбляло, а скорее забавляло. Она была открытой, говорила, что думала, и очевидно знала, что в жизни есть что-то выше смерти, и не пристало ее так сильно бояться.

- Предложи я тебе избавиться от участи согревать мне могилу своим телом, ты бы согласилась?

- Я бы призадумалась, господин. - фырчит она в ответ, макнув еще раз пальчики в краски.

- Отчего же? - изумляюсь я вслух, и она как ни в чем не бывало мне объясняет, по-прежнему позволяя мне лицезреть округлую задницу, обтянутую черной льняной тканью.

- Оттого, что такой мужик, как ты, не станет менять павлиное перо на гусиное. Если цена, что была в начале, была велика, то и следующая будет, возможно, чуть-чуть ниже, но не сильно.

Ну сколько разумных доводов в этой головке. Я в полном восхищении! И все же подвести ее к черте греха и пошатнуть собственное увереность пропрежнему желаю. Это часть моей природы. Моей хваленой славы.

Искушать, соблазнять. Находить человеческие грехи и через них, словно цепями, подчинять себе глупый люд.

Жадность.

Вот чем я хочу затащить в свои сети Дарину. Оттого не изменяя своим правилом, продолжая плести паутину вокруг нее.

- И все же, если я предложу тебе не только избавиться от смерти рядом со мной, но и доплачу за одну услугу, что ты выберешь?

Ее ответ легок и свободен, как падающее лебединое перо. Будто она и не задумывается, или же, наоборот, давно об этом померковала, и решение таилось на языке годами.

- Подумать, господин. Просто так, за красивые очи ты мне золота не отсыпешь. - Вздыхает тяжело, задумчиво скребя подбородок, да глаз не сводя со своего полотна. - А судя по тому, как мой зад припекает от твоего взора, то услугу ты от меня попросишь плотскую и блудливую.

Глава 5

Каждый узел «чистой воды» — это как спелый одуванчик, в любой момент, как от порыва ветра, может распушиться и заметутся его «росинки» через сосуды крови по всему телу. Больше всего узлов около желудка, легких и возле шеи.

Они бы росли сильнее, заполонив собой все тело Семигрешника и тем самым наполнив каждый орган «карциномой». Но видно, что-то его сдерживало с определенной периодичности. А излишки и следы тьмы, что осадком плыли в теле хозяина, свидетельствовали о вмешательстве черного колдуна.

А что... умно придумано, тьма сотрясает и выжигает все тело, в том числе и дурные ее части, которые плодятся быстрее моргания. Пожалуй, не будь сила Семигрешника так велика, одним выжиганием тьмой могло бы и завершиться его лечение. Но нет, его узлы черезчур распухли, их слишком много. Больше двенадцати пораженных.

Я не помню ни одного писания с перевода на латинский, где упоминался больной с таким тяжким поражением. Ни греки, ни македонцы и даже египтяне о подобном не упоминали в своих писаниях.

Но не стоит и забывать то, что и сам Семигрешник был до безумия одаренным чародеем. Столько света могло излиться только от солнца наверняка.

И все-таки с тьмой, дабы приостановить распространение заразы, они здорово придумали. А возможно, не только с «приостановлением».

Перекатываюсь с живота на спину, задумчиво глядя в потолок. Перина подо мной мягкая, что облако, я и позабыла, как на таких спать. Давно это было, как в другой жизни было. И я другой была, невинным ребенком, смотрящим на всех вокруг с добротой и беззаботностью.

Хотя с добротой я, конечно, перегнула, бесенком я была от рождения. И все-таки, окруженная лаской и нежностью, мое чрезмерное любопытство и дерзость притуплялись и шли во благо. Это потом я обрасла колючками, попав «не в те руки».

Но это длинная история, почти что целая жизнь, которую мне вспоминать совсем не хочется.

Устроив ладошки на животе, я со вкусом зевнула, высматриваясь в гладкий потолок.

Можно ведь точно так же тьмой «прокипетить» узлы и приостановить в них появление живых семян «карциномы». Это все равно что высушить корни болезни. Но сделать это надобно аккуратно и крайне точно просчитать места действия тьмы. Ведь понадобиться в идеале бешенная доза темных чар.

И велика вероятность, что у Семигрешника просто остановится сердце.

Такой разворот событий мне откровенно не нравился. Значит, нужен опиум, дабы его усыпить.

Эх, знай я хотя бы одного чародея с кровью русалок, это бы облегчило нашу войну за жизнь хозяина. Но люд говорит, они давно утеряны. И навряд ли кто еще есть с таким драгоценным даром. А если и есть, то под десятью замками в крепостях могущественных правителей.

Грубо говоря, допустим, что возьмем за «успокоительное боли» опиум, тот смягчит отображения тьмы в теле и затуманит рассудок. Но организм господина совершенно не готов к этой битве. Как бы самодовольно он меня не толкал в крайности своими дерзкими речами, но он совсем плох и ослаблен. Перед задуманными мной деяниями нужно хотя бы десятину, а то и две очистить ему кровь, печень нужными травами. Вернуть трезвость разума, увеличивать длительность сна, следить за приемами пищи и даже кости подготовить к вторжению тьмы.

Было бы лучше потратить на это пару лун. Но на то у нас времени нет. И так «сварить» все узлы сразу не получится, попробуем по одному. В крайнем случае, два...

Хотя, боги, Дарина, ну куда ты наперед планы меркуешь да строишь? Может случиться и так, что Семигрешник откажется, когда услышит задумку, или сам чародей тьмы даст заднию.

Деяние же искусстнное. А еще, в конце концов, опасное.

Да и потом, мой опыт показывает, что каждый человек проживает боль и хворь по-своему. Для себя я их разделила на три отряда.

Первые — это, как по мне, зайцы: зачастую дети, младые девки и просто трусливый люд, которые только что — и сразу в слезы. Хотя попадаются и рослые мужики, которые дрожат при виде иглы посильнее детишек.

Слейдушие — лисы: это простые мужики, рожавшие бабы. Боль стерпеть в состоянии, но зачастую любят поворчать, охают да ахают и часто рыгаются на всех вокруг, когда ощущают очередной приступ боли.

И третий, как по мне, — медведи.

Это будь то старики, старые вояки или те же перевертыши. С болью они давно привыешие, зачастую и не ощущают ее, коль не замечают сразу. Молча терпят и выполняют любую приказку лекаря. Надо лечь — пожалуйста. Встать — сейчас. Выпить эту траву — хоть сейчас. Не есть пару дней — ну раз так надо...

Семигрешник сдаеться мне из последних, уж слишком «изуродовано» его тело изнутри, так что у самой сердце внутри сжимаеться в змейный клубок, отказываясь стучать.

Чем-то он меня определенно зацепил. Нет, не как мужчина, хотя поглядеть там было на что. И личико, и иссушенный, но подтянутый торс. И руки крепкие...

Так, я что-то отвлеклась.

Да, заарканил он мое внимание все-таки другим... Острым разумом и душой.

За всю нашу встречу с ним он ни разу не поднял голос на меня или своих подопечных. Хотя власти у него было предостаточно для оного. Даже его угрозы были поетичны в своей ужасности. Отдавая флером легкой привязанности и интересом ко мне.

Все эти его жесты, заигрывания, филосовское мышление в купе с шикарным телом, будто высеченным из гранита, могли бы покорить любую, даже меня. Будь я, конечно, на десятку лет младше.

А так... Мысли мои далеки от романтических и парящих над реальностью грез.

Мне бы его спасти, и на том спасибо. А потом я подумаю , что буду делать. Сейчас же надо сконцентрироваться на «подготовке» организма хозяина, дабы он смог «пережить» мою задумку.

Так и рассматриваю потолок, раздумывая, каких бы трав и настоек дать хозяину. На короткое мгновение смыкаю веки — мне так легче мыслить. Прибегаюсь мысленно по всем знакомым травам и методам, коих их можно приготовить. И при этом не намудрить с дозами и не сделать хуже, организовав самому Семигрешнику двухдневное свидание в нужнике. А то и чего поинтереснее...