В другом мире со свекровью: миссия выжить

1

Глава 1

Сказать, что я не люблю свою свекровь, — это ничего не сказать. Моя свекровь — это оружие массового поражения, замаскированное под женщину пятидесяти восьми лет с аккуратным пучком на затылке и взглядом, которым она могла бы прожечь дыру в броне танка.

Мы оказались вместе на даче. Зачем? Хороший вопрос. Я сама до сих пор не понимаю, как дала себя уговорить. Наверное, потому что мой муж, Вадим, умеет смотреть так жалобно, будто он последний щенок из приюта, которого вот-вот отправят в лучший из миров. Он сказал: «Ну поехали, маме будет приятно, она же старается ради нас». И я, идиотка, согласилась.

Старается? Ах да. Свекровь старается ради нас так, что мне иногда хочется вызвать санитаров и вручить ей грамоту за выдающийся вклад в разрушение семейных отношений с последующей пожизненной изоляцией в психушке высшей категории.

Утро началось с того, что я пыталась пожарить яичницу. Ключевое слово — «пыталась». Потому что сзади, змеёй вилась свекровь.

— Масла ты налила, конечно, столько, что можно утопить в нём яйцо, — просипела она у меня за спиной таким тоном, будто я не подсолнечное масло на сковороду вылила, а святотатственно плеснула серной кислотой на фото её предков.

— Я люблю так, — сквозь стиснутые зубы выдавила я, чувствуя, как по спине бегут мурашки ярости.

— А Вадим не любит. У него от такого количества масла изжога начинается, — парировала она, ловким движением выхватывая сковородку из моих рук так, что я чуть не упала на раскалённую плиту.

Я заскрипела зубами так сильно, что, кажется, эмаль потрескалась.

— Вадим взрослый, состоявшийся мужчина, Елена Сергеевна. Он, я уверена, в состоянии сам сказать, что ему нравится, а что нет.

— Вадечка просто никогда не жалуется, — тут же прогорланила она, с наслаждением швыряя мою несостоявшуюся яичницу в мусорное ведро. — Он у меня терпеливый, воспитанный. В отличие от некоторых.

Я посмотрела на мужа. Он сидел за столом, согнувшись в три погибели, и делал вид, что решает мировые проблемы через экран своего телефона. Трус. Предатель. Я его люблю, конечно, до одури, но в этот момент мне дико захотелось треснуть его этим телефоном по голове. Не сильно. Чисто символически, чтобы мозги встали на место.

— Мам, всё нормально, вроде, — пробормотал он, не отрываясь от экрана.

— Нормально? — Свекровь вскинула брови так высоко, что они почти скрылись в идеально уложенной чёлке. — Ты опять стесняешься сказать прямо, что тебе неприятно? Что ты мучаешься из вежливости?

И вот это была чистейшей воды, выверенная до миллиметров манипуляция. Она всегда подсовывала ему эти фразы-капканы, из которых не было выхода. Согласиться — значит предать меня и признать себя маменькиным сынком. Возразить — выглядеть неблагодарным хамом, плюющим на материнскую заботу. Вадим предпочёл первое. Он смущённо крякнул и уткнулся носом в тарелку.

— Ну… да… жирновата чуток яичница, — пробормотал он в стол.

У меня в глазах потемнело. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы. Всё. Кранты. Сейчас во мне проснётся халк.

— Замечательно, — прошипела я, и голос дрогнул от бессильной ярости. — Тогда уж готовьте ему вы. Специалист по диетическому питанию.

— Я и готовлю, милочка, — победно, сладко так улыбнулась свекровь, принимаясь ловко разбивать новые яйца. — Всегда готовила. И, видимо, до гробовой доски теперь придётся стоять у плиты, чтобы мой сын не отравился.

Вадим поёрзал на стуле, и глубже ушёл в свой телефон. Молча. Ни звука в мою защиту.

Весь день прошёл в том же сюрреалистичном аду. Я выдёргивала сорняки на грядке с огурцами, а свекровь ходила за мной по пятам, как надзиратель за опасной заключённой, и комментировала каждый мой чих.

— Корни не так выдёргиваешь, все корешки в земле останутся, они снова прорастут. Бездарность.

— Землю надо рыхлить, а не тыкать в неё палкой, как первобытный человек.

— А у тебя ногти… опять в земле. Ужас. Вадим не любит, когда у женщин руки… — она сделала паузу, с наслаждением подбирая слово, — …выглядят как у бомжихи.

К вечеру я была готова не просто убивать. Я была готова совершить нечто такое, что криминальные хроники будут потом рассказывать шепотом. Мысли были самыми что ни на есть кровожадными и детально проработанными.

Когда мы, измученные и наэлектризованные ненавистью, наконец уселись ужинать, свекровь с торжественным видом извлекла из старого серванта свою фирменную, вышитую вручную скатерть. Белая, с кружевами и розами. Она расстелила её на старом облезлом столе с таким благоговением, словно совершала священный ритуал на алтаре бога Чистоты.

— Мам, может, не стоит? — робко, почти шёпотом, заметил Вадим. — Это же дача. Мы тут всё пачкаем, мухи, комары…

— Умолкни, — отрезала она, не глядя на него. — У людей должно быть воспитание. Чистота — прежде всего. Даже на даче.

Я сидела, сжавшись в комок, и молча ковыряла вилкой картошку. Я знала: стоит мне только открыть рот — и сорвусь на крик, на истерику, на всё что угодно. Я молчала, как партизан на допросе. Но свекровь, чёрт бы её побрал, решила добить меня именно сейчас.

— А у тебя дома, наверное, всегда так, да? — начала она сладким, ядовитым голосом, от которого меня передёрнуло. — Всё как попало, лишь бы побыстрее? Тарелки в раковине неделями, пыль на полках? Я же вижу, ты не хозяйка. Ты — потребительница.

Я глубоко вдохнула, выдохнула, считая про себя до десяти. Не получилось. Досчитала до двадцати.

— Знаешь, дорогая, — продолжила она, не дожидаясь моего ответа, и её голос стал ещё слаще и ядовитее. — Я ведь сразу поняла, что ты Вадиму не пара. Совсем. Совершенно. Но я… я дала тебе шанс. Исправиться.

Вот тут у меня в голове что-то щёлкнуло. Треснуло. Порвалось. Та самая соломинка, которая сломала спину верблюду.

— Шанс? — я рассмеялась резким, дребезжащим смехом, от которого Вадим вздрогнул. — Вы мне дали шанс? Я, значит, ещё и экзамен на профпригодность в жёны вашему сыну сдаю, да? Дипломную работу по ведению быта защищаю?

2

Я застыла, впившись взглядом в ту, что стояла в дверном проёме, облачённая в бархат и презрение. Мой мозг отказывался воспринимать происходящее, цепляясь за память о старом продавленном диване и запахе дачной пыли. Но ледяной взгляд моей свекрови, который, казалось, мог заморозить пылающие угли в камине, был до боли знакомым и осязаемым. Это не был сон. По крайней мере, не такой сон, к которым я привыкла. Это было нечто иное, пугающее своей реальностью.

— Ванесса, милая, ты что, немая? — голос Елены Сергеевны прозвучал сладко, но с едва уловимой ядовитой ноткой, предназначенной исключительно для меня. — Или корона слишком тяжела для твоей головушки с утра?

Я почувствовала, как рука Вадима на моём плече непроизвольно сжалась. Здесь, в этом мире, он явно чувствовал себя королём, но его мать всё ещё оставалась его матерью.

— Матушка, пожалуйста, — произнёс он, и в его голосе прозвучала лёгкая усталость, оттенок застарелой привычки умиротворять. — Ванесса только что проснулась. Дайте ей прийти в себя.

— О, конечно, сынок, конечно, — она сделала несколько шагов вперёд, и её платье зашуршало тяжёлым, дорогим шорохом. Её глаза, холодные и всевидящие, скользнули по мне с ног до головы. — Мы же все хотим, чтобы наша королева выглядела… достойно. Особенно перед пиром в честь прибытия герцога Лотарингского. Кстати, о пире. Скатерть. Та самая, с золотом. Мне кажется, или на уголке осталось пятно от вчерашнего вина? Придётся перестирывать. Или заменить. Благо, у меня в сундуках есть пара запасных. Не столь роскошных, конечно, но хотя бы чистых.

Я открыла рот, чтобы сказать что-то резкое, что-нибудь про то, что её запасные скатерти могут и подождать, но из горла вырвался лишь странный, хриплый звук. Я не могла говорить, мысли путались, перемешиваясь с обрывками воспоминаний о вчерашнем скандале на даче. «Чтоб вас вместе с этой дурацкой скатертью!» — кричала я тогда. И вот пожалуйста.

— Дорогая, ты в порядке? — беспокойство в голосе Вадима прозвучало искренне. Он прикоснулся ко лбу тыльной стороной ладони. — У тебя глаза странные. Ты не заболела?

— Она просто не выспалась, — тут же отрезала свекровь. — Вероятно, допоздна зачитывалась романами при свечах. Вредная привычка, кстати. Портит зрение. Тебе стоит приказать своим служанкам отбирать у неё книги по вечерам, Кристоф.

Я наконец смогла сделать глубокий вдох, посчитала до десяти. Это немного привело меня в чувство.

— Я… я в порядке, — выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло и неуверенно. — Просто… странный сон.

— Сны — это порождения тревожного ума и переедания, — философски изрекла Елена Сергеевна, подходя к окну и с лёгкой брезгливостью поправляя идеально ровную складку тяжёлой портьеры. — Тебе следует избегать тяжёлой пищи на ночь, милая. И беспокойных мыслей. Хотя со вторым, полагаю, сложнее.

Я не знала, что делать. Что говорить. Я была актрисой, заброшенной на сцену в середине спектакля без знания роли, реплик и даже названия пьесы. Ванесса? Почему Ванесса? Моё имя — Даша. А кто такая Ванесса? Королева? Жена Вадима? Я посмотрела на него. На его лицо, такое знакомое и любимое, но теперь обрамлённое непривычной бородкой и с золотым обручем на голове. Он смотрел на меня с таким искренним беспокойством, что сердце сжалось.

— Мне просто нужно… умыться, — сказала я, пытаясь выбраться из-под одеяла. Ноги были ватными.

— Разумеется, — свекровь обернулась ко мне, и на её лице расцвела сладкая, абсолютно фальшивая улыбка. — Я уже распорядилась, чтобы тебя ожидали в будуаре. Ирма сегодня немного приболела, так что её заменит Грета. Надеюсь, она справится с твоими… волосами. — Она ещё раз оценивающе посмотрела на мою растрёпанную гриву, и её взгляд выразил больше, чем она могла бы сказать.

Она кивнула нам с Вадимом, развернулась и вышла из спальни так же эффектно, как и появилась, оставив после себя шлейф дорогих духов и ощущение ледяного сквозняка.

— Прости её, — тихо сказал он. — Ты знаешь, как она бывает… настойчива. Особенно перед важными событиями. Герцог Лотарингский — наш ключевой союзник. Всё должно быть идеально.

Я отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Вади… То есть, Кристоф, — произнесла я медленно, тщательно подбирая слова. — Ты ничего не чувствуешь? Странного?

Он нахмурился, его красивые, теперь такие царственные брови сдвинулись.

— Странного? В смысле? Ты уверена, что с тобой всё в порядке, Ванесса? Может, позвать лекаря?

Ванесса. Снова Ванесса. Похоже, для всех здесь я была Ванессой. А он… он явно не помнил ни дачи, ни яичницы, ни нашего вчерашнего разговора на крыльце. Он смотрел на меня с любовью и заботой, но не видел меня. Он видел её. Королеву Ванессу.

У меня закружилась голова. Это точно не сон. Это было что-то другое. И самое ужасное, что она была здесь. Со мной. А она, чёрт возьми, помнит всё? Или это лишь совпадение, что её язвительность достигла такого космического уровня, что просочилась даже в мой сон или не сон? Нет, это было нечто иное.

— Нет, не надо лекаря, — поспешно сказала я, опасаясь, что какой-нибудь местный шарлатан пропишет мне кровопускание или клизму из целебных трав. — Просто… сон. Правда, очень яркий.

Я решила пока играть по правилам этого абсурдного театра. Смотреть, слушать и пытаться понять, что здесь происходит.

— Хорошо, — он всё ещё выглядел озабоченным, но улыбнулся. — Тогда я позволю тебе привести себя в порядок. Герцог будет только к вечеру, так что у нас есть время. Я распоряжусь насчёт завтрака.

Он поцеловал меня в лоб и вышел, оставив меня наедине с нарастающей волной сюрреалистичного ужаса. Я была королевой. В замке. У меня муж-король, который не помнил, кто я такая на самом деле. И тут же была моя свекровь, которая, казалось, помнит всё.

Спустя несколько минут дверь приоткрылась, и в комнату робко вошла молоденькая девушка в простом, но опрятном платье и белом чепце.

— Ваше Величество? — тихо произнесла она. — Я… я Грета. Мне поручено помочь вам одеться. Если я, конечно, смогу… я знаю, что мадам Ирма…