В городе горят мосты

Глава 1

Вас когда-нибудь заставляли есть приторные яблоки в карамели? Против воли, когда от сладкого запаха уже кружится голова? Заставляли, не принимая отказ?..

Либерти Роуз натянула привычную вежливую улыбку и приняла слащавое подаяние. Если Праздные угощали, отказываться было нельзя. Иначе у труппы начались бы проблемы, а запрет на выступления означал бы для всех голодную смерть. Перетерпеть один раз, приняв подарок от высокопоставленных почитателей её таланта, было проще. Но как бы сильно Либерти не была в этом уверена, от сладости яблока у неё всё равно помутнело в глазах. После нескольких изнурительных танцевальных номеров такое угощение выглядело чуть ли не пыткой. Слишком приторно и фальшиво, прямо как лицо того, кто поднёс ей этот дар. Мужчина средних лет, носивший дорогой костюм и цилиндр, был известным филантропом и жертвовал деньги на проведение праздников в отдалённых уголках страны, в числе которых был родной для Либерти город Зоннебург. Хотя вернее было бы сказать, что Зоннебург являлся единственным отдалённым уголком республики Илитион: в стране, состоявшей из двух городов, провинция плотным кольцом окружала столицу. Именно из центра и прибыл почётный гость: Либерти уже изрядно устала смотреть на его синеватое, пышущее извращённой благородностью лицо. Она бы уже давно сочинила предлог, чтобы ретироваться, но стоявшие сзади мистер и миссис Стилл, основатели труппы, отрезали все пути бегства. Добродушная на вид пожилая женщина с коротким кудряшками и её лысеющий супруг в изношенном сюртуке не давали ей и шанса ускользнуть.

– Либерти, милая, поблагодари господина за его доброту к нам! – острый подбородок миссис Стилл кольнул девушку в плечо.

– Для меня радость поддерживать честных городских артистов, – снисходительно ответил гость. – Я всегда считал своим долгом покровительствовать искусству, вашему прекрасному ремеслу! У юной леди незаурядные способности – Вам, миссис Стилл, нужно обязательно показать её в Гедонбурге. Поезжайте в столицу и выступайте там!

– Так и сделаем, мы так и поступим! – залепетала чета Стиллов. – Теперь, с Вашей помощью… Либерти, скажи же господину пару слов благодарности за средства, которые он нам предоставил, и за угощения для всей труппы!

Либерти стиснула зубы. Будь её воля, она бы сказала горделивому филантропу много крайне приятных слов.

– Я искренне Вам благодарна, ­– пришлось выдавить ей. – А теперь прошу меня извинить, моё выступление следующее.

Она выскользнула из палатки, заменявшей уличным артистам гримёрную, и проследовала прямо к деревянным ступеням сцены на городской площади. В действительности до её номера было ещё много времени, но Либерти бы не выдержала и лишнюю минуту в душной палатке. Ей ужасно хотелось на свежий воздух, пусть даже с примесью дыма и отвратительных сладких ароматов. Скрываясь в толстой ткани кулис, Либерти не могла не различать едкий запах, который тянулся к площади с городских заводов; его никак не могли перебить нотки пряных угощений из ларьков. Как бы жителям Зоннебурга не навязывали вечные праздники, но грязь и копоть фабрик – их повседневная жизнь – находили горожан даже во время шумных фестивалей.

– Либерти, зачем ты здесь? – в тесных кулисах она столкнулась с Конаном –фокусником труппы Стиллов. – Сейчас будет мой номер.

– Я знаю, просто… – Либерти осторожно выглянула наружу. Мистер и миссис Стилл уже семенили по площади, таща за собой, как на привязи, своего благодетеля. У неё не было сомнений, кого именно они разыскивали в толпе. – Я посижу здесь немного, ладно? Иначе моя голова опухнет от сладостей и бесед раньше, чем закончится праздник.

– И почему тебе так не нравится внимание? – пожал плечами Конан. – Я бы многое отдал ради того, чтобы за мной так носились. Стиллы в тебе души не чают, все зрители в восторге. Это же предел мечтаний для всех нас! Чего ещё ты хочешь, Либерти?

Он произнёс последнюю фразу слишком громко, потому что стоявший неподалёку мистер Стилл повернул голову туда, где упомянули нужное ему имя. Сквозь крошечную дыру в кулисе Либерти увидела, как он увлёк жену в сторону сцены. В этот момент раздались аплодисменты: очередной номер подошёл к концу.

– Конан, я тебя прошу! – Либерти вцепилась в рукав его разноцветной рубашки. – Дай мне выступить вместо тебя. Можешь пообщаться с этим благотворителем, если для тебя это так важно. Но лично я больше не хочу его терпеть!

Фокусник размышлял всего несколько мгновений, а затем сдался без дальнейших споров. Они с Либерти были одногодками и попали в труппу Стиллов практически одновременно, что сразу сблизило их и сделало друзьями по несчастью на долгие годы. Для двух сирот, сумевших найти себе призвание разве что в уличных выступлениях, выгораживание друг друга было единственным возможным проявлением заботы и привязанности. Конан кивнул и отошёл в сторону, делая знаки музыканту Элио, который прятался в противоположной кулисе:

– Играй мелодию для Либерти!

Сзади послышались отчётливые шаги. Девушка не стала дожидаться новой приятной встречи и поспешно вылетела на сцену под первые аккорды гитары Элио. Печальный музыкант согнулся над инструментом, практически уронив на струны длинную чёлку, и продолжил извлекать из них быстрый мотив, так контрастировавший с его внешним видом. Либерти оправила на себе длинное чёрное платье с золотыми вставками и с благодарностью взглянула на Конана. Около фокусника уже толпилась докучавшая ей весь вечер троица; Либерти расслышала шёпот миссис Стилл:

– Волосы! Волосы, дорогая!

Волосы. Конечно. Либерти машинально собрала тёмно-русые волны в высокий хвост: у миссис Стилл существовал странный пункт насчёт распущенных волос на сцене. И как бы он не раздражал Либерти, сейчас пришло время сделать приятное выражение лица и исполнить танец.

Она вышла вперёд и откинула правую руку в сторону. Секундное промедление – и Либерти сорвалась на бешеный темп, рисуя ломаные линии всем телом. Этот танец она сочинила сама и только для себя. В нём не было привычной плавности и лёгкости: она танцевала состояние своей души. И её душе было, о чём рассказать. Рваные движения руками, почти агрессивный ритм – но вот Либерти замедлилась и словно начала изображать марионетку. Ей действительно часто казалось, что некто невидимый контролирует каждое её слово, каждое движение… И теперь она говорила, кричала об этом всеми клетками своего тела. Кричала об этом толпе зевак, которые вряд ли могли понять, о чём идёт речь. Либерти взглянула на своих зрителей: какой-то старик жадно запихивал в рот десятую порцию блинов с сахаром, кучка подростков подозрительно смеялась у старого дерева, а два маленьких ребёнка, видимо, потеряв родителей в толпе, беспомощно барахтались в безумном омуте людских голов, который теперь наступал и на них самих, грозя затоптать ногами на бешеной скорости. Либерти отвернулась, посылая вслед за движением головы всё тело. Она и не пыталась донести свою боль до толпы – она уже давно не пыталась никому и ничего доказывать.