В ночь после первого снега

Глава 1

Впервые о приближении Мора к деревне Чёрная, что стояла на берегу одноимённой речушки, староста Макарий услышал на летней ярмарке. Он все блуждал среди крестьянского люда в поисках лавчонки своего приятеля Епифана из деревни Малый Склон. Не найдя, спросил знакомого кузнеца, не слышал ли тот чего.

– Слыхал, – печально сказал тот. – Заморило его.

– Заморило? – переспросил Макарий, отойдя на пару шагов назад, словно зараза могла передаться одним лишь словом о себе.

– Заморило, – серьёзно кивнул кузнец. – И дочь его, и жену, только мальчишка выжил. Его к дядьке в поля на подмогу забрали недельку назад – вот он и выжил. Миновало.

Второй раз слухи о Море пришли со случайным путником, имя которого и спросить-то забыли – такие страшные вести он принёс.

– Еду я на своей кобылке, как навстречу из-за пригорка показывается солдатик. За ним ещё один, и ещё, и ещё… Много их там было. Больше, чем пальцев у меня. – он растопырил пальцы, показав, сколько их у него. – У всех лица платками перевязаны, – продолжал он, – а в руках пистолеты заряженные. Идут они по обе стороны дороги, а между ними идут мужики, закованные в цепи. Ободранные все, покрытые пылью с головы до пят, а где пыли не было, там язвы кровяные. Я кобылку с дороги увёл и смотрю: идут моровые, головами качают, как те же лошади. Глаза бездумные. Ноги еле поднимают. Руки висят плетьми. Я их про себя только пожалел, как один из них – самый молодой – голову ко мне повернул, да как улыбнётся. А по зубам его кровь бежит. И глаза… безумные. Ну, меня как вкопало в землю. Думал, сам диавол на меня через безумца смотрит. А он остановился, громко прохрипел да как закинул голову. Я уж думал: помрёт. Не помер, а также резко голову на меня бросил, и изо рта вывалилась густая жижа. Плюнуть хотел в меня, гад! Чтоб заболел. Да рот пересох, видимо. Только это и спасло.

В третий раз вести о Море донеслись из монастыря, что в трёх днях пути вниз по Чёрной реке. В монастырь частенько каталась старая Варвара, что жила с маленьким внуком. Когда до монастыря оставалось всего ничего над соснами показался столб дыма. Широкой извилистой колонной он тянулся к вечернему небу, по которому разбежались первые звёзды.

– Горит, бабушка! – закричал Варварин внук, указывая на чёрную линию, поделившую небосвод.

– Кто горит? – всполошилась старушка, выпрыгнув из дремоты собственных мыслей. – Ох, батюшки… Горит!

Через час они добрались до пепелища. Старушка молча ходила среди остатков построек и утвари, среди останков людей. Немые слёзы катились по морщинам и падали на чёрную землю. Внук же гулял поодаль – бабка не пустила на пепелище, чтобы тот не видел скрюченных монашеских тел.

– Баб, баб! – закричал он вдруг. – Смотри!

К стройному телу одной из сосен, кто-то верёвочкой примотал листок. Что на листке написано Варвара с внуком прочитать не могли. Но старушка поняла: то последнее слово монахов. Дрожащими руками она распутала верёвку и забрала листок в деревню, где Макарий прочёл вслух перед всеми.

– Мор пробрался в обитель. Выпустить мы его не можем и сами не выйдем. Молитесь за нас… – произнёс Макарий и замолчал. Письмо он читал, не касаясь бумаги. Листок так и лежал на лавочке у избы Макария, куда его положила старуха. Он накинул на письмо тряпку, скомкал и бросил в огонь.

Старая Варвара так и не узнала содержимого записки. Она лежала дома в беспамятстве. Внук ухаживал за бабкой, не обращая внимания на жар, разрывающий его самого. Он ухаживал, пока в один из дней не выронил ковшик с водой на пол. Мальчик попытался поднять, но голова закружилась. Пол вылетел из-под ног, глаза заволокло туманом. Он упал рядом с ковшиком, и вода на полу слилась с кровью из открывшихся язв. А вечером того же дня старуха слабо кашлянула и больше не задышала. Они ушли тихо.

Дверь вскрыли на следующий вечер. Макарий и ещё пара мужиков обвязали лица платками и вошли в избу, держа в руках пучки дымящихся трав.

– Что делать-то будем? – спросил один.

– Может спалим избу? – спросил второй.

– Окурим и уйдём, – сказал Макарий. – Ничего не трогайте.

Пройдя по углам избы, он в последний раз посмотрел на старуху, что лежала под одеялом, пропитанным алыми пятнами. Только голова торчала наружу, но лица Макарий не узнавал. Язвы на коже покрылись черными шляпками, точно мозаикой, седые волосы слиплись в несколько отростков и торчали в стороны паучьими лапами. Смотреть на неё было страшно. На мальчика, что лежал тут же на полу, – невозможно.

– Заколотите двери, – сказал Макарий, выходя из избы, – чтоб никто спьяну или сослепу не забрался.

– Или не выбрался… – тихо добавил один из мужиков.

– Мор-то уже тут, получается. Что дальше, Макар?

– Пойду за советом…

Глава 2

Последний раз Мор коснулся деревню Чёрную шершавым, покрытым язвами, языком больше полувека назад. Много воды с тех пор утекло, много жизней переменилось, много душ отлетело. В деревне остался лишь один свидетель событий минувших лет – одинокий старик Савелий. Незрячий, почти глухой он сутками напролёт сидел на крыльце своего дома, уставившись мутными озёрами глаз в громадное, широкое небо. Люди поговаривали, что он видел там всякое. Лишь однажды старик пропал на несколько дней, а затем явился как ни в чем не бывало. На вопросы: где он пропадал, старик отвечал, что вышел из дома, да только дверь не туда привела.

Савелия почитали юродивым, Божьим человеком, потому жители деревни приносили ему еду, кололи дрова, отдавали старую одежду. В благодарность Савелий пожимал людям руки, иногда целовал их сухими губами, изредка что-то говорил в напутствие, но смысл его слов частенько ускользал от слушателей.

Макарий застал старика на крыльце. Густые седые брови его были приподняты, морщины на лбу собрались в лестницу, глаза – мутные, как осеннее небо, – смотрели в самую глубь небесной тверди. Кто-то говорил Макарию, что Савелий видит ангелов, но староста в это не верил.

– Добрый день, Савелий.

– А-х-а… – протянул старик неопределённо.

– Хотел тебя о былом спросить.

– А-х-а… – протянул тот снова, на этот раз чуть заметно кивнув.

– Ты ведь здесь дольше всех живешь, – начал Макарий издалека. – Много всего видел и помнишь. Верно я говорю?

Старик закрыл глаза и просидел так несколько мгновений, словно желая убедиться, так ли много он видел, а тем более помнил.

– Сейчас о том все узнают, – продолжил староста, – а потому честно скажу: в деревне Мор. Варвару с внуком забрал. Они в доме лежат своём. Мы дом травами окурили и заколотили.

Старик открыл глаза. Густая голубоватая пелена скрывала зрачки, но Макарий ощутил, что Савелий смотрит точно на него.

– Ты ведь уже встречался с заразой, верно? Мне нужно знать, как вы тогда Мор отвадили. Расскажешь?

Старик смотрел на Макария не моргая. Он сидел неподвижно, точно дремучий идол, забытый кем-то на крыльце.

– Если ты про возничего хочешь мне рассказать, то не надо. Я эту сказку слышал.

Савелий поднял глаза в небо.

– Через пару дней снег пойдёт, – сказал старик, – тогда он проедет мимо. Ждите на закате по дороге наполночь. Ему нужно человека дать – покойника. Варвара с мальчишкой не подойдут – гнилые будут. В обмен, он к рассвету привезёт оберег. Оберег надо в деревне хранить. А лучше закопать где-нибудь посерёдке. На том всё.

Макарий хотел ответить, но старик закрыл глаза и мирно засопел. Староста обернулся и пошёл прочь, а в спину услышал:

– Через пару дней…

Тем же вечером Макарий собрал у себя в доме самых толковых мужиков и баб. Всего человек десять. Он рассказал честно о Море, о Варваре с внуком и том, что услышал от Савелия.

– Что будем делать? – спросил он всех.

– Авось пронесёт, – сказал мельник.

– На то надеяться нельзя, – сказал староста.

– Молиться будем, что ещё делать, – понуро сказал охотник Афоний.

– И тебе спокойно будет? – спросил его Макарий. – Сможешь ребёнка из дома спокойно выпустить, зная, что только и сделал, что помолился?

– Не будет, – честно сказал Афоний. – Но что делать?

– Староста, – начал кузнец Фим, – а может за знахарем съездим?

– За каким? – спросил Макарий.

– В одной слободке есть мужик, живёт у кладбища и чудеса разные творит. Пусть к нам приедет – мы его не обидим. Напоим, накормим, заплатим в конце концов, – сказал кузнец.

– Мысль хорошая, да только знахари на своих местах прикормлены, чего ему к нам ехать?

– Так он может только и ждёт, чтобы куда сорваться со своей слободки. Нам откуда знать?

Макарий решил, что мысль и правда неплохая, но только чем платить знахарю?

– Это я запомню, Фим, спасибо.

Кузнец гордо поднял голову, выставив густую подпалённую бороду вперёд.

– Кто ещё что скажет? Говорите, отмалчиваться нельзя!

– А если сделаем, как старик Савелий сказал? – предложил мельник. Тот, что был с Макарием у Варвары.

– Сказки это всё, – отмахнулся Макарий.

– А если нет. Если не сказки. Савелий ведь пережил Мор – видел что-то.

– Ты так говоришь, словно сам его бредни никогда не слышал.

– Не бредни это.

– Напомни-ка, что он тебе сказал, когда ты ему лепёшки принёс? Помнишь? Сам же смеялся ходил.

– Сказал, чтобы я за красным дятлом следил, на стук его шёл.

– Ну? – Макарий испытывающе смотрел на мельника.

– Я о том не рассказал, что дальше было. Через пару дней я в соседнюю деревню поехал к брату. А вы помните, там две дороги есть: вдоль реки и подлиннее. Я на развилке дятла увидел. Только не обычного. У них же только чубчик да у хвостик красный, а тот был красный весь. С ветки прыгнул и улетел налево - в сторону длинной дороги. Я слова Савелия вспомнил и повернул туда же.

Глава 3

В тот вечер так ничего и не решили. Люди покинули избу старосты в мрачном настроении, так как Макарий не хотел прислушиваться к словам блаженного старца. Самому Макарию же понравилась мысль про знахаря из далёкой слободки. Стоило отправить туда кого-нибудь посмекалистей да пошустрее. Даже если Мор вовсю возьмётся за деревню, знахарь может успеть. Пораскинув мозгами перед сном, староста выбрал брата Фима – молодого пастуха Святослава, которого все называли Свят: тот частенько показывал свою удаль в верховой езде во время деревенских игр и празднеств. Да и конь у него умница – такой не подведёт. На этой думе он и уснул.

Макарий всегда спал хорошо, потому что старался поступать со всеми по чести и совести. Сны он видел редко, а если и видел, то забывал о них в миг пробуждения. Но в ту ночь ему приснился кошмар: староста скакал сквозь лес на быстром коне. Он знал, что спешит к знахарю. На пути ему попалось поваленное дерево. Огромный тополь лежал поперёк дороги: корни его торчали в стороны, как волосы старой Варвары; кору изъело черными пятнами, в которых копошился мелкий гнус; поломанные ветви лежали кругом, похожие на десятки оторванных человеческих рук. Староста спешился, взял коня за узду и свернул в лес. В темноте чащи он не заметил, как отдалился от дороги. Он шёл через лес, пока не зацепился штаниной за ветку. Дернув ногой посильнее, он услышал хруст, похожий на хруст дерева, а за ним крик. Макарий глянул вниз: то кричал человек лежащий на земле, он тянул к старосте обрубок плеча, из которого торчала белая кость.

– Помоги-и-и… – протянул человек.

Макарий ощутил, как что-то сжало его лодыжку. Глянув на ногу, он увидел остаток руки, что стискивала его ногу.

Теперь закричал сам Макарий. Он несколько раз широко махнул ногой, рука отцепилась и улетела в кусты, откуда хвостатым пауком взбежала на дерево.

Староста побежал ещё глубже в лес. В какой-то момент он вспомнил, что зашёл под тёмные кроны с конём, да только в страшной спешке, кажется, выпустил его. А может конь просто пропал. Макарий метнул взгляд по сторонам и увидел белую кобылицу на склоне. Она медленно шла к старосте опустив морду, словно задумавшись.

Макарий свистнул, пытаясь повторить свист, которым Святослав призывает своего коня. Белая лошадь замерла, подняла морду и навострила уши. Глаза её хоть и были далеко, староста различил на удивление хорошо. Почти как у старика Савелия, только бело-голубая пелена лошадиных глаз клубилась, словно тучи перед грозой.

– Отец! – в этот момент из-за белой лошади показался сын Макария.

– Митя! Откуда ты там!

– Отец! – мальчик махал отцу рукой. Движение это было неправильным, но в чём, Макарий понять не мог.

– Митя, иди же ко мне! – староста махал руками, призывая сына.

Когда сын махнул в следующий раз, рука его переломилась в том же месте, в каком оторвалась рука человека в лесу.

– Отец! – кричал сын, размахивая обрубком. – Уходи!

В тот же миг, склон на котором стояли Митя с белой лошадью, вскипел точно море. Земля ожила. Каждая кочка и каждая ямка зашевелилась. Показались сотни рук, сотни горящих кровью глаз. Макарий понял – это Мор.

– Митя, – кричал он, – прыгай скорей на коня.

И Митя прыгнул. Только он не торопился скакать за отцом. Они медленно правил коня среди океана моровых порождений, точно гордый воевода средь солдат.

Макарий в ужасе обернулся, собираясь бежать, но перед ним возник тот самый однорукий. Он улыбнулся старосте, обнажив кровавые зубы, а затем свистнул также, как свистел Святослав, призывая коня. Макарий закрыл лицо руками от кровавых брызг, что летели меж пересохших губ. А в следующий миг с ветки на него набросилась оторванная рука.

– Отец, отец! – звал Митя, держа руку на груди Макария.

– Нет! Отойди! Прочь! – отвечал тот, сквозь сон. – Прочь!

С этими словами сон отступил, оставив последний образ. Рука, отделённая от тела, померещилась старосте прямо на своей груди. Он с силой толкнул руку и повалил сына на пол. Пару мгновений Макарий сидел в лежанки и бешено глядел по сторонам, пытаясь вместе с воздухом набраться и потерянного во сне разума. И с каждый вздохом становилось всё легче. Вот он заметил своё жильё: окно, за которым гуляла густая ночь; лежанка с простынёй мокрую и липкую от ночного страха. А затем заметил и сына, что сидел в углу, держась за руку, и тихо хныкал.

– Митя? – ещё не веря, прошептал Макарий. – Митюша!

Он спрыгнул с лежанки и бросился к нему. Накрыв его тяжёлой рукой, отец прижал мальчика к себе.

– Больно тебе?

– Чуть-чуть… - сказал Митя, вытирая слёзы. – Ты кричал, а я хотел помочь.

– Да, кошмар привиделся, – сказал Макарий, целуя сына в макушку.

– Ты сильно кричал. Было страшно?

– Не очень.

– А мне было, – сказал Митя, – и рука чуть-чуть болит, – снова напомнил он.

– Ничего, это пройдёт.

Макарий гладил сына по руке, а тот никак не мог понять: почему отец гладит плечо, когда удар пришёлся на кисть? Староста же гладил руку сына точно в том месте, где она переломилась в кошмаре.

Глава 4

Утром, чуть солнце показалось меж тощих сосновых стволов, окружавших деревню Чёрную, Макарий направился к Савелию. Слепой старик сидел на крылечке, точно никуда не уходил с их последней встречи.

– Доброго утра, Савелий.

– А-х-а… – прохрипел старик.

Макарий присмотрелся к бледно-голубым глазам с утонувшими зрачками. Он помолчал немного, собираясь с мыслями, затем сказал:

– Сон приснился.

– А-х-а…

Макарий изложил сон во всех деталях, которые помнил, а запомнил он всё. Старик слушал, закрыв глаза, изредка выпячивая подбородок и кивая, точно говоря: «Да, всё правильно». В какой-то момент Макарию даже показалось, что старик не столько слушает, сколько проверяет его на верность пересказа.

– Я, конечно, в вещие сны не верю, но… – он помедлил, решая, что сказать дальше.

– Можешь не продолжать, – начал Савелий, открыв глаза. – Твой приход сказал сам за себя. Тебе интересно, что это значило и что с этим делать? Ответ на первый вопрос – то и значило. Вот как видел – так и будет. Толпы моровых придут из леса, но будет один особенный – предвестник. Тебе надо быть настороже, староста. Будь с ним очень внимателен. С него все беды начнутся. Старуха с внуком никого не сгубили. Повезло, – старик кивнул, закрыв глаза, затем продолжил, – но больше везти не будет. Теперь надо самому браться за дело. И тут второй вопрос: какое дело, да? А я всё в тот раз сказал. Но для такого тугодума, – старик ехидно улыбнулся, растянув тощие сухие губы до ушей, – я повторю ещё раз. И не только поэтому. Дело-то нешуточное. Многие жизни зависят от тебя – таково твоё бремя. Сам взвалил.

– Я не взваливал, – сказал староста. – Меня как-то не спрашивали.

– Так и ты не отпирался, – подметил старик.

– Будто бы у меня…

– Ладно! – старик поднял руку, желая избежать спора. – Слушай ещё раз. Через пару дней… - тут он поглядел слепыми глазами на небо, - даже быстрее: совсем скоро снег пойдёт.

Савелий повторил слово в слово то, что староста считал сказкой. Только теперь эта сказка гремела у Макария в голове, следуя за тихим голосом старика.

– А если не сделаю так?

– Ты сам видел, что будет, – ответил Савелий серьёзно.

Макарий опустил взгляд. Мерзлую темную траву под ногами сковал хрупкий иней.

– Где я возьму тебе свежего покойника? – спросил он, наконец.

– Мне? Мне он не нужен. Он нужен всем, – старик широко расставил руки. – Поспрашивай, вдруг кто готов.

– К чему? Принести себя в жертву ради остальных? У нас тут… - он хотел сказать, что сумасшедших нет, но вовремя остановился.

– Я дважды сказал, что делать, староста. Подумай, наконец, своей головой. На этом всё, – закончил старик.

Макарий вернулся домой. Спустя пару мгновений пришёл Митя. Он выглядел обеспокоенно.

– Рука болит? – спросил его отец.

– Нет. Я с мальчишками играл. Мы к Ваське ходили. Он сказал, что больше с нами играть не будет. Он выдумщик хороший – с ним всегда весело. Жаль.

Детские забавы, подумал Макарий, хоть бы их Мор миновал. Хоть бы он всех миновал.

– Ничего, – сказал он, – найдёте другого заводилу.

– Мне не нас жаль, а его.

– Приболел он что ли? – насторожился Макарий.

– Нет. Мать его болеет. Давно заболела, да только не обращала внимания, а позавчера слегла. И не встаёт больше. Васька сказал, что ночью он Савелия привёл. Тот с ней о чём-то тихо поговорил. Васька не слышал: его прогнали на крыльцо. А сегодня утром она с ним прощалась. Скоро уйдёт, говорит.

Макарий не заметил, как на лбу выступила испарина. Сердце бешено колотилось, дыхание стало частым и поверхностным.

– Отец, ты чего?

– Ничего, нужно… нужно кое-куда сходить.

Васька жил с матерью Настасьей в стареньком доме из двух клетей на другом конце деревни. По пути туда Макарию попался молодой пастух.

– Доброго дня, Макарий, – широко улыбаясь, сказал Свят.

– А? – выпал из мыслей староста. – Ах, да. Доброго…

– Меня тут Фим встретил. Предупредил о слободке да о блаженном, – всё ещё улыбаясь, говорил Свят.

– О чем? – рассеяно переспросил староста.

– Ну… – Свят подошёл к старосте ближе и сказал тому на ухо. – Мор ведь идёт. Надо же за помощью идти. Я в общем хоть сейчас готов.

Тут Макарий и припомнил вчерашнюю беседу у себя в избе. Ночной кошмар напрочь выбил второй путь к спасению, который ещё вчера Макарий почитал за единственно верный.

– Да… готов, говоришь?

– Могу хоть сейчас на Бурана прыгнуть и в путь.

– Молодец, Свят. Спасибо тебе, – староста положил руку на плечо молодого пастуха.

Тот улыбнулся. Старосту от этой улыбки ошпарило. На миг ему показалось, что зубы Свята покрыты кровью. Макарий испугано отступил на шаг.

– Что с тобой?

Глава 5

От неожиданности Макарий даже убрал ногу со ступени, наступив при этом на рисунок кота на земле. Нет, он нисколько не боялся этого мальчишку с палкой, – видел врага и покрепче, - но и причинять мальчишке зла он не хотел.

– Мне нужно поговорить с твоей матерью, Василий. Я ненадолго.

– Никого не пущу!

– Послушай…

– Никого! – сказал тот и широко махнул палкой перед носом старосты.

Макарий глубоко вдохнул и прикрыл глаза на миг, решая, что делать с несговорчивым стражем.

– Васюша, – послышался тихий голос из избы. – Васюш…

Мальчишка обернулся на дверь в избу. Затем снова посмотрел на старосту.

– Даже не смей входить туда! – сказал он и снова махнул палкой перед лицом Макария.

Мальчишка скрылся в избе. Макарий взошёл на крыльцо и тихонько прислонился к двери, стараясь подслушать, о чём внутри пойдёт разговор. Он слышал, как мальчик что-то гневно шепчет матери. Слова умирающей до Макария не долетали, как он не прислушивался. Ему не составило бы труда войти внутрь, выставить мальчишку за дверь и поговорить с Настасьей столько, сколько он считает нужным, но что-то, помимо простого приличия, его останавливало. Макарий чувствовал, что она тоже хочет с ним поговорить. Она ведь говорила со стариком. Должно быть он всё ей поведал: про извозчика, про Мор, про талисман…

Послышались шаги. Дверь открылась. Васька не скрывал неудовольствия от того, что Макарий взошёл на крыльцо. Он жёг старосту взглядом.

Вот чертёнок, подумал Макарий.

– Можешь войти, – сказал Вася, – только быстро!

Макарий вошёл в мрачную комнату, заполненную запахом тлеющих трав и какой-то стряпни. Кажется, мальчик сам готовил для обоих в виду болезни матери. Судя по запаху – получилось у него не особо. В тёмном углу стояла небольшая лежанка, а на ней лежала Настасья. Худое лицо она повернула к окну, светлые, почти что золотые, волосы были криво заплетены в косу. Тут же на стульчике у лежанки находилась тарелка с чем-то давно остывшим и стояла чарка с водой. Сын, как мог, ухаживал за умирающей. От этого зрелища всё раздражение на Ваську пропало. Макарий ощутил тоску, дико щемящую нутро.

– Васюш, – тихо сказала Настасья, – ты выйди пока. Поиграй с мальчиками.

– Нет, мам, я тут побуду.

– Выйди, я прошу…

Васька серьёзно посмотрел на старосту, сжал палку в руках покрепче, как бы показывая, что никуда он не уйдёт и будет рядом.

– Хорошо, мам. Я на крыльце поиграю.

Когда мальчик прикрыл дверь, в комнате стало темно. И если бы не чуть светящиеся во мраке золотые волосы, можно было бы подумать, что на лежанке и вовсе никого нет.

– Говори ты… – тихо сказала она.

Макарий нахмурился, прикидывая с чего начать: с разговора с Савелием, с известий о Море, со смерти Варвары с внуком, а может с ночного кошмара? Что из всего этого важно для умирающей?

– Придётся мне, – тихо сказала она, не дождавшись от старосты слова. – Савелий приходил ко мне ночью. Его Вася привел… – она перевела дыхание. – Думал, что старик сможет вылечить мою хворь. Старик, как только меня увидел, – она немного помолчала, – попросил, чтобы Вася вышел из комнаты. А затем говорил со мной, долго говорил, о самом разном. Я сначала не понимала его…

– О чём он говорил? – Макарий подошёл поближе к лежанке.

– О моей душе, о смерти… – она несколько раз слабо кашлянула, сморщившись от боли, – о жертве…

– Так ты всё знаешь?

– Знаю. Только ты не всё знаешь, староста. Подойди ближе, – сказала Настасья совсем тихо. – Васька у двери подслушивает. Этого ему знать не надо…

Макарий сел на край лежанки. Деревянный каркас слабо хрустнул с непривычки: последние три недели он ощущал лишь неизбежно убывающий вес Настасьи.

Васька на самом деле остался у самой двери, прильнув ухом к крохотной щели. Начало разговора он кое-как слышал, ведь приноровился ловить слабый голос матери из любого угла дома и двора. Но она перешла на шёпот. Васька слышал, как неопределённо хмыкал Макарий, как иногда кашляла его мать. Он хотел бы войти, да услышать, о чём они говорят, но боялся расстроить мать. Любая тревога приносила ей тяжелое мучение. Иногда она подолгу закашливалась, стоило Ваське лишь немного с ней поспорить. А когда приступ проходил – она впадала в тяжёлое забытие, полное болезненных стонов.

Мальчик отошёл от двери на шаг, затем вернулся и снова приставил ухо – ничего. Он спрыгнул с крыльца, схватил сторожевую палку и со всей силы ударил по земле. Затем снова и снова. Так бил, пока не послышался треск оружия. Перехватив палку, он начал размахивать ею из стороны в сторону, стараясь рассечь воздух как можно громче, как можно больнее. Затем, взяв оружие точно копьё, Васька метнул палку так далеко, как мог. Палка перелетела через забор и глухо приземлилась в сухую траву.

Отдышавшись, он направился к воротам. Васька сделал шаг со двора и замер. Палка торчала в копне скошенного сорняка. Казалось бы, дойти всего ничего, но он не мог. Ему живо представилась тёмная комната, лежанка в углу, на которой лежит его беспомощная мать. Представилась и большая тёмная фигура старосты, что стояла в тот момент над умирающей. Огромная зловещая тень над его хрупкой, увядающей матерью.

Глава 6

Спустя несколько часов Настасья пришла в себя. Вася покормил её тем, что осталось с утра и повторил вопрос:

– О чём вы говорили, мам? – спросил он, стоя у лежанки с тарелкой и чашкой в руках.

– С кем? – удивилась она.

– Со старостой, - напомнил Вася.

Настасья нахмурилась, выковыривая из воспалённого сознания воспоминания.

– Ах… – припомнила она, – о тебе говорили.

– Зачем?

– Ты же понимаешь, что я скоро…

– Нет! – перебил он.

– Вась…

– Нет! Нет! Нет! – кричал он.

Настасья закрыла глаза и отвернулась.

– Не кричи, прошу. У меня голова болит.

– Давай я сварю тот настой, тебе от него становилось… – оживился мальчик.

– Меня от него тошнит. Меня от всего тошнит, Вась. Я ничего не хочу. Почему бы тебе не сходить поиграть с мальчишками, а? А я бы побыла в тишине. Это единственное, что меня радует, – сказала Настасья, отвернувшись к стене.

Вася не видел, как по худой щеке матери покатилась крохотная блестящая слеза, что тут же упала на влажную от болезненного сна подушку. Он поставил чашку с тарелкой на стул у лежанки. Вася подлил ещё немного воды в чашку, поправил одеяло в ногах матери, что вечно цеплялось за изножье и только потом вышел во двор.

С болезнью матери его жизнь потеряла краски. Кончено, у него были приятели среди мальчишек, но по-настоящему близкой была только она. Отца его задрали волки, когда Вася ещё был в утробе. Так что в их доме всегда было только двое. Только он и она. Больше никого.

Вася понимал, что матери нужна тишина и покой, но ему было невыносимо бродить эти несколько часов по двору, в ожидании её слабого зова. Невыносимо, потому что он понимал: однажды зова не будет. Однажды он зайдёт в дом и не услышит тихого дыхания. А горячая рука станет неузнаваемо холодной. Тогда он останется один. Один на всём свете – и больше никого.

Дрожь пробежала по мышцам мальчика, вновь закипела в кровь. Это рвалась наружу злоба на судьбу, что уготовила его матери такой конец. Он поискал по сторонам что-нибудь подходящее, но на пустом дворе нечего было крушить. Тогда он вспомнил про сторожевую палку, что, должно быть, так и торчала в куче сорняка.

Он вышел со двора и действительно – оружие смиренно ожидало его в замёрзшем холме порубленной травы, точно меч в камне. Вася вытащил палку и со всей силы хлестанул ею по куче травы. Затем снова и снова, пока не заболели запястья.

– Что она тебе сделала? – спросил кто-то со стороны.

Вася обернулся. В десяти шагах от него стоял Митя – сын старосты. Из кампании деревенских мальчишек, он нравился Васе больше всех. В нем усматривалась недетская рассудительность и серьёзность. К тому же Митя всегда очень внимательно слушал Васины сказки.

– Ничего она мне не сделала, – ответил Вася и посмотрел на траву, по которой протянулись полосы от его ударов.

– Это твоя новая игра, да? – спросил Митя.

– Нет, Мить. Ты чего хотел?

– Мы кое-что нашли, Вась. За деревней, в стороне от дороги.

– Что же?

На лице Мити угадывалось сомнение. Мальчик опустил глаза и поджал губы.

– Зачем пришел, если говорить не хочешь? – спросил Вася.

Митя быстро глянул на Васю и снова отвёл взгляд.

– Дурачок, – беззлобно заключил Вася и пошёл во двор.

– Мы одуванчик нашли! – крикнул в спину Митя, который не тронулся с места.

Вася замер. Обернулся на мальчишку и прищурился.

– И что тут такого?

С болезнью матери время для Васи потекло совсем иначе. Он не заметил, как приблизились холода, а потому не сразу сообразил, что пора одуванчиков давно прошла. Да даже если и прошла, разве так уж удивительно, что им попался один стойки цветок? Разве стоило ради этого идти за Васей, который отказывался и от более привлекательных затей?

– Ну остался и остался. Бывает, – Вася пожал плечами, но не ушёл. Он выжидающе смотрел на Митю, стараясь понять, о чём умалчивает этот смышлёный мальчишка, играющий в дурака.

– Он хрустальный, – сказал, наконец, Митя.

– Что? Хрустальный?! – переспросил Вася.

Митя молчал. Вася вытаращил глаза на мальчишку и стиснул палку покрепче.

– Ты вроде только что говорил, так чего немым прикидываешься?

Митя жмурился, словно боялся, что в него прилетит та самая палка. Заметив это, Вася отбросил оружие в сторону и сделал пару шагов навстречу Мите.

– Ну, чего ты молчишь? Где вы нашли его? Откуда знаете, что хрустальный?

Мысли Васи крутились юлой, что стучалась о стенки черепа и оттого раскручивалась всё сильнее, увлекая за собой всё новые и новые догадки. Хрустальный одуванчик! Он существует! Он слышал эту сказку от Настасьи с самого детства. Чудесное растение могло помочь тому, кто его сорвёт. Могло вернуть любимую, одарить богатством, победить врага, исцелить болезнь… А могло и разлететься на сотни и тысячи острых осколков, если сочтёт хозяина недостойным. Настасья вечно хитро улыбалась, когда сын начинал выяснять, где найти такой цветочек. В итоге Вася решил, что это просто детский вымысел. Он так и заявил матери: «Ерунда это всё. Нет никакого хрустального одуванчика!», на что мать, как всегда, хитро улыбнулась. Он не слышал эту сказку с прошлой зимы, с тех пор как Настасья поняла, что болеет.

Глава 7

Бесконечно притягательный от своей запретности лес по правую руку от тракта встретил мальчиков седыми тенями, застрявшими меж тощих сосновых стволов. Осенний ветер разгонялся и бился о деревья, разрезаясь на части, чтобы затем ударить по мальчикам то с одной, то с другой стороны. Митя шёл чуть впереди, глядя под ноги. Вася следовал за ним, разглядывая мрачные обрубки сосновых ветвей, что погибли без света. Неужели вот он – запретный лес Афония? Мальчик живо представил, как охотник крался по лесу со старой винтовкой наперевес. Как он смотрел на ветви и стволы в поисках следов, как вглядывался в дрожащие тени впереди, ожидая что одна из них вот-вот поскачет прочь.

– Осторожно! – Митя выставил руку в сторону, не дав Васе пройти вперёд.

– Что такое?

– Возле того камня капкан стоит.

– Я не вижу… – Вася пригляделся к траве и мху, что покрывали камень.

– А он есть. Пошли, осталось немного.

Послышались голоса. Это остальные мальчишки о чём-то оживленно спорили впереди.

Митя с Васей забрались на холмик, откуда хорошо просматривалась неглубокая низина, заваленная тоненькими деревцами и поломанным ветвями, словно их туда побросал большой и могучий зверь. На другом конце низины, где земля снова набирала высоту, стояли четверо мальчишек: тот самый Олька, некогда укушенный ежом в нос и ногу, круглоголовый сын мельника Алёша, не по возрасту рослый и крепкий Бажен и его младший брат, едва ли уступающий в размерах старшему, Клим. Все они смотрели на чёрную дыру в земле. Такую широкую и глубокую, что она могла бы служить не только берлогой для людоеда, но и проходом в подземное царство. Услышав приближение мальчишек, они обернулись.

Вася ожидал увидеть на лицах азарт от встречи с неизведанным, трепетное возбуждение перед неизвестным, удивление от встречи с ним – с Васей, но он не мог и представить, что лица мальчишек покроет тайная грусть.

– Привет, Вась, – сказал Олька.

Остальные тоже поздоровались с прибывшим.

– Чего кислые такие? – спросил Вася.

– Страшно тут, – нехотя сказал Бажен.

– Ага, – поддакнул Клим.

– Такие здоровые, а страшно? – удивился Вася.

Оба молча кивнули, бросив быстрые взгляды на Митю. Вася также обернулся на своего проводника.

– Чего это они? – спросил он Митю.

Тот пожал плечами.

– Чего-то вы недоговариваете, – заподозрил Вася. – Небось, цветок уже вырвали, а?

– Не рвали мы ничего, – сказал Бажен.

– Ага, – поддакнул Клим, – не врали.

Бажен ткнул брата локтем.

– Не рвали, не рвали! – тут же залепетал Клим.

– Мы его тебе оставили, Вась, – сказал Олька, – знаем, что тебе нужнее.

Остальные мальчишки закивали.

– А кто его видел-то? Откуда знаете, что хрустальный? – спросил Вася.

– Я видел, – отозвался круглоголовый Алёша. – Только берлога глубокая – надо далеко лезть. Он очень глубоко сидит.

– Глубоко, говоришь?

– Ага, – серьёзно кивнул Алёша.

– И ты сам туда лез?

– Точно, сам…

– Ладно тебе, я же вижу, что у тебя одёжка чистая. Не лазил ты никуда.

Мальчики переглянулись. На миг они замешкались, но ответ нашёл сам Васька.

– Видно же, что Олька лазил. Чумазый весь, как свин, – засмеялся он.

Мальчики тоже засмеялись, только неестественно и нервно. Олька впервые порадовался тому, что ловкость его обошла стороной. Никуда, конечно, он не лазил. Он свалился в старую пустую волчью яму по пути к берлоге, заработав несколько ссадин и парочку грязных пятен.

– Да, раскусил ты нас. Я лазил. Алёшке про очень хотелось перед тобой похвалиться, что он смелый стал.

– Ага, – с обидой согласился тот, – думал, поверишь.

– Ладно, – Вася положил руку на плечо Алёшке, – то, что ты в запретный лес пошёл – уже смелый поступок.

Вася посмотрел на широкий проход, что уходил, казалось, не просто под землю, а в другой мир.

– Глубоко одуванчик-то? – спросил Вася.

– Глубоко, – ответил Олька. – Ты только медленно пробирайся, а то там колючек да корней корявых полно, да и вдруг людоед ещё там. Мне он не попался, но вдруг я нужные ходы выбирал.

– Так там ещё и ходы есть?

– Конечно.

– И как ты шёл?

– Ох, – Олька посмотрел по сторонам, словно ища поддержки, – так и не скажу. Там же темно и… ну…

– Страшно, – подсказал Алёшка.

– Ага, – радостно ухватился Олька, – страшно! Со страху и не запомнил.

– Ладно, разберусь, – сказал Вася, опускаясь на четвереньки. – Я этого не забуду, ребята, – сказал он, прежде чем скрылся в берлоге.

Мальчишки переглянулись. В этом они были уверенны – Вася им этого не забудет.

Глава 8

Выбравшись наружу, Вася бросил короткий взгляд на покалеченную руку, откуда продолжала сочиться кровь. Клыки зверя прошли неглубоко, но руку он поднять всё же не мог. В деревню он возвращался измождённым призраком. С головы до пят его покрывали комья земли. Левая сторона напиталась багровой глубиной. Мальчишек в лесу не было, что только укрепило его в мысли, что это было ловушка, западня. Они хотели, чтобы он покинул дом. Может и подземный зверь входил в их коварный план, да только Вася с ним справился. И справиться с ними – с мальчишками, что бы они не затеяли. Он схватит их также как хищника во тьме. За горло. Одной рукой. И пусть вторая рука болтается вдоль тела кровавой плетью.

Он шёл через деревню, не слыша окликов соседей и знакомых. Грязный, бледный, левая рука безвольно бьётся о бедро, заливая рукав и штанину кровью. Лицо его скрывали слипшиеся от грязи, крови и пота волосы потеряли весь прежний мальчишеский блеск и задор.

– Васюшка, – кричали ему, – подожди. Да что с тобой? Откуда ты такой? Куда ты такой? Зайди хоть обмойся, а то мать не поймёт…

На последнего крикнувшего Вася обернулся, но человек успел спрятаться за забором, прежде чем в него впились два воспалённых злобой глаза. Вася поднял с земли камень и со всей силы бросил за забор. На другой стороне суетливо закудахтали курицы.

Через несколько дворов на Васю выпрыгнула собака. Она задрала зад, опустила морду к земле и зарычала на мальчика. Вася продолжил идти на неё не замечая клыков, что блестели под дрожащими губами. Собака несколько раз рванула землю когтями и зарычала сильнее прежнего, по ярко-красным брылям потекла пенистая слюна. А Вася всё шёл на неё, готовый на всё, но не готовясь не к чему. Когда между ними осталось всего несколько шагов, собака спрятала клыки, забегала глазами по сторонам и, скуля, махнула в старый малиновый куст, поджав пёстрый хвост.

В голове мальчика бушевала пустота. Мыслей было так много, что они сливались в сплошной крик, да только разум ослабел от потери крови и прислушиваться к этому крику не было никаких сил. Он надеялся лишь, что ноги доведут его до дома. Но с каждым шагом он отрывал их от земли все ниже и ниже, пока не стал волочить, словно старик, придавленный весом пройденных зим.

Но ноги справились. Он узнал забор впереди, узнал старые ворота. Последние были открыты, не нараспашку – совсем немного, но Вася бы их так не оставил. Кто-то их трогал. И этот кто-то мог всё ещё быть в доме. В голове сама собой возникла высокая тёмная фигура, застывшая над матерью.

Вася прошёл через ворота, прикрыв их за собой. Почти обессиленный он подошёл к дому и достал из-под крылечка старенький отцовский топорик. Заточенное лезвие подъела ржавчина, но это ничего. Вася взял топорик в левую руку, отчего плечо гнусаво заныло, напоминая о порванных жилах. Правой рукой он затащил себя наверх. Половицы перед глазами разъехались в стороны, затем расплылись ещё, уступив место новым точно таким же. Мальчик понимал, что ноги его стоят на месте, но видел, как их качает справа налево. Стараясь удержаться, он повис на перилах и закрыл глаза.

– Осталось чуть-чуть, – говорил он себе, – осталось совсем немного.

Он стиснул топор в руке, и плечо звонко отдало болью куда-то в область шеи, а оттуда растеклась по затылку. Мальчика стошнило.

– Чуть-чуть, – повторил он, вытирая рот.

Стоило Васе отойти от перил, как ноги сдались. Колени не просто согнулись, они вылетели из-под мальчика. Он упал перед самой дверью. Упал на выпрямленные руки, левое плечо судорогой умоляло о пощаде, но мальчик потянулся левой рукой за упавшим топором. Затем ползком добрался до двери и толкнул её головой.

Вася боялся посмотреть перед собой. Он полз на четвереньках вперёд, гремя топором об пол. Полз прямо к лежанке Настасьи.

Почему она молчит, почему не зовёт меня, думал он, а вслух говорил лишь:

– Мама… матушка…

Вот он прополз мимо стола, вот ткнулся плечом в стул, а вот и лежанка.

– Мама…

На полу он различил багровую лужу. Откуда тут столько крови, подумал он. Это всё моя кровь?

Вася положил топор у ног, подтянулся к лежанке и уткнулся в неё головой. Даже не глядя, он понял: лежанка пуста.

Сил плакать не было. Он забрался на лежанку. Лёг лицом в ещё влажные от материнского жара простыни. Подтянул подушку и уткнулся в неё, ощущая дух Настасьи. С приходом болезни от матери стало пахнуть иначе, но Вася всё время был рядом, а потому породнился и с этим её запахом – слабым кисловатым призраком увядания.

Со двора послышался скрип ворот. Затем до мальчика донеслись шаги и голоса.

Открыть глаза он не мог, а точнее – не хотел. Мир за пределами опухших век его больше не волновал. Мир Васи свернулся до размера материнской лежанки.

Звук тяжелых шагов раздался на крыльце. Скрипнула дверь. Перед веками мальчика возникла широкая тень, что заслонила дверной проём.

– Вася… – позвал голос.

Мальчик не отозвался.

– Вась, пошли со мной. Вижу, ты ранен. Тебе нужна помощь, Вася.

Мальчик опустил руку с лежанки и нащупал рукоятку топора.

– Не дури, Вась…

Топор с шумом прокатился по половицам. Мальчик поднял его на лежанка, затем сам сел, прижавшись к холодной стене спиной. Снова закружилась голова, снова к горлу подкатила рвота.