В объятиях льда

Пролог.

Рая. Настоящее.

— Разве может быть что-то сильнее любви?

Сильные руки Дани обвивают меня сзади, а его тяжёлое дыхание тонет в моих волосах, разгоняя по телу искорки удовольствия.

Я прижимаюсь спиной к его груди и прикрываю веки.

— Может, — шепчу. — Ненависть, страх...

— Разве они сильны? Любовь побеждает, как сегодня победили мы.

Данька посмеивается и, глубоко затянувшись запахом моего шампуня, нехотя разжимает ладони.

От него пахнет потом и азартом. И немножечко самим Даней — спортивным парфюмом, смешанным с чем-то свежим, морозным.

Только что он и его команда одержали победу в очень важном матче, разгромив соперника с огромным отрывом.

— Жди меня здесь, я быстро.

Он наклоняется ко мне, вынуждая запрокинуть голову, и целует. Целует на глазах других людей, ни капли не стесняясь проявления своих чувств.

Мой парень... он такой... Открытый, уверенный в себе, рисковый, смелый и популярный.

Да, популярный! Потому что он Даниил Смолов — голкипер одной из известных хоккейных команд нашего региона. Ещё ни одному вратарю не удавалось достичь таких результатов, которых он достиг в свои двадцать лет.

Даня уходит, оставляя после себя фантомные прикосновения. Я кутаюсь в них, отступая в сторону, чтобы спрятаться и стать менее заметной.

Это он — звезда. Я же предпочитаю оставаться в тени, избегать всеобщего внимания, что даётся с каждым днём сложнее и сложнее.

Его любят в команде, его любят вне команды. У него огромная группа фанаток, способных на самые откровенные поступки.

Вот и сейчас они сверлят меня злыми взглядами, не решаясь подойти. Сомневаюсь, что они меня боятся. Скорее опасаются двух охранников, за спинами которых я удачно скрываюсь.

Чтобы никто не заметил моей неуверенности, поворачиваюсь к огромному окну и начинаю рассматривать город. В нём нет ничего особенного — просто город, просто здесь проходит выездная серия игр, просто он один из многих, которые посещает команда " White Buffaloes".

А для меня он особый: это первый город, кроме родного, который я вижу.

Мы приехали рано утром и сразу же попали на тренировку парней, готовящихся к ответственной игре.

Потом все члены команды давали интервью местным телевизионщикам, а я сидела среди зрителей и любовалась своим Даней. Он вдумчиво отвечал на вопросы, взвешивая каждое сказанное слово. А иногда скидывал голову и подмигивал мне, вызывая неконтролируемые вспышки радости.

Всё же я до сих пор не уверена в себе, и наши отношения воспринимаю с опаской. Мне не верится, что он и я... Что мы вместе.

Но мы вместе, это так.

Пока я задумчиво смотрю за лениво плывущими облаками, Даня успевает переодеться и вернуться ко мне. Сразу по-хозяйски стискивает мою талию и, наклонившись, целует за ухом, перебросив волосы на одно плечо.

— Уже соскучился, — продолжает целовать. — Ни на минуту не хочу тебя оставлять.

Я тоже! Тоже не хочу расставаться с ним, потому что, когда он рядом, мне тепло и надёжно. Рядом с ним я могу дышать полной грудью, позволять себе все те безумства, о которых раньше боялась подумать.

Мы идём по длинному коридору ледового дворца, держась за руки.

Даня общается со своими друзьями, не забывая постоянно проверять, рядом ли я.

Будто ему не хватает того, что моя рука крепко зажата в его большой ладони.

— Голодная? Пацаны предлагают отметить победу в местном клубе.

Я не голодная, но всё равно киваю, зная, что после тяжёлой физической нагрузки у Данила просыпается аппетит. А ещё я знаю, как он любит различные тусовки и как важно ему не отрываться от команды.

— С удовольствием посмотрю, как здесь встречают победителей, — улыбаюсь, даже не думая ставить Даню перед выбором.

Не хочу никаких жертв с его стороны, не хочу, чтобы он жалел, что когда-то обратил на меня внимание. Отношения — это работа, которую должны проделывать два человека, если хотят достичь гармонии. Поэтому я отвечаю согласием и в знак поддержки сильнее хватаюсь за широкую ладонь моего любимого хоккеиста.

Мы едем в выбранный друзьями Дани клуб на нескольких такси. Заказанный транспорт приходится ждать, потому что нашу большую компанию не так-то просто разместить.

От ветра во время ожидания меня спасают Данины объятия.

— Сегодня, Рай? Да?

В его шёпоте столько предвкушения. Мы оба знаем, что самое главное произойдёт уже сегодня. Дане всё сложнее сдерживаться, а мне всё сложнее сопротивляться. Мы любим друг друга, я уверена в нём, поэтому…

— Наверное, — мой голос дрожит.

Я живо рисую себе боль, о которой столько читала и оставляю себе микроскопическую лазейку на случай, если вдруг испугаюсь. Мне есть, чего бояться. Но Дане знать об этом необязательно. Никому не стоит знать о моих страхах: ни любимому парню, ни лучшей подруге.

Всю дорогу меня старательно отвлекают от мыслей, словно Данька чувствует сомнения. Не прекращает обнимать, трогать и прижимать к себе. В конце поездки я шутливо жалуюсь, что, кажется, он видит во мне не девушку, а плюшевого медведя.

За это меня сначала ощутимо щиплют за пятую точку, а после тянут в центр танцпола, выбивая из головы вообще все мысли. Я никогда не танцевала в клубах, и… этот первый опыт мне нравится. Он дарит лёгкость и спокойствие.

Потрясающе проведя время, мы начинаем собираться. Улучив момент, пишу сообщение подруге, что решилась. И получаю от неё множество сердечек и пожеланий удачи. Выбираю эмодзи в виде поцелуя и отправляю Ие, отключая после этого телефон. Кроме Агеевой мной интересоваться больше некому.

Нетерпение Даня начинает проявлять ещё в лифте. Я подчиняюсь его рукам и губам, позволяя себя целовать. Он добирается до шеи, прочерчивая по коже влажную дорожку. Эта ласка оседает внутри тлеющим угольком, готовым разгореться в любой момент.

И разгорается…

В номере, куда мы буквально вваливаемся, я прошу сделать паузу и убегаю в душ. Мне нужны эти минуты одиночества наедине с самой собой.

Знакомство с героями.

Познакомимся поближе?

Рая Благова, 18 лет. Отличница, студентка I курса

Даниил Смолов, 20 лет. Мажор, бабник, циник. Голкипер хоккейной команды White Buffaloes.

Зажжём с ними вместе? ❤️

Глава 01.

Рая Благова. Прошлое.

Поджав губы, мама пятится в угол комнаты и прижимает к глазам уголок платка, которым покрыты её волосы.

Мы вновь провинились и вновь наказаны.

Она — несколькими ночами молитв, я… Я наказана сильнее.

Отец, не скрывая своего раздражения, лично запихивает в клетчатую сумку мои вещи, не особо заботясь об их внешнем виде. Впрочем, там не о чем переживать: невзрачные серые или черные кофты и юбки, которые я ненавижу всеми фибрами души.

Они делают из меня посмешище. И я с огромным удовольствием бы бросила весь баул в костёр, но не могу этого сделать. Слишком весомая причина терпеть все издевательства родителя и принимать их со смирением.

— У меня работа, — успеваю пискнуть, получая в ответ полный ненависти взгляд.

— Работой тебя обеспечат, можешь не сомневаться.

Отец с трудом застегивает сумку и пинком ноги двигает её ко мне.

— Взяла и пошла. Бабушка не любит ждать.

Свою родную бабушку я ненавижу не меньше, чем серые и унылые вещи в своём гардеробе. Но есть кое-кто, кого я ненавижу сильнее в сто раз.

Кое-кто — мой папа. Но называть его «папой» у меня не поворачивается язык. Он кто угодно — биологический родственник, тиран, деспот, мучитель, но не отец. Отцы… они другие. Они любят своих детей и интересуются ими.

Мной же интересуются только тогда, когда необходимо ввести в жизнь очередной запрет.

Мне не повезло родиться в семье фанатика. Такие люди одержимы идеей и готовы пройти по головам близких, лишь бы их ставка сыграла.

Фанатизм — как болезнь. Зависимость.

И мой отец зависим. Он спит и видит, когда его поставят во главе общины, чтобы читать проповеди и учить жизни других. Но как можно учить тому, в чём сам не разбираешься?

Я не знаю и единственное, о чём молю бога: чтобы отца не допустили к власти. Иначе быть беде.

— Поторапливайся, — ощутимый толчок в спину сдвигает меня с места.

Тяжёлая сумка оттягивает руки, но «благодетелю» даже в голову не придёт помогать. Он считает помощь женщине проявлением слабости.

Уверена, любой парень из класса, где я училась, поспорил бы с ним. Например, Маратик — наш бывший староста. У него в крови благородство и прекрасные манеры, хотя моя лучшая подруга Ия считает иначе. Всё дело в симпатии Маратика к Агеевой, от которой она открещивается.

С тоской смотрю на свой телефон, одиноким пятном лежащий на идеально заправленной постели. Его у меня отобрали и выключили, не позволив даже сделать единственный звонок, чтобы предупредить Ию.

Мы должны выйти на летнюю подработку, чтобы подкопить денег к первому сентября. Я безумно нуждаюсь в финансовой подушке безопасности, но и этой возможности меня лишают, надавив самыми действенными аргументами.

— Ползёшь как черепаха, — ещё один толчок и я оживаю.

Злить этого монстра означает усложнить жизнь не только себе.

Мама поддакивает из своего угла, поторапливая. Я только глубоко вздыхаю и засовываю ноги в растоптанные кеды. Их давно пора вынести на помойку, но раз подошва держится, то выбрасывать обувь грех.

Расточительство — грех, чревоугодие тоже грех. Даже хорошее настроение является грехом, потому что праздное времяпрепровождение — это бесцельное прожигание времени.

Переставляю ноги, выслушивая по дороге нотацию о недостойном поведении. Не возражаю, пропуская все слова и нравоучения мимо ушей. Я слышала эти отповеди сотню раз и уверена, что на сто первый смысл не изменился.

Свернув за угол, вижу на остановке грузную фигуру бабки. Она хищно улыбается при виде меня, глазами обещая семь кругов ада на земле за отвратительное настроение своего сыночка. Если она способна любить кого-то, кроме себя, то только сына. Он её надежда, опора и поддержка, хоть пока выглядит с точностью до наоборот.

— Как договаривались, — бросает родитель загадочную фразу и скрывается, не удостоив меня ни единым словом на прощание.

Я шумно набираю в лёгкие воздух и задираю голову к небу. На нём нет ни облачка. Оно голубое-голубое, близкое и далёкое одновременно. И оно так манит свободой и безмятежностью.

— Чаго встала? — бабка не хуже сына справляется с ролью охранника. — Автобус счас подъедет, а она облака рассматривает. Бедовая девка, испорченная.

Я не бедовая и уж тем более не испорченная. Я нормальная, но доказывать бесполезно. Надо просто склонить голову и смотреть на носки обуви, ожидая окончания словесной экзекуции.

На моё счастье, в автобусе много людей. Их много и на вокзале, куда мы приезжаем, и в поезде, везущей нас в область.

Я понятия не имею, куда мы движемся. Стараюсь запомнить пролетающие за окном населённые пункты, но сбиваюсь уже на первом десятке. Монотонный гул бабкиного голоса раздражает. Она в красках повествует попутчикам о моём несносном характере и непослушании. Я же молчу, гадая, как там моя Ия.

Подруга наверняка сильно расстроится, узнав, что меня не будет с ней рядом. Лишь бы не разнервничалась, потому что ей нельзя этого делать.

Километр за километром, поезд уносит меня от Ии и наших с ней планов. Становится жарче. По вискам течёт пот, воздух пропитывается запахами чужих тел и ароматами еды.

Мой желудок жалко скулит, выпрашивая хоть немного пищи. Не положено. Наказание подразумевает голодовку, которая призвана очистить организм от токсинов, а душу от скверны. И никого не заботит, что от слабости и недоедания я могу просто потерять сознание.

Бабка непреклонна и очень резко отвечает добрым людям, решившим нас угостить. Сославшись на несуществующую аллергию, приказывает мне сходить умыться и готовиться к высадке. Наша станция следующая по пути следования.

Послушно исполняю приказ. Возвращаюсь и забираю сумку. След в след ступаю за бабкой, плывущей с видом царственной особы.

Она спускается на перрон и сразу же спешит к толпе в похожих одеждах. Я же с усилием выволакиваю свою ношу и нехотя двигаюсь туда же.

Глава 02.

Рая Благова. Прошлое.

Дорога кажется бесконечной. Пыль, жара, оводы, атакующие каждый открытый кусочек тела… И пот, стекающий по вискам, лбу, спине…

Я передвигаю ноги из чистого упрямства, чтобы дойти и упасть на первую же попавшуюся горизонтальную поверхность. В траву падать не вариант, потому что она высокая и велика вероятность нарваться на змею. Сомневаюсь, что среди всех двигающихся к деревне людей есть врачи.

А если и есть, первую помощь оказывать не бросятся: выживать надо самому, проявляя силу и стойкость характера.

Звучит дико, но на самом деле такое отношение действительно делает тело и дух сильнее. Иногда я кажусь себе сверхчеловеком, хоть это и является отклонением от вбиваемых наставниками догм.

Мы не имеем права гордиться и радоваться успехам, ведь таким поведением мы нарушаем Его заповеди. Их больше, чем семь смертных грехов. Намного больше! И почти все они что-то запрещают.

Думая об этом, осторожно оглядываюсь. Впереди и сзади меня идут пожилые женщины с котомками в руках. И, к счастью, они не умеют читать мысли. Иначе меня бы втоптали в ту самую пыль, которая так щедро оседает на ногах и руках, и забивается в нос.

Впередиидущие женщины негромко обсуждают насущные проблемы. Они делятся своими мыслями, распределяя срочные дела между собой. Я начинаю прислушиваться только тогда, когда звучит моё имя. Бабка активно продвигает мою кандидатуру на самую грязную работу.

Я в корне не согласна и собираюсь держаться поближе к кухне. Надеюсь, она там есть, и нас не заставят держать пост, ограничив потребление пищи хлебом и водой. Иначе мои силы иссякнут в самом начале ненавистного отпуска. А такой радости вредной бабке доставить никак нельзя. Мне кажется, она спит и видит, как избавиться от меня и освободить своего сына от ярма на шее.

Боже, прости мне слабость мою и недостойные мечты. Но как же достало то, что я могу лишь наблюдать за нормальной жизнью. Вера ведь не должна быть такой… жестокой…

Кое-как доходим до места. С высокого холма отлично видны все окрестности: длинные бараки под красными крышами, два отдельно стоящих дома в стороне, часовня с золотым крестом. Всё это обнесено ровным и высоким забором.

— Красота-то какая, благодать, — восторженно восклицает бабка.

Я же её восторгов не разделяю. Мне всё поселение и забор напоминают тюрьму. Новую, аккуратную, но тюрьму, из которой сбежать просто не получится.

Дома стоят в низине, вокруг на несколько километров простираются поля и песчаные дороги. Даже деревьев нет!

Предчувствуя отдых, спускаемся бодро. Останавливаемся у массивных ворот, сколоченных из брёвен. На уроках истории в школе нам показывали похожие поселения: дворы накрепко запирались, чтобы простой люд не пострадал от нашествия врагов.

Интересно, от кого запираются здесь, если за всё время в пути мы не встретили ни строения, ни человека.

Бабка выступает вперёд и, осенив лоб крестным знамением, берется за колотушку, похожую на обычный молоток. Только из дерева.

Громко ударяет по квадратной дощечке и кричит непонятные слова. Остальные терпеливо и покорно ждут. И я вместе с ними. Единственное, что позволяю себе сделать — опустить сумку на землю около ног.

Как и другие, шепчу благодарственную молитву, стараясь затеряться за чужими спинами, потому что кожа уже горит от цепкого взгляда бабки.

Мелко крещусь синхронизируясь с молящимися женщинами. Разглядываю их — довольных и радостных. Чему они так рады? Не понимаю.

Гадая, пропускаю момент, когда ворота приглашающе распахиваются и в открывшемся проёме показывается высокая фигура брата Серафима. Он сканирует всю нашу команду, одаривая прибывших скупой улыбкой.

В отличие от остальных, я не улыбаюсь в ответ. Даже стремлюсь в числе первых покинуть утоптанный пятачок земли, но, к сожалению, теряюсь, куда идти. И тем самым привлекаю ненужное внимание.

Наставник Серафим пристально глядит на меня. Я ёжусь и почему-то пытаюсь прикрыться. При почти сорока градусах на солнце мне становится ужасно холодно. Уверена: он это замечает и ухмыляется, будто нащупав мою слабую сторону.

Дёргаю плечом, сбрасывая дурацкие ощущения. Серафим копирует моё движение, растягивает губы в улыбке и всего парой фраз разгоняет всех женщин. Все до единой, кроме меня.

— Ты всё-таки приехала, Раиса. Я ждал тебя позже.

Глава 03.

Рая Благова. Прошлое.

— Почему? — после недолгого молчания всё же решаюсь на вопрос.

Но Серафим не спешит давать ответ на него.

Вместо этого он рассматривает меня как диковинную зверюшку, особое внимание уделяя области груди.

От его липкого взгляда мне хочется прикрыться, но я почему-то покорно стою и даю себя рассматривать.

Как хорошо, что на мне глухая блузка и длинная юбка. Под ними не видно ничего, даже мою фигуру.

— Ступай, Раиса. Тебе покажут, где ты будешь жить.

Я прохожу в ворота и двигаюсь вперед по широкой дороге. Она посыпана мелкими камушками, которые меньше пылят, но зато забиваются в кеды.

Один очень неприятно впивается в пятку, вынуждая меня остановиться и снять обувь. Вытряхиваю камешек и, надев обувь обратно, завязываю шнурок. При этом спину мою обжигает неприятным ощущением. Обернувшись, вижу нескольких мужчин в просторных рубахах, стоящих в компании наставника Серафима.

Тряхнув головой, отгоняю неподобающие мысли. Видимо, я слишком испорчена, раз позволяю себе думать о греховных вещах. Каждый из этих мужиков по возрасту годится мне в отцы. Краска стремительно приливает к щекам от стыда. Я только что чуть не обвинила взрослых людей в прелюбодеянии.

Скорее всего они хотели мне помочь и наблюдали, по какой причине я сделала остановку.

— Ты новенькая, сестра? — к великому облегчению сбоку подбегает девушка примерно моего возраста, в красном сарафане. — Внучка Таисы?

Киваю, сдувая с лица выпавшие из косы волосы.

— А ты?

— Я Ада. Аделаида, — девушка улыбается уголками губ. — А ты Рая, да? Здорово звучит.

— Да уж, — устало усмехаюсь. — Почти Ад и Рай, прости господи.

Испуганно оглядываемся, не слышал ли нас кто-то. Не пристало поминать нечистого в таком месте.

— Приятно познакомиться, — Ада протягивает узкую ладошку, которую я пожимаю. — Мне велено показать тебе здесь всё. Сразу пойдём?

— Если можно, я хотела бы оставить сумку и… Может, есть душ или ванная?

— Ванной нет, только баня, но её топят по средам и субботам. Есть бочка, подойдёт?

— Мне сейчас подойдёт всё, что угодно, — бормочу, направляясь за новой знакомой.

По пути к дальнему бараку мне показывают дома, где живут паломники. Сразу за ними располагается птичник с огромным количеством кур и гусей. Чуть дальше два дома, похожих на привычные деревенские избы.

— Это брата Серафима, — Ада указывает на самый нарядный дом с резными перилами и ставнями. Он отличается от других ещё и цветом: стены выкрашены в приятный мятный оттенок. — А там молельный дом. Мы собираемся каждый день, чтобы принять благодать, щедро даруемую за наше усердие.

Мои брови ползут вверх от изумления. Неужели Аделаида тоже фанатичка, как мои родители?

Чур меня, чур! Таких подруг мне не надо.

— Испугалась? — Ада звонко смеётся, тут же осекаясь и со страхом смотрит за мою спину. — Ты иди, я сейчас.

Интуиция кричит убираться отсюда, следуя совету девушки. Но я упрямо поворачиваюсь, чтобы стать свидетелем неприятной сцены.

Брат Серафим, как его назвала Ада, сведя к переносице брови, что-то выговаривает поникшей девушке. Она нервно теребит подол сарафана, не поднимая головы.

Потом покорно идёт в мою сторону и уже молча провожает до временного жилища.

О бочке с водой я не заикаюсь, проникнувшись подавленным состоянием знакомой. Спрашивать неудобно, поэтому я только предполагаю, что её ждёт наказание за излишнюю весёлость. У нас дома за громкий смех полагается тяжёлый физический труд. Он стирает хорошее настроение, настраивая на правильный лад.

Скорее всего её тоже наказали. Возможно даже работой в птичнике. Она успела шепнуть мне, что там женщины работают по очереди, потому что добровольно убирать отходы жизнедеятельности пернатых никто не хочет.

— Спасибо тебе, — трогаю Аду за локоть, выражая молчаливое участие. — Я дальше сама. Разберу вещи и подойду к старшим.

Старшие — моя бабка и ещё несколько женщин. Они распределяют обязанности среди остальных и потом принимают работу. За наказание тоже отвечают они.

Примерно предполагаю, что бабка не даст мне спокойного житья. Только физического труда я не боюсь, благодаря жёсткому воспитанию. И даже птичник меня не испугает.

Подумываю напроситься разделить наказание Ады и параллельно раскладываю свою одежду. Отец постарался, утрамбовывая её. Юбки мятые, а на кофты не хочется смотреть.

Чтобы привести теперь их в порядок, придётся попотеть с утюгом, что в почти сорокаградусную жару убийственно.

Но делать нечего, ведь в человеке должно быть прекрасно всё, как писал великий классик.

Оставляю на выделенной в шкафу полке мятые стопки белья, складываю сумку и убираю её в коробку под кровать.

В спальне тесно. Здесь стоят три кровати, один шкаф-пенал, один круглый стол у окна. Под ним три табурета, сложенных один на другой.

Единственное окно занавешено плотной шторой, сейчас отодвинутой в сторону. Ни лампы, ни ночника, ни розеток в комнате нет. Учитывая, что смартфон у меня отобрали, нужды искать источник электричества у меня не возникнет.

Закончив с осмотром и раскладкой, выхожу из спальни, прикрыв дверь. Иду на голоса и натыкаюсь на свою бабку. Она как раз распределяет обязанности.

— Явилась? Как раз вовремя. Идёшь убираться в молельном доме. И чтобы ни пылинки, поняла? Лично проверю. Ада, покажи моей внучке, где взять инвентарь.

Глава 04.

Рая Благова. Прошлое.

Дом оказывается куда больше, чем виделся снаружи.

Здесь несколько больших помещений. В одном кучей свалены какие-то коробки, на которых осела пыль. В другом, по-видимому, оборудован рабочий кабинет. И третье помещение самое большое — деревянные лавки и возвышение, на котором установлена кафедра. Ещё на стене висит огромная интерактивная доска с прикреплёнными к ней плакатами.

На каждом плакате нарисованы странные символы и написаны слова на непонятном языке. Мне, конечно, интересно рассмотреть поближе, но время не терпит.

Если я не управлюсь с уборкой до ужина, то останусь без еды. А мой организм уже столько всего перенёс, что отчаянно нуждается хотя бы в горячей каше. Не думаю, что здесь еда отличается от домашней.

Принимаюсь за дело, подвернув повыше юбку и закатав рукава. Сначала вытираю везде пыль, не обходя коробки. Оглядываю придирчивым взглядом все поверхности и бегу менять воду.

Ведро огромное и тяжёлое, расстояние до колонки с водой космическое. Еле тащу свою ношу, постоянно делая остановки.

— Это жадность, Раиса.

Вздрагиваю и едва не проливаю ледяную воду на ноги. Наставник Серафим стоит на моём пути и наблюдает за моими мучениями.

— Очень далеко ходить, — бормочу. — А мне поручили всё вымыть, включая окна.

— Труд, Раиса, в первую очередь преодоление. На первый раз мы ограничимся замечанием, но во второй раз…

Не договорив, Серафим разворачивается и уступает мне дорогу. Я из упрямства дотаскиваю ведро до дома и, поставив его на пол, вытираю пот со лба.

Замечания, наказания… Что за лагерь строгого режима? В Новом Завете Спаситель дал людям евангельский закон, основой которого являются любовь. Любовь, а не наказание!

И разве наказание не убивает веру?

Я размышляю об этом, натирая до блеска стёкла. Мышцы ноют и просят пощады, пока я упрямо тру сначала мокрой тряпкой, потом сухой, потом смятыми газетными листами.

С тоской вспоминаю школьную подсобку, из которой по субботникам извлекали средства для окон и сгоны воды. Такими мыть стёкла было в удовольствие.

Мальчишки из нашего класса постоянно дурачились, вооружаясь длинными палками. Девчонки, конечно, визжали, неизменно что-нибудь роняли и разбивали, а потом огребали всей дружной компанией.

Это были… хорошие времена. Душевные.

— Вижу, что уборка пришлась тебе по вкусу.

Чуть не слетаю с подоконника, на котором балансирую, еле дотянувшись до верхних углов.

— Закончишь здесь, приберись в доме брата Серафима, пока он занят. И поторопись, Раиса. Медленно работаешь.

Я только прикусываю губу, чтобы сдержаться.

Месяц… Мне надо продержаться всего месяц, и уехать домой. Там я снова встречусь с Ией, своей лучшей подругой. Мы будем работать, гулять и с нетерпением ждать начала учебного года.

На самом деле мне несказанно повезло, что отец позволил подать документы в вуз. Благодаря его наставнику вопрос о получении высшего образования не стоял остро. Общине нужны разные люди, профессионалы с высшим образованием в том числе.

Чем больше и выше должности членов общины, тем больше взносов она получает и тем большим может помочь.

Отец рассказывал, что огромная доля собираемых средств уходит на поддержку малоимущих и болящих. Хотя при этом к медицинской помощи прибегать не принято.

Всё это сложно и непонятно, иногда даже загадочно и необъяснимо. Но я привыкла держать свои мысли при себе. Даже с Ией мы не обсуждаем такие вопросы. Я стараюсь обходить их стороной, а подруга тактично молчит.

Перемыв все стеклянные поверхности, снова иду выливать воду. Теперь — наученная — набираю только половину ведра. Придётся бегать несколько раз, зато спокойнее и действительно легче.

Совет Серафима воспринимается даже с благодарностью. Я безумно устала и запыхалась, а ведь ещё предстоит мытьё пола и приборка в избе наставника.

Надеюсь, в быту он аккуратен также, как выглядит на людях.

Проявляю слабость, жалею себя, но мечтаю поскорее разделаться с заданием и хотя бы на десять минут прилечь, дать конечностям передышку.

Ускоряюсь, ловко орудуя шваброй. Скамьи прикручены к полу, но тряпка легко собирает мелкие соринки. Я домываю и прохожусь еще раз от кафедры до выхода, чтобы убедиться в чистоте.

Убедившись в результате, куда веселее топаю к канаве. Она у самого забора и выходит за него. Сюда сливаю всю грязь и спешу к колонке, у которой в этот раз много народу.

Отстаиваю очередь из желающих освежиться. Пользуясь паузой, рассматриваю людей. В основном здесь взрослые женщины и совсем немного мужчин. А вот девушек мало: я, ещё трое примерно моего возраста, и Аделаида. Её, кстати, я не нахожу взглядом.

Решив, что она, как и я, загружена, перестаю выискивать и плетусь к дому с резными наличниками. Всё-таки он красив. От него веет теплом, хочется прикоснуться к дереву, постоять на крыльце, подставив лицо лёгкому ветерку.

Но где-то за спиной наверняка уже злится бабка. Чтобы не нарваться на очередное поручение, я вежливо стучусь и, не получив ответа, открываю дверь. Попадаю в светлый коридор, разительно отличающийся от барака.

Много света, современная отделка и модный дизайн. А ведь я всего лишь попала в холл! Коридором его теперь и назвать-то странно.

Оставив свой инвентарь, сбрасываю кеды и иду осмотреться.

Направо открытое пространство, заполненное современной техникой. Кухня совмещена со столовой и выглядит мило и стильно.

Чуть дальше обнаруживаются уборная, душевая, небольшая гардеробная.

Их я оставляю на потом, обнаружив в конце холла лестницу на второй этаж. Судя по всему, там находятся жилые комнаты. Стараясь ступать осторожно, поднимаюсь и рассматриваю развешенные на стене фотографии в рамках.

На всех запечатлён Серафим с разными людьми. Несколько кадров с моим отцом. Их я с отвращением пропускаю. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, потому что даже вспоминать о родителе нет никакого желания. И даже вера бессильна изменить моё отношение к нему.

Глава 05.

Рая Благова. Прошлое.

Меня буквально скручивает от больнючих спазмов, потому что кроме желчи ничего не выходит. Каждый спазм совпадает с резкими движениями мужских бёдер, потому что Серафим и не думает останавливаться, даже переведя внимание на меня.

Я хриплю и откашливаюсь, а он сводит брови на переносице.

Я выплёвываю очередную порцию желчи, а он… Он вытаскивает свой орган и покрывает лицо Ады белесой субстанцией.

Ноздри улавливают странный запах, и я спешу выдохнуть его, убрать из своих лёгких.

— Закончишь, приберись, — бросает Серафим и проходит мимо меня, перешагнув небольшую лужицу на полу. — Через десять минут жду внизу. Всё поняла?

Затравленно киваю, боясь даже посмотреть на Аду, всё ещё стоящую на коленях.

Когда Серафим уходит, выжидаю ещё несколько секунд и бросаюсь к Аделаиде. Помогаю ей подняться и оглядываюсь в поисках хоть какой-то тряпки, которой она сможет убрать следы со своей кожи.

— Там полотенце, — Ада оттирает ладонью губы и морщится. — Подай, пожалуйста.

Она произносит это таким будничным тоном, что волоски на моём теле снова приподнимаются от ужаса. Её глаза ничего не выражают. В них нет страха, ужаса, отчаяния.

— Что смотришь, Рая? Неприятно?

— Н… нет. Просто… Просто странно… Ты только что плакала, а теперь…

Не найдя нужных слов, развожу руками, в одной из которых держу махровое полотенце. Перекидываю его Аде, чтобы она протерла щёки и подбородок.

— Это просто рефлекс. Попробуй не заплакать, когда у тебя такая дубина во рту.

Растерянно хлопаю ресницами, отказываясь понимать то, что говорит девушка, которую только что на моих глазах…

Господи, спаси и сохрани…

— Так он что?! То есть… Ты сама? Добровольно?

Ада, успевшая привести себя в порядок и одеться, спокойно бросает использованное полотенце на пол, накрывая то, что я натворила.

— А ты нет? Или скажешь, что не знала, куда ехала?

Вырвавшийся из неё смех сменяется недоумением. А через несколько секунд приходит осознание.

— Ты правда не в курсе? Чёрт, — тут же спохватывается и бьёт себя пальцами по рту. — Не говори ему, ладно? Хотя… Ты столько видела и осталась цела…

Будто опомнившись, Ада бросается к лестнице и исчезает, оставляя меня один на один с мыслями.

Я с трудом перевариваю услышанное и делаю выводы. Они… страшные…

Если хотя бы половина моих догадок верна, то это… это…

— Десять минут истекли, Раиса!

Снизу раздаётся громкий голос наставника, от которого меня перетряхивает. Я со скоростью света вытираю мокрые пятна и, свернув полотенце, сбегаю вниз. Там бросаю грязную вещь в ведро, намереваясь застирать, как только выйду отсюда.

Если выйду…

Серафим ждёт меня в кухне. Он стоит, подпирая бёдрами столешницу. В его руках высокий стакан с чем-то прозрачным. Раньше я бы сказала, что это вода, но теперь ни в чём не уверена.

Вера и… грязь… Как они могут сочетаться? Разве это правильно? Разве это не является величайшим грехом? То, что я увидела, мерзко и неправильно! Противоестественно!

— Хочешь о чём-то спросить, Раиса?

Я отчаянно зажмуриваюсь и качаю головой. Нет! Я ни о чём не хочу спрашивать! И ничего не хочу знать!

— Правильно. Меньше знаешь, крепче спишь. Слышала о такой народной мудрости?

Я приоткрываю один глаз и натыкаюсь на внимательный, изучающий взгляд Серафима.

— Да. Слышала, — шепчу, паникуя.

Обманчиво ровный голос совершенно не успокаивает. Внутренний голос вопит об опасности, но… Но пока я тряслась, как осенний лист на ветру, наставник успел обойти меня и перекрыть путь к выходу. Он так ловко то сделал, что я не заметила.

— Уверен, ты выберешь спокойный сон. Так ведь?

— Да. Да, — повторяю громче, проглатывая колючий ком, появившийся в горле. — Да!

— Правильное решение, Раиса. Умное. Посмотри на меня, — наставник не делает попытки сократить расстояние. Однако пространство словно само схлопывается, сужается. — Посмотри мне в глаза.

Я повинуюсь. При этом стараюсь концентрироваться на его переносице.

— Осуждаешь? — помолчав, Серафим усмехается. — Осуждаешь, вижу. Грех это, Раиса, великий. Никто не вправе осуждать ближнего своего. Ты думаешь, я насильно звал сюда Аду? Нет. Она сама пришла. Как и другие приходили. Кому-то нужна была помощь, кто-то убегал от своих страхов, кто-то хотел получить благословение.

Даже не моргаю. Он сейчас… намекает?

— Ты тоже придёшь, Раиса. Сама придёшь и будешь просить оставить тебя рядом.

— Нет…

— Да, Рая. Ра-я, — растягивает моё имя, будто бы смакуя его, пробуя на вкус. — Ра-я… Умная, послушная, исполнительная, покорная. Я ничего не забыл? Ты тоже придёшь, чтобы прикоснуться к прекрасному. Чтобы сбежать из своей реальности.

— Нет…

— Послушные девочки говорят «да», Раиса. И ты скажешь его мне, когда придёт время. Я умею задавать правильные вопросы, чтобы получать на них правильные ответы.

Боже! Мне так страшно, что внутри трясутся… Трясётся всё! Сердце тарабанит с невероятной скоростью, заставляя меня быстро-быстро вдыхать и выдыхать кислород.

— Снова сомневаешься? Не надо, Ра-я. Сомнения пагубно влияют на человеческие души. Когда человек не верит, душа его колеблется, распадается и утрачивается. Вера — есть тот негаснущий огонь, указующий наш путь. Пойдём со мной, Рая. Я покажу тебе то, что позволяет принимать верное решение.

Это гипноз. Настоящий гипноз, потому что я вопреки своему желанию переставляю ноги и поднимаюсь туда, откуда убегала.

Серафим идёт впереди, зная, что я никуда не денусь. Не останавливаясь, раскрывает левую дверь, раскрывая шире.

— Как думаешь, Ра-я, для чего эта комната?

Широко распахнутыми глазами пробегаюсь вновь по серым стенам, трубе и… Замечаю то, чего не увидела сразу. В самом углу — скрытые тенью — на трубе болтаются металлические наручники.

Глава 06.

Рая Благова. Прошлое.

Сглатываю.

Серафим наблюдает за моей реакцией с интересом и полуулыбкой.

— Как видишь, Раиса, вопросы можно задавать по-разному. Иногда человек счастлив дать ответ, который изначально считал ошибочным. Все мы ошибаемся, правда?

Я опускаю голову ниже, не в силах собраться с мыслями.

— Меня тоже…

Неопределённо веду ладонью, имея в виду комнату, наручники методы наставника.

— Время покажет, Раиса. Умные девочки обычно схватывают на лету. Ты же умная, я не ошибся в тебе?

Он берет мой подбородок и, ломая моё сопротивление, заставляет поднять лицо. Что-то ищет в моих глазах и, видимо, удовлетворившись осмотром, отпускает.

— Приберись здесь. Чистое бельё найдёшь в шкафу.

Оставив меня в одиночестве, Серафим уходит.

Я, оглушённая всеми событиями и дикой усталостью, еле передвигаюсь. Начинаю уборку, глотая слёзы.

Желудок, лишённый даже крохи того, что в нём было, громко и требовательно урчит. Голову слегка ведёт, поэтому я решаюсь на самый страшный в своей жизни поступок.

Поняв, что на ужин меня никто не ждёт, я в одном из кухонных шкафчиков беру два кусочка сахара и спешно прячу во рту. Разгрызаю и глотаю сладкий тягучий сироп, чувствуя, как внизу живота зарождаются спазмы.

Задираю голову и долго стою, контролируя дыхание. Если меня снова вырвет, не исключён обморок. А этого допустить ни в коем случае нельзя!

Вылизав весь дом и убив на это не один час, я снова наведываюсь в кухню и краду ещё один кусок. Прячу за резинкой трусов, впервые, наверное, радуясь широкому платью.

Совесть грызёт меня с неменьшим удовольствием, чем я грызла белые кубики. Но я заставляю себя не поддаваться, моля Всевышнего простить мою слабость.

В домик, где нам выделены спальные места, добираюсь по темноте. Несколько раз ошибаюсь с направлением, потому что света нет нигде! Просто нигде!

Только в молельном доме горят лампады, освещая образы святых, молящихся за нас, грешников.

Осеняю себя крестным знамением и кланяюсь, проходя под окнами дома. Думаю даже переночевать в нём, устроившись на одной из лавок или составив рядом коробки. Но двери заперты на огромный замок.

Значит, недостойна я находиться там, где выше всего ценится чистота души и поступков. Украденный сахар с удвоенной силой натирает кожу, напоминая мне о совершённом деянии.

Я не выдерживаю и, спрятавшись за углом, вытаскиваю его и прячу в траве. Легче не становится, ведь два кусочка я уже съела.

Потом всё-таки нахожу нужную избу и пробираюсь к кровати. Падаю ничком, не раздеваясь и не снимая покрывала. Сплю без сновидений, очень крепко.

А просыпаюсь от бабкиного крика. Она ругается на кого-то во дворе под нашими окнами.

Вскакиваю, дезориентированная и испуганная. Соседки по комнате тоже подрываются и бегут к окну, чтобы посмотреть, из-за чего голосит Таиса Благова.

Первой мыслью мелькает, конечно, мой проступок. Может быть, он раскрылся и сейчас последует не только словесное, но и физическое наказание? Но нет. Бабка воспитывает одну из женщин, заставляя ту смывать с лица косметику.

Ада, взглядов которой я избегаю, весело хмыкает и демонстративно достаёт с полки помаду. Красит губы ярко-красным, переплетает косу и, натянув длинную просторную рубаху, выходит на крыльцо.

Бабка замечает её на крыльце не сразу. Повернувшись за ведром с водой, осекается и замирает, как вкопанная. Мы же наблюдаем за всем этим, открыв рты.

Особенно я.

— Зачем она? — шепчу, спрашивая у соседки.

— Люся эта врач. Она Адку прошлым летом с того света вытащила. Вот она и решила её спасти, наверное, — перекрестив лоб, девушка задёргивает штору и отходит

Бабка оставляет в покое женщину, полностью сосредоточившись на Аделаиде.

— Что с ней будет? — дёргаю девушку за рукав. — Её накажут?

— Ей? Максимум отправят на уборку. Это мне нельзя попадаться на глаза лишний раз.

— Почему?

— Не угодила, — легко пожав плечами, соседка тоже одевается и уходит.

Я же присаживаюсь на свою смятую постель, разглаживаю складки юбки и неожиданно для самой себя плачу.

Погрузившись в жалость к себе самой, пропускаю появление бабки. Она умеет ходить бесшумно и появляться внезапно, несмотря на довольно плотное телосложение.

— Что рыдаешь, Рая?

Икаю и, поспешно вытерев лицо, встаю чуть ли не по стойке «смирно».

— Я… не… Я…

— Не плачь, девочка, — как-то неловко и немного грубо, бабка прижимает меня к себе и тяжело гладит по голове. — Жизнь ещё длинная, успеешь наплакаться.

От внезапной перемены настроения родственницы немею. Она ни разу — никогда! — не сказала про меня доброго слова. А сейчас… обнимает?

— Иди, приведи себя в порядок, да поешь. Поди извелась от голова-то?

У меня нет возможности кивнуть, поэтому я шепчу «да», вдыхая запах душистого мыла, исходящий от одежды бабки Таисы.

— То-то же. Поторопись, ждать никто не любит. Да и дел на сегодня много, руки нужны.

Я послушно иду приводить себя в порядок. Оказывается, в доме, где живут женщины постарше, есть подобие душа. Вода холодная, не успевшая ещё нагреться на солнце, но она течёт из лейки, позволяя намылиться и смыть вместе с пеной всю пыль и грязь.

Довольная, с распущенными волосами и в новом чистом платье, выпархиваю из того домика. Подставляюсь под солнце, отогреваясь и улыбаясь. Мне так хорошо, что, кажется, ничто не может испортить настроения.

Ничто, кроме…

Широко расставив ноги, Серафим смотрит на меня в упор. Белая рубашка перекинута через плечо, оголяя вспотевшее тело. Он небрежно вытирает её лоб, а потом, небрежно бросив на землю, опускает руку вниз. И поправляет выпирающий бугор в паху…

Глава 07.

Рая Благова. Прошлое.

У домика пусто. Только недавно вокруг было много людей, а сейчас лишь несколько комаров, прячущихся от солнца в тени. Я бы тоже хотела спрятаться в тень и не вылезать из неё.

Серафим никак не комментирует своё появление и свой жест. Его рука всё ещё прижимается к ширинке, проводя по ней вверх и вниз.

Я знаю, что это значит. Он возбуждён и не скрывает своё состояние, потому что здесь царь и бог — он. Для всех.

Для всех, кроме меня.

Я не понимаю и не принимаю такую веру. Для меня это всё слишком! Слишком неправильно и слишком против законов человеческой природы.

— Боишься?

Серафим нарушает тишину и сокращает между нами расстояние. Он высокий. Я, стоя на верхней ступени лестницы, выравниваюсь с ним в росте только в таком положении.

Наши глаза сейчас находятся напротив друг друга.

— Боюсь, — шепчу еле слышно, боясь даже пошевелиться.

Он… опасен. Я чувствую это каждой клеточкой своего тела. Каждый волосок встаёт дыбом от одной только мысли, что никто не сможет мне помочь.

— Страх хорошая эмоция. Вкусная, — не повышая голоса, Серафим облизывает свои губы, не сводя с меня глаз. — Мне нравится твой страх, Рая. Он настоящий.

— Я не хочу, — отступаю, но за мной всего лишь закрытая дверь.

Она не спасёт от Серафима, ухмыляющегося и поглаживающего свой орган.

— Пока не хочешь, потому что неправильно мыслишь. Я помогу тебе, Рая. Помогу думать правильно.

Его зрачки, они… как две тёмные воронки… Засасывают меня. Я цепенею и вот уже дышу размеренно, а сердце перестаёт выпрыгивать из груди.

С удивлением начинаю понимать, какой красивый мужчина передо мной. Высокий, статный. Он пахнет чистотой и… избавлением. Да, избавлением от всех моих грехов и той черноты, которой касалась моя душа.

В его силах очистить меня от скверны и защитить от всего мира, который наступает всё ближе и ближе, протягивая щупальца и искушая.

— Ты умная девочка, Рая. Умная хорошая девочка. Я не обижу, верь мне.

Приятный голос ласкает слух. Веки сами собой смыкаются, когда мужские пальцы касаются нежной кожи шеи.

Я переношусь в прошлое, не чувствуя никакого осадка и горечи. Словно сторонний наблюдатель, вижу разные сцены собственной жизни.

Вижу, как маленькая ползаю по комнате и разбрасываю разноцветные кубики. Мама улыбается моим проделкам, а отец сурово сводит брови.

Вижу, как меня собирают в первый класс. Бабка и отец спорят из-за бантов, которые велели прицепить всем девочкам. Отец замахивается и бросает два белых шара, а мама поднимает и расправляет.

Вижу, как довольная бегу впереди Ии, счастливо хохоча, потому что получила первую в своей жизни пятёрку.

Снова вижу комнату нашей квартиры. В ней царит полумрак. Я тихонечко крадусь вдоль стены, зажав руками рот, чтобы не закричать. Около окна, ударяясь головой о батарею, лежит моя мама. Между её широко разведённых ног мелькает голая задница отца. Он наотмашь бьёт её по щеке, когда она скулит и пытается вывернуться.

Мне десять лет. И я свидетельница того, как мой родной папа насилует свою жену. Мою маму.

Хватаю ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Чёрные зрачки Серафима расплываются, показывая настоящий цвет его глаз.

— Здесь, — указательный палец утыкается в мою грудь, — очень много греховных воспоминаний. Я могу их стереть, если ты сама попросишь меня. Если сама придёшь, Рая.

Со всей силы сжимаю зубы и зажмуриваюсь до красных мушек под веками. Так часто мотаю головой, что теряю равновесие и кубарем лечу с крыльца избы.

Содранные о грубо обработанное дерево бедро и локоть саднят. Ладони печёт, ведь упала я мелкие камушки. Но эта боль кажется ерундовой в сравнении с недавно пережитой.

— Никогда, — цежу, сбрасывая со своего сознания остатки морока.

Серафим сумел подчинить меня, но больше я ни за что не попадусь на его удочку.

— Мне нравится твой характер, девочка. Но, кажется, я уже говорил, что умею спрашивать. Скажи, ты очень любишь свою единственную подругу? Её зовут Ия, если не ошибаюсь?

Клянусь, по моей спине начинает стекать ледяная струйка пота.

Серафим давно скрылся из виду, а я продолжаю сидеть, оглушённая его вопросом. Он не требовал ответа. Ответ очевиден.

Послушные девочки говорят «да», Раиса. И ты скажешь его мне, когда придёт время. Я умею задавать правильные вопросы, чтобы получать на них правильные ответы.

Этот и последующие дни я вызываюсь добровольцем на самые грязные работы. Затемно ухожу в поле и прихожу, когда над домами расстилаются сумерки. Двигаюсь словно запрограммированный робот, выполняющий определённые команды. В мозгу при этом постоянно горит красная кнопка с надписью «опасность». Нервы сдают: я не могу принимать пищу, от одного запаха которой меня выворачивает. Не могу пить воду, хотя пить надо, чтобы хоть как-то восполнять силы.

И в конце концов организм сдаётся: в одно утро я не нахожу сил подняться с постели, оставаясь в ней и находясь между сном и явью. Как в тумане слушаю слёзы Ады, крики бабки и вкрадчивый шёпот Серафима. Он зовёт меня за собой, а я послушно следую его указаниям.

***

За потрясающий арт огромное спасибо ГОРОХОВОЙ ЛЕНЕ ❤️

В ТГ есть и песня, подобранная Еленой к этой главе. Очень красивая песня, обязательно загляните послушать ❤️

Глава 08.

Глава 08.

Рая Благова. Прошлое.

Крепко обнимаю Аду, вышедшую со мной проститься. Мы вряд ли увидимся в будущем, но помнить о ней я буду всегда.

Узнав эту девушку лучше, я смогла понять мотивы её поступков. Что-то, безусловно, осталось вне границ понимания, но это мелочи. Она хорошая и готовая прийти на помощь, а это очень важные человеческие качества.

Бабка смотрит на мой отъезд издалека. После той единственной и неожиданной минуты слабости, она ко мне не приближалась.

— Прощай, — сквозь слёзы шепчет Ада, быстро вытирая мокрые дорожки рукавом.

Тоже плачу. Оттого, что мы с ней расстаёмся. Но больше от радости.

За грубо сколоченным ограждением, обозначающим границы владений общины, стоит новый автомобиль, за рулём которого меня ждёт Серафим.

Сегодня я уезжаю домой и возвращаюсь к своей жизни. Мне будет сложно. Мне уже страшно, но я всей душой стремлюсь в город, хочу как можно скорее увидеть маму, Ию и тётю Наташу.

Мы так давно не общались с лучшей подругой, мне так многое хочется ей рассказать, но…

— Уверен, что не стоит напоминать о нашем договоре, — наставник Серафим складывает на руле руки и смотрит на меня долгим пронизывающим взглядом.

Я тороплюсь опустить голову как можно ниже, зная о возможностях главы этого места. Община остаётся далеко за спиной, за несколько десятков километров, но чувство, что дышит в затылок.

«Из таких мест не уходят, Рая», — вот что шепнула мне Ада перед тем, как разомкнуть объятия.

Из таких мест не уходят… Из них бегут, сверкая пятками, и надеются на защиту. Мне, увы, защиты ждать неоткуда.

Мама? Сразу нет.

Отец только рад будет отправить обратно.

Ия… Она сто процентов бы закрыла меня собой при малейшей опасности, но беда в том, что опасность висит над ней. И только в моих силах её отвести.

— Я всё помню, — киваю покорно, перебирая пальцами ремень холщовой сумки.

В ней набиты вещи и передачи родителям. Есть ещё чемодан. Он неподъёмный, но мужчины-помощники приспособили к нему небольшие колёсики.

— Помни о том, что я всё вижу, девочка.

Я помню. Знаю это.

Выскальзываю из салона и тащу сначала одну поклажу, потом другую. Сгибаясь под их тяжестью, плетусь до вокзала, где жду свой транспорт. Он довезёт меня до самого города, а там уже прямая дорога до родного дома.

Полной грудью вдыхаю запах пыли и бензина, радуясь своей удаче. Кажется, я родилась под счастливой звездой, раз мне удалось избежать страшной участи стать одной из тех, кто ублажает Серафима.

До конечной точки маршрута сплю, пристроив голову на сумке. Шея затекает, от этого мой сон похож на сумбурную трагикомедию. То за мной бегут, то я бегу, а за всем этим безобразием сверху смотрит наставник отца, едко ухмыляясь.

Просыпаюсь от резкого толчка и сонно хлопаю глазами. Мы прибыли. Начинается привычная суета, и я, чтобы не затоптали, терпеливо жду последнего пассажира.

Выйдя, примеряюсь к тому, как потащу вещи. До остановки идти прилично, денег на такси у меня нет. У меня с собой вообще ничего нет, кроме проездного с ограниченным числом поездок. То ли бабка позаботилась, чтобы я никуда не сбежала по дороге. То ли ей нет никакого дела, справлюсь ли я.

Бежать… мне некуда. При всём желании, я не смогу уехать из города. И не только из города. Я не смогу даже перебраться в общежитие или снять квартиру, потому что наш с Серафимом договор предусматривает множество пунктов, начинающихся с «нельзя».

— Помочь?

Мужской негромкий голос раздаётся откуда-то сверху. Я дёргаюсь, в первое мгновение не понимая, кто и откуда со мной разговаривает.

— Воу, воу, не хотел напугать, — под дружный смех нескольких друзей, один высокий парень играючи поднимает чемодан и забирает мою сумку.

Мышцы на его руках лишь слегка напрягаются, пока он рассматривает меня.

— Так куда?

Трясу головой, с опозданием соображая, что он не смотрит, а ждёт моего ответа.

— Не надо, — выталкиваю еле слышно, гипнотизируя белоснежные носки его кроссовок.

У меня обувь тоже чистая, но такая старая, что я впервые радуюсь длине привычной юбки.

— Мне несложно. Скажи, куда нести?

— Я… Меня… Мне не надо, я здесь… Жду я, — бормочу, путаясь в словах и собственных мыслях.

Почему-то кажется, что, если он поможет мне, сразу появится Серафим и накажет.

— Смол, да оставь ты. Пусть ждёт, — советует кто-то из компании этого Смола. — Опаздываем.

— Как знаешь, — в голосе неожиданного помощника проскальзывает улыбка.

Вещи оказываются на земле. А я в самую последнюю секунду успеваю задрать голову, чтобы лицо парня отпечаталось не только в памяти, но и в сердце.

Он невероятно красив!

Высокий, мощный, темноволосый… Карие глаза слегка прищурены, а яркие губы растянуты в улыбке, обнажая ровный ряд белоснежных зубов.

Он подмигивает мне и исчезает в толпе, будто его не было. Оглушенная собственной реакцией, вытираю вспотевшие ладони и размеренным дыханием утихомириваю разбушевавшееся сердечко.

Глава 09.

Глава 09.

Рая Благова. Настоящее.

Утро начинается с громких криков и выяснения отношений между родителями. Отец орёт и обвиняет маму во всех возможных грехах, а она оправдывается и пытается защищаться.

Прячу голову под подушку, мечтая перенестись из нашей квартиры за сто километров и не слышать этих ужасных скандалов.

Но крики всё нарастают и нарастают. Даже сквозь подушку слышны мамин плач и грохот. А когда мама вскрикивает, меня подкидывает на диване и выносит в комнату. Квадратными глазами смотрю на родителей.

Отец сжимает свою ладонь, а мама держит в руках черенок сломанной швабры. Вторая её часть валяется под ногами отца.

— Ты! Ты… Ты как посмела?!

Он даже не выкрикивает, а вышёптывает, но его тихий голос практически гонгом звучит в наших ушах. Мама бледнее обычного. Вскидывает подбородок и прямо смотрит на своего мужа.

— Посмела! Посмела, потому что так нельзя! Когда ты уже поймёшь, что твоя семья — это живые люди? Когда вы с Серафимом начнёте об этом думать?!

В её короткой речи столько отчаяния, на грани истерики! Я сжимаю кулаки и подбираюсь к маме, готовясь её защищать. Она права: хватит. Хватит уже терпеть домашнюю тиранию! Хватит прогибаться и давать обращаться с собой, как с вещью.

— Ааа, и ты здесь, доченька? — отец делает вид, что только замечает меня.

Хотя я руку могу дать на отсечение, он моё присутствие почувствовал сразу.

— Оставь маму!

— Оставить? Маму? Её? — он усмехается и каким-то неуловимым движением становится вплотную ко мне.

Хватает меня за волосы, обжигая кожу головы нетерпимым натяжением.

— Пошла отсюда. Сама знаешь, что должна делать, — рычит на мать и та, моментально сгорбившись, испаряется вместе со сломанной палкой. — А с тобой будет другой разговор, доченька.

Так и не отпуская, отец тащит меня в ванную, где запихивает под ледяную воду. Он всегда так делает, зная, как я боюсь падающей сверху струи.

Он не знает одного: я свой страх почти победила за месяц, когда жила в общине. Я там вообще многое победила.

— Довольно или ещё? — шипит, когда непроизвольно мои губы начинают дрожать, а зубы стучать друг о друга. — Я кого спрашиваю?

Зверя нельзя злить. Со зверем надо соглашаться, если ты не можешь его одолеть. Этому простому правилу меня научила Ада.

Я киваю, насколько могу кивать, удерживаемая за волосы.

— Хватит, — выталкиваю из себя и тут же поток воды прекращается.

Длинная ночная рубашка липнет к телу, заставляя дрожать сильнее. Путается в ногах и оставляет на полу большие лужи, пока я бегу в комнату, чтобы переодеться.

Отец беснуется и орёт в мою спину проклятия, совершенно не походя на «интеллигентного и святого мужчину», каким его считает общество.

Он — монстр в человеческом обличье. Его душу захватил сам дьявол. Но никто не подозревает, какой страшный человек ходит по земле.

— Ненавижу тебя, — шепчу с оглядкой.

Не дай боже, если отец услышит… Тогда не только вода и горох на полу, тогда не избежать ремня, от которого потом болят все суставы и кожа.

— Убрать всё. Вылизать. Приду, проверю! — убедившись, что я одета и готова к наказанию, отец запирает нас с мамой в квартире.

Мама появляется сразу, вытирая слёзы. Мы не обнимаемся и не поддерживаем друг друга. Только молча выражаем сочувствие и, не сговариваясь, приступаем к уборке.

У нас чисто. Всегда.

Квартира буквально стерильная, потому что у отца аллергия на пыль.

В детстве мне хотелось собрать побольше этой самой пыли и подложить ему в кровать. Мне хотелось, чтобы ему стало плохо, он попал в больницу, а мы с мамой выдохнули.

Но монстр всегда проверяет все уголки, заботясь о своём здоровье.

— Тебе Ия звонила, — мама протягивает отнятый отцом телефон.

Нам как раз остаётся только помывка пола, потому что остальные поверхности практически скрипят от чистоты.

— У неё родители уехали, она звала переночевать с ней, — тихо отзываюсь я, забирая мобильный. — Но я сразу сказала, что не смогу.

Мама пристально смотрит на меня, пока я развожу в ведре несколько капель хлора. От запаха щиплет глаза и нос, а руки потом некрасиво краснеют, но санитарная обработка должна быть обработкой. Иначе очередное извращённое наказание.

— Иди, Рай. Я сама закончу. Отца не будет до завтра. Только адрес оставь на всякий случай.

Я моргаю несколько раз подряд, не сразу понимая смысл сказанного. Меня правда отпускают? Правда отпускают с ночёвкой к подруге в загородный дом, где она временно живёт у мужа своей мамы?

— Правда?

— Правда, Рая. Обещай быть осторожной.

— Обещаю, — шепчу и, расчувствовавшись, бросаюсь к маме на шею.

Она неловко гладит меня по ещё влажным волосам, а её плечи подрагивают.

Плачет. Я тоже плачу, так как это редкие минуты счастья в нашей жизни. Точнее, редкие минуты свободы и почти нормальной жизни.

Перезваниваю подруге и звенящим от радости голосом спрашиваю, как до неё добраться. Кажется, она тоже не совсем верит в удачу. Но меня на самом деле отпустили! Правда!

Я быстро собираюсь, заплетаю волосы в тугую косу и выбегаю из квартиры, воспользовавшись запасными ключами бабки. Она их потеряла ещё в прошлом году, а я нашла и никому не сказала. Точнее, сказала только маме, и она посоветовала их хорошенько припрятать.

— Его точно не будет?

— Точно. Они с братом Серафимом едут в соседнюю область. Я сама слышала, как они договаривались.

Не в силах сдержать улыбки, я передаю маме связку ключей, дожидаюсь, пока она закроет квартиру и мчусь на автобусную остановку, не чувствуя земли под ногами.

Неужели нас с Ией ждут целый день, вечер и ночь? Мы сможем в тишине наговориться, обсудить учёбу, подготовить доклад и, возможно, побаловать себя чем-то вкусненьким.

Именно этим мы и занимаемся до наступления ночи. Болтаем, расположившись за большим обеденным столом. Сплетничаем, прости господи за вольности! Готовим материал к паре на будущей неделе. И едим мармелад, щедро насыпанный в огромную вазочку.

Глава 10.

Рая Благова. Настоящее.

Предлагаю свою помощь, хоть и безумно трушу. Ия решает по-своему. Она хочет незаметно проскользнуть в кухню, чтобы принести для нас перекус и питьё.

Я не отговариваю, так как еда нам сейчас жизненно необходимо. Ей необходима, и чем быстрее она поест, тем лучше ей будет.

С огромным трудом устраняем баррикаду в виде кресла. Провожаю свою лучшую подружку, обещая держать за неё кулачки.

В комнате душно.

Сначала я подумываю добежать до соседней спальни и схватить оставленную сумку. Но громкая музыка и крики меня пугают. Риск всё-таки не моё.

Беру предложенную Ией пижаму и стаскиваю свою одежду. Хочется, конечно, умыться, только для этого тоже требуется покинуть убежище.

Нет. Я никуда не пойду.

Подхожу к окну и открываю одну створку, впуская в спальню свежий воздух. Даю возможность разгорячённому после таскания тяжестей телу остыть.

Обмахиваюсь руками, подставляя под ветер спину.

Кожу так приятно холодит, что я ненадолго выпадаю из реальности. Прикрываю глаза и наслаждаюсь минуткой спокойствия.

Пижама Ии лежит на кровати. Она уютная и мягкая.

И короткая.

Моего отца бы хватил удар, если бы он когда-нибудь увидел меня в подобной одежде.

Невольно морщусь и потираю синяк, оставленный им в порыве очередного воспитательного момента.

Синяк огромный, уродливый и очень больнючий. Я шиплю сквозь стиснутые зубы, когда касаюсь его. Надо попросить у подруги мазь, которая поможет быстрее свести лиловое пятно. Оно не только доставляет дискомфорт, но и привлекает лишнее внимание. Я постоянно поправляю воротник, чтобы окружающие не заметили.

Хотя… Разве есть до меня кому-то дело, кроме Ии и Инги? Кого я обманываю?

Облизываю пересохшие губы и мысленно поторапливаю Агееву. Надеюсь, она не встретила на первом этаже своего придурочного сводного и не сцепилась с ним.

Инга говорит, что их стычки в конце концов приведут к настоящему взрыву. И либо они взорвутся вместе, либо все мы пострадаем. Я не очень понимаю, что именно она имеет в виду. Иногда Инга разговаривает загадками.

Становится холодно. Тянусь закрыть окно, когда, наконец-то возвращается подруга.

Прикрыв рукой голую грудь, разворачиваюсь к ней:

— Как ты долго, я уже успела…

Осекаюсь и замолкаю, потому что вместо Ии на пороге спальни стоит высокий парень и открыто пялится на меня.

От неожиданности руки опадают вниз и повисают плетьми, позволяя парню рассматривать меня. Кожа покрывается мурашками, сердце стучит в районе горла, но заледеневшее тело отказывается повиноваться.

— Нормально-о-о, — тянет тот, чьи глаза иногда мне снятся. — Это ты что ли сводная нашего Чижика? Повезло, блядь, Гарику!

Парень, слегка пошатываясь, входит в комнату и останавливается буквально в шаге от меня.

— Ты немая что ли? Он вроде рассказывал, что язычок у тебя подвешен. Уже дала ему попробовать, м?

Зажмуриваюсь, лихорадочно отдавая паникующим мозгом приказы телу двигаться.

— Слу-у-ушай, — тянет он, — мне кажется, я тебя где-то видел. Перекидывает мои волосы на одно плечо и громко присвистывает. — Охуеть! Это Чиж тебя так?

От неожиданного прикосновения я оживаю. Издав громкий писк, бросаюсь к кровати и натягиваю дрожащими пальцами на себя пижаму.

Чувствую за спиной тяжёлое дыхание и сжимаюсь, как пружина, стараясь стать меньше и незаметнее.

От незваного гостя несёт алкоголем и чем-то фруктовым. Наверное, он курил ту штуку, заменяющую сигареты, со сладким дымом.

Я ненавижу запахи спиртных напитков! Я боюсь пьяных людей!

И я снова приморожена к одному месту, потому моей спины касается его горячая грудь.

— Зря спрятала, — шепчет, нависая надо мной и шевеля волосы на макушке своим дыханием. — У тебя красивые соски… Наверняка вкусные… И… Блядь, твой синяк. Ну-ка!?

Бесцеремонно, словно я не человек из мышц и костей, он разворачивает меня к себе и дёргает футболку. Слышится треск ткани, но он не обращает никакого внимания на то, что портит вещь. Чужую вещь!

— Пусти, — выдыхаю и пытаюсь его оттолкнуть.

Он хватает мои руки и соединяет их в одной своей огромной ладони.

Он… Боже… Он весь огромный…

Высокий и накачанный.

А я…

Я так сильно дрожу…

— Дай посмотрю. Не дёргайся, — встряхивает меня, обводя края ужасного пятна. — Крюком что ли задел? Охереть у вас с ним игры.

Не крюком. Палкой.

Мотаю головой, наконец отвоевав своё плечо. Парень больше не трогает его, отстранив от себя и засунув руки в карманы штанов.

— Я не Ия, — обретаю возможность говорить. — Она… Она вышла. Я её подруга, мы занимались… Доклад, — вздыхаю. — Мы писали доклад, когда началась вечеринка.

Мои уши, щёки, шея — всё горит огнём от стыда.

Я мечтаю, чтобы он ушёл. И мечтаю, чтобы постоял ещё немного, наполняя мои лёгкие своим запахом. Пусть от него пахнет крепкими напитками, пусть пахнет дымом… Мне так нравится он, что остальное делается неважным.

— Значит, доклад. Умненькая девочка, да? Хочешь, чтобы я переключился и забыл про твою рану? Скажу тебе по секрету, малышка, — наклоняется совсем низко. Так низко, что касается губами уха. — Я знаю миллион травм и умею различить, когда они получены самостоятельно, а когда кто-то помог им появиться. Кто тебя обижает, м?

Конечно, у меня и в мыслях нет отвечать. Я даже открываю рот, чтобы возразить, но он чуть смыкает губы и прикусывает мочку.

Охаю. Волоски на теле встают дыбом… Боже…

— Не… Не надо, — активнее замотав головой, выставляю перед собой ладони и пытаюсь его отодвинуть. Я бы отошла сама, но мои ноги упираются в кровать Ии. — Пожалуйста, не надо.

— Боишься?

Парень, чьего имени я не знаю, усмехается и специально — я уверена — прикусывает ухо ещё раз.

Кружит потемневшим взглядом по моему лицу и вдруг приподнимает бровь, замерев в одной точке.

Глава 11.

Рая Благова. Настоящее.

— Эту крошку я сегодня видел, — показывает на фотографию Ии. — Зря ждёшь подружку, она на сегодня сошла с дистанции. Перебрала твоя Ия.

— Перебрала? — повторяю такое простое слово, смысл которого понятен, но абсолютно не соответствует Ие. — В смысле она выпила?!

— Или курнула. Может, кто-то угостил весёлой витаминкой.

Парень говорит об этом, как о совершенно обыденных вещах. Будто это само собой разумеющееся.

— Она не могла, — мотаю головой. — Не могла сделать ничего из того, что ты сказал. Она не такая! Понимаешь?

— Все вы сначала не такие, а потом просите добавки. Разве не так, крошка?

Он перестаёт меня обнимать и отходит в сторону, доставая из кармана пачку сигарет. Раскрывает и подносит к носу, шумно затягиваясь.

— Не курю, но иногда пиздец как хочется затянуться. Особенно сейчас. Ты в курсе, что слишком вкусно пахнешь, маленькая?

Что? Настороженно слежу за каждым его движением и маленькими шажками отступаю в сторону выхода. Я должна лично убедиться в том, что у Ии всё нормально.

— Ты уверен, что видел именно эту девушку? — уточняю на всякий случай. — Может быть, кого-то похожего?

— Может. Но среди наших девчонок не было ни одной с таким цветом волос. Он, знаешь ли, обращает на себя внимание, — затянувшись ещё раз из пачки, парень убирает её обратно. — Окей, если тебе хочется подробностей, они будут. Но потом мы займёмся более интересными вещами, чем разговоры. У меня стоит на тебя с первой минуты, как я вошёл. Блядь! Зачем только вспомнил…

Боже мой! Пресвятая Дева Мария… Отец всемогущий…

Нельзя смотреть туда, куда он тянется рукой. Нельзя! Нельзя!

Но я всё равно смотрю.

Щёки обдаёт жаром, а из головы улетучиваются все до единой мысли.

Ужасно пошлая картинка намертво отпечатывается в памяти. И ведь видела я уже мужское возбуждение. Оно отталкивало и вызывало тошноту.

Почему же сейчас вместо отвращения я испытываю… трепет?

Прости меня грешницу… Если можешь, прости…

Ия! Я цепляюсь за имя подруги, как за спасительную соломинку. Облизнув губы, поднимаю лицо и смотрю чётко на переносицу, не позволяя своим бесстыжим глазам скатиться ниже.

— Я видел, как твою подругу практически тащили… А хер его знает, куда они шли. Может, в бассейн? Ей бы не помешало взбодриться и проспаться.

— Кто? Кто её тащил?

Если это Чижов… Клянусь, я его убью. И проведу остаток жизни в молитвах, выпрашивая прощение за совершённое деяние.

— Маринка вроде, — морщится парень. Заводит руку за голову и одним плавным движением стаскивает с себя футболку. — Пьяные тёлки меня не возбуждают. Давай вернёмся к другой теме. Ты как любишь? Снизу, сверху? Можешь выбирать, пока я добрый.

Господи боже… Что он несёт?

— Я… Мне надо, — успеваю сорваться с места за секунду до его прикосновения.

Но мне не дают. Огромные руки перехватывают за талию и со смехом тащат к кровати.

— Мне нравится твоя игра, малышка. Я в тебе не ошибся.

— Ошибся, — луплю его по плечам и животу. — Во всём ошибся. Пусти!

Даже в таком ужасном положении надеюсь сохранить секрет подруги. Не верю я в рассказы этого озабоченного грубияна.

Надо вытолкать его в коридор и дождаться Ию. Или самой выскочить, а его закрыть здесь, чтобы изолировать от общества.

Во время борьбы взгляд падает на часы и по спине пробегается неприятный холодок. Ийки нет уже сорок минут. Сорок!

— Эй, — зову озабоченного, успевшего улечься на покрывало, — правда отпусти, я не шучу и не играю. Послушай, это очень серьёзно. Очень!

Не знаю, что на него действует. Мой тон или слёзы, бегущие по щекам. Парень разжимает руки и даёт мне возможность отсесть на безопасное расстояние.

— У Ии диабет. Никто не в курсе, кроме самых близких. Она сделала укол и спустилась, чтобы взять еду. Если она не поест сразу после инъекции, ей будет плохо. Очень плохо! Вот, — соскакиваю и достаю пенал, где у подруги хранится лекарство и глюкометр. — Видишь?

Парень внимательно изучает содержимое, беззвучно читая название. Морщит лоб и, грязно выругавшись, бросается из спальни, приказав ждать его здесь.

***

С ума схожу от беспокойства, начиная читать молитвы и сбиваясь. Заламываю руки, выглядываю в коридор и постоянно прислушиваюсь.

Мне кажется, что внизу должна утихнуть музыка и раздаться выкрики с именем подруги. Но музыка грохочет, а крики совершенно не похожи на ожидаемые. Они есть, но можно разобрать только мат.

Наконец со стороны лестницы слышатся торопливые шаги и показывается голова Ии. Её несёт на руках сводный брат. И моя первая мысль — он её ударил.

Кидаюсь в их сторону, не добежав всего два шага. Путь преграждает рука того самого парня, что сначала подсматривал за мной, а потом уходил на поиски.

— Не влезай, — угрожающе шепчет мне и перестаёт обращать внимание.

Они с Чижовым переговариваются, склонившись над побелевшей Ией. Я зажимаю руками рот, чтобы не мешать им. Но всхлипы всё равно прорываются, и я вижу, как с каждым из них напрягаются плечи подружкиного врага.

Кошмар наяву превращается в Дьявольскую карусель. В попытке подсказать я прошу принести лимонад. Чижов меня не слышит, но слышит его друг. Убегает и через долгую-долгую минуту возвращается с бутылкой газировки.

Бесконечно тянутся секунды. Они, как капли, падающие Ие на губы. Мне хочется отодвинуть парней в сторону и самой вылить всю прохладную жидкость, только разумом понимаю, что моих сил просто не хватит.

Пресвятая Дева Мария, молю тебя… Один глоток, молю…

Горло Ии шевелится, и я затаиваю дыхание. У парней начинает получаться, а потом в спальню приходит доктор, который просит рассказать всё с самого начала.

Я торопливо пересказываю, не упуская ни единой детали вечера. Показываю лекарство, полоску из аппарата и последние замеры глюкозы. Мужчина выслушивает меня очень внимательно. Читает этикетку на бутылке лимонада, кивает в такт каждой фразе.

Глава 12.

Рая Благова. Настоящее.

— Уведи её, — Чиж до сих пор тяжело дышит, сжимая и разжимая огромные кулаки.

Стоя так близко к нему, мне хочется съёжиться и спрятаться, потому что он… огромный!

Такой же огромный, как его друг, чьи руки удерживают меня и чей подбородок прижимается к моей макушке, шевеля волосы каждый раз, когда парень делает выдох.

— Ты?

— В норме. Буду с ней, — отрывисто отвечает Чиж и упирается затылком в стену. Закрыв глаза, складывает на груди руки, давая понять всем видом, что никуда уходить не намерен.

— Окей. Понадобится помощь, позовёшь. Устрою девочку и всех разгоню.

Чижом согласно кивает, и «мой» великан тащит меня вглубь коридора, толкая поочередно двери.

— Мои вещи, — пищу, выдергивая руку. — Они остались в той спальне.

— Утром заберешь, сейчас туда нельзя.

— В соседней, не у Ии, — уточняю.

— Я принесу.

Миновав несколько гостевых комнат и ванную комнату, сопровождающий меня друг Чижа буквально заталкивает в очень тёмное помещение.

— Всегда ночую в этой комнате. Располагайся и никуда не высовывайся. Никуда, поняла меня? Повтори!

— Никуда. Почему? Я хочу к Ие.

— С ней будет Гарик, а ты остаёшься со мной. Здесь, — выделяет голосом, — безопасно. Всё поняла?

— Да, — опускаю голову, потому что от громкого приказного тона меня парализует в прямом смысле. — Здесь безопасно, — повторяю на автомате, представив вместо парня родного отца.

Сердечко сжимается до размера булавочного ушка и часто-часто стучит.

— Умница, малыш. Ложись под одеяло и засыпай.

Я ни за что не собираюсь ложиться в чужую кровать, но об этом умалчиваю. Как только парень покидает пределы комнаты, стаскиваю в постели покрывало, беру подушку и забиваюсь на стоящее в углу кресло. Оно выглядит более массивным чем, то которое мы двигали с Ией в её комнате.

Прислушиваюсь ко всем звукам извне. Слышу затихающую музыку и двигатели машин. Слышу чужие разговоры на улице. Они доносятся от окна, но очень нечётко.

Слышу давящую тишину и чужие шаги. Кто-то проходит в начале коридора и спускается по лестнице. Наверное, уходит врач.

Осторожно вылезаю из-под покрывала и крадусь к окну. Наблюдаю две массивные фигуры и одну поменьше. Чижов с другом по очереди жмут руки доктору и стоят до тех пор, пока его автомобиль не скрывается за воротами.

Потом стоят ещё какое-то время, и я решаю воспользоваться этим моментом, чтобы навестить подружку. Если все уехали, никакая опасность мне грозить не может, правда?

Стараюсь не производить лишнего шума. Иду вдоль стены, не зажигая света.

Мой телефон где-то лежит. Иначе я обязательно воспользовалась бы фонариком.

Добираюсь до подруги, проникаю к ней и улыбаюсь, глядя в её порозовевшее лицо. Ночник прекрасно освещает ту половину кровати, на которой лежит Ия. Она спит.

Я сажусь на колени около и беру её за руку.

От всего сердца благодарю Всевышнего за помощь. За то, что Он услышал мои молитвы и послал того парня. Не знаю, как его зовут, но знаю, что обязательно поставлю за него свечку в храме.

— Я так испугалась, — позволяю себе сказать вслух. В уголках глаз печёт, и я смахиваю слёзы, чтобы они не мешали мне видеть Ию. — Дороже тебя у меня никого нет, понимаешь? Мы никогда друг другу не говорим об этом, но я без тебя просто не прожила бы и дня, Ий! Мне иногда становится страшно, что я не заслуживаю такую подругу.

Слёзы всё-таки проливаются. Сбегают по щекам, я их перестаю ловить, давая своей слабости проявиться. Казаться сильной очень сложно. Не всегда хватает ресурсов.

Для меня примером служит Ия. Она всегда улыбается и всегда всех поддерживает, даже когда ей плохо.

— Ты будешь в шоке, когда проснёшься, но тебя спас Чижов! Этот неадекватный принёс тебя на руках и не отходил ни на шаг, представляешь? Может быть, Инга права, и ты ему нравишься?

Увлекаюсь и рассуждаю, доказывая Ие и себе правоту Ингиных заключений. Сквозь слёзы спорю сама с собой, не переставая поглаживать ладонь подруги. Она спит очень крепко. Наверное, доктор вколол ей снотворное. Я читала, что так часто поступают, давая организму набраться сил после пережитого стресса.

Мне бы тоже не помешал сон. Я готова лечь прямо здесь, но меня смущает незапертая дверь и… Чиж, да… Его звериный взгляд, которым он сжигал всех, пока друг выдворял его за двери.

— Ты что здесь забыла?

Вспомни… вот и он…

Вздрагиваю от присутствия третьего человека. Как тихо он передвигается! Я думала, он умеет только топать и орать.

— Я… К Ие. Она моя подруга!

— Смол, — высунув голову в коридор, Чижов кого-то зовёт. — Я, блядь, просил забрать её.

Смол?

Растерянно кручу головой, соображая, что это за странное имя. Я ведь уже слышала его, да. Определённо слышала.

— А я просил её никуда не высовываться. Малышка, что конкретно ты не поняла?

Под мои робкие попытки остаться, громадный Смол просто поднимает меня под мышки и выносит. На руках! До самой комнаты, из которой я ушла!

— Чиж сам присмотрит, мы же договорились. Я думал, ты понятливая девочка? Смотри, это для тебя, — усаживает меня поверх скомканного пледа и ставит на мои колени поднос. — Я подумал, что ты тоже голодна. Надеюсь, у тебя таких сюрпризов нет, как у Ии? Обмороки не грозят?

Цепляюсь в края подноса и отрицательно качаю головой.

— Отлично. Я рад! Правда, рад. Пока ты ешь, ответишь на один вопрос?

— Хорошо, — наблюдаю, как он бросает на пол подушку и плюхается на неё, согнув ноги в коленях и устроив на них локти. — Отвечу.

— Я так и не понял, откуда на твоём теле такой синяк?

Глава 13.

Рая Благова. Настоящее.

Закатываю глаза и отворачиваюсь, не притрагиваясь ни к чему, что лежит на тарелках.

Там какие-то непонятные штуки, которые я просто не знаю, как есть.

Поэтому делаю вид, что еда меня не интересует и рассматриваю стену комнаты, уже основательно изученную. Однотонное серое полотно без единого изъяна. Стены в нашей квартире совершенно другие. Обои давно просятся в мусор, но мы не можем позволить себе лишние растраты. Да и не нужно это всё, оно же не мешает жить — так говорит отец, повторяя за бабкой.

— Послушай, зяблик, я уверен в том, что синяк тебе помогли получить. И я очень хочу знать имя гон… Гондураса… оставившего след на твоей коже. Назови мне его и ложись в кроватку.

— Как ты меня назвал? — распахнув в изумлении глаза я пропускаю всю тираду Смола. — Зяблик?

— Птичка такая. Тощая и трясущаяся, как ты.

Он открыто потешается надо мной, при этом закидывая в рот кусочки странного блюда с подноса.

— Я обычная, — огрызаюсь, в душе действительно дрожа как… зяблик…

— Обычная она. Смотри!

Подцепив мою руку, он прикладывает к ней свою и довольно усмехается. Моей руки за его просто не видно! Одно моё запястье — три его.

И сам он состоит сплошных мышц: штаны вот почти трещат, обтягивая мощные ноги.

— Это называется конституция тела. У меня мама невысокого роста.

— Угу. Наверное. Я вообще про конституцию, — проглотив очередной кусочек, Смол рисует пальцами кавычки, — предпочитаю не разговаривать, а использовать по назначению. Но ты такая мелкая, что мне страшно тебя сломать. Ну и от Чижа не хочется по яйцам получить, если тебе что-то не понравится. Так что, зяблик, ужинай давай и баиньки, пока я еще могу держать себя в руках.

— Я ничего не хочу, — зажмурившись для правдоподобности, мотаю головой. — Совсем ничего. Можно я лягу? Пожалуйста.

Моя импровизированная постель вполне позволяет устроиться на ночь, чтобы немного отдохнуть. Высплюсь я, разумеется, дома следующей ночью.

Тяну из-под себя плед, чтобы им укрыться, но голодный желудок находит самый неподходящий момент, чтобы заявить о бедственном положении.

— Прости, — краснею, кажется, до самых пяток. Меня как будто кипятком ошпаривает от стыда.

— Прости? Маленькая, ты уверена, что ничего не хочешь рассказать? Голодная, но от всего отказываешься. От людей шарахаешься. Про травму молчишь… Я могу подумать, что тебя, блядь, изнасиловали…

Смол, успевший вскочить на ноги, застывает столбом и, оттянув назад волосы, пристально смотрит на меня.

— Реально? Кто, блядь? Чиж? Да не-е-ет… Нет же? Он отбитый на всю голову, но девчонку не тронет. Он?

— Нет, — в ужасе от его догадок подтягиваю под себя ноги и отодвигаюсь в самый угол. — Никто меня… Не трогал никто! Это случайно. Незнакомый человек задел. Иногда такое бывает. Шёл, шёл и ударил. Случайно!

У меня получается засмеяться, но так неестественно, что я замолкаю уже через пару секунд.

— Шёл, шёл, — повторяет Смол. — Или шла, шла и на чужой член упала, да? Сама, разумеется. А рассказать страшно?

— Да никуда я не падала! — от коктейля из стыда, шока, перенапряжения и злости у меня прорезается голос. — Никуда и ни на кого я не падала! Я вообще ни с кем…

Осекаюсь. И он тоже осекается.

Мы перестаём орать друг на друга, только тяжело дышим.

Опомнившись, сгорбливаю спину и прячусь в свою ракушку из мягкого пледа.

А Смол наоборот разворачивает мощные плечи. Найдя угол моего укрытия, одним ловким движением руки отправляет его в полёт.

— Ни с кем?

— Пожалуйста…

— Ни с кем, зяблик?

— Смо-о-ол, — тяну жалобно. — Я буду спать. Пожалуйста.

Несмотря на то, что мы одни в комнате и почти одни в огромном доме, я не боюсь находиться с ним наедине. Сердце подсказывает, что он может кричать, возмущаться, грубить… А обидеть не может.

Ни он, ни его дружок Чижов. Когда Смол убеждал меня и себя в непричастности Игоря, он ведь верил в свою невиновность.

— Чего сказала? Ну-ка повтори?!

— Смол, — тихо повторяю, непроизвольно вжимая голову в плечи. Я не боюсь его, да только реакции тела срабатывают на автомате.

Кажется, он это замечает. И молчит.

— Ты совсем далека от хоккея, да?

— Только про Игоря знаю. Про Чижова, — уточняю очевидное.

— Ясно. Мне попался редкий экземпляр, — посмеивается. — Ни с кем и никогда, в хоккее не сечёшь. Надо исправлять, а, зяблик? Давай знакомиться. Я — Даниил, можно Даня.

Даня. Повторяю одними губами.

Какое тёплое имя. Ему подходит.

А У НАС ПОДАРОК! ОТ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЙ УШЛАЧИТАТЬ СКАЗОЧНЫЙ КОЛЛАЖ ❤️

СПАСИБО ❤️

И ЭТО НЕ ВСЁ! В ТЕЛЕГРАММ ЕСТЬ ДВА ЗАЛИПАТЕЛЬНЫХ ВИДЕО: ИГРА СМОЛА И ЧИЖА, И СМОЛ КАЧАЕТ ПРЕСС. НЕ ПРОПУСТИТЕ 😉

Глава 14.

Даня Смолов. Настоящее.

От громкого визга подскакиваю, как контуженный. Растираю лицо и перевожу сумасшедшие глаза на испуганную девчонку, закрывающуюся подушкой.

Она смотрит на меня с неменьшим шоком. И молчит.

Крик повторяется, и я срываюсь с места, но торможу себя на середине коридора дома Чижа.

Если кричит его сводная, пусть с ней разбирается. Лезть к ним сейчас — стопроцентный шанс влезть в драку. А мне нельзя. Меня в постели ждёт перепуганный зяблик.

Девочку, на которой я так откровенно залип, зовут Раей. Рай — место наивысшего наслаждения. И я безотчётно ощущаю, что она способна его подарить.

Но сначала нужно найти к ней подход, потому что она необычная. Дикая, дёрганая, зашуганная.

Я вчера только голос повысил, а она уже голову в плечи втянула и приготовилась.

К удару приготовилась, блядь. Это и дебилу понятно.

Я до самого утра придумывал, как объяснить ей, что не обижу. Так и не придумал для особенной девочки особенных доказательств. Не умею потому что.

Привык к прямому общению: познакомились — потрахались. Можно даже не знакомиться. Главное, всегда иметь при себе защиту.

Я так с шестнадцати лет живу и не жалуюсь.

И вдруг она: маленькая, зажатая. Целочка. Вчера с пылающими щеками в этом призналась.

И признаваться не хотела, вырвалось у неё. А я чуть с катушек не слетел в моменте, когда представил, что никто её не трогал.

Тут же загривок прошибло мыслью: моей будет. Будет и всё. Потому что… Ну кому её отдавать, такую хрупкую и беззащитную? Некому. Себе надо оставлять. Защищать, оберегать и приручать.

Приручать обязательно и чем скорее, тем лучше.

Я ж себя знаю: раз зациклился, уже с мясом не оторвёшь, пока не получу.

— Ия кричит, — шепчет зяблик, кутаясь в свой плед. Этот грёбаный плед я сожгу.

Заберу у Чижа и спалю на хрен.

Она — Рая — ещё что-то говорит, а я слушаю и не слышу. На губы её смотрю и представляю, как ласкать их буду. Как облизывать буду, а они от слюны блестящими станут. И припухшими, да. Я же не только целовать собираюсь. Покусывать тоже, чтобы острее было.

— Там Ия, — зяблик выпутывает тонкую руку из-под одеяла и показывает тонким пальчиком в направлении других спален. — Ей нужна помощь.

— Помогут. С ней Чиж, — хриплю, напрягая севшие связки.

На неё реакция такая. Реакция и эрекция. Член буквально ломит, упираясь головой в ширинку. Передвигаться с такой битой в штанах неудобно, мне приходится расставлять ноги.

С любой другой я бы уже был без штанов и засаживал по самые яйца, доводя нас до оргазма. А с ней стою. Весь. И разговариваю.

Беседы, блядь, веду второй раз уже. Вчера слова подбирал и сегодня продолжу, чтобы не пугать.

Рая, явно мне не поверившая, сама соскальзывает с кровати и пытается бежать на помощь подружке. Легко её перехватываю обеими ладонями за талию. Смыкаю так, что кончики пальцев друг друга касаются.

Охуеть! Она ещё тоньше, чем мне казалось.

Прозрачная вся. И с синяком на плече, расползающимся по шее тоже.

Ублюдка, поднявшего на неё руку, я в асфальт зарою. Выясню, кто грабли распускает, и без них оставлю.

Об этом тоже думал. Прикидывал, кого она может покрывать. Батю, брата? Их вряд ли. За таких малышек свои мужики горой стоят.

Может, мать шалит? А что, ревнует к красоте дочки, например. Такое бывает, я не раз слышал и читал.

Или бабка. Бабки тоже бывают злые. Не всем же быть бабулями, как у нашего нового капитана. Это Ярцеву повезло с роднёй, но там единичный случай.

Задумавшись, сильнее сдавливаю Раю и затягиваюсь запахом её волос. От них пахнет яблоками. Спелыми и сочными яблоками, которые так и манят откусить побольше, чтобы сок в стороны брызнул.

Видимо, так пахнет невинность. Символично, кстати, даже. Яблоко раздора — яблоко невинности. У всего есть пара, да?

— Мне больно, — придушенно шипит зяблик и я моментально разжимаю руки, аккуратно ставя девчонку на пол. Помогаю принять устойчивое равновесие и только после этого отхожу, делая ещё более неуклюжие шаги.

Меня, блядь, заводят яблоки. Сука!

— В порядке?

— Да, я… Почему она кричала? — бормочет Рая, пряча глаза.

А мне хочется, чтобы она на меня смотрела. Глаза у неё голубые. Яркие-яркие. И волосы светлые, длинные. Очень длинные, ниже попы.

Если распустить её косу, можно укрыть всё тело.

Запрокинув голову, со свистом выдыхаю, прогоняя замелькавшие под веками картинки. Соски розовые и вздернутые, просвечивающие сквозь водопад волос, меня добивают. Я их вижу будто наяву, и член дёргается.

Комната начинает кружиться от моего перевозбуждения. Кислород внутренности выжигает, оставляя голую потребность в этой дрожащей девочке.

К счастью, фокус внимания переводит на себя зазвонивший телефон. Он лежит на полу экраном вверх. Рая тоже на него смотрит и бледнеет.