В Питере - жить? Развод в 50

Глава 1

Дорогие читатели!

Для новых покупателей включена программа лояльности. Каждый, кто впервые купил мою книгу, получает персональную скидку 20% на все мои платные книги в течение 72 часов с момента покупки

В любой непонятной ситуации поезжай в Питер.
Именно так я и сделаю, получив в подарок на юбилей измену мужа и предстоящий развод. Поеду в компании дочери, подруги по несчастью. Что ждет меня в родном городе самым длинным днем и самой короткой ночью года? Может быть, встреча с прошлым?..

Предыстория - "Девушка с глазами цвета ветра" (БЕСПЛАТНО ДО ОКОНЧАНИЯ ЭТОЙ КНИГИ)
https://litnet.com/shrt/uSbm

Александра

- Ну что, за твой полтос? – Лика подняла снифф и посмотрела на меня через него. Большим янтарным глазом.

- За полтос? – Я поболтала коньяк по округлым бокам и полюбовалась сбегающими «ножками». – Волк, полтос хорош только в бокале. И никак иначе.

- Мать, ты не права. Полтос денег тоже неплохо. В смысле, с четырьмя нулями, а не с одним. И желательно с веночком из звездочек. Да и в целом в пятьдесят…

- Не вздумай сказать пошлятину, что в пятьдесят жизнь только начинается. Если она и начинается, то это унылая жизнь одинокой предпенсионерки. Получить в подарок на юбилей измену и развод – это тот еще пиздец.

- Ма-а-ать. - Лика укоризненно покачала головой. – Кто говорил, что родители не должны ругаться матом при детях, а дети при родителях?

- А кто-то в сходных обстоятельствах ругался матом так, что небо горело. И мамины уши.

- Ну ты не сравнивай. Папаша вполне интеллигентно пришел и сказал, что полюбил другую женщину. Ты не застала его с дрыном, воткнутым в эту самую… другую женщину. Как я Стаса. Да еще в секретутку. Прямо на секретутском столе.

- То, что эпизод с воткнутым дрыном остался за кадром, не сделало его менее мерзким.

- А вот тут хрен поспоришь, - вздохнула она. – Ладно, давай выпьем за нас с вами и за хрен с ними. Пусть их хрена засохнут и отвалятся. Желательно в процессе эксплуатации. Так, чтобы извлечь можно было только хирургически.

- Щедро, - оценила я, представив эту сцену. – Да будет так. Аминь.

Мы с Ликой сидели в «Magma» на пятьдесят втором этаже башни «Империя». Несмотря на вечер пятницы, в лаунже было немноголюдно. Красная подсветка маскировала не менее красные зареванные глаза. Панорамный вид за окнами должен был восхищать, но нет. Я прожила в Москве ровно полжизни, но так и не полюбила ее. Питерцы, за редким исключением, не любят Москву. Терпят – да, но не любят.

Лика подняла руку, щелкнула пальцами, и перед нами, как по волшебству, появился репит: две крохотные чашечки эспрессо и два снифтера с янтарным Hennessy Xo.

- И все-таки я не устаю поражаться сучьей иронии жизни. - Она сделала крохотный глоток из чашки, строго соблюдая последовательность: сначала кофе, потом коньяк. – Между нами двадцать пять лет и один день. И вот мы отмечаем дни рождения в комплекте с предстоящим разводом, потому что наши мужья оказались идентичными кобелями.

- Вообще-то ты должна была родиться сегодня. - Я тоже отпила кофе. - В смысле, двадцать первого. Четко мне в подарок. Но, видимо, решила, что делить день рождения не айс, и задержалась на три часа. Ну а что до кобелей…

Я отвлеклась на проходящую мимо пару и забыла, что хотела сказать. Мужчине было за пятьдесят, а женщине, точнее, девушке, не больше двадцати. Впрочем, это как раз служило иллюстрацией к начатой фразе. Еще один кобель с бесом в ребре. А дома небось жена… предпенсионерка.

Ничто так не старит мужчину, как пожилая жена. Это не я придумала, это Олег сказал кому-то по телефону, когда думал, что я не слышу.

Я следила за собой, регулярно ходила на фитнес и в салон красоты, модно и стильно одевалась. Никто не давал мне больше сорока, но… сегодня мне исполнилось пятьдесят. Можно как угодно притворяться, что возраст – это на сколько себя чувствуешь. Я чувствовала себя даже не на сорок, а на тридцать с маленьким хвостиком. Но муж ушел к молодой девке, сиськи у которой торчали натурально, а не подтянуто, как у меня. К ровеснице нашей дочери. К моей помощнице.

Впрочем, я подозревала, что дело вовсе не в сиськах. Не только в сиськах.

Я регулярно очищала гардероб, чтобы купить что-то новое. Избавлялась иногда даже от любимых, но поношенных вещей. Олег точно так же избавился от поношенной надоевшей жены ради новой, свеженькой. И как бы я сейчас ни хорохорилась, чувствовала себя именно так – вещью, которой попользовались и выбросили. Просто потому, что она старая.

Лика была красоткой и умницей, да еще и прекрасной хозяйкой. Они со Стасом прожили вместе не двадцать шесть лет, как мы с Олегом, а всего два года. Но ему и этого хватило, чтобы пойти на сторону искать новизны. Хорошо хоть детей не успели завести.

Глава 2

Лика

По правде, я не думала, что мазер согласится. Да и сама не сказать чтобы сильно горела. Так, случайный импульс на нетрезвую голову. Питер для меня чужая красивая игрушка. Ну да, я там родилась – и что? В сознательном возрасте приезжала четыре раза. Воспринимаю его как музей – походить в бахилах, поглазеть и уехать обратно в Москву, привычную и удобную, как разношенные домашние тапки.

А вот мама к Москве так и не привыкла. Терпит, но не любит. Однако и в Питер почему-то не стремится, и это для меня загадка. Она живет словно между небом и землей. А мне надо обязательно чувствовать себя ну вроде как в домике. Прикипеть к чему-то, прирасти. Чтобы корни вглубь на двадцать метров, как у верблюжьей колючки.

Мама вообще во многом для меня загадка. Что называется, вещь в себе. В отношении к ней я прошла все стадии из известного мема, кроме последней.

Пять лет: мамочка всегда права. Десять лет: мама не всегда права. Пятнадцать лет: мать никогда не права и ничего не понимает в жизни. До «а мама-то была права» я еще не доросла. Сейчас мы стали, скорее, подругами, но иногда мне кажется, что я старше. Что она – моя дочь, а не наоборот. Даже хочется ее немного повоспитывать и наставить на путь истинный, потому что кажется, будто я знаю лучше, как надо. На самом-то деле это иллюзия. И история со Стасом тому подтверждение.

Стас был прекрасен, идеален и нравился всем. Ну вот не к чему было прикопаться, как ни старайся. Папаша с ним мгновенно подружился, даже бабуля одобрила. А мама в своей обычной манере сдвинула брови и сказала: «Ну… тебе с ним жить».

Я так и не смогла из нее вытянуть, что ее напрягло. Да она, наверно, и сама не знала, но что-то чуяла, как охотничья собака. Я обижалась. Говорила, что ей надо было родить мальчика. Это свекровям по определению ни одна невестка понравиться не может, просто по факту бытия. Нет, мама относилась к Стасу нормально, хотя и сдержанно. Но когда я застукала его с бабой и прилетела к ней в слезах и соплях, сказала: «М-да, он мне никогда не нравился».

Прошло уже больше месяца, а я до сих пор не могу толком прийти в себя, до того мерзко. Вспоминаю, как увидела это, и тошнота к горлу. Не только от обиды и злости, но и от пошлейшей пошлости, как в самом низкопробном бабском романе. Для полного счастья не хватало в тот день сделать тест на беременность и полететь к любимому супругу с радостной новостью.

Хорошо, что мы решили подождать с детьми, пока не закончу диссер, а пишу я его на соискательстве без особой спешки уже третий год. Как раз в тот день после обеда поехала в универ на встречу с научруком, потом вернулась в офис. Стас предупредил, что задержится, и я решила заехать за ним.

Сюрпризы – зло. Но понимают это только те, кто вляпался с ними по самую маковку.

Рабочий день уже закончился, в офисе почти никого не осталось. Кабинет Стаса оказался закрыт, на звонки он не отвечал. Было обидно, что приехала зря, но раз так, решила закончить отчет. Посидела полчасика, пошла на выход и удивленно притормозила в коридоре у двери директорской приемной. Оттуда доносились характерные звуки горячего секса на стадии кульминации.

Это было странно, потому что генеральный наш исповедовал иную ориентацию, чего не скрывал. Или Катьку жарил кто-то другой?

Дверь, прямо как по заказу, приоткрылась от сквозняка.

Надо же, до чего приперло, хмыкнула я, даже про замок не вспомнили.

И тут же проглотила ухмылку. Щель получилась небольшая, но вполне достаточная, чтобы разглядеть, кто вставляет секретарше, сидящей на столе с задранными ногами. Мой любезный супруг вовсю работал корпусом, придерживая ее под коленки и издавая в такт противное хыканье. Катька елозила задницей и тоненько повизгивала.

Я застыла в тупом ступоре. Пожалуй, сильнее всего меня подбил даже не факт явной измены, а то, что только утром мы со Стасом занимались тем же самым и точно так же.

Лик, ты такая вкусная, заявил он, запустив руку мне под юбку. Давай быстренько, время еще есть. Задрал подол, стащил трусы, посадил на стол. Получилось и правда быстренько, я едва начала разгоняться.

Ну прости, буркнул, так вышло.

Подогнал оргазм вручную, застегнулся и пошел в прихожую. Осадочек остался неприятный. Как будто мною попользовались и бросили подачку, чтобы не скулила.

Я стояла, смотрела на них и не знала, что делать. Одновременно хотелось и убежать в слезах, и вломиться к ним. Разбить рожу Стасу, выдрать космы Катьке. А потом словно что-то щелкнуло. Как будто мгновенно замерзла изнутри.

Достала телефон, сделала пару фоточек и только потом вошла. В башке крутилась фраза из тупого анекдота: «Как она лежит, сыночке же неудобно». Примерно это я и озвучила.

Стас замер с открытым ртом и покрасневшим носом. Как будто застрял в ней. Или ее правда заперло от неожиданности? Как собаку? Хотя почему как? Сука и есть сука.

«Лика…» - пробормотал Стас, явно не зная, что еще сказать.

Я повернулась и вышла. Уже на улице набрала маму, предупредила, что приеду. До самого родительского дома продержалась на сукаблядьненавижу. Вошла в прихожую, и только там струна порвалась. Стекла спиной по стене, шлепнулась мешком на пол и разрыдалась до икоты. Хорошо, что отца не было дома, обошлось без его занудства.

Глава 3

Александра

Испугалась я, когда мы сели в такси.

Как говорил Олег, ты, Саша, не тормоз, ты медленный газ. А Лика – что я слоупок.

Мерзкое слово. Хотя… пару дней назад я зашла в пекарню выпить кофе. За соседним столиком сидели две девчонки лет тринадцати и щебетали на каком-то птичьем языке. Особо не прислушивалась, но даже если бы и захотела, половину не поняла бы. Хоть доставай телефон и гугли их словечки. Вспомнилось, как сердилась лет тридцать назад бабуля, когда я сказала, что иду на сейшен.

Что еще за сейшен такой? Неужели нельзя говорить по-русски?

Время как паровоз. Можно на нем ехать. Можно пободаться с ним - со стопроцентным исходом. А можно отойти в сторонку и уступить дорогу. Я еще не готова была сойти на полустаночке и сидеть там, вспоминая молодость. Может быть, поэтому и согласилась на Питер – чтобы не вспоминать, а окунуться в нее. Найти в городе юности себя – молодую.

Но все равно испугалась.

Боже, что я делаю?!

А что, собственно, я делаю? Моей прежней жизни все равно больше нет. Она рассыпалась мелкими осколками, когда Олег пришел и сказал: «Саша, прости, но я полюбил другую женщину. Давай расстанемся мирно, по-хорошему…»

Продолжение повисло в воздухе.

Потому что по-хорошему или по-плохому, но он все равно уйдет.

Только по-плохому будет долго, грязно и мерзко. Бороться? Бороться имеет смысл, если есть шанс на победу. В данном случае рассчитывать было не на что. Не в материальном смысле – тут-то как раз все обстояло прозрачно. В том смысле, что как ни подпрыгивай, наш брак не сохранить. Он уже умер.

Как бы сказала Лика, не стоит откапывать стюардессу.

Я ведь догадывалась, что все скверно. Последний год – точно. Но прятала голову в песок. Пока притворяешься слепой, как будто ничего и нет.

Олег стоял у окна, глядя во двор, а я сидела в кресле и разглядывала трещину в ламинате, похожую на пацифистскую куриную лапку. Слезы кипели на глазах, а в голове крутилось: вот и прилетела ответочка, Саша. Кармический бумеранг – он такой. Он может задержаться где-то лет на тридцать. Ведь всем надо успеть раздать по серьгам, то есть по ушам. Ты уже забудешь давно, а он наконец-то до тебя добрался.

Здрасьте, вот и я. Не ждали?

Тогда я ушла не к кому-то. Просто ушла. Но максимально жестко, без объяснений, без выяснений. Хотя знала, что ничего у Андрея с Вероникой не было. Я просто нашла повод.

Тогда я была уверена, что поступаю правильно. Или убедила себя в этом? А сейчас спросила, почти не сомневаясь в ответе: «И кто это?»

«Маргарита», - после долгой паузы сказал Олег, так и не осмелившись повернуться и посмотреть мне в глаза.

Маргаритой звали мою помощницу в галерее. Девчонку, которую я выбрала из своих студентов, взяла на работу, привела в дом. Красивую рыжую кошечку с острыми коготками. О чем я вообще думала?

Почему мы вообще думаем, что плохое может случиться с кем угодно, только не с нами?

«И что, ты на ней женишься?»

«Да».

«Она что, беременна?»

«Нет».

«Ну и на том спасибо. Это было бы слишком…»

«Прости, Саша».

«Ты это уже говорил».

«Давай не будем затягивать. Если нет имущественных претензий, можно развестись быстро, через загс».

«А у меня их нет?»

«Ты разумный человек, Саша, поэтому, думаю, мы договоримся».

Саша всегда была, наверно, излишне разумной, рациональной. Горе от ума. А если и отпускала себя на волю эмоций, то потом не то чтобы об этом жалела, но все-таки притормаживала. А может, зря? Может, не надо было? Притормаживать? Может, хотя бы теперь стоило в кои-то веки выплеснуть из себя все по полной программе?

Те, кто знали меня плохо, не сомневались: Саша Волкова – пятьдесят кило чистой флегмы. Что бы ни случилось, она всегда спокойна, как удав. Те, кто знали меня хорошо…

А был ли вообще кто-то знающий меня хорошо? Достаточно хорошо?

Мама, бабушка? Нет. Олег, Лика? Получше, но тоже нет.

Ветер? С ним я иногда позволяла себе быть самой собой. Той самой Сашей, которая теперь пряталась под толстой броней показного спокойствия, густо замешанного на рацио. Во всяком случае, в первый год, когда он еще не забронзовел, не поймал звезду. Но это было так давно. В другой жизни.

Я смотрела Олегу в спину и понимала, что броня моя пошла трещинами. Еще немного – и я разрыдаюсь. Или накинусь на него с кулаками. Или вообще тресну стулом.

Смешно, но больнее всего было оттого, что он решил сделать каминг-аут прямо перед моим днем рождения. Юбилеем. Офигенный подарок!

Но, с другой стороны, сидел бы он рядом со мной в ресторане, как примерный супруг. Улыбался бы гостям, пил за мое здоровье и долгие годы жизни, за процветание нашей семьи, а сам бы поглядывал украдкой на Маргариту. Я, конечно, ни о чем не догадывалась бы, но…

Глава 4

Лика

- Ну, с богом!

- Вагончик тронется, перрон останется, - вздыхает мама, глядя в окно, за которым набирает скорость вокзал.

Так мне казалось в детстве – не поезд едет, а все, что за окном, бежит в противоположную сторону. Вагончик тронется? Что-то смутно знакомое. Из фильма какого-то?

Мать мне искренне жаль, но я считаю, что все к лучшему. Больно, обидно, но балласт надо обдирать с днища, чтобы плыть дальше. Раковины всякие, водоросли и прочее дерьмо. В моей системе координат мужчина-кобель – это дерьмо. Неважно, муж, отец или простомимокрокодил.

Как ни странно, с отцом было даже обиднее, чем со Стасом. Он казался мне порядочным человеком. Ну да, суховат, нудноват, но у каждого свои недостатки. У меня были подозрения, что он закрутил с Марго, уже месяца три как, однако я старательно отмахивалась.

Да ну, ерунда, не может быть, у них с матерью идеальный брак.

Счастливый брак родителей – это ведь архитектоника бытия. Папа и мама живы, они вместе, все любят друг друга – основа детской вселенной. Даже если тебе уже третий десяток. Зона комфорта в хорошем смысле. Если рушится собственная семья, у тебя все равно остается убежище, где можно спрятаться, погреться. Но если развалился и этот домик, то ты как кот, которого вышвырнули пинком на мороз.

Понимаю, моногамность – это редкое качество. Непорядочность мне видится даже не в том, что мужчина разлюбил одну женщину и полюбил другую. Все бывает. Но говорить о любви одной и потихоньку трахать другую – вот в чем грязь. Я слишком брезглива, чтобы понять и простить, и эта брезгливость, как ни странно, помогает справиться. Когда ты видишь своего мужчину с хером в другой бабе, это даже не лекарство от любви, это ампутация без наркоза. Болит, да, но это необратимо.

А вот маме сложнее. Она ничего подобного не видела. Хотя то, что папаша уходит к Марго, по степени мерзости мало чем отличается от лицезрения полового акта.

Мама открыла свою художественную галерею десять лет назад. Продала в Питере квартиру своей бабушки, сначала взяла в аренду, а потом выкупила помещение на Патриках. Подразумевалось, что это… хм, лухари и само по себе должно привлечь как пользователей, так и посетителей.

Но люди искусства суеверны и верят в genius loci*. Чтобы клиент пошел в новое место, кто-то должен там взлететь. Мама бегала за более-менее известными и даже совсем неизвестными художниками, скульпторами, фотографами и прочей богемной швалью, уговаривая выставиться у нее за гроши, а то и бесплатно. Сама заказывала рекламу, устраивала фуршеты, писала обзоры для журналов и блогов – и все впустую.

Саша, брось ты это дело, говорил отец. Убеждал, что надо уметь признавать поражения, предлагал продать галерею, отбив хотя бы часть убытков. Она уперлась рогом. И вот однажды один такой начинашка действительно взлетел. Дело было в очень удачной рекламной кампании, а вовсе не в таланте, но какая разница? Народ валил на выставку так, словно там раздавали вечную молодость. В обзорах попутно отмечали удачное расположение галереи и прекрасную организацию.

Маме стали звонить и бронировать залы. Сначала такие же ноунеймы, а потом и более солидные люди. Сейчас, спустя десять лет, ее арт-пространство входит в топ московских частных галерей. График выставок и всяких инсталляций расписан на много месяцев вперед. Показаться у Волковой не только модно, но и престижно, потому что теперь она может выбирать и выставляет далеко не всех.

Первое время мама управлялась с галереей сама, но когда ее пригласили к Андрияке** читать лекции по истории русской живописи, понадобился помощник. Сначала это был пожилой мужчина, спокойный и приятный Лев Игоревич, а когда он уволился, чтобы ухаживать за больной женой, мама привела Маргариту, свою студентку-дипломницу.

Что интересно, она сразу почуяла гниль в Стасе, а вот в Марго змею не разглядела. А мне как раз ее новая помощница не глянулась, особенно когда начала появляться у нас дома и набиваться в подруги. Тогда я только закончила универ и еще жила у родителей. Красивая, эффектная, умная, любезная – просто идеальная. Но какая-то… лиса. Пролаза. Поэтому я сразу обозначила дистанцию. У меня в принципе не было близких подруг, только приятельницы, а Марго я и в этом качестве не рассматривала.

«Ты ее еще удочери, - сказала я маме, когда мы отмечали день рождения отца дома и Марго слишком уж расхозяйничалась на кухне. – Только потом ничему не удивляйся».

«Ревность?» - рассмеялась мама, а я обиделась.

Впрочем, тогда отец никакого внимания к Марго не проявлял. Но месяца три назад я заехала в галерею и неожиданно застала его там. Они сидели в мамином кабинете, пили кофе и что-то весело обсуждали.

«Мама скоро приедет, - сказал отец. – Я тоже ее жду».

Ну да, приехал, ждет. Почему бы и нет? Однако было в этом невинном кофепитии что-то такое… от чего мне стало не по себе. Настолько не по себе, что поспешила убедить себя: глупости, ничего особенного. Как будто пыталась спрятаться от реальности…

За этими воспоминаниями вокзал остается далеко позади. Мама тоже выныривает из своих мыслей и встает, собираясь в туалет.

- Надеюсь, ты уволишь Маргариту? – спрашиваю осторожно.

- Непременно, - усмехается она. – Черт, даже щетки зубной нет. Только дрянская из набора.

Глава 5

Александра

Мне не спалось. Дорожные огни умудрялись как-то просочиться сквозь плотную штору, царапали глаза. Тыдых-тыдых на стыках сбивало сердце с ритма.

Дорога – это как река Смородина, граница между царством живых и мертвых. Ты уже не здесь, но еще и не там. В общем, между небом и землей. В понедельник я вернусь домой и буду собирать себя по кусочкам, по кирпичикам. А эти два дня пусть останутся безвременьем. Не прошлое и не настоящее, а что-то между.

- Ма, спишь? – тихо спросила Лика.

- Нет.

- Ты ведь его любила, да? Папу? Когда замуж выходила?

Я уже открыла рот, чтобы сказать «да, конечно», но запнулась.

А любила ли? Потом – да. Иначе не прожили бы мы столько лет вместе. Но тогда…

Тот год тоже был, если подумать, безвременьем. И тогда я тоже собирала себя по кусочкам. Собирала, склеивала, а кусочки расползались, расползались…

В коридоре больницы висел на стене бесплатный телефон-автомат, рядом с которым постоянно топталась небольшая, но очередь. Я звонила маме, бабушке, иногда Полине. Поздно вечером, когда очередь рассасывалась, меня накрывало искушением набрать номер Андрея. Сказать: «Мне плохо без тебя, приезжай».

Мне и правда было плохо. Но я понимала, что хорошо с ним уже не будет. В какой-то точке мы разошлись в разные стороны. Я даже знала, когда именно это случилось. В ту ночь, когда он пришел под утро, пьяный, с запахом чужих приторных духов. Разбудил, потащил с меня рубашку, даже не поинтересовавшись, а хочу ли я.

Нет, я не думала, что он мне изменяет. К нему вечно лезли обниматься девки-фанатки, ему это нравилось. Ну звезда же! Наверняка сидела рядом с ним плотненько какая-нибудь киса, пользуясь тем, что официальной подружки нет в поле зрения.

И вот тогда-то я и поняла, что эта жизнь не для меня. Утром сидела у зеркала, смотрела куда-то в его глубину, как в омут, и думала об этом.

Я была чужой в их стае. Полинка – та реально фанатела и по Ветру, и по их группе, и по року в целом. А для меня музыка, любая, была чем-то декоративным. Нравились какие-то песни, мелодии, если попадали в настроение. Полина исправно снабжала меня кассетами, я слушала, тут же забывала. «Перевал» неожиданно зацепил. Было в нем что-то такое… до мурашек. Я даже переписала для себя.

На моем дне рождения Полина сказала, что у Ветра днюха завтра и что она пойдет на их квартирник, на вписку. Предложила и мне за компанию.

Квартирник, вписка… Я была настолько далека от всего этого! Другой мир. Les beaux arts* - вот что составляло мой. И хотя музыка тоже входила в это понятие, но уж точно не такая. И все же любопытство взяло верх. Хотелось посмотреть на того, кто написал эти песни.

Ветер оказался совсем не таким, как я представляла. Ничего общего. Он смотрел на меня, не отрываясь, и защиту пробило. Ну как я могла отказаться, когда он предложил уйти вместе?

Я влюбилась в него по уши. Это было как вспышка, ослепившая настолько, что все прочее исчезло. Ходила на лекции, писала курсач, диплом, готовилась к госам. Защитилась с отличием, поступила в аспирантуру, меня взяли на работу в Эрмитаж. Но все это было бледным, размытым. Словно ненастоящим. Второстепенным. А главным – только связанное с ним.

Потом действительность наконец обрела более четкие очертания. Как будто проступила на сетчатке, с которой стал сходить ожог.

Я повзрослела за эти два с лишним года. Хотелось стабильности. Хотелось замуж, детей. Отец умер, когда мне исполнилось двенадцать, но я прекрасно помнила это ощущение счастливой любящей семьи. А Андрей… он оставался все таким же мальчишкой. Тусовки, концерты. О будущем мы не говорили ни разу.

Ну вроде как вместе – чего ж еще надо-то? А мне этого уже не хватало.

Все стало еще хуже, когда к «Перевалу» пришла настоящая известность. Когда мы только познакомились, они были, как говорится, широко известны в узких кругах. Но стараниями Бобы, а потом Вероники эти круги на самом деле расширились. Пришли деньги и популярность. До денег Ветер был не особо жадным, а вот в славе буквально купался. Как воробей в пыли.

В то утро мне стало предельно ясно, что моя роль в его жизни – где-то на периферии. Ничего не изменится, даже если мы вдруг каким-то чудом поженимся. Например, по залету, чего я боялась панически.

С того дня я копила в себе силы к разрыву. И ждала повода.

Ну а Олег… Он был категорически не похож на Андрея. Небо и земля. Прагматичный, приземленный, твердо знающий, чего хочет. После Бауманки работал программистом в компании своего отца, потом прошел переподготовку по информационной безопасности. Может, в нем и не хватало романтики, но тогда я была сыта ею по горло.

Сначала это был просто курортный роман. Буйство плоти под южным солнцем. Мне хотелось снова почувствовать себя красивой желанной женщиной – и я получила это сполна. Он был сказочно хорош в постели и, что ценно, не забывал о предохранении. Да и в целом хорош – высокий, широкоплечий, с прокачанными мышцами и мужественными чертами лица. Мы прекрасно смотрелись вместе.

К моему удивлению, отношения курортом не ограничились. Олег писал, звонил, приезжал на выходные, а через несколько месяцев заговорил о браке. Что удивительно, его установки в этом почти стопроцентно совпали с моими.

Глава 6

Лика

Есть у мазер такая фишечка: задуматься над ответом так надолго, что успеешь забыть, о чем спрашивала. Не всегда, конечно, но бывает. Как сейчас. Я уже начинаю проваливаться в сон, когда она все-таки отвечает. Причем риторическим вопросом.

Любила она отца или нет – откуда мне знать? Если уж она сама не знает. Поэтому проще притвориться спящей и не развивать дальше эту тему. И зачем вообще спросила?

Наверно, потому, что этот вопрос грызет и меня. Нет, не о них с отцом. Обо мне и Стасе. А я-то его любила вообще? Если бы спросили месяц назад, до той пикантной сцены в приемной, то и сомнений не возникло бы.

Конечно, любила. И люблю.

Но не осталось ничего. В одну секунду. Ничего, кроме злости и стыда. Причем стыд не только испанский-разыспанский. Ну да, буквально крючит и плющит, когда вспоминаю этот его красный нос, отвисшую мокрую губу и мерзкое хыканье в такт фрикций. А ведь и со мной все это наверняка было, просто пролетало мимо сознания. Но не менее стыдно за себя. За то, что любила его – вот такого.

Может, поэтому и хочется откреститься, отмахнуться? Не любила, мол, мамой клянусь, это наваждение такое было. Морок.

Да нет, не морок.

Любила. Поэтому так больно и противно. Фантомные боли после ампутации. Поэтому и прокручиваю все в памяти снова и снова – чтобы побыстрее отболело.

Первый мужчина по имени Михаил приключился со мной на первом курсе. До этого я хоть и терлась в компании постарше, но в руки никому не давалась. К сексу отношение у меня было двоякое. С одной стороны жгучий интерес, с другой – не менее жгучий страх. Немалую роль в этом сыграла бабуля, без конца зудевшая: «Смотри, Лика, доиграешься, притащишь в подоле».

У бабушки вообще какая-то колдунская способность прошивать всякие глупости прямо в подкорку. С раннего детства помню эти ее пассажи: «не запивай пельмени холодной водой, будет понос» или «от белой подкладки апельсинов может быть заворот кишок». Знаю, что ерунда, но пельмени все равно не запиваю, а апельсины старательно чищу догола.

Вот так было и с сексом. Прямо лазером выжгло, что как только с кем-то трахнусь, так тут же и залечу. Даже если парень наденет сразу пять штук презиков. А потом он, разумеется, свалит и оставит меня одну с ребенком. Видимо, бабуля транслировала свой опыт, потому что папа родился через пять месяцев после их с дедом свадьбы. Странно, что дед не свалил, а все-таки женился.

В общем, Мишке здорово пришлось со мной повозиться. Я вовсе не была недотрогой и охотно позволяла ему забираться ко мне в трусы, но как только дело доходило до… дела, сразу давала задний ход.

Миш, пожалуйста, не сегодня…

Когда этот вымученный секс все же случился, ничего хорошего не вышло. Мало того, что я не получала никакого удовольствия, так еще и тряслась постоянно, что резинка сползет или порвется. Короче, по мне плакали все психиатры и сексопатологи мира. Через полгода мы расстались.

Следующим был уже не мальчишка-однокурсник, а вполне взрослый дяденька, аспирант Валера. Ему как-то удалось справиться с моей фобией, отправив за таблетками к гинекологу. Врач, очень милая тетка, убедила, что при аккуратном приеме вероятность залета минимальна, а если уж все-таки случится, то это карма, ничего не поделаешь.

Как ни странно, она меня успокоила. Ну раз карма – тогда ладно. Тем более Валерка был в этом деле весьма хорош, и я наконец поняла, в чем цимес. Все у нас шло прекрасно, может, и во что-то серьезное вылилось бы, но он уехал на двухлетнюю стажировку за границу. На этом все закончилось.

Училась я на маркетолога, но перекосилась в психологию. У нас был специалитет, поэтому уже на четвертом курсе задумалась, поступать в очную аспирантуру или идти на соискательство. Диплом писала на тему, которая вполне тянула на развитие в диссер: «Сенсорные аспекты потребительского поведения». Научрук убеждал идти на очку, а мне хотелось работать. Мама, которая тоже писала кандидатскую на заочке, поддержала, а отцу, похоже, было все равно.

В начале пятого курса, пользуясь свободным посещением, я устроилась в отдел маркетинга крупной торговой компании. Там-то и познакомилась со Стасом, работавшим в отделе планирования. У него был типаж молодого Брэда Питта, только с карими глазами, что действовало магически.

Хоть я и влюбилась, но осторожничала, и это, видимо, порвало Стасовы шаблоны. Только через месяц осады согласилась на свидание, а еще через месяц мы оказались в постели. В этом не было какой-то стратегии. Мне казалось, что мужчина с такой внешностью и прочими данными просто обязан быть бабником. Особенно если дожил до тридцати и не женился. Но слухов никаких о нем не ходило, хотя он проработал в компании почти пять лет.

По его словам, женщины у него, конечно, были, но умеренно. Не нашел ту, на которой хотел бы жениться, только и всего. На мне – захотел.

Ну это же обычное женское: все бабы как бабы, а я – богиня, не так ли? Нет, ну правда! На других не хотел, а мне сделал предложение. Значит, я особенная!

Я защитила диплом, а через месяц мы поженились. Стас к тому времени стал начальником отдела, зарабатывали мы вполне прилично, квартира у него была своя. Жить бы да радоваться.

Но не вышло…

И ладно бы еще разлюбил, влюбился в другую, ушел к ней. Тоже мерзко, но можно понять. А вот так… говорить о любви, о детях – и трахать на столе секретаршу…

Глава 7

Александра

- Завтракать будем? – зевнула Лика, застегивая лифчик.

Наверно, я только сейчас увидела, как она это делает. Раньше никогда не обращала внимания. Не глядя, за спиной. И ведь попадает же в крючки! А я всегда застегивала спереди, потом переворачивала.

- Какой завтрак, уже Колпино, - я посмотрела на промелькнувшую за окном платформу. – Считай, приехали.

- Тогда как только, так сразу. Знаешь какое-нибудь вкусное место рядом с вокзалом? Чтобы не нарушать традицию?

Ну да, конечно! Вкусный завтрак с непременным пирожным – традиция с ее раннего детства. Пока она жила с нами, мы с Олегом приносили ей в постель на подносе. Потом это делал Стас. Насчет постели уже нарушили, но хотя бы пирожное пусть будет.

- С днем рождения, Волк! – Я поцеловала ее. – Еще раз. Вкусное место? Хороший вопрос, учитывая, что я не была в Питере десять лет. А по ощущениям - все пятьдесят. Общепит столько не живет.

- Ой, да ладно! Хороший общепит – еще как живет! Не пятьдесят, но десять точно. Ща погуглим. - Она забралась в телефон и с сомнением выпятила губу. – Чет негусто. «Щелкунчик», «Булочная Вольчека», «Столовая №1», «Дю Норд». Это если вокруг площади, чтобы далеко не идти. Булочная, столовая… как-то кисло.

- «Дю Норд»? – переспросила я, припоминая. – Ну да, точно. Я там была в последний раз. Перед отъездом. Вполне цивильно. И пирожные есть. Ценник конский, но какая разница?

- Супер! – Лика показала сразу два больших пальца и снова залезла в телефон. – Пишут, что классное кафе. И работает круглосуточно. Идем туда.

Под знакомый с детства «Гимн великому городу» поезд медленно заполз на Московский вокзал.

- Как хорошо без багажа, - сказала Лика, когда мы вышли на перрон. – А то чухались бы сейчас с чемоданами. И с погодой повезло. Я посмотрела прогноз. Сегодня и завтра солнце, а в понедельник ливень. Это, наверно, мне в подарок. И тебе.

- Наверно, - согласилась я. – И заметь, солнце без ледяного ветра. Не только подарок, но и компенсация за моральный ущерб.

- Мелочь, но приятно.

Мы вышли на площадь Восстания, такую знакомую, до последнего камешка. Пока стояли у перехода, дожидаясь зеленого, я прислушивалась к себе, вглядывалась вглубь.

Питер… Вот он, под рукою, под ногою. Я дома?

Смотря кто это – я. Александра Викторовна Волкова - однозначно нет. Ее дом в Москве. Не родной дом, не убежище и крепость, а просто адрес регистрации. А Саша Микульская, кровь от крови Питера, плоть от плоти… Она не умерла, конечно, но пребывала в глубоком анабиозе. И я даже не знала, ждала ли, хотела ли ее пробуждения.

Скорее так: хотела, но боялась. Возвращаться в прошлое - это как потрясти бутылку с шампанским и откупорить. Зазеваешься - зальет пеной с ног до головы. Как бы не захлебнуться.

Нашу квартиру на Петроградке мама продала в двухтысячном, когда вышла замуж за Зорана и уехала к нему в Белград. Бабушкина на Благодатной осталась мне. Продав ее, я словно обрезала пуповину, которая связывала меня с Питером. И не только с Питером, но и с Ветром. Потому что Москва в моем восприятии была городом Олега. Питер – городом Андрея. А квартира бабулина имела особое значение.

Потому что там мы первый раз были близки.

Ой, да ладно, Александра Викторовна, о ком это вы так высокопарно? Саша с Ветром трахались там, как дикие кролики. На третий день знакомства. После того как удирали от ментов по жуткой Шкапе и бешено лапали друг друга в пустой электричке. Вот это был адреналин!

Вспышка, жгучий флеш: мы идем, обнявшись, от Броньки по пустынной улице, поднимаемся, по лестнице, Ветер раздевает меня прямо в прихожей…

- Ма-а-ать! – Лика дернула за рукав. – Зеленый. Не спи, замерзнешь.

Тряхнув головой, чтобы отогнать видение, я послушно шагнула на «зебру».

Перейдя Лиговку, мы зашли в «Дю Норд». Точнее, в «Du Nord 1834 кондитерская» - если уж строго. За десять лет ничего не изменилось, островок стабильности радовал как доброе предзнаменование. Мой обожаемый ар-нуво во всей красе. Я не любила, когда этот стиль называли модерном или, упаси боже, югендштилем.

Несмотря на ранний час субботы, все столики оказались заняты. Ну да, центр, лето, вокзал. Лика вздохнула разочарованно, но тут одна пара пошла на выход, и мы быстренько устроились в углу.

- Доброе утро. Желаете завтрак? – Девочка лет двадцати положила перед нами меню.

- А пирожные? – удивилась Лика, не обнаружив их там.

- Десерты по куар-коду. – Официантка показала на тейбл-тент. – Или с витрины можно выбрать.

Чертова камера никак не хотела ловить бликующий куар.

- Я слишком стар для этого дерьма*, - проворчала я, имея в виду то ли смартфон, который давно пора было поменять, то ли себя.

Девочка шутку не поняла. Вытаращила глаза и раздула ноздри.

Ну еще бы! Когда этот фильм вышел, киса, твоя мама ходила в детсад.

Я почувствовала себя бесконечно старой. Видевшей пресловутых динозавров на Невском.

Глава 8

Лика

Смотрю на маму и понимаю: что-то случилось в тот момент, когда она пошла за официанткой выбирать пирожное. Ткнула пальцем в витрину, что-то сказала. Девушка вскинула брови, переспросила, мама, прищурившись, ответила.

Вообще девка, конечно, противная, так и хочется втащить в лобешник под косой челкой. Бывают же люди: вроде ничего не сказали, но такую рожу состроили, так сынтонировали, что руки чешутся наподдать.

На мой вопрос мама отвечает с улыбкой, что все в порядке.

Может, и в порядке, конечно, но… она какая-то другая, я чувствую. Что-то изменилось в одну секунду.

И вдруг до меня доходит. Только что мы с ней были одинаково чужими в этом надменном, холодном мире, во вселенной по имени Петербург. Туристки, приехавшие на пару дней. И вот внезапно она уже его хозяйка. Королева. Я не смогла бы объяснить, откуда появилось это ощущение, но не сомневаюсь, что оно верное.

- Что ты ей сказала? – спрашиваю, когда перед нами появляется завтрак.

Завтрак – это отдельная песня! У меня «Норвегия»: драники с копченым лососем и творожным кремом, пшенная каша с тыквой и ром-баба, которую я собираюсь забрать с собой. Вместо нее – персиковый чизкейк. Как же день рождения без пирожного на завтрак?! Мама выбрала «Австрию»: скрембл с сосисками и бриошь с куриным паштетом.

- Попросила большой двойной кофе. Она не поняла.

- Это как?

Улыбается снисходительно. Элегантно отрезает кусочек сосиски, жует сосредоточенно. И только после этого декламирует с загадочной эпичностью и поволокой в глазах:

- Холодной питерской весной
Ты шел по улице сквозной.
Промок, продрог, зашел в «Сайгон»
И взял себе очередной
Маленький двойной...*

- И что это? – начинаю немного сердиться, потому что все равно не понимаю. Потому что это тоже из другого мира. Не просто какой-то кофе. Что-то другое. Не для чужих.

- Это песня. А большой двойной – это два маленьких двойных в одну чашку. Итого четыре порции кофе на две порции воды. На самом деле это маркер. «Свой – чужой» Питера моей молодости.

Ясно. Так я и думала! Ее пробило. Ну что ж… наверно, к лучшему. Пусть отвлечется от настоящего. А заодно отвлечет и меня.

- «Сайгон» - это какой-то ресторан? Что-то слышала, но…

- Кафе при ресторане «Москва». Было когда-то. Тусовка системы.

- Системы?

Мне правда интересно, но это что-то настолько далекое... Как стиляги на Тверской, о которых с придыханием рассказывал дед.

- Андеграунд. Поэты, музыканты, художники. Всякая богема. Закрылся, когда мне было пятнадцать. Мы с подружкой туда ходили пить кофе. Но больше на людей поглазеть. Я была такая домашняя девочка, а она… как бабуля говорила, оторви и брось. Но мы дружили. Вот она как раз знала всех. И мне показывала.

- И что с ней стало? – Я наматываю на вилку длинную узкую полоску рыбы, обмакиваю в творожный крем. - Потом?

- Не знаю. – Мама пожимает плечами. – Мы перестали общаться, когда я уехала. Не ссорились, просто как-то… само собой сошло на нет. Да и отцу твоему она не нравилась.

М-да, походу, полностью отвлечься не получится. Слишком тесно все связано. Но, по крайней мере, упоминает о нем спокойно. Не рыдает, не матерится.

- Ма, прости за нескромный вопрос. А если отец вдруг поймет, что облажался, и попросится обратно? Ты смогла бы его простить?

- Простить? Помириться? – усмехается холодно. – Нет. Умер Максим – и хуй с ним.

Не матерится, да? Правда?

Вообще к мату я отношусь нейтрально. Не фанатка этого пласта лексики, но и не противница. И сама могу загнуть крепко, но считаю, что все должно быть к месту и в меру. Просто большинство женщин матом ругаться не умеют. Звучит пошло и хабалисто. А вот у мамы получается как-то… изящно. Возможно, на контрасте с интеллигентной внешностью?

- Подобные перлы в устах искусствовэда напоминают тот самый анекдот. Про прачечную и министерство культуры.

- Ну потому что из песни слова не выкинешь, - говорит она спокойно. – Уж лучше так, чем «млять» или «пофуй». А более приличные варианты не соответствуют эмоциональному фону.

Ну да, маменька та еще язва. Когда другие орут, она жалит со спокойной улыбкой. Я так не умею. Если пытаюсь скрыть злость, все равно переливается через край.

В мои школьные годы у нас все было сложно. Разумеется, мне казалось, что родители не понимают, ограничивают свободу и вообще мешают жить. Мама не читала нотаций, как отец, не пугала «подолом», как бабушка. Иногда мне казалось, будто ей просто наплевать, что со мной – есть и будет. Даже когда в десятом классе я выключила телефон и пришла домой в третьем часу ночи, отец орал, а она оставалась спокойной, как Снежная королева.

«Мы очень переживали, Лика», - это было сказано таким ледяным тоном, что захотелось визжать и топать ногами. Лишь бы расколоть этот лед. Чтобы она показала, способна ли вообще переживать.

Гораздо позже я поняла наконец, что все ее подлинные эмоции глубоко под маской спокойствия. Сейчас уже трудно сказать, как именно это произошло, но с того момента началось наше сближение.

Глава 9

Александра

Лика спросила о том, о чем я думала сама. Ночью, в поезде.

Олег, конечно, был вполне так огурцом, на свои пятьдесят три не выглядел, максимум на сорок пять. Подтянутый, за собой следил. В спортзал ходил два раза в неделю, чек-ап раз в год обязательно по полной программе. С потенцией все в порядке. Не как в молодости, конечно, но свеженькую молоденькую кобылку еще вполне мог покрывать… какое-то время.

А что потом, когда выдохнется и усталая простата запросит пощады? Он ведь не олигарх, которому подобное позволительно. Ну да, обеспечен выше среднего, связи хорошие. Общиплет его Маргоша как липку, найдет кого пожирнее и ага. И что тогда?

А ничего, Олег Кинстинтиныч, где гулял, там и ночуй.

Всплыло оттуда, из молодости:

Каждый, право, имеет право
На то, что слева, и то, что справа,
На черное поле, на белое поле,
На вольную волю и на неволю*.

Право на второй шанс? Возможно. Но не в этом случае. Не использовав свое право на то, что слева.

Я всегда была брезглива и не представляла, как можно простить измену. Тогда, в Череповце, в гостиничном ресторане, Ветер набрался капитально, сказал мне что-то резкое, я ушла. Через час, когда он так и не пришел, забеспокоилась, спустилась снова. Миха, обжимавший какую-то девку, махнул рукой в сторону веранды. Я выглянула и увидела Андрея, целующего Веронику. Этого мне хватило.

Потом он уверял, что ничего «такого» не было. И я вполне это допускала. Даже верила. Наверно, потому что очень хотелось поверить. Но здравый смысл подсказывал: если не было тогда, все равно будет. Рано или поздно, с Вероникой, которая откровенно в него влюблена, или с кем-то еще – но будет. Причем не спьяну, а вполне сознательно.

Потому что он – звезда. И неважно, что звезда такая… небольшой величины, только в телескоп и разглядишь. Даже если и не поднимутся выше, останутся на том же уровне, Андрею этого хватит, чтобы чувствовать себя первым парнем на деревне. Со всеми отсюда вытекающими. Во всех смыслах вытекающими.

Так я думала тогда. А ведь был момент, когда едва не позвонила. Но мое тело решило за меня…

Вот об этом я точно старалась не вспоминать. Если вдруг и всплывало, жмурилась до писка и трясла головой, отгоняя эту мысль. Даже сейчас, почти три десятка лет спустя. В последний момент сдержалась, не желая объяснять свою пантомиму Лике. Вместо этого ответила равнодушно матерным, про Максима. Тоже из юности. Сколько их было, фразочек этих! Все так и хранились, при случае использовались.

Мы вышли на Лиговку, и я спохватилась, что не знаю, куда нам. Забронировав гостиницу, Лика сказала, что это недалеко от вокзала. Я была настолько ошеломлена нашей внезапной эскападой, что даже не уточнила.

- На Стремянной, - ответила она на мой вопрос. – Пешочком.

На Стремянной… Она же Стрёмная. Вокруг Московского вокзала полно всевозможных гостиниц, но Лика выбрала именно на той улице, которая тоже из моей вселенной.

Случайность?

Мне вдруг показалось, что затянуло в какую-то… стремнину, и из нее уже не выбраться. Да я и не хотела… выбираться.

Это был наш обычный с Полинкой маршрут. Выходили из метро на Климат** и шли в сторону Галеры. Через Трубу к Катькиному садику, по Аничкову мосту через Фонтанку и до Владимирского. Остановка в «Сайгоне». Очередь к кофейному автомату, большой двойной на двоих, «Александровская полоска», тоже честно пополам. Любимый закуток в углу – стоя, какие там столики, все забито. Дальше по Владимирскому до Стремной. Потом Эльф, он же Венера. Посидеть на лавочке. Если, конечно, они не заняты стремными личностями, выплеснувшимися из одноименного кафе, куда мы заходили редко. «Сайгон» для всех, «Эльф» - ну точно не для маленьких девочек, даже днем. Хотя тогда мы считали себя очень взрослыми.

При этом «взрослая» Саша звала дом Бубыря, где располагалось кафе, домом Карлсона – из-за мансард на крыше.

С Эльфом было связано мое, как с усмешечкой говорила Полина, грехопадение. Именно там я познакомилась с Никитой – своим первым мужчиной. Гораздо позже, на первом курсе.

Тогда золотые времена системы уже ушли в прошлое. Наступили лихие девяностые. «Динозавры» либо вымерли, либо стали респектабельными и знаменитыми. Эпигоны тусили по впискам и сквотам. Или в клубах, которые плодились, как грибы после дождя. В этом мире Полина была как рыба в воде, а я так и не влилась. Держалась где-то рядом, словно подглядывала одним глазком. Было любопытно, но не более того.

После окончания школы мы виделись не так уж и часто. У нее появилась своя компания, у меня своя. Созванивались, встречались, шли прежним маршрутом. Кофе пили где придется, а вот посидеть в Эльфийском садике – это осталось. Только ради него и делали крюка с Невского, выходя потом обратно по Марата.

Как-то к нам подсели двое парней. Разговорились, зашли в «Эльфа». Никита учился в Лесопилке***. Он проводил меня до дома, взял телефон. Мы начали встречаться.

Никита мне нравился, но смущал его напор. Ему явно не терпелось затащить меня в постель, а я упиралась. Полина уже успела сделать аборт, повторять ее опыт не хотелось. Понятий о контрацепции у меня тогда было чуть больше, чем никаких.

Все случилось на Новый год, в лесопилочьей общаге, где собралась его компания. Я прилично выпила, страх куда-то испарился, и в итоге мы с Никитой оказались в каком-то чулане с пыльными матрасами. Не самое лучшее место для первого раза, да и вообще впечатления остались жутенькие, несмотря на алкогольный наркоз.

Глава 10

Лика

- Ну что, в «Стокманн»?

- Давай небольшой крюк сделаем, - просит мама. – Хочу на одно место посмотреть. Здесь, рядом.

Ну почему бы и нет? Это ее игра. Ее поле. Ей и вести.

Проходим совсем немного, до крохотного скверика на углу двух улиц. Ничего особенного – скамейки, детская горка, круглая то ли клумба, то ли песочница, глухая стена дома с граффити. А еще – столб-указатель со стрелками и намалеванными от руки кривыми надписями. Подхожу ближе, читаю:

- Сайгон, Казань, Гастрит. Что это? Тот самый «Сайгон»? Где вы пили кофе?

- Да, тот самый. - Она садится на скамейку, я пристраиваюсь рядом, оглядываюсь с любопытством. – Казань – Казанская площадь у Казанского собора. Там была одна из главных тусовок неформалов. Гастрит – дешевая столовая на углу Невского и Рубинштейна, тоже культовое место.

- А Труба?

- Подземный переход у метро «Гостиный двор». Их было две, теплая и холодная. В теплой грелись, а в холодной играли музыканты. Тогда этого столба, конечно, не было, позже поставили. Вроде как памятник системе.

- Подожди. – Я пытаюсь что-то припомнить и сосчитать. – Но ведь система – это же хиппи, нет? Это разве не до тебя было? Мне казалось, вообще почти до нашей эры.

- До вашей – точно, - смеется мама. – Сначала – да. Хиппи называли себя системой. И протянули дольше западных, аж до начала девяностых. Но уже в восьмидесятые системой называли вообще всех неформалов. Которые не вписывались в официальную систему. Мое время – это как раз конец восьмидесятых, начало девяностых.

- Панки всякие, металлисты, да?

- Не только. Музыканты, художники, поэты, писатели.

Музыканты… Я никогда не любила попсу, только олдовый рок. Ну и тот, который на нем вырос. Русский в первую очередь. Но интересна мне именно музыка, а не то, что ее окружает. Не флер богемы. Все эти локальные тусовки полувековой давности – какое мне до них дело?

Но вдруг все ожило – потому что это была мамина жизнь. Когда она была такой же, как и я. Или младше. И этот сквер – какое значение он имеет для нее? О чем она вспоминает сейчас, глядя куда-то вглубь себя?

- И что здесь было? В этом саду? Не вообще, а с тобой?

- Ну… - Она улыбается чуть смущенно. – Здесь я познакомилась с одним парнем.

- Оу! Лавстори?

- Трудно сказать, насколько лав. Но он был первым.

А вот интересно, кстати. Мы никогда не говорим с ней о сексе. И не говорили. Разводная тема не в счет, потому что экстрим. Какие-то базовые знания, конечно, она мне дала в подростковом возрасте, но больше подруги и интернет. Наверно, даже бабушка со своим вечным подолом трындела об этом больше.

Почему? Во-первых, у меня была такая же установка, как и с матом: дети не обсуждают интимную жизнь родителей, а родители – интимную жизнь детей. А во-вторых, эта тема предполагает определенное доверие, а мама до недавнего времени была для меня существом холодным и закрытым.

Но вот это вот «он был первым» - это точно про секс, а не про что-то другое.

- И… что? – спрашиваю осторожно.

- Да, собственно, ничего. – Она пожимает плечами. – Первым, но не последним.

- Ну ясное дело, что не последним. Желаю тебе, чтобы последний был еще очень не скоро.

- Как-то это двусмысленно прозвучало.

- Да, пожалуй, - соглашаюсь я, подумав. – Ладно, давай по-другому. Пусть последний раз будет не скоро. А последний мужчина, наоборот, чтобы появился побыстрее. Если, конечно, тебе это нужно.

Все равно получается криво. Пытаюсь снова.

- Если тебе нужен один мужчина, а не много разных.

Мама смеется, закрыв лицо руками.

- Волк, с тобой с ума сдохнешь. Аминь. Да будет так. Пусть последний мужчина появится скоро, а последний раз будет…

- Через сто лет. Ну ладно, через пятьдесят. Это случайно не волшебный сквер? Здесь желания не загадывают?

- Здесь нет.

- А где?

- Ну… много где.

- Пойдем туда?

Это глупость, конечно, я в такие вещи не верю, но сейчас вдруг хочется поверить. Чтобы мы обе загадали желание – и оно исполнилось. Мы ведь в Питере, а он, говорят, магический. А сегодня – самый длинный день в году. Тоже магия. Ну и мой день рождения до кучи.

- Хорошо, пойдем. – Она встает. – Шмотки купим быстренько и пойдем.

Торговый центр – ну ничего особенного. В том смысле, что они все примерно одинаковые. И быстренько, разумеется, не получается. Просто жуть, сколько всего нужно девочкам, сорвавшимся из дома с сумочками, в которых только паспорт, телефон и косметичка. Пусть даже всего на два дня.

Поскольку подарки мы друг другу за всей суетой последних дней не сделали, договариваемся взаимно оплатить покупки.

- Чур, не жаться! – требую я.

Зарабатываю я, конечно, намного меньше, чем она, но все же могу позволить себе не экономить на мелочах. К тому же мстительно обчистила карточку Стаса, на которую он скидывал хозяйственные деньги. Прямо на следующий день по пути на работу сняла в банкомате все до копеечки. И ничего не дрогнуло. Нашла квартиру, заплатила за два месяца плюс депозит, еще и осталось.

Глава 11

Александра

Не то чтобы Лика не любила Питер, она просто была москвичкой. Нет, Питер ей нравился. Как и многие другие города. В жирные десятые, когда она еще училась в школе, мы втроем часто путешествовали. Каждые ее каникулы, а иногда и на выходные летали куда-нибудь в Европу – погулять, посмотреть. В отпуск – подальше и подольше, на море. Тогда она была буквально очарована Будапештом и Веной и даже узнавала, как поехать туда учиться, но что-то не срослось.

Так вот Питер для нее был всего лишь одним из обоймы красивых городов. Формально – родной, а на деле просто место рождения, обозначенное в паспорте. Как я сказала, не ее город, и это было правдой. Не плохо и не хорошо, просто факт. Когда город твой, принимаешь его целиком, со всеми потрохами, безоговорочно, а не так – здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачиваем.

Кстати, если бы я сказала вот так, про рыбу, она бы не поняла. Пришлось бы объяснять, и это было бы несмешно. Если надо объяснять, то не надо объяснять, как писала прекрасная Зинаида Гиппиус… которую Лика тоже наверняка не знала. Культурный код – именно это. То, что не требует объяснения. У каждого поколения он свой, и это нормально.

Она просила показать мой Питер, и я вела ее своими тайными тропами. Не там, где ходят туристы. Не по Невскому, а проходными дворами и сквозными парадными – если, конечно, те были открыты. На дверях почти везде стояли кодовые замки. Наверняка и там, куда мы шли, тоже, но разве это преграда для упертых?

Наверно, это было похоже на поход ветерана по местам боевой славы. Идет такой бравый дедушка и рассказывает пионерам, где и что с ним случилось в этих местах в тыща девятьсот лохматых годах. А пионеры плетутся за ним, зевают и выразительно закатывают глаза, дожидаясь, когда же эта муть закончится.

Кстати, я успела и в пионерах побывать, и даже в комсомоле. Без комсомола тогда было не поступить в институт. Правда, в том году, когда я закончила школу, он как раз самораспустился. Я оставила на память комсомольский значок, но он куда-то таинственно исчез.

Мест, где загадывают желания, в Питере много – от пятки тонущего моряка до дьявольской ротонды на Гороховой. Это не считая многочисленного новодела вроде памятника дырке или шара на Малой Садовой. Я вела Лику в место испытанное, которое когда-то помогло мне начать новую жизнь. Именно то, что сейчас так необходимо было нам обеим. Главное – не называть его вслух и не говорить точный адрес.

Пройдя по Университетской набережной и помахав рукой сфинксам, мы прошли через Румянцевский сад на улицу Репина.

- Брусчатка? – удивилась Лика.

- Да, - кивнула я с таким гордым видом, как будто сама замостила этот проезд, по недоразумению названный улицей. – Ее почти нигде уже не осталось. Лет тридцать назад в каком-то дворе деревянную видела, не помню где. А в блокаду здесь был морг.

- В смысле, морг?

- Собирали умерших с окрестных улиц, прямо на проезде, потом увозили на кладбища. И твоего прапрадеда тоже. Он жил тут рядом, на Второй линии. Дочь привезла на санках.

Лика посмотрела по сторонам с таким ужасом, как будто нас обступили тени мертвых. Поежилась и сказала:

- Пойдем отсюда.

Мы выбрались на Большой, прошли немного по бульвару. Вот и он – дом Кёнига.

Двадцать семь лет назад мы с Полиной шли другим маршрутом: с Петроградки по Тучкову мосту. Она уверяла, что это место – Духов двор, как я узнала потом, - непременно поможет.

Впрочем, Полине точно не помогло. Ветер ей так и не достался. Я знала, что он ей нравится, но не до такой степени, чтобы это мешало нам дружить. Уже потом, когда я вышла замуж за Олега, она призналась, что ходила на концерт «Перевала» и рассказала Андрею об этом. И о своем загаданном желании тоже рассказала. Мне, конечно, не ему.

Лика спросила, что с ней стало. Я и правда не знала. Первое время мы переписывались, перезванивались, встречались, когда я приезжала в Питер. Но скоро стало очевидно, что мы расходимся все дальше и дальше. Звонки прекратились, письма становились все реже и реже, пока ручеек не иссяк.

Потом, когда появились «Одноклассники» и все начали истерично дружиться, я пыталась найти Полину, но ее не было в соцсетях. Года три назад в телеге завели группу нашего и параллельного классов. Там я узнала, что она в разводе, воспитывает дочь и преподает английский в частной школе, но эта информация была почти десятилетней давности. Больше о ней никто ничего не слышал.

В Духов двор мы с Полиной прошли свободно, а сейчас, как я и предполагала, полуподвальный вход в парадную оказался закрытым.

- Может, позвонить? – предложила Лика. – В любую квартиру? Ну там, не знаю, почта, доставка, сантехник.

- Не откроют, - возразила я. – Либо просто не откроют, либо на хер пошлют. Культурным таким питерским матом. Спокойно. Стоим и ждем.

Ждать пришлось долго. Сначала вышла бабка с моськой, и нас облаяли обе. При этом бабка проворно захлопнула дверь у нас под носом. Минут через десять домофон запищал, вышел парень хипстерского вида. Лика ловко перехватила дверь, улыбнулась и сказала «спасибо».

По низенькому темному коридорчику мы прошли в крохотный дворик. Строго говоря, и не дворик даже, а световой фонарь между двумя корпусами, закрытый сверху двускатной решетчатой крышей. Еще одна дверь из него вела на лестницу.