В постели Босса Мафии

Глава 1

Здание «Висконти-Тауэр» вздымалось к небу стеклом и сталью, холодное и неприступное, как его хозяин. У меня, Элианы Вейн, инспектора налоговой службы, не было назначенной встречи. У меня был только закон, папка с документами и упрямство, которого, как я надеялась, хватит, чтобы сокрушить эту цитадель.

Вестибюль был огромным пространством из полированного мрамора, где каждый шаг отзывался гулким эхом. Воздух был стерильно холодным, пахло деньгами и властью. Меня остановила у стойки администрации женщина с безупречным макияжем и ледяными глазами.

— У вас нет пропуска, мисс Вейн, — заявила она, даже не глядя на моё удостоверение. — Мистер Висконти крайне занят.

— Согласно статье 31 Налогового кодекса, — произнесла я, и мой голос прозвучал удивительно твердо, — должностное лицо налогового органа имеет право на проведение выездной налоговой проверки по месту нахождения налогоплательщика. Я имею полное право пройти. Или вы хотите, чтобы к обсуждению подключились правоохранительные органы по вопросу воспрепятствования?

Секретарша замерла. Фраза «согласно статье» сработала как отмычка. Она что-то пробормотала в телефон и, сжав губы, кивнула в сторону лифтов. — Пентхаус. Вас проводят.

Лифт, стены которого были отделаны темным деревом, мчался наверх бесшумно и так быстро, что закладывало уши. Я вышла в коридор, который больше походил на галерею современного искусства. Мягкий ковер поглощал шаги, стены украшали абстрактные полотна в тонких рамках, а сквозь панорамные окна открывался захватывающий вид на весь город. Я невольно восхитилась безупречным вкусом, с которым все было обустроено. Каждая деталь, от дизайнерской бра до дверных ручек, кричала о баснословных вложениях.

Дверь в его кабинет была монолитом из темного дерева. Я сделала глубокий вдох, собрала всю свою профессиональную выдержку в кулак и вошла без стука.

Офис был ошеломляющим. Двухэтажный, с винтовой лестницей, ведущей на антресоль, и целой стеклянной стеной, открывающей панораму мегаполиса. Но все это богатство померкло, когда мой взгляд столкнулся с ним.

Пространство, в которое я попала, оглушало не столько масштабом, сколько ощущением абсолютной власти. Панорамное остекление от пола до потолка открывало весь город, как раскрытую карту. Но моё внимание сразу приковал к себе он.

Артемио Висконти стоял у окна, спиной ко мне, наблюдая за движением внизу. Он был неподвижен, и в этой неподвижности чувствовалась опасная концентрация. Он медленно обернулся. Его лицо не выражало ни удивления, ни раздражения. Только холодную, оценивающую внимательность. Его глаза, цвета стальной мглы, скользнули по мне — неторопливо, подробно, будто снимая мерки.

— Мисс Вейн, — произнёс он. Его голос был низким, без единой нотки приветствия. Он не спрашивал, кто я. Он знал. — Мой секретарь сообщил о вашем… визите. Вы отвергли все протоколы.

— Выездная проверка не всегда следует протоколам, мистер Висконти. Она следует цифрам, — я подошла к его столу, пытаясь игнорировать тяжесть его взгляда. Я положила папку на глянцевую поверхность дерева. — В ваших декларациях есть несоответствия. Существенные.

Он не ответил. Он медленно, с хищной грацией, двинулся в мою сторону. Его костюм — идеального кроя, тёмно-серый — сидел на нём как вторая кожа, подчёркивая мощь плеч и узость талии. Он остановился так близко, что я почувствовала исходящее от него тепло и лёгкий, терпкий аромат дорогого парфюма — сандала и кожи.

— Несоответствия, — повторил он, и это прозвучало не как вопрос, а как констатация забавного факта. Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на губах, на мгновение опустился к вороту блузки, где пульс яростно стучал в основании горла, и снова поднялся к моим глазам. Это был не взгляд игрока. Это был взгляд собственника, изучающего новое, внезапно появившееся в его поле зрения имущество.

Я заставила себя говорить, собрав всю свою профессиональную выдержку. — Транснациональные переводы через офшоры в Невисе и на Кипре. Заниженная налоговая база по статьям…

— Вы очень решительны для человека из налоговой, — мягко перебил он. В его голосе не было насмешки. Был голый, неприкрытый интерес. — Прийти сюда одной. Смотреть мне в глаза. Вы либо не понимаете, с кем имеете дело, либо… понимаете слишком хорошо.

Он сделал ещё один шаг. Теперь между нами не было и метра. Пространство сжалось, наполнившись напряжённым, почти осязаемым гулом.

— Я понимаю, что имею дело с налогоплательщиком, у которого есть обязанности перед государством, — выдохнула я, чувствуя, как предательское тепло разливается по щекам.

— Государство, — он произнёс это слово с лёгкой, почти незаметной усмешкой. — А что насчёт ваших обязанностей, мисс Вейн?

— Мои обязанности изложены в кодексе.

— Ваши обязанности, — он говорил тихо, но каждое слово врезалось в сознание, — заканчиваются там, где начинаются мои желания.

Он поднял руку, и я замерла, ожидая, что он дотронется до меня. Но он лишь провёл кончиком пальца по уголку папки с моими документами. Жест был поразительно интимным, полным скрытой силы.

— Вы ищете цифры, пробелы, ошибки, — продолжал он, его взгляд снова погрузился в меня, тяжёлый и пронзительный. — Я же вижу нечто иное. Я вижу напряжение в ваших плечах. Сомнение в ваших глазах. Я вижу, как вы пытаетесь дышать ровно, но не можете. Вы принесли мне свои бумаги, Элиана. А сами боитесь дрогнуть.

Он наклонился чуть ближе, и его дыхание коснулось моего виска.

— Это не проверка. Это знакомство. Вы явились ко мне, думая о законе. А я смотрю на вас и думаю, как долго вы продержитесь, прежде чем понять, что настоящие правила пишутся не в ваших кодексах. Они пишутся здесь.

Он не предложил игру. Он констатировал факт. Факт его власти, его контроля. Он не видел во мне угрозы. Он видел женщину, которая осмелилась войти в его мир, и теперь этот мир, медленно и неумолимо, начинал поглощать её. И самое ужасное было то, что в глубине души, под слоем страха и профессионального долга, во мне рождалось тёмное, запретное любопытство — а что, если он прав?

Глава 2

Покинув ледяной, стерильный воздух «Висконти-Тауэр», я оказалась на улицах, которые вдруг показались мне слишком шумными, слишком яркими, слишком живыми. Каждый смех, каждый гудок машины, каждый всплеск чужой радости бил по нервам, как молоток по натянутой струне. Адреналин, что все это время поддерживал меня в его кабинете, начал отступать, оставляя после себя дрожь — мелкую, унизительную, пронизывающую каждую клеточку.

Мне нужно было прийти в себя. Обрести хоть какую-то точку опоры в этом внезапно пошатнувшемся мире. Увидев витрину небольшой, уютной кофейни в соседнем квартале, я почти инстинктивно ринулась к ней, как раненое животное ищет нору.

Воздух внутри пахло молотыми зернами, сладкой выпечкой и покоем. Но для меня этот запах не стал успокоением. Он лишь подчеркивал мое собственное ненормальное состояние. Я подошла к стойке, где молодая, улыбчивая бариста с радушными глазами спросила: «Что для вас?»

Я открыла рот, и мой собственный голос прозвучал для меня чужим — надтреснутым, слабым, лишенным всякой профессиональной твердости, что я так старательно культивировала годами.
—Двойной капучино и... и кусочек шоколадного брауни, — выдавила я, чувствуя, как гулы горят. Мне показалось, что все в кофейне смотрят на меня. Что они видят растерянную, испуганную женщину, чьи руки слегка трясутся, а взгляд бегает по сторонам.

«Выбирайте столик, я принесу», — улыбнулась бариста, и ее доброжелательность показалась мне почти оскорбительной. Она не видела во мне угрозы. Она видела клиентку, нуждающуюся в кофеине и утешении. А я ведь должна была быть грозой коррупционеров, последним оплотом справедливости в городе, где правят деньги. Смешно. Просто смешно.

Я забилась в самый дальний угол, в глубокое кожаное кресло, которое словно пыталось поглотить меня целиком. Поставив барьер между собой и остальным миром в виде маленького столика, я сделала первый глоток эспрессо. Горячая, горькая жидкость обожгла язык, но не смогла прогнать холод, засевший глубоко внутри. Я отломила кусочек брауни. Он был влажным, насыщенным, но на моем языке вкус был плоским, как бумага. Я ела механически, заставляя себя глотать, словно это было лекарство от чего-то, что не поддавалось лечению.

Мне было противно. В первую очередь — от самой себя. От своей слабости. От той легкости, с которой он, Артемио Висконти, разобрал мою броню по винтикам, даже не прикоснувшись к ней по-настоящему. Одним взглядом. Одним прикосновением. Одним кольцом.

Я должна быть сильной. Я должна быть решительной. Вся моя карьера, вся моя жизнь была построена на этом. На правилах, на порядке, на неумолимой логике закона. А что теперь? Теперь я — женщина, дрожащая в кофейне после того, как ее разоблачили самым постыдным образом. Не как плохого инспектора. Как мазохистку, которая получает извращенное удовольствие от боли и унижения, исходящих от самого объекта ее расследования.

Может, это и правда была изначально глупая идея? Бороться с ним? Он не просто богат и влиятелен. Он обладает каким-то дьявольским даром видеть людей насквозь, находить их самые потаенные, самые уязвимые струны и играть на них с виртуозностью маэстро. Как можно бороться с тем, кто видит в тебе не противника, а инструмент? Интересный, сложный, но в конечном счете — всего лишь инструмент для своего удовольствия?

В отчаянии я уставилась в окно. Вечерние огни города зажигались один за другим, окрашивая небо в грязновато-оранжевые тона. И прямо передо мной, на фасаде здания напротив, горела огромная, сияющая неоном реклама. Строгий, минималистичный логотип «Висконти Групп» и слоган: «Строим будущее. Контролируем настоящее».

Мне стало физически плохо. Казалось, он преследует меня. Его влияние, его власть были повсюду. В блеске стекол небоскребов, в потоке машин на улице, в этом сияющем послании, которое он транслировал всему городу. Он контролировал настоящее. И, глядя на эту рекламу, я с ужасом понимала, что он начал контролировать и мое. Мои мысли. Мои чувства. Мои самые постыдные тайны.

Я бессильно опустила голову. Взгляд упал на мою левую руку, лежавшую на столе. На тонкую, уже подсохшую красную линию на тыльной стороне ладони. След его кольца. След его власти. След моего позора.

Я медленно провела подушечкой большого пальца по порезу. Боль была приглушенной, едва ощутимой, просто легкое, щемящее напоминание. Но его было достаточно.

И тогда, глядя на эту маленькую рану, на этот вещественный proof того, что все это случилось наяву, я улыбнулась.

Это была не счастливая улыбка. Не улыбка облегчения. Это была кривая, горькая, сломанная улыбка признания. Признания в том, что несмотря на весь ужас, на всю подавленность, на отвращение к себе и к нему, в глубине души, в самых потаенных ее уголках, что-то… отозвалось. Что-то шевельнулось, забилось в лихорадочном, запретном anticipation.

Эта боль, этот след — они были реальными. Более реальными, чем все законы и кодексы, которые я цитировала в его кабинете. Более реальными, чем моя дрожь в этой кофейне. Они были прямым, ничем не опосредованным доказательством нашего контакта. Его внимания.

Я достала из кармана его платок. Белый, шелковый, с аккуратным темно-алым пятном. Я развернула его и снова посмотрела на эту метку. На память, как он сказал.

И снова эта улыбка, против моей воли, тронула мои губы. Подавленность никуда не делась. Страх — тоже. Сомнения в собственной адекватности и профпригодности разъедали изнутри. Но под всем этим, как подземный родник, пробивалось другое чувство. Темное, опасное, порочное.

Он начал свою игру. Игру на моих гранях. И я, вся в подавленности и дрожи, только что осознала самый ужасающий факт.

Мне захотелось играть.

Спустя пару часов я всё ещё брела по вечерним улицам, не в силаши загнать себя в подземку. Мне нужен был воздух, пусть и пропитанный выхлопными газами, и иллюзия движения, пусть и бесцельного. Мысли путались, навязчиво возвращаясь к одному: завтра выходной. Целый свободный день, который обычно я тратила на уборку, чтение профессиональной литературы или редкие, немного неловкие встречи с подругами. Так много вариантов.

Глава 3

Дверь закрылась с тихим, герметичным щелчком, отсекая внешний мир. Я оказалась в салоне, который был воплощением безмолвной роскоши. Полумрак, нарушаемый лишь мягкой подсветкой панели приборов и сидений. Воздух, прохладный и чистый, пах дорогой кожей, полированным деревом и едва уловимыми нотами его парфюма — тот же аромат, что витал в его кабинете, песок, кожа и что-то опасное. Я прижалась к кожаному сиденью, стараясь занять как можно меньше места, положив руки на колени, чтобы он не видел, что они слегка дрожат.

Он занял место за рулем, его движения были плавными и точными. Без лишних слов он завел двигатель. Он не зарычал, не взревел, а лишь издал глухое, могучее урчание, которое скорее чувствовалось телом, чем ушами. Машина тронулась с места с шелковой податливостью, выехала с парковки и растворилась в ночном потоке машин.

Мой взгляд метнулся к окну, пытаясь сориентироваться. Да, мы двигались в правильном направлении, в сторону моего района. Это немного успокоило, но не сняло главного вопроса, который гвоздем сидел в мозгу: он действительно оказался здесь случайно? Неужели его люди следили за мной все это время, от офиса до кофейни, во время моей параноидальной прогулки и до гипермаркета? Мысль была одновременно унизительной и пьянящей. Унизительной — потому что я была пешкой, за которой наблюдали. Пьянящей — потому что это означало, что его интерес был столь велик, что он тратил на меня свои ресурсы.

— Напряжена? — его голос прозвучал тихо, не нарушая умиротворяющий гул мотора.

Я вздрогнула, пойманная на ощупь. — Немного. Не каждый день меня подвозят на таких машинах.

Он коротко усмехнулся. — Привыкнешь.

От этих двух слов у меня по спине пробежали мурашки. В них было столько уверенности, столько предопределенности.

— Музыку не против? — спросил он, уже протягивая руку к сенсорному экрану на центральной консоли.

— Конечно, нет.

Он включил музыку. Это был не агрессивный техно и не пафосная классика, а что-то среднее — медленный, меланхоличный джаз с томным саксофоном и мягким фортепиано. Звук был настолько чистым и объемным, что казалось, будто музыканты находятся прямо здесь, в салоне. Музыка идеально гармонировала с видом за окном: проплывающими огнями небоскребов, размытыми силуэтами ночных прохожих, темной гладью реки, через которую мы переезжали по мосту. Это было… красиво. И опасно расслабляюще.

Я почувствовала, как напряжение понемногу начинает покидать мои плечи. Мы ехали в полной тишине, если не считать музыку. Он не пытался меня допрашивать, не сыпал двусмысленностями, не давил. Он просто вел машину, его профиль в полумраке казался сосредоточенным и спокойным. Я украдкой наблюдала за ним. За тем, как его длинные пальцы лежат на руле, как он следит за дорогой. В этой тишине не было вражды. Было странное, зыбкое перемирие.

— Спасибо, — тихо сказала я, наконец найдя в себе силы нарушить молчание. — За то, что подвозите.

Он кивнул, не отрывая взгляда от дороги. — Не стоит благодарности. Все мы люди. Иногда просто нужна помощь добраться до дома.

Он говорил это так естественно, так по-человечески, что я на мгновение позволила себе забыть, кто он. Позволила себе представить, что это просто красивый, состоятельный мужчина подвозит женщину после долгого дня. Мы проезжали мимо парка, и огни фонарей отражались в лужах, оставшихся после недавнего дождя, создавая романтичную, почти сюрреалистичную картину.

— Красиво, — невольно вырвалось у меня.

— Да, — согласился он, и его голос смягчился. — Ночью город преображается. Днем он шумный и деловой. А ночью… становится загадкой.

Я смотрела на него, и мое сердце сжалось от странной смеси страха и любопытства. Он был загадкой. Самой большой загадкой из всех, что я когда-либо встречала.

— Вы всегда так… спокойны? — рискнула я спросить.

Он на секунду повернул ко мне голову, и в полумраке я увидела, как уголок его губ дрогнул. — Внешне, мисс Вейн. Внешне. Спокойствие — это тоже форма контроля. Паника и суета — удел тех, кто не уверен в своей силе.

Его слова снова вернули меня в реальность. Контроль. Все всегда сводилось к контролю. Но в данный момент его контроль был настолько безраздельным и уверенным, что это почти не вызывало протеста. Это было как плыть по мощной, но спокойной реке — не нужно бороться с течением, можно просто позволить ему нести себя.

Мы свернули на мою улицу. Узнаваемые фасады, знакомый магазин на углу, фонарь, под которым я всегда парковала свою скромную машину. Ощущение нереальности происходящего усиливалось. Он действительно привез меня домой. Без инцидентов, без угроз, без попыток что-то потребовать.

Машина бесшумно подкатила к моему подъезду и остановилась. Он поставил ее на нейтральную передачу и повернулся ко мне, положив локоть на подлокотник.

— Вот мы и дома, — произнес он. Его взгляд был теплым, почти дружелюбным.

— Да, — выдохнула я, чувствуя странное разочарование, смешанное с облегчением. — Еще раз спасибо. Это было… очень любезно с вашей стороны.

Я потянулась к ручке двери, но его голос остановил меня.

— Ваши покупки, — напомнил он. — Позвольте мне.

Он вышел из машины, обошел капот и открыл заднюю дверь. Я тоже вышла, стоя на тротуаре и чувствуя себя немного неловко. Он достал мои два пакета. Пластиковые ручки снова впились в его пальцы, и я снова подумала о том, что лежит внутри, и снова покраснела. Он протянул их мне.

Именно в этот момент, прежде чем взять пакеты, он сделал паузу. Его взгляд упал на один из них, где из-под упаковки с макаронами наивно торчал уголок картонной упаковки. Той самой, с деревянными прищепками. Он не стал заглядывать внутрь — это было бы слишком вульгарно. Вместо этого его пальцы, будто невзначай, провели по контуру пакета, ощупывая его содержимое через тонкий пластик. Он явно ощутил твердые цилиндры массажного ролика и прямоугольник упаковки с прищепками. И тогда он усмехнулся. Тихо, про себя, но я это увидела. Усмешка была быстрой, почти незаметной, но в ней читалось столько понимания и одобрения, что у меня перехватило дыхание. Он не просто видел мои покупки — он видел мой замысел, мои тайные мысли, которые я вложила в каждый из этих предметов.