В тебе моё спасение

Глава 1. Часть 1

− Я свободно говорю, пишу и читаю на немецком, французском и итальянском языках. Неплохо играю на фортепиано и немного рисую.

− Немного рисуете? – Женщина, сидящая в кресле напротив, громко и презрительно фыркнула. − Как можно рисовать немного? Никогда не понимала смысла данной формулировки. Ну да ладно, продолжайте. Что ещё вы знаете? Историю, географию?

− Разумеется, а также английскую словесность и математику.

− Математику молодой леди? Зачем?

− Может быть, для того чтобы правильно подсчитать деньги на булавки, которые даёт ей муж, или проверить бухгалтерские книги управляющего в тайне от этого мужа.

Колкий взгляд женщины в кресле стал заметно мягче.

− Как вы говорите, вас зовут?

− Эмма Морнингтон.

− Как много «м».

Эмма не стала пожимать плечами. И не стала опускать глаз. В данном случае ей было не за что стыдиться.

− А как зовут меня, вы, полагаю, знаете?

− Эрнестина Лесли.

− Верно. И у меня есть восьмилетняя внучка.

Последнее Эмме было также известно. Она до дыр зачитала газету с объявлением миссис Лесли, пока ехала в «Шаттен-палас». Чтение хотя бы немного немало голод.

− Так значит вы закончили пансион мадемуазель Дюбуа? Похвально! Это весьма достойное учебное заведение. Я слышала о нём немало лестных отзывов, однако, согласно тем бумагам, которые вы привезли, учились вы там неважно.

Новый полный презрения взгляд Эмма выдержала с тем же достоинством, что и остальные. До чего же жаль, что вот уже девять лет ей тычут в нос чужими не очень-то хорошими отметками. Но пусть уж лучше тычут ими, чем кое-чем другим…

− В период выпускных экзаменов мне пришлось ухаживать за больной матерью. Этот факт, собственно говоря, и сказался на моей успеваемости.

Что ж… Она сказала почти правду, точнее полуправду, и ни один мускул на её лице не дрогнул. Эрнестина Лесли понимающе кивнула, легкая улыбка тронула её губы, но взгляд остался холодным.

− И если вы сочтете нужным написать матерям моих учениц, то узнаете, что я имею весьма крепкие знания по тем дисциплинам, которые собираюсь преподавать вашей внучке. В работе, миссис Лесли, я добросовестна и аккуратна.

− Вы добросовестны и аккуратны, однако вам не дали никаких рекомендаций с прошлого места работы.

Ровно на полсекунды Эмма прикрыла глаза. Никакой правдоподобной лжи на это замечание у неё заготовлено не было. Рано или поздно вредная старушонка всё равно напишет директору Мюррею, и тогда вся эта история всплывет наружу, поэтому… Поэтому лучше уж признаться во всём самой и сразу.

− Из моего первого и последнего места работы, а именно пансиона «Вирджиния», меня уволили. Четыре месяца назад.

− Да вы что?! И почему же? Вы были воспитанниц розгами? Или ставили на горох?

− Я не приемлю физические наказания. Это отрицательно сказывается на психике.

− Ну да. Сейчас каждая собака говорит о психике. Однако продолжайте. Что же такое страшное там произошло?

− Я посмела сказать одной богатой и влиятельной женщине, что её дочь не имеет таланта к музыке, и попросила забрать девочку из класса фортепиано. Эта женщина оказалась со мной не согласна. Крайне не согласна! Она видела свою дочь великой пианисткой и совершенно не хотела признавать её литературный талант.

− И вы посоветовали девочке опубликоваться в газете?

− Да. И её рассказ приняли и напечатали.

− Фи! – Миссис Лесли подняла глаза к потолку и неодобрительно покачала головой. – Юная леди печатается в газете. Какая вульгарщина! И какой позор для её родителей!

− Именно эти слова её мать мне и сказала.

− И, разумеется, поспособствовала тому, чтобы вас не приняли на работу ни в одну из близлежащих школ для девочек.

Глава 1. Часть 2

− Разумеется. Но этим дело не кончилось. Мне отказало ещё несколько семей, в которые я собиралась устроиться в качестве гувернантки. Фамилия той женщины Тетчер. Её муж занимает весьма влиятельный пост в правительстве и является одним из главных попечителей пансиона «Вирджиния».

− И сколько семей вам отказали?

− Пять.

Миссис Лесли чуть заметно усмехнулась.

− Не волнуйтесь. Меня причины вашего увольнения не заботят. Я одна управляю большим поместьем, слежу за сенокосом и уборкой пшеницы, и мне абсолютно всё равно, что думают и говорят обо мне соседи. Мне попросту некогда об этом беспокоиться, а к тому времени, когда Дрине придёт время подыскивать мужа, скандал, в котором вы успели поучаствовать, забудется, да и Тетчеры наверняка не вечны. Сегодня они на коне, а завтра могут быть уже и под конём. Лучше расскажите мне вот что: сколько вам лет?

− Двадцать семь.

− Это немного, да и выглядите вы значительно моложе. А ещё вы очень хороши собой. Что же будет с Дриной, если вы вдруг охомутаете кого-нибудь из моих соседей и выскочите за него замуж?

Эмма негромко рассмеялась, но её смех прозвучал фальшиво.

− Я не являюсь поклонницей творчества Шарлотты Бронте.

Взгляд Эрнестины Лесли стал ещё более холодным, чем был в начале их разговора.

− Я говорю без шуток.

− Я тоже. Я никогда не выйду замуж!

− Не зарекайтесь. Вы ещё слишком молоды, чтобы говорить слово «никогда»!

Эмма гордо вскинула голову. С её губ уже были готовы сорваться грубые слова, касающиеся всего мужского населения мира разом. Она ненавидит их! О, да! Всех до единого! Ибо за свои двадцать семь лет она ещё не встречала ни одного порядочного субъекта мужского пола. Её подвели родной отец, брат и даже директор Мюррей. А если к ним добавить ещё и Гарри…

− Я привыкла сама о себе заботиться, − через некоторое время вполне спокойно произнесла Эмма. − Когда мне нужно новое платье, я просто заказываю его, а не клянчу деньги у кого-либо. Никто не выделяет мне деньги на булавки. Это мои деньги. И мне это нравится! Мне нравится ни от кого не зависеть!

На самом деле Эмма хотела сказать куда более категорично. Что-то вроде: «На этих кобелей всё равно нельзя положиться». Все они без исключения думают только сладким местом». Но посчитала, что после столь гневной тирады из «Шаттен-палатс» её точно прогонят, а денег с продажи перчаток у неё осталось только на дорогу до гостиницы, да и ела она в последний раз вчера ровно в полдень…

Миссис Лесли многозначительно подняла правую бровь.

− Выходит, вы эмансипе? Что ж… Я сама из таких, но прошу: при Александрине от столь пламенных речей воздержитесь. Я хочу для неё лучшей доли. А лучшая доля для молодой девушки – это стать женой порядочного и обеспеченного человека.

На это Эмма решила благоразумно промолчать. Миссис Лесли позвонила в серебряный колокольчик и приказала подать чай и засахаренные сливы. Чайник, фарфоровые чашки на блюдцах и тарелку с фруктами принесли незамедлительно. При виде последнего рот у Эммы наполнился слюной доверху.

− Давайте сделаем вот как. Я дам вам испытательный срок. Месяц. Посмотрим, чему за это время научится моя внучка. Если результаты меня устроят, мы продолжим работу дальше. У вас будет своя комната, а пока вот возьмите небольшой аванс.

И хозяйка «Шаттен-палатс» положила перед Эммой чуть выпуклый, матерчатый кошелёк.

− Полагаю, сейчас вы весьма стеснены в средствах, поэтому забирайте вещи с прежнего места жительства и возвращайтесь завтра часам к одиннадцати. Вас отвезёт мой кучер. И он же доставит вас завтра обратно «Шаттен-палатс».

− Благодарю, миссис Лесли. Обещаю, что не разочарую вас.

Эмма встала и сделала почтительный реверанс. Особой радости она не испытывала. Эрнестина Лесли ей не понравилась. От неё веяло холодом и чванством. Однако Эмму взяли на работу! Наконец-то взяли! После четырёх месяцев скитаний, а это немало значило.

Но тут, как назло, выйдя из кабинета в холл, она нос к носу столкнулась с мужчиной. С тем самым мужчиной, которого так силилась забыть последние девять лет. Силилась, однако так и не смогла, потому как он регулярно являлся к ней в кошмарах, вновь и вновь произнося одну и ту же фразу. Ту самую фразу:«Это твои проблемы, Лу, ты с ними и разбирайся».

Он не изменился. Ни на грамм. Те же рыжие волосы, та же лёгкая щетина на щеках. Прямой нос и те же голубые глаза.

Бумаги выпали из её рук, и она с трудом нащупала агатовый кулон, спрятанный под платьем. Кулон, который в минуты слабости, всегда придавал ей сил.

− Гарри?..

Глава 2. Часть 1

− Кто здесь? Кто это, а? И кто, чёрт подери, опять вспоминает моего святошу братца? Кого опять притащила в дом моя мать, а, Джозеф? Отвечай, старый болван!

Эмма прижалась к стене. Она не смогла заставить себя нагнуться за бумагами. С Гарри было что-то не так. Теперь она ясно это видела. Одетый с иголочки в привычные фрак, белую рубашку, жилет и «бабочку» он опирался на трость. Глаза его были мутными, взгляд – пустым и стеклянным.

− Кто к нам пришёл? Кто, я спрашиваю? Опять кто-то из её кумушек? Я же сказал: никого не приглашать на этой неделе, но она опять сделала по-своему, чёрт бы её подрал.

И трость из его руки со всей силы ударила по стене на расстоянии меньше дюйма от локтя Эммы. Девушка вскрикнула. На крик из кабинета выглянула миссис Лесли.

− О, Дэш, − простонала она и, приблизившись к Гарри, мягко обняла его за плечи. Её взгляд мгновенно преобразился. Из колкого и презрительного стал нежным и жалостливым. Эмме она вполне серьёзно напомнила недавно родившую кошку, которая то и дело бросается вылизовать своего не совсем здорового котёнка. – Зачем ты вышел, милый? Я же просила тебя остаться сегодня у себя. Ох, Джозеф, тебе не нужно было позволять ему спускаться.

− Мистер Нортон пожелал посидеть в саду, − сквозь зубы проговорил мужчина средних лет, высокий и почти лысый.

Миссис Лесли вздохнула и не спеша повела Гарри к лестнице. Он всё ещё возмущался. Всё ещё что-то доказывал, но уже заметно тише и менее гневно. Эмма быстро нагнулась за бумагами и уже собиралась идти к крыльцу, но властный голос хозяйки дома заставил её повременить.

− Мисс Морингтон, Эмма… Прошу простите моего сына Дэвида. Он не в себе.

Дабы не выронить бумаги с чужими отметками во второй раз за пять минут, Эмма прижала их к груди посильнее.

− Ваш сын? Дэвид? Болен?

− Прошу задержитесь у нас ещё на десять минут, и я всё постараюсь вам объяснить.

Дверь в кабинет Лесли вновь открылась. Эмма вошла туда и села на прежнее место. Весьма озадаченная и расстроенная.

− Ваш лакей назвал фамилию «Нортон».

− Всё верно. Дэвид – мой сын от первого брака. Мой первый муж рано умер, и я вышла замуж во второй раз.

− А ваша внучка Александрина?

− Дочь моей падчерицы Аделаиды. Она как раз из Лесли. Аделаида скончалась от тифа прошлой зимой вместе со своим мужем, поэтому Дрина теперь находится на моём попечении. Её отец не имел большого состояния. Так мелкий клерк, и родственников у него не осталось. А после смерти Гарри и несчастного случая с Дэшем…

− После смерти Гарри?

Глава 2. Часть 2

− Ох, у вас, наверное, голова идёт кругом от всего этого. Простите, поэтому я и не хотела рассказывать вам всё при первой же встрече. Боялась напугать. Гарри и Дэш – близнецы, а Аделаида была на два года младше их. Гарри скончался в прошлом году. Ушёл вслед за своей женой. Не смог без неё. Она погибла, рожая их первенца. Долгожданного первенца.

Обеими руками Эмма уцепилась за стол. Бумаги с чужими оценками надёжно удерживали её колени. Вот значит как: Гарри умер. И его жена тоже умерла. Осознав это, Эмма не почувствовала ни горечи, ни радости, ни даже ужаса. Только удивление. Она целых девять лет желала Гарри всего наихудшего, но, когда услышала, что её молитвы достигли цели, ощутила лишь пустоту. Ей вдруг стало нечего желать. И как такое вообще может быть, она жива, а он умер? Ушёл вслед за Дороти. Не смог справиться с потерей.

«Это твои проблемы, Лу, ты с ними и разбирайся».

− Так я и потеряла двух детей в течение полугода, а за два месяца до смерти Гарри ещё и умер мой муж. Сердце, знаете ли. Люди, конечно, после череды похорон стали болтать всякое. Злой рок и проклятие нам приписывали, даже рекомендовали вызвать священника и провести обряд очищения дома от злых духов, но я не вижу в постигших меня неудачах чего-то сверхъестественного. Люди рождаются и умирают. Каждый день. С этим просто нужно смириться.

Эмма сделала вид, что всё понимает, и кивнула. Открывшаяся правда нравилась ей всё меньше и меньше.

− А что с Дэвидом? Вы говорите, он болен.

− Дэш… − При упоминании этого имени лицо миссис Лесли смягчилось, взгляд увлажнился. По-видимому, из всех детей его она любила сильнее всего. – С ним произошёл несчастный случай. Он ослеп. Два месяца назад.

− Какой несчастный случай?

Черты лица Эрнестины Лесли вернули прежнюю жёсткость. Взгляд вновь стал колким и презрительным.

− Травма головы. Он различает день и ночь и на этом всё, однако иногда у него возникают приступы неконтролируемого гнева. Как например, сегодня.

− Вот как… − Эмма улыбнулась хозяйке «Шаттен-палатс» самой очаровательной из своих улыбок. – Скажите, миссис Лесли, ведь я не первая гувернантка, которая пришла к вам искать работу? Поэтому вам и всё равно, что с прежнего места работы меня уволили со скандалом. Вам важно, чтобы я согласилась. Поскольку я в таком же отчаянном положении, как и вы.

Миссис Лесли чуть приподняла голову. Презрения и насмешливости в её взгляде, как ни странно, больше не было.

− Вы умная женщина, Эмма. Я сразу это поняла, поэтому вы сделаете правильный выбор. Мы обе последний шанс друг для друга. Мой сын полубезумен, но совесть и материнская любовь не позволяют мне закрыть его в доме для душевнобольных или на чердаке, а ещё я не могу учить единственную внучку сама, поскольку вынуждена вести бухгалтерские книги и контролировать работу на полях. У меня есть бейлиф*, но я предпочитаю проверять и за ним. Вам же наверняка уже нечем платить за жильё.

Взяв бумаги и сложив их ровной стопкой, Эмма встала без всякого разрешения и подошла к двери.

− Я обдумаю ваше предложение, миссис Лесли.

− Хорошо обдумайте его, Эмма, и примите верное решение. Решение, которое принесёт пользу нам обеим.
____________

* В данном контексте бейлиф понимается как управляющий фермой. В его обязанности входило, например, собирать арендную плату, налоги, контролировать работу фермы и работников. Данное слово может иметь и другие значения: помощник шерифа в средневековой Англии, ответственный за организацию и проведение судебных заседаний и представитель короля.

Комментарий от автора:

Ура! У меня вышла новая книга! Я счастлива! И приветствую вас на её первых страницах. Скучно не будет, обещаю. Если история вас заинтересовала, не забудьте добавить её в библиотеку. Лайки и комментарии повышают настроение автора лучше любого шоколада. Ну и с днём учителя нашу Эмму!

Глава 3. Часть 1

Эмма не спала всю ночь. По возвращению в гостиницу она получила ещё два письма. От миссис Пинк и леди Кроули. Обе благородные дамы ответили ей отказом. Ни та ни другая не пожелали с ней даже встретиться. Мда... Дурная слава впереди человека бежит. С этой мыслью Эмма и легла в постель. Ей больше нельзя было оставаться в гостинице. Хозяйка и без того уже косо на неё поглядывала. Прежние дружелюбные улыбки давно исчезли с её губ, а в голосе так и слышалось раздражение. Что говорить, Эмма и правда задолжала ей за целую неделю и не могла сказать точно, когда выплатит долг, потому-то и отказывалась последние два дня от ужинов и завтраков. Однако миссис Брайкентон всё равно считала, что её обманывают, отчего без всякого зазрения совести ещё вчера перевела Эмму в самую дальнюю, плохо отапливаемую и тёмную комнату.

Туго набитый кошелёк Эрнестины Лесли издевательски лежал на столе. Эмме не хотелось принимать предложение старухи. И дело было уже не в скверном характере хозяйки «Шаттен-палатс» и даже не в приступах ярости её полубезумного сына. Просто этот полубезумный сын слишком сильно напоминал Эмме Гарри. Чудовищно сильно, а последнее бередило её старые раны.

«Это твои проблемы, Лу, ты с ними и разбирайся».

− Но Гарри умер, − осторожно напомнил ей внутренний голос, − Гарри умер, а этот Дэш – совершенно другой человек!

− А если Гарри рассказывал ему о Луизе? − сама у себя спросила Эмма и тут же сама ответила: − Но даже если и рассказывал, разницы нет. Дэвид слеп, как крот, да и до сегодняшнего дня меня никогда не видел.

Таким образом, из ситуации, в которую загнала её жизнь, у Эммы не оставалось выхода. Точнее был один, но он ей не нравился ещё сильнее, чем предложение миссис Лесли. Не идти же в конце концов работать в трактир разносчицей пива или куртизанкой в дом терпимости. О, последнему госпожа Тетчер и Кэролайн Финт наверняка бы порадовались от всего сердца! Они обе страстно желали увидеть Эмму именно там.

Кэролайн… Кэррин?.. От удивления Эмма даже приподнялась над подушками. И чего это она её вспомнила? Девять лет не вспоминала, а тут на тебе! Никак размышления о Гарри поспособствовали. Нет-нет, всё это надо гнать в тартарары. Гнать и жить дальше как раньше. Научить Дрину отличать реверанс от книксена, говорить «благодарю за комплимент» на французском и вызубрить с ней несколько сонетов Шекспира. Главное – что-нибудь не очень любовное. А потом… потом через год или два покинуть «Шаттен-палатс» навсегда. Через пару лет скандал с Даяной Тетчер забудется, и тогда жить станет непременно легче, чем сейчас.

Так всё и разрешилось. С не очень-то лёгким сердцем Эмма поднялась с кровати и принялась собирать вещи. Ночь близилось к концу. Первые лучи солнца уже озарили небо. Лежать дальше было бессмысленно, и в сундуки одно за другим полетели платья, панталоны и сорочки, которые до сего момента висели в шкафу либо томились в ящиках комода. До прибытия в гостиницу вещей у Эммы было заметно больше. Вместе с вышитыми перчатками ей пришлось продать ещё и несколько безделушек: фарфоровую кошку, серебряную брошь и хрустальную туфельку. Последняя была особенно ценна для Эммы, поскольку вещицу подарила одна из её любимых учениц.

− Решили покинуть нас ещё до завтрака, мисс Морингтон? Словно вор в ночи!

Хозяйка гостиницы, а точнее пансиона с меблированными комнатами, миссис Брайкентон налетела на Эмму, как коршун на курицу. Чёрные глазищи горели, рот был перекошен от злобы. При каждом слове вылетала слюна. Как Эмма и предполагала, женщина решила, что её не слишком-то удачливая постоялица сбежит тайком ночью, не удосужившись внести за проживание плату.

− Если бы я посчитала нужным покинуть вас, как вор в ночи, я бы не стала собирать сундуки и свой дорожный саквояж. К тому же на часах уже почти восемь утра, − без всякой улыбки, но абсолютно спокойным тоном проговорила Эмма. – Однако вы правильно заметили. Я действительно сегодня уезжаю от вас. Мне дали место гувернантки в одном богатом доме и выплатили аванс, так что я рассчитаюсь с вами сполна, но перед уходом хотела бы как следует позавтракать.

На последних словах наша героиня высыпала на стол из кошелька несколько серебряных монет и выжидающе посмотрела на миссис Брайкентон. Та быстро сгребла деньги в карман, буркнула что-то нечленораздельное про завтрак и пошла в сторону кухни, энергично повиливая бёдрами.

«Наверное, с вечера меня караулила», − мысленно рассудила Эмма, взяла курс на столовую и в ту же секунду угодила в объятия худенькой большеглазой девушки.

− Значит вас взяли?! Как замечательно! Как чудесно! Я так рада, мисс Морингтон! Так рада! Мир всё же не без добрых людей. С вами поговорили и поняли, что эта миссис Тетчер − просто глупая старуха, которая родную дочь готова со свету сжить в угоду своим абициям.

− Амбициям, Энни, амбициям, − поправила девушку Эмма с мягкой улыбкой.

Энни нравилась Морингтон. Это была простая и до умопомрачения честная девушка, выполнявшая в пансионе миссис Брайкентон самую чёрную и трудную работу. По утрам она топила камины, а в обед выливала за постояльцами ночные горшки.

− А можно я буду вам писать? Хотя бы иногда.

− Пиши, конечно, Энни. Я буду очень рада твоим письмам.

− А на какой адрес отправлять?

− В «Шаттен-палатс».

− Неужто вы устроились в поместье Эрнестины Лесли?

− Совершенно верно.

− Святые небеса!

Лицо у Энни сделалось таким же белым, как и её только-только выстиранный и отутюженный передник.

− Прошу вас, мисс Морингтон, не ходите туда! Дурной это дом, − взмолилась девчушка, схватив Эмму за руку. – Такой дурной, что и слов нет, чтобы описать. Страшные вещи там творятся.

− Под страшными вещами ты, верно, подразумеваешь вспышки ярости Дэвида Нортона? Слепого сына владелицы поместья? Он немного не в себе, поэтому…

− Я про её сына и не слыхала ничего, да только там и без него скверны хватает. Злой рок над этим домом висит.

Глава 3. Часть 2

− Ах, ты негодница! Ещё ни в одной комнате камин не разожжён, а ты тут сырость разводишь! − Миссис Брайкентон выпрыгнула непонятно откуда и напустилась на Энни почти с кулаками. Той, разумеется, в срочном порядке пришлось улететь в коридор пулей. Эмме же не оставалось ничего другого, как спуститься в столовую. Завтрак для неё уже накрыли. Не королевский, но вполне сносный. От пожелания удачи на новом месте работы хозяйка пансиона, понятное дело, воздержалась, а Эмма воздержалась от благодарностей за оказанную заботу, посчитав, что оставленных денег и так хватит с лихвой. Другие постояльцы гостиницы в это время ещё одевались у себя в спальнях, поэтому последние минуты пребывания Эммы в «Белой чайке» прошли в молчании.

Окончательно и безвозвратно меблированные комнаты миссис Брайкентон она покинула лишь в половине девятого. Вышла за ворота, намереваясь нанять извозчика, но практически сразу заметила вчерашний экипаж из «Шаттен-палатс». Эрнестина Лесли оказалась очень настырной женщиной.

− Вы что же, домой не ездили? – спросила мисс Морингтон, подойдя к пожилому кучеру.

− Ездил, но мадам выгнала меня за вами ещё затемно. − И кучер, широко зевнув, потёр красные от недосыпа глаза.

«Выходит, была уверена, что не откажусь», − подумала Эмма, забираясь на пассажирское сиденье, и данное умозаключение её не порадовало.

Дорога на два часа, как ни странно, пролетела за один миг. Утомлённая ночными размышлениями мисс Морингтон задремала и проснулась лишь от громкого возгласа возничего: «Всё выполнил, мадам, как договаривались!»

Новую гувернантку Эрнестина Лесли вышла встречать самолично. Одетая в то же чёрное платье и чёрные митенки, что и накануне, она смотрела на мнущуюся у ступенек экипажа девушку через лорнет.

− Вы приняли верное решение, милочка. Не думаю, что вы когда-либо пожалеете о нём.

Эмма ответила ей коротким кивком. И миссис Лесли, и она были в одинаково отчаянном положении, а значит, были равны друг другу, поэтому мисс Морингтон решила вести себя с миссис Лесли подчёркнуто вежливо, но без заискиваний. Эмма вообще терпеть не могла перед кем-либо заискивать, однако вежливо предпочитала говорить со всеми, невзирая на социальное положение, цвет кожи и достаток.

− Когда я смогу познакомиться с Александриной?

− Она уже ждёт нас. Пройдёмте на третий этаж.

И миссис Лесли повела Эмму по широкой винтовой лестнице на самый верх. Порой правда она оглядывалась, словно проверяла: идут ли за ней и как быстро, и в это время Эмма не стеснялась задавать вопросы:

− Какая она, ваша внучка?

− Неглупая, но несколько робкая. И с трудом привыкает к новым людям − не ждите, что она откроется вам сегодня же.

− Оно и понятно. Девочка недавно потеряла обоих родителей. А чем она любит заниматься в свободное время?

Больше минуты Эрнестина Лесли не поворачивала головы, вероятно, тщательно обдумывая каждое из своих слов.

− Ей нравится рисовать. Акварелью. Деревья там всякие и цветы. На животных пока не хватает ни мастерства, ни таланта.

− Спасибо. Учту.

После этого Эрнестина Лесли к Эмме не оборачивалась. С идеально прямой спиной она поднималась по лестнице всё выше и выше, затем юркнула в длинную галерею со множеством дверей и, не сбавляя темпа, устремилась в самый её конец. Галерея была не только длинной, но и тёмной, и в какой-то момент Эмму охватил неподдельный ужас. Она вспомнила слова Энни и начала сомневаться в своей работодательнице. А вдруг в доме и нет никакого ребёнка, а саму её ведут на убой? Однако едва девушка изъявила желание повернуть назад, хозяйка «Шаттен-палатс» с шумом открыла самую последнюю дверь, будто случайно подвернувшуюся под руку, и предложила гостье войти внутрь.

В маленькой, но достаточно светлой комнате их и правда ожидала девочка. В кремовом платье, темноволосая, миленькая и с ярко-голубыми глазами. По-видимому, до прихода бабушки она читала, поскольку сейчас стояла, вытянувшись по струнке, точно солдат, крепко прижимая к груди книгу. Сердце у Эммы сжалось.

− Познакомься, Дрина, − повелительным тоном произнесла миссис Лесли, − это твоя новая наставница. Эмма Морингтон. Будь с ней любезна и уважительна, как со мной.

− Да, госпожа бабушка.

− И, кажется, я с тобой уже разговаривала по поводу чтения, но ты, как я вижу, данный урок не усвоила. Что ж, придётся мне наказать тебя.

− Но эта книга рассказывает о животных, − сконфуженно пролепетала девочка. – О медведях и журавлях.

− Разницы нет. Любое чтение плохо влияет на мысли и чувства молодой леди. Вместо книги в следующий раз возьми рукоделие, не то тебе не поздоровится. Клянусь Богом, в третий раз я тебя не пожалею и отхлещу розгами.

И без того неласковый взгляд хозяйки «Шаттен-палатс» сделался угрожающим. Сглотнув, девочка бросила книгу под кровать и быстро шаркнула ножкой. Эмма успела заметить, как её бледное личико исказила тревога.

− Простите, госпожа бабушка. Я больше никогда-никогда ничего не буду читать.

− Я надеюсь, а теперь занимайся.

И Эрнестина Лесли покинула комнату, громко шурша юбками. Как можно более ласково улыбнувшись ребёнку, Эмма кинула быстрый взгляд на стул.

− Можно я присяду?

Дрина пожала плечами. Похоже, у неё никто и никогда раньше не спрашивал разрешения на что-либо. Положив руки на колени, Эмма грациозно опустилась на стул.

− Сколько тебе лет?

− Без трёх месяцев девять. Но все говорят, что на вид мне гораздо меньше.

Сердце у Эммы сжалось ещё сильнее. Если бы тогда всё закончилось хорошо, её дочке было бы сейчас столько же. Почти девять. И, скорее всего, у неё были бы такие же яркие голубые глаза.

− Чем бы ты хотела сегодня заняться, Дрина?

Глава 4

Эмме не было трудно с Дриной. Первое впечатление оказалось обманчивым. Стеснительной, робкой и неразговорчивой маленькая мисс О’Коннелл становилась лишь в присутствии Эрнестины Лесли, которую называла не иначе, как госпожа бабушка. От такого «титула» Эмму порой передёргивало. Она не могла понять, каким образом миссис Лесли вообще пришло это в голову? Как можно было заставить внучку, пусть даже не совсем родную, называть себя госпожой. Да и для чего?

Однако пока Эмма решила не бунтовать. Если миссис Лесли не находилась поблизости, Дрина вела себя как обычный восьмилетний ребёнок. Она громко и озорно смеялась, чирикала словно маленькая птичка, рассказывая о своей прежней жизни с матерью и отцом, иногда пела и кружилась по комнате подобно бабочке.

Когда погода позволяла, Эмма и Дрина гуляли вместе по саду. Благо, в «Шаттен-палатс» он был огромный и ухоженный. Иногда даже ходили в лес, брали с собой мольберты и устраивали пленэр. В дождливые дни Эмма учила Дрину танцевать, а по вечерам, сидя у камина, они разговаривали на французском или читали. Учебники по истории и записки путешественников, но Эмма считала сей перфоманс уже немалой победой. Беседа о художественных книгах и поэзии с «госпожой бабушкой» планировалась на середину осени.

Посему первый месяц в новом доме прошёл для мисс Морингтон вполне успешно. В последний день её испытательного срока миссис Лесли провела для внучки промежуточный экзамен и, по всей видимости, осталась довольна результатами. По крайней мере, собирать вещи и выметаться вон Эмме она не приказала. Ещё через пару дней наступила осень. За одну ночь деревья, все как один, из зелёного переоделись в багряный и золотой, однако погода всё ещё оставалась сухой и тёплой.

За целый месяц пребывания в «Шаттен-палатс». Эмма так и не встретилась нос к носу с мистером Нортоном. При ней он никогда не спускался ни в библиотеку, ни в гостиную, ни в кабинет матери, ни даже в столовую. Завтракала, обедала и ужинала Эмма вместе с миссис Лесли и Дриной за господским столом, а Дэвида, судя по всему, кормили в его же спальне. Лишь один-единственный раз Эмма увидела спину мужчины из окна. Он шёл по саду. Одна его рука сжимала трость, а другой он держался за мать.

Правда, пару раз она всё же его слышала. Комнаты мистера Нортона располагались в правом крыле рядом со спальней хозяйки дома. В оба эти дня несколько часов подряд моросил мелкий дождь. Эмма сама до чёртиков ненавидела такую погоду. Дэвид, очевидно, разделял её мнение. В один из дней он особенно громко и отвратительно бранился, неистово стучал тростью по стенам и, кажется, что-то даже разбил. Бедняга Джозеф изо всех сил старался угомонить хозяина, но выходило у него скверно. Первый раз Эмма услышала Дэвида из библиотеки, а второй, когда искала младшую горничную Кирстен.

Однако на этом всё и кончилось, и мисс Морингтон новые приступы ярости Дэвида Нортона ничуть не насторожили. Она не видела его лица, не видела проклятого лица Гарри, и от этого ей жилось вполне спокойно.

Единственным, что её огорчало, было полное отсутствие в поместье других детей. Дрина не общалась со сверстниками. Совсем. Миссис Лесли не выезжала в гости, и её тоже никто не навещал. С данным обстоятельством нужно было что-то делать, и через месяц-другой Эмма собиралась поставить этот вопрос ребром.

А пока всё своё время она находилась при девочке, оставляя лишь в короткие часы дневного отдыха и ночью. В эти минуты Эмма, как правило, отвечала на письма, коих приходило не так уж много. В основном ей писали две её любимые ученицы. Первая всего три месяца назад вышла замуж, а вторая умудрилась стать женой ещё в прошлом году и теперь носила своего первенца. Ни одна из коллег, с коими Эмма дружила в школе для девочек «Вирджиния», на её письмо не ответила. Похоже, директор Мюррей знатно всех запугал, а может, забирал все предназначенные им послания себе. Таким образом, чаще всего Эмма получала письма от малютки Энни, горничной из гостиницы «Белая птица». В каждом письме девушка не забывала спрашивать о состоянии здоровья своей старшей подруги и других домочадцев «Шаттен-палатс», а Эмма со смехом отвечала ей, что все живы и здоровы, а ожог правой руки кухарки, которая не слишком-то удачно вытащила гуся из печи, никак нельзя считать дурным предзнаменованием.

Так дни и сменяли друг друга. Кухарка тушила и жарила, садовник готовил фруктовые деревья к зиме, лакеи начищали столовое серебро и разносили утренний кофе и вечерний чай, конюший следил за лошадьми, кучер − за каретой, а дворецкий без конца всех проверял и контролировал. Всё шло своим чередом, пока однажды Эмма вдруг не проснулась в своей комнате посреди ночи. Ей не хотелось ни пить, ни мочиться. Не было ни жарко, не холодно, но странное чувство тревоги опоясывало её сердце.

Спустя ещё несколько мгновений она услышала тоненький плач. И не сразу поняла, что это плачет у себя Дрина. Их комнаты располагались рядом, специально, чтобы на случай нужды Эмма смогла прибежать к ребёнку и оказать помощь. Сегодня такой случай и представился.

И Эмма бросилась в соседнюю комнату в чём была: в сорочке, чепчике и босиком, даже халат не накинула. Светлая коса распустилась до половины. Быстро зажгла свечу на столике и нашла взглядом свою воспитанницу. В самом дальнем углу девочка сидела прямо на полу, подогнув под себя ноги.

Эмма упала перед ней на колени и прижала к груди.

− Что? Что случилось?

Заикаясь, маленькая мисс О’Коннелл зашептала ей в плечо:

− Чудовище снова проголодалось! Я видела его. Всего мгновение назад. Оно идёт за вами. Спасайтесь, мисс Морингтон, иначе оно сожрёт вас так же, как сожрало Джоан, мисс Пикертон и мисс Адамс…

Глава 5. Часть 1

Около десяти лет назад

− Нравится?

− Очень! Спасибо, мамочка!

− Я рада. Носи с удовольствием. Чёрные камни идут блондинкам.

Луиза погладила украшение и с любопытством посмотрела на себя в зеркало. Агатовый кулон и правда шёл ей, делая молочно-белую кожу груди ещё белее. Да и голубые глаза смотрелись ярче, даже озорной блеск появился, а последнего Луиза не наблюдала уже несколько месяцев.

− Агат защищает от сглаза, порчи и злых духов. Ты всегда должна носить этот камень при себе. Надевать с любой одеждой, − сказала Гертруда Уолмит. – Если наряд позволяет, как сейчас, то не грех такой камень и показать, а если нет, то придётся прятать под ткань. В день своего семнадцатилетия я получила этот кулон от матери, а моя мать много лет назад точно так же получила его от своей. Не одну сотню зим этот оберег переходит из поколения в поколение в нашем роду, от матери к дочери, от старой ведьмы к молодой.

− Ох, мама! – вздохнула Луиза, − пожалуйста, не начинай это хотя бы сегодня.

− Но я хочу, чтобы ты помнила, что принадлежишь к древнему роду! Очень древнему роду женщин, которые ведают. Наш род ведёт своё начало от Абигейл, ведьмы, что жила в Уэльсе и была крестницей самой королевы Анхелики.

− Я помню, мама, помню, − покосившись на дверь, зашептала Луиза. − Процессы над ведьмами в нашей стране давно прекратили, но, прошу, давай всё же не будем искушать постояльцев мадам Риггз. Это чревато последствиями. Если о нас пойдут дурные слухи, мы хлопот не оберёмся.

Вытянув губы трубочкой, Гертруда недовольно покачала головой.

− Мне нет дела до слухов и никогда не было. Я не расстроюсь, даже если на меня покажут пальцем и прилюдно назовут «ведьмой», ибо в этом слове нет ничего дурного. Жаль, я не слишком-то сильная ведьма: так умею немножко на картах гадать да воду заговаривать, чтоб кой-какую хворь снять. Не та энергетика, как, впрочем, и у моей матери, а вот бабка моя сильная ведьма была. Могла и проклясть, и вылечить и при этом без всяких снадобий. Так пошептала на ветер немного − и готово, а ты её сильнее будешь. И если бы ты только захотела учиться: читала бы книгу заклинаний, варила бы эликсиры или даже просто карты раскладывала. Каждый день, понемножку…

− Ох, мама, мама…

Луиза с тоской поглядела на мать, которая никак не хотела угомониться и продолжала твердить про свой древний ведьминский род, заклинания и зелья. Девушка ни на унцию не верила матери и считала все её рассказы глупыми бреднями. Если бы Гертруда Уолмит обладала хоть какой-то магической силой, оказались бы они сейчас в меблированных комнатах мадам Риггз? Конечно нет! Макс бы не посмел их выгнать! Не решился бы! Почему мать не напустила на него никакого проклятия? Хоть бы заклятие совести использовала бы на худой конец, а то получается он, обычный мужчина, теперь владеет всем, а они, две женщины, которые ведают, скоро пойдут на базар сорочками торговать.

А ведь ещё три месяца назад жили эти две женщины вполне сносно. Отец Луизы Джеймс Уолмит играл на бирже и сделал неплохое состояние благодаря торговле в Индии. Его корабли всегда возвращались назад и привозили полные трюмы товаров. Дела бы у него и сегодня шли в гору, если бы в один из июльский дней обычная ничем непримечательная охота не оборвала бы его жизнь навсегда. Во время скачки его постиг сердечный удар, отчего Джеймс Уолмит упал с лошади и умер почти на месте, а спустя месяц после похорон вернулся его сын от первого брака Максимилиан.

Луиза любила брата, Гертруда всегда была добра с ним, но, как оказалось, сам Максимилиан нежных чувств ни к сестре, ни к мачехе не испытывал. Майорат, как известно, не защищает младших детей, и Луиза осталась ни с чем. Богатый дом в Лондоне и счёт в банке отошли единственному наследнику мужского пола. Гертруда не смогла даже забрать свои драгоценности и фарфор – всё досталось жене Максима. Правда, чтобы избежать порицаний со стороны соседей, мачехе и сестре мужчина всё же назначил небольшое содержание в размере двух сотен фунтов год и разрешил взять кое-какие не очень дорогие безделушки. Например, тот самый агатовый кулон, который, в общем-то, и так принадлежал Гертруде ещё до замужества.

Луизе повезло немногим больше матери. За несколько дней до смерти отец успел внести плату за последний год её обучения в заведении мадемуазель Дюбуа и заказал у лучшей портнихи города дюжину новых платьев. На этом всё. Джеймс Уолмит просто не успел позаботиться о приданом дочери. Он был здоров, весел и энергичен, обожал Луизу и собирался найти для неё самого лучшего мужа в мире, а уж после этого позаботиться о составлении брачного контракта, однако судьба чихать хотела на его планы. В итоге две его обожаемые женщины, жена и дочь, из шикарного особняка отправились жить в гостиницу.

И сейчас Луиза могла надеяться только на себя. К счастью, дочери и жёны старых друзей отца всё ещё приглашали её на званые ужины и балы, и она старалась не пропускать ни один, по крайней мере, когда приезжала домой на каникулы. Цель посещения всех этих праздников была одна. Молодой Уолмит нужно было в срочном порядке найти мужа. Обеспеченного или хотя бы подающего надежды. Желательно не очень старого и обязательно готового взять девушку замуж почти без приданого. О красоте будущего избранника при таком количестве условий речь, разумеется, не шла.