В тени Собственника

Пролог

Утро началось с запаха кофе. Обычного, растворимого, с горьковатым ароматом, который мама всегда перебивала щепоткой корицы. Я стояла в ванной, уставившись в свое отражение в зеркале, пытаясь привести в порядок мысли перед учебой. Влажность от недавнего душа, пар, затуманивший стекло, — все было как всегда. Обычное утро. Слишком обычное, чтобы быть настоящим.
И тогда дверь распахнулась.
Она ворвалась не как мама, а как ураган из плоти и паники. Ее глаза, обычно такие спокойные и уставшие, были дикими, белки испещрены алыми ниточками лопнувших капилляров. Дыхание срывалось, губы дрожали.
«Одевайся. Быстро. Бери только самое необходимое», — ее голос был хриплым шепотом, будто кто-то сжимал ей горло.
Ледяная волна прокатилась по моему телу от макушки до пят. «Мама? Что случилось?»
Она схватила меня за плечи, ее пальцы впились в кожу почти болезненно. «Они нашли нас. Тот долг... отец...» Она не договорила, лишь покачала головой, и в ее глазах я увидела нечто такое, отчего кровь застыла в жилах — чистый, животный страх. «Идут сюда. Они могут забрать тебя. Шантажировать нас. Доченька, пожалуйста...»
Следующие полчаса промелькнули как скоростной поезд в тумане. Мелькающие картинки без звука: дрожащие руки матери, запихивающей в мой рюкзак деньги, паспорт, телефон; бледное, осунувшееся лицо отца в дверном проеме, его взгляд, полкий вины и ужаса; шепот: «Деревня... к бабушке... никому ни слова...».
Потом — давка в поезде, запах чужих тел и пота, удаляющийся перрон, за окном — убегающий город, который перестал быть домом. Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и пыталась осознать, что только что потеряла. Ощущение безопасности, которое было фундаментом всей моей жизни, рассыпалось в прах за одно утро. Осталась только тяжесть в груди, ком в горле и тихий, непрекращающийся вопрос: «Что же ты наделал, папа?»
Деревня встретила меня тишиной. Глухой, всепоглощающей, нарушаемой лишь пением птиц и мычанием коров у соседей. Бабушка, добрая и ничего не подозревающая, обняла меня, причитая о том, как я выросла и похудела. Ее дом пах старой древесиной, яблочным вареньем и покоем. Но внутри меня бушевала буря. Каждый скрип половицы, каждый звук подъезжающей машины заставлял сердце бешено колотиться. Я была загнанным зверьком, притворяющимся, что устроился в новой клетке.
Прошло несколько дней. Напряжение не спадало, а лишь копилось, превращаясь в фоновый гул тревоги. Я почти не спала, прислушиваясь к ночным звукам, ворочаясь на старой скрипучей кровати. Побег не был решением. Это была отсрочка. И я, затаившаяся в глуши, чувствовала, как тени из прошлого медленно, но верно протягивают к мне свои щупальца. Они были уже близко. Я это знала. Я ждала.

Дощечка и Тени

Солнце в тот день было обманчивым. Оно заливало деревню ярким, почти осенним светом, золотя пожухлую траву и выбеленные стены домов. Воздух был прохладным, чистым, и он звал на улицу, обещая хоть на время развеять тяжелые мысли. Бабушка, видя мою бледность, чуть ли не силой вытолкала меня из дома.
«Иди, подыши, прогуляйся до озера», — сказала она, суя мне в руки яблоко.
Я нацепила наушники, включила громкую, агрессивную музыку, пытаясь заглушить внутренний голос, твердивший о danger. Шла быстро, почти бежала, как будто физическое движение могло сжечь адреналин, копившийся в крови. Ноги сами понесли меня по знакомой с детства тропинке, мимо покосившихся заборов и огородов, где уже убирали последний урожай.
Я сама не заметила, как свернула не туда. Музыка оглушала, мысли были заняты родителями, их страхом, их тихими, прерывистыми звонками. Очнулась я лишь тогда, когда под ногами вместо утоптанной земли захрустел битый кирпич и стебли крапивы. Я стояла на заброшенной окраине, там, где когда-то был колхозный склад, а теперь остались лишь полуразрушенные сараи да груды мусора. Тишина вокруг была зловещей. Даже птицы не пели.
Именно в этот момент я их увидела.
Черный, как смоль, внедорожник с тонированными стеклами. Он был чужд этим местам, как космический корабль, приземлившийся на деревенском огороде. Он пылил по грунтовке, двигался медленно, целенаправленно, словно что-то вынюхивая.
Ледяной ком сдавил горло. Музыка в наушниках внезапно показалась оглушительно громкой. Я рванула с тропы, прижимаясь спиной к рассохшейся, гниющей стене старого сарая. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышно за версту. «Они. Это они.»
Машина проползла мимо, и на мгновение мне показалось, что я спасена. Я затаила дыхание, вжавшись в древесину, пытаясь стать невидимкой. Но затем мотор заглох. Послышался щелчок открывающихся дверей.
Из машины вышли двое. Первый — высокий, в идеально сидящем темном пальто. Даже отсюда, издалека, в нем чувствовалась опасная, хищная энергия. Он был осью, вокруг которой вращался мир. Его взгляд, холодный и оценивающий, медленно скользил по окружающему пейзажу, выискивая несоответствия. Это был Кай. Я знала это с той же неоспоримой уверенностью, с какой знала, что сейчас умру от страха.
Рядом с ним — молодой парень, одетый более небрежно, но в его позе читалась та же готовность к действию, что и у старшего. Его глаза блестели азартом охотника.
«Не двигаться. Не дышать.» — твердила я себе, но тело предательски дрожало. Я отдернула руку, и старая доска, за которую я держалась, с громким, предательским скрипом начала заваливаться. Я инстинктивно вцепилась в нее, пытаясь удержать, застыв в нелепой, напряженной позе.
Звук, должно быть, был оглушительным в звенящей тишине.
Парень обернулся именно в мою сторону. Его взгляд, острый и насмешливый, уставился прямо на мое укрытие.
«Как думаешь, Кай, это она?» — его голос резанул тишину, долетая до меня сквозь пение птиц.
Кай, не оборачиваясь, лишь слегка кивнул, его внимание все еще было приковано к моему укрытию. Этот кивок был страшнее любого приказа. Он был приговором.
Они направились ко мне. Не спеша, с мерными, уверенными шагами хищников, знающих, что добыча в ловушке. Каждый их шаг отдавался в моих ушах громовым раскатом. Я отступала, пока не уперлась спиной в холодную, шершавую стену сарая. Бежать было некуда.
Они подошли вплотную. Тень от Кая накрыла меня с головой. Он пах морозным воздухом, дорогим кожаным салоном и чем-то еще — безжалостной, абсолютной властью.
Марк, тот самый парень, с насмешливой ухмылкой отшвырнул ногой ту самую злополучную доску. Теперь я стояла перед ними полностью открытая, как букашка на булавке.
«Ну, привет, беглянка, — его голос был сладким, как сироп, и ядовитым, как цикута. — А мы уже думали, ты в более надежном местечке схоронилась.»
Я попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь хриплый, беззвучный стон. Я попятилась, прижимаясь к стене.
«Отстаньте от меня...»
Кай наконец заговорил. Его голос был тихим, низким, обволакивающе опасным. «Отстаньте? Милая, твой папа взял у меня не просто деньги. Он взял обязательства. А за их невыполнение... расплачиваются самыми дорогими вещами.»
Его глаза, темные и бездонные, медленно скользнули по мне, и я поняла, что я и есть та самая «дорогая вещь».
Марк резко схватил меня за локоть, его пальцы впились в кожу как стальные клещи. «Не дергайся. Чем тише и послушнее будешь, тем проще все пройдет. Для всех.»
Кай развернулся и пошел к машине. «Приведи ее. Аккуратно.»
Марк силой развернул меня и потащил за собой. Его дыхание обожгло ухо. «Слышала шефа? Будешь хорошей девочкой — и папе твоему, и тебе будет легче. Будешь выпендриваться...» Он не договорил, но его смысл был ясен.
Меня втолкнули на заднее сиденье. Кай уже сидел напротив, откинувшись на спинку кресла. Его взгляд был тяжелым и изучающим, будто я был интересным экспонатом в его коллекции. Двери заблокировались с тихим, но окончательным щелчком.
Машина тронулась. Я смотрела в тонированное стекло, за которым проплывал знакомый, уютный мир — покосившийся забор, старая яблоня, дымок из трубы бабушкиного дома. Последние обрывки моей прежней жизни.
«Прощай», — подумала я, и в горле встал новый, соленый от слез ком. «Прощай, свобода.»
Я не знала, куда меня везут. Я не знала, что ждет меня впереди. Я знала лишь одно: тот мир, что остался за стеклом, для меня больше не существовал. Теперь моим миром был он. Кай. И его железная воля.

Восемь Ликов Нарциссов

Машина плыла сквозь мир, который стал для меня чужим и враждебным. Я сидела, вжавшись в кожаное сиденье, и пыталась запомнить дорогу. Старый дуб с раздвоенной верхушкой, поворот на грунтовку у покосившегося сарая, заброшенная АЗС с осыпающимся козырьком... Это была бессмысленная затея, отчаянная попытка моего мозга цепляться за иллюзию контроля, пока реальность методично разбивала вдребезги все, что я знала. Но это давало хоть какую-то точку опоры в нарастающем хаосе. «Запомни. Запомни все. Это может пригодиться». Глупая, наивная надежда, но она не давала мне сойти с ума прямо здесь, на этом холодном кожаном сиденье, под тяжелым, изучающим взглядом Кая.
Он молчал. Он не смотрел на меня, уставившись в окно, но я чувствовала его внимание каждой клеткой своего тела. Это было похоже на то, как если бы рядом с тобой положили заряженное оружие — ты не видишь его, но знаешь, что оно там, и это знание парализует. Мое дыхание сбивалось, я пыталась дышать тише, мельче, стать незаметной. «Не смотри на меня. Не замечай меня».
Именно в этот момент мои пальцы, ища хоть какое-то успокоение, непроизвольно скользнули по внутренней стороне запястий, по старым, давно зажившим шрамам — молчаливым свидетельствам другой жизни, другой боли. Я резко опустила рукава, сердце уходя в пятки. Было поздно. Его взгляд, острый и внимательный, как скальпель, уловил это движение. Он не сказал ни слова, не изменился в лице, но в атмосфере салона что-то сместилось. Я перестала быть просто вещью, дочерью должника. Я стала загадкой. И что самое страшное — мне показалось, что в его глазах на секунду мелькнул интерес. Настоящий, не спланированный. И этот интерес был в тысячу раз страшнее простой злобы.
«Он видел. Он все видел. Что он теперь подумает? Что я слабая? Что я резала себя? Или... поймет что-то еще?» Мысли закрутились вихрем, сжирая меня изнутри. Я сама дала ему козырь, сама показала уязвимость. В мире, где правит сила, это было непростительной ошибкой.
Вскоре мы свернули с шоссе на неприметную, идеально асфальтированную дорогу, уходящую вглубь частного леса. Высокий забор с колючей проволокой и камерами, массивные кованые ворота, которые бесшумно распахнулись перед нами, словно пасть. Дом, который показался из-за деревьев, был современным, минималистичным и мрачным. Он не пытался быть уютным или гостеприимным. Он кричал о деньгах, абсолютной власти и тотальной отчужденности. Это была не крепость. Это был оплот чужого, неоспоримого господства.
Машина остановилась. Тишина, наступившая после выключения двигателя, была оглушительной. Марк вышел первым, рывком открыл мою дверь.
«Приехали, принцесса. Выходи.»
Я вышла, едва чувствуя ноги под собой. Воздух здесь был другим — холодным, стерильным, пахло хвоей и дорогим бетоном. Он обжигал легкие. Каждый мой вздох казался предательством, втягиванием в себя этой отравленной атмосферы.
И тут из входной двери на крыльцо стали выходить они. Один за другим. Казалось, сам дом порождал этих существ, каждое из которых было воплощением определенного типа нарциссического превосходства. Мой мозг, пытаясь защититься, начал автоматически анализировать, раскладывать по полочкам, давать им определения. Это был мой щит — интеллект, попытка понять врага.
Первым я увидела гиганта. Лео. Его мускулатура была гипертрофированной. Он стоял, скрестив руки на мощной груди, и его маленькие глаза смотрели на меня с плохо скрываемым презрением. «Нарциссизм физического превосходства», — пронеслось у меня в голове. «Он видит в людях слабаков. Для него я — насекомое».
Рядом с ним возник Нико. Безупречно одетый, с холодной, почти женственной красотой. Его взгляд, полный презрения, скользнул по моей простой одежде, и он брезгливо сморщился. «Эстетический нарциссизм. Он — бог вкуса, а все вокруг — безвкусный ширпотреб. Мое существование оскорбляет его глаза».
Следующим был Алекс. Рваные джинсы, пирсинг в брови, вызывающий взгляд. Он ткнул в мою сторону подбородком. «Нарциссизм отрицания. Ему плевать на правила, он получает кайф от нарушения границ. Моя боль и страх для него — развлечение».
Затем появился Дэниел. В очках, с внимательным, вычисляющим взглядом. Он не говорил, просто изучал меня. «Интеллектуальный нарциссизм. Самый опасный. Я для него — задача, переменная в уравнении. Он будет разбирать меня на части не из злости, а из любопытства».
И Этан. Самый молодой, с кудрявыми волосами и обманчиво-невинными глазами. Он уже подмигнул мне. «Нарциссизм жестокой невинности. Ребенок, рвущий крылья бабочкам. Он не видит в людях личностей, только игрушки».
«Не суди по обложке, Лео, — парировал Марк, подталкивая меня вперед к входной двери. — У нашей пташки интересные... сюрпризы.»
«Языковой нарциссизм, — тут же проанализировал мой перегруженный мозг. — Он манипулирует словами, любит унижать, его оружие — сарказм».
И вот, когда я подумала, что уже видела всех, из дома вышла она. Девушка лет двадцати пяти, в дорогом шелковом халате. Ее лицо было красивым, но искаженным мгновенной, животной ненавистью. Это была София. Бывшая Кая. Ее нарциссизм был самым личным и самым ядовитым. «Собственнический нарциссизм. Она считает Кая своей вещью, а я — угрозой ее статусу. Ее ненависть будет самой изощренной и самой неутомимой».
«Кай, дорогой, — ее голос был сладким, как сироп, но глаза метали молнии. — Ты привез... гостя?»
Кай, проходя мимо нее, бросил коротко: «Не твое дело, София. Иди внутрь.»
Но она не двинулась с места. Ее взгляд, полный обещания боли и страданий, впился в меня. Я почувствовала, как по спине пробегают мурашки. Это был не просто взгляд. Это было предупреждение. Объявление войны.
Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком. Звук был похож на захлопывающуюся крышку гроба. Я оказалась в западне. Не просто в физической, а в психологической. Меня окружали не люди, а воплощения различных патологий, и мне предстояло выжить среди них, постоянно находясь под перекрестным огнем их больных эго.
Меня провели по холодному, минималистичному коридору. Каждый шаг отдавался эхом в моей голове. «Ты здесь одна. Совсем одна. Никто не придет на помощь. Никто не знает, где ты». Паника, холодная и липкая, подбиралась к горлу. Я сглотнула, пытаясь ее протолкнуть.
Лео остановился у одной из дверей, открыл ее и жестом указал внутрь. «Твои новые апартаменты.»
Комната была... красивой. Слишком красивой для плена. Большая кровать с дорогим бельем, современная мебель, панорамное окно с видом на глухой забор и охраняемую территорию. Вид, который кричал: «Ты никуда не денешься». Это был не просто кабинет. Это была демонстрация власти. «Смотри, — словно говорила эта комната. — Я могу дать тебе роскошь, но это не сделает тебя свободной. Это лишь подчеркнет твое положение — украшенной клетки для дорогой птицы».
Я сделала шаг внутрь, и тут Этан, «Шалун», проскользнул в комнату перед тем, как дверь закрылась. «Скучно не будет? — он оглядел комнату игривым взглядом. — Если что, я могу развеселить. У меня есть идеи.»
Его слова были легкими, но в глазах читалась жестокая любознательность. «Он проверяет границы. Ищет слабое место», — просигналил мозг.
Марк, стоя в дверном проеме, хмыкнул: «Оставь ее, Этан. Кай хочет, чтобы она пока отдохнула. Осознала свое положение.»
«Осознала свое положение». Фраза прозвучала как приговор. Этан надулся, но его глаза блестели. «Ну ла-а-адно. Увидимся, сюрприз.»
Дверь закрылась. Я услышала щелчок замка. Я была одна.
Первой моей мыслью была проверка на возможность побега. Окно не открывалось. Стекло, вероятно, бронированное. Дверь — массивная, с замком снаружи. Я осмотрела ванную — никаких люков, только маленькая вентиляционная решетка, в которую не пролезет и котенок. Каждый проверенный и отвергнутый вариант пути к спасению затягивал петлю на горле все туже.
Я рухнула на кровать, не в силах сдержать дрожь, которая наконец-то вырвалась наружу. По щекам текли горячие, беззвучные слезы. Вокруг меня были роскошь и комфорт, но это была самая изощренная тюрьма. И моими тюремщиками были не просто бандиты. Это были нарциссы, каждый со своей извращенной системой ценностей.
И над всем этим возвышался он. Кай. Холодный, расчетливый, чье внимание было и самой большой опасностью, и, как я уже с ужасом начинала понимать, единственной защитой от остальных обитателей этого ада. Эта мысль была самой чудовищной. Чтобы выжить, мне нужно было заинтересовать своего палача. Стать для него настолько ценной, чтобы он не позволил другим сломать свою игрушку.
Я закрыла глаза, пытаясь заглушить голос паники, но в ушах стоял нарастающий гул. «Ты в аду. И дьяволы здесь носят человеческие лица. И самый главный дьявол... он еще даже не начал свою игру».

Щит из Слов

Одиночество в роскошной клетке оказалось страшнее, чем присутствие тюремщиков. Тишина давила, становясь физической, превращаясь в звон в ушах, который то нарастал, то стихал, но никогда не прекращался полностью. Первые несколько часов я провела, просто сидя на кровати, обхватив колени руками, и пыталась не думать. Это было бесполезно. Мысли, как стая голодных пираний, набрасывались на мой рассудок, вырывая куски из того, что когда-то было моей личностью.
«Они убьют меня. Нет. Хуже. Они сломают. Они будут играть, пока от меня ничего не останется. Лео сломает кости. Марк растопчет словами. Этан будет мучить с улыбкой. А София... София будет наслаждаться зрелищем».
Я сжала веки, пытаясь вытереть из памяти ее взгляд, полный чистой, неразбавленной ненависти. Это было невозможно. Он выжигался на внутренней стороне черепа. «Она первая. Она не успокоится. Она будет ждать любого шанса».
Паника поднималась по пищеводу кислым комком. Я чувствовала, как сходит с ума. Одиночество, страх и абсолютная беспомощность — это был коктейль, разрушающий психику быстрее любого яда. Мне нужно было заняться чем-то. Чем угодно. Любой ценой отвлечь мозг от сползания в черную бездну истерики.
Я подошла к стеллажу. Книги. Просто книги. Я потянулась к первой попавшейся, ожидая увидеть бутафорию, собрание дорогих, но нечитанных томов для антуража. Но корешок был потрепанным, страницы — пожелтевшими от времени. Я открыла ее. «Бесы» Достоевского. На полях чьей-то уверенной рукой были сделаны пометки. Острые, циничные, бьющие в самую суть. Я пролистала другую — трактат по квантовой механике на немецком. Сложнейшие формулы, и снова пометки. Это не была коллекция для вида. Это была чья-то рабочая библиотека. Возможно, его.
Эта мысль вызвала новую волну отвращения к самой себе. «Ты пользуешься его книгами. Ты дышишь его воздухом. Ты становишься частью его мира». Но выбора не было. Это был мой спасательный круг.
Я взяла несколько томов и устроилась в углу на полу, прислонившись спиной к стене, как будто это могло защитить меня со спины. Я открыла книгу по структурной лингвистике и попыталась читать. Сначала это не работало. Слова прыгали перед глазами, не складываясь в смыслы. Страх был сильнее. Но я заставила себя. Я начала читать вслух, шепотом, просто чтобы слышать человеческую речь, даже свою собственную.
Постепенно, очень медленно, магия подействовала. Сложные концепции, теории, гипотезы — они требовали всей моей концентрации. Мозг, отчаянно цепляясь за знакомую деятельность — анализ, изучение, — начал отключаться от паники. Это был щит. Хрупкий, но реальный. Пока я была погружена в дебри чужих мыслей, я не думала о Лео, о Софии, о том, что может случиться со мной через час, день, неделю. Я существовала только здесь и сейчас, в пространстве между строк.
Именно в таком состоянии, на второй день, он и нашел меня.
Дверь открылась бесшумно. Я не услышала, настолько была погружена в сравнение двух методов семиотического анализа. Я почувствовала его. Воздух в комнате сгустился, изменилась его плотность. Я медленно подняла голову.
Кай стоял в нескольких шагах, наблюдая. На нем не было пиджака, только темная рубашка с расстегнутым воротом. Его взгляд был тяжелым и аналитическим. Он смотрел не на меня, а на книгу в моих руках, на разбросанные вокруг фолианты.
««По ту сторону добра и зла», — тихо произнес он. Его голос был низким, беззвучным в тишине библиотеки, но он резал ее, как лезвие. — Не самый очевидный выбор для... развлечения.»
Мое сердце заколотилось, но на этот раз не только от страха. Было что-то еще. Вызов. Он вторгся в мое единственное безопасное пространство. Я не ответила сразу, дав себе секунду, чтобы вернуть самообладание.
«А что здесь очевидного?» — спросила я, и мой голос прозвучал тише, чем я хотела, но достаточно ровно.
Он вошел в комнату, дверь закрылась за ним. Он подошел к стеллажу, провел пальцами по корешку той самой книги Ницше. «Ты читаешь слишком быстро.Просто листаешь? Или действительно впитываешь?»
«Я впитываю, — ответила я, наконец подняв на него взгляд. — Как губка. Это помогает не сойти с ума.»
Его губы тронула едва заметная улыбка. Он подошел ближе, взяв с прикроватной тумбочки книгу, которую я только что закончила — трактат на итальянском о поведенческой экономике. «И этот язык тебе тоже знаком?»— в его голосе звучало недоверие, смешанное с растущим, хищным интересом.
Вместо ответа я на чистом итальянском, с почти идельным произношением, процитировала пару абзацев из середины главы о манипуляции рынком.
Он замер. На его лице впервые появилось нечто, кроме холодной уверенности или аналитического интереса. Это было чистое, неподдельное изумление. Он смотрел на меня так, будто я только что совершила чудо. В его мире, мире силы, денег и грубой власти, интеллект такого уровня был редкой валютой, возможно, самой ценной.
«Кто ты?» — наконец выдохнул он, и его голос потерял привычную сталь, стал приглушенным, почти интимным.
В этот момент дверь снова распахнулась. На пороге стояла София, ее лицо искажено яростью. Она видела, как он смотрит на меня. «Кай!— ее голос дрожал. — Мне нужно с тобой поговорить. Сейчас же.»
Но Кай даже не повернул головы в ее сторону. Его взгляд все еще был прикован ко мне. «Не сейчас,София, — его голос снова стал ледяным и отстраненным. — Уйди.»
Она простояла еще мгновение, сжимая кулаки, а затем с грохотом захлопнула дверь. Ее уход был так же красноречив, как и ее появление. Он только что продемонстрировал мне и ей новую иерархию. В этот момент его интерес ко мне был выше, чем ее потребности.
Он медленно вернул книгу на тумбочку. «Ты продолжаешь удивлять,— сказал он, и в его глазах читалось неподдельное любопытство. — И это... чрезвычайно опасно. Для тебя.»
Он развернулся и вышел, оставив меня сидеть на полу среди книг, с бешено стучащим сердцем.
Эмоции, нахлынувшие на меня, были противоречивыми и оглушительными. Был страх — он назвал меня опасной. Было странное, щемящее чувство триумфа — я заставила его изумиться, я получила его внимание, и это внимание защитило меня от Софии. И был стыд. Глубокий, разъедающий стыд. Стыд от того, что его одобрение, его интеллектуальный интерес, что-то во мне восприняло как награду.
«Он тюремщик. Он монстр. Он разрушил твою жизнь», — кричал один внутренний голос. «Но он единственный, кто видит в тебе не просто тело. Он видит ум. И в этом аду это единственная ценность, которая может тебя спасти»,— шептал другой, более тихий, но гораздо более опасный.
Я снова взяла книгу, но теперь не могла сосредоточиться. Его взгляд, полный изумления, стоял передо мной. Его слова «Кто ты?» эхом отдавались в тишине. Он больше не видел в меня просто актив, разменную монету. Я стала для него загадкой. А загадки нужно разгадывать. И когда Кай брался что-то разгадывать, он не останавливался, пока не разберет все до последнего винтика.
Я понимала, что только что добровольно шагнула на новое минное поле. Мой интеллект, мое единственное оружие и убежище, одновременно стало самой большой ловушкой. Он начал охоту. Не на мое тело, а на мой разум. И самая ужасная часть заключалась в том, что какая-то темная, заблокированная часть моей души, изголодавшаяся по признанию, по пониманию, отозвалась на этот вызов. Война за мою душу только что перешла в скрытую, куда более изощренную фазу. И я не была уверена, что хочу в ней побеждать.

Ключ к Боли

Следующие несколько дней прошли в странном, напряженном ритме. Меня оставили в покое, но это было не милостью, а тактической паузой. Я чувствовала это. Дом затаился, выжидая. Я продолжала прятаться в библиотеке, но теперь чтение стало не бегством, а подготовкой. Каждая книга по психологии, философии, теории управления — все это я впитывала уже с иной целью. Я изучала их мир, их возможную психологию, пытаясь найти слабые места. Я была пленницей, готовящей побег не из комнаты, а из лабиринта чужих манипуляций.
Именно в таком состоянии отчаянной сосредоточенности я нашла его. Дневник.
Он был спрятан не особо тщательно, просто стоял среди других старых томов на самой верхней полке в дальнем углу. Но его кожаный переплет, потертый и мягкий от времени, выделялся среди жестких корешков. Я потянулась, встав на цыпочки, и сняла его. В руках он оказался удивительно тяжелым, будто в него были вплетены не чернила, а сама плоть прошлого.
Я открыла его. Почерк был разным — то уверенным и размашистым, то сжатым, почти нервным, но всегда удивительно изящным. Я пролистала страницы, и они пестрели разными языками: испанские стихи соседствовали с немецкими философскими цитатами, русские пословицы — с японскими иероглифами, которые кто-то старательно выводил. А между строк — те самые пометки, тонкие, ироничные или задумчивые, всегда точные.
Сердце заколотилось чаще. Это был чей-то сокровенный мир. Чей? Кая? Мысль показалась одновременно пугающей и невероятно заманчивой. Я оглянулась. Библиотека была погружена в предрассветную тишину.
«Он оставил это здесь. В открытом доступе. Значит, не считает это чем-то сугубо личным? Или это ловушка? Проверка?»
«Но кто я такая, чтобы лезть в чужие мысли? Пленница, которой позволили немного свободы за ее полезность. У меня нет прав на это.»
«С другой стороны... Это знание. А знание — это единственное оружие, которое у меня есть. Понимание того, кто он, как он мыслит... Это может быть ключом.»
Внутренняя борьба длилась недолго. Инстинкт выживания оказался сильнее. Я устроилась в самом укромном кресле, спрятанном от двери, и начала читать.
Сначала это были записи подростка. Умного, едкого, наполненного ненавистью к миру и к своему отцу. «Он снова сказал, что я слабак. Показал ему. Поджег его гараж. Он бьет мать, а она молчит. Они оба — мусор.» Холодная, не по годам зрелая ярость пробивалась сквозь строки. Потом — первые, неумелые схемы мошенничества, списки имен с пометками. «Карпов — жадный, боится скандала. Можно давить.»
Я читала, и по телу бежали мурашки. Я видела, как из озлобленного, одинокого мальчика вырастал тот самый Кай — холодный, контролирующий, видящий в мире лишь ресурсы и слабости. Но между строк, в самых потаенных уголках записей, проглядывало иное. Отголоски боли, которую он тщательно выжигал в себе. Фотография, вложенная между страниц — та самая, что я позже найду в его спальне. Мальчик с слишком серьезными глазами и мужчина с тяжелой рукой на его плече.
И понимание того, что его родители не просто поддерживали его — они лелеяли монстра, которого сами и создали. Его отец — садист, мать — молчаливая пособница. Их еженедельные визиты были не проявлением заботы, а ритуалом подпитки его демонов, напоминанием о том, с чего он начал.
Я нашла запись, сделанную, судя по дате, несколько месяцев назад. «Папа снова о долге. О том, что семья — это все. Лицемерная сволочь. Но он прав в одном — слабость других есть наша сила. Нужно найти новый, более эффективный рычаг.»
И совсем недавнюю, всего пару недель назад. «Нашел. Дочь Карпова. Тихая, умная. Идеальная. Папа сломался быстро. Теперь она — мой актив. Интересно, насколько она ценна.»
Меня бросило в жар. Он писал обо мне. Я была не случайной добычей, а выбранной мишенью. Его холодный расчет был еще страшнее, чем слепая ярость.
Когда я закрыла дневник, мой разум был переполнен. Я быстро вернула его на место, но знание, которое я теперь несла в себе, было тяжелее любого груза. Я видела корни его дерева, проросшие через грязь и насилие. Я понимала его теперь лучше, чем он мог бы предположить.
И это знание было страшнее любого шифра. Потому что оно делало его... человечным. Уязвимым. Я знала его ахиллесову пяту — его родителей, его детскую боль, которую он так и не смог перерасти. Я знала, что его железный контроль — это лишь панцирь, скрывающий того самого мальчика, который боялся и ненавидел.
«Отец. Садист. Он — источник той самой первоначальной боли. Кай, при всей своей власти, все еще позволяет им приезжать. Почему? Из долга? Из привычки? Или потому, что в глубине души этот мальчик все еще существует и жаждет их одобрения? Или, наоборот, хочет доказать им свое превосходство?»
«Мать. Мягкая, хозяйственная. Создающая видимость нормальной семьи. Она знает. Она всегда знала. И позволяла этому происходить. Ее слабость — в ее молчаливом согласии. Она боится и мужа, и сына. Но, возможно, именно ее одобрения, ее «нормальности» Кай подсознательно ищет?»
Это была сила. Опаснейшая сила. Потому что, используя ее, я могла разрушить хрупкий баланс его личности. Но это же знание связывало меня с ним еще прочнее. Я стала хранителем его самой темной тайны. И если бы он узнал об этом... последствия были бы невообразимыми.
Я сидела, притворяясь погруженной в книгу, но мой мозг лихорадочно работал. Я понимала его теперь на уровне, который был почти интимным. Я видела монстра и жертву, слившихся в одном человеке. И это знание было страшнее любой открытой угрозы. Потому что от угрозы можно защищаться. А как защищаться от чего-то, что начинаешь постигать? Как ненавидеть того, чью боль ты видишь?
И когда через пару дней они приедут, я буду наблюдать. Внимательнее, чем когда-либо. Ища ту самую трещину в его броне. Трещину, которая могла стать как моим спасением, так и моей могилой.

Первая Кровь

Знание, добытое из дневника, висело на мне тяжелым, невидимым плащом. Я видела призраков, бродящих в стенах этого дома, и самый главный призрак — мальчик с глазами, полными ненависти и боли, — теперь преследовал и меня. Кай перестал быть просто монстром. Он стал сложной, трагической и оттого еще более опасной фигурой. Это понимание не принесло покоя. Оно породило новую, изощренную тревогу. Я ловила себя на том, что ищу в его взгляде, в его скупых жестах, отголоски того ребенка. Это была опасная игра, и я не могла остановиться.
Напряжение требовало выхода. Сидение в библиотеке превратилось в пытку. Каждая книга теперь напоминала мне о его дневнике, о его мыслях. Мне нужно было движение. Пространство. Иллюзия свободы.
Я решилась выйти из комнаты. Это был расчетливый риск. Проверить границы своей новой, призрачной «свободы». Показать им — и, что важнее, самой себе — что я не сломлена.
Путь лежал через кухню. Просторное, сверкающее сталью и глянцевыми фасадами помещение было пусто. Я вздохнула с облегчением и направилась к холодильнику, внезапно осознав, что голодна. Но едва я протянула руку, чтобы открыть его, как из-за угла, словно из самой тени, возник Лео.
Его массивная туша практически перекрыла проход. Он медленно, оценивающе оглядел меня с ног до головы, и на его лице расплылась самодовольная ухмылка. Воздух вокруг него вибрировал от грубой, животной силы.
«Ну что, книжный червь, нагуляла аппетит?» — его голос гулко отозвался в тишине кухни. Он сделал шаг вперед, намеренно сокращая дистанцию. Запах его тела — смесь пота и дорогого одеколона — ударил мне в нос. «Или Кай кормит тебя только пылью с полок?»
«Мускулы. Его нарциссизм — в физическом превосходстве. Он видит мир через призму силы. Сейчас он проверяет свою власть. Унизит ли он меня? Покажет, кто здесь главный после Кая?» — молнией пронеслось в голове.
Я попыталась обойти его, сделав вид, что не слышу, но он легко перехватил меня, уперев ладонь в дверной косяк и полностью блокируя выход. Клетка. Я снова в клетке, пусть и более просторной.
«Не торопись. Поболтаем.» — он наклонился ближе, его дыхание, пахнущее протеином, обожгло мою кожу. «Слышал, ты у нас теперь ценный кадр. Шифры ломаешь.» — Его свободная рука резко схватила меня за подбородок, его пальцы впились в кожу с силой, не оставляющей сомнений в его намерениях. Больно. Унизительно. «Но это все в виртуальности. А в реальном мире...» — он сжал челюсть еще сильнее, заставляя меня смотреть на него, — «...здесь правят мускулы. Запомни это, умница.»
«Не показывай страх. Не показывай страх. Он этого ждет. Он питается этим.» — пронеслось у меня в голове. Я не стала вырываться — его хватка была как тиски. Вместо этого я заставила себя поднять на него взгляд, вложив в него всю холодную ярость, на которую была способна. Я думала о дневнике. О боли Кая. О том, что все они, эти сильные мужчины, всего лишь продукты своих травм.
«Каю вряд ли понравится, если его «ценный кадр» помнут, — сказала я, и мой голос, к моему удивлению, прозвучал ровно, почти отстраненно. — Особенно перед визитом его родителей. Он любит, чтобы все выглядело... безупречно.»
Я ударила точно в цель, даже не подозревая, насколько точно. Упоминание Кая и его родителей подействовало на Лео как удар хлыстом. Ухмылка сползла с его лица. Он ненадолго замер, его маленькие глаза с суеверной опаской метнулись в сторону коридора, как будто он ожидал, что Кай появится прямо сейчас. Его хватка ослабла. Он с силой отпустил мое лицо, на коже остались красные следы от его пальцев.
«Вали отсюда,» — буркнул он, отступая и давая мне пройти. — «И смотри у меня.»
Я вышла из кухни, не оборачиваясь, чувствуя, как колени слегка подрагивают от выброса адреналина. Но вместе со страхом было и странное, горькое чувство победы. Я только что использовала его же оружие — знание о Кае, о его психологии — против одного из его людей. И это сработало.
«Мускулы правят миром, Лео? — подумала я, поднимаясь по лестнице. — Возможно. Но знание правит теми, кто правит мускулами.»
Я вернулась в свою комнату и заперлась. Прижавшись спиной к двери, я пыталась отдышаться. Физическая угроза миновала, но психологическое эхо оставалось. Я провела пальцами по покрасневшей коже на подбородке. Это было напоминание. Я могла выигрывать маленькие словесные баталии, но в любой момент грубая сила могла положить конец всем моим интеллектуальным ухищрениям. Лео был тупым орудием, но орудием смертоносным.
Ирония ситуации не ускользнула от меня. Чтобы защититься от одного нарцисса, мне пришлось апеллировать к власти другого, более сильного. Я встроилась в их иерархию. Я использовала их же правила против них. И в этом был мой единственный шанс.
Но эта победа оставляла во рту горький привкус. Каждый такой шаг все глубже втягивал меня в их игру. Я отдалялась от той девушки, которой была когда-то, и становилась кем-то другим. Кем-то, кто умел манипулировать, кто видел слабости и использовал их, кто начинал мыслить их категориями.
Я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Глаза были слишком большими, на лице — следы усталости и стресса. Но в их глубине появилась новая жесткость. Холодная, решительная искра. Это была не я. Это была та, кем я становилась, чтобы выжить. И я с ужасом понимала, что эта перемена, возможно, необратима.
Вечером того же дня, когда я спускалась в столовую, я столкнулась с Каем в коридоре. Он остановился, его взгляд скользнул по моему лицу, задержавшись на едва заметном синяке на подбородке. Он ничего не сказал. Не спросил. Просто посмотрел. И в его взгляде я прочитала не гнев, не сочувствие, а нечто иное — молчаливое одобрение. Он видел, что я не прибежала к нему с жалобами. Что я сама справилась с ситуацией. И в его извращенном мире это было высшей формой похвалы.
Он кивнул мне, почти незаметно, и прошел дальше. Этот безмолвный обговор стал для меня и наградой, и приговором. Я доказала свою ценность. Но ценность в этом доме имела свою, ужасающую цену

Испытание Шифром

Тишина после столкновения с Лео была звенящей. Я провела ночь без сна, ворочаясь и прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Синяк на подбородке пылал, как клеймо, напоминая не столько о боли, сколько о моей уязвимости. Я выиграла словесную дуэль, но физический мир по-прежнему принадлежал им. Этот инцидент ясно дал понять: моя хрупкая безопасность зависела от каприза Кая и от того, насколько полезной я смогу оставаться в его глазах.
На следующее утро в мою комнату вошел Дэниел. Его появление было беззвучным, как всегда. В руках он держал не папку, а ультратонкий ноутбук.
«Кай поручил мне кое-что проверить, — его голос был ровным, без эмоций. — Он считает, что твои познания могут быть... полезны.»
Он открыл ноутбук и повернул его ко мне. На экране был открыт документ с шифром — сложная, многоуровневая система символов и цифр, перемежающаяся фрагментами на латыни и древнегреческом. Это была не головоломка из книги. Это было нечто реальное, живое и опасное. «Это не из книги.Это реальный шифр, который один из наших... партнеров... использует для переписки. Кай хочет знать, сможешь ли ты его взломать.»
Я смотрела на экран, чувствуя, как внутри все сжимается. Это была ловушка. Очевидная. Участие в их делах, даже под принуждением, стирало бы последнюю грань. Оно превращало меня из пленницы в соучастницу. В их сообщницу.
«А если я откажусь?» — тихо спросила я, уже зная ответ.
Дэниел тонко улыбнулся. «Тогда Кай примет твой отказ как подтверждение, что твоя ценность ограничивается лишь материальным телом. И будет обращаться с тобой соответственно. Без всяких поблажек.» — Он сделал паузу, давая словам осесть. «Если же ты справишься... ты получишь еду. И, возможно, чуть больше... свободы передвижения по дому. Это предложение выгоднее, ты не находишь?»
Он был холоден и логичен. Он не угрожал, как Марк или Лео. Он просто излагал варианты и их последствия, как шахматные ходы. «Сломай свой моральный компас или мы сломаем тебя физически». Выбор был иллюзорен, но формально он существовал. И в этом был весь Кай. Он всегда давал выбор. Между плохим и худшим.
«Они хотят не просто сломать меня. Они хотят использовать меня. Сделать соучастницей. И Кай, предлагая такой выбор, проверяет не только мои способности, но и мою готовность идти на сделку с совестью ради крох комфорта.»
Я посмотрела на шифр, затем на Дэниела. В его глазах не было ожидания. Была лишь уверенность в том, что я выберу единственно разумный, с его точки зрения, вариант.
«Я попробую, — сказала я, и мой голос прозвучал хрипло. — Но не для вашей выгоды. А чтобы доказать, что я не просто "актив".»
Дэниел кивнул, как будто этого ответа и ожидал. «Рациональный выбор. Я сообщу Каю. У тебя есть время до вечера.» — Он развернулся и ушел, оставив ноутбук открытым на столе передо мной.
Теперь я сидела не просто с книгой. Передо мной лежала первая, тонкая нить, связывающая меня с их преступным миром. И мне предстояло решить, оборвать ее или потянуть.
Я сделала глубокий вдох и сконцентрировалась на экране. Шифр был изощренным. Кто-то потратил годы на его оттачивание. Но ничто не было идеальным. Всегда оставались закономерности, паттерны, следы создателя. Мой ум, отточенный годами академической работы, с жадностью набросился на задачу. Это была сложнейшая головоломка. И я была хороша в головоломках.
Я погрузилась в работу, отключив все эмоции. Не было страха, нет стыда, не было даже мыслей о последствиях. Были только символы, частотный анализ, поиск слабых мест в алгоритме. Я сравнивала структуру с известными историческими шифрами, искала скрытые homophonic подстановки, строила графы зависимостей. Это была чистая, почти математическая красота, скрывавшая за собой нечто уродливое.
Спустя несколько часов я нашла первую брешь. Ключ кодирования менялся каждые сто символов, но в его смене была крошечная, почти незаметная асимметрия. Ошибка программиста или особенность мышления создателя. Неважно. Это была ниточка.
Я потянула за нее.
Еще через три часа шифр лежал передо мной разобранный, как часовой механизм. Я видела всю переписку — договоренности о поставке оружия, закодированные под безобидные торговые термины, упоминания имен, которые, я знала, принадлежали людям из высших эшелонов власти. Я держала в руках не просто информацию. Я держала в руках динамит.
В этот момент дверь открылась. Вошел Дэниел, за ним — Кай. Дэниел молча подошел к ноутбуку, его глаза быстро пробежали по расшифрованному тексту. На его обычно невозмутимом лице появилось редкое выражение — чистое профессиональное восхищение.
«Она сделала это, — он констатировал, поворачивая экран к Каю. — И быстрее, чем я прогнозировал. Намного быстрее.»
Кай подошел ближе. Он не смотрел на экран. Его взгляд был прикован ко мне. В его глазах горел странный огонь — смесь триумфа, одержимости и чего-то еще, более темного и личного.
«Я знал, — произнес он тихо, почти про себя. — Я знал, что в тебе есть сталь.»
Он повернулся к Дэниелу. «Организуй ей полноценный ужин. И доступ в библиотеку на втором этаже.» — Затем его взгляд снова упал на меня. — «Ты заслужила... привилегии. Пока ты полезнее здесь, чем в качестве разменной монеты, твое положение будет улучшаться. Помни об этом.»
Как только они вышли, по дому поползли слухи. Я была уже не просто диковинкой. Я стала фактором. Угрозой для одних, любопытным артефактом для других.
Когда мне принесли ужин — уже не на подносе, а сервированный на небольшом столике в комнате, — в дверях появилась София. Ее лицо было бледным от ярости.
«Библиотека? — она прошипела. — Ты думаешь, ты что-то значишь? Ты всего лишь умная обезьянка, которую научили трюку. Он поиграется с тобой, а когда наиграется...» — она не договорила, но ее взгляд был красноречивее любых слов.
Она ушла, оставив меня наедине с едой и тяжелыми мыслями. Я съела несколько кусочков. Еда не вызывала больше отвращения, но вкус победы был горьким. Я продала часть своей непричастности, свой моральный комфорт, за тарелку супа и доступ к книгам.
Я встала и подошла к окну. Территория была погружена во тьму, нарушаемую лишь лучами прожекторов. Побег был невозможен. Но теперь у меня было нечто иное. Влияние. Пусть крошечное, призрачное, но реальное.
И самый страшный человек в этом доме смотрел на меня не как на жертву, а как на ценное приобретение. И в его мире это было в тысячу раз опаснее. Потому что ценную вещь не выбрасывают. Ее берегут. Совершенствуют. И владеют ею до конца.

Визит

Привилегии обернулись новой клеткой, чьи прутья были сплетены из ожиданий и зависти. Доступ в главную библиотеку открыл мне новые миры, но каждый шаг по дому теперь сопровождался взглядами. Взглядами Марка, полными язвительного любопытства; Лео — темными и обещающими расплату; Софии — ледяными, как сталь клинка. Даже безмолвный Дэниел, казалось, оценивал меня с новой, более пристальной точки зрения. Я стала центром бури, не имея возможности ею управлять.
И в самый центр этого напряжения ворвалось новое — ожидание визита. О нем не говорили вслух, но дом замер в неестественной, вымученной чистоте. В воздухе витало нечто тяжелое, гнетущее, словно перед грозой. Я вспомнила дневник Кая. Его родителей. Садиста-отца и молчаливую пособницу-мать. Мое знание их сущности делало ожидание невыносимым. Я боялась не их самих, а того, что они могут пробудить в Кае. Ту самую трещину, которую я искала, но теперь, когда она стала реальной перспективой, я испугалась ее последствий.
Утро дня «Икс» началось с того, что я, едва заслышав первые звуки жизни в доме, проскользнула в библиотеку на втором этаже и заперлась. Прятаться здесь было логично. Я не хотела быть зрителем в этом спектакле. Но избежать его было невозможно.
Сначала доносились лишь приглушенные голоса. Низкий, властный бас — отец. Более мягкий, уступчивый, но с металлической ноткой — мать. И ровный, как лезвие бритвы, голос Кая. Не было слышно слов, но само звучание их голосов, их интонации, создавали в воздухе густое, ядовитое напряжение. Оно просачивалось сквозь стены, пропитывало книги, заставляло меня ежиться.
Я подошла к окну. Во дворе стоял их автомобиль — дорогой, но безвкусный, кричащий о богатстве, лишенном стиля. Идеальное отражение его владельцев.
Я пыталась читать, но сосредоточиться не получалось. Слова расплывались перед глазами. Я была поймана в ловушку между страхом и morbid curiosity. Что я увижу, когда они уедут? Остатки его самообладания? Или его полное крушение?
К обеду нервы сдали. Истощенная бессонницей и стрессом, я прилегла на мягкий ковер перед холодным камином. Сон, тяжелый и безвольный, накрыл меня волной.
Я не знала, сколько прошло времени, когда меня разбудило чувство чужого присутствия. Я открыла глаза и замерла.
Кай сидел в кресле напротив. Он не смотрел на меня. Его взгляд был расфокусированным, устремленным в пустоту. В одной руке он сжимал стакан с виски, в другой — разорванную пополам шахматную фигуру, белую королеву. Острые края сломанного фарфора впивались в его ладонь, оставляя на коже красные следы, но он, казалось, не чувствовал боли.
Он был без пиджака, рубашка расстегнута на пару пуговиц, волосы слегка растрепаны. В его осанке не было привычной собранности. Это была не статуя хладнокровного лидера, а человек. Изможденный, наполненный тихой, концентрированной яростью, идущей из самого нутра.
Он медленно повернул голову, и его взгляд упал на меня. В его глазах не было ни злости, что я здесь, ни удивления. Была лишь глубокая, бездонная усталость и то самое знание, которое я видела в его дневнике — знание о том, что некоторые раны не заживают никогда.
«Ты должна была оставаться в своей комнате,» — произнес он. Его голос был тихим и хриплым, лишенным всякой стальности.
Я медленно села, не сводя с него глаз, инстинктивно подтянув колени к груди. «В библиотеке...тише,» — так же тихо ответила я.
Он усмехнулся, беззвучно, больше похоже на гримасу. «Тише?»— он бросил взгляд на дверь, за которой остался призрак его прошлого. — «Да. Здесь действительно тише.»
Он разжал пальцы, и сломанная фигурка королевы с глухим стуком упала на пол. Он поднял взгляд на меня, и в его глазах что-то сместилось. Оценка? Признание того, что я видела его без маски?
«Они уезжают через час,» — сказал он, и в его голосе снова появились знакомые стальные нотки, но теперь они звучали... тоньше. — «После их отъезда приходи на кухню. Мы поговорим.»
Он встал, не дожидаясь ответа, и вышел из библиотеки, оставив меня сидеть на полу среди книг, с бешено стучащим сердцем и сломанной шахматной фигуркой у ног.
Тот час тянулся вечность. Я сидела, обхватив колени, и пыталась осмыслить увиденное. Он не просто позволил мне увидеть себя уязвимым. Он позвал меня. Он разговаривал со мной не как с пленницей, а как с... кем? Свидетельницей? Единственным человеком в этом доме, кто, возможно, мог понять? Эта мысль была одновременно лестной и чудовищной.
Ровно через час я вышла из библиотеки. В холле царила неестественная тишина. Машины уже не было. Я направилась на кухню, чувствуя, как с каждым шагом нарастает тревога.
Открыв дверь, я замерла на пороге. Кухня была полна. Его родители еще не уехали. Они стояли рядом с Каем, который опирался о столешницу, его спина была напряжена. И вокруг — все остальные. Все восемь пар глаз уставились на меня.
Это было как попасть под луч прожектора. Воздух вырвался из легких. Инстинкт сработал быстрее мысли. Я резко развернулась и, не помня себя, почти по-кошачьи рванула прочь. Сердце бешено колотилось. Глупая, детская реакция, но я не могла ее контролировать.
Я не успела добежать до лестницы, как из кухни за мной вышел Кай. Он догнал меня, легко схватив за локоть и мягко, но неотвратимо развернув к себе.
«Успокойся,» — его голос был низким, без злости. — «Я же сказал, через час.»
«Там... все,» — выдохнула я.
«Они уходят прямо сейчас,» — он не отпускал мой локоть. — «Я не ожидал, что ты выйдешь так скоро.»
За его спиной из кухни начали выходить его родители. Его отец бросил на нас короткий, ничего не выражающий взгляд. Мать пыталась улыбнуться, но получилось жалко.
Когда дверь за ними закрылась, Кай наконец отпустил мою руку. Он отошел на шаг, оглядев меня.
«Иди в библиотеку,» — тихо сказал он. — «Через десять минут я приду. И чтобы там никого не было, кроме тебя. Понятно?»
В его голосе не было просьбы. Это был приказ, но на этот раз — не для того, чтобы ограничить, а чтобы обеспечить приватность. Он повернулся и ушел обратно на кухню.
Я стояла, все еще дрожа, но с пониманием, что следующие десять минут определят всё. Он видел мою слабость, мой страх. Но он также видел, что я пришла, как он и велел. И теперь он хотел поговорить. Наедине. Игра вступала в новую, неизведанную фазу.