В тени воробья.

Глава 1: Гамбит олигарха

Дешёвая игрушка в форме матрёшки, которую кто-то осмелился назвать часами, отсчитала время до полуночи. Каждый тик был похож на тихий, сухой звук, словно таракан крадется по паркету. Иван ненавидел эту вещь. Эти часы. Он ненавидел ещё тогда, когда Лена купила их на блошином рынке, назвав «очаровательно безвкусными». Но после её ухода, он начал ненавидеть с глубокой и совершенно бессмысленной силой. Это были всего лишь часы. Но во мраке квартиры они были единственным, что разрывало тишину.

Его компаньоном была шахматная доска.

Она стояла между ним и пустым креслом Елены. Поле из полированного клёна и ореха. Партии было уже шесть месяцев. Она застыла, как старая фотография. Очередь была за ней. Последний ход, который она сделала в этой квартире, в их совместной жизни. Смелый, почти безрассудный выпад слоном королевы, открывающий фланг, но угрожающий сокрушительным матом в три хода, если он не будет осторожен. Она улыбнулась своей раздражающей, прекрасной улыбкой, коснулась фигуры и сказала: «Твои похороны, Ваня».

Потом она ушла. Не в ту ночь, а неделю спустя. Но партия осталась.

Иван сидел в «позе мыслителя», над которой она всегда насмехалась. Локти на коленях, кулаки прижаты ко рту, весь его облик — дешевая пародия на античную статую. Он думал не просто об игре. Он копался в ней. Память об этой партии была словно фантомная конечность. Призрачные боли от ссор и смеха мерцали вокруг каждой фигуры. Эта пешка была продвинута после ссоры из-за его поздних возвращений с работы. Этот конь был переставлен, когда она рассказывала ему о документальном фильме про японские укиё. Вся доска была картой страны, которой больше не существовало.

Он видел ответный ход. Конечно, видел. Это был тонкий и некрасивый ход. Жертва пешкой, которая задушит атаку и оставит ее позицию в руинах. Именно такие ходы у него получались лучше всего — прагматичные, защитные и совершенно лишённые романтики. Такие ходы выигрывают партии, но теряют жён.

Зазвонил телефон.

Звук, словно физический объект, разорвал хрупкий шелк полуночи. Это был домашний телефон. Тяжёлый бежевый реликт из прошлого десятилетия. Иван дал ему прозвонить три раза, не отрывая взгляда от доски. От хода, который никогда не сделает.

На четвёртом звонке он поднялся с кресла, суставы протестующе заскрипели. Ему было сорок два, и в последнее время каждое движение сопровождалось тихим комментарием его тела.

— Морозов, — произнёс он хриплым голосом, которым не пользовался несколько часов.

— Вань, — это был Волков, его голос звучал приглушённо и напряжённо на том конце провода. — Извини. Знаю, время позднее.

— Время всегда подходящее, — проворчал Иван. — Что случилось?

— Тело. В пентхаусе «Метрополя». Похоже на самоубийство. Но… тебе стоит приехать.

— Зачем? Богатые люди стреляют в себя каждый день. Сейчас это национальное развлечение, популярнее хоккея.

Волков понизил голос:

— Потому что начальник уже там. И он… на нервах. Он специально попросил тебя.

Это привлекло его внимание. Подполковник Гусев, просящий его о помощи, был подобен коту, просящемуся в ванну. Это означало, что что-то не так, и никто другой не хотел этим заниматься. Это означало неприятности.

— На нервах?

— Он потеет как свинья в бане, Иван. Просто приезжай.

Линия оборвалась. Иван постоял с минуту, слушая гудки в трубке. Он оглянулся на шахматную доску. Партия могла подождать. Это было единственное в его жизни, что всегда могло подождать. Он накинул поношенную кожаную куртку поверх рубашки, от которой пахло потом и табачным дымом. Уходя, он не взглянул в зеркало. Он и так знал, что увидит: высокого и худощавого мужчину, лицо, состоящее из резких углов и теней, волосы, в которых соли было больше, чем перца, и глаза цвета зимнего неба, такими, что обещали долгое и холодное ожидание перед снегопадом.

***

«Метрополь» был памятником другой эпохи, весь в величии модерна и в позолоченных потолках. В этот час отель должен был спать в тишине роскоши. Вместо этого вестибюль напоминал улей. Кто-то из милиционеров в форме хаотично двигался, вертя головой из стороны в сторону, кто-то стоял как неуклюжие статуи, стараясь не прикасаться к бархатным шнурам и к полированной меди. Администратор отеля, бледный настолько, что казалось, будто из него выкачали всю кровь, заламывал руки возле лифтов.

Иван показал своё удостоверение. Движение запястья было машинальным. В нем не было необходимости. Администратор отдёрнулся, словно это было оружие.

— Капитан Морозов. Пентхаус.

— Да, конечно, капитан. Ужасное дело. Трагедия. Господин Лебедев был человеком… уважаемым.

— Он был человеком с головой, а теперь, вероятно, без неё, — сказал Иван, входя в лифт. Администратор предпочёл не следовать за ним.

Двери пентхауса были открыты. Картина, открывшаяся за ними, вызывала двойственные ощущения. Дворец со вкусом подобранной роскоши: кремовые ковры, абстрактное искусство, которое, вероятно, стоило больше, чем вся квартира Ивана, оконная стена, открывающая захватывающий вид на освещённые купола Кремля. И в центре всего этого, распростёртый на диване из королевского синего шёлка, лежал изуродованный человек.

Григорий Лебедев был олигархом. Точнее БЫЛ. Человек, который вышел победителем из кровавой борьбы 90-х, обзавёлся состоянием на металлургии и заработал репутацию безжалостного дельца. Теперь же он был просто телом в костюме. Крупный мужчина с красным лицом и копной белых волос. С тёмной и уродливой дырой чуть выше правого виска. Лениво стекающей струйкой багряной крови на шёлке за спиной. Тяжёлый никелированный револьвер лежал на полу возле его безвольно повисшей правой руки.

Всё выглядело идеально. Слишком идеально.

Подполковник Гусев стоял возле тела, словно лягушка-бык в дешёвом костюме. Невысокий, широкоплечий и вечно злой, с лицом, постоянно окрашенным в красный цвет. Увидев Ивана, он скривился, будто съел лимон.