Ресторан «L’Éclat» тонул в мягком полумраке, нарушаемом лишь трепетным пламенем свечей на столах и далекими бликами огней большого города за панорамными окнами. Воздух был пропитан сложным букетом ароматов: дорогая кожа, тонкий парфюм, ноты трюфельного масла и свежесваренного кофе. Катя сделала маленький глоток терпкого, рубинового вина и улыбнулась. Улыбка получилась немного натянутой, скованной, как и она сама в этом безупречно скроенном шелковом платье, которое стоило половину ее месячной зарплаты.
— Тебе нравится? — спросил Егор, ее спутник. Он был идеален, как и все вокруг. Дорогой костюм сидел на нем как влитой, часы на запястье небрежно поблескивали при каждом движении, а взгляд карих глаз обещал одновременно и надежность, и легкую интригу.
— Здесь очень красиво, — честно ответила Катя, стараясь не думать о том, что одно только главное блюдо в меню стоит как ее недельный бюджет на продукты. — Очень… изысканно.
— Ты заслуживаешь самого лучшего, Катюша, — он накрыл ее руку своей. Его ладонь была теплой и сильной. — Я давно хотел тебя сюда пригласить. Показать, какой может быть жизнь.
Катя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от восторга, а от смутной, неосознанной тревоги. «Какой может быть жизнь». Его жизнь. Жизнь, в которой она, Катерина, обычный менеджер в небольшой дизайнерской фирме, казалась инородным элементом. Она перевела взгляд на свои руки. Идеальный маникюр, сделанный вчера специально для этого свидания, казался единственной деталью, соответствующей этому блестящему миру.
Они познакомились месяц назад. Он буквально сбил ее с ног, выбегая из бизнес-центра, рассыпав по тротуару содержимое ее сумки. А потом — извинения, приглашение на кофе, которое переросло в ужин, потом еще один. Егор был настойчив, обаятелен и умел говорить именно то, что хочет услышать женщина, уставшая от бесконечной череды неудач на личном фронте. Он был похож на принца из сказки, в которую Катя отчаянно хотела поверить.
— …и тогда я сказал партнерам: мы либо играем по-крупному, либо не играем вовсе, — вещал Егор, а Катя кивала, пытаясь вникнуть в суть его очередного бизнес-триумфа.
Она чувствовала себя актрисой в дорогой постановке, которая плохо выучила роль. Ей хотелось расслабиться, поверить, что этот вечер — не сон, что этот мужчина — ее счастливый билет. Но что-то мешало. Какая-то заноза в сердце, оставшаяся там с далеких, почти забытых времен, напоминала, что за блестящим фасадом может скрываться гниль.
— А знаешь, что самое главное в успехе? — Егор подался вперед, понизив голос до заговорщицкого шепота. — Умение вовремя сбрасывать балласт. Не тащить за собой то, что тянет на дно.
Его слова повисли в воздухе, и в этот самый момент бархатную тишину ресторана нарушил посторонний звук. Со стороны входа послышались повышенные голоса, суматоха. Катя инстинктивно обернулась, как и другие гости. Высокий, безупречно одетый метрдотель пытался преградить путь женщине, которая отчаянно рвалась в зал.
Женщина была одета в простое, темное пальто, явно не предназначенное для таких заведений. Ее волосы были растрепаны, словно от ветра или долгой ходьбы, а в глазах горел лихорадочный, почти безумный блеск. Она была чужеродным, резким диссонансом в этой симфонии роскоши.
— Пустите меня! Я знаю, что он здесь! — ее голос был сдавленным, но настойчивым.
Егор замер. Его лицо, только что сияющее самодовольством, превратилось в холодную, непроницаемую маску. Он впился взглядом в незваную гостью, и Катя увидела, как на его лбу проступила жилка.
— Егор! — выкрикнула женщина, наконец вырвавшись из рук персонала и сделав несколько шагов в зал. Она увидела их столик. Увидела его. — Я знала, что найду тебя в одной из твоих помойных ям для богачей!
Кровь отхлынула от лица Кати. Все взгляды в зале были теперь прикованы к их столику. К ней. И к этой женщине. Шелк платья вдруг стал холодным и липким.
— Ольга, прекрати истерику, — процедил Егор сквозь зубы, его голос был тихим, но полным ярости. — Охрана!
— Ты много чего мне говорил! — усмехнулась женщина, и в этой усмешке было столько боли, что Кате стало не по себе. Она смотрела прямо на Егора, но Катя чувствовала, что обращается она ко всему миру. — Например, что любишь! Что мы будем вместе навсегда! Знакомые слова, девушка? — она на долю секунды перевела взгляд на Катю, и в нем не было злости, только бесконечная, вселенская усталость. — Меня зовут Ольга. Я его жена. С которой он даже не развелся до конца.
— Егор, что все это значит? — прошептала Катя, но ее голос утонул в звенящей тишине, повисшей над столом.
— Это значит, милая, — уже не сдерживаясь, почти кричала Ольга, пока к ней приближались двое крепких мужчин в костюмах, — что этот человек — мастер пускать пыль в глаза! Он рассказывает про успешные проекты и красивую жизнь! А я работаю на двух работах, чтобы прокормить нашего годовалого сына! Потому что он оставил меня с кредитами на мое имя, которые брал на свои «крупные игры»! Он сбрасывает балласт, понимаете?! А потом находит новую доверчивую девочку, вроде вас, и вешает ей на уши ту же лапшу! Беги от него, девочка! Беги!
Мир Кати, такой хрупкий и только-только начавший обретать краски, рухнул в одно мгновение. Изысканные блюда на тарелках превратились в безвкусную массу, дорогое вино на языке обрело привкус пепла. Унижение было оглушающим, почти физическим. Она чувствовала на себе десятки любопытных, жалеющих, осуждающих взглядов.
— Я… мне нужно идти, — Катя с трудом встала, цепляясь за стул, чтобы не упасть. Ноги были ватными.
— Катя, подожди! Это не то, что ты думаешь! Она сумасшедшая! — наконец подал голос Егор, вскочив со своего места, но его тут же отвлекли охранники, пытавшиеся вывести Ольгу.
Но Катя уже не слушала. Она посмотрела на измученное, искаженное криком лицо Ольги и увидела в нем свое возможное будущее. И этот образ сказал ей больше, чем любые слова.
Она развернулась и почти побежала к выходу, не оглядываясь. Она не слышала криков Егора, не видела, как охрана выводит из зала плачущую женщину. Она просто неслась сквозь этот блестящий, фальшивый мир, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы, размазывая дорогую тушь.
Неделя после фиаско в «L’Éclat» прошла как в тумане. Катя взяла на работе несколько отгулов, ссылаясь на плохое самочувствие, что было недалеко от истины. Она чувствовала себя опустошенной, выпотрошенной. Дни слились в один серый, тягучий ком: она спала до обеда, бесцельно бродила по квартире, пересматривала старые фильмы и почти не выходила из дома. Телефон разрывался от звонков и сообщений Егора — сначала требовательных, потом умоляющих, потом снова злых. Она не отвечала, но и не блокировала его, испытывая какое-то мазохистское желание видеть, как он бьется в закрытую дверь.
Сегодня был первый день, когда она заставила себя встать и попытаться вернуться к жизни. Время близилось к вечеру. Катя сидела на диване, завернувшись в плед, и смотрела на свое отражение в темном экране ноутбука. Измятая домашняя футболка, растрепанные волосы, потухший взгляд. Унижение больше не было острым, оно превратилось в тупую, ноющую боль где-то в груди.
Звонок домофона прозвучал неожиданно и резко. Катя вздрогнула. Она никого не ждала. Снова настойчивый треск. Поморщившись, она нехотя поднялась.
— Кто? — ее голос был хриплым от долгого молчания.
— Катюха, открывай! Это я, продовольственная инспекция с гуманитарной помощью! — раздался в динамике до боли знакомый, жизнерадостный голос.
Леся.
Катя нажала на кнопку. Сердце предательски екнуло. С одной стороны, она была рада. С другой — ей меньше всего на свете хотелось, чтобы кто-то видел ее в таком состоянии. Особенно Леся, у которой всегда все было хорошо, солнечно и правильно.
Через минуту в дверь позвонили. Щелкнул замок. На пороге, в ореоле света из подъездного окна, стояла Леся. Белокурые волосы сияли золотом, голубые глаза искрились энергией. В руках она держала два больших бумажных пакета, от которых пахло свежей выпечкой и апельсинами.
Она шагнула в темный коридор, и ее обычная улыбка тут же слетела с лица. Она окинула взглядом Катину сгорбленную фигуру, застиранную футболку и темные круги под глазами.
— Так, понятно, — тихо произнесла она, и в ее голосе уже не было прежней беззаботности. — Я чувствовала, что дело плохо. Ты неделю не отвечала на сообщения. Что стряслось? Свидание с твоим «принцем» прошло не по плану?
Катя молча отошла в сторону, пропуская подругу в квартиру. Она чувствовала себя разбитой вазой, которую неумело склеили, и любой неосторожный звук мог заставить ее снова рассыпаться на тысячу осколков.
Леся поставила пакеты на пол, сняла пальто и решительно прошла в гостиную. Она не стала задавать лишних вопросов. Она просто подошла к Кате и крепко ее обняла.
— Тшшш, все хорошо, — шептала она, гладя Катю по спутанным волосам. — Я здесь. Дыши.
И Катя послушалась. Она сделала глубокий, судорожный вдох, вдыхая свежий, морозный запах Лесиных волос, и ее, наконец, прорвало. Она зарыдала — беззвучно, горько, сотрясаясь всем телом в объятиях подруги. Она плакала о своей глупости, о разбитых мечтах, о несправедливости, о своем бесконечном, казалось, одиночестве.
Леся молча держала ее, давая выплеснуть всю боль. И только когда Катины плечи перестали дрожать, она осторожно отстранилась и заглянула ей в глаза.
— Ну что, рассказывай, какому козлу на этот раз посчастливилось увидеть тебя во всей красе? — мягко спросила она, и в уголке ее губ появилась тень знакомой улыбки.
Катя шмыгнула носом и устало махнула рукой в сторону дивана.
— Пойдем, сядем. История длинная и до тошноты банальная.
Они устроились на диване. Леся принесла с кухни стакан воды для Кати и налила себе сок из пакета.
И Катя рассказала. Про идеальный ресторан, про идеального Егора, про свои глупые надежды и про женщину, которая ворвалась в зал и разрушила всю эту картонную декорацию.
— …и самое ужасное, Лесь, — закончила Катя, глядя в пустоту, — что я ей поверила. Сразу. Без единого сомнения. Потому что где-то глубоко внутри я с самого начала знала, что все это — фальшь. Что так не бывает.
— Конечно, не бывает, — кивнула Леся. — Настоящее — оно не такое блестящее. Оно теплое. Иногда колючее. Но оно никогда не рассыпается от одного слова правды. — Она сделала глоток сока. — Я даже рада, что так получилось.
— Что?! — Катя удивленно уставилась на подругу. — Рада?
— Ну да. Лучше узнать сейчас, чем через год, с ребенком на руках и его кредитами на шее, — Леся говорила абсолютно серьезно. — Считай, что Вселенная послала тебе очень своевременное предупреждение. Ты избежала большой беды, Катюш.
Слова подруги были до боли логичными. Но от этой логики не становилось легче.
— А что это ты тогда грустишь? — Леся прищурилась. — Ты не очень-то похожа на женщину, счастливо избежавшую катастрофы.
Катя тяжело вздохнула.
— Да я тут подумала… может, хватит? Все эти поиски, свидания, надежды… они никогда не заканчиваются успехом. Каждый раз одно и то же, просто декорации меняются. Я просто хочу жить. Спокойно. Не ждать звонка, не анализировать каждое слово, не наряжаться как на выставку достижений. Хватит с меня. Если суждено быть одной, значит, так тому и быть. Буду сильной и независимой женщиной с сорока кошками.
— Не говори ерунды! — Леся даже стукнула кулачком по дивану. — Тебе всего двадцать четыре года! Вся жизнь впереди. Ты что, хочешь поставить на себе крест из-за одного лощеного придурка?
— Он не один, Лесь. Он просто… последняя капля.
— Все равно, — не унималась Леся. — Это не повод сдаваться. Это повод встряхнуться. И у меня, кажется, есть для этого одна интересная новость. Совершенно случайная, но, возможно, сейчас она очень кстати.
— Какая новость? — насторожилась Катя.
Леся загадочно улыбнулась.
— Ну, помнишь, в школе был такой Виталик Ковалев? Который потом в IT подался? Я на него в профессиональной сети наткнулась, добавила в друзья. А он сегодня пост выложил. Мол, ребята-одноклассники, кто в городе, давайте соберемся в следующую субботу, вспомним былое. Чисто дружеская посиделка, без пафоса.