Белла никогда не думала, что так сильно полюбит море. Она могла часами смотреть на него, в любое время года. Величавое, седое, сердитое — зимой, ласковое, умиротворяющее — летом. Грозное, яростное в шторм. Ласковое, как материнские объятия, когда стихает ветер и все вокруг, кажется, замирает, словно само время останавливается.
Если бы можно было остановить время или повернуть вспять!
Она смотрела на бирюзовые волны, рассекающие залив. Было еще довольно тепло, и солнце по-прежнему светило ярко, и море радовало глаз переливами изумруда и бирюзы…
И все же, осень и тут потихоньку вступала в права... Утром, по низинам стелился туман, собирались на юг птичьи стаи…
Трава под ногами пожухла, беспощадное солнце выжгло её здесь, на высоком скалистом берегу, давно. Теперь и листья дикого шиповника, который в изобилии рос у их уютной усадьбы, начали краснеть, а зрелые плоды горели оранжевым пламенем.
В Лондоне сейчас, наверное, уже довольно холодно, дожди и утренние туманы угнетают, постоянное ощущение сырости, даже в хорошо натопленной комнате.
А здесь в Корнуолле осень теплая и мягкая.
Ей нравился этот полуостров, его история полная легенд и сказаний.
Сейчас, стоя на самой вершине скалистого берега, она вспоминала, как чуть больше года назад Уильям отвез её в Тинтагель, посмотреть на развалины знаменитого замка. Истории, связанные с этим необыкновенным местом, всегда казались ей такими романтичными. Любовные битвы, прекрасные дамы, могучие рыцари… Но если раньше ей всегда было жаль неприкаянного Ланселота и страдающего Тристана, но сейчас она была на стороне королей Артура и Марка…
Белла ненавидела истории, в которых любимую женщину отнимали у другого, у того, кто тоже любит!
Налетевший внезапно ветер все-таки напомнил, что уже не лето…
Осень…Неужели пора увядания пришла и в её жизнь? Как странно думать о том, что жизнь закончена в двадцать четыре года...
Белла вытерла вспотевшие ладони о черный креп юбки. Полгода траура... Уильям не хотел, чтобы она носила траур дольше, и запретил надевать траур на Мэри-Джейн…
Графиня приложила ладонь ко лбу и посмотрела вниз. На золотом песке было разложено одеяло, но Эмджи, их неугомонная Ежевичка, конечно играла на песке! Бедная нянюшка Нен устала носиться за малышкой по всему пляжу и была рада, что та, наконец, набрала необходимое количество камней и ракушек и плюхнулась попой на песок, чтобы заняться перебиранием своих сокровищ.
Пора было им возвращаться домой, девочка, наверняка, проголодалась. Но она так любит гулять у моря… Скоро она надолго лишится этой маленькой радости. Пора было ехать в Лондон. Пора смириться с новым положением.
Наследником Уильяма был признан какой-то дальний родственник, но почему-то его сих пор не разыскали. Поверенный не мог внятно объяснить, что же будет с титулом и имуществом почившего графа – Белле никто не говорил ничего конкретного.
После похорон Белла какое-то время жила в Лондоне, потом решила вернуться в Корнуолл, несмотря на опасность. Вернее, она не думала об опасности, была уверена, что ей и Эмджи тут ничего не угрожает. Тот, кто хотел устранить Уильяма выполнил миссию, вряд ли врагам есть дело до безутешной вдовы и ребенка.
Вряд ли вообще кому-то на этом свете теперь есть до них дело. Ну, разве что тетушке и Виктории. А больше…
Больше в жизни Беллы не осталось ничего. Только память.
Она закрыла глаза, погружаясь в воспоминания…
Живот у неё был уже довольно большим, но она не чувствовала шевелений ребенка. Это пугало её. Каждый день она держала руки в области пупка, пытаясь уловить хоть какое-то движение. И вот, наконец-то это случилось!
Внезапно, в тот момент, когда она наклонилась, чтобы налить Вики чашечку чая. Легкий, едва уловимый толчок. Малыш!
— Вики! Мой малыш!
— Что?
Вики перепугалась, вскочила, чуть не опрокинув столик, сервированный на двоих.
— Я почувствовала! О, Боже! Уильям сойдет с ума!
Уже 4 месяца прошло с того промозглого осеннего дня, когда они произнесли клятвы. Четыре месяца оглушительного, невероятного счастья!
Уильям оказался очень нежным и внимательным любовником. Сколько раз, внутренне замирая, она прогоняла злую мысль — о, если бы только он был первым и единственным! О, если бы!
Она не ложилась, ожидая возвращения мужа. В последнее время он стал появляться поздно — Белла знала, что это связано с войной на континенте. Уильям был графом, носителем титула, он не должен был идти на войну, но оставаться в стороне он не мог и не желал. Правительству нужны были достойные люди.
Белла сидела наверху, в своей гостиной. Услышав, как подъехал экипаж, она встала и быстро вышла из комнаты. Ей хотелось как можно скорее сообщить ему о ребенке.
Дворецкий, чопорный Литл, совершенно не оправдывающий свою фамилию, ибо ростом превосходил графа, в котором было больше 6 футов, принимал его пальто, когда Белла, спускаясь по лестнице, приветствовала мужа.
— Дорогой! Скорее! Ты должен это почувствовать!
Белла ощущала в теле странную морозящую пульсацию. Так бывало давно, в детстве, в школе миссис Баркин, где она провела два года. Перед уроком французского, который в то время почему-то давался с трудом, а учительница, мисс Смитсон была такой строгой… Её трясло, словно перед невыученным уроком… Словно она нашкодившая школьница...
Господи, а ведь она и вправду нашкодила! Нашкодила так, что страдать приходится всем…
Зачем она полюбила его? Зачем? Зачем? Зачем?
В спальню вошел Уильям, и она бросилась ему на шею, боясь встретиться глазами. Только бы он не понял, о чем она думала. Только бы не понял...
— Прости, родная. Я не должен был приводить его в наш дом.
— Это глупо… глупо, глупо… Все равно мы не сможем прятаться всю жизнь… Это нелепо и может показаться странным… Хотя… на свадебной церемонии был почти весь Лондон и все и так известно… Но я не знаю… не знаю, что на меня нашло… Мне страшно! Обними меня! Обними крепче! Поцелуй меня!
Он нашел её влажные губы и мягко утонул в них, лаская языком.
— Тише, тише… Счастье мое… Тише…
— Пойдем в постель! Прошу тебя! Я хочу, я так хочу тебя! Пожалуйста! Скорее!
Он сделал вид, что не обратил внимания на её поведение, явно вызванное визитом незваного гостя. Но сила его страсти сказала ей многое. Ему тоже было страшно. Их маленькое тихое счастье оказалось хрупким.
Белла срывала с мужа одежду, одновременно подставляя ему для поцелуев руки, плечи, лицо. Она тяжело дышала, сгорая от желания. Обнажив его грудь, она принялась ласкать его тело языком, обводя соски, прикусывая кожу, спускаясь ниже, ниже… к животу, туда, где темным кольцом влажных от пота волос был обвит пупок… Она развязала его панталоны, освобождая большой, возбужденный до предела член…
Нельзя было делать это. Она подняла глаза, встретила его взгляд. Он был напуган.
Белла знала, о чем они оба подумали в этот самый момент. Она выпустила из рук его естество и опрокинулась на спину, широко раздвигая ноги.
Он вошел в неё резко, глубоко, склонившись над её телом в судороге страсти. Прижимаясь лоб ко лбу, часто дыша он спросил:
— Я сделал тебе больно? Прости… прошу тебя…
— Нет… не больно…
— Ты напряжена... Расслабься… Прими меня! Прими все, что я даю тебе...
Её словно отбросило назад, в прошлое, в ту первую и единственную ночь… Когда влажное мужское тело так же склонялось над ней, забирая её невинность, распаляя чувственность. Он так же просил принять все, что дает ей. И она принимала…
Её лоно судорожно сжалось, чуть не взорвавшись освобождением, от мимолетного воспоминания… Он застонал…
— О, любовь моя…
А она слышала совсем другие слова… «Моя маленькая птичка, моя госпожа…» И совсем другой мужчина склонялся над ней, и другие губы целовали, и другие руки ласкали...Невероятное возбуждение захлестнуло её. Она словно потеряла границы тела и вырвалась на свободу. Каждая клеточка тела горела в огне, в каждом уголке сознания рождался взрыв наслаждения…
Она летела, летела, выше и выше, судороги оргазма сотрясали её один за одним, это было так глубоко, так полно, как не было еще никогда! Она кричала, не имея сил сдержать себя.
Его движения стали резкими, быстрыми, и он мгновенно последовал за ней, освобождая поток лавы, поглощаемый её туго сжатым лоном…
Она лежала, не чувствуя своего тела. Она вся была как желе. У неё не хватало сил даже на то, чтобы повернуть голову и взглянуть на мужа. Он лежал рядом и, казалось, тоже обездвижен мощью своего взрыва.
Прошло несколько минут, прежде чем он нашел возможность подняться и повернуться к ней.
На мгновение её поразил страх. Что он скажет?
Но глаза Уильяма лучились таким счастьем.
— Я никогда не испытывал ничего подобного. Даже… в наш самый первый раз. Хотя тогда мне казалось, что я схожу с ума от счастья…
— Да… Это было…
— Это было волшебно, любовь моя…
Он усмехнулся.
— Что?
— Надо чаще приглашать Седдона, если он так возбуждает нас с тобой!
Он шутил! Но… Господи, как ей было больно и страшно, когда она поняла, что только что занималась любовью вовсе не со своим мужем! Нет! Только что в этот пароксизм страсти её увлек другой мужчина. Её Красавчик… Её личный Архангел Гавриил... Её боль и любовь. Её сладкий грех…
Она слабо улыбнулась, не в силах повернуть голову.
— Я люблю тебя!
— Я знаю, родная.
— Не нужно приглашать…
— Я шутил, милая. И… вряд ли получится…Он уезжает из Лондона… Из Англии…
— О…
Она не должна спрашивать, куда! Не должна!
— Мы должны молиться за него, дорогая. От его миссии во многом зависит будущее. Наше будущее. Будущее Британии, да и, наверное, всего мира.
Он судорожно вздохнул, словно жалея, что не ему достается столь великая честь.
Она никогда не спрашивала Уильяма, но каким-то шестым чувством знала — он в курсе дел кузена, если бы случилось что-то страшное, он бы сказал.
Малышка Эмджи родилась ровно через 9 месяцев после той самой ночи. Тетушка Агата все подсчитала правильно, поджала губы и расплакалась. Девочка была такой славной! Все говорили, что у неё глаза матери, а овал лица и губы — отцовские. Черные вьющиеся волосики — тоже в породу Беллы...
И только сама Белла знала, что и глаза, и овал лица, и губы, и волосы и ямочка на подбородке и упрямо вскинутые бровки — все это девочка взяла у своего отца. Родного отца. Его кровь оказалась сильнее…
И она истово благодарила Господа за то, что это девочка! Не наследник. Она еще может родить Уильяму наследника!
Увы, этого не случилось. Ни одной беременности за все шесть лет брака. Холланд считал, что это Божья кара. Белла старалась утешить его, но… в первые годы она видела его слезы, такие горькие и скупые мужские слезы! Плач по не рожденному сыну...
Ей хватало и дочери. Но в глубине души она знала — пока ребенка нет, наследником титула является Гэбриел…Как не ненавидел он этот титул, похоже, быть ему Холландом…
Мэри Джейн исполнился год, когда Уильям внезапно и скоро собрался в небольшое поместье в Корнуолл. Белла знала, как, впрочем, большинство англичан, что в этом красивом диковатом краю вовсю процветает контрабанда. Война с Бонапартом была в разгаре, но в гостиных и библиотеках титулованных британцев не переводился французский коньяк и бренди. Дамы по-прежнему украшали свои туалеты роскошным кружевом. Но контрабандисты не ограничивались поставками горячительного и галантереи. Все было гораздо серьезнее. Целая шпионская сеть развернулась на скалистых, изрытых пещерами берегах.
Графиня прямо спросила у мужа, с чем связан его отъезд, и он не стал лгать. Да его путешествие к морю было не просто желанием уладить дела арендаторов. Он помогал военному ведомству.
Впрочем, Уильям убедил жену, что опасность ему не грозит. Он наблюдатель. Белла верила ему. Он никогда не обманывал, даже в мелочах…
Сначала граф побывал в Корнуолле один, но… Слишком тяжело для них было быть врозь и Белла уговорила его взять их с малышкой.
В пределах их владений было спокойно, и граф согласился. Он и сам не мог надолго расставаться с любимой женой и дочкой – маленькая Ежевичка, как он называл Мэри Джейн, была для него всем. Белла порой удивлялась тому, насколько они близки, отец и дочь… чужая дочь.
И Белла отчаянно полюбила этот дикий и бесконечно красивый край.
Её совсем не влекло в Лондон, хотя тетушка, составившая-таки партию с мистером Гарденером, теперь почти все время жила в столице.
И Вики тоже была там. Проводила очередной сезон. Она почти вышла замуж за достойного человека, но ему вздумалось побывать на войне… Его тело даже не нашли... Ей сказали, что снаряд разорвался прямо перед ним…
Нет… Беллу не тянуло в Лондон.
Хотя однажды они все-таки приехали.
Маркиза Хантли пригласила их в свое поместье на Рождество, и тетушка настаивала, чтобы они были. Сначала, нужно было заехать в Лондон. Там праздничная суета и походы по магазинам на Бонд-стрит в компании тетушки и Виктории захватили Беллу, увлекли её. Сколько всего красивого можно было купить для девочки! Нарядные платьица и шубки, сапожки, туфельки! Как же ей повезло, что её милый граф — она стала часто называть так мужа в глаза и за глаза — богат! Тетушка Агата, променявшая титул баронессы на скромное «миссис», ругала её за то, что она скупила для дочери почти весь детский отдел.
Они зашли к Гантеру, чтобы выпить горячего шоколаду. Обычно у него лакомились мороженым, но Вики сказала, что для мороженного слишком морозно и они долго смеялись...
В кафе они обсуждали праздники, приветствовали знакомых, так же заскакивающих согреться. Мгновение, Белла обернулась, чтобы посмотреть сквозь витрину и увидела его лицо. Она была точно уверена, что это он! Но лицо! Лицо было искажено такой мукой, такой болью!
Она вскочила, опрокинув стул, выбежала на улицу — там не было никого. Белла прислонилась к стене и стала медленно сползать вниз. Лакей Виктории, сопровождавший их, подскочил, чтобы удержать её.
Одна мысль билась в её голове. Он умер. Умер. Умер...
До этой минуты ей случалось в фантазиях представлять их вместе. Вот они бредут по берегу, впереди бежит счастливая Мэри-Джейн, она останавливается, поворачивается в их сторону, хохочет, бежит к отцу, который хватает её на руки и поднимает высоко-высоко. Потом обнимает их, и держит крепко-крепко…
Было еще кое-что, в чем признаться даже себе было так больно, что она сжимала руки в кулаки, впиваясь когтями в нежную кожу…
Она представляла себе его, когда была с Уильямом. Предательница. Она знала, как сильно муж любит её и видит Бог, она тоже любила, но иногда… в самые что ни на есть черные дни, ей необходимо было пережить это с ним, с Гэбриелом. И она закрывала глаза и вызывала в памяти его лицо, его тело, его руки, его губы... И улетала на небеса… И падала вниз с разбитым сердцем, каждый раз после…
И она умерла бы, если бы Уильям узнал, если бы он хоть на мгновение понял, догадался!
Но Уильям был слишком чист душой для этого. Так она полагала.
Белла устала от Лондона, ей хотелось поскорее вернуться домой – домом она теперь считала суровые Корнуолльские берега. Но они обещали маркизе Хантли посетить ее загородный прием. Как ни тяжело было леди Холланд вновь возвращаться в поместье маркизы, где она когда-то встретила его… Ей хотелось посмотреть, стоит ли еще мостик, который он когда-то соорудил, чтобы… чтобы обольстить ее, только обольстить. Она запретила себе думать о том, что у мистера Суита могли быть к ней истинные чувства в то время. Иначе было слишком больно.
Особенно больно зная, что возможно Гэбриел никогда уже не вернется ни сюда, ни вообще на берега родной Британии. Зная, что он может быть подвергнут пыткам, может погибнуть.
Белла не была готова идти к острову ни с Уильямом, ни с Ежевичкой. Она пошла туда одна. Прекрасный летом и осенью, зимой островок выглядел совсем уныло. Мост стоял. Даже не покосился. Без буйной зелени можно было разглядеть очертания деревьев, под которыми Суит устраивал место для пикника. Юная графиня безмолвно взирала на место, где когда-то познала счастье и любовь. Она стояла словно окаменев, не отдавая себе отчет в том, сколько времени прошло. Потом, словно опомнившись резко развернулась и пошла к дому маркизы. Сколько лет уже ей удавалось не вспоминать, лишь изредка доставая обрывки видений, словно старые обветшавшие от времени платья из сундука! Не стоило возвращаться в эти места. Не стоило…
Позже у Хантли ей пришлось пережить еще несколько мучительных мгновений. Белла всегда знала, что подслушивать не хорошо, но в тот вечер она устала ждать Уильяма, никак не могла уснуть и решилась спуститься вниз. Глухой рокочущий бас незнакомого мужчины, приехавшего в Хантли холл поздним вечером в Сочельник, звучал монотонно. Он говорил, его не прерывали. Белла не понимала, что он говорит, но потом услышала возглас мужа.
— Я не верю в это. Гэйб не сделал бы этого даже под самой страшной пыткой.
— Тем не менее, есть факты. И факты говорят не в пользу вашего кузена. Увы.
— Это невозможно. Это был не он. Кто-то другой.
— Никто другой не был знаком столь подробно с нашей агентурной сетью. Никто другой не знал в лицо и по именам всех наших людей.
— Вы понимаете, в чем вы обвиняете моего брата, милорд?
— Ваш брат повинен в провале одной из самых важных операций. Погибли наши агенты. Лучшие из них. Эти потери невосполнимы. А скольких солдат и офицеров мы потеряли на полях сражений! И все это потому, что доверились вашему… Вы просили за него, и вы тоже в ответе!
Белла не в силах была стоять спокойно. Ей хотелось увидеть этого человека. Она была уверена, что он клеветник! Гэйб действительно не мог быть предателем! Не мог! Не мог!
Она выдвинулась из тени, чтобы увидеть суровое лицо немолодого, плотного телосложения мужчины. В нем было что-то неприятное, сухое. Белла знала его, это был маркиз Уоррингтон, аристократ из ближайшего окружения принца-регента.
— Возвращаться в Корнуолл вам нельзя. Риск велик. Я более чем уверен, что он назвал им так же и ваше имя. И имя вашей жены.
Белла тихо вскрикнула. Нет! Она не должна верить! Не будет верить! Каким бы Гэбриел ни был раньше, что бы не совершил! Поверить в то, что он отправил на тот свет стольких людей и мог угрожать безопасности её мужу, а главное ей и её ребенку, его ребенку…Впрочем, он же не знал, что это его ребенок? Может, это финальный акт его спектакля? Тот, о котором он не знал заранее, но который, тем не менее, хладнокровно продумал?
Белла не поняла, как смогла вернуться в комнату. Она ждала Уилла сидя на высокой кровати.
Холланд зашел в спальню, не замечая жену. Прошел к кувшину с водой, перелил воду в таз, опустил туда руки…
— Уильям?
Она видела, как вздрогнули его плечи. Он медленно повернулся. Под глазами легли темные тени…
— Дорогой, все… хорошо? Я… ждала тебя, не смогла уснуть…
— Белла…
Он подошел, сел рядом, не глядя на неё. Стал стаскивать сапоги — он знал, что вернется поздно и отпустил камердинера…
— Что случилось?
— Ничего, родная… Война. Дурные вести…
— Расскажешь?
— Не могу. Не должен…
Он опустил голову.
— Ты имеешь право знать. Некоторые в ведомстве считают, что Гэбриел предатель. Я в это не верю.
— О…
Её муж был благороден. Слишком благороден.
— Ты могла бы поверить в то, что предатель я?
— Нет, никогда! Но… он не ты!
— Белла!
Он смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Я была там, Уилл, я слышала, что сказал тот человек! Он считает, что… Твой кузен…
— Белла, ты любила Гейба, и я знаю, в глубине души ты все еще хранишь память о нем! Он отец нашего ребенка! Как ты можешь? Ты? Как ты можешь даже... На мгновение допустить мысль о том, что Гэбриел предатель?
Уильям вскочил с места, схватил сапог и метнул его в стену, затем сорвал с ноги второй и отправил туда же, следом полетели подушки… Белла смотрела на мужа, не узнавая его, в этой глупой ситуации он был абсолютно беспомощен, как мальчишка, подросток, не справившийся с породистым жеребцом и выброшенный из седла…
Глава 5.
Полгода траура дались ей нелегко. Она сильно похудела, чувствовала себя старой, черствой, пустой внутри. Единственной радостью в жизни была ее дочь. Мэри Джейн, Ежевичка. Жизнерадостная маленькая принцесса, которая обожала отца. Как ни странно, его уход она пережила легко, искренне полагая, что папочка в лучшем из миров и счастлив наблюдать оттуда за своей дочуркой.
Изабелла любила Эмджи какой-то болезненной, исступленной любовью, боялась потерять ее. И в то же время иногда ей было мучительно больно видеть дочь, потому что все в ней напоминало о нем. О Гэбриеле, о мистере Суите, бароне Седдоне, герое, как называл его Холланд, и, вероятно предателе…
Стоя на вершине берега, Изабелла вглядывалась в морскую даль. Пришло время покинуть эти края, возможно даже навсегда.
Большую часть наследства Уильяма составлял так называемый майорат – имущество, которое переходило преемнику титула. Но было и то, что не попадало под это определение – несколько небольших владений, раскиданных по всей Англии, в том числе приличное поместье неподалеку от Лондона. Это было наследство Эмджи и Беллы. Граф Холланд так же оставил своей супруге хорошее состояние.
Белле не хотелось уезжать из Корнуолла, и в то же время, здесь было слишком много воспоминаний, приятных и не очень. Она вернулась сюда потому, что надеялась сама узнать что-то об убийце Уильяма, но увы, выяснить ничего не удалось.
Они бы уехали раньше, но Эмджи слишком любила море. И Белла тоже. Ей сложно было представить жизнь без созерцания изумрудной глади. Но оставаясь тут она медленно умирала, а ей нужно было жить. Ради дочери, ради Ежевички. Нужно было как- то взять себя в руки и жить дальше.
Краем глаза Белла уловила какое-то движение. На горизонте показался всадник. Весь в черном, в развевающемся плаще, он был похож на одного из вестников Апокалипсиса.
Сердце Беллы ухнуло куда-то вниз, сжалось, и застучало быстро-быстро, как у пойманного зверька.
Это было невозможно. Невозможно.
Белла сделала шаг назад, опасно приблизившись к краю пропасти. Нет, она уже была на краю пропасти - она поняла, кто именно скачет к ней не разбирая дороги.
Ее личный падший ангел, её Люцифер. Он все-таки пришел по ее душу.
Сложно было понять, как сумела она удержаться на ногах, не упасть, не броситься стремглав вниз, спасаясь от нежданной, невозможной и такой безрадостной встречи.
Новый граф Холланд остановился в нескольких метрах до обрыва, яркий луч скудного осеннего солнца упал на его фигуру.
Белла смотрела на бывшего возлюбленного стараясь скрыть ужас. Правая часть лица Гэбриела была изуродована – щеку разрезал чудовищный шрам, вокруг которого были следы от ожогов, глаз был скрыт черной повязкой.
На мгновение она вспомнила пирата, с которым когда-то танцевала вальс на балу у маркизы. Так же платок скрывает волосы, такая же повязка…Это было, кажется, в другой жизни.
Гэбриел не слишком изящно спешился — левая рука в черной перчатке, почти не двигалась — и сделал шаг. Изабелла инстинктивно отступила. Он остановился, его скулы дернулись.
— Миледи…
Она разглядывала его, пытаясь понять, не призрак ли перед ней. Нет, он был живой, из плоти и крови. Живой. И это было…
— Несправедливо…
— Я тоже так думаю, — Гэйб поднял правую кисть, потерев обезображенную часть лица и сказал, с присущей ему иронией, — Несправедливо было уничтожить такую красоту, уверяю вас, дамы в Лондоне рыдали от жалости ко мне, но мужчина обязан с гордостью носить шрамы.
— Несправедливо, что вы живы, а он мертв!
Казалось, он застыл, замер на месте на мгновение, потом усмехнулся:
— Увы, мадам, к сожалению, тут я ничего не могу изменить.
— Можете! Проваливайте в ад, где вам и место, так вы сможете искупить хоть часть своей вины!
— К сожалению, я не могу провалиться туда, где и так нахожусь. И у меня еще есть дела здесь, на этой земле, так что…
Изабелле хотелось наброситься на него с кулаками, столкнуть с обрыва, покалечить его и без того изувеченное тело, но внезапно совсем рядом она услышала голосок:
— Мамочка! Мы идем! Давай скорее возвращаться домой! Я хочу кушать! Очень-очень! Нэн сказала, что сегодня будет пудинг и еще я смогу съесть большое яблоко!
По тропинке, вьющейся вверх с пляжа, поднималась ее дочь, Мэри Джейн. Его дочь. Белла забыла, что нужно дышать.
Сначала показалась кучерявая головка, локоны обрамляли милое личико, перепачканное в саже — она опять искала в песке угольки, чтобы рисовать на камушках. Ее янтарные глазки смотрели на этот мир с таким удовольствием и любовью, что казалось никакая беда не может погасить улыбку этого милого ребенка.
— Мамочка, я нашла три красивые ракушки, а потом одну потеряла, а Нэн сказала, что Черный пират обязательно привезет мне много-много ракушек и тогда…
Она не успела договорить, глаза ее распахнулись так широко, что казалось, вот-вот вылезут из орбит. Крохотный ротик открылся в изумлении.
Меньше всего и Белла, и ее мрачный спутник ожидали того, что произошло потом.
Белла молча двинулась за ним, поравнявшись с новоявленным графом Холландом произнесла тихим, глухим голосом:
- Не стоило обманывать ребенка, говоря о подарках, милорд.
- Неужели вы полагаете, что я могу обманывать?
Белла метнула в него взгляд – словно стрелу, но ничего не сказала.
Может ли он обманывать? О! Она прекрасно знала, что он может обманывать!
- Миледи, после обеда я бы хотел поговорить с вами. Если удобно в кабинете графа.
- Граф хочет поговорить со мной в кабинете графа. Что ж… Я ведь могу и отказать? Пусть вы граф, но я все-таки вдовствующая графиня. И, слава Богу, от вас не завишу. Мы с дочерью завтра же покинем ваш дом.
- Я прошу вас только об одном разговоре.
- Мамочка, как ты думаешь, Черный пират привез мне тот большой красивый корабль, о котором рассказывал папочка?
- Я думаю, дорогая, что мы скоро все узнаем.
- Леди Ежевичка, я надеюсь, что мне удастся вам угодить.
- Я тоже надеюсь, милорд Пират!
Белла видела, с какой нежностью он смотрит на ребенка и ее сердце замирало, превращаясь в глыбу льда.
Он вернулся. А Уильям убит. Убит подло, выстрелом в спину. А Гэбриел жив.
Она смотрела на него исподтишка, тихонько, разглядывая страшные увечья на его лице, Гэйб заметно прихрамывал…
Неожиданно он повернулся, застав ее врасплох – увидел, что она его рассматривает.
- Вы все еще любопытны, леди? Помнится, так же внимательно вы разглядывали меня при первой встрече.
Белла почувствовала, как краска поднимается от шеи к щекам и выше.
- Увы, миледи, то, что вы видели тогда, несколько отличается от того, что вы видите сейчас. Жаль, что я не могу как прежде наслаждаться разглядыванием вашей персоны. Вы идете справа, к сожалению, мой правый глаз изъявил желание остаться под Парижем.
Белла молчала.
- Так я могу рассчитывать на то, что вы придете в кабинет?
- Я приду, милорд.
Это будет наша последняя встреча, говорила она самой себе, понимая, что скорее всего это самообман.
Ей придется с ним встречаться. Так или иначе еще не один раз. Потому, что он теперь Холланд. И ей еще предстоит понять, что это значит.
Он жив. Он вернулся.
Как ей к этому относиться? Ведь она уже похоронила его, узнав от Виктории, что было обнаружено тело… Или нет? Или в глубине души она знала, чувствовала, что это не может быть так?
Белла шла, опустив голову. Она слышала голоса – Черный пират рассказывал что-то Эмджи – но не понимала ни слова. Кровь шумела у нее в ушах. Ей хотелось сбежать. Бросится вниз по узкой тропке, добежать до края моря, войти в ледяную воду и кричать, кричать… Громко и отчаянно. Выплескивая все, что накопилось внутри…
Он жив. Он приехал к ним. Гэбриел здесь. Идет рядом, ведя под уздцы своего верного Гектора и придерживая рукой маленькую девочку – плоть от плоти его.
Жив.
Но ведь если он жив, значит ему каким-то образом удалось вырваться из плена? Или его выпустили французы, поняв, что он рассказал им все? А может, он вообще согласился сотрудничать с ними?
Белле казалось, что в ее голове стучит огромный армейский барабан. Мысли, мысли, много мыслей, самых темных, злых и тяжелых.
Хорошо, она поговорит с ним сегодня, а завтра заберет дочь, и они уедут. Она отдаст нужные распоряжения поверенному и ей не нужно будет больше встречаться с Гэбриелом. Никогда.
Почему-то от этой мысли внутри у нее все заныло. Она не будет с ним видеться. Она готова была поклясться в этом себе – памятью Уильяма.
Барабан в голове стучал сильнее и сильнее. Ярость рвалась из груди.
Она не смогла сдержаться. Резко повернулась и бросилась вниз по склону. К морю. Внутри у нее словно рос огромный обжигающий сгусток боли. Она понимала, что не избавится от него так, но…
Она замерла у берега. Ветер трепал ее локоны, выбившиеся из-под капора. Слезы катились по щекам, смешиваясь с солеными каплями, летящими с моря.
Он был жив. Он вернулся к ней. Он предал Уильяма. Если бы не Гэйб – Уильям был бы жив! Даже если он сделал это под пытками. Даже если так. Конечно, она сможет понять и простить. Но… Как же ей жить дальше? Как?
Внезапно ей так сильно захотелось чтобы он побежал за ей сюда, на этот дикий берег, обнял бы ее, прижал к сердцу, и утешил, сказав, что все теперь будет хорошо!
Белла обхватила себя руками, словно стараясь защититься от собственных мыслей.
Как же тяжело жить во лжи, особенно, если обманывать приходится саму себя!
Она осторожно повернула голову. На мысу никого не было. Они ушли.
Все было правильно. Он повез ребенка домой. Ежевичка была голодна.
Белла вытерла слезы тыльной стороной ладони, потом достала платок, высморкалась. Присела, зачерпнула воды, которая, как ни странно, оказалась вовсе не ледяной, брызнула себе на лицо, которое тут же стало щипать от соли.

Зайдя в дом, Белла поняла, что прислуга уже в курсе – новый граф прибыл. Но ей все равно предстояло представить его всем обитателям Мэри-холла – Уильям переименовал этот коттедж, в честь их дочери.
Знакомство с домочадцами, слугами, обязательная церемония, которой не избежать. Она думала о том, что нужно будет сказать управляющему, чтобы собрал всех в холле, а пока…
Обед. Они с Уильямом обычно обедали в малой гостиной за небольшим столом, сидя рядом. Холланды не любили церемонных приемов пищи, принятых у знати, когда муж и жена сидят по разные стороны длинного, как Серпентайн, стола. Лакеи подают блюда, все торжественно и чинно. Нельзя даже обменяться парой фраз – все равно не услышишь, что скажет в ответ твоя дражайшая половина.
Обычно граф и графиня Холланд устраивались рядышком, обсуждали дела, вспоминали события дня, недели, того времени, когда были не вместе. Он любил кормить ее кусочками фруктов, а потом целовать…
Когда подросла Эмджи она, обычно, тоже столовалась вместе с ними, хотя это было совсем уж не принято в их кругу. Но Холланд вообще мало обращал внимания на то, что принято.
Он был аристократом крови, но при этом совершенно простым, скромным, милым…
Белла шла по дому, погрузившись в воспоминания, и не заметила, как оказалась в большой гостиной – Эмджи буквально налетела на нее:
- Мамочка, мама! Смотри! Корабль! Черный пират привез мне корабль! Именно такой! Мамочка! Он назвал его Прекрасная Мэри-Джейн!
Макет корабля стоял на большом столе в центре гостиной. Роскошный, изумительной работы макет, сверкающий латунными деталями. Белоснежные шелковые паруса, красное дерево, покрытое лаком. Трудно было представить кто мог выполнить столь тонкую работу.

- Мамочка! У меня правда теперь есть свой корабль! Настоящий корабль! И он назван в мою честь! Мэри- Джейн! Ведь это я Мэри-Джейн!
- «Belle Mary-Jane» если быть точным. – Гэбриел склонил голову в почтительном поклоне.
- Вы дали кораблю французское имя? – Белла сверкнула глазами, хотя прекрасно поняла, почему он назвал корабль именно так. Белль… Он назвал корабль не только именем ее дочери.
- Дело в том, что детали корабля я начал вытачивать только вернувшись из французского плена. Еще не привык слышать родную речь.
- Мамочка, Черный пират привез не только корабль! Еще много всего! У меня никогда не было столько подарков! Словно сегодня мои именины или Рождество!
- Дорогая, ты просто не помнишь. Папа постоянно привозил для тебя из Лондона гостинцы. Много-много разных удивительных вещей!.
- Мамочка, я помню! Конечно, папочка привозил много, но… Я хочу, чтобы ты посмотрела!
- Я посмотрю, милая, но ты голодна, и наш гость… Мне нужно распорядится насчет обеда…
- Я уже распорядился.
- Ах, вот оно что… - Белла не могла понять, почему в ее сердце столько ненависти, почему каждое его слово вызывает такой приступ ярости. Уж лучше бы ей было все равно…
- Простите, миледи, я понимаю, что нарушил субординацию.
- О нет, это, кажется, я ее нарушила. Теперь вы хозяин этого дома.
- Вовсе нет. Изабелла…
- Я бы попросила называть меня леди Холланд, если вас не затруднит, граф.
- Не затруднит.
В комнату вошел лакей.
- Милорд, обед подан.
- Прекрасно, милая леди, - он предложил руку Ежевичке, - могу я проводить вас?
Белла обратилась к лакею.
- Вы накрыли в обеденном зале?
- Нет, миледи, его сиятельство распорядился сделать все как обычно.
Белла почувствовала, как щеки покрываются румянцем. Сидеть так близко к нему, чувствовать его рядом. Ей хотелось сослаться на головную боль и подняться к себе, чтобы незамедлительно начать собирать вещи, но, она не могла оставить его одного, это было бы невежливо. Еще более невежливо навязывать ему общение с ребенком.
- Милорд, вы в курсе, что Мэри-Джейн всегда обедает вместе со мной? Надеюсь, вы не будете против?
- Как я могу быть против общества божественной Ежевички?
Эмджи улыбнулась и прижалась щекой к его руке.
Удивительно, она совсем не боялась его, хотя вид у Гэйба был, мягко сказать, мало презентабельный.
Его лицо было обезображено шрамами, дети обычно боялись людей с увечьями, но малышка Эмджи была словно очарована своим Черным пиратом.
Обед Белла почти не запомнила. Она ела молча, не поднимая глаз от тарелки, изредка односложно отвечая на вопросы нового графа. Его, казалось, нисколько не угнетает ее поведение, Гэбриел прекрасно общался с ее дочерью.
Дочь. Интересно, обратит ли он внимание на то, что ребенок не слишком походит на ее погибшего супруга? Сейчас, когда они были рядом их сходство так сильно бросалось в глаза!
Сколько дней, ночей, часов он мечтал увидеть ее? Просто увидеть? Не прикоснуться, не почувствовать жар и нежность ее стройного тела, не прижаться к губам в страстном поцелуе, отнимающем последние частички разума. Просто увидеть…
Нет, сначала он мечтал забыть. Молился Богу, в которого не верил, о существовании которого давно перестал помнить. Забыть, оставить в прошлом, перевернуть страницу – тщетно, все это было тщетно.
Память разъедала сердце. Снова и снова этот взгляд, разбивающий вдребезги его сердце. Взгляд, в котором был один вопрос – за что?
И каждое мгновение после Гэйб самого себя тащил на гильотину за то, что позволил ей уехать, за то, что не выкрал ее из дома уже позже, в Лондоне.
А тогда на балу, когда она подошла к нему на балконе, почему он отвернулся? Да, он дал Уильяму слово, но, к черту, к черту были все слова в мире если больше всего на свете ему хотелось упасть к ее ногам и вымаливать прощение!
Все и полетело в тартарары, когда после бессонных ночей, проведенных в мерзкой компании контрабандного бренди, он с трудом влез на Гектора и приехал к церкви. О чем он думал? Что она бросит все и пойдет с ним?
А братец его оказался не такой уж и сволочью. Он был совсем не похож на своего отца. Как это было ни смешно, на старого графа больше походил Гэйб – он пошел в породу Холландов. А Уильям был в мать, голубоглазую блондинку – урожденную герцогиню Йоркскую.
Почему Уильям протянул ему руку дружбы? Неужели лишь потому, что боялся, что Гэйб продолжит тайно домогаться его молодой супруги?
Гэбриел быстро понял, что это не так. Уильям и не думал о подобной возможности и вообще...Граф Холланд мало чего в этой жизни боялся.
Он был настоящим. Уильям Седдон, граф Холланд. А Гэйб… слишком далеко зашел в своем желании отомстить.
Гэбриел часто вспоминал один вечер. По глупости согласился он сопровождать кузена в городской дом, зная, что именно там сейчас находится его супруга, Белла. Его Белла. Уильям уверял, что в такой час она, конечно же, уже спит. Но Белла и не думала спать. Она ждала мужа. Любимого мужа.
Гэйбу казалось, что его сердце медленно поливают кислотой. Он знал, что не должен входить в этот дом, как знал и то, что ему не следует появляться в театре, когда там чета Холландов, на званых вечерах, где они точно будут, в Гайд-парке, когда граф везет юную супругу покататься в фаэтоне.
Но дело было срочным. Дело государственной важности.
Белла спускалась по лестнице, а ему казалось, что она парит в небесах, в золотом сиянии свечей. Она была прекрасна. Еще прекраснее, чем он помнил.
И…она ждала ребенка. Если до того момента оставалась какая-то призрачная надежда, что она будет его, то в этот миг надежда таяла, словно туман под лучами солнца...
Каждый день, каждый божий день он ругал себя за то, что позволил ей тогда уехать из Хантли холла. Он чувствовал фальшь, когда она призналась тете, что желает брака с ним. Чувствовал! Но… был уверен, что она загнана в угол. Как же плохо он её знал! Как же хорошо он её знал… Каждое движение головы, поворот, полуулыбка, изгиб ресниц, линия шеи…
Гэйб тряхнул головой, прогоняя наваждение.
Он приехал в Корнуолл потому, что у него было важное государственное задание. Он приехал, чтобы найти убийцу брата. Он приехал потому, что это небольшое поместье и дом теперь принадлежал ему, графу Холланду.
Как и ненавистный титул. Как и земли по всей Англии. Как и состояние, вернее та его часть, которую Уильям никак не мог передать жене и дочери.
Ему не принадлежало тут только одно – жена Холланда, вернее, его вдова.
Последний раз он видел ее в Лондоне, когда, наплевав на приличия, гордость, которой у него не осталось, светские манеры и братские чувства, пришел проститься перед отъездом во Францию.
Белла не ответила на его поцелуй. Пожелала ему счастливого пути. Пожелала вернуться с победой и не погибнуть. Она ждала ребенка его брата.
Счастливчик Уильям! Ему всегда доставалось все самое лучшее. Когда он успел сделать ее беременной? Взял ли он ее сразу, в тот вечер, когда Белла примчалась в придорожную гостиницу, сбежав из Хантли-холла? Нет, вряд ли он сделал это тогда. Скорее всего, это произошло уже в Лондоне. Гэйб не мог думать об этом, и не мог не думать.
Каждый раз умирая внутренне, представляя себе Беллу в руках Уильяма, в объятиях Уильяма.
Конечно, со временем боль слегка притупилась. Он старался смириться. Он знал, что Уильям и его супруга живут счастливо в любви и согласии, что у них растет дочь.
Брат мог передавать ему весточки и обязательно что-то писал о ребенке, было ясно, что он безумно обожает свое дитя. Еще бы! Гэйбу только было непонятно, почему графиня не родила супругу наследника. Но он не понимал эту тему. Уильям однажды сам поднял эту тему. В один из редких приездов Гэбриела в Англию.
Да, его миссия была такова, что он мог совершать визиты на Родину. Гэйб был двойным агентом, шпионом. Тем, кого ненавидели и боялись и свои и враги. Враги, потому что знали – хороший шпион может разрушить планы целого государства. Свои, потому что боялись, как бы его сила не обернулась против них.
Уильяма предали именно свои. Не враги. Крыса завелась где-то на самом верху. Но кто это был? Кто подставил под удар его, Гэбриела, его брата, десяток других агентов? Кто пожертвовал их жизнями и главное – во имя чего?
Сколько мгновений прошло? Сколько минут? Часов?
Изабелле казалось, что это длится бесконечно. Прикосновение его губ, то, как они властно сминали нежность ее трепетного рта. Его аромат. Его тело так близко!
И воспоминания, воспоминания… Самый первый поцелуй, тогда ночью, в библиотеке, и то нереальное ощущение счастья, которое она испытала увидев его. И сладость прикосновений, нежность, осторожность с которой он обращался с ней.
А потом остров, и его первые смелые ласки, от которых можно было сойти с ума, наслаждение, которое он дарил ее телу ничего не получая взамен! И это казалось таким правильным, таким трогательным.
Если бы потом она не узнала всю правду о нем и его чувствах к ней. О том, зачем этот дерзкий, свободный, красивый человек выбрал ее мишенью для своих интриг!
Иногда она думала, что было бы, если бы она узнала обо всем после свадьбы, или не узнала бы вовсе? Была бы она счастлива с ним?
Как же ей хотелось сказать – нет! Никогда! Не мог человек без сердца составить ее счастье!
Но… Белла всегда знала когда лжет сама себе. Она была бы счастлива, потому что она любила его.
Любила в то мучительное, волшебное, странное время!
Ведь потом она любила Уильяма и жила только ради Уильяма и их дочери!
А потом Уильяма не стало. И в ее жизнь пришел мрак. Боль. Пустота.
И ненависть.
Но несмотря на это…
О, Господи, Господи помоги ей!
Сколько часов, дней, ночей Белла провела, мучаясь от бессонницы, и опасаясь закрыть глаза, потому что когда она их закрывала к ней приходил ОН.
Иногда он был весел, иронично подмигивал, ухмылялся, готовый подшучивать над ней. Иногда - серьезен и строг, и в глазах его было подобие нежности. А иногда - циничен и холоден, с иезуитским спокойствием он разглядывал ее, словно препарировал ее душу, вынимал из тела сердце и разглядывал, словно диковинный фрукт на блюде.
Изабелла боялась этих снов, но и ждала их.
К ней приходил не погибший супруг. Нет.
К ней приходил другой. Черный пират. Незнакомец из сада маркизы Хантли. Мистер Сладкий. Красавчик. Гэбриел Седдон.
Тот, кого она должна была забыть давным-давно. Тот, кого она не забудет во веки веков.
Некогда любимый. И тот, которого она давно должна была перестать любить.
И тот, которого перестать любить она не могла.
И не только потому, что он был отцом ее ребенка. Нет.
Как она скучала по его аромату! Она помнила его, до сих пор помнила! Сейчас, когда он прижал ее к своей груди она старалась не дышать, чтобы не вдыхать этот дурманящий яд.
Его губы, жесткие, грубые, обветренные губы, колючие шрамы на его щеке.
Она не отвечала на поцелуй. Закрыла глаза чтобы не видеть.
Старалась разжечь в душе пожар ненависти, вернее, не дать ему погаснуть! Раздуть сильнее.
Но все ее естество протестовало. Ее душа, ее рассудок были охвачены гневом и яростью. А ее тело предавало, с мучительным желанием стремясь к нему, к ее возлюбленному, к ее Гэйбу.
Ее руки хотели обнимать его, ощущать крепость груди, силу мышц, ее губы хотели касаться его рта, пробовать на вкус, смаковать.
Все ее женское кричало о том, что нужно сдаться на милость победителя.
Но ум и воля все-таки оказались сильнее.
Белла напрягла все свои силы. Уперлась руками в грудную клетку Гэбриела, отталкивая от себя.
Почувствовав это, мужчина опустил руки.
Не раздумывая Белла подняла ладонь и ударила Гэйба по щеке. По той самой, покрытой шрамами. И тут же вскрикнула, испугавшись того, что сотворила.
- Я заслужил это.
Белла сразу отскочила, выставила вперед руки, словно пытаясь отгородится от него. Глаза ее сверкали. Хотя угрызения совесть все-таки ее мучали. Она ударила калеку? Она готова была принести извинения, но вспомнила и его дерзкий поцелуй, и то, что он сказал. И ухмылка, играющая на его лице ей совсем не нравилась.
- Негодяй. Низкий, подлый…
- Леди Холланд, я прошу вас простить меня. Я…
- Я ненавижу вас. Понимаете ли вы насколько я вас ненавижу? Вы самый мерзкий, самый беспринципный…
- Оставьте эпитеты при себе. У нас есть нерешенное дело.
- Никаких дел я с вами вести не намерена! Если вы продолжите меня преследовать я вынуждена буду обратиться за помощью к принцу-регенту!
Белла дышала тяжело, ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Комната странно кружилась, словно она была во хмелю.
- Мы уезжаем немедленно. Ни минуты больше я не проведу с вами под одной крышей.
- Вы не можете уехать.
- Еще как могу!
- Ваш муж назначил меня опекуном вашей дочери. Вы не можете уехать с ней, если я не дам вам такого разрешения.