Василиса для василисков

1. Жертва

— Дух Реки! Внемли! Внемли и узри скверну, что мы приготовили тебе в дар!

Староста Корвен шагает к краю помоста. Вот только его лицо искажено не праведным гневом, а слепой, пожирающей ненавистью.

Я связана крепко по рукам и ногам и не могу даже отпрянуть от него.

Фанатик! Проносится у меня в голове. Настоящий фанатик! Они все здесь фанатики. Сектанты съехавшие с катушек!

Господи, такие ни перед чем не остановятся!

Мой обвинитель поворачивается к толпе, его сухой костлявый палец обвиняюще направлен в мою грудь. Слюна брызжет во все стороны, когда он в исступлении трясет головой.

— Видите ее? Она прикидывалась одной из нас! Дышала нашим воздухом, ела наш хлеб! А в ней — чума! В ее жилах течет не кровь, а проклятое пекло! Ее огонь — это порча, посланная, чтобы иссушить наши поля, отравить ваши колодцы, обратить воду в ядовитое месиво!

Он снова воздевает руки к небу, где только только разливалась розовая заря. Его длинная, седая борода колышется на ветру.

— Мы не потерпим осквернительницы среди нас! Мы не станем ждать, пока ее зараза перекинется на наших детей! Мы вырываем этот сорняк с корнем и несем тебе! Забирай ее! Утоли свой гнев в ее плоти и верни нам реку живой и чистой! Прими эту жертву и оставь праведных в покое!

Ужас сковывает все тело. Неужели моя новая жизнь оборвется всего лишь через три недели.

Ветер.

Он бьет мне в лицо, холодный и резкий, заставляя слезиться глаза. Но я не отвожу взгляда. Внизу, в черной бездне, ревет она.

Река. Бурный горный поток.

Этот низкий, яростный гул, который вбирает в себя все остальные шумы: и свист ветра, и собственное бешеное биение моего сердца. Он обещает забрать все.

Поглотить в своем темном чреве.

Доски под босыми ногами влажные и скользкие. Я чувствую каждую шероховатость, каждую щепку.

Боже,как страшно! Никогда такого страха не испытывала.

Даже в той прежней жизни, когда точно также смотрела в лицо своей смерти. Но там все быстро случилось. Полезла спасать чужого ребенка на море. И… очнулась уже здесь.

Сейчас все иначе.

Я пытаюсь сглотнуть, но во рту сухо и горько.

Веревки. Они впиваются в запястья, в лодыжки, жгут кожу. Я дергаюсь, по-прежнему, по глупой, животной привычке бороться. Но узлы только затягиваются больнее. Это бесполезно.

Община решила принести в жертву опасного члена. Чем может быть опасная молоденькая девушка, едва переступившая порог зрелости, я так и не смогла понять.

Зато в полной мере ощутила насколько слепой может быть толпа, ведомая одним фанатиком. Меня скрутили, избили так, что я провалялась запертая в сарае без сознания почти всю ночь. А уже утром вывели на… казнь.

Я поднимаю голову и смотрю на них. На тех, кто стоял у меня за спиной, пока я красила ставни дома старейшины. На тех, с чьими детьми я играла еще вчера.

Они стоят молча. Неподвижно. Их лица в предрассветных сумерках — безликие бледные пятна. Ни ненависти, ни злорадства. Пустота. Эта пустота страшнее любого гнева.

Они уже похоронили меня в своих умах. Лиссан, девушка с огнем в крови, уже мертва для них.

Даже ее, а теперь получается и мои родители стоят молча и ждут окончания этого жуткого акта.

Каждое слово одержимого старейшины удар молотка по гробу.

Я не скверна, — кричу я внутри! Я Василиса! Я не опасна! Я хочу жить!

Но слова застревают в горле, сдавленные ужасом.

Я снова смотрю вниз, в эту черную пасть, из которой доносится рев. Воду. Опять воду.

Я помню как проснулся мой дар.

Неожиданно. Я только немного оклемалась после попадания. Пару дней пролежала в горячке. Родители той Лиссан потом рассказывали, что боялись, что я сгорю от болезни.

Наверно так и было. Их дочка не оправилась, а я неожиданно заняла ее тело.

У меня не было времени анализировать. Больше сначала меня занимал сам вопрос выживания в новом мире. И вот, когда я немного разобралась и окрепла… во мне проснулась магия.

Сначала это была лишь искорка, когда я случайно швырнула деревянную ложку, и она на мгновение вспыхнула в воздухе алым цветком. Потом появилось тепло в кончиках пальцев, когда я пыталась разжечь очаг.

Я думала, это остатки той лихорадки. Я не знала, что здесь за это убивают.

Ирония судьбы колет в грудь. Полнейшая дичь!

Я утонула в одном мире, чтобы меня принесли в жертву реке в другом.

Внезапно, отчаянная, дикая мысль проносится в сознании.

Огонь! Он во мне. Я чувствую его, сжатый в кулак страха где-то глубоко в груди, маленький, испуганный комочек жара.

Если уж мне суждено гореть... почему бы не сделать это сейчас?

Я закрываю глаза, отсекая ужасающий вид реки, лица людей, пронзительно черный взгляд Корвена.

Я ищу внутри тот самый жар. Я концентрируюсь на нем, на этом крошечном солнце, запертом в клетке моего тела.

— Проснись, — шепчу я ему мысленно. — Проснись, спаси меня или убей, но не дай им бросить меня в эту реку!

И я чувствую, как он отзывается. Сначала как слабое покалывание в пальцах. Потом как волна тепла, растекающаяся по венам.

Мои ладони становятся горячими. Слишком горячими.

Я открываю глаза. И вижу, как дымок, тонкий и почти невидимый в утреннем свете, поднимается от веревки на моих запястьях.

Старейшина Корвен заканчивает свою обличительную речь и делает шаг ко мне. Его жилистая старческая рука тянется, чтобы завершить обряд казни и столкнуть меня с помоста.

А я смотрю ему прямо в глаза. И шепчу так, что слышу только я и, возможно, он.

— Ты сам призвал огонь, старик.

И веревка на моих запястьях вспыхивает.