Веди нас, предводитель! (skyrim)

Глава 1. Клятвы у Алтаря

— То были славные рассказы, — говорил я, отчего улыбка то и дело появлялась на лице. — В них пылали фермы, а кони километр за километром волокли за собою детей. Трофеи того давнего дня и поныне украшают низкие стены длинного дома моего деда, Ямарза. Россыпь детских черепов и маленьких, хрупких челюстей. Почерневшие от дыма и истрепавшиеся обрывки одежд из какой-то неведомой ткани. Маленькие уши, как круглые, так и вытянутые, прибитые гвоздями к каждому столбу, подпирающему его соломенную кровлю.

Облизнув пересохшие губы, я кивнул и продолжил:

— Всё это свидетельства того, что поселение Фолкрит существует на самом деле, где-то за поросшими лесом горами, за тайными перевалами в неделе-двух пути от земель клана Нрак. Дорога опасная, ибо она идёт по территории обальдов и лукдушей, и один лишь рассказ о самóм этом странствии достоин стать легендой. Проникнуть бесшумно и незаметно во вражеский лагерь, передвинуть камни очага, чтобы нанести глубочайшее оскорбление, потом ускользать от преследователей и охотников днём и ночью, пока не дойдёшь до границы тех земель и не пересечёшь её, чтоб оказаться в стране неведомой, полной неслыханных богатств.

Предвкушающе хмыкнув, я продолжил:

— Да-а… наверное, даже можно сказать, что я, Драгар Геснер, жил и дышал рассказами деда, могучего Ямарза Геснера. Яростным и непреклонным воинством стояли мы перед бледным, пустым наследием моего отца, Варгога Геснера. Отец… орсимер, который ничего не сделал в жизни, только возился со своими лошадьми в долине и даже ни разу не ходил в поход на вражеские земли! Тьфу, величайший позор как для меня, так и для деда.

Невольно поморщившись, я вынужден был дополнить:

— Конечно, Варгог не раз защищал свои табуны от набегов других кланов, и защищал достойно — с благородной яростью и превосходным умением. Но того и следовало ожидать от воина нашей, крогнарской, крови. Тебе это известно — ведь ты, истинный бог, покровительствующий нам, могучий Малакат, самый яростный из всех, будь то аэдра или даэдра!

Верно… Другие кланы позорно звали его Тринимаком, почитая как справедливого и честного, но лично я готов склонить голову лишь перед силой, яростью и мощью! Никак не перед какой-то справедливостью, которой иные народы тыкают в лицо, как священным символом.

— К счастью, хоть что-то Варгог сумел сделать правильно — обучил меня, своего сына и наследника, искусству боевой пляски. Ни много ни мало, но ныне я — один из сильнейших воинов клана, и мой клинок из Чёрного Дерева не знал себе равных. Конечно, управу можно найти на кого угодно, но я владею и копьём, и булавой, и секирой.

На миг мне почудилось, что в глазах статуи мелькнул вопрос.

— Щит? Нет, это для трусов. Лук со стрелами тоже. Воин клана Крогнар никогда не замарает руки, взявшись за подобное. Знай это, Малакат! Но настоящее оружие… ближнего боя… вот здесь я и правда не имею себе равных. И отец… ха-а… отец обучил меня этому.

Пожевав губы, ловко избегая при этом заострённых клыков, торчащих поверх них, я продолжил:

— Но всё равно — именно такого обучения и следовало ожидать от всякого отца в клане Крогнар. Я не вижу здесь особого повода для гордости. В конце концов, боевые пляски — лишь приготовления. Славу обретают после — в поединках, набегах, вечном кровопролитии родовых распрей.

Верно. Я не буду жить, как отец. Я не стану тратить годы впустую. Нет, я пойду по стопам деда. И куда дальше, чем кто-либо ожидает! Слишком долго слава клана обреталась лишь в прошлом. Из-за главенства среди орочьих племён разного сброда, которые почитают Тринимака, а не могучего Малаката, размякли даже крогнарцы. Ямарз повторял это не раз, когда его кости болели от старых ран, а стыд за сына жёг душу огнём.

— Мы вернёмся к старым обычаям, Малакат. И я, Драгар Геснер, поведу всех. Со мной Болдог Толсон и Меграс Лурц. Все мы входим в первый свой год обретения шрамов. Мы совершали подвиги. Убивали врагов. Крали коней. Передвигали камни в очагах рашасов и джисалов. А ныне, с восходом новых лун, в год твоего имени, Малакат, мы будем ткать свой путь к Фолкриту. Чтобы перебить живущих там мужчин, женщин, детей и скот. Всех до последнего.

Я стоял на коленях, склонив голову перед образом бога, грубо выбитом в скале. И он следил за мной. Я знал это! Он и его образы, его слуги, меньшие даэдра, аэдра — все. Все они смотрели на меня с надеждой и ожиданием. Ведь никто из моих соклановцев не преклонял колени перед ними, чтобы дать такие смелые обеты.

В глубине души я подозревал, что нынешние кланы орсимеров уже не те, что были раньше. Люди и эльфы не пытались вторгнуться в наши земли уже сотни лет. Даже торговцы или странники — никто не приходил в орочий стан. Да и мы, чего уж, уже не взирали за границы своих территорий с тёмной алчностью, как бывало в прежние времена. Последним в набег на чужие земли ходил мой дед, Ямарз. Он отправился к далёкому Фолкриту, что располагался за дальним горным хребтом, где ютились, точно подгнившие грибы, фермы да сновали, словно мыши, мелкие жалкие людишки. Норды. Говорят, они более сильные, нежели иные расы. Чем бретонцы или меры. Но, по мне, все мелкие, жалкие и слабые. Как дети.

— В те времена, по словам деда, Фолкрит, стоящий возле большого озера, состоял из десятка домов и пары больших ферм из полудюжины строений. Сейчас, надеюсь, их стало побольше. Три, может, даже четыре фермы. Бойня, которую устроил там Ямарз, померкнет перед моей яростью! Ну и Болдога с Меграсом. В том я клянусь, любезный Малакат. И я устрою тебе такой пир свидетельств, какой ещё никогда не чернил землю этой поляны! Такой, что даст тебе столько сил, что, быть может, ты вновь станешь ходить среди нас во плоти, даритель смерти для всех наших врагов.

Оскалившись, я высоко поднял руки.

— Я, Драгар Геснер, внук Ямарза Геснера, в том клянусь. И если сомневаешься, Малакат, знай, что мы выступим нынче же ночью. Поход начнётся с закатом. И как солнце всякого дня рождает солнце следующего, так будет оно взирать на трёх воинов клана Крогнар, что поведут своих боевых коней через перевалы в земли неведомые. И Фолкрит вновь, полсотни лет спустя, содрогнётся от поступи орсимеров.

Глава 2. Навстречу славе

Алтарь Малаката, взгляд со стороны

Пока Малакат думал, его свита вовсю препиралась друг с другом. Кто-то был полностью за то, чтобы погрузить чудесную душу иномирца в «сосуд», представляющий собой тело Драгара Геснера, другие же были против.

— В конце концов, душа у повелителя уже давно. Что мешало ему погрузить её в деда Драгара, Ямарза? Он тоже подходил! — рыкнула Кереба Злобная.

— И отправить его в мир, где в тот момент не происходило ровным счётом ничего интересного? — гулко рассмеялся Яртон Гигант. — Чем бы занимался Ямарз? Земледелием? У Варгога было больше шансов, он мог направиться в Тамриэль во времена Великой Войны, участие в которой могло очень много нам дать, но Варгог предпочёл другую жизнь. Теперь пришёл черёд Драгара. Как раз и события подходящие. Гражданская война в Скайриме и ожидаемое воскрешение Алдуина. Внимание всех аэдра и даэдра сосредоточится на довакине. Каждый будет пытаться склонить его на свою сторону, и никто не заметит на его фоне истинное сокровище, которое прогнёт под себя целый мир, — Чемпиона Малаката! Он возвысит господина над всеми! Даже этой чёртовой Боэтией!

— Не произноси вслух имя Принца Предательства. Даже здесь, на этой поляне, оно может привлечь чужое внимание, — прошипел Дерекс Тихий Шорох.

Малакат едва подавил дрожь ярости. Боэтия была той, кто в каком-то роде переродила его. Да-а… когда-то его звали Тринимак, и он был аэдра. Однако шашни с Боэтией, которая была его любовницей и союзницей, привели к логичному итогу. К предательству и удару в спину. Как итог аэдра Тринимак обратился в даэдра Малаката. И не то чтобы слишком уж сильно был этому рад.

— Господин, — тихий голос Криги Невидимой нарушил его мысли. — Вы… правда уверены, что внук Ямарза — подходящий разумный? Что он действительно проложит вам путь к свободе, возвышению и власти?

— Да, — коротко рыкнул Малакат.

Вожди и шаманы переглянулись. Принц даэдра ощутил их сомнения. В обычном случае он бы просто приказал свите делать то, что считает нужным, но сейчас ощутил потребность объяснить свои мысли.

«Наверное, я и сам не до конца уверен, — осознал Малакат. — Поэтому желаю, дабы остальные поддержали меня. Глупо! Недостойно Принца даэдра!»

— Даже если чужая душа не достигнет успеха, она создаст дополнительный хаос в мире. И об этом знаем только мы. Так же, как и о будущем. Пусть смутно, пусть лишь обрывки, но знаем. Об Алдуине. О войне Братьев Бури и Империи. Об убийстве императора Тита Мида Второго. О приходе Мирака и его хозяина, Хермеуса Моры. О появлении Древнего Свитка. О возвращении клана Волкихар. О нахождении Ока Магнуса… Мы обязательно воспользуемся этим.

— То есть, если Драгар нас разочарует…

— А что же душа? Неужели она…

— Я сохранил над ней власть. Временную, к сожалению, ведь на своём пути Драгар Геснер непременно столкнётся с могучими силами, продолжит совершенствоваться и адаптироваться. Но если он не справится и погибнет в ближайшее время, этой власти хватит, дабы вернуть чужую душу на План Забвения. Тогда просто начнём сначала. С ребёнка Меграса во чреве Тришны.

— И ждать ещё двадцать лет, — вздохнула Кереба Злобная.

— Двадцать лет — это ничто… — процедил Леснар Кровавый Охотник.

— Ничто и всё! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — оскалилась Кереба.

Малакат посмотрел на орчиху, когда-то получившую столь подходящее ей имя. Вспомнил о тех наклонностях, что пробуждались в ней в форме волка, ведь та была оборотнем. Вспомнил о голоде, когда она рвала и пожирала во имя его. Это и привело её к смерти. Когда-то давным-давно.

— Я всё решил, — произнёс Принц даэдра, и остальные, уловив едва слышную смену интонации, тут же преклонили колени, осознав, что момент, когда можно было спорить и высказывать своё мнение, прошёл. — Мы воспользуемся душой иномирца. Хватит держать её в тайнике, надеясь на чудо. Чудо случится лишь тогда, когда для него есть все остальные условия. А потому, как только мы вернёмся на План Забвения, вы все получите приказы и приступите к их немедленному исполнению. К моменту появления Алдуина у нас всё должно быть готово.

— Будет исполнено, владыка, — подобострастно сказал Арузал Сокрушитель.

— В конце концов, будущий Чемпион уже ведёт за собой два десятка душ, — пробормотал Яртон Гигант, будто утешая сам себя. — Причём душ орков.

— Верно, — снисходительно кивнул Малакат. — Вспомните: Ямарз ушёл в поход один. У Драгара — два могучих спутника. Если он умрёт, останутся Болдог или Меграс.

— Меграс слишком умён, — проворчала Кереба. — Весь в Ямарзова сына, своего дядю. Хуже того, устремления его — лишь для него самого. Притворяется, будто следует за Драгаром, а сам таит кинжал у него за спиной.

— А я — за спиной у них всех, — зло провозгласил Малакат. — Заканчиваем, пора приступать к работе. И да, Кереба, следи за ребёнком во чреве Тришны.

— Она уже пьёт молоко из моей груди, — усмехнулась Кереба.

— Девчонка? — скривился Малакат.

— Лишь по плоти. То, что я создам внутри, не будет ни девочкой, ни ребёнком.

— Хорошо, — кивнул Принц и поднял руку. В ней появилась светящаяся точка души. Могучий орочий бог дунул на неё, отчего искорка моментально полетела вперёд, словно семечко одуванчика. Тонкая незримая духовная нить, которую Малакат накинул на Драгара, не даст душе ошибиться. В самое ближайшее время молодой орк ощутит, что меняется. А там…

«Там и будем смотреть», — подумал Малакат и вернулся на постамент. Духи остальных орков вновь стали бестелесными, потом втянулись в вырезанные на камне лики. Сам Принц, приняв прежнюю позу, обратился в камень. Внешне. На самом деле же его суть устремилась на свой План — готовиться к будущим событиям, о которых хоть что-то знал лишь он один.

Семь фигур исчезли в миг, когда первые звёзды мигнули на небе. Мигнули и уставились вниз на поляну, где не было никаких богов или ду́хов. Никогда не было никаких богов или ду́хов.

Глава 3. Великий поход

Развернув коня, я направился вперёд. Оба воина двинулись следом. Путь наш лежал сквозь всю деревню. Старейшины племени не одобрили этого похода, так что я не был удивлён, что никто не вышел с нами проститься. Однако я знал: все слышат. И однажды все они пожалеют, что провожали в эту ночь лишь глухой тяжёлый стук копыт.

Дерьмо… Себе я мог признаться: очень уж хотелось, чтобы проводить пришёл хоть кто-то ещё, кроме Тришны. Даже дед не явился.

И всё же я чую: за нами следят. Видимо, боги. Сам Малакат из своего Плана, с огромного чёрного трона, взирает на нас. Так услышь меня, Малакат! Я, Драгар Геснер, убью для тебя тысячу людей! Тысячу душ возложу к твоим стопам!

Где-то рядом заскулила в тревожном сне собака, но так и не проснулась.

***

Окраина леса, взгляд со стороны

На склоне к северу от деревни, у самой кромки леса, стояли двадцать две фигуры. Они молча провожали взглядом Драгара Геснера, Меграса Лурца и Болдога Толзона. Словно призраки, они маячили во мраке среди деревьев ещё долго после того, как три воина скрылись из виду, скача по восточной дороге.

Всех их, урождённых крогнарцев, которых принесли в жертву богам, связывало с Драгаром, Меграсом и Болдогом кровное родство. На четвёртом месяце жизни каждого из них отдали Малакату: возложили на алтарь, отдавая дань своему неизменному покровителю. И по воле его каждый оказался в объятиях новой матери.

Они становились чадами Криги Невидимой, древней шаманки, единственной из свиты Малаката, у которой не было собственного клана. Оттого она, с позволения Принца даэдра, сотворила себе тайное племя из тех, кого отдали в жертву, ознакомила каждого с его родословной, чтобы связать с оставшейся в деревнях роднёй, и поведала об их особом призвании, предназначении, что принадлежало лишь им одним.

Она нарекла их своими Найдёнышами, и они сами называли себя лишь этим именем, именем их собственного тайного племени. Невидимо жили они среди родичей, и остальные орки даже не догадывались об их существовании. Найдёныши знали, что кое-кто мог что-то заподозрить. Например, Варгог, отец Драгара, который относился к памятным кровным столбам с пренебрежением и, может, даже с презрением. Такие орсимеры обычно не представляли настоящей угрозы, но порой, когда риск становился велик, приходилось идти на крайние меры. Как это случилось с матерью Драгара.

Двадцать два Найдёныша, которые стали свидетелями того, как начался поход трёх воинов, были кровными братьями и сёстрами Драгара, Меграса и Болдога, хотя никогда с ними не встречались — что, впрочем, сейчас малозначимо.

— Выживет лишь один, — произнёс старший брат Меграса.

— Мы будем ждать здесь, когда он вернётся, — пожала плечами сестра-близнец Болдога.

— О да.

Ещё кое-что объединяло всех Найдёнышей. Крига отмечала своих чад ужасным шрамом, срывала кожу и мышцы с левой стороны лица — от виска до челюсти, и поэтому их лица были плохо приспособлены к выражению эмоций. Черты слева навсегда изогнулись книзу, будто в вечном горе. Удивительным образом телесная рана лишила выразительности и голоса Найдёнышей, хотя, может, такое влияние оказала на них ровная, холодная речь самой Криги.

Поэтому слова надежды, лишённые живого чувства, казались им настолько лживыми, что их не стоило и произносить.

Выживет лишь один.

Возможно.

***

Клан Крогнар, взгляд со стороны

Когда за спиной Варгога открылась дверь, тот как раз помешивал рагу на огне. Одышка, шарканье, стук клюки о косяк. Затем — резкий вопрос, почти обвинение:

— Ты благословил сына?

— Я отдал ему Урагана, отец.

— Почему? — Ямарзу удалось вложить в одно-единственное слово и презрение, и отвращение, и подозрение.

Варгог так и не обернулся, но услышал, как его отец с трудом доковылял до ближайшего к очагу стула.

— Ураган заслужил свой последний бой, которого я бы уже не смог ему подарить. Вот поэтому, — ответил он.

— Так я и думал, — с натужным кряхтеньем Ямарз умостился на стуле. — Всё ради коня — не ради сына.

— Голоден? — спросил Варгог.

— Не откажу тебе в возможности проявить любезность.

Варгог позволил себе мимолётную горькую улыбку, затем потянулся за второй миской и поставил её рядом со своей.

— Он горы свернёт, — проворчал Ямарз, сверкая жёлтыми подпиленными клыками, — лишь бы ты хоть на соломинку сдвинулся.

— Драгар делает всё не для меня, отец — для тебя, — возразил Варгог.

— Он понимает, что лишь са́мой неслыханной доблестью можно добиться необходимого — искупления позора, которым стал для нас ты, Варгог. Ты — бесформенный куст меж двух высоких дубов, сын одному, отец второму. Поэтому он и потянулся ко мне, потянулся, а ты — дрожишь ли в холодной тени между мной и Драгаром? Зря, выбор у тебя всегда был.

Варгог наполнил обе миски и выпрямился, чтобы передать одну отцу.

— Шрам на старой ране ничего не чувствует, — сказал он.

— Бесчувствие — не доблесть, — рыкнул старый орк.

С улыбкой Варгог сел на другой стул.

— Расскажи мне, отец, как бывало прежде, о днях, что настали после твоего триумфа. Расскажи о детях, которых убил. О женщинах, которых зарезал. Расскажи о горящих домах, о вое волов и овец в пожарище. Хочу снова увидеть, как это пламя вспыхнет в твоих глазах. Повороши пепел.

— В последние годы, сын, я слышу в твоих словах лишь голос этой прокля́той женщины.

— Ешь, отец, чтобы не оскорблять меня и мой дом, — в голосе Варгога проскрежетал металл.

— Поем, — фыркнул Ямарз.

— Ты всегда был вежливым гостем.

— Верно.

До самого конца трапезы оба молчали. Затем Варгог отставил миску, поднялся, забрал миску у Ямарза, повернулся и швырнул её в огонь.

Старик широко распахнул глаза. Варгог сурово посмотрел на него:

— Ни один из нас не доживёт до возвращения Драгара. Мост между нами смыло. Если вновь придёшь к моему порогу, отец, я убью тебя.

Глава 4. Слияние и кровь

— Недоверия? — переспросил я.

— Да, — кивнул Меграс. — Они поверят, но лишь если смогут приобщиться к нашей славе. Поверят, если мы, в свой черёд, поверим им — уверуем в изменённое прошлое, в не данное благословение, ставшее данным, в то, что вся деревня провожала нас в поход. Все до единого пришли, так они скажут и в конце концов сами в это поверят, запечатлят эту сцену в памяти. Тебе по-прежнему непонятно, Драгар? Если так, лучше нам больше не говорить о мудрости.

«Не лезь на рожон, оставь словесные игры, в них он лучше тебя…»

— Орсимеры презирают путь обмана! — прорычал я.

Меграс некоторое время молча разглядывал меня, затем кивнул:

— Верно. Всё так.

Болдог забросал ямку землёй и камнями.

— Пора спать, — сказал он, поднимаясь, чтобы ещё раз проверить стреноженных коней.

Я тем временем смотрел на Меграса. Ум у него — точно эльфийская стрела в лесу, но поможет ли это ему, когда мы обнажим клинки и со всех сторон зазвучат боевые кличи? Вот что бывает, если мышцы зарастают жиром, а к спине прилипает солома! Умение биться словами ничего тебе не даст, Меграс Лурц, разве что язык твой не так быстро высохнет на поясе лукдушского воина.

С этой мыслью я направился спать, чтобы утром проснуться немного другим.

***

— Не меньше восьми, — пробормотал Болдог. — И, скорее всего, один из них юнец. Два очага. Они убили здорового белого медведя и несут добычу.

— Значит, они зазнаются, — кивнул Меграс. — Это хорошо.

— Почему? — непонимающе нахмурившись, уставился я на Меграса.

— Нужно знать мысли врага, предводитель. Они чувствуют себя непобедимыми, это делает их беспечными. Есть у них кони, Болдог?

— Нет. Белые медведи уже знают, что значит конская поступь. Псы же… если они и брали их на охоту, то ни один не выжил.

— Ещё лучше, — усмехнулся Меграс.

Некоторое время назад мы спешились и теперь сидели на корточках у самой кромки леса. Болдог уходил вперёд, чтобы разведать расположение лагеря лукдушей — прокрался по высокой траве так, что ни один лист не шелохнулся.

Солнце сияло высоко в небе, в сухом, горячем воздухе — ни ветерка.

— Восемь, — проговорил Меграс и ухмыльнулся. — И юнец. Его нужно убить первым.

«Чтобы выжившие были опозорены, — понял я. — Он считает, что мы проиграем».

— Оставьте его мне, — сказал я. — Брошусь в атаку и окажусь потом на другой стороне лагеря. Все выжившие воины обернутся ко мне. Тогда в бой вступите вы двое.

Болдог удивлённо моргнул.

— Ты хочешь, чтобы мы ударили в спину?

— Да, чтобы уравнять численность. Затем каждый вступит в свой равный поединок, — пояснил я.

— В атаке будешь уклоняться и пригибаться? — спросил Меграс. В глазах его появился блеск.

— Нет, я буду бить, — жёстко ответил я.

— Тогда они остановят тебя, предводитель, и ты не сможешь добраться до другого конца лагеря, — возразил он.

Слабак!

— Меня не остановят, Меграс Лурц, — процедил я.

— Их девять.

— Тогда узри, как я спляшу.

— Почему нам не поскакать на конях, предводитель? — вмешался Болдог.

— Я устал от разговоров. Следуйте за мной, но не спешите.

Меграс и Болдог обменялись взглядами, затем Меграс пожал плечами.

— Мы станем тебе свидетелями, — только и сказал он.

Отстегнув меч из Чёрного Дерева, я обеими руками взялся за обтянутую кожей рукоять. Несмотря на название, древесина была скорее тёмно-багровой, чем чёрной. Блеск масла создавал иллюзию, что боевой знак парит от клинка на длину пальца. Кромка казалась прозрачной там, где загустело втёртое в волокна смоляное масло. На лезвии не было ни единой зарубки, лишь волнистые углубления там, где сами собой затянулись следы прежних битв, ибо Чёрное Масло помнило прежнюю свою форму и не терпело повреждений. Подняв перед собой меч, я скользнул в высокую траву и, ускорив шаг, вошёл на бегу в боевую пляску, в состояние берсерка, полное ярости, злобы и силы.

Добравшись до кабаньей тропы, которую указал Болдог, я пригнулся и ступил на плотно утоптанную землю, не сбившись с шага. Широкое листовидное остриё словно вело меня вперёд, прорезало свой собственный бесшумный путь через колодцы света и тени. Ускорившись, я побежал быстрее.

В центре лукдушского лагеря трое из восьми взрослых орков тёмно-зелёного цвета сидели на корточках вокруг куска медвежьего мяса, которое только что извлекли из свёртка оленьей кожи. Ещё двое более светлокожих воинов сидели рядом, положив оружие на колени, и втирали в клинки густое Чёрное Масло. Оставшиеся трое стояли и беседовали друг с другом всего в трёх шагах от кабаньей тропы. Юнец, чьи клыки, растущие из нижней челюсти, были едва видны (признак молодости или слабости), остался на дальнем конце.

Вылетев на поляну, я достиг предела скорости. До сотни шагов орсимер мог бежать вровень со скачущей галопом лошадью, поэтому я ударил как гром. Мгновение назад восемь воинов и юнец отдыхали после охоты, а теперь головы двоих снёс один горизонтальный взмах. В сторону полетели брызги крови, и мозги плеснули в лицо третьему лукдушу. Тот пошатнулся и отпрыгнул влево — только затем, чтобы встретиться с обратным взмахом моего меча: удар пришёлся орку под подбородок. Уверен, удивлённо распахнутые глаза ещё успели увидеть, как внезапно завертелась поляна, а затем пришла тьма.

Не сбавляя скорости, я подпрыгнул, чтобы не споткнуться о голову воина, которая с глухим стуком покатилась по земле.

Те лукдуши, что втирали в клинки масло, уже вскочили и подняли оружие. Они разделились и бросились вперёд, чтобы напасть на меня с разных сторон.

Расхохотавшись, я прыгнул к трём воинам, которые ещё сжимали в окровавленных руках разделочные ножи. Поставив меч в позицию ближней защиты, я низко пригнулся на бегу. Все три малых клинка попали в цель, пронзили рубаху, кожу, мускулы. Боль!

Однако инерция потащила меня дальше, так что ножи вырвались из ладоней лукдушей, оставшись в теле. Я развернулся, взмахнул мечом, отсёк пару рук и завершил удар под мышкой, так что вырвал плечо вместе с лопаткой — плоская лиловая кость, обвитая сетью пронизанных венами связок, вместе с конвульсивно сжатой рукой взмыла к небу.

Глава 5. Налёт

— Нет, поведём коней выше, по козьим и овечьим тропам, — усмехнулся я. — И всё утро будем двигаться назад. Затем снова спустимся в долину. Меграс Лурц, когда погоня покинет деревню, кто останется в ней?

Здоровяк расправил свой новый медвежий плащ и закутался в него, прежде чем ответить.

— Юнцы. Женщины. Старики и калеки.

— А псы?

— Нет, их тоже заберут в погоню. Значит, предводитель, мы нападём на деревню.

— Да. А затем пойдём по следу погони.

Болдог набрал полную грудь воздуха и долго не выпускал его.

— Драгар Геснер, деревня наших жертв — не единственная в этих землях. Только в первой долине ещё по меньшей мере три поселения. Пойдёт молва. Все воины возьмутся за мечи. Всех псов отвяжут и пустят в лес. Воины нас, может, и не найдут, но псы — отыщут.

— А нам останется, — пророкотал Меграс, — преодолеть ещё три долины.

— Малые долины, — уточнил я. — И мы пересечём их по южному краю, откуда день или даже больше ехать до северных отрогов и сердца лукдушских земель.

— Гнев от сотворённого так воспылает в их сердцах, что лукдуши пойдут за нами даже в долины обальдов, предводитель, — сказал Болдог.

Я перевернул клинок на коленях, чтобы заняться другой его стороной.

— На это я и надеюсь, Болдог Толзон. Ответь мне, когда обальды в последний раз видели крогнарца?

— Когда видели твоего деда, — вместо него ответил Меграс.

Я кивнул.

— А мы хорошо знаем лукдушский боевой клич, верно?

— Ты хочешь развязать войну между лукдушами и обальдами? — его глаза широко распахнулись.

«Каково теперь ощущать себя на моём месте?» — Я жёстко усмехнулся. Мне нравилось это чувство интеллектуального превосходства.

— Да, Меграс, — согласился я.

Тот медленно покачал головой:

— Мы ещё не справились с лукдушами, Драгар Геснер. Твои планы заходят слишком далеко.

— Узри, как они сбудутся, Меграс Лурц.

Меграс поднял с земли медвежий череп. Нижняя челюсть всё ещё держалась на куске хряща. Он отломил её и отбросил в сторону. Затем вытащил из мешка моток кожаных ремешков и принялся крепко обматывать череп, оставляя длинные концы внизу.

Я с любопытством смотрел на его действия. Даже для Меграса череп оказался бы слишком тяжёлым шлемом. К тому же пришлось бы выламывать снизу самые толстые кости — вокруг отверстия, в которое входил хребет.

— Пойду спать, — объявил Болдог, поднялся на ноги и пошёл прочь.

— Драгар Геснер, нет ли у тебя ремешков? — повернулся Меграс в мою сторону.

— Конечно, бери сколько хочешь, — ответил я, тоже поднявшись на ноги. Пора спать и… быть может, вновь стать лучше. — Выспись сегодня, Меграс Лурц.

— Обязательно, — кивнул он.

***

Место неизвестно, время неизвестно

— Слава богу, наконец-то мы встретились, орк! — усмехнулся я, посмотрев на своего зелёного сожителя. Бр-р, слово-то какое мерзкое!

— Ты… — прищурился он. Драгар Геснер, как и я, получил интуитивное знание и понимание что и к чему. — Уже мы.

— Мы, — почесал я затылок. — Две души в одном теле. Итог один.

— Тогда давай, — как всегда решительно (я получил часть доступа к его памяти, как и он к моей) шагнул Драгар вперёд. Чуть более осторожно шагнул я. Мы коснулись друг друг, и всё потонуло в яркой вспышке.

Слияние. Странно. Необычно. Невозможно.

***

Место неизвестно, время неизвестно

— Почему мне кажется это знакомым? — Драгар Геснер, то есть уже я, огляделся по сторонам. — Эй, ты ещё тут?

И кто бы мне ответил? Сам ведь знаю, что чужая душа стала частью меня самого.

Посмотрев на могучие зеленоватые руки, оскалил клыки.

Такие знакомые, но одновременно чуждые! И всё же теперь я ощущаю себя гораздо увереннее, чем раньше. У меня появилось понимание. И память. Обрывочная, очень запутанная, но это мелочи. Я со всем разберусь. Со временем. Пока что в голове лишь куски, которые, словно нити, постепенно сплетали полотно понимания.

— Слишком медленно, — рыкнул я, но тут же потряс головой.

Херня. Я получил дар. Причём не от кого-то, а самого Малаката. Душа слышала его голос. Этот шёпот ни с чем не перепутать. Он выбрал меня своим Чемпионом! Нужно только стать сильнее и проявить себя, вырезав ту мелкую деревушку, Фолкрит.

— Что может быть проще? — хохотнул я. — Уничтожить слабаков-людишек во славу сильнейшего Принца даэдра! И стать его Чемпионом! Проводником его сил!

В тот же миг, вздохнув, размял плечи.

— Понятно, что всё не так просто. Мир гораздо сложнее, чем кажется.

Резко подняв голову, я осознал, что нахожусь в неизвестном месте. Скалистый островок, который словно плавал в воздухе. Точнее, не в воздухе, а… в космосе?

— В нигде, — хмыкнул я. Бесстрашие Драгара Геснера в должной степени стало и моим тоже, а потому я смело двинулся вперёд. И почти сразу уставился на три камня. Нет, менгира. Отчего-то очень мне знакомых.

«Камни Пути! — проревело подсознание. — Твою-то мать!»

— Значит, и это место существует, — двинулся я по направлению к ним. — Выходит, должно быть и всё остальное.

Всё остальное? Что именно? Слова сорвались с языка быстрее, чем я их осознал. Однако всё так. Память не давала мне подробностей о… мире. Кое-что. Будущие испытания, которые могли бы вознести меня не просто на уровень Чемпиона Малаката, а… к более высокому уровню.

— Реально ли это? — почесав затылок, я криво усмехнулся.

Со временем я вспомню и осознаю всё. Видимо, личности сплелись ещё не до конца. Нужно время. А пока…

— Воин, — смело прошёл я мимо Камня Вора и Камня Мага. — Только Воин.

В груди что-то шевельнулось. Лёгкое… сожаление? Может быть. Разумеется, магия — это здорово, сейчас я полноценно понимал это. Она может лечить, может уничтожать на расстоянии, может призывать тварей и оживлять трупы, но…

— Бесполезно, — прорычал я. — Малакат не был магом, но стал Принцем даэдра. Остальные боги? То же самое.

Глава 6. Собачья свора

Запоздавшая гроза спустилась с гор, укрыв звёзды. Верхушки деревьев бились на ветру, который даже не пытался коснуться нижних ветвей, так что на оглушительный рёв в небе отзывалась странная тишина среди валунов на земле. То и дело вспыхивали молнии, но гром сильно запаздывал.

Около часа мы скакали в темноте, затем нашли старый лагерь рядом с тропой, по которой ушли преследователи. Лукдушских воинов обуяла такая ярость, что они не слишком старались скрыть свои следы. Болдог рассудил, что в этом отряде было двенадцать взрослых и четверо юнцов верхом — около трети всех воинов деревни. Псов уже спустили, чтобы своры охотились сами по себе, так что собак с этой группой не было.

Эти сведения подняли мне настроение. Осы вырвались из гнезда, но летели вслепую.

Я ощущал себя просто великолепно. Планы радовали успехом, сила резвилась в теле, раны давно зажили, а ещё я чувствовал, что стал гораздо умнее. Это… трудно осознать, но будто бы вещи, которые ранее не вызывали никакого интереса, обрели новые грани. Мысли стали глубже и словно объёмнее.

Неимоверно приятно!

Мы ещё раз поели медвежьего мяса, затем Меграс вновь распаковал внушительный череп и принялся наматывать на него ремешки, на этот раз охватывая верхнюю челюсть и затягивая узлы между клыками. И снова он оставлял длинные — в полметра — свободные концы. Я наконец понял, что задумал Меграс. Для изготовления такого оружия брали обычно два или три волчьих черепа — лишь такой тяжёлый и сильный воин, как Меграс, смог бы использовать подобным образом череп старого белого медведя.

— Меграс Лурц, то, что ты ныне готовишь, вплетёт яркую нить в нашу легенду.

— Мне нет дела до легенд, предводитель, — хмыкнул он. — Но скоро против нас выедут лукдуши на боевых конях.

Я лишь слабо улыбнулся и промолчал. Лёгкий ветерок подул вниз вдоль склона. Болдог наклонил голову и бесшумно поднялся.

— Чую мокрую шерсть, — проговорил он.

Дождя до сих пор не было. Я снял перевязь с мечом и положил на землю.

— Меграс, — прошептал я, — оставайся здесь. Болдог, возьми с собой метательные ножи, а меч оставь. — Я поднялся и взмахнул рукой. — Веди.

— Предводитель, — пробормотал Болдог. — Эту свору согнала с высокогорных троп гроза. Псы нас ещё не унюхали, но уши у них чуткие.

— Думаешь, — спросил я, — они бы не завыли, если бы услышали нас?

— Болдог, они ничего не услышали в рёве грозы, — фыркнул Меграс.

— Звуки бывают высокие и низкие, Меграс Лурц, — Болдог покачал головой. — И несут их разные потоки. — Теперь он обернулся ко мне. — На твой вопрос, предводитель, мой ответ: пока не поймут, лукдуши мы или крогнарцы, — будут молчать.

— Так даже лучше, — ухмыльнулся я. — Веди меня к ним, Болдог Толзон. Я много думал о лукдушских псах и о спущенных сворах. Веди меня к ним и держи метательные ножи под рукой.

Ураган и остальные кони за время нашего разговора тихонько подобрались ближе и теперь смотрели на склон, насторожив уши.

Помедлив, Болдог пожал плечами, пригнулся и направился к лесу. Я двинулся следом.

Через двадцать метров склон стал круче. Троп здесь не было, и идти пришлось медленно, с трудом пробираясь среди поваленных стволов. К счастью, широкие полосы мха позволяли двигаться практически бесшумно. Мы выбрались на плоский уступ около десяти метров в ширину и пяти в длину. Напротив темнела высокая отвесная скальная стена. К ней прислонились несколько посеревших от времени мёртвых деревьев. Болдог осмотрел склон и уже собрался шагнуть к узкой, забитой песком расселине у левого края скалы, потому что там начиналась звериная тропа, но я удержал его рукой.

— Сколько ещё? — склонился я к самому уху следопыта.

— Около минуты. Нам хватит времени, чтобы взобраться…

— Нет. Расположимся здесь. Засядешь с ножами наготове на выступе справа.

Болдог явно был озадачен, но подчинился приказу. Выступ располагался примерно посередине скалы. Через считаные мгновения орсимер оказался на месте.

Я направился к звериной тропе. Сверху упала мёртвая сосна, ствол лежал слева, в полушаге от расселины. Подобравшись ближе, я потрогал его — древесина ещё крепкая. Быстро взобравшись на сосну и заняв устойчивое положение на ветках, я развернулся так, чтобы оказаться лицом к плоскому выступу скалы. Звериная тропа начиналась на расстоянии трёх метров, а валун и скала остались позади.

Теперь остаётся ждать. Со своего места я, не наклонившись вперёд, не мог видеть Болдога, а такое движение запросто могло столкнуть сосну вниз со склона, и дерево (вместе со мной) ожидало бы громкое, вероятно болезненное, падение. Оставалось надеяться, что напарник поймёт мой замысел и в свою очередь поступит соответственно.

На тропе послышался хруст мелких камешков. Псы начали спускаться.

Я медленно набрал полную грудь воздуха, задержав дыхание.

Вожак не пойдёт первым. Скорее вторым, на десять-двадцать шагов позади разведчика.

Первый пёс промчался мимо меня, разбрасывая в стороны мелкие камешки, сучья и песок, по инерции вылетел на полдюжины шагов вперёд на широкий уступ и остановился там, принюхиваясь. Шерсть на загривке зверя встала дыбом, он осторожно двинулся к краю уступа.

По тропе спустился другой пёс, крупнее первого, от него в стороны разлетелось ещё больше мусора. Как только я увидел его покрытые шрамами морду и туловище — сразу понял, что вычислил вожака своры.

Зверь выбрался на плоскую площадку. Разведчик тем временем начал вертеть головой из стороны в сторону.

Я прыгнул и обхватил вожака за шею, повалил, перевернул на спину, левой рукой сжал горло, а правой перехватил судорожно дёргавшиеся передние лапы.

Пёс яростно извивался подо мной, но хватки я не ослаблял.

Одна за другой по звериной тропе спускались собаки — и рассыпа́лись полукругом в тревоге и замешательстве.

Вожак перестал рычать и заскулил.

Острые клыки разорвали моё запястье, прежде чем я сумел перехватить горло повыше, под самой челюстью. Зверь отчаянно метался, но он уже проиграл, и мы оба это понимали.

Глава 7. Слова из прошлого

Обычно так метали два-три волчьих черепа, при этом целясь в ноги, чтобы сломать их. Но Меграс метил выше. Череп медведя врезался в боевого коня слева с такой силой, что проломил животному грудь. Изо рта и носа скакуна хлынула кровь. Падая, он сбил соседа — лишь раз толкнул копытом в плечо, но и того хватило, чтобы конь резко крутанулся и свалился с мостков. Ноги его подломились. Всадник-лукдуш перелетел через голову своего скакуна.

Воин, сидевший на первом коне, с отвратительным хрустом ударился о брёвна мостков под самыми копытами лошади Меграса. И эти копыта, одно за другим, опустились на голову неизвестного орка, так что осталось лишь кровавое месиво.

Атака лукдушей захлебнулась. Ещё один конь споткнулся о бившегося в конвульсиях зверя, заржал и упал, окончательно перегородив мостки.

Испустив боевой клич, Меграс погнал коня вперёд. Неимоверный прыжок перенёс их через первого убитого скакуна. Всадник второго только-только поднялся и вскинул голову — как раз вовремя, чтобы увидеть клинок Меграса, который врезался лукдушу в переносицу.

Болдог бросился на помощь. Два ножа просвистели в воздухе справа от Меграса. Звонкий треск — тяжёлый лукдушский меч отбил один из ножей, затем — булькающий хрип, когда второй вонзился воину в горло.

Впереди осталось лишь двое врагов — по одному для Меграса и Болдога, так что можно было вступить в одиночные поединки.

Я кивнул, ведь, как предводитель, оценивал силу и мастерство своих подчинённых, желая удостовериться, что им не потребуется помощь. Убедившись в успехе, развернул коня и выхватил меч, подняв его так, чтобы Ураган увидел клинок, осознав, что от него требуется, и сразу погнал боевого коня по мосткам на пеший отряд.

Собачья свора расступилась, чтобы уклониться от тяжёлых копыт, и помчалась вслед за мной.

Впереди — восемь взрослых и двое юнцов.

Кто-то рявкнул приказ, и юнцы отступили к краям мостков, затем спрыгнули. Взрослые орки, цвет которых колебался от чёрно-зелёного до нежно-салатового, хотели освободить пространство, и, глядя, как они самоуверенно выстроились клином во всю ширину мостков, я расхохотался.

Лукдуши, очевидно, ожидали, что я нацелюсь в самый центр клина, дабы сохранить скорость и напор, однако подобное оставит меня излишне уязвимым для боковых атак. Нет уж, в этом бою манёвры были очень важны.

Глупцы! Наверное, прежний я и впрямь бросился в их центр, но не теперь! Мало того, что я могу мыслить наперёд, так ещё и ощущаю в себе изменения, которые позволят... всё!

— Малакат! — заревел я, поднимаясь на плечах Урагана. — Узри!

Воздев остриё клинка над головой коня, я вперил взор в крайнего воина-лукдуша на левом крыле их куцего клина. Ураган почуял, что фокус внимания сместился, и чуть изменил направление атаки за миг до столкновения, так что копыта боевого коня прогремели по са́мой кромке мостков.

Передний лукдуш успел отступить на шаг и взмахнул из-за головы двуручным мечом, целясь в голову коня, но я принял этот удар своим клинком и одновременно выбросил правую ногу вперёд, а левую — назад. Ураган развернулся подо мной и скакнул к центру моста.

Клин рассыпался, и все противники оказались слева от меня.

Ураган понёсся по диагонали, через мостки. Радостно взвыв, я рубил и кромсал, ощущая, как клинок находил плоть и кости не реже, чем оружие врагов. Рядом с противоположным краем Ураган остановился и ударил одновременно обеими задними ногами. По меньшей мере одно из копыт попало в цель, и изломанное тело полетело с мостков вниз.

А потом подоспела свора. С рычанием псы бросались на воинов-лукдушей, которые в основном повернулись ко мне — и подставили зверям спины. Воздух разорвали крики.

Развернув коня, я снова врубился в орочий строй. Двое лукдушей сумели отбиться от собак и теперь отступали по мосткам. С их клинков капала кровь.

Проревев вызов на бой, я погнал скакуна на воинов.

И поражённо замер, когда увидел, что оба спрыгнули с мостков.

— Жалкие трусы! — ярость обожгла нутро. — Я свидетель! Ваши юнцы свидетели! Эти треклятые псы — свидетели!

С трудом подавив гнев, ощутил, что эмоции слишком сильны. Нужно перебороть их. Стать выше. Иначе в мире, куда я направляюсь, попросту не выжить. Да, я силён. Сильнее, может, всех. В перспективе. Но если не унять свою ярость...

— Бешенство не доведёт до добра, — едва слышно шепнул я и силой заставил себя успокоиться. Нужно быть выше этого.

Вскоре я вновь увидел этих трусливых ублюдков: уже без оружия, они торопливо ковыляли прочь по болоту.

Подъехали Болдог и Меграс. Спешившись, они добавили гнев своих клинков к отчаянной ярости, с которой псы продолжали рвать и трепать павших лукдушей.

Я отвёл Урагана в сторону, не сводя глаз с убегавших воинов, к которым уже присоединились юнцы.

— Я узрел! — крикнул им в спину, уже без прежней разрывающей нутро злобы. — Малакат узрел!

Клык, чёрную с сединой шерсть которого было трудно разглядеть под подсыхающей маской крови, подошёл и остановился рядом с Ураганом. Мышцы пса дрожали, но ран на нём не было. Я обернулся и увидел, что у нас осталось четыре собаки: пятая потеряла переднюю лапу и теперь ковыляла по кругу, оставляя за собой алый след.

— Болдог, перевяжи ей лапу — вечером прижжём, — скомандовал я.

— Что толку от трёхногой собаки, предводитель? — тяжело дыша, спросил Меграс.

— Даже у трёхногой собаки есть уши и нос, Меграс Лурц. Когда-нибудь она ещё будет лежать — седая и толстая — у моего очага, в том клянусь. Ладно, из вас кто-нибудь ранен?

— Царапины, — пожал плечами Меграс и отвернулся.

— Я потерял палец, — сообщил Болдог, вытащил кожаный ремешок и направился к раненой собаке, — но не очень нужный.

Отчего-то в голове тут же возникла уверенность, что у меня бы он отрос, пусть и не сразу. Это позволило оскалиться и взглянуть на будущие перспективы с толикой большей уверенности. А ещё... лишь сейчас, когда сошла горячка боя, я ощутил, что не только дрался быстрее и сильнее, чем раньше, но ещё и чувствовал — нет, чувствую сейчас — какую-то смутно уловимую энергию, которая бушует в моём теле.

Глава 8. Даэдра

Две ночи спустя мы сидели на конях и смотрели вниз, на долину обальдов. Увлечь за собой преследователей-лукдушей не удалось, поскольку две последние деревни, которые встретились нам на пути, оказались давно заброшены. Соседние тропы заросли, а дожди смыли угли очагов, так что остались лишь чёрные с багровой каймой пятна на земле.

А теперь по всей длине и ширине обальдской долины — ни огонька.

— Сбежали, — пробормотал Меграс, внимательно изучая всё вокруг.

— Но, — отозвался Болдог, — не от нас, если окажется, что обальдские деревни такие же, как лукдушские. Это давний исход.

— Куда же они ушли? — проворчал Меграс.

— Есть другие обальдские долины, к северу от этой, — задумчиво проговорил я. — Дюжина, если не больше. И ещё несколько к югу. Может, случился раскол. Нам до этого мало дела, кроме того, что трофеев мы теперь не соберём до самого Фолкрита.

Меграс повёл плечами:

— Предводитель, когда доберёмся до Фолкрита, совершим набег под колесом или под солнцем? Раз эта долина пуста, можем разбить лагерь на ночь. Тропы здесь нам незнакомы, потому в темноте двигаться будем медленно.

— Верно говоришь, Меграс Лурц, — одобрительно кивнул я. — Набег совершим при свете дня. Давайте же тогда спустимся в долину и подыщем себе место для ночлега.

Колесо звёзд повернулось на четверть круга, прежде чем удалось добраться до дна долины и найти подходящее место для лагеря. С помощью псов Болдог добыл за время спуска полдюжины зайцев, которых теперь свежевал и потрошил, пока Меграс разводил небольшой костёр.

Я позаботился о конях, а затем присоединился к спутникам возле огня. В тишине мы ждали, пока мясо прожарится. Сладковатый запах и шипение жира казались до странности непривычными после стольких трапез, когда еду приходилось есть сырой. Я почувствовал, как по мышцам разливается вялость, и лишь тогда понял, как же устал.

Предел выносливости есть даже у меня. С другой стороны, это лишь начало моего пути. Когда-нибудь я достигну истинной божественности…

Зайцы были готовы. Все ели в молчании.

— Болдог поведал, — проговорил Меграс, когда с мясом было покончено, — о словах на стене пещеры.

Невольно я бросил на Болдога недовольный взгляд.

— Болдог Толзон заговорил, когда не следовало. В пещере — бредни безумца, ничего более.

— Я обдумал их, — настаивал Меграс, — и верю, что в бреднях этих скрыта истина, Драгар Геснер.

— Глупая вера, Меграс Лурц.

— Не думаю, предводитель. Названия племён — я согласен с Болдогом в том, что среди них есть названия наших племён. «Крагн» слишком похоже на «крогнар», чтобы это была случайность, когда три иных названия сохранились в том же виде. Верно, с тех пор одно из племён было истреблено, но даже наши сказания поминают времена, когда племён было больше, чем теперь. А те два слова, которых ты не знал, Драгар Геснер, «великие деревни» и «жёлтая береста»…

— Не такие были слова! — зло проскрипел я.

— Верно, но лучше Болдог не смог передать. Драгар Геснер, рука, что вырезала эти слова, была из времён изощрённых, из времён, когда язык орсимеров был по крайней мере сложнее, чем ныне.

Сплюнув в огонь, я постарался успокоиться. Прокля́тая горячность!

— Меграс Лурц, даже если это, как вы с Болдогом говорите, правда, я должен спросить: в чём её ценность для нас теперь? Мол, мы — падший народ? Отродья Тринимака? Это не новое откровение. Об этом говорят многие. Говорят часто. Все наши сказания ведают о миновавшей эпохе славы, когда сотни героев жили среди меров, таких героев, среди которых даже дед мой Ямарз показался бы лишь ребёнком среди мужей…

Отблески костра заострили лицо Болдога, когда он нахмурился и перебил:

— Не это тревожит меня, Драгар Геснер. Все сказания о славе и легенды о прошлом — они описывают век, мало отличный от нашего. Само собой, героев больше, подвиги величественней, но по сути — всё то же и так же, как мы живём и сейчас. Кажется даже, что вся цель этих сказаний — обучить тому, как следует вести себя, как жить правильно, если ты орсимер.

Меграс кивнул:

— И резные слова на стене той пещеры предлагают нам объяснение.

— Описание того, какими мы были бы, — добавил Болдог. — Точнее, какими стали.

— Всё это неважно, — прорычал я.

— Мы были народом побеждённым, — продолжил Болдог, будто и не слышал меня. — Числом нас осталась разбитая горстка. — Он поднял взгляд и посмотрел прямо мне в глаза поверх костра. — Сколько наших братьев и сестёр, которых мы отдали великому Малакату, были ущербны в том или ином? Слишком много пальцев, рты без нёба, лица без глаз. То же мы видели у своих псов и коней, предводитель. Ущерб, рождённый кровосмешением. Это правда. Старейшина из пещеры знал, что грозит нашему народу, поэтому создал законы, чтоб разделить нас, медленно очистить мутную кровь — и его изгнали как предателя орсимеров. Мы узрели там, в пещере, древнее преступление…

— Мы — павший народ, — проговорил Меграс и расхохотался.

— Что же в этом такого смешного, Меграс Лурц? — Болдог резко перевёл взгляд на здоровяка.

— Если нужно объяснять, Болдог Толзон, то и вовсе ничего смешного, — фыркнул тот.

Отчего-то смех Меграса вызвал холодок, пробежавший по коже.

— Вы оба не осознали истинного значения всего этого… — начал я, но оказался перебит хмыком Меграса.

— Значения, которого, ты сам сказал, не существует, Драгар Геснер?

— У павших есть лишь одно призвание, — уверенно продолжил я, не обращая на него внимания, — восстать внове. Некогда орсимеры были малочисленны, побеждены. Пусть так. Ныне нас много. И поражений с тех пор мы не знали. Кто из людей или эльфов смеет ступать по нашим землям? Я говорю: пришла пора исполнить это призвание. Орсимеры должны восстать вновь.

— А кто поведёт нас? — презрительно ухмыльнулся Меграс. — Кто объединит племена? Хотел бы я знать.

— Стой, — пророкотал Болдог, глаза его сверкнули. — В твоих словах, Меграс Лурц, я слышу ныне неподобающую зависть. Притом, что мы трое уже совершили, притом, чего уже достиг наш предводитель. Скажи мне, Меграс Лурц, неужто тени героев прошлого по-прежнему покрывают нас с головой? Я говорю: нет. Драгар Геснер ныне шествует среди этих героев, а мы идём с ним.

Глава 9. Пророчество

— Легенду? Ты про бывшего Чемпиона Тринимака? — уточнил Болдог. — Неужто это он?!

Меграс промолчал, а я задумался. Бывший Чемпион и будущий Чемпион. Это было бы интересно.

— Драгар Геснер, помнишь эту сказку? — Болдог посмотрел на меня. — В детстве, наверное, рассказывали всем.

— Полузабытая легенда, одни обрывки сохранились. Даже сами старейшины признавали, что бо́льшая часть её истёрлась давным-давно, — проговорил я. — К тому же какое нам дело до того, кто оказался повержен даже не самим Малакатом, а его приближёнными?

Что там старики рассказывали на этот счёт?.. Чемпион Тринимака, его спутник и ближайший сторонник, который направился в погоню за Малакатом, желая «вернуть утраченное». Вроде бы. И, жидко обосрался в процессе. Теперь Меграс считает, что мы нашли его могилу?

— Возможно это непосредственный свидетель тех давних событий, — произнёс Болдог. — Было бы интересно послушать, что может знать столь древнее существо.

— В тех легендах говорилось, что Чемпион Тринимака хотел не просто вернуть своего господина, но и принести оркам мир. Свергнуть жестокие законы Малаката, — добавил я, скептично улыбнувшись.

— Быть может, мир бы и правда не помешал, — сказал Болдог. — Наш народ искалечен. Не отрицай это, Драгар Геснер.

— Не по причине Малаката! — зло покосился я на него.

Меграс не сводил глаз с плиты. Теперь он заговорил:

— Демона нужно освободить.

Мы с Болдогом одновременно повернулись к нему, онемев от такого внезапного заявления.

— Не возражайте, пока я не закончу, — продолжил Меграс. — Говорят, Чемпион Тринимака погнался за Малакатом и отколовшимися племенами, желая не столько драки, сколько оказать помощь и поддержку. Построить мир. Я думаю, он решил бы помочь, даже если бы не сумел вернуть Тринимака. Потому что во всех легендах всегда упоминалось, что желание возродить величие орсимеров превосходило всё прочее. Но нашлись те, кто не хотел этого. Сказания молчат о том, кем были эти воины. Факт остаётся фактом. Чемпион проиграл и был заточён. Почему не убит? Возможно, потому, что его душа не должна была попасть в чертоги какого-то аэдра и быть возвращённой обратно? А может, причина крылась в другом? Может, его просто не смогли убить, только заточить?

— К чему ты ведёшь, Меграс Лурц? — открыто спросил я.

— Чемпион Тринимака не хотел истреблять наш народ, — с толикой терпения произнёс здоровяк. — И не держал зла даже на Малаката, хоть и считал его виновником пропажи своего господина. Зато он желал установить между орочьими кланами мир, объединить нас. Это благая цель. Сейчас, когда орсимеры в столь плачевном положении... почему бы не освободить того, кто станет покровителем нашего народа?

— У нас уже есть покровитель — могучий Малакат. Ты хочешь создать ему лишнюю головную боль? Угрозу?! — рыкнул я.

— Если он того пожелает, — возразил Меграс. — Или ты считаешь, что Малакат проиграет?

— Конечно же нет! — воскликнул я, осознав, что меня загоняют — или уже загнали — в словесную ловушку. Проклятье! Я ведь уже слился с чужим сознанием, уже осознал происходящее, но всё равно попадаюсь на чёртовы уловки!

— Нашему народу пригодится защитник. Чемпион, — закончил Меграс свою мысль.

Резко развернувшись, я подошёл к плите. Свечение вокруг неё в некоторых местах судорожно моргало: древнейшие чары на камне постепенно слабели. Старейшины племён практиковали колдовство, но очень редко. Магия презиралась орками. Чего уж, некоторые — как я до слияния — доходили даже до того, что смеялись над луками и стрелами. «Настоящий мужик должен бить лишь кулаком и дубиной!» Ха-а...

Так или иначе, старинные сказания говорили о жестоких проявлениях открытого чародейства, о зловещих клинках, закалённых проклятиями, поэтому к магии нужно относиться с осторожностью. А лучше и вовсе её избегать, рассчитывая только на честную сталь.

Бред. Все Принцы даэдра владеют магией. Кто-то напрямую, кто-то исподволь, но это факт. Возможно, некоторые столь далеко зашли в пробуждении своих сил, что магия перешла в разряд овеществлённых желаний. Так или иначе, но лично я не стану от неё бегать. Не теперь.

— Очевидно, что плита зачарована, — произнёс я. — И как снять эти чары, я не знаю.

Подошли Меграс и Болдог.

— Интересно, слышит ли демон наш разговор? — пробормотал Болдог.

Меграс хмыкнул:

— Даже если слышит, как он нас поймёт? Все расы говорят на своём наречии. У демонов, наверное, тоже свой язык.

— Но это не просто демон, а Чемпион Тринимака. Если, конечно, это и правда он.

— Не может он нас услышать, — заявил я с внезапной уверенностью. — Разве что почувствует присутствие кого-то... или чего-то.

Пожав плечами, Меграс присел рядом с плитой. Вытянул руку, замер на миг, а затем всё же приложил ладонь к камню.

— Ни холодный, ни горячий. Эти чары не против нас, — ухмыльнулся он.

— Значит, они должны не охранять, но лишь удерживать, — предположил Болдог.

— Втроём, наверное, сможем его поднять.

— Ещё раз, — поднял я руки, — скажи мне, Меграс Лурц, зачем нам пробуждать эту неведомую тварь?

Тот отвёл глаза, нахмурился. Затем брови его поднялись, и Меграс улыбнулся:

— Миротворца?

— От мира нет никакого проку.

— Среди орсимеров должен воцариться мир, иначе они никогда не объединятся.

Вскинув голову, я начал неторопливо обдумывать слова Меграса, прикидывая за и против.

— Демон этот, может, обезумел, — пробормотал Болдог. — Сколько он пролежал под этим камнем?

— Нас трое, — возразил Меграс.

— Но это не просто какой-то дух или атронах. Это Чемпион Тринимака! Пусть сам Тринимак давно канул в небытие, его Чемпион просто не может быть слабаком. Что, если он мастер меча? Или архимаг? Меграс Лурц, мы трое — ничто для такого создания, — произнёс Болдог.

— Он будет нам благодарен, — заспорил Меграс.

— Лихорадка безумия не знает дружбы.

Оба воина посмотрели на меня.

Глава 10. Ссора

— Ты не мог знать наперёд, Меграс Лурц, — пробормотал я, вытирая слёзы с глаз.

Чудовищные гематомы начали заживать, не успев проявиться, но это не делало ситуацию лучше. Чёртова сука! Кто она?! Почему?!

— Предводитель, я не обнажил меч. Не попытался защитить тебя, как Болдог Толзон…

— И остался единственным из нас в полном здравии, — пробурчал я. Пошатываясь, направился туда, где поперёк тропы лежал Болдог. На такое значительное расстояние его отбросил, похоже, один-единственный удар. На лбу у Болдога остались четыре глубокие впадины, кожа разорвалась, из трещины в кости сочилась желтоватая густая жидкость.

«Ударила кончиками пальцев, — осознал я. — Боги, женщина, кто ты такая?!»

Глаза Болдога были широко распахнуты, но взгляд оставался непонимающим. Лицо его во многих местах обмякло, словно не осталось внутри мысли или чувства, чтобы придать ему какое-либо выражение.

Подошёл Меграс:

— Видишь, жидкость чистая. Это кровь мыслей. Болдог Толзон не оправится полностью от такой раны.

Похоже, он прав, хоть и необычно изъяснялся. Тут… повреждение мозга. Даже современная медицина мира, откуда ко мне пришла память и силы, не дала бы никаких гарантий. Разве что магия?..

Которой я не владел! Проклятье, в такие моменты начинаешь остро сожалеть о подобном. Или хотя бы зелье лечения…

— Да, — пробормотал я, — не оправится. Никто не исцеляется, если теряет кровь мыслей.

— Это моя вина.

— Нет. Болдог совершил ошибку, Меграс Лурц. Мёртв ли я? Ителия решила меня не убивать. Болдог должен был поступить так же, как ты, — отступить.

— Она говорила с тобой, Драгар Геснер, — поморщился Меграс. — Я слышал её шёпот. Что она сказала?

— Я понял немногое. Разве что о мире, который она несёт. Он называется смерть. Всё просто, не так ли?

— Наши легенды сильно исказили смысл…

— Если он вообще был. Мне кажется, что в них сплелись несколько вполне реальных историй. Потому что она упоминала об очень и очень старых временах, — мотнув головой, я посмотрел на павшего соратника. — Давай перевяжем раны Болдога. Кровь мыслей скопится в повязке, высохнет и закупорит дыры. Быть может, тогда не так много вытечет, и Болдог хотя бы частично вернётся к нам.

Переглянувшись, мы зашагали обратно к лагерю. Там обнаружилось, что собаки сбились вместе и дрожали. Поляну пересекали следы Ителии. Они вели на юг.

***

Свежий холодный ветер завывал у самого края нагорья. Я сидел, прислонившись спиной к скальной стене, и смотрел, как Болдог Толзон ползает на четвереньках среди собак, прижимает их к себе, гладит и обнюхивает. Могучий некогда орк издавал тихие, нежные звуки, не пострадавшую половину его лица не покидала улыбка.

Это были охотничьи псы. Они терпели нежности с недовольными мордами, но иногда срывались: глухо рычали и предупредительно щёлкали клыками, однако Болдог Толзон не обращал на угрозы никакого внимания.

Клык, лежащий возле моих ног, лениво наблюдал, как Болдог возился с остальной стаей.

Целый день ушёл у Болдога Толзона на то, чтобы вернуться, и бо́льшая часть души воина потерялась в пути. Ещё день мы с Меграсом надеялись, что всё-таки хотя бы крупица разума, его духа, вернётся. Даст взгляду осмысленность, позволит осознать происходящее.

Но ничего не изменилось. Орков он больше не видел. Только собак.

Поутру оставшийся мой спутник ушёл на охоту, но день тянулся, и я чувствовал, что Меграс Лурц решил покинуть лагерь по другой причине. Освободив демоницу, мы лишились Болдога, и именно слова Меграса принесли столь горький плод.

Придурок. Не знаю, что во мне говорит — природная «толстокожесть» орка или практичность человека другой эпохи и времени, но я не видел смысла карать и наказывать самого себя. Ошибку совершил сам Болдог, когда обнажил меч против Ителии. Воспоминания о боли в рёбрах по-прежнему напоминали мне о мощи этой треклятой женщины. Она атаковала с неимоверной скоростью, быстрей, чем любое существо, каких я только знал, молниеносней, чем любой противник, с которым мне приходилось прежде сталкиваться. Трое орков были для неё точно дети. Болдог должен был сразу это понять и отступить, как Меграс.

Однако воин проявил глупость — и вот ползает среди собак. Малакат не проявлял милости к глупцам, так с чего бы мне жалеть его? А вот Меграс Лурц не отказывал себе в удовольствии пожалеть себя, превратив сожаление и раскаяние в сладчайший нектар, и бродил теперь по лесу, точно пьяница в запое.

Вот только он забыл о моём терпении, которое уже на исходе! Нужно продолжать путь. Если что-то и вернёт Болдога Толзона, то это битва, яростное биение крови ожогом разбудит душу. Может разбудить.

Шаги на тропе. Клык повернул голову, но лишь на миг.

Показался Меграс Лурц. Своевременно. Ещё немного — и я направился бы по его следам. На плече у него лежала туша дикой козы. Орсимер остановился, оглядел Болдога Толзона, уронил добычу на землю — послышался тихий хруст и стук копыт. Он вытащил охотничий нож и опустился на колени рядом с тушей.

— Мы потеряли ещё один день, — сказал я.

— Дичи здесь немного, — отозвался Меграс, разрезав брюхо козы.

Собаки выстроились полукругом и замерли в ожидании. Болдог пополз за ними, заняв место среди псов. Меграс рассёк соединительную ткань и принялся бросать зверям окровавленные органы. Никто не шевельнулся.

Я легонько похлопал Клыка по боку. Он поднялся и двинулся вперёд, следом ковыляла его трёхногая самка. Клык по очереди обнюхал все подношения и схватил печень, а самка ухватила зубами сердце. Оба понесли свои трофеи в сторону. Прочие псы бросились на остальные куски, переругиваясь и щёлкая клыками. Болдог тоже прыгнул вперёд, вырвав лёгкое из пасти одной из собак, и оскалил зубы в угрожающем рыке. Затем отполз в сторону и сгорбился над своей долей.

Почти сразу Клык поднялся и потрусил к Болдогу Толзону. Орк заскулил, выронил лёгкое и припал к земле. Клык полизал некоторое время кровь на мясе, затем вернулся к собственной трапезе.