Ведьма в читальном зале

Глава 1

Резкий осенний ветер, словно озлобленный на весь мир, носился по улицам, срывая с оголённых веток последние золотые листья. Они кружились в воздухе, как безумные танцоры, и, подхваченные порывом ветра, летели вдоль мокрого асфальта. Мария сгорбилась и глубже закуталась в своё потёртое пальто. Холод пробирался сквозь каждую нитку ткани, заставляя её ёжиться и втягивать голову в плечи.

Сумка, набитая книгами, оттягивала руку, словно хотела притянуть её вниз, к земле. Каждый шаг давался с трудом, будто невидимые цепи тянули назад. Город в этот предвечерний час казался чужим и отчуждённым. Свинцово-серое небо давило на крыши домов, выжимая из себя мелкую изморось. Машины, похожие на уставших железных зверей, выдыхали в промозглый воздух клубы белого пара, который тут же таял в воздухе.

Неоновые огни витрин и вывесок не манили и не согревали взгляд. Они казались Марие холодными глазами-предупреждениями, которые следили за каждым её движением. Она чувствовала себя здесь лишней деталью, занесенной в набросок чужой жизни.

Её путь от библиотеки до дома был выверен до миллиметра: четыре поворота, два светофора, она знала все ямки на пути, и могла вслепую пройти до дома.

Этот маршрут дарил хрупкую, но необходимую иллюзию контроля. После ухода мужа в квартире воцарилась гулкая тишина, и все иллюзии рассыпались в прах. Но ритуалы, такие как: один и тот же маршрут на работу и домой, чай и книга перед сном, откладывать деньги на семейный отдых, хотя семьи уже нет, остались. Они были тем, что скрепляло её рассыпающиеся дни, как металлическая скоба скрепляет старый, потрёпанный корешок книги, из которой вот-вот начнут выпадать страницы.

Мария ускорила шаг, стараясь не думать о том, что ждёт её дома.

Пустота.

Одиночество.

Тишина.

Внезапно она остановилась как вкопанная. У подножия голого каштана, чьи ветви безжизненными когтями цеплялись за серое полотно неба, сидела она. Кипельно-белая кошка, шерсть которой даже в этом унылом свете отливала перламутром первого снега.

Кошка не жалась от холода и не искала укрытия. Она восседала на тротуаре, как королева на троне, с невозмутимым видом осматривая свои владения. Её взгляд, холодный и бездонный, был направлен прямо на Марию, словно она ждала именно её.

Женщина замерла, её ноги словно приросли к влажному асфальту. Холодные капли дождя стекали по лицу, смешиваясь с испариной. В ушах пульсировал стук собственного сердца.

— Мимо, — прошептала она едва слышно, опустив глаза и делая вид, что разглядывает трещину на тротуаре. — Просто пройду мимо.

В её сумке не было ни крошки еды, в душе — ни капли желания общаться с кем бы то ни было, а сил в запасе — ровно столько, чтобы дотянуть до дивана, до чашки согревающего чая, и до надежды, что эта ночь пройдёт быстро и незаметно.

«Только бы она отстала, только бы не преследовала», — молилась про себя Мария, до боли в пальцах сжимая ручку сумки.

Но едва она поравнялась с деревом, отведя взгляд в сторону, кошка плавно поднялась. Не сорвалась с места, не потянулась, а именно поднялась — с королевским достоинством. И, не спеша, мягко переставляя лапы, пошла за ней. Она шла за Марией уверенно, словно их встреча была предрешена каким-то высшим законом.

В груди у женщины защемило, а в душе зародилась лёгкая паника. Она ускорилась, почти побежала, чувствуя, как громко бьётся сердце. За спиной слышался мягкий, но настойчивый топот бархатных лап.

Мария резко свернула за угол, надеясь обмануть настырную кошку. Топот тоже свернул, не сбавляя ритма. Она остановилась, делая вид, что поправляет ремень сумки, пальцы её дрожали, с трудом попадая в пряжку. Белое создание замерло в двух шагах, село на холодный асфальт и принялось вылизывать лапу, демонстративно показывая, что вовсе не преследует, а просто, по иронии судьбы, идёт с ней по маршруту.

«Совпадение, и только. Невероятное, раздражающее совпадение», — думала Мария.

Что нужно кошке от человека на улице? Конечно же еды! А вот еды как раз у Марии не было, не то что в сумке, а даже дома. Женщина чувствовала себя виноватой перед животным.

В ответ кошка лишь подняла голову, оторвавшись от своего занятия. Её голубые глаза на мгновение поймали взгляд Марии. В них не было просьбы или мольбы. Была лишь спокойная, неоспоримая констатация факта.

Мария огляделась по сторонам, словно ища спасения. Прохожие спешили мимо, не обращая внимания на эту странную сцену. Дождь усиливался, капли барабанили по зонтам и капюшонам.

Дойдя до своего подъезда, женщина, почти не дыша, рывком открыла тяжёлую дверь, надеясь проскочить внутрь одной, отсечь эту нелепую погоню. Но проворный белый комок юркнул ей под ноги, мягко коснувшись подола пальто, и первым оказался в тёмном, пропахшем сыростью и пылью пространстве парадной.

Мария замерла на пороге, не решаясь войти. Её сердце готово было выпрыгнуть из груди. Кошка же, словно насмехаясь над её страхом, грациозно поднялась и медленно направилась к лифту, будто знала, на какой этаж ей нужно.

«Что же это такое?» — думала Мария, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — «Неужели я сошла с ума? Или это просто игра моего воображения?»

Она сделала шаг вперёд, затем ещё один. Кошка остановилась, обернулась и посмотрела на неё, словно приглашая следовать за собой.

Глава 2

Ночь вползла в квартиру бесшумно, словно тёмная вода, медленно заполняющая трюм корабля. Она оседала в углах, повисла на абажуре торшера, впитала в себя все дневные звуки, оставив лишь звенящую пустоту. В этой тишине каждое дыхание казалось громким, а мысли — оглушительно четкими.

Мария лежала на кровати, зарывшись под одеяло с головой. Она старалась дышать как можно тише, будто от этого зависела её жизнь. Каждый мускул тела был напряжён до предела — словно струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Кожа покрылась мурашками, а ладони невольно сжались в кулаки, впиваясь ногтями в ткань одеяла.

Она прислушивалась.

Не к приглушённому гулу машин за окном, не к далёким голосам прохожих — к той особенной тишине, что царила в квартире. К тому, что происходило там, за тонкой дверью, под диваном.

Прошло два часа с того момента, как она, едва слышно прошептав «спокойной ночи» в трубку обескураженной Ангелине, закрыла дверь спальни. В голове крутился план — простой, почти инфантильный: переждать. Утром кошка, возможно, уйдёт сама, унося с собой этот абсурд. А может, Маша сама найдёт время, чтобы вызвать службу по отлову. Или… случится чудо, и она перестанет чувствовать себя такой чудовищно одинокой в подавляющем присутствии другого живого существа. Перестанет боятся пушистого комка, но больше ее пугало не наличие животного в доме, а как целенаправленно это животное пришло!

Тишина давила на виски. Часы на стене тикали с раздражающей монотонностью — тик-так, тик-так.

И вдруг — скрип половицы.

Мария замерла. Сердце рвануло вверх, забилось где‑то в горле, перекрывая дыхание. В висках застучало, а в ушах зазвенело так, что на мгновение она перестала слышать что‑либо ещё.

Мягкие, неслышные шаги приблизились к двери спальни. Она впилась взглядом в тонкую полоску света под дверью, ожидая увидеть движение. И увидела.

Белую тень.

Дыхание перехватило.

Мария попыталась сглотнуть, но во рту было сухо, как в пустыне. Она приподнялась на локтях, едва не выскользнув из‑под одеяла, и уставилась на дверь, будто пытаясь разглядеть сквозь неё то, что скрывалось по ту сторону.

«Это просто кошка, — мысленно повторяла она, пытаясь унять дрожь. — Просто кошка. Она не причинит вреда. Она просто хочет есть. Или боится. Или…»

Но разум уже рисовал картины одна страшнее другой. Мария зажмурилась, потом резко распахнула глаза, будто это могло помочь разглядеть истину. Ночь окутала квартиру плотным, почти осязаемым мраком. Лишь узкий луч луны, пробравшись сквозь щель в шторах, выхватывал из темноты отдельные предметы: край комода, ножку стула, силуэт книжного шкафа. В этой игре света и тени всё казалось немного не тем, чем было на самом деле — искажённым, загадочным, тревожным. Каждая тень в углу комнаты превращалась в угрозу, а шорохи заставлял её вздрагивать.

Дверь, будто движимая незримой рукой, медленно подалась внутрь. Скрип петли прозвучал как выстрел, разорвав напряжённую тишину. В образовавшейся щели, озаренной бледным, холодным светом луны, возникла она.

Не спеша, величественно, словно выплывая из тумана, кошка вошла в спальню. Её голубые глаза, казалось, светились изнутри в полумраке — два бездонных фосфоресцирующих озера, выхватывающие из тьмы испуганное, бледное лицо Марии. В этих глазах не было злобы, лишь холодное, почти человеческое любопытство.

«Вон! — мысленно закричала Мария, сжимая пальцами край одеяла так, что побелели костяшки. — Убирайся! Это моя комната, моё убежище…»

Но кошка проигнорировала её внутреннюю, беззвучную истерику. Плавно, с царственной неторопливостью, она подошла к кровати. Подняла голову, слегка наклонив её набок, и несколько долгих секунд изучала Марию — будто пыталась прочесть её мысли, проникнуть в самую глубину души.

Мария ахнула — коротко и беззвучно — и отпрянула к холодной стене. Одеяло натянулось до самых глаз, оставив лишь щель, через которую она продолжала наблюдать за незваной гостьей.

«Сейчас. Сейчас она выпустит когти, — пронеслось в голове. — Укусит, поцарапает, вонзит зубы в незащищённую кожу…»

Воображение рисовало картины одну страшнее другой: острые клыки, сверкающие в лунном свете, кровавые полосы на руках, безумный кошачий взгляд. Мария почувствовала, как по спине пробежал ледяной пот, а ладони стали влажными от напряжения.

Но кошка ничего такого делать не собиралась.

Запрыгнув на кровать, она обошла её по периметру, осторожно принюхиваясь, будто осваивая новую территорию. Её движения были плавными, ни спешки, ни агрессии. Наконец, она выбрала место в изголовье — не на одеяле, а рядом, на прохладной простыне. Свернулась ракушкой, аккуратно обернув хвостом лапы, и закрыла глаза.

Прошла минута. Две.

В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь глухим стуком сердца в ушах Марии. Время словно застыло, превратившись в тягучую, вязкую субстанцию, в которой тонули все звуки и мысли. Мария лежала в постели, сжавшись в комок. Одеяло казалось последним рубежом обороны. Её дыхание было частым и поверхностным, словно она боялась, что даже лёгкий вздох может привлечь внимание незваной гостьи.

И вдруг… послышалось тихое мурчание.

Сначала оно было похоже на сбоящий моторчик старого автомобиля, пытающийся завестись — прерывистое, неуверенное. Но постепенно звук наладился, окреп, стал глубоким, ритмичным.

Глава 3

Мария двигалась по кухне с осторожностью человека, ступающего по тонкому льду. Каждое движение было замедленное, обдуманное, почти ритуальное. Она словно боялась спугнуть хрупкое, внезапно случившееся чудо: мигрени не было. Ни тупой пульсации в висках, ни сдавливающего обруча, ни подташнивания. Только непривычная ясность — и оттого немного пугающая.

«Как будто меня подменили, — думала она, ставя на плиту кофейник. — Оставили в чужом, слишком лёгком теле».

Луна устроилась на краю стула, свесив пушистый хвост маятником. Её глаза — два ярких топаза — следили за каждым движением женщины с интересом строгого ревизора. Усы чуть подрагивали, уши ловили малейшие звуки: скрип дверцы шкафа, звон ложки о чашку, шуршание пакета.

Мария, поддавшись необъяснимому импульсу, открыла холодильник. Взгляд упал на почти пустой, помятый пакет молока. Она взяла его в руки и встряхнула, оценивая остаток. Жидкость булькнула жалобно и одиноко.

«Чёрт, молоко кончилось, — с досадой подумала она, чувствуя странный стыд, словно была уличена в нерадивости. — Придётся заходить после работы. Хотя… может, и не надо? Она же уличная, наверное, и так привыкла…»

Она повернулась, чтобы избавиться от доказательства своей непредусмотрительности, и замерла в полуобороте, будто врезавшись в невидимую стену.

Кошка сидела как фарфоровая статуэтка.

И смотрела.

Не просто смотрела — ее голубые, миндалевидные глаза, казалось, впились в Марию с такой силой, что в воздухе загустело почти физическое давление. В них не было просьбы. Не было мольбы. Это был немой укор, пронзающий насквозь.

“Боже, да что ей нужно?” — промелькнуло в голове у Марии, но мысль оборвалась, срезанная на корню.

В глубине сознания, прозвучало чужое, облеченное в ее собственные внутренние мысли: «Сегодня же купишь, ясно!? Я не собираюсь голодать!»

Воздух с гулким хлопком вернулся в легкие. Мария ахнула, резко отшатнулась, задев плечом дверцу холодильника. Пакет с остатками молока выскользнул у нее из ослабевших пальцев и с глухим шлепком упал на пол.

— Что?.. — прошептала она, вжимаясь спиной в глянцевую поверхность холодильника, бессмысленно пытаясь найти в ней опору и защиту.

Перед ней по-прежнему сидела Луна.

Белая, пушистая, с высокомерным выражением морды.

Никакого голоса.

Только пристальный, не моргающий взгляд, полный безмолвного ожидания и легкого, почти аристократического презрения к ее человеческой сущности.

“Показалось, — застучало в висках. — Слишком впечатлилась вчерашним. Нервы шалят. Галлюцинации от недосыпа. Сейчас протру глаза, и все пройдет.”

Мария попыталась улыбнуться, сделать вид, что ничего не произошло:

— Ладно, ладно, — проговорила она вслух, и ее собственный голос, сорвавшийся на фальцет, выдал внутреннюю панику и смятение. —

Куплю я тебе молока. Не волнуйся.

И тогда Луна медленно, с видом монарха, снисходительно принимающего дань от провинившегося вассала, благосклонно моргнула.

Длинное, томное, до невозможности театральное моргание. И в голове у Марии, а вернее — где-то глубоко в груди, снова что-то щелкнуло. На этот раз — не слово, а целое ощущение. Ощущение глубокого, довольного, бархатного мурлыкания, которого на самом деле не было слышно в тишине кухни.

Оно просто... возникло из ниоткуда, отозвалось сладкой вибрацией в костях, теплой волной, растекающейся по телу. Как эхо из другого, параллельного измерения.

И Мария с леденящей душу ясностью поняла: это не было ее фантазией.

Она стояла, опершись о холодильник, и смотрела на существо, которое не просто избавило её от головной боли. Оно… читало её мысли? Или вкладывало в неё свои? Стирало невидимую, но такую важную границу между внутренним и внешним, между «я» и «не‑я».

Страх снова шевельнулся где‑то глубоко в животе — холодный и липкий, как больная тина. Мария невольно сжала пальцы, впиваясь ногтями в прохладную поверхность дверцы холодильника. Но его тут же затмило жгучее, почти детское любопытство.

«Что это такое? Кто она? И что теперь будет?» — мысли метались в голове, сталкиваясь, наплывая друг на друга.

Луна спрыгнула со стула. Грациозно вильнув хвостом, словно белым пером, она направилась исследовать дальнейшие уголки своей новой квартиры. Её движения были размеренными, уверенными — так ходит хозяин территории, а не гость.

Мария осталась стоять на кухне. Тишина обступила её со всех сторон, но в ней отчётливо, снова и снова, звучало эхо только что произнесённого мысленного приказа. Женщина медленно сползла по двери холодильника на прохладный кафельный пол и уронила голову на колени. Руки безвольно легли на пол, пальцы слегка подрагивали. Ей требовалось время. Чтобы переварить. Чтобы понять.

Одна мысль крутилась в голове — настойчивая и неотвратимая, как набат: её жизнь только что перешла из режима «скучной драмы» в режим «сюрреалистического фэнтези». И главной сценой для этого фэнтези стала её собственная, некогда безопасная и предсказуемая, кухня.

За окном чирикнула птица — резко, звонко, будто щёлкнула невидимым выключателем. Мария вздрогнула, подняла голову. Взгляд скользнул по привычным предметам: по старой кофеварке с трещиной на ручке, по выцветшей скатерти в мелкий цветочек, по полке с банками специй, выстроенными в неровный ряд. Всё было на своих местах. Всё было… обычным.

Глава 4

Вечер опустился на город тяжело, словно бархатный занавес, приглушая яркие краски и вытягивая из улиц последние отблески дня. Уличные фонари зажглись раньше обычного — их желтоватый свет дрожал в сырой прохладе, превращая лужи в зеркала с рябью. Воздух был насыщен запахом приближающегося дождя и выхлопных газов, но Мария не замечала ни того, ни другого.

Дорога домой была смазанной, нечёткой, как город в запотевшем стекле трамвая. Она шла, будто во сне: ноги механически отмеряли стандартное количество шагов, а сознание плавало где‑то вне тела. Улицы сливались в размытые полосы, голоса прохожих доносились как сквозь толщу воды, городской гул — рёв машин, звон трамваев, обрывки разговоров — растворялся в монотонном стуке сердца.

В ушах стоял лишь один вопрос, навязчивый и пугающий: «Я схожу с ума?»

Она остановилась на перекрёстке, зажмурилась, пытаясь собраться. Светофор мигнул красным, и в этом резком свете ей на мгновение показалось, что тени вдоль тротуара шевелятся, вытягиваются, принимают очертания… чего‑то. Она тряхнула головой — видение исчезло.

«Это же классические симптомы, — внутренний голос звучал безжалостно. — Телепатические послания от кошки? Визуализации домовых, ворующих мелочь? Параноидальная шизофрения. Всё по учебнику».

Когда‑то, из праздного любопытства, она листала медицинский справочник. Теперь эти знания всплывали в голове.

«Месяцы одиночества… стресс после ухода Виктора… мозг сдался. Создаёт альтернативную реальность. Более интересную. Ту, где я не одинока. А… избрана? Или проклята?»

Последний отрезок пути она почти бежала, не разбирая дороги. Пальцы дрожали, когда она доставала ключ из кармана. Мария с трудом вставила ключ в замок.

Поворот — глухой щелчок.

Ещё один — и она внутри.

Прислонилась спиной к двери.

Закрыла глаза.

Тишина.

Только её собственное неровное, сдавленное дыхание. И мягкий топоток лап — Луна вышла встречать хозяйку.

Кошка сидела в двух шагах, в позе сфинкса: спина прямая, хвост обвивает лапы, глаза — два голубых кристалла — смотрят спокойно, почти бесстрастно. В этом взгляде не было ни сочувствия, ни тревоги.

Мария медленно опустилась на пол, прижав колени к груди. Пальцы впились в ткань пальто, будто пытаясь удержать себя в реальности.

— Почему именно сейчас? — прошептала она, не ожидая ответа. — Почему именно со мной?

Луна не шевельнулась. Только зрачки слегка расширились, отражая тусклый свет из окна.

За стеной сосед включил телевизор — донёсся обрывок новостного выпуска, равнодушный голос диктора. Где‑то наверху хлопнула дверь, раздались шаги. Жизнь шла своим чередом, но для Марии всё изменилось. Она глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь. Холод двери пробирался сквозь одежду, но это было хорошо — он возвращал её к реальности.

К этой реальности.

— Я, кажется, заболела, Луна, — прошептала она, не открывая глаз, говоря больше в темноту собственных век, чем в пространство комнаты. — Серьёзно. Мне нужен врач. Психиатр. И, скорее всего, таблетки.

В ответ, на её ногу, всё ещё обутую в промокший ботинок, легла пушистая голова. Луна принялась тереться о голень, и это настойчивое, живое прикосновение было настолько осязаемым, настолько реальным, что стройная теория безумия на мгновение пошатнулась, дав трещину.

«Сумасшедшие, кажется, не чувствуют такого тактильного, тёплого, мурлыкающего утешения. Или чувствуют? Чёрт, я же не специалист по психиатрии!» — внутренний голос звучал растерянно, почти жалобно.

Она с трудом поднялась, сбросила пальто. Прошла на кухню — тусклый свет фонаря бросал длинные тени на мебель. Руки предательски дрожали, когда она ставила чайник на плиту; вода расплескалась на столешницу, образовав неровную лужицу.

Луна уселась напротив на стуле. Хвост идеальным «бубликом» обвивал лапы, пронзительный взгляд не отпускал хозяйку ни на секунду.

Мария не выдержала этого молчаливого допроса.

— Ладно! — выпалила она, разглядывая трещинку в столешнице, словно в ней был заключён ответ на все вопросы. — На работе… со мной кое‑что случилось. Я тронула книгу и… увидела какого‑то маленького бородатого человечка. Который воровал монетки.

Она фыркнула, и этот звук был полон горького, беспомощного отчаяния.

— Боже, я даже вслух это сказать не могу, не показавшись сумасшедшей!

Тишина сгустилась, обступила со всех сторон. Только тиканье старых настенных часов да далёкий гул проезжающих машин пробивались сквозь неё. Она ждала, что Луна проигнорирует её исповедь: зевнёт, демонстративно начнёт мыть лапу, покажет всем видом, что человеческие переживания ей до лампочки.

Но кошка продолжала сидеть неподвижно. Уши напряжённо подрагивали, будто улавливали не звук, а сам смысл слов. Взгляд медленно, очень медленно пополз от Марии через всю кухню, в сторону прихожей. Остановился на тёмном, пыльном углу, где когда‑то, в другой жизни, они с Виктором ставили зонты. Там, за сломанной тумбочкой, копилась пыль и забытые вещи.

И в голове у Марии, не как голос, а как внезапная вспышка киноплёнки, снова возникло ощущение. На этот раз — не слова, а цельный, законченный образ. Яркий, чёткий, до мельчайших деталей.