Ведьмак школы кота

Так любить все оттенки красного мог либо безумец, либо чудовище. Тварь, сплошь покрытая кровью, родилась охотником. И для неё цвет смешивался со вкусом, запахами и звуками. И последних, во время её охоты, всегда было много. А как ещё, если ужас шёл бок о бок с тварью, отправившейся за жертвами?..

Никто особо не помнил, через какие ворота он въехал в город. Назаир стоял удобно, на перепутье и за день в него въезжали-выезжали десятки, если не сотни.

Но он появился на Восточных, откуда дорога убегала на Зерриканию. Ему пришлось постоять, пропуская процессию, и это говорило об уважении. Потому Берт, старина Берт-Потаскун, даже не покрыл его матом, хотя лошадь путника и обдала грязью.

- Кто таков, а?! Эй, ну стоять!

Незнакомец остановился и ждал указаний, не снимая капюшона шерстяного плаща. Берт быстро пробежался глазами по нему, коняге, чувствуя неприятности. Неприятностями от парня в запыленном плаще прямо разило, и причиной был вовсе не меч, торчавший из-за плеча. Зеррикания рядом и в Назаире никто не удивлялся такому способу носки оружия, удобно, так удобно.

Нет, неприятностями разило по какой-то другой причине и Берт, Берт-Похабник, когда-то служивший в тяжелой пехоте Виковаро, чуял их всем своим нутром.

- Кто таков, а?

Незнакомец пожал плечами, скинул капюшон.

Он казался молодым, был не очень высоким, по скулы Берта, а того никто не считал дылдой. Зеррикания учила горожан не удивляться незнакомым мелочам, и Берт плевать хотел на голову, бритую по бокам от висков до затылка. Черные волосы, свалявшись от пота и дороги, висели почти до плеч.

Стражник был готов поспорить – приезжему и бриться-то еще не доводилось, хотя смуглая кожа не казалась юношески нежной. Наоборот, ветер, зной, дожди и много пройденных лиг уже начали её дубить, заставив покраснеть. Берт даже хотел, наконец-то, отпустить шутку посоленее, но тут наткнулся на глаза. И непроизвольно отступил назад, крепче сжав копьецо.

Его глаза не были человеческими, у людей таких не бывает.

- Я ведьмак, - сказал приезжий. – Ищу работу. И хочу выспаться на тюфяке.

Берт уставился на него снова, посмотрел на коня, степного жеребчика, заприметил второй меч, притороченный у седла. Снова вернулся к парню, назвавшегося ведьмаком, нахмурился.

- Шел бы ты, парень отс…

- Что у тебя, Берт?

Десятник Йорен, выскочка из новеньких, чуть не разозлил Берта, но пришлось сдержаться.

- Вот, приехал, говорит, мол, ведьмак.

- И что? – удивился десятник. – В кордегарию на запись, к мытарю платить входную, Берт.

- Он ведьмак! – рявкнул, не сдержавшись, Потаскун. – Ведьмак, грю!

Десятник нахмурился и перевел взгляд на приезжего.

- Знак есть?

Тот распустил шнуровку куртки, тускло блеснул медальон с шипящим котом.

- Зачем в город?

- Мне бы выспаться, - терпеливо сказал ведьмак, - на тюфяке, помыться, поесть. И работу ищу.

- Нет тебе здесь работы, - влез Берт, - да еще и Коту!

- А мне кажется… - ведьмак чуть повернулся к воротам, за которыми совсем далеко пылила процессия, провожавшая в последний путь купца Йарреха, его двух жён, детишек и домашних.

- Мне кажется, - с почти неуловимой насмешкой продолжил ведьмак, - что как раз есть. Хвори с мором в Назаире нет, я не слышал, гости с Востока несут на свой погост сразу десяток покойников и плачут от страха. Днем плачут от страха. Может, сыщется тут какая-никакая работа, а, служба?

Десятник поиграл желваками, прищурился. Молод или нет, а ведьмак не дурак, с ходу почуял главное. Назаир с утра беззвучно кричал от ужаса, даже днем не показывая носу из дому.

- Подскажешь дорогу к ипату? – ведьмак все ждал ответа. – Не… К бургомистру?

- У нас наместник, - буркнул десятник, - иди прямо, к площади, не ошибешься. Но сперва - заплати за вход и за въезд.

- Так за вход или за въезд? – устало удивился ведьмак.

- Ты же на своих двоих, - десятник хмыкнул, - а за коня платить обязательно. У нас брусчатку положили, понимать надо. Будут тут всякие гарцевать взад-вперед, камни крошить. Да, за езду рысью штраф, полмарки серебра или десять имперских флоренов, скакать положено гонцам, военным и благородным господам. Ты, часом, может еще и гонец?

- А почему не благородный господин?

- Рожей не вышел. Давай, ведьмак, иди к мытарю, потом к наместнику, а ты, Берт, пока присмотри за его скотиной. Коновязь за караулкой, там привяжешь. А в городе уж как-нибудь сам следи.

- Могут увести? – ведьмак явно решил ничему не удивляться, но не вышло.

- Ты в городе, сынок, - десятник пожал плечами, - у нас тут, как-никак, цивилизация, большие расходы и высокий, как его, мать твою… а, вспомнил! Высокий уровень жизни, как говаривает наш наместник. Чего тут только не случается.

- Тогда благодарю, - ответил ведьмак и пошел платить.

Зима близко-1

Снег остался на перевале, успешно пройденном в оставшиеся осенние дни. Снег выпал сразу же, как горы остались за спиной. Снег переливался под солнцем, зимне-ленивом, но ярком

Дорога, не обманули попутчики, оказалась хорошей. Деньги, отданные мытарю на границе, возможно, шли в дело. За дорогой ухаживали, приглядывая и расчищая от камней, щебня и даже присыпая песком. Песок оказался не зря, заморозки давали о себе знать, каменная длинная полоса предательски поблескивала.

Здесь вообще хватало камня, обступавшего несколько долин плотным кольцом. Настоящая крепость, защищавшая Туссент, куда получилось добраться. Ведьмак, покачиваясь в седле, порой задремывал, но держался. Спать придется по прибытию, дорога сонливых не терпит.

Долина, еще не покрытая снегом, кое-где даже зеленела, хотя охра и багрянец пятнали её повсюду. Осень накатывала всё сильнее, без дураков и форы тем, кто не успел закончить летние дела. Здесь, само собой, такого случиться не могло. Край виноградарей, дарящих всему континенту лучшее вино, позволить такого не мог.

Копыта стучали по твердой, вымощенной плитами, дороге, настоящему королевскому тракту. Хотя, конечно, в случае с Туссентом – княжескому.

Ведьмак видел многое. Он жил немало, пусть и казался молодым, жил немало и и видел куда как разные края, страны и города. Так уж вышло, что Север не стал ему родным, пусть Коты и появились именно здесь. Ведьмак ни разу не побывал в замке Стигга, как того требует традиция, ни разу не видел скал вокруг брошенной твердыни. Он собирался добраться туда, ведь Кот считается Котом, лишь спустившись в крепостные подвалы.

Иво Корн провел большую часть своей жизни на юге, краем зацепив даже пустыню Коррат. Он видел зеркала огромных зерриканских озёр, любовался переливающимся морем ковыля в степях, вдыхал теплую соль южного побережья, тихонько проходил по самым границам Нильфгаарда и работал на соседей растущей империи.

Север оказался другим, хотя разница заключалась в пейзажах, ландшафтах и погоде. Люди и чудовища остались сами собой, лишь изредка отличаясь либо большим сволочизмом, либо размерами. И ничем особо его не удивили. А вот Туссент, неожиданно, на первый взгляд - понравился.

Всё здесь показалось странным, от пограничного поста, где трое усатых вояк особо не докапывались и до пятерых рыцарей, с оруженосцами и кнехтами, лихо пировавших неподалеку. Ведьмак привык, что мало кому нравится, а тут…

Ему предложили выпить, угостили кроликом и не задавали вопросов, кроме специфических о заточке и рубке мечей. И пожелали удачи.

Встреченные кметы с кметками одевались опрятно, красиво и ярко, не были забитыми тупыми скотами и на вопросы по поводу правильности дороги отвечали спокойно и по существу. Вина, к слову, предложили не менее радушно, чем рыцари.

И теперь, глядя на желто-красную долину, лежащую впереди, на красивые замки по склонам гор и холмов, замки, кажущиеся игрушечными, на опрятные небольшие деревеньки, на темнеющие вдали настоящие дубравы и на ровные прямоугольники убранных виноградников, ведьмаку очень хотелось поверить в что-то ненастоящее, сказочное и доброе.

Глядя на мельницу, спокойно крутящую ветряком и молющую последний убранный хлеб, желалось такого же спокойствия во всей туссентской жизни.

Смотря на неширокую и неторопливую речушку, поблескивающую у горизонта, хотелось неторопливости в принятии нескольких решений, важных для будущего.

Разглядывая пеструю и веселую компанию дворянчиков, гонющих лису по лугам, думалось о размеренности и настоящем веселье, не являющемся притворным.

И даже видя темные фигурки крестьян, убирающих остаки урожая без возможности поохотиться, искренне мечталось о несуетном, не самом справедливом, такого ж не бывает, но добре, воплотившемся в этом странновато-красивом княжестве.

Но даже здесь, в веселом и винном краю имелись свои страхи. И, как и везде, что на скалистом побережье Цидариса, что в зерриканских степях, что в дубравах Каэдвена, эти страхи частенько выходили ночью.

Выходили лишь с одной целью – убить.

Так что ведьмак хорошо понимал одно…

Ему найдётся, чем заняться даже здесь.

Впрочем, как и всегда.

И везде.

Песня камня

Ветер любил бывать здесь. Ветер отдыхал и пел свои песни, почему-то пугавшие людей. Ветер знал – бояться стоило не их, а появляющихся вместе с ними. Но не мог ничего поделать с этой несправедливостью, порой запертый среди стен и уже не поющий, а воющий от ужаса. Но время шло и ветер снова любил наведываться сюда.

Ратгер не любил ходить с караванами, особенно когда те шли с Махакама, нагруженные краснолюдскими изделиями или с Цинтры, вывозя всякую заморскую ерунду. К таким, дающим ребяткам с большой дороги немалый навар, лезли пограбить все, кому не лень и махать сталью там выпадало каждый раз.

Свяжись с караванами однажды и выхода всего два: или ты никому не нужен из-за трусости с ленью, либо купцы советуют друг другу тебя, как отличного охранника. К первым Ратгер никогда не относился, стыдно вырасти на Лукоморье, ходя три года в море, защищая карбасы от водных жителей и слыть трусом. Так что, выпала ему вторая доля, чему Ратгер и не радовался.

Специфичная работа, говорили ему сто раз в хороших городах вроде Горс-Велены, Мурривеля или даже Новиграда. Специфичная, повторяли ещё столько же раз и отказывали. Вы, караванные, говорили порой, рубитесь хорошо, да-а-а… Только сперва ж рубите, а потом спрашиваете – кто таков, да чего надо. А здесь город, понимать надо, если милсдарь Пеперброк решил, по любимому обычаю, всыпать обожаемой семипудовой Малке с пяток горячих, да в пылу страсти, да по голой жопе, чтобы голосила, разжигая пыл, а ты тут со своей саблей, так чо?

Появится еще раз милсдарь Пеперброк, аль нет? То-то ж, дружок, а все знают о вас, караванных простую вещицу: дёрганные вы, порченные нервенно и очень любите сперва рубить, а потом разбираться. Да не переживай, вон, говаривают, милсдарь Леббель караван собирает, людей в охрану подыскивает. Ты сходи, скажешь, мол, от меня пришел…

Ратгер, слушая такое, костенел, играл желваками и белел пальцами, вцепившись в стальную подружку на поясе. Разворачивался, проходя мимо стойки и шел к милсдарю Леббелю, везущему стекла да зеркала в Мехт, Назаир и далее, к милсдарю Фугсу, его бородатой краснолюдости, везущего махакамское оружие в дальний путь на восток, к милс… Столько их было, тех мислдарей, что не упомнишь.

И, каждый раз аки в первый, восходное солнце в давно задубевше-красную рожу, платок-кайвасса из-под шлема на затылке, а второй вокруг лица, когда особенно пыльно. Ветер к середине пути становится старым знакомцем, жгучим, злым, горячим и пахнущим то голой степью, то милями да лигами песка, без конца и без краю.

Под седлом новый конь, кожаные бурдюки с обеих сторон плюхают дорогущей водой, справа колчан, слева лук, воняет верблюдами, грязными возницами фургонов, приторными обязательными духами шлюхи, взятой купцом в дорогу, разваренным пшеном с салом, сдобренным диким чесноком-черемшой на стоянках, да уж…

Не любил Ратгер ходить с караванами, а так вышло, что ничего больше и не умел, выходит. Потому, снова и снова, шел в новой ленточке людей с животинами, растянувшейся под солнцем.

Прямо вот как сейчас.

Коршун, крутящий петлю за петлей в бело-обжигающем небе, крикнул и ушел в сторону. Ратгер, стоя дозором на кургане, считал возки, навьюченных ослов, идущих за каждой фурой, своих товарищей, сейчас скакавших в смене у каравана.

Форрель Моро, подрядивший Ратгера, казался разумным купцом. Не гнал, но и не давал плестись, обещал премию и ему верилось. Перед тем, как караван вышел в обратный путь, в Каэдвен, купец дал охране три полных дня отдыха после всех своих торговых операций. А изрядный кошель, оказавшийся в руках старшего, изрядно помог веселиться.

Так вот и выходило, что в первый раз за пару лет, Ратгеру светил честный расчет и, чем дорога не шутит, зимовка в нормальном городе. Потому добраться до Каэдвена желалось даже больше, чем раньше и Ратгер бдел вдвойне. Прям как сейчас.

Точка на тракте, небольшая, навроде мухи, сулила разное. Чаще всего, если судить по опыту, так беду. Ратгер, заприметив впереди замершего верхового, прищурился из-за солнца, чувствуя, как пробежала дрожь по хребту. Когда шли «туда», драться выпало два раза, в самом Каэдвене порубать бандочку, решившую щипануть купчину и уже у Назаира, неподалеку от этого места. Налетели конные, явно пришлые бродяги, схватились, пришлось всерьез позвенеть сталью и оставить двоих парней у кургана. За весь обратный путь караван не беспокоили и Ратгер даже порадовался, дурень. Вот, видно, сглазил.

Верховой стоял как влитой и ничего не оставалось, как покрутить плетью над головой, свистнуть условно и скатиться с кургана вниз, раз вокруг никого больше не замечалось. Засада? Ну, чего уж, такое случается.

Старший, Поквист, уже стоял сам-трое у кургана, морщился и шевелил отросшей бородкой. К Ратгеру не обернулся, бросил краем рта:

- Как подъедем к энтому, ты позади встань да за саблю не хватайся, мож, плетью угостишь по башке, распросим-разузнаем.

Ратгер кивнул, соглашаясь. Не сказать, что Поквист был ему по душе, но опыта ему не занимать. Одиночка по пути может оказаться и просто путником, глядишь, не придется ему пробовать ратгеровской плети со свинчаткой в ручке-плетенке.

Они не торопились, скакали обычной рысью и кучно. Ежели засада, то стрелять начнут в первую очередь, глядишь, кто и сумеет к каравану вернутся. Охранные, кто пару раз сходил и прижился, это немудреную правду знали и понимали. Стрела, мож, и не убьет, а товарищи тебя потом точно выручат.

Зима близко-2

Большаки и заросшие тропы, брошенные заимки и самые обычные сёла, местечки, городки и города, овраги, перелески, чащобы и безграничное море степи…

Ведьмак работал везде, где требовалось. Он не любил глубокие пещеры и узкие переходы между ними, не жаловал погосты с жальниками, особенно старые, ненавидел заброшенные замки с их хитро вывернутыми тайными ходами и бездрнными подвалами. Но никогда не отказывался от любой из предложенных работ.

Его дело – сталь и серебро, Знаки и алхимия в бутыльках, вбитые знания о монстрах и собственный опыт, писанный по его же, ведьмака, шкуре шрамами.

Ведьмак менял лошадей, изношенную сбрую, вытертые ремни ножен, сами ножны, помершие бурдюки с саквами, плащи, штаны, куртки и сапоги. Всё приходило в негодность, все рвалось, прожигалось, протиралось и порой даже истлевало прямо на теле, особенно после городских стоков с канализациями.

Ведьмак был любим шорниками, кузнецами и оружейниками. Метательные ножи и арбалетные бельты заканчивались постоянно, а ему требовались не совсем обычные заточенные полосы стали и наконечники. Любимый жилет несколько раз переделывался заново, получал свежую кожу снаружи, новую подкладку внутри и сталь везде, где было можно.

Хуже приходилось с необходимыми эликсирами и боевыми зельями. Коты разбрелись по всему континенту, редко встречаясь друг с другом и становясь всё малочисленнее. Коты разбрелись, их лаборатории сгинули вместе со Школой, а ведьмак без алхимического варева всего лишь чуть лучше обычных хороших бойцов. Пусть «всего лишь» хватало надолго, но предел имеется у всего, особенно у человеческого тела. Иво Корну ещё везло, ведь он родился полукровкой.

Ведьмак хрустел крепкобоким осенним яблоком и смотрел вперед, надеясь именно в Туссенте решить несколько возникших проблем и пополнить запасы. Он не обманывался, прекрасно понимая – здесь задержаться не выйдет. Выйдет зазимовать, в кои-то веки, наверное, зимуя спокойно. Да, придется подработать, но это как раз меньшее из зол, ведь оно привычно. Тем более, если выйдет пополнить припасы в почти полностью опустевших вьючках, притороченных за седлом.

Кое-что у ведьмаков, даже у сумасшедших Котов, всегда имелось в достатке. Неизменность самой их жизни, с блеском меча в темноте, с блеском разлетающейся крови и с куда менее радостно блестевшими монетами за очередное убийство какой-нито паскуды, жрущей людей. Последнее, и впрямь, блестело не так быстро, как остальное.

Никогда не менялось совсем немногое – медальон с шипящим Котом и серебряный меч. Стальной Иво Корн уже терял, треснувший и разлетевшийся на три больших осколка с крохотными осколочками-занозами.

Недавно, вот прям совсем недавно, ведьмак совершенно по-детски мечтал о чуде, желаемом к приобретению. О краснолюдской стали, выкованной под его руку, вес и манеру боя. Имевшийся стальной меч был хорош, настоящий меч из Вироледо, но именно такой ведьмак потерял, сражаясь с големом. Так что именно эту часть ведьмачьего постоянства ему хотелось заменить неимоверно сильно.

А ещё…

А ещё в жизни ведьмака никогда не менялось одиночество. И он даже привык к нему, частенько разговаривая со своими лошадьми.

Одиночество оно такое, да…