Ведьмин костёр: обожжённые любовью - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Татьяна Абалова (самиздат)

Глава 1

– Ясна, а что я тебе привез!

Всякий раз, когда я втайне от родителей встречались с женихом, он радовал меня милыми сердцу подарочками. То лентами шелковыми, то бархатными туфельками с загнутыми носами, то расшитым бисером кошельком. В этот раз привез нечто огромное, растопырившее седельную сумку так, что один бок лошади выглядел несуразно большим.

– Что там, Игорь? – я в нетерпении переступала с ноги на ногу, пока он отстегивал поклажу. – Покажи!

– Э, нет! – он бросил сумку на траву. – Пока не заплатишь поцелуем, не узнаешь!

Я с готовностью подставила губы. Вечная торговля с женихом доставляла нам обоим удовольствие. Хоть и не велели нам родители встречаться до свадьбы, мы все равно нашли укромный уголок, где нас никто не видел.

Мои подруги считали меня счастливой. Мало кто влюблен в будущего супруга. Отцы лучше знают, кто подходит, а кто нет. Но мне с Игорем повезло. Встретившись однажды на ярмарке, в таком необычном для женщин месте, как оружейные ряды, мы не могли оторвать друг от друга глаз.

– Это откуда же такая жар-птица взялась?! – изумленно спросил он, отойдя от своих приятелей, разглядывающих ножи и кинжалы. – Чудо чудное, красота невиданная…

Я тоже присматривала подарок для отца, и была удивлена неприкрытым интересом. В нашем городе каждый знал меня в лицо и подойти, а уж тем более заговорить, никто не отважился бы. Еще бы, дочь самого князя Беримира.

Я подняла глаза и ахнула. Передо мной стоял такой же, как и я, рыжий парень. Нечасто я встречала подобных себе – поцелованных солнцем. Очень вовремя мои няньки увлеклись потешными боями, устраиваемыми заезжими скоморохами, и позволили мне поговорить с незнакомцем без свидетелей. Всякий знает, незамужней дочери князя нельзя одной выходить из дома, а уж тем более общаться с рыжими незнакомцами.

На восхищенный взгляд парня я ответила таким же дерзким, за что меня непременно отругала бы мама. Не опустила глаза, как положено, не покрылась румянцем смущения, не бросилась под защиту зазевавшихся нянек, а ввязалась в игривую беседу. Уж больно незнакомец мне понравился. Голубоглазый, чернобровый, ладный. И видно было, что совсем неиспорченный. Пухлость щек и пух над верхней губой говорили о том, что он только-только минул черту, после которой можно считаться уже не отроком, а мужчиной.

– Жар-птица из золотой клетки взялась, – я задрала нос. – А вот откуда в наш город залетела птичка-зарянка, так сладко поющая, очень хотелось бы знать.

Я улыбалась. Назвала птичкой, а в этой зарянке рост немалый. Выше меня, тоненькой тростиночки, на целую голову. И размах плеч, несмотря на юность, такой, что сразу понятно, балуется оружием. Наверняка и меч в руках держит умело, и тугую тетиву ловко натягивает.

– Так мы с того берега реки, – он повернулся и показал рукой в сторону мельницы, видной из этой части города. – Недавно в ваши края перебрались. О крепости Ратиборов слышала? Теперь мой отец в ней хозяин.

– Уж не княжич ли Игорь передо мной? – я всплеснула руками. Моя младшая сестра Дара все уши прожужжала о появившихся за рекой братьях. Один здоровый, точно боров, и с именем таким же говорящим – Горан, а второй… Ладный. Ох и ладный. И улыбка такая светлая.

– Так и есть, – его улыбка сделалась еще шире.

Игорь смущенно сунул пятерню в вихры, чем нарушил покой огненных кудрей. В них тут же запутались солнечные лучи. Они так красиво блестели, что мне самой захотелось запустить пальцы в тугие локоны. Жаль, что нам, княжеским дочерям, непозволительно выходить из терема с распущенными волосами. На моем плече лежала туго заплетенная коса.

– А где брат твой Горан? – очень хотелось посмотреть на того, кто на Дарину произвел особое впечатление.

– А вон он, в красной рубахе, – Игорь обернулся на толпу приятелей.

– Если брат, то почему чернявый? – мне Горан не понравился. Смеялся громко, так, что видны были все до последнего зубы. И волосы на щеках, будто щетина. Боров, чистый боров.

– Он родной мне лишь по матери, – пояснил Игорь, возвращая ласковый взор на меня. – Скажи, не будешь против, если я зашлю в твой дом сватов? Только имя свое назови.

Смотри, каков пострел! Я, может, и не была бы против, но не быстро ли он решился на важный шаг? Жену, точно пыль, с рук не смахнешь.

– А ты попробуй! – со звонким смехом ответила я, уверенная, что отец первому встречному свою кровиночку не отдаст. – А звать меня Ясна. Я Беримирова дочь.

– Княжна?! – ахнул и вновь пятерней вихры потревожил.

– Что? Птица не твоего полета?

– Отчего же? Я только с виду зарянка, а на самом деле сокол.

Сокол. Я и сама это видела. Но вот разглядит ли отец в нем пару своей дочери? Вряд ли.

Но я ошиблась. В тот же день, как пришли сваты, он дал согласие. На смотринах, когда познакомились обе семьи, наши отцы с радостью хлопнули по рукам.

– Как же так? – спросила я у матушки, удивленная таким быстрым решением. Обручение было назначено на неделе, только успевай приготовиться, а свадьбу договорились устроить уже через месяц.

Глава 2

Мы оба были совсем юными и ничего не пробовали, кроме жарких лобызаний. Оба являлись девственниками, а потому, ступив на путь соблазна, ясно не понимали, чем может закончиться любовная игра. А Игорь продолжал и продолжал искушать, целуя шею, плечи, сминая жадными руками тонкую ткань.

– Я боюсь, – прошептала я.

– Чего, глупышка?

– Как бы кто не узнал, чем мы тут занимаемся. Позора не оберемся.

– Хочешь, зайдем в высокую траву? Там мягко и никто не увидит, – его пальцы дергали за ленты на спине, и те распускались с шелестом.

– Скоро девичник. Как же я подругам в глаза посмотрю? – сердце так грохотало, что я не слышала собственный голос. – Все же давай подождем. До свадьбы осталось всего-то пять дней.

– Если считать сегодняшний, то целых шесть. Зачем ждать, если мы любим друг друга? Мы никогда не расстанемся. Я обещаю, что не предам тебя, не посмотрю на другую, не встану на сторону врага. Ты мой свет, моя радость, моя жизнь. Днем раньше, днем позже, какая разница?..

Пуговки выскальзывали из его пальцев, путались в шелковых петлях и не желали открывать больше того, что уже было открыто.

– А если случится дитя? – я закусила губу.

– Девять месяцев без пяти дней? Кто почувствует подвох? Считай, ты уже мне жена, а я тебе муж. Осталось дело за малым, – он развернул меня и нежно поцеловал в каждый глаз.

– За каким малым? – я думала, он говорит о постели, которую мы не испачкаем, если все случится сегодня.

– Отсидеть за свадебным столом.

– Если мы уже муж и жена, то где же наши венчальные кольца? – я обвила его шею руками. Пусть целует, пусть мечтает, что позволю большее. Все же я сберегу себя для нашей первой ночи. – Что-то я их не вижу. А обручи на наших пальцах говорят, что мы всего лишь жених и невеста и должны блюсти себя.

– Без венчальных колец никак? – он улыбнулся, а я утонула в озерах его глаз. – А если они появятся здесь и сейчас, ты перестанешь упорствовать?

– Перестану, – я знала, что кольцам взяться неоткуда, их привезут в крепость Ратиборов только через три дня, поэтому не боялась пообещать.

Но я опять ошиблась. Игорь метнулся к седельной сумке и вытащил на свет два кольца. Одно из них, поменьше, светилось серебром, что должно указывать на чистоту невесты, другое, побольше, было мужским, выплавленным из золота.

– Их привезли сегодня утром, – он позвенел кольцами, а я, понимая, в какую ловушку попала, кинулась бежать.

Подол путался под ногами, и его пришлось подхватить. Сердце билось сумасшедшей птицей. Я летела, сама не зная куда, чем еще больше раззадорила Игоря. Я разбудила в нем охотника, забыв, что нет ничего слаще погони за желанной добычей.

– Не уйдешь! Все равно поймаю! – кричал он, а я отвечала смехом.

«Это всего лишь игра», – думала я. Оборачивалась, чтобы оценить, как близко подобрался он ко мне, и душа замирала в предвкушении дурашливой схватки.

Он поймал меня у ручья, который я не сумела перепрыгнуть. Потревоженные нами, ввысь взлетели десятки стрекоз.

– Вот ты и попалась, лиса…

Солнце и яркие блики на воде, радужные крылья стрекоз и изумрудная трава. Воздух полнился ароматом полевых цветов. Разгоряченные бегом и недолгой возней, мы забыли, что обещали блюсти чистоту помыслов. В нас росло желание прикасаться друг к другу и обмениваться поцелуями.

Треск тонкой ткани, острый запах смятой травы, от падения на которую мы не удержались, горячее дыхание и взгляд глаза в глаза – все происходило словно в тумане. Мы были точно два безумца, которые, наконец, освободились от пут.

Ладонь Игоря скользила по моему обнаженному бедру, поднимая юбку все выше и выше. Я пыталась вернуть подол на место, но он вновь оказывался задранным.

– Перестань…

– Ну уж нет… Я тебя поймал и хочу свой приз…

Я закрыла глаза, отдаваясь поцелуям. Слышала, как гремит пряжка ремня, как шелестит одежда. Выгнулась навстречу ласкам жениха, словно дикое животное, подчинившееся природному зову. Низкий вырез платья не помешал мужской руке проникнуть под ткань. А когда та была сдвинута, нашелся простор и для губ.

Я прислушалась к чувствам, когда случилось самое сокровенное, но не обнаружила в душе ни страха, ни раскаяния. Меня переполняли доверие к любимому человеку и отголоски непознанных ранее ощущений.

– Теперь ты моя жена, – Игорь лег на спину и, притянув меня к себе, нежно поцеловал во влажный от испарины висок.

– А ты мне муж, – ответила я, кладя голову ему на грудь.

Щебечущие над головой птицы, шелестящая под порывами ветра трава и звенящий ручей стали свидетелями наших клятв. «Мы вместе навеки», – радостно подумала я, предвкушая долгую и счастливую жизнь.

Глаза закрылись сами по себе.

– Вставай, соня, – прошептал Игорь, поцеловав сначала в лоб, потом в кончик носа и, наконец, в губы. Я потянулась и улыбнулась любимому. Солнце стояло высоко.

«Сестра меня убьет», – запаниковала я. Еще ни разу я так надолго не задерживалась.

Глава 3

Мой прежний счастливый мир рухнул в одночасье.

– Папка, ты что? Вставай! – я упала рядом с отцом на колени. До дома оставалось не больше полста шагов. – Я помогу, ты только поднимись. Нас мама ждет.

Я тормошила его за плечо, хотя уже точно знала, что князь Беримир мертв.

Страшный треск и крики заставили меня поднять глаза на наш дом. Я смотрела и не верила. Самый красивый терем в городе враз потерял свое величие. Разбитые окна, вывалившиеся наружу занавески. Ворота широко распахнуты, а во дворе орудуют чужаки. Все в черном, точно слетевшиеся на поле брани вороны. А из окна комнаты моей сестры рвется наружу пламя.

– Дарина?! – произнесла я срывающимся голосом. Горюя над убитым отцом, я совсем забыла, что у меня есть еще сестра и мама, которые тоже в опасности. Я поднялась, чтобы бежать к ним, но в этот момент кто-то сильный обхватил меня сзади за плечи и дернул назад.

– Дура! Уходить надо!

Я попыталась вырваться из захвата крепкого мужчины – его борода щекотала мне щеку, но сбоку подскочил кто-то другой, худенький, точно ребенок, но прыткий. В такой пестрой одежде и с таким размалеванным лицом, что сразу зарябило в глазах. Он ловко натянул мне на голову колпак с колокольчиками. Я слышала, как жалобно они тренькнули. Скоморошью шапку нахлобучили так низко, что лишили зрения. Держа под руки, эти двое поволокли меня прочь от дома. Я едва успевала перебирать ногами.

– Вот так–то, девонька, никто тебя не узнает. Наша братия хоть и заметная, а все равно для людей безликая, – задыхаясь от быстрого бега, приговаривал старший, что до того назвал меня дурой. – Что люди обычно запоминают? Шапку дурацкую, дудку-свистульку да песни-пляски наши дикие. А за лицами, свеклой крашенными, они человека не видят. Так что молчи, милая. Пусть думают, что шуты заезжие из города бегут. Еще чуть и выберемся. Нам бы до ворот добраться в целости, а там у реки наши стоят.

– Мне к маме надо, – пропищала я, мотая головой, пытаясь хоть как-то сдвинуть шапку с глаз, – она с сестрой в беде.

– Им, милая, уже ничем не помочь. Всех домашних уже перебили. Мы их тела на заднем дворе видели. А отца твоего враг поджидал. Затаился, зная, что князь первым делом к жене кинется. Он сам, бедняга, в руки врага и пришел.

Я перестала двигать ногами. Повисла куклой.

– Дядька Петр, зачем ты ей о мамке с сестрой рассказал? – тоненьким голоском возмутился малой. – Тащи ее теперь волоком.

– Ты, девка, не дури, – больно ущипнул меня за щеку Петр. – Рано собралась помирать. Тебе за смерть своих еще отомстить надо. Ты теперь последняя из рода Беримиров. Так что приготовься к своей войне.

Наущения подействовали. Я передумала умирать. Теперь в моем мозгу стучало одно слово: месть. Я не понимала, как буду мстить, и смогу ли переиграть жестокого врага, даже имя которого мне неизвестно, но мое будущее обрело смысл.

Мне бы только выбраться из города, а там я добегу до крепости Ратиборов. Кинусь к мужу своему, а он к отцу и брату. Пусть соберут дружину и погонят врага с наших земель.

Меня уже не было нужды тащить, я сама бежала впереди всех, ведомая отважными мыслями. Поправила шапку, заткнула за пояс верхнюю юбку, чтобы не мешала шагу. Подняла с земли горсть пыли, закрыв глаза, кинула себе в лицо, чтобы уж наверняка не признали.

На воротах ждали. Сидели на таких же черных, как одежды, конях, с беспокойством оглядывали лица бегущих из города людей. Не хотели упустить добычу. Меня искали или кого из сотоварищей отца, не знаю, но перехожих артистов выпустили без задержки.

– Ты куда собралась? – окликнул дядька Петр, когда я торопливо поблагодарила скоморохов и повернула к роще.

– За реку! – я махнула рукой, указывая направление. – В крепость к Ратиборам. Они помогут.

– Глупая, – покачал головой дядька, – так и не поняла, кто на ваш дом напал?

– Даже не смей так думать! – я топнула ногой, не зная, как переубедить Петра. – Игорь муж мне!

– Ну да, ну да. А спроси меня, кто твоей сестре подол задрал, прежде чем убить.

– Игорь не мог, – я сжала пальцы в кулаки, слыша гнусный навет. Хотелось ударить лжеца по его глупой физиономии. – Он бы не успел, мы с ним только расстались!

– Ну не знаю, как у них там роли расписаны, а вот только я своими глазами видел, как Горан твою сестру в сарай за косу волок.

– Дядька Петр, не надо, – жалобно пискнул малец, – ее сейчас удар хватит. Видишь, как трясется.

Петр осекся. Взял меня за руку и потащил к реке – в обратную сторону от рощи. Я не упиралась.

– С нами хотя бы не пропадешь. Маленько силы наберешься, придумаешь, что дальше со своей жизнью делать, и иди на все четыре стороны. А пока мы твоя главная опора.

– Зачем я вам? – у меня уже не было сил сопротивляться. Участь сестры меня убила. Что сотворили с мамой, даже думать не хотела.

– Твой отец всегда был добр к нам. Не гнал, разрешал заработать. Почему же мы к его кровиночке должны спиной повернуться? Добро за добро.

– Зло за зло, – переиначила я, оглядываясь на разоренный город.

Запряженные повозки ждали только нас.

Глава 4

Уже на подъезде к городу решено было остановиться в большом придорожном селении. В самом людном месте, у трактира, наши скоморохи-кукольники дали первое «дневное» представление. Я видела, как это делается, еще на нашей площади. Кукольники напяливали на себя длинную юбку с обручем и поднимали ее над головой, сооружая таким образом круглую ширму. Оставалось дело за малым – надеть пальчиковые куклы и на радость сбежавшейся детворе устроить сказку. Обычно показывали «Медведя и козу».

Хотя дядька Петр приказал увести обоз подальше от дороги, чтобы ненароком не нагрянули незваные гости, звонкие голоса скоморохов, поющих частушки и бьющих в ложки, были слышны далеко за околицей.

Пока ряженые зарабатывали на хлеб, предводитель ватаги договорился с местным старостой о месте, куда можно на ночь привести обоз и где росло вдосталь травы для лошадей. Получив добро, телеги выстроили вдоль ручья, напоили лошадей и, стреножив их, отпустили пастись в поле, после чего каждый занялся своим делом. Кто постирушками, а кто и латанием скоморошьих нарядов. К выступлению в городе готовились с особым тщанием. Никак нельзя было ударить в грязь лицом: тамошний зритель видал всяких артистов.

Ближе к ночи дядька Петр отправил к трактиру вторую партию певунов и плясунов. Я знаю, что частушки для взрослых пестрели непотребными словами, но они всякий раз вызывали смех и приносили богатый куш. Показывать свое мастерство ушли и некоторые из женщин рома.

Я быстро собрала развешанное по кустам стираное белье и бегом понесла его в нашу кибитку. Тоже хотелось хоть одним глазком увидеть потешное кривляние скоморохов. Но больше всего мне нравилось смотреть, как танцует та самая девочка в монистах. Ее звали Зора, что с языка рома переводилось как «зорька».

Ее друга – мальчишку-шута, белобрысого и голубоглазого, с веснушками по всему лицу, кликали Егоркой. Над ним частенько подсмеивались обозные, замечая, какими влюбленными глазами он смотрит на свою чернявую зазнобу. Ее бабушка не мешала их дружбе, хотя остальные женщины рома шипели на нее: внучка уже была обещана другому. Как только наша ватага прибудет в столичный Град, Зора перейдет в табор будущего мужа.

– Погоди, дело есть, – задержал меня Петр, когда я забросила в нашу повозку кипу белья, собираясь разобрать его после того, как наслажусь выступлением наших.

Поковырявшись в сваленных в углу мешках, мой наставник вытащил самый нижний. Как оказалось, в нем лежали женские вещи. Усевшись поудобнее, Петр растягивал в руках то одну тряпку, то другую, на глаз определяя, что отложить в сторону, а что сунуть назад.

Когда я, едва справляясь с нетерпением, спросила, для чего он отбирает вещи, Петр ответил:

– Девку рома из тебя будем делать. Запомни, звать тебя отныне не Ясной, а Ягори, что значит на их языке «огонек». Зорька и ее бабушка помогут тебе стать настоящей дочерью дорог и научат своему ремеслу.

Какому ремеслу мне предстоит обучаться – пляскам, гаданию или воровству, Петр не уточнил. А я была рада уже тому, что в городе мне не придется прятаться в кибитке. Меня ждала свобода.

– А как же рыжие волосы? – все же я переживала, что даже на улицах крупного города окажусь заметной.

– Будет для любопытных объяснение, почему тебе дали такое имя. Твои волосы полыхают огнем.

– Что-то мне боязно…

– Не бойся. Никто тебя не опознает. Какая княжна позволит напялить на себя вещи рома да выйдет перед народом трясти монистами? Накрасим тебе щеки, подсурьмим брови, будешь на пяток лет старше смотреться. Об остальном позаботится Мирела – бабушка Зоры.

– Да я не опознания страшусь, а того, что не сумею трясти монистами, – я с сомнением приложила к себе цветастую, слишком откровенную рубашку.

– Ничего, потихоньку научишься. Мирела с тобой всякими секретами поделится. Я с ней уже договорился. Сложи в суму все, что я отобрал, и ступай к ней. Она лучше знает, что тебе подойдет.

Я закинула сумку за плечо и пошла искать кибитку Зорьки. Женщины, готовящие на костре ужин для всей ватаги, проводили меня долгими взглядами. Вроде бы и не было в них неприязни, но в то же время чувствовалось, что они побаиваются, как бы я не сделалась источником невзгод. В их и без того беспокойную жизнь с моим появлением добавилась тревога.

Мирела – полноватая, рыхлая, вечно жалующаяся на больные ноги старуха, в чудно повязанном платке и выглядывающими из-под него двумя седыми косицами, ревностно рассмотрела каждую вещь, которую я принесла.

– Надо же, не пожалел, – сказала она, ковыряя ногтем вышивку по горловине блузки. – Нам никому даже дотрагиваться не позволял, а тебе отдал.

Я подняла на бабушку Зорьки глаза.

– Дочери его умершей вещи. Любила красиво одеваться, – пояснила она и, отложив блузку, встряхнула льняное платье с широкой юбкой. – Мало похоже на то, что носим мы, но если добавить цветастый пояс и нашить монет-побрякушек, то вполне сгодится. Ткань хорошая, крепкая.

Вытащив из сумки, я подала старухе красную юбку, которая мне понравилась больше остальных вещей. Мирела, рассмотрев ее, одобрительно качнула головой. Годится.

– А что случилось с дочерью Петра? – осторожно спросила я.

– В родах померла. Вместе с ребеночком.

– Давно? – у меня сжалось от жалости сердце.

Глава 5

Кто знал, что дядька Петр и бабушка Зорьки придумают такой необычный способ обмануть моих врагов? Я страшилась выпить ведьмины капли, но спорить не стала. Лучше уж измениться, чем погибнуть. Обещали же, что останусь красивой.

Бабушка Зорьки неожиданно громко свистнула. Прибежала девчонка лет десяти. Блеснула черными глазами.

– Принеси чашку наваристой похлебки, – приказала ей Мирела.

Когда ее приказ был выполнен, она заставила меня съесть все до последней капельки. Бросила на землю одеяло и указала расправить его.

– Зачем? – удивилась я, когда старуха велела лечь.

– Чтобы не убиться, – коротко объяснила она, с кряхтением выбираясь из кибитки. Я так и не успела спросить, почему могу убиться, Мирела поторопила. – Теперь высуни язык. Больше.

Страшась того, что произойдет, я закрыла глаза. Почувствовала, как на язык упала капля, другая, третья. Без вкуса и запаха. Старуха запела на непонятном языке. Я прислушалась к своим ощущениям и только хотела сказать, что ничего не чувствую, как у меня закружилась голова. Я провалилась в черноту.

Вскоре она рассеялась, и я увидела пламя. Сначала маленькое, как свечной огонек, но потом оно начало расти, и к видению присоединились звуки: треск горящих домов, между которыми я оказалась, и полные отчаяния крики людей. Я чувствовала жар пламени и смрад гари, но продолжала идти к строению на холме, которое не могло гореть, поскольку было каменным. На фоне объятых огнем срубов оно выглядело зловеще.

За свою жизнь я несколько раз проезжала мимо крепости Ратиборов, и всякий раз она поражала меня своим величием. Готовясь к свадьбе, я думала о том, как буду жить в ее палатах. Каменных и холодных. Совсем не то, что наш теплый и нарядный, благодаря резными украшениям, терем. И сейчас я безошибочно угадала потемневшего от времени каменного монстра.

Если наш город окружал деревянный частокол, то здесь на меня надвигалась мрачная крепостная стена, закрывающая половину неба. Она смотрела на реку и поля узкими глазницами бойниц. По четырем углам высились сторожевые башни, охраняющие ядро крепости – палаты, где жили Ратиборы, и доставшийся им от прежнего хозяина воинский отряд.

Через глубокий ров у основания крепости был перекинут подъемный мост, и я не понимала, почему его не убрали. Раз горела прижимающаяся к холму деревня, то воины в первую очередь должны были поднять мост, чтобы защитить себя и всех тех, кто бежал от врага. Разве что враг пришел не извне, а явился изнутри?..

Я медленно шла по мосту. Пыталась сквозь клубы дыма рассмотреть стяги, раскачиваемые порывами ветра. Когда подошла ближе, в ужасе зажала ладонями рот. То были не стяги. На балке у ворот висело три тела. Я узнала их. Совсем недавно я видела их живыми: хозяина крепости – князя Ратибора, его жену и сына, чьи рыжие волосы не дали ошибиться. Я видела мертвого Игоря.

Я упала на колени и согнулась от резкой боли в животе. Боль была настолько сильной, что я закричала, не в силах перенести ее. Где-то далеко заплакал маленький ребенок, и только его непрекращающийся жалобный писк не дал мне умереть. Я нутром почувствовала, что сделай я хоть шаг ближе к воротам, и за ними меня будет ждать смерть, такая же лютая, какая постигла любимого. Но за спиной, там, где плакал ребенок, все будет иначе. Светло и… радостно. И я развернулась и пошла на этот тоненький голосок.

Ветер принес не только запах гари, но и нагнал туч. В лицо брызнул дождь.

– И давно она так мечется? – услышала я голос Петра.

– Давно. Сама не понимаю, почему ведьмовские капли принесли столько страданий, – ответила ему старуха Мирела. – Она выла в голос, но мы не смогли разбудить.

Меня ударили по щеке, и я открыла глаза. Увидела сидящего на корточках Петра. Мое лицо оказалось мокрым то ли от слез, то ли от воды, которой брызгали, чтобы привести в чувство. Мирела держала ковш. Ее глаза беспокойно блестели.

Небо полнилось звездами, рядом трещал костер, возле которого сидели женщины рома. Как только я поднялась, они запели. Громко, надрывно. Но к моему удивлению, эти нестройные голоса развеяли ужас, который я вынесла из видения.

– Все, моя хорошая, все закончилось, – старуха погладила меня по голове, а я кинулась к Петру, встала рядом с ним на колени и крепко обняла.

– Я видела. Я все видела, – зашептала я. – Игорь и его родители погибли, они не виноваты в смерти моих родных.

– Я знаю, милая, знаю, – Петр погладил меня по спине. – Староста деревни рассказал. Эта страшная весть обогнала нас. Ратибор взрастил на своей груди приемного змееныша.

Я заплакала, не веря, что человека, которого любила больше жизни, уже нет. Я видела перед собой улыбающееся лицо Игоря, его лучащиеся добротой глаза и рыжие кудри с запутавшимся в них солнцем. Я слышала голос, который в восхищении произносил: «Какая же ты красивая!».

Я теперь другая. Я не видела себя, но уже знала, что той милой наивной девочки с именем Ясна больше нет. Есть Ягори, которая будет мстить.

– Что еще тебе привиделось? – старая рома наклонилась, опершись о крепкое плечо Петра. – Говори, это важно. Раз показалось прошлое, должно было прийти и будущее.

– Я не видела, я слышала. Плач младенца. Он был очень тихим, но я перестала думать о смерти и пошла на него.

Глава 6

Утром все же решилась попросить, и получила небольшое зеркальце на узорной ручке. Мне давно, еще в начале пути, были выданы Петром гребень и несколько простых лент для кос. Гребешок оказался парой этому зеркальцу. Сразу было заметно: одним мастером сделаны. Нитку жемчуга, что перевивала мою косу, пришлось спрятать. Я хотела продать дорогое украшение, но дядька Петр не позволил. Сказал, пусть на память о хороших временах останется.

«Повезло мне на добрых людей», – подумала я тогда, переплетая косу.

Я не сразу заглянула в зеркальце. Сначала перемыла плошки после завтрака, пытаясь не смотреть на свое кривое отражение в ручье, потом скатала и убрала постель. Дождалась, когда Петр и Егорка, все утро беспрестанно пялившийся на меня, уйдут в поле, чтобы привести лошадей. Пора было трогаться в путь.

Прежде чем разглядеть себя, я уняла бешеный стук сердца. И без зеркала было понятно, что изменилась: волосы от рождения были медного оттенка, а теперь сделались чуть ли не красными. Еще виться круто начали, будто я на самом деле родом из рома. Одно хорошо, голос стал более глубоким. Пропали писклявые ноты, словно я сделалась старше. Я даже попробовала петь и удивилась, как ладно получилось. Но вот остальное…

– Чего киснешь? Не понравилась самой себе? – спросил Петр, приведя наших лошадок. Заметил, как я закусила губу, вертя головой туда-сюда. – Красивая же, как и обещали.

– Красивая, – буркнула я, пряча зеркало. – Но совсем чужая.

– Ничего, привыкнешь. Даже Егорка признался, что так ты гораздо милее смотришься.

– Не узнаю я себя, отчего жутко становится, – я горестно вздохнула. – Нос вроде такой же, да не такой – более курносый, что ли. Губы сделались тоньше, а рот меньше.

– Зато глаза на пол-лица, – Петр улыбался.

– Но не карие, к каким я привыкла, а зеленые. Как вода в застоявшемся пруду. Брови широкие и темные, как у персиянки. И сиськи… – я отвела глаза, борясь с собой, чтобы не сказать «как вымя у коровы». – Откуда такие сиськи? Одежда трещит.

Дядька Петр рассмеялся.

– Зато теперь не надо прятаться. Дыши свободно, гуляй, где хочешь. Ни один, кто знал прежде, не опознает.

– Дядька Петр, скажи, почему за свободу надо платить такую высокую цену?

– Потому что она бесценна, – он вытащил из-за пояса кнут и передал его красному, точно рак, Егорке. Наверняка малец подслушивал нашу беседу.

К тому времени он уже запряг лошадей. Я забралась на облучок и пристроилась рядом с мальчишкой. Дядька Петр пошел к голове обоза. Теперь ему не надо все время находиться рядом со мной, боясь, что меня опознают.

– Ягори, подожди! – крикнул кто-то, как только мы только тронулись.

Егорка осадил лошадей и пихнул меня локтем.

– Тебя зовут, оглохла, что ли? – буркнул он. – Или забыла, что тебя Ягори звать?

Я цыкнула на мальчишку и оглянулась. Бежала Зорька.

– На, бабушка передала. Всю ночь юбку переделывала, – она сунула мне свернутую в узел красную ткань. – Сказала, чтобы сразу переоделась. Нельзя тебе в своем платье разгуливать. Вдруг заприметили его на княжне? Ткань дорогая, пуговки из кости сделаны. Кружево на верхней рубашке по цене коровы. Вот и прицепятся с расспросами, где взяла. Так как теперь ты рома, то сразу скажут, что украла. Еще плетей отхватишь.

Я вздохнула и полезла в кибитку, а Зорька заняла мое место рядом с Егоркой. Повозка тронулась, и я торопливо принялась переодеваться во все новое.

Всю дорогу до города Ахмыла Зорька учила меня песням и движениям танца, из-за чего наша кибитка сотрясалась, точно лихорадочная. Хорошая память и природная способность легко выделывать коленца вселили в меня уверенность, что через несколько уроков не стыдно будет выдавать себя за дочь дорог.

– Бабушка тебя гадать научит, и будешь настоящей рома.

Мы обе радовались тому, что стали подругами. Егорка косился на нас и скрипел зубами. Я отняла у него часть внимания Зорьки.

С главных ворот нам в Ахмыл въехать не позволили. Был ярмарочный день и без нашего обоза повозок хватало. Пришлось объезжать город стороной, чтобы попасть в другие ворота, где до площади и идти дольше, и улицы погрязнее. Но и там нас не пустили. Сколько ни убеждал дядька Петр, что кукольники да ряженые приехали народ веселить, отказали. Пришлось нам искать место, где пристроить обоз.

Когда двигались вдоль городской стены, проехали мимо храма на холме, и мне тут же вспомнились охваченные огнем лики богов и слезы богини Мокоши, сочащиеся из потрескавшегося дерева. Сердце сжалось от боли, и меня неумолимо потянуло подняться к богам в обитель.

С нетерпением я ждала, когда мы устроимся на одном из постоялых дворов, чтобы кинуться бегом в храм и поклониться Великой Ткачихе. Сейчас я особенно сильно нуждалась в защите богини земли, вод и плодородия. Я не знала, примет ли она меня после колдовских чар, но то, что я осталась прежней в душе, не несла в себе злобу на весь мир, а в моем чреве таилось любимое дитя, должно было растопить ее мудрое сердце.

Когда всех скоморохов с их куклами, дудками и балалайками усадили в большой цветастый шарабан и увезли в город, собрались и мы с Зорькой. Потопали пешком в компании еще нескольких женщина рома.

Глава 7

Я сделала шаг назад. Слишком внимательными стали глаза всадника. Я увидела в них невероятную силу и власть. Озноб пошел по коже – такой растопчет и не оглянется.

– Погоди, – он протянул руку, чтобы схватить. Понял, что я собираюсь бежать. – Так ты сейчас говоришь о настоящей змее?

– О черной маленькой змейке, – я отступила на безопасно расстояние, чтобы не дотянулся. – Она вас будет ждать под шелковым покрывалом, на углу которого вышиты серебром обережные руны.

– Откуда ты все это знаешь? – всадник распрямился.

– Ведаю.

– Скажи тогда, кто мне желает зла? – его голос сделался вкрадчивым. – Не бойся, не трону.

Я подошла ближе и взяла его за руку. Та была горячей, но уже не обжигающей. Расправила его ладонь и повела по ней пальцами. И неожиданно ясно увидела двух женщин, стоящих друг против друга. Глаза одной полыхали ненавистью, на лице другой змеилась улыбка. Вокруг каменные палаты, богатство и достаток.

Я моргнула, но видение чужого дома не ушло. Мало того, я услышала, как заговорила старшая – черноволосая, с крупными чертами лица, тяжелая телом и поступью.

– Сгинь, нечисть! – приказала она, повелительно махнув рукой. – Не стой на моем пути.

Вторая, молодая, с длинными распущенным волосами, похожая на персиянку и одетая на восточный манер в открытые летящие одежды, нарочито медленно обвела языком пухлые губы, прежде чем уязвить старшую.

– Нет больше твоей власти над Ярославом. Знай, завтра же он прикажет тебе вон из палат ступать. Я уж постараюсь.

Чернявая, оскалив зубы, влепила младшей пощечину. Такую крепкую, что «персиянка» отлетела в угол. Поднявшись злой кошкой, она кинулась на старшую и вцепилась той в волосы. Ее напора хватило, чтобы опрокинуть толстуху. Обе покатились по полу.

Я отпустила руку всадника. Покачала головой.

– Не знаю, что сказать. Остерегайтесь обеих ваших женщин. Обе не любят, но обе хотят властвовать над вами.

Лицо всадника помрачнело. Он торопливо достал из кафтана монету и протянул мне. Ударив коня по бокам, направил его в обратную сторону. Я проводила незнакомца долгим взглядом, прежде чем расцепить пальцы и посмотреть на монету. И не поверила своим глазам. Золотой!

– Уф, а я думала, тебя схватили! – рядом появилась Зорька и, взяв с моей ладони монету, попробовала на зуб. – Настоящая! Не обманул. Что же ты ему такого сказала, что он так щедро заплатил?

– Чтобы он разобрался со своими женщинами.

– Правильно! – похвалила она. – Верный совет, когда не знаешь, что ответить мужику. Рядом с каждым из них не одна женщина крутится. Он сам найдет виноватую.

Я забрала у подруги монету и положила туда же, где хранила амулет – во вшитый в юбку карман. Взявшись за руки, мы с Зорькой побежали вниз по улице – к выходу из города. Только оказавшись за воротами, перевели дух.

Всю дорогу до постоялого двора я думала лишь о том, что на дороге могла покалечиться или даже убиться, если бы меня не поймал за руку всадник. Я не только избежала смерти, но и неожиданно для самой себя увидела его будущее, ни на мгновение не усомнившись, что оно правдиво. Никогда прежде у меня не было таких способностей. А тут точно молнией ударило, стоило незнакомцу коснуться моей руки.

Мы с Зорькой до площади и обратно тоже шли рука об руку, и на самой площади меня не раз пихали, но дар ведуньи не просыпался. Что же случилось со мной? Кому говорить спасибо за прозрение? Самому всаднику? Вдруг он солгал, что не колдун, убоявшись, что его сила на меня подействовала? А может, это ведьмовские капли виноваты? Или… или я получила награду от самой Великой Ткачихи?

Я едва дождалась, когда шуты и кукольники вместе с Петром вернутся из города. У них сегодня тоже случилась неплохая добыча, но моему честно заработанному золотому дядька обрадовался больше меня. А когда я вытащила из кармана амулет и рассказала, где его нашла, и что случилось потом, только и выдохнул:

– Это же Берегиня…

– Кто такая Берегиня? – я придвинулась ближе. Мы сидели в кибитке и ждали, когда нас позовут на ужин.

Петр взял у меня кругляш с изображением солнца и четырех рун и, порывшись в одном из своих многочисленных мешочков, достал кожаный шнурок. Вдел в ушко, напялил оберег мне на шею и только после этого заговорил.

– Берегиня – это название твоего амулета. Сегодня не всадник тебя спас, и не капли ведьмовские наделили даром – отродясь за ними подобного чуда не наблюдалось, уж поверь мне. Сама Мокошь от тебя беду отвела. Это она незнакомца в бок толкнула, чтобы схватил, и она же помогла с ним рассчитаться. Добром за добро. Приглянулась ты ей чем-то. Только смотри, девка, боги суровы. Вечная Ткачиха не только помогает, но и подсыпает горсть соблазнов, чтобы проверить, живешь ты по совести или нет. Не зря же у нее в прислужницах две сестры обретаются – Доля и Недоля. Как повелит, так и будет. Одна из них нитку твоей жизни может сделать длинной, а другая, если оступишься или пренебрежешь законами предков, обрежет под корень.

Я накрепко запомнила слова дядьки Петра и поклялась себе, что всегда буду в ладах с совестью. Боги не шутят, с ними всегда нужно быть настороже. Теперь я не знала, радоваться мне, что попала под покровительство Великой Ткачихи, или лучше бы ее в моей судьбе не было.

Глава 8

Я постучалась к соседям на противоположной стороне улицы. Купеческая семья издавна дружила с моими родителями. Двери приоткрыла старуха-мать. В мирные времена она была дородной и величавой и всегда отличалась богатством платья. Сейчас же точно сдулась, отчего морщин на лице прибавилось, да и одежда уже не дразнила дорогими тканями. Странно было и то, что двери открыла сама, а не челядь, которой прежде не было числа.

– Ох, – она поднесла руку ко рту. Тронула дрожащими пальцами губы, – поначалу думала, княжна Ясна стоит на пороге… Рыжий волос обманул. И белое личико. А сейчас вижу, не она.

– Не она, – подтвердила я, хотя поначалу сердце обдало холодом: неужели и в таком виде узнали? – Мы из ватаги перехожих скоморохов.

Я кивнула на стоящих поодаль сотоварищей.

– Что хотела, милая? – она бросила испуганный взгляд на обозных.

– Давно не были в вашем городе. Думали, представление дать для княжеской семьи, а оно вон как… – я, вздохнув, махнула рукой на сгоревший терем.

– Не до представлений нам, – старуха воровато огляделась, не подслушивает ли кто. – Живем под рукой грозного князя Горана, а тот не любит шумных сборищ в городе. И вам бы уйти отсюда подобру-поздорову, пока его люди не явились по ваши души.

– А где сейчас князь Беримир и его семья? Я с княжной Ясной была немного знакома.

– На погосте все, – старушка горестно сжала губы.

– Так уж и все? – надо было отыграть свою роль до конца. – Неужели никто не спасся?

– Точно не скажу, – купчиха покачала головой. – Говорят, кто-то из сестер выжил, но вот где бедняжка теперь, знать не знаю.

– Спасибо, что подсказали, – я низко поклонилась. Как положено, когда благодаришь старых. – Схожу на их могилки, отдам дань уважения.

– А чего далеко ходить? Все семейство здесь, – старуха указала на пепелище. – На заднем двое закопали, точно собак. И Беримира с женой, и челядь, что пыталась на защиту встать. Но мой сын все же поставил памятный камень. Боялся гнева нового князя, но поставил. Иначе как-то не по-божески…

Старуха, печально вздохнув, захлопнула ворота.

У меня отказали ноги, и я вынуждена была рукой опереться о стену. Яков сразу понял, подскочил, подставил плечо, о которое я оперлась и потихоньку пошла. Вдоль покосившегося забора, в обход упавших почерневших бревен, что некогда были стенами верхних палат, по запорошенному снегом пеплу, что чавкал под ногами. Так, гуськом, и добрались до пустых конюшен.

Камень я приметила сразу. Валун, который еще нужно было умудриться притащить сюда, пестрел буквами. Я увидела имя отца, матери и… свое. Схватилась за сердце.

– Почему я? – спросила вслух, беспомощно оглянувшись на Петра. – Перепутали? Не поняли, кого хоронили? Волосы, что ли, не видели? Или обгорело все так, что трудно было узнать?..

Одно предположение было страшнее другого.

Дядька подошел ближе. Обнял за плечи.

– Вот и хорошо, что считают тебя мертвой, – попытался утешить он.

– Но искали же! Сама была свидетелем, когда всадники в черных одежках расспрашивали, с рыжих девок платки сдергивали. Значит ли это, что кому-то хочется, чтобы меня считали мертвой? Если так, то где имя моей сестры? Неужели жива?

– Не думаю, милая. Горан ее за волосы в сарай поволок, а потом вышел с окровавленным ножом. Сам видел. Я думаю так: предатель приказал всех закопать, а попутали имена не его люди, а соседский сын, что камень сюда приволок.

– Да, купчиха сказала, что одна из дочерей выжила, но не знает, какая, – нашла я оправдание словам Петра.

Постояли молча. Я поплакала. Погладила камень, когда прощалась с родными.

– Теперь в крепость Ратиборов сходить хочу, – сказала я, когда шли обратной дорогой.

– Не пущу, – резко возразил Петр. – Горан близких не пожалел, деревню сжег, а ты в его руки добровольно попасть вознамерилась?

– Сам же говорил, что я на себя не похожа. Даже если столкнемся, не опознает. А мне очень надо на кладбище при крепости попасть. Хочу с Игорем повидаться. Рассказать ему о нашем дитя.

– Нет, не буду рисковать. Не пущу.

– А если выступить с представлением? – вмешался в разговор Яков. – Пойдем всей ватагой. Не люди они, что ли, чтобы отказаться от веселья? Пусть даже не заплатят, но мы Горана и его дружину отвлечем и дадим Ягори могилку отыскать. Пусть поговорит, раз сердце просит.

Петр долго сомневался, но, когда мы вернулись к обозу, Мирела поддержала Якова.

– Девка тоску в себе носит. Пока собственными глазами могилу не увидит, так и будет маяться.

Пока они спорили, я представляла, как пойду на кладбище и не обнаружу имени Игоря на могильном камне. Хоть и привиделось мне прошлое, лица любимого я все же не разглядела. А мало ли рыжих среди нас? А может, само видение было обманным? Ведь могло такое случиться? Могло?

Не случилось. Я стояла у могилы Игоря и пальцами гладила грубо высеченные буквы. Кладбище обнаружилось за крепостной стеной, в самой низине. Здесь снег лежал ломкой коркой. И веяло от земли лютым холодом. Но даже отсюда было слышно, как поют скоморохи частушки, громко трещат балалайки и воют дудочки, а им в ответ раздается хохот зрителей.

Глава 9

Мерно покачивалась повозка. Клонило ко сну. Ночь прошла в тревогах, поэтому я клевала носом.

– Успела хоть с Игорем поговорить? – Петр бросил мне подушку, чтобы удобно легла.

– Успела. Только ничего не почувствовала в ответ. Ни печали, ни радости. Жаль, что в прошлое заглянуть не дано.

– Успокойся на том, что даровано, – тяжелая рука Петра легла мне на голову. Потрепала волосы. – Живи, милая, будущим. Придумала, как ребенка назовешь?

– Добромилом. Хотела бы Игорем, как отца, да не могу. Пока враг жив, нельзя ему оставлять ни зацепочки. Если меня не достанет, то может угадать своего брата в ребенке.

– А если девочка?

Петр был мягок со мной, а мне уютно рядом с ним. Словно с родным человеком. Мы оба были одиноки. Он потерял дочь, а я родителей. А вместе… Вместе нам было ради чего жить.

– Будет сын. Я знаю.

– Внучок, – с затаенной радостью в голосе произнес дядька Петр и, наклонившись, поцеловал меня в лоб.

До Града ехали больше двух недель. Погода резко менялась. То налетал злой ветер и хлестал дождем, то выпадал тихий снег. Ночевать в повозках – все равно, что обречь себя на смерть. Как бы мы ни берегли одеяла, за день они успевали отсыреть и совсем не грели.

Останавливались в трактирах, где давали представление, а на ночь снимали комнаты, куда набивались под завязочку. Во-первых, снимать их было дорого, а во-вторых, холодно. Единственное, что мог предложить хозяин постоялого двора – бутыль с горячей водой или нагретый на огне и завернутый в тряпицу камень. А спать на полу, расстелив свои одеяла и прижавшись друг к дружке, было и для тела приятно, и для кармана. Делились на мужчин и женщин и расходились по разным углам.

Лишь для меня дядька Петр не жалел денег. Снимал пусть плохонькую, но отдельную комнатушку. Зорька делила со мной кровать, а стерег нас ложившийся на пол Егорка.

Женщины рома нашли способ заработать – делали порошок от клопов и прочих кровососов и продавали его хозяину ночлежки или исчесавшимся постояльцам. Капелька магии на горстку высушенной пахучей травы и ведро золы – вот и вся нехитра. Скручивали в тряпицу и вешали на грудь.

Траву собирали летом, часто вдоль дорог или на местах стоянки. Мирела отлично разбиралась в целебных и иных свойствах каждой былинки, какую обоз встречал на своем пути. Но порошок действовал, а потому нам ни разу не прилетело. Наоборот, нас ждали. В стужу развлечений мало.

К Граду подъехали ближе к ночи, и он не показался таким уж белокаменным, как о нем рассказывали. Мокрые стены, дорожные хляби, наглухо закрытые окна и двери. Только трактиры и постоялые дворы приветливо распахивали ворота, стараясь заманить к себе выгодных постояльцев. Знали, что останутся обозные не на одну ночь, а до конца зимы.

– С окраин город глядится всегда так. Уныло, – Егорка заметил, как у меня от разочарования скривилось лицо. – Но кто грязный обоз на главные улицы пустит? А вот когда выступать пойдем, тогда и подивишься и палатам белокаменным, и колокольне, что до неба достает.

– Мне бы к богам сходить. Богине Мокоши спасибо сказать, что бережет, – я обернулась на один из сундуков, куда припрятала моток крашеной овечьей пряжи. Лучше подношения для Великой Ткачихи нет.

– Холм с идолами недалеко от того постоялого двора, где мы остановимся, – подал голос дядька Петр. – Там и сходишь.

Он весь день отсыпался. Накануне ночью ходил к старой зазнобе, о чем мне, хихикнув, шепнула Зорька. А я уж думала, что Петр совсем на женщин не смотрит.

– Дядька Петр, а почему вы никогда не ходите поклониться богам? Не о чем просить? – я переглянулась с Егоркой, у которого резко покраснели уши.

Шут тоже не был любителем разговаривать с богами. Я давно заметила, что скоморохи обходят их обитель стороной. То ли потому, что ряженые, а меняющих лики мало кто любит, то ли потому, что не верят в божественную силу. Были бы боги к ним благосклонны, не колесили бы неприкаянными по свету.

– Чтобы попросить, нужно сначала дать то, что высшим силам придется по нраву. А я не хочу гадать, в каком размере потом с меня долг спишется. Вдруг не потяну?

– А гнева Перуна не боитесь? Вдруг он вас за неверие молнией пришибет?

– Я для него все равно что вошь, – дядька Петр зевнул и потянулся. – Покруче заботы есть, чем следить за обозом скоморохов.

Я вздохнула. Может, Петру и его людям нечего бояться, а я должна думать о ребеночке. В родах всякое может произойти, и покровительство Великой Ткачихи не будет лишним.

– А ты чего такая хмурая? – садясь рядом с нами, дядька пихнул в бок Зору. Та сверкнула темными глазами.

– Не жалко вам будет со мной расстаться? – она дерзко вскинула подбородок. – А ведь меня со дня на день в другой табор заберут.

– Жалко. Никого от себя не отпустил бы, но… – Петр тяжко вздохнул. – Каждому свой путь назначен.

– Я бабушку с собой заберу, – она покосилась на вожака ватаги, ожидая ответа.

– Если твой муж будет не против, – пожал плечами дядька. – Но сдается мне, старуха ему не нужна. Своих хватает.

– А вам нужна? – голос Зорьки звенел.

Глава 10

Я заглянула в лицо Зорьке. Нет, совсем не шутит. Верит, что жизнь в чужом таборе не сложится.

– Зачем же ты за него замуж идешь?

– А кто меня спрашивал? – невесело хмыкнула Зорька. – Барону богатого табора не отказывают. Раз приглянулась его сыну, не отступится.

Теперь и у меня заболело сердце. Одну сестру потеряла, другой тоже лишусь?

– А если дядьке Петру рассказать? – мысли метались и путались. Как спасти Зорьку, что придумать? – Разве он не защитит?

– Может, и защитит, но тогда ему войну объявят.

– Надо что-то придумать, – я куснула ноготь указательного пальца, прикидывая, с кем бы посоветоваться.

Но подставлять ватагу ряженых не хотелось. И так рома должны им спасибо сказать, что как родных приняли и ни разу не попрекнули. Ну не к местному же князю бежать просить защиты? Кто мы для него? Никто.

Дядька Петр монисто Зоры отложил на худшие времена.

– Я сам все куплю. Не переживай.

Я послушалась и положилась на ватажного командира, уверившего меня, что мне иголку в руки брать не следует, плохая примета. Наверняка ребенку родной дочери он тоже сам готовил приданое. Опыт имеет. Да и Мирела поможет.

Чем ближе подступался праздник зимнего солнцестояния, тем чаще Зорька ходила хмурая, а Егорка становился злее. Я не выдержала, пошла пошептаться с Мирелой. Наши как раз ушли давать представление на ярмарку, а женщины рома промышлять своим мастерством.

На постоялом дворе остались только мы с бабушкой Зорьки да Шофранка – беременная из рома. На последнем сроке ходить ей было тяжело, ноги отекали. Где она нагуляла ребеночка, никто не спрашивал, терпеливо ждали, когда появится новая жизнь.

– Мирела, а нельзя как-то эту свадьбу отменить или хотя бы отложить на годок? Зорька плачет, не хочет быть мужней женой. Не готова она.

Старуха вздохнула.

– Сама вижу, не слепая. Но как я могла отказать? Мужчин у нас нет, а в том таборе их полно. Женщин как раз не хватает. Вместе с Зорькой еще шестеро уйдут – вдовы с детьми. Таков был уговор. Да и Петру станет легче ватагу кормить. Всем выгодно.

– Неужели вы не видите, что она любит Егорку, а он ее? И только наличие жениха мешает им быть счастливыми. Ведь Егорка всего-то на два года младше ее. Как подрастет, будет красавцем-парнем, надежной защитой. А она любой женой.

– Конокрада на шута променять? Да ты смеешься! – вскинула руки старуха.

– Не вижу разницы. Что здесь все время на колесах, что там. Конокрад дело опасное, сами знаете, иначе не остались бы ваши женщины вдовами. А шутом Егорка не всю жизнь будет. Подсоберет денежек и осядет где-нибудь в городе. Видите же, у мальчишки руки на месте. Смотрите, какие он мне льняные чуни смастерил, – я подняла платье и показала лапти, что носила на постоялом дворе. Чтобы ноги не стыли, поддевала шерстяной носок. На улицу же выходила в коротких валенках – тепло и удобно.

– Не понимаешь ты, – Мирела посмотрела с укором. – Дочь дорог никогда не осядет в городе, хоть в княжеском тереме ее запри. Ее вольный ветер все время звать будет. Тихая жизнь не для Зоры. Риск горячит нашу кровь, а без него Зорька быстро зачахнет.

Я закусила губу, понимая, что старуха права.

– Она думает, что муж ее зашибет, – пустила я в ход последнюю карту. – Говорит, он грубый, а она не перечить ему не сможет.

– Эх, милая! Думаешь, каждая из нас по любви замуж выходила? Но как-то привыкали, норов свой сдерживали. А муж не бьет, он учит.

– А если я в будущее загляну и посмотрю, как он будет с Зорькой обходиться? Вы же знаете, я могу. Мне бы только до руки жениха дотронуться, – я не стала говорить, что видение не приходит по моему желанию. Знать о том Миреле не следовало. – Если будет добр к ней, слова не скажу, а если увижу смерть, покажу вам красную ленту. Тогда сами решайте, отдавать внучку в руки охальника или спрятать от него. Дядька Петр поймет. Не промедлит. В тот же день тронется с места.

Мирела посмотрела на меня с опаской. Ей трудно было решиться дать обещание, что прислушается к моим словам. Гораздо проще жить, не ведая будущего. А иначе здесь и сейчас придется принимать решение, которое круто изменит жизнь не только Зорьки, но и всех обозных.

– Вам решать, – я пожала плечами. – Побоитесь барону отказать – что же, так тому и быть.

– Хорошо. Загляни в ее будущее, а я уж решу по своему разумению. Только не знаю, как ты дотронешься до Гожо. Всякому он руку не даст. Сын барона как-никак.

– Что-нибудь придумаю, – я кряхтя поднялась с пола.

Разговор мы вели в той комнате, где жила беременная Шофранка. Она вышла за кипятком – у Мирелы мерзли ноги, а бутылка с горячей водой, подсунутая под десяток юбок, что носила бабушка Зорьки, хоть как-то согрела бы.

В дверях я столкнулась с Шофранкой. Та зыркнула на меня черным глазом, заставив посторониться. К груди беременная прижимала обернутую тряпкой бутыль. Я пропустила ее и поспешила к себе. Решение было найдено. Осталось только спросить у Зорьки, точно ли она не хочет замуж за Гожо? Следует затевать возню с предсказанием или она передумала?

Никогда и никому я не признаюсь, что собираюсь сделать ради подруги. Чтобы спасти ее, я пойду на ложь и без всякого видения будущего покажу Миреле красную ленту. Пусть решает, стоит рисковать жизнью внучки или нет. Да, я понимала, какую завариваю кашу, но иного выхода не находила.

Глава 11

Гожо не намеревался отпускать меня без ответа. Потянулся, чтобы схватить за грудки и вытрясти из меня правду, но в этот момент на его плечо легла рука. Сын барона зашипел, недовольный тем, что ему мешают, но, оглянувшись, увидел мужчину на коне. Перевел взгляд на кулаки крепкие, обтянутые дорогими рукавицами. Потом на кинжал на поясе, украшенный каменьями. А в заключение на глаза, что говорили: «Только дернись, парень, и тебе не жить».

– Отпусти девочку. Она моя, – спокойно произнес всадник. Такого ослушаться – все равно что перечить смерти.

Отпихнув рукой оторопевшего Гожо в сторону, мужчина наклонился ко мне, поднял и посадил перед собой. Тронув коленями коня, послал его вверх по улице, оставив за спиной скрежещущего зубами Гожо и его отводящих глаза приятелей.

– Насилу нашел тебя, – сказал мужчина и потерся щекой о мой платок.

Я застыла каменным идолом. Сразу узнала того, кому еще летом нагадала смерть от змеи. Как его звали? Ярослав?

– Зачем искали? – спросила с вызовом, хотя отметила, что голос дрогнул.

– Все, что ты мне напророчила, сбылось. Нашел я змею в кровати. Не ожидал я, что сестра способна на такую подлость.

– Как выяснили, что она виновата, а не вторая? – я боялась быть рукой, которая слепо указала на женщину. А вдруг я ошиблась, а змея сама заползла?

– Под пытками всякий заговорит.

Меня передернуло от равнодушного тона. Пытать родную сестру?

– За что она вас так?

– С пути сбили. Пообещали горы золотые и власть. В любви ей, старой вдове, клялись. Лишь бы подняла на трон. Теперь грустит на отшибе. Ест пустую похлебку да вспоминает, как сыто при мне жила.

– Трон? – я обернулась. – Какой трон?

– Что, не похож на князя? Подо мной три города и сотня деревень, – он приосанился, повертел головой, чтобы показать, с кем на одном коне еду. Красив. Я еще в прошлый раз заметила. И годов далеко за тридцать – серебро не только на висках, но и в бороде светится. Глаза ясные. Смеются.

– Град тоже ваш? – знала, что на крыльцо к народу другой выходил, но, может, тот наместником был, а хозяин за моей спиной сидит. Не зря же говорит, что под ним три города. Кто-то же ими управляет?

– Нет, Град старшего брата, – сказал и засмеялся. Так легко, радостно. – Как знал, что тебя здесь найду. Спасибо, Олежка подсказал, куда все перехожие люди на зиму стекаются.

Так хозяина Града еще никто не называл. Олежка.

– Спасибо за помощь и приятный разговор, но мне пора, – я поерзала, показывая, что хочу слезть. – Тут до площади, где наши выступают, рукой подать. Сама дойду.

– Никуда я тебя не отпущу. Хоть кричи, – его рука капканом сомкнулась вокруг груди. – Зря, что ли, больше полугода за тобой гонялся?

– Зачем я вам? – сердце кинулось вскачь. Лицо опалило жаром.

– Хочу знать будущее.

Эх, знать бы мне наперед то, что дядька Петр втолковывал в голову Мирелы, ни за что не открыла бы Ярославу глаза на змею под покрывалом. Не зря глава ватаги велел молчать, боясь, что князья, прознав обо мне, захотят рядом с собой ведунью иметь. Но как я могла пройти мимо, когда речь шла о человеческой жизни? Благодарной быть хотела. На свою голову.

– Видение по желанию не приходит. Дело случая.

– Поэтому и будешь жить в палатах белокаменных, чтобы я тот случай не упустил.

– Нельзя забирать людей себе только потому, что вам так хочется, – я пыталась воззвать к его разуму.

– А кто меня остановит? – он громко хмыкнул. – Наслышан я, что табор ваш основательно Горшковы потрепали. Самому взрослому мужчине рома, что остался жив, от силы семь лет. И прибились вы на исходе прошлой осени к перехожей ватаге скоморохов. И кто из них мне предъявит за тебя? Шут в колпаке или босой мальчишка?

– Дядька Петр. Главарь ватаги. Я ему вместо дочери, – я немного посомневалась, называть ли имя.

– А спорим, что он за кошель золота спасибо скажет? Лишний рот с рук долой. Была бы родная дочь, еще поторговался бы, а приемная…

– А гнева богов не боитесь?

– Богов все боятся. Но я же не собираюсь тебя бить или голодом морить. Будешь жить как барыня. Есть из золота, пить из серебра. Ничего для тебя не пожалею.

– Буду есть, пить, баклуши бить, а видение так и не придет. Не пожалеете тогда, что нянчились со мной?

– Издержки в любом деле бывают. Да и приживалки, считай, в каждом богатом доме живут, поскольку милость и сердоболие – богоугодное дело. А у меня будет такая красавица по палатам ходить, глаз радовать. Я волосы твои огненные до сих пор забыть не могу. И глаза зеленые. Околдовала.

Чем ближе мы подъезжали к княжеским палатам, тем веселее становился Ярослав. Как же! Везет брату птицу, о которой, наверняка все уши прожужжал. Не знает, что птичка та скоро яичко снесет. И будет дом «радовать» не рыжекудрая красавица, а беспокойная мать с орущим дитя. Знаю я, как мужчины не любят крики чужих детей. Все-то в них раздражает. Своей крови лишку не позволяют, а тут нагулянный от какого-то рома. Я же правду Ярославу и его брату ни за что не скажу. Да, мы были когда-то равными, а теперь я никто и звать меня никак.

Глава 12

Я посмотрела в упор на Ярослава, взвешивая слова, которые собиралась сказать. Понимала, что нельзя упускать случай, но боялась навредить себе еще больше.

– Отдай, – сказала я, одним махом прекращая душевные терзания своего «спасителя». – Я видела, быть нам с ним вместе.

Олег закрыл глаза. Уголки губ чуть тронула улыбка. Ярослав же издал рык, точно сонный медведь, которого палкой побеспокоили в берлоге: вроде лень лезть на разборки, а предупредить, что недоволен, надо.

– Деревню Утятино на меня перепишешь? Она как раз на границе наших владений стоит, – прощупывая почву, Ярослав спросил осторожно. А у самого на лице проступило сомнение – как бы не продешевить.

– Бери.

– А Соловейки? – увидев, что брат легко кинул лакомый кусок, тут же вошел в азарт. Жадность зажгла глаза огнем.

– И их бери. Все? – Олег медленно развернулся к брату. Я не видела, что прочел на лице Олега Ярослав, но он сделал шаг назад, будто его толкнули в грудь.

Я затаила дыхание. Если не сговорятся, увезет меня младший брат в неизвестную даль и будет держать взаперти, как ценность, за которую давали аж две деревни. А не получив результат, еще и пытки применит. С него станется, раз сестру не пожалел. Мало ли что во хмелю привидится? Лучше остаться в Граде, где рано или поздно обозные спохватятся и начнут искать. Или я сама улучу момент, чтобы сбежать.

– Все! – выдохнул младший брат, протягивая ладонь старшему.

Ударили по рукам, скрепляя договор. Писец тут же соскочил, порывшись в ларце, достал нужные свитки, протянул князю Олегу. Тот развернул, убедился, что нет ошибки, поцеловал первую грамоту, потом вторую и отдал брату. Ярослав глянул мельком. Кивнул, подтверждая, что все верно, и вышел из палат, даже не посмотрев на меня. Обошелся без знания своего будущего.

– Что же ты видела, красавица? – вкрадчиво спросил Олег, подходя ближе и нетерпеливым движением руки усылая прочь писца.

– Что не обидите меня, – не стала признаваться, что сама лезла с поцелуями. Нельзя такое говорить, чтобы не распалить князя. Видела же, что пришлась по душе. – В видении в ваших глазах светилось добро.

– Не обижу, – подтвердил Олег, проводя пальцем по моим губам.

Я склонила голову к плечу, уходя от откровенной ласки. Хорошо уже было то, что губы огнем не опалило. Значит, ничего не изменилось после того, как братья закончили рядиться.

– Я устала. И пить хочу, – я опустила глаза, чтобы перестать смотреть на Олега. – Где позволите приткнуться приживалке?

Слово «приживалка» князю не понравилось. Нахмурился. А кто я в этом доме?

– Все время при мне будешь. Прикажу постелить в соседних покоях.

– Разве ваш дом не делится на две половины, как положено? Мне бы на женскую, – понимала же, что в таком возрасте у князя должны быть жена и дети взрослые.

– Тебе нельзя туда. Не поймут. Будут попрекать куском хлеба. Козни строить. Скудным умом не примут, что ты нужна мне не из-за какой-то нечаянной прихоти, а являешь собой ценность, за которую я отдал две деревни по сто дворов каждая.

Я поджала губы. Поняла, что лада между князем и его супругой нет. Раз обвиняет ее в скудоумии, выходит, что за человека не считает. А что я про него знаю, кроме того, что пришло в видении? Добрый он человек или такой же беспощадный, как Ярослав?

– Скажите, почему вы позволили брату вашу родную сестру пытать?

Мой вопрос заставил князя вскинуть брови. Словно я со всего маха влепила ему пощечину.

– Не знал, что между ними происходит, – буркнул, отведя глаза. – А когда рассказали, было поздно.

– И словом не упрекнули?

– Она не сестра мне. Мы с Ярой родные лишь по отцу. Права вмешиваться не имею, но поучить могу.

– Поучили?

– Да, – ответил коротко, но я сразу поняла, что Ярославу такое отношение к родному человеку с рук не сошло. По короткому ответу сразу сделалось понятно, что князь не любил оправдываться или распространяться об отношениях в семье. Но хорошо было уже то, что отвечал. Не обрывал вопросы, ставя меня на место. Знал, что от первого разговора многое зависит. Покажет себя злобным хозяином, и собака вместо верной и ласковой превратится в дрожащую тварь.

Когда мы вышли, за дверью ждали писец, важного вида слуга – рубаха из дорогой ткани выдавала в нем доверенное лицо, и пара дворовых девок. Их быстрые взгляды сразу отметили и живот, и цветастые юбки, и монисты на груди. Та, что постарше, скривила лицо. Не понравилась я ей. Младшая – годов столько же, как и мне, если не меньше, отчего-то испугалась, закрыла рот ладонью. Неужели писец раструбил уже, что в дом привели ведунью?

Князь отвел в сторону старшего слугу, тихо что-то наказал ему – тот только успевал головой кивать, и, обернувшись на меня, позвал:

– Ступай за ними. Они все покажут. Никого и ничего не бойся. Голову оторву за одну твою слезинку, – сказал и тяжелым взглядом по оторопевшим слугам повел.

Те пригнулись, словно им на плечи по мешку с овсом положили.

Отведенная мне горница оказалась светлой, просторной и теплой. В углу небольшая печь в изразцах, стопка дров. По стенам сундуки. У окна стол с зеркалом. Рядом кровать, богатая перинами. Все хорошо, смущала только дверь, которая вела в соседние покои.

Глава 13

Дождавшись, когда последний слуга покинет горницу, я разделась и залезла в ушат. Улада налила туда густого отвара из темной бутыли, отчего над водой поплыл аромат летних лугов. Привычно хотела сама помыться, но не дали. Улада сначала занялась волосами, потом потерла мочалом тело. Когда ополоснула волосы подкисленной водичкой, служанка бросила на пол тканый коврик, чтобы я на него встала, и укутала меня в простыню.

Ганна молча наблюдала за нами, но стоило вылезти, как юркнула за дверь. Еще не успели вытереться, как явилась компания из трех женщин в годах. Все три были вылеплены как с одного образца: грудастые, широкобедрые, румяные лицами. Волосы скручены на макушках и спрятаны под платками. Поверх рубах тяжелые сарафаны, подпоясанные фартуками. Меховые безрукавки и войлочные чуни делали баб еще массивнее.

Улада тут же отошла в сторону и потупила взор. Ганна застыла у двери, сложив руки на груди. Я не поняла, что происходит, поэтому не успела ни поздороваться, ни спросить, что надобно. Самая старшая подошла и сдернула с меня влажную простыню. Я ахнула и закрыла грудь руками.

А женщины закружили вокруг меня, точно вороны над добычей. И каждая рассматривала так, будто выискивала какой-то изъян.

– Зачем глумитесь? – спросила я испуганно.

– Не куражимся, а дело делаем, – ответила старшая. – Еще не хватало, чтобы перехожий люд в дом хворь принес.

Когда повозились в волосах и ничего не обнаружили, приказали открыть рот.

– Вы точно коня на ярмарке выбираете, – я уклонилась в сторону от цепких пальцев, готовых впиться мне в подбородок, чтобы заглянуть глубоко в глотку.

– Если бы коня, так не придирались бы, – выдохнула средняя, удовлетворившись осмотром глаз, для чего раздвигала мне веки.

Третья женщина наклонилась и неожиданно сунула мне между ног руку. Мазнув пальцем по срамным складкам, поднесла его к носу. Понюхала.

– Когда ждешь дитя? – спросила, вытирая руки.

– К весне.

Все трое так же, как вошли, покинули горницу, не объясняя причины. Ганна шмыгнула за ними.

– Что это было? – кутаясь в простыню, спросила я у Улады. На глаза наворачивались слезы. Я испытала унижение и самое обидное, что никак не могла противиться ему. Даже обозные были со мной, пришлой нахлебницей, учтивы.

– Князь каждую новую зазнобу осматривает, прежде чем позвать в постель, – служанка отвела глаза. Ее щеки пылали от смущения.

– Разве для того я пришла, чтобы постель князю греть? – возмущение распирало меня. – Я же не вещь безмолвная, чтобы без моего ведома решать, с кем любиться. Я ведунья. Этим и славна.

– Раз хозяин велел осмотреть, значит, приглянулась.

Я не поверила. Этим девкам-служанкам лишь бы болтать. А может, князь о моем здоровье печется? Если бы была хворая, лечить приказал бы. Знаю же, что о дорогом всегда заботятся, а уж тем более о таком, что стоит две деревни.

Нашу беседу прервало появление еще двух девушек. Те принесли рубахи, сарафаны, башмаки из войлока, чтобы дома ноги не стыли. Отдали все Уладе. Пока она расчесывала мне волосы, служанки вычерпали из ушата воду и подтерли полы. Меня уже одели, когда пришли крепкие парни и унесли ушат.

– Какие у вас в доме порядки? – поинтересовалась я, глядя на себя в зеркальце.

Понравилось мне, как умело Улада заплела косы и красиво уложила короной. Одежда тоже пришлась по душе. Из простой ткани, но хорошо сшитая. Нижняя рубаха до пят. По вороту верхней и по подолу теплого сарафана – вышивка. На здешний манер надели на меня еще белый фартук, но я сняла его, чтобы сарафан, и без того поднявшийся впереди из-за живота, спадал вниз свободными складками.

– Простые порядки. Как у всех. Встаем затемно, – Улада раскладывала принесенные наряды по сундукам. Говорила неторопливо, часто делая остановки, чтобы рассмотреть принесенное. – Накрываем стол для перехватки на заре. Потом, как полагается, обед, полдник и ужин. А уж перед самым сном паужин. Утром творог и каша, в обед уха, ботвинья или калья. Вечером с реки приносят рыбу. Соль только возле хозяина, остальным не положено. Слуги едят в трапезной, а хозяину накрывают в главной зале.

– Его родные сходятся к столу? – меня волновала встреча с княжеской женой и детьми.

– После Иванова дня ест один или с гостями, что были приглашены. Бажена из своих палат не выходит, ей туда носят.

– А дети?

Ладно, князь дуется на жену, но дети же не виноваты, могли бы трапезничать вместе?

– У хозяина только от старшей жены дети есть. Они с матерью в тереме у реки живут. Сын и две дочери. Большие уже, на выданье. Сюда редко приходят. Обычно он сам их навещает. Вот только не знаю, как пройдет застолье на Коляду. В этот день все у нас собирались. Пир горой устраивали.

Мое сердце екнуло. Рано радовалась, что никого из Олеговых жен не увижу. Придется знакомиться, если только хозяин не велит мне в горнице сидеть.

– Скажи, а шутов-балалаечников князь к себе на пир приглашает?

– Какое без скоморохов веселье? – хмыкнула Улада, перестилая мне кровать на все новое.

– Я знаю, что на дальней стороне ярмарки лучшие ряженые выступают. Их ватажный командир дядька Петр. Вот бы их сюда зазвать. Животы бы надорвали над частушками. А уж кукольники какие они затейливые!

Глава 14

Стоило хозяину уехать, как прибежала с вестями Улада.

– Ох, подруженька, знала бы ты, что в городе творится! – она обхватила ладонями собственные щеки и покачала головой, сокрушаясь. – Рома друг друга режут! Уже пальцев на руках не хватит, чтобы посчитать убитых. А князь наш сердится и одних за другими из города выгоняет. Пусть, мол, поубивают хоть всех своих, но за пределами его владений.

Трудно понять, где слуги правду услышали, а где уже домыслили. Может быть, две женщины в их устах превратились в десяток? Или на самом деле семья на семью пошла? Рома горячие. Только кинь клич, хлынут волной. А то, что князь от неугодных перед Колядой избавляется, вполне может быть. Проще выдворить – пусть за стенами тлеет, чем пожар в городе тушить.

С нетерпением я дождалась возвращения отряда. Видела, как полыхали факелы, когда всадники въехали во двор. Лица под трепещущим огнем казались хмурыми. Переговаривались между собой резко, зло бросаясь словами. Я хотела кинуться к князю, как только тот появится, но теперь боялась. Как бы не попасть под горячую руку. Решила дождаться утра. До него было совсем немного. Восток уже светлел.

Но князь пришел сам, как и в первый раз. Распахнул широко дверь.

– Спишь? – спросил от порога. – Я видел свет в твоем окне.

Я села, прижав одеяло к груди. Сердце колотилось. Проследила, как быстро поднялась с лежанки и скрылась за дверью Улада. Видимо, приказ был такой, чтобы оставляла меня одну, если в горнице появлялся хозяин.

– Нашли убийцу? – выпалила сразу, чтобы не тянуть.

– Убежал. Снялся вместе с табором еще до того, как я нашел их последнюю стоянку. Зорьку твою, подлец, выкрал.

Я прижала руку ко рту. Что же я наделала?

– И вы за ним следом не кинулись? – не хотела упрекать, а получилось.

– Кинулись, но табор успел мои владения покинуть. А у соседа я безобразничать не имею права.

Я заплакала. Князь подошел, сел рядом. Погладил меня по голове, словно ребенка.

– И мне жалко девчонку. Бабушка убивается. Поняла, в какие руки Зора попала, когда я рассказал ей о твоем видении. Ни для кого больше не секрет, кто режет беременных.

– А Шофранка? Шофранку видели? – я подняла глаза на князя. Олег смотрел на меня с нежностью. – Ее не успел тронуть?

– Пропала твоя Шофранка. Нарочно про нее спросил. Еще до прихода Гожо на постоялый двор куда-то делась. Смекнула, должно быть, откуда смерть грозит.

– А обозные скоморохи? Их видели? Что говорит дядька Петр?

– Дядька Петр попросил тебя не обижать.

Я хлопнула ресницами. Вот так просто? Узнал, что я у князя, и на этом успокоился? Или затаился, чтобы потом тайком весточку прислать?

– Сильный мужик. Толковый. Понравился он мне, – продолжил князь. – Не побоялся своих собрать и клич кинуть, чтобы вдогонку за табором Гожо отправиться. Не посмотрел, что завтра день Карачуна, а следом гуляния в честь Даждьбога – самые хлебные дни для скоморохов и ряженых в студеное время. Зауважал сильно я Петра за то, что тот своих в беде не бросает.

Я вздохнула. Все верно. Я не в беде. В беде Зорька. Ее первую надо выручать.

– Ну чего пригорюнилась? Все хорошо же, – Олег взял мою ладонь в свою. Поднес к губам и поцеловал запястье – там, где билась голубая жилка.

– Разве хорошо? – я с сомнением покачала головой. Руку свою из его пальцев вытащила. Неловко как-то.

– Ты не думай, я разогнал всех рома не потому, что решил от помехи перед праздниками избавиться. А для того, чтобы не передрались между собой и не дали еще большей беде случиться. Вольный ветер остудит шальные головы. Пусть лучше думают, в каком городе перезимовать, раз теперь Град для них закрыт. Расстояние да нужда отодвинут думы о мести, а там и вовсе вражда поутихнет. А ты не переживай. Спи спокойно. Я твой сон сберегу.

Князь поднялся и устало направился на свою половину. Прежде чем закрыть дверь, долго посмотрел на меня.

С утра в доме стояла суета. Слышался топот множества ног, разговоры и смех. К заднему крыльцу подвезли телегу еловых лап для украшения дома. Сегодня Сочельник – начало праздников зимнего солнцеворота. В моем родном городе его отмечали весело. Колядники рядились горбатыми старцами в лохмотьях, богато разодетыми купцами, а то и животными – медведем, козой или волком. Ходили по дворам, вооружившись палками, метлами или кочергами, чтобы отогнать нечисть. Пели колядки перед каждым двором, славили хозяев.

У нас в доме обязательно ставили в красном углу люльку с златовласым дитя, изображающим новорожденного бога Коляду – веселого и доброго, желанного и любимого. С его приходом колесо времени поворачивалось на весну. Иной раз, когда отец заранее сговаривался со скоморохами, Коляда появлялся в нашем доме не в облике солнца-младенца, а прекрасного светловолосого юноши с мечом в руке – знаком победы Света над Тьмой.

Вспоминая свое детство и отчий дом, когда все вокруг казались счастливыми, я загрустила. Даже всплакнула немножко. Но явилась Улада, святящаяся весельем и пахнущая морозом, и бухнула к моим ногам огромную корзину.

– Подарок от хозяина. Чтобы сегодня не хуже остальных на пиру смотрелась. Уф, пришлось аж на другой конец города сбегать. Насилу доперла. Наши все после бессонной ночи спят, а телеги услали в мясные да винные ряды. Гостей ожидается тьма!

Глава 15

Стоило перевести взор на сидящих напротив, как я столкнулась с любопытными взглядами трех юных созданий. В них не читались ни ненависть, ни надменность перед человеком, низшим по происхождению. Они просто изучали меня, как стали бы рассматривать зверька в клетке.

Княжеские дети были погодками – так обмолвилась о них Улада. Юноша – младший из всех, казался копией отца. Таким, должно быть, выглядел князь в пору отрочества. Темные волосы, падающие тугими кудрями на плечи, были перехвачены серебряным обручем. Мягкий взгляд голубых глаз делался бархатистым благодаря длинным ресницам и разлету густых бровей. Над верхней губой угадывался легкий пушок. Отец и сын смотрелись так же, как смотрится жеребенок против сильного коня. Когда-нибудь сын станет таким же уверенным в себе правителем.

Сегодня хозяин палат тоже красовался надетым на волосы обручем. Только был тот золотым и помассивнее. На широкой груди цепи с оберегами, крупная серьга в ухе. На руках кольца с каменьями. Я сразу отметила и дороговизну тканей, и выставленное на показ богатство. Хорош.

Князь улыбнулся мне, заметив, что я его рассматриваю. Смутившись, что была поймана, я опустила глаза. Троица напротив не пропустила наши гляделки. На лице княжеского сына появилась открытая улыбка, а дочери поджали губы. Ревнуют.

Обе сестры пошли в мать. Грубоватые, точно высеченные из камня лица и фигуры. Нельзя сказать, что совсем некрасивые – их спасал свет молодости. Но пройдет десяток лет и от привлекательности не останется и следа. Отчего-то я была уверена, что они не раз спрашивали у богов, почему те не дали им такой же белой кожи и светлых глаз, как у брата. Чернавки, хоть и разодеты в парчу и бархат.

Я вздрогнула, когда по залу пронесся волчий вой. Забыла, что с него, означающего поворот солнца к весне, начинается веселый праздник Коляда. В зал толпой ввалились ряженые, стройными голосами затянули хвалебную песню. Сначала чествовали хозяина, потом его государынь, а уж следом не обделил и гостей. Многочисленные слуги наполняли кубки, разносили еду, а изголодавшиеся за неделю воздержания гости ели-пили и веселились.

Хоть и не надеялась я увидеть родные лица обозных, все же вглядывалась в скоморохов и балалаечников. Вдруг кого-то из них послал Петр? Знает же, где искать приемную дочь. Но как бы я ни пыталась угадать знакомые повадки в прячущихся за масками людей, никого не признала. Да и ко мне никто не стремился приблизиться.

За окном уже стемнело, а пир все длился и длился. Хмельного пива хватило, чтобы некоторые пустились в пляс. Малые, пришедшие с родителями, стайкой носились из угла в угол. Не удержались и дети князя – разделились, чтобы сбиться кучками: парни рядом с парнями, девки с девками. Переглядывались, прыскали в ладошку, толкались и подначивали друг друга. Дочери князя раскраснелись, заневестились. Им хотелось нравиться, и наверняка здесь был тот, кто мечтал одну из них сделать своей.

Я и сама помнила себя такой же на праздниках, устраиваемых отцом. Сердцем чувствовала приближение новой, самостоятельной и непременно счастливой жизни. Мимолетные воспоминания неожиданно больно ударили по душе. Я как никогда почувствовала себя одинокой. Вроде и гостей полно, а одна. Кругом одна.

– Гадания! Гадания! – понеслось по залу, и молодежь тут же точно ветром сдуло. Похватали свои шубы и шапки и бросились на улицу. За ними потянулись и остальные. Двор ярко освещался разложенным по центру костром.

Я не знала, куда себя деть, а потому огляделась, ища Уладу. Надеялась, что служанка проводит меня до моей горницы, но ее нигде не было видно. Уходить одна я побаивалась. Вроде и не смотрела на меня старшая жена князя, намеренно отводя взгляд в сторону, а чудилось, что она захочет уязвить и как-нибудь проучить наглую рома, забравшуюся в дом к ее мужу.

Младшую жену, вон, научила. Та не только не ела, но и не поднимала на Добронегу и общего супруга глаза. Мне ее стало жаль. Если бы знала, в чем ее винят, даже попыталась бы утешить, поддержать добрым словом. Не знаю, были ли у нее на женской половине доверенные люди, которым она могла поплакаться, но сейчас мы обе с ней оказались неприкаянными.

Когда я уже решилась встать и уйти – князь как раз отвлекся на разговор с каким-то купцом, в палаты вошел перехожий человек с длинным посохом. На конце посоха при каждом шаге тренькала связка колокольчиков. Сквозь лохмотья просвечивало немытое синюшное тело. Висящие паклей волосы делали и без того неприглядный вид еще более удручающим.

Добронега с недовольством посмотрела на перехожего человека, но выгнать не решилась. Не положено в Сочельник отказывать от стола случайному путнику. Тот не стал своевольничать, притулился с краю – там, где гости разошлись, оставив после себя лишь объедки. Придвинул к себе миску, стал жадно хлебать. Хотел попить, но рядом не оказалось ни слуги, ни полного кувшина с квасом. Пошарил глазами по столу и вдруг поднял их на меня.

Не знаю, почему, но я почувствовала призыв. Неведомая сила подняла меня, заставила взять стоящий рядом кубок и подойти к путнику. Протянула ему и подождала, когда тот напьется.

– Я видел брата твоего, – вытерев пенные усы, произнес нищий надтреснутым голосом. – В Арпатских горах у ведьмовского источника. Он ждет тебя.

Я грустно усмехнулась.

– Что-то вы путаете, – мягко сказала я. – Никто не ждет меня в Арпатских горах. Нет у меня брата и никогда не было.

– А это тогда что?