Велесовы Круги. Книга 1

Глава 1. Морок у порога

Велесовы Круги

Книга 1. Тень над Вольногорском

Глава 1. Морок у порога

Ветер с озера Ильмень приносил не свежесть, а запах гниющих водорослей и тоски. Он обвивал частокол Вольногорска, шуршал в сухих листьях на крышах теремов, забирался в узкие щели между срубами и шептал на ухо спящим горожанам тревожные, бессвязные сказки. Эти сказки к утру забывались, оставляя после себя лишь тягостный осадок, с которым мужчины шли на торг, а женщины - за водой на реку. Город, обычно шумный и уверенный в своем богатстве, в эти осенние дни словно съежился, притих, будучи диким зверем, почуявшим в лесу незнакомый, опасный след.

Купава стояла у резного оконца своей светлицы на втором ярусе княжеских хором и вслушивалась в этот шепот. Ее пальцы, тонкие и белые, не по-девичьи сильные, сжимали подоконник так, что костяшки побелели. Она не просто слышала ветер. Она слышала его слова. Вернее, не слова, а чувства, что он нес. Страх. Растерянность. Гнев. Они висели над Вольногорском, как стылый туман, мешая дышать.

Три недели. Уже три недели, как пропал первый - рыбак Семун, не вернувшийся с ночного лова. Сперва списали на волка или медведя, благо, леса вокруг были дикие, полные всякого. Потом пропала девочка, дочь кожевника, сбежавшая, как подумали, от побоев отца. Но ее нашли. Вернее, нашли ее платок, весь изодранный в клочья, на краю болота за городским выгоном. И на том клочке затоптанной земли не было ни следов зверя, ни следов человека. Будто ее стерли с лица земли.

А затем пропал дружинник. Опытный воин, прошедший не одну стычку с ливонскими рыцарями. Исчез, не выйдя с ночного дозора. Без звука, без крика. Исчез, как свеча, задутая на сквозняке.

Купава вздохнула, и ее дыхание затуманило холодное стекло. Она отступила назад, в глубину горницы, где потрескивали в печи березовые поленья, отбрасывая на стены пляшущие тени. Она была не просто княжной, дочерью владетеля Вольногорска Глеба Всеславича. Она была Хранительницей. Последней в роду. Этого не знал даже ее отец, поглощенный делами торговыми и распрями с новгородскими боярами. Знание перешло к ней от матери, умершей пять лет назад, - знание о Договоре. Договоре, который ее прапрабабка, могущественная ведунья, заключила с самими духами этой земли - с домовыми, с банниками, с лешими озерными и речными. Договор о защите, о порядке, о свете. Магия Купавы была не в заклинаниях, выкрикиваемых в буйном исступлении, а в тихой, внутренней силе, в умении ладить, договариваться, поддерживать равновесие. Силе, что жила в ней, как ровное пламя свечи.

Но сейчас пламя клонилось и металоcь. Договор рвался.

Она подошла к большому сундуку, обитому железом, и, достав из-за пазухи маленький ключ-«жабреек», отперла его. Под слоями дорогих тканей и мехов лежала одна-единственная вещь - небольшая, вырезанная из березового капа кукла, так называемая «стрижка». Лица у нее не было, лишь намек на черты, но от нее веяло таким покоем и древней силой, что у Купавы навернулись слезы. Тотем-хранитель. Рука матери.

Она прикоснулась к кукле, и сквозь подушечки пальцев потекла едва уловимая вибрация - слабый, но еще живой пульс Договора.

- Что же происходит? - прошептала она. - Кто нарушил границы?

Ответа не было. Лишь ветер за окном выл чуть громче, и в его вое ей почудился знакомый, горький привкус - привкус лжи, пожирающей саму себя. Морок. Помрачение. Оно пришло в город. И оно было голодным.

В это же самое время у Медвежьих ворот, через которые в город стекался всякий пришлый люд, стояла очередь. Возы с зерном, тюки с пушниной, бродячие ремесленники - все ждали, пока стражники, хмурые и невыспавшиеся, проведут досмотр. В хвосте этой очереди, прислонившись к стволу старой ветелой сосны, стоял человек в потертом тулупе из волчьих шкур, с капюшоном, натянутым на лицо.

Его звали Радослав. И ему было глубоко плевать на суету этого богатого города.

Он смотрел не на ворота, а на землю у своих ног. На муравья, тащившего былинку. Он не просто смотрел - он слушал. Сквозь гомон голосов, ржание коней и скрип телег он слышал тихий, настойчивый шепот земли.

«Уходи, - говорила земля. Здесь нечисто. Здесь пустота, которая хочет стать полной. Уходи, пока не стало поздно.»

Радослав усмехнулся, уголок его рта под капюшоном дернулся. Куда ему идти? Из родного поморского Высокого Берега его изгнали за «неправедные» дела. За то, что он не ходил к местному волхву-старожилу с подношениями, а черпал знание напрямую из Нави, из мира мертвых и духов, из темных, холодных струй, что текли под тонкой пленкой Яви. Они называли его «окаянным», «нечистым». А он просто видел и слышал больше них.

Он пришел в Вольногорск потому, что слышал шепот уже две недели. Шепот не земли, а чего-то иного. Что-то большое и старое просыпалось где-то здесь, на юге. И это «что-то» пахло для него не страхом, а… возможностью. Вызовом.

Стражник, грубый детина с пламенем красной бороды, толкнул его копьем в плечо.

- Эй, волкодлак! Проснись! Иди, коли не боишься. У нас тут своя нечисть завелась, может, вы с ней разберетесь.

Радослав медленно поднял голову. Из-под капюшона на стражника глянули глаза цвета старого льда, бездонные и спокойные.

- Всякая нечисть боится одного, друже, - тихо, но так, что слова прозвучали ясно сквозь весь гам, сказал Радослав. - Правды. А ее-то здесь, вижу, и нету.

Он толкнулся от сосны и неспешной, волчьей походкой двинулся в распахнутые ворота, в пасть большого города. Он не знал, что ищет. Но он знал, что город болен. И болезнь эта была ему интересна.

А по другую сторону города, в дешевой кабацкой «У Дремлющего Медведя», у огня сидел Святогор. Он не пил вино, лишь медленно перетирал куском грубой ткани лезвие своего боевого топора. Топор был не простой. Рукоять из черного дуба, выдержанного в молнии. На обухе - вырезанная вязью руна Перуна. Лезвие, отполированное до зеркального блеска, отражало не лицо хозяина, а прыгающие языки пламени в очаге, и казалось, что внутри стали горит свой, неземной огонь.