Венец безбрачия

Глава 1

-- Муттер, он сбежал, сбежал! А я всегда знала, что это из-за неё все! Она позор семьи! Не бывало такого, чтобы младшая дочь раньше замуж выходила! Она позор, позор! А теперь меня из-за этой дряни никто замуж не возьмёт! Как же я несчастна! – Альда захлебнулась собственными словами, и разрыдалась, уткнувшись лицом в стол.

До сих пор моя старшая сестра без конца распиналась о том, как она нежно любит меня и сочувствует. Однако даже когда я лежала после сильнейшей простуды, только-только очнувшись в этом мире, я и тогда слышала в её словах вовсе не любовь и поддержку, а некое раздражение и толику зависти.

Признаться, мне её рыдания показались несколько натужными, но я промолчала, видя слезы на глазах госпожи Лиззи фон Вельфорд. Данная госпожа – моя местная мать. А я – попаданка.

В этом мире я нахожусь около двух месяцев, но до сих пор меня иногда накрывает ощущение нереальности, кукольности окружающего. Особенно сильно это ощущение появляется при общении с моей старшей «сестрой» -- Альдой. Вполне себе симпатичная грудастая блондинка, несколько пухловатая, но идеально укладывающаяся в каноны местной моды. И её яркие голубые глаза, и «невинные» кудряшки на висках, которые она тщательно подвивает с помощью нагретых металлических щипцов несколько раз в день, и даже её пышные бедра, обещающие будущему мужу кучу детишек – все это делает сестру первой красавицей Регино.

Об этом ей лично сообщил на последнем балу пожилой граф Вильгельм фон Вортенберг. На том балу я не танцевала, сославшись на растянутую лодыжку, зато Альда блистала, привлекая своими пышными формами внимание всех окрестных баронов и баронеттов. Как холостых, так и женатых. Муттер с улыбкой выслушивала несколько натужные и завистливые комплименты от знакомых дам и набожно крестилась, скромно добавляя:

-- Ах, госпожа фон Венорс, разве красота девушки -- главное? Альда моя набожна, трудолюбива и прекрасная хозяйка. Это гораздо важнее для будущего мужа.

-- И не говорите, госпожа фон Вельфорд! -- торопливо соглашалась с ней мать сухопарой Эрнесты, посещающей балы уже лет пять но так и не получившей предложения. -- Пусть моя девочка и не так прекрасна, главное -- её золотой характер!

Увы, все дамы слегка лукавили. Главным был вовсе не характер, а наличие или отсутствие приданого. Это я уже знала.

***

В первой жизни меня звали Софья Кузнецова и прожила я её так, как живёт большая часть провинциалок в маленьких городках России: частный дом, небольшой огород, два кастрированных кота, которых я подобрала во время своих рабочих поездок. Маттиас и Леопольд прожили со мной долгую и вполне счастливую кошачью жизнь и ушли на радугу незадолго до того, как у меня обнаружили мерзкую болячку.

Как и положено провинциалке, в девятнадцать лет я выскочила замуж и срочно родила ребёнка. Благо, что тогда ещё была жива моя мама, которая не бросила безмозглую дочь с внучкой, а забрала от пьющего мужа и не только помогла поставить Свету на ноги, но и заставила меня заочно получить высшее образование.

Правда по специальности, учителем русского и литературы, я не работала, зато меня охотно взяли журналистом в местную газету, где я не только писала бойкие статейки по заказу, рекламировала продукцию местных фермеров и маленькие магазинчики, но и вела любимую всеми подписчиками страницу «Саквояж».

Под заголовком «Саквояж» публиковалось все подряд: рецепты на каждый день и праздничные, шитьё и вязание; советы по ремонту дома и одежды; а также различные списки травяных сборов и советы диетологов. Там попадались заметки о распространённых болезнях и сборки анекдотов, рассказы о лучших сортах фруктов и овоще и заметки ветеринара.

Платили конечно не много, но при наличии своего огорода жили мы совсем не плохо. Тем более, что от всех последующих предложений руки и сердца я отказывалась наотрез: хватило мне и первого замужества, где мой «любимый-ненаглядный» продержался ровно до рождения дочери, а потом оскотинился у меня на глазах с какой-то фантастической скоростью. Сперва -- пиво по выходным, затем уже и водка по будням. А потом, что вполне естественно, он поднял на меня руку. Если бы не мама -- где бы я оказалась тогда, как бы выжила?

Были у меня и подружки и соседи, но, пожалуй, на фоне многих из них я выглядела чуть более успешной: один ребёнок, приличная работа, свой собственный дом, крепенький «логан» и даже две заграничные поездки – в Турцию и Египет.

Светланка моя к маленькому нашему городку после этих поездок стала относиться слегка презрительно и уже перед одиннадцатым классом чётко заявила:

-- Я поеду в столицу! Здесь, мам, сама видишь – ловить нечего. Тут ни замуж не выйти, ни карьеры не построить.

Именно так она и сделала! Она вообще была храбрее меня в жизни и никогда не желала довольствоваться малым. Я гордилась своей малышкой и поддерживала её также, как в своё время делала моя мама. Правда, внука мне пришлось ждать значительно дольше: Светланка не желала рожать до тех пор, пока они не выплатили две трети ипотеки за маленькую трёшку. Муж её, Гриша, такой же понаеха как и она, парнем оказался цепким и работящим. Раз в пару лет я навещала детей и только радовалась тому, что все у них ладно и складно.

А на работе у меня, между тем, сменилось начальство и начались какие-то странные подковёрные игрища, подсиживание и сплетни. Дочь, с которой я поделилась своими заботами, недовольно фыркнула и сообщила:

-- Бежала бы, ты мама, из этого болота! Продавай дом пока не поздно и перебирайся к нам. Годик поживёшь с нами, хоть с внуком пообщаешься. Найдёшь здесь работу, возьмёшь ипотеку и спокойно выплатишь, тебе же ещё и пятидесяти нет – молодая совсем. А вцепилась в эту провинцию как древняя старушка – она улыбкой смягчила свои резкие слова.

Глава 2

С праздником весны, дорогие мои читательницы))
Желаю всем здоровья, тепла и любви, а так же -- мирного неба над головой.

С любовью
Полина Ром

Первые мгновения в новом мире стали для меня шоком. Обезболивающие, которые мне кололи, последнее время помогали слабо и я решила, что это какой-то новый вид наркотиков, который и вызвал у меня галлюцинацию. Надо сказать – очень реалистичную галлюцинацию.

Комната с высоким стрельчатым окном, в которое попадали лучи закатного солнца, была мне совершенно не знакома. Белёные стены, по которым тянулся в двух метрах от пола набитый по трафарету рисунок из цветов и листьев, тоже были чужими. Рядом с моей постелью, непривычно узкой и жёсткой, сидела женщина лет сорока в старинном театральном костюме служанки: сером закрытом платье в пол, длинном белоснежном фартуке и нелепом чепце с загнутыми кверху огромными «ушами» и что-то вязала, забавно шевеля губами и считая петли.

Первый раз она не заметила, как я приходила в себя, да и все вокруг показалось мне просто сном. Из реальности я выключилась буквально через несколько минут, так и не успев понять, где нахожусь.

Зато второй раз я пришла в себя на более долгий срок, правда -- уже ночью. За высоким окном мелькал лунный свет, иногда перекрывавшийся ветвями дерева. На стене напротив моей кровати располагался небольшой «театр теней»: ветка дерева под порывом ветра то гнулась, освобождая место для лунного света, то почти полностью перекрывала освещение. Я тяжело и натужно закашлялась и та самая женщина, что вязала днём, возникла откуда-то рядом с постелью, тихонько приговаривая:

-- А вот сейчас тепленького попьем, госпожа Софи, и станет вам легче… Осподи-осподи, помилуй девицу невинную, нет ведь на ней грехов тяжких...

Это явление напугало меня настолько, что я молча напилась из чашки, чётко ощущая и смягчающуюся сухость во рту, и терпкий вкус травяного отвара, и жёсткость постели под собственной спиной. Женщина ласково коснулась моего лба и пробормотала:

-- Жар-то уходит уже, Осподь Бох даст, оно и обойдётся всё…

Так и не услышав окончание фразы я затихла, а женщина легла куда-то на пол, прямо возле моей кровати. Некоторое время я пыталась сообразить, что происходит, но вспоминалась только Светланка, сидящая на стуле в больничной палате, стойкий лекарственный запах и тупые, непрекращающиеся боли, от которых все время хотелось свернуться клубком и уснуть.

Мысль о том, что я умерла, показалась мне дикой. Понадобилось несколько минут для того, чтобы я осмелилась в темноте поднять руки и ощупать собственное лицо.

Чужое… гладкая, упругая кожа под пальцами казалась совсем незнакомой, но в то же время я отчётливо чувствовала, что трогаю своё лицо. Возможно, женщина услышала шевеление, потому что вдруг встала с пола и прошла куда-то вглубь комнаты. Там она некоторое время щёлкала чем-то металлическим, а потом разожгла свечу и с этим огарком вернулась к постели.

Глаза у меня заслезились от неожиданно резкого света, и я невольно начала вытирать набежавшие слезы.

-- Очнулись, госпожа Софи? Слава тебе, Ос-споди! Я как знала, что всенепременно вам полегчает сегодня! Может матушку вашу скликать? То-то она бедная молится без конца. Очень уж вы напугали её болезнью.

Женщина была одета почти так же, как днём, только нелепый чепец и длинный фартук куда-то пропали. Лет ей оказалось около сорока и простоватое крестьянское лицо с курносым носом и пухлыми щеками почему-то показалось мне достойным доверия.

-- Не надо…

-- Чего не надо, госпожа Софи? Матушке сказывать не надо?

-- Матушке не надо…

-- Как скажете, госпожа Софи. А то может кушать хотите? Так я на кухню сбегаю и принесу, чего изволите, – суетливо предложила женщина.

-- Сесть…

-- Сесть хотите? Так это я сейчас, это я мигом!

Она пристроила подсвечник с огоньком где-то у изголовья и, крепко обхватив меня за плечи, второй рукой потянула меня за талию, помогая сесть. Взбила подушку и подтолкнула мне под спину, давая возможность не падать. После этого вновь взяла подсвечник с огоньком в руку и стояла, озабоченно глядя на меня.

Переждав лёгкое головокружение я уже почти спокойно посмотрела на руки, ровно лежащие поверх одеяла. Мои собственные руки, без синяков от бесчисленных капельниц, без пигментных пятен, с которыми я там яростно боролась различными кремами, без вздувшихся вен и без маникюра. Руки были тонкие, бледные с молодой кожей и нежными прожилками вен, еле видимых в свете свечи…

***

Я ещё несколько раз усыпала и просыпалась, но минуты бодрствования становились все длиннее и через пару дней я смогла уже и соображать, и, заодно, смириться с фактом своего попаданства. Схема знакомства с миром была отработана задолго до меня, и я не стала изобретать велосипед, а пожаловалась служанке на проблемы с памятью. Благо, что первый такой разговор у нас произошёл вечером, и слегка испуганная Матильда торопливым шёпотом принялась наговаривать мне местные реалии.

Глава 3

На приветствие Альды я слегка улыбнулась и указала рукой на горло, жестом объясняя, что пока не могу говорить.

-- Ах, моя бедная девочка! Клянусь, если бы я могла – я взяла бы твою болезнь на себя! – девица прижала руку к пышной груди, с состраданием глядя на меня подсказала: -- Говорить ты не можешь, но ведь кивать-то в состоянии?

Я согласно кивнула и она, удобно устроившись в ногах на моей постели, начала задавать вопросы:

-- Хочешь, я попрошу муттер испечь для тебя медовый пирог с орехами? Не хочешь? А почему? Ах, я такая бестолковая, и сразу же все забыла! – Она засмеялась показывая белые зубы, не забывая ласково поглаживать меня по руке.

Сидела сестра у меня минут двадцать, не меньше, и когда она выскользнула из комнаты – рубашка у меня на спине совсем промокла от пота. Девица меня напрягала. Она не просто рассказывала не слишком понятные мне домашние новости, но без конца пыталась вовлечь меня в беседу, делая вид, что забывает о моем больном горле. На самом деле и горло у меня почти не болело, да и кашель перестал быть таким уж пугающе гулким. Я выздоравливала, просто пока ещё не чувствовала себя готовой жить эту новую жизнь и вписываться в семью с незнакомыми людьми.

Альда рассказывала, что на завтрак подали подгоревшую кашу, потому что «…тетка Гизелда погналась за папочкиным Берком, а в это время каша-то и пригорела! Я муттер уже говорила, что на конюшню старую дрянь нужно отправить! Получила бы десяток плетей – лучше бы готовить начала...». От такой новости я слегка впала в ступор, пока следующими предложениями она случайно не пояснила, что Берк – это любимый охотничий пёс моего покойного отца. Мне сильно не понравилось, что из-за такой мелочи сестра была готова отправить женщину на порку. Да и сама идея наказания прислуги кнутом показалась мне достаточно дикой.

Впрочем, по отсутствию электрического освещения и присутствию под моей кроватью ночной вазы, то бишь – обычного горшка, я уже догадывалась, что мир этот технологически сильно уступает моему настоящему. Более того, как я не напрягала память, но в местном языке не существовало таких слов как: телефон, автомобиль или, например, поезд. Мне все здесь было чуждо и не очень понятно, но я понимала, что единственный способ выжить – полная мимикрия под новые условия. А жить мне хотелось! Пусть и было страшновато, но даже такое существование лучше скучного вечного сна.

Во время нашей не такой уж и длинной беседы Альда без конца выражала мне сочувствие, гладила руку и спрашивала, чем она может меня порадовать, но то ли из-за болезни и предвзятости, то ли по другим причинам ничего, кроме настороженности, местная «сестра» у меня не вызывала. Чудилось мне в ней что-то весьма эгоистичное и недоброе.

Вот с моей служанкой, Матильдой, мне было значительно проще. Женщина оказалась простовата и явно плохо образована, но не шло от неё ощущения второго дна и дурных помыслов. Она искренне любила Софи и была предана девушке. Наверно поэтому я уговорила служанку не сообщать матери и сестре о моих проблемах с памятью. Матильда немного смущалась, что придётся утаить такую важную информацию от хозяйки, но потом со вздохом ответила:

-- А может и правы вы, госпожа Софи. Бог его знает, как оно лучше-то будет… Маменька-то ваша всенепременно со старшей дочерью поговорит, а уж та не примет по соседям разнести весть неприятную. Может быть и не стоит ничего говорить…

На том мы и порешили. Когда через день я первый раз увидела Альду, то поняла, почему так легко смогла уговорить Матильду.

Визита матери, или, как её называла Альда – муттер, я ожидала с большим опасением. Все же это будет взрослая пожившая женщина, которая родила Софи и присутствовала в её жизни каждый день. Как бы эта самая муттер не заподозрила, что с дочерью что-то не так. Однако визит матери прошёл на удивление легко. Она заглянула в комнату Софи, теперь уже – в мою комнату, незадолго до обеда и, несколько рассеянно выслушав от Матильды последние новости о моем состоянии, склонилась над постелью, ласково поцеловала меня в лоб. Затем, со словами: «Выздоравливай скорее, дорогая моя девочка!» муттер выплыла из комнаты.

Ещё несколько дней прошли точно так же. Я была уже полностью здорова, но пока не рисковала вставать даже днём. Пусть думают, что болезнь затянулась. Матильда исправно притаскивала мне из кухни горячие травяные взвары, бульон и белые сухарики, а все остальное время сидела возле моей постели, вязала и неторопливо рассказывала мне истории семьи фон Вельфорд.

В этих историях не было какой-то чёткой системы, да и рассказывались они вперемешку с эпизодами из жизни самой Матильды. Я как бы смотрела на свою новую семью глазами служанки и из этих самых рассказов многое мне становилось понятно, пусть и не сразу.

Например, очень интересным и совершенно различным оказалось финансовое положение всех трёх женщин: матери, старшей сестры, и моё.

Когда госпожа Лиззи фон Бронхарт выходила замуж за бездетного барона вдовца, её финансовое положение было без малого -- плачевным. Впрочем, при рождении дочери барон фон Вельфорд прописал в завещании приличную вдовью долю для своей супруги. Как ни странно, рождение дочери вместо сына барона не сильно расстроило и вдовьей долей жены был назначен этот самый замок, где мы сейчас и жили.

Глава 4

Сколько бы я не пряталась, за собственной болезнью, но встать все равно пришлось. Я изо всех сил изображала бледную немочь и принималась натужно кашлять всякий раз, когда не знала, что ответить. Кашляла, деланно задыхалась, и махала на говорившего рукой, как бы сообщая, что ответить не могу. Это работало совсем не плохо, а главное – дало мне время немного освоиться в самом замке.

Замок действительно состоял их двух квадратных трехэтажных башен, а посередине, этакой соединяющей их перемычкой, тянулся двухэтажный кусок дома, сложенного из такого же серого камня. Треть первого этажа этой встройки занимала кухня, кладовые, и места для ночлега прислуги. Остальное место было отведено под огромную пиршественную залу. Топили это помещение редко, только когда прибывали гости, и потому находиться там было не слишком приятно – шёл пар изо рта и холод пробирал мгновенно.

Немного странно мне показалось то, что моя личная комната находилась в одной из башен, а вот покои умершего барона, теперь принадлежавшие его жене, а также личные комнаты Альды располагались на втором этаже вставки. Это были довольно уютные и богатые комнаты. Я побывала и у матери, и у сестры, и обратила внимание на то, в их комнатах есть ковры на полу и тканевые шпалеры на стенах, на каминной доске – стеклянные и фарфоровые безделушки, над кроватью – плотный полог у каждой. Да и сами комнаты были значительно больше по размеру, чем моё скромное жилье. Объяснение Матильды показалось мне весьма странным:

-- Так ить при батюшке-то вашем и покои у вас были возле родительских. А потом, как бедный господин Николас с лошади упал, сестрица ваша как принялась зудеть! Дескать, не хорошо невесте покойного этак-то роскошно жить. Дескать, траур надобно соблюсти и всяческие приличия. Навроде как Господь заповедовал в трауре чтобы – дак без всякой роскоши. Вот госпожа баронесса-то её и послухала, ить на вроде как не навсегда это. Сама лично она вам сказала, что как траур кончится, так вы снова и въедете на своё место. А только я и тогда вам, госпожа Софи, сказывала, что подсиживает вас сестрица, то самое и сейчас скажу – подсиживает! Траур-то закончился, а покои-то ить вам не и отдали!

-- А почему не отдали, Матильда? – так-то я уже понимала, что какой-то предлог для этого нашли. Даже стало интересно – какой именно.

-- Так ить госпожа наша нового жениха вам сыскала, и самолично вам же ответила, что на несколько месяцев и толку нет перебираться.

Такие и похожие истории я слышала ещё и в своём мире. Когда мать-одиночка, обожающая своего ребёнка выходит замуж просто для того, чтобы улучшить материальное положение любимчика. И часто вторые дети в таком браке особой любовью матери не пользуются. Тут всё было более-менее понятно.

Предстоящее замужество меня пугало. Пусть я даже и не видела своего жениха, но для матери я уже была отработанным материалом и вряд ли она сильно заботилась о моей счастливой жизни. Поэтому чего-то слишком хорошего ждать от брака мне не стоило.

Однако я прекрасно понимала, что ничего не знаю о мире за стенами замка и не могу себе позволить поднять скандал и отказаться от брака. Мне нужно вживаться в эту реальность, узнать хоть что-то о местном социуме и законах, и только потом размышлять о том, как лучше устроить свою жизнь. Потому я вела себя тихо и скромно, стараясь не привлекать к себе внимание лишний раз.

Ходила на завтраки, обеды и ужины в маленькую столовую с ярко горящим камином и запотевающими от влаги окнами из стеклянных кусочков. Молча делала вид, что читаю молитву вместе со всеми до еды и жевала ненавистную мне овсянку.

Стол был сытный, но вообще не поражал разнообразием: утром – каша, варёный яйца, сыр и свежий хлеб. Баронессе подавали разведённое вино, а нам с Альдой – холодный травяной сбор с ложечкой мёда. В обед – похлёбка с кусочками мяса и противными ломтиками вареной моркови. Непривычно густая, с большим количеством крупы и щедро приправленная перцем. Ужин – или яичница с салом, или та же самая надоевшая каша. В выходные, правда, пекли пироги с мясом и сладкие.

Днём я должная была сидеть в комнате и вышивать. Для этой цели у меня были квадратные пяльцы на высокой ножке, на которых оставался наполовину незавершённый рисунок: золотой крест по центру, окружённый цветочными гирляндами, в местах соединения которых вышиты уже были белые жирные голуби. Встречать меня днём в коридорах замка матушке не нравилось. Она не ругалась и не кричала, но слегка хмурила брови и говорила:

-- Софи, ты теперь невеста и должна вести себя прилично. Ступай к себе, а то не успеешь закончить вышивку для храма до свадьбы…

В то же время Альда пользовалась полной свободой и разгуливала по замку там, где хотела. Она по-прежнему забегала ко мне два-три раза в день и разбивала столь важные для меня беседы с Матильдой бессмысленной болтовней. Впрочем, иногда в её рассказах мелькали имена соседей, которые, по её словам, все как один, были сквалыгами, глупцами, и нищебродами.

Больше всего она говорила о предстоящем бале, на который лично меня должен был сопровождать мой жених. Альда не забывала отпустить ядовитую шпильку и в его адрес, но все же не говорила о нем столько ласковых гадостей сколько о соседях. Я потихоньку вживалась в мир и, уяснив себе расстановку сил в собственной семье, ждала знакомства с женихом. Может быть там все не так и страшно? Однако жизнь преподнесла мне необычный сюрприз за три недели до этого самого бала.

Глава 5

-- Софи, на кухне кончаются пряности, – баронесса-мать повторила эту фразу, глядя на меня с лёгким недоумением.

Я растерялась окончательно, не понимая, что она хочет услышать.

-- Ну же, Софи! Разве ты не слышишь, что говорит тебе муттер?! – нетерпеливо вмешалась Альда.

Я продолжала молчать, испытывая страх. Мне казалось, прямо сейчас все догадаются о том, что я не настоящая Софи. Я уставилась на тарелку с остывающей овсянкой, когда баронесса, резко отодвинув стул, так что ножки его с визгом проехались по полу, подошла ко мне и, равномерно постукивая указательным пальцем по столу возле моей тарелки, произнесла:

-- Мне совершенно не нравятся твои капризы, Софи! Ты живёшь в доме, который принадлежит мне! Ты обязана подчиняться правилам этого дома! В конце концов, я – баронесса! А ты всего лишь баронетта! И я не потерплю неподчинения! Мы не смерды, чтобы питаться как попало и отказаться от пряностей. Я иду в кабинет и жду, когда ты пришлёшь ко мне управляющего, – с этими словами твёрдые пальцы ухватили мой подбородок и мать достаточно резко дёрнула меня, заставляя посмотреть ей в глаза. Я первый раз видела, как она злится, каким холодным и жёстким стало её лицо. – Я жду управляющего, Софи. Ты поняла меня?

Я испуганно кивнула, молясь про себя, чтобы они отстали от меня хоть ненадолго. Мне срочно нужен был разговор с Матильдой, чтобы понять, чего от меня хотят. Мать ушла и Альда, передвинув стул поближе ко мне и взяв меня за руку, заговорила:

-- Милая Софи, зачем ты сердишь муттер? Если бы не это странное завещание, тебе бы и не пришлось беседовать с управляющим. Согласись, это не наша вина, что твой покойный отец оставил такие невразумительные указания. Не надо расстраиваться, дорогая, просто сделай, как просит муттер.

Она погладила мою руку, встала и уже из-за спинки стула добавила:

-- Ах, да! Я совсем забыла! Попроси управляющего оплатить ещё и моё новое платье. Ты сама знаешь, как тяжело найти мужа девушке с маленьким приданым. Но ведь ты – моя любимая сестричка и ты не оставишь меня в беде. Правда, дорогая моя?!

Как только за сестрой захлопнулась дверь я вскочила и бегом побежала в свою комнату. Слава Богу, Матильда была там, на своём любимом месте -- у окна.

-- Матильда, матушка сказала, что у нас кончились пряности… -- я произнесла это максимально равнодушным тоном, давая служанке возможность поделиться со мной ещё капелькой информации.

-- Ох ты ж, Ос-споди! – От возмущения Матильда даже бросила вязание, и расстроено всплеснула руками, повторив: – Ох ты ж, Ос-споди!

Я ждала дальнейшей её реакции и дождалась.

-- И когда же ихние утробушки ненасытные наполнятся? Этак ведь они вас и вовсе по миру пустят! Никакого же удержу нет на эти прорвы! А вы вот что, госпожа Софи… Вы прямо ногой топните и управляющему ничего не приказывайте! Ить небось забегают тогда на пару – тут же добавила она огорчённым тоном. – Ить пойдёте вы под венец и босая, и голая. Скорей бы уж вас муж отсюдова забрал. Он-то не даст новые долги делать.

Я все ещё слабо понимала, кто такой управляющий, чем именно он управляет и почему слушаться будет меня, а не баронессу. Однако догадалась, что очевидно настоящей Софи в наследство достались какие-то деньги или земли, в то время как баронессе – только замок. Если я все правильно поняла, получается, что в данный момент именно Софи содержит мать и сестру. Впрочем, эти мои выводы нуждались в подтверждении и потому я попросила Матильду:

-- Будь добра, пошли кого-нибудь из слуг за управляющим. Я хочу поговорить с ним сама до того, как он пойдет к матери.

-- Госпожа, – снова всплеснула руками Матильда – разве ж можно мужчину в комнату приглашать к себе? Это ж сколько сплетен да разговоров опосля будет! Да и ни в жисть мэтр Маттео на такое не согласится!

Похоже, я опять нарушила какие-то местные правила приличия, но разговор с управляющим был мне жизненно необходим и потому я попросила у горничной:

-- Не шуми, Матильда. Лучше подскажи, где я смогу с ним спокойно поговорить.

-- Разве что в трапезной, госпожа Софи. Можно, конечно, и на дом к нему съездить, а только ить госпожа то вам карету не даст. А без ейного позволения…

-- Хорошо, Матильда, я поняла. Пошли, пожалуйста, кого-нибудь за управляющим и пусть его предупредят, что я буду ждать его в трапезной.

***

Разговора с управляющим я боялась значительно больше, чем с простодушной Матильдой. Вряд ли человек, который управляет каким-то имуществом, окажется стол же наивен, как моя служанка. Однако ничего лучше, чем сослаться на потерю памяти после болезни я не придумала.

Глава 6

Внутри у меня все подрагивало от страха, поэтому я, наверно излишне суетливо, отодвинула два стула у стола, села сама и указала на второй стул гостю:

-- Присаживайтесь, мэтр Маттео, у меня есть для вас новости. Надо сказать – не слишком приятные.

Что-то, похоже, я сделала не так, потому что брови мэтра Маттео изумлённо поднялись и он как бы «завис» на несколько мгновений. Потом решительно тряхнул головой, прошёл к стулу, основательно уселся и, опёршись локтями о стол и даже навалившись слегка на него, ответил:

-- Слушаю вас, госпожа Софи.

Смотреть ему в глаза мне было неудобно, поэтому почти все время я разглядывала на застиранную скатерть перед собой. Я рассказывала ему о том, как тяжело протекала моя болезнь и как сильный жар выжег мне часть памяти.

-- Вы можете спросить Матильду, мэтр Маттео. Она все это время была со мной и может подтвердить, что провалы в памяти у меня есть, и они весьма серьёзные. Я тщательно скрываю это от матери и сестры, потому что… Скажу честно, мэтр Маттео – они не вызывают у меня доверия. Но я даже сама себе не могу толком объяснить, почему именно.

Мэтр сидел совершенно спокойно, его руки лежали на столе расслабленно, а когда я все же решила взглянуть ему в глаза – лицо было самым обыкновенным, ничего особого не выражающим. Я даже не поняла, поверил он мне или нет.

Пауза была долгой, а потом мэтр начал осторожно задавать вопросы, явно прощупывая границы моего незнания. Таиться я не стала, осторожно изложила ему то, до чего успела додуматься и честно сказала:

-- Я не знаю, мэтр Маттео, так ли это. Но мне кажется, что в завещании отца упоминался замок, оставленный моей матери, а вот все доходы и деньги достались мне. – Я вопросительно посмотрела на него, дождалась утвердительного кивка и тяжёлого вздоха, и, стараясь сделать это незаметно, с облегчением выдохнула сама: я угадала!

Конечно, я не знала многих мелких деталей, и, убедившись в моих проблемах, мэтр Маттео принялся излагать мне нюансы моего положения.

-- …замок достался баронессе. Я не знаю, госпожа Софи, помните вы это или нет, но баронство ваше никогда не было сильно богатым. Да и батюшка ваш, упокой Господи его душу, был не самым рачительным хозяином. Почти все деревни он продал за время брака, угождая своей жене, все же такая любовь к приёму гостей и устройству балов до добра не доводит – расстроено покачал головой управляющий. – Вам достался сам город Вельфорд и маленькая деревня на границе с селом Пригорным. Село это принадлежит вашей матери, и господин бароне был настолько благороден, что включил приданое жены в её вдовью долю. – он опять огорчённо качнул головой, явно осуждая такое вот «благородство» барона.

-- Значит, моей матери не хватает денег… - начала было я.

-- Вашей матери, госпожа Софи, никогда не хватит никаких денег! – несколько резко ответил управляющий. – Что за безумная идея содержать и кормить ловчих, егерей и сокольничих, целую свору гончих собак и полную конюшню породистых жеребцов?! Да ещё и устраивать большие охоты, приглашая на них десятки бедных соседей, чтобы покрасоваться на породистом коне в новом туалете?! Конечно, после смерти барона все это пришлось продать за долги, но вы слабо представляете, госпожа Софи, сколько истерик вашей матушки мне пришлось вынести… -- он раздражённо махнул рукой, и даже слегка прихлопнут ладонью по столу, сердито набрал в грудь воздуха и резко выдохнул.

Я дала ему время немного успокоиться и начала осторожно задавать вопросы. Если опустить все эмоции и мелочи, на данный момент мои финансовые дела выглядели так: мне принадлежал город Вельфорд, который располагался сразу за стенами замка. И ещё маленькая деревушки под названием Дубровка. Налоги с города собирались не слишком легко, но серьёзная проблема была в том, что баронство должно было казне изрядную сумму, так как по требованию баронессы-матери из собранных денег Софи оплачивала: отопление всего замка, еду и одежду не только матери и сестры, но и всей прислуги, содержание четвёрки дорогущих эрийских коней, которых впрягали баронессе в карету и, в том числе саму карету, на которой почти каждый год баронесса требовала обновлять позолоту. Кроме того, содержание почти сорока солдат, двух капралов и капитана замковой охраны тоже влетало в копеечку.

-- Охрана необходима, кто бы спорил! Но требования баронессы просто разорительны. Парадные мундиры обошлись в целое состояние, а вы, госпожа Софи, в прошлом году лично повелели мне выдать на это средства...

Насколько я поняла, мать Софи согласилась на её брак с баронетом Эттингеном, третьим сыном небогатой семьи только потому, что баронет обязался сразу после свадьбы продать последнее село из приданого жены, отремонтировать замок и переписать на вдовствующую баронессу половину Вельфорда.

-- Это же не брачный договор, а чистое разорение! – Мэтр Маттео слегка горячился и его покрасневшее лицо лучше всего говорило насколько болезненно он переживает медленное разорение баронства. – Иметь такие долги, и тратить деньги на пряности и новые платья для бала – прямой путь в нищету!

Глава 7

Похоже, мой вопрос изрядно удивил мэтра Маттео. Некоторое время он размышлял, что-то там прикидывая мысленно, а потом, легко пожав плечами, с некоторым даже недоумением ответил:

-- Так ведь, госпожа Софи… Брачный договор уже подписан, мужа вам госпожа баронесса выбрала какого хотела и больше, до самой свадьбы, сделать она ничего не может. Только ведь и жизни спокойной она вам не даст, вы же понимаете!

-- Чем конкретно может навредить, мэтр Маттео? Я имею в виде не истерики или скандалы. Может ли она устроить мне что-то серьёзное?

-- А то вы не знаете, как скандалит баронесса! Конечно, может еще вас на хлеб и воду посадить… Но перед свадьбой вряд ли это делать станет. Все же ожидается пир, и гости приедут, а если невеста будет плохо выглядеть… Ну, тут сами понимаете – сплетни пойдут, – он ещё некоторое время помолчал, а потом осторожно добавил: – Только ведь вы, госпожа Софи, воевать-то с ней не сможете. И батюшка ваш, земля ему пухом, характер мягкий имел, да и вы никогда перечить не осмеливались.

-- Раньше…

-- Что, простите? – он вопросительно уставился на меня.

-- Раньше перечить не осмеливалась, – пояснила я управляющему.

-- Ах, вот оно что! – он посмотрел на меня с сомнением и промолчал.

-- Я очень благодарна вам, мэтр Маттео, за подробные объяснения. Вы можете идти, но, надеюсь, если мне понадобятся в дальнейшем советы, то вы не откажете.

-- Так это… А деньги то на пряности и платье?..

-- А денег никаких не нужно. Вы мне лучше подскажите, кроме самого замка на территории города есть ли какие-нибудь пустые строения, где я могла бы пожить некоторое время?

На вздох Матильды, раздавшийся от окна, я уже даже внимания не обратила.

Во мне закипала даже не злость, а какая-то дикая ярость при одной мысли о том, насколько по-свински ведёт себя мать с младшей дочерью. Каким-то странным образом на нынешнюю ситуацию накладывался опыт прошлой жизни, когда моя собственная мама защитила меня от пьющего мужа. Когда она вытолкала его за ворота и пригрозила вызвать милицию. Когда она просто не подпускала это воняющее перегаром существо ко мне и новорожденной внучке. Мама тогда вела себя как тигрица, защищающая детёныша. А ведь она всегда была мягким и спокойным человеком, я даже не подозревала что она может так...

Я и маленькая Светланка жили под маминым крылом как в убежище. Я многому научилась у неё тогда, но применять эти знания в прошлом мне не пришлось: дочка росла быстро и сама по себе оказалась бойцом по жизни, там она и не нуждалась в моей защите.

Сейчас, когда мне досталось тело этой бедной девочки, Софи, я чувствовал почти материнскую потребность защитить её, прекратить эти мелочные издевательства. Точнее, получается – защитить саму себя...

Все же перемещение в чужое тело не прошло даром. После того, как я отпустила мэтра Маттео и вернулась в комнату, от этих мыслей и эмоций у меня разболелась голова...

-- Чтой-то вы, госпожа Софи, совсем бледненькая. А легли бы, да и полежали… -- с некоторым даже опасением заговорила Матильда. Похоже, в разговоре с мэтром Маттео я держала себя совсем не так, как настоящая Софи и это немного пугало служанку. Сейчас она просто не знала, чего от меня ждать.

-- Ты права. Пожалуй, я лягу отдохнуть.

-- От и ложитесь, госпожа. А как проснётесь, я вам взварцу горяченького принесу.

***

-- Софи!

Я действительно задремала, как только улеглась, а пробуждение оказалось далеко не самым приятным:

-- Софи! Я долго буду ждать? -- надо мной стояла баронесса-мать, глядя с таким возмущением, как будто я не спала мирно в своей кровати, а валялась пьяная под забором.

Я села, сильно потёрла лицо ладонями, чтобы быстрее прийти в себя, и спросила:

-- Что вы хотели, муттер?

-- Я до сих пор не получила… Что? Как ты смеешь называть меня муттер?!

Я не стала даже спрашивать, почему старшей дочери можно так называть мамашу, а Софи – нельзя. Я просто вежливо сообщила

-- Больше никаких денег на роскошь не будет. Я согласная оплачивать еду, но собираюсь уволить большую половину слуг – столько мне просто не нужно. А если вы не прекратите орать, муттер… В общем, я уверена, что вам не понравится мой ответ.

Оплеуха прилетела мне так быстро, что я даже не успела увернуться и это была не лёгкая пощёчина, а вполне себе полновесный удар, от которого, скорее всего, останется синяк.

Матильда, зашедшая в это время с кувшином горячего взвара, испуганно попятилась, собираясь выйти из комнаты от греха подальше. Чуть перекатившись по кровати, я встала так, чтобы можно было обойти психующую баронессу, подошла к Матильде, взяла, точнее почти вырвала у неё из рук глиняный кувшин замотанный в тряпки, сунула палец в отвар, проверяя температуру и, сделав пару шагов назад, выплеснула весь чай на баронессу-мать.

Глава 8

-- Матильда, будь добра, сходи на кухню и попроси сделать для меня горячий взвар. А ты будешь, Альда? – обратилась я к сестре.

-- Вообще-то я задала тебе вопрос! – с некоторым даже раздражением ответила девица, однако тут же смягчилась и добавила: – Ну хорошо! Раз тебе нужно успокоиться… – и милостиво кивнула моей служанке, подтверждая, что тоже выпьет чашечку взвара.

Не так уж и хотела пить, но понимала, что мне нужно успокоиться и обдумать кое-какие детали. Теоретически у меня был выход из положения. Мэтр Маттео сказал, что в городе есть несколько пустующих домов, и я смогу пожить там до свадьбы. Только вот он очень не рекомендовал делать это, потому как местное общество весьма не одобрит такую самостоятельность. Это был тот момент, когда Матильда позволила себе вмешаться в разговор, всячески убеждая меня послушать управляющего.

Я понимала, что облив баронессу – несколько погорячилась. Возможно, мне не стоило устраивать такой серьёзный конфликт. Сейчас, пока Альда сидит здесь и готова меня выслушать, я смогу сделать из сестрицы парламентёра, который утрясёт этот вопрос. Вернулась Матильда, и торопливо начала разливать горячий взвар по кружкам. Я выпила примерно половину, и дождалась, пока Альда, окончательно потерявшая терпение, начала беседу:

-- Ну, так что ты скажешь?

-- Муттер ударила меня, а я выплеснула ей в лицо взвар.

-- Ты с ума сошла! – сестра явно была потрясена моими словами и даже слегка приоткрыла рот, недоверчиво мотая головой из стороны в сторону, как бы не в силах осознать услышанное.

Через несколько мгновений она спросила:

-- Ты действительно сделала это?

-- Да.

-- Ты… Мать посадит тебя на хлеб и воду!

-- А я перестану оплачивать все счета, и заодно не буду платить горничным, лакеям и солдатам. Как думаешь, долго простоит охрана у ворот замка?

Альда машинально хлебнула взвара и сильно закашлялась, оттолкнув кружку так, что она упала. По старенькой штопанной скатерти расплылось тёмное пятно, и мы обе вскочили, чтобы взвар не начал капать нам на колени. Охающая Матильда собрала скатерть со стола, свернула и куда-то понесла. Мы снова уселись и Альда, очевидно понявшая что я настроена достаточно серьёзно, осторожно уточнила:

-- А мое платье… Ты оплатишь его?

-- Нет. Ты живёшь в моих покоях, пользуешься моей мебелью, скатертями и шторами. Мне кажется, что я не должна оплачивать твои туалеты.

-- Сестрёнка! Ты же знаешь, что я всегда была на твоей стороне! Как ты можешь… -- в её глазах блеснули слезы.

-- Не стоит, Альда. Пока я болела, у меня было время подумать и многое понять. Перебирайся в мою комнату и докажи, то ты меня так нежно любишь. – предложила я.

-- Ты точно сошла с ума! Я пожалуюсь матушке и …

-- Жалуйся. Но ты не только поедешь на бал в старом платье, а ещё и останешься без прислуги и еды.

Альда вскочила, толкнула стул и он с грохотом упал. Яростно пробежавшись глазами по скромной обстановке, она схватила свою пустую кружку, которую Матильда оставила на старом обшарпанном столе и со всей дури запустила ею в стену. Брызнули осколки…

Возможно, конечно, что сестрица вовсе и не собиралась вцепляться мне в волосы, возможно…

Я перехватила протянутые ко мне скрюченные пальцы, и поднырнув под руку, встала у неё за спиной, крепко держа за запястье и не давая устроить драку. Молча довела до дверей и, не удержавшись, ощутимо пнула под зад. Пожалуй, во мне скопилось слишком много злости на местную родню.

Я вспоминала, как гнобила меня свекровь с молчаливого согласия мужа, как сам он устраивал скандалы на пустом месте, просто желая самоутвердится за мой счёт, заставляя униженно выпрашивать деньги на пачку памперсов...

В новой жизни я не повторю старых ошибок!

***

К ужину не вышли ни муттер, ни сестра и я ела в гордом одиночестве. А со следующего дня все пошло так же как обычно. Не думаю, что мамаша простила мне эту выходку, но похоже сестрица донесла до неё основную мысль: все деньги находятся у меня, а я – сошла с ума.

Прошло почтит две недели напряжённого молчания за столом, когда сестра и баронесса разговаривали только между собой, начисто игнорируя моё присутствие. Пожалуй, для меня это было даже лучше. Все же я по-прежнему знала слишком мало об этом мире и боялась попасть в ситуацию, когда не смогу правильно ответить. К сожалению, всему хорошему однажды приходит конец. Вот и моя мирная жизнь закончилась однажды утром.

-- Завтра вечером прибудет твой жених, баронет Эттинген. Он будет сопровождать нас на бал. Я надеюсь, ты не станешь устраивать неприличные сцены в гостях, тон баронессы-матери был сух и холоден и я только кивнула в ответ, давая знать, что услышала её.

Глава 9

Не знаю, кто из них постарался, мне было все равно. Скорее всего, и муттер, и сестрица «слились» в общем гневном порыве и, в целом, было совсем не важно, кто именно резал – вторая наверняка была в курсе.

-- Ить оно и хорошо, что я вечером побёгла проверить! Придётся вам, госпожа Софи, другое платье то доставать. А уж это – только на выброс. Ить клочка целого не оставили, ироды

Я уже знала, что в этом мире стирают только нижние сорочки или полотняную одежду, которую носят горничные. Платья же из дорогих тканей стирке не подлежат в силу того, что нестойкие красители тут же расплывутся. Но мне все равно казалась странной идея хранить пахнущую потом одежду в одном месте и проветривать её только по мере необходимости.

Кроме того, из времён маминой молодости я помнила такую забавную штуку, как подмышники. Когда я была совсем маленькой, а папа был ещё жив, я любила смотреть как они собираются в гости. Мама доставала папин костюм, отдельно вешала на плечики белоснежную наглаженную рубашку и на плечо ей накидывала галстук, который потом сама завязывала на шее отца, каждый раз говоря одно и то же:

-- Ну вот, дорогой, теперь ты настоящий красавец! – папа всегда смеялся, ловил маму и целовал её, а она нарочито ворчливо выговаривала: – Вот помнёшь мне причёску – один пойдёшь!

Кримплен тогда ещё был в моде, и парадное платье мамы было именно из этого самого, синтетического и душного, материала. Я всегда с любопытством смотрела, как прежде, чем одеться, мама парой стежков прихватывала с изнанки платья белые округлые лоскуты в области подмышек. Платье она берегла и возвращаясь домой подмышники сразу же отпарывала, платье и рубашка отправлялись в стирку, а в шкафу всегда замечательно пахло духами «Красная Москва» – в углах полок с бельём и в самом низу, под платьями и костюмами, стояли без крышек пустые флакончики от духов.

Сейчас я даже запах почувствовала, вспоминая эти мелочи…

-- Не ворчи, Матильда. Одежду нужно хранить по-другому, а сейчас давай выберем мне что-то, что можно будет надеть завтра.

-- Ить у вас не больно-то и одёжек осталось, госпожа Софи. Вы же сами сестрице два наилучших платья и отдали. А я ить говорила, что пригодятся они ещё! А на ней шнуровка не сходилась, аж пришлось надставлять. Так у вас-то и выбора больше нет, одно только для гостей и осталось…

Платье, которое принесла мне Матильда, было из очень толстого тяжёлого бархата рыжевато-коричневого цвета с золотистой каймой вышивки по краю расширенных рукавов, по плотно прилегающему к горлу вырезу. Вышивка спускалась по груди треугольником, сужающимся к талии и, в целом, платье смотрелось хоть и скромно, но вполне симпатично. На спине, как и на остальных местных одёжках – шнуровка, которая поможет подогнать одежду прямо по фигуре.

От платья тоже шёл тяжёлый запах пота, но меня заинтересовало не это, а вышивка. Поднеся ткань ближе к свече, я принялась рассматривать непонятные стежки. Сама нить была жёлтого цвета, а на неё плотно навёрнута полоска люрекса. Немного порывшись в памяти я, стараясь скрыть удивление, спросила у Матильды:

-- Это золото?

-- А то как же ж! Батюшка ваш покойный из монастыря вышивальщицу самолично привозил и почитай цельный месяц она здесь, в ваших покоях и жила. Неужто вы забыли, госпожа Софи?

Отвечать я не стала, но немного задумалась. Главная проблема местных тканей – нестойкие красители. Но если постирать именно это платье… ну, станет его цвет немного светлее, а золото, по идее, вообще цвет не изменит. Скорее всего, слегка прокрасится нитка, которой сделана вышивка. Разумеется, прокрасится не металл, а сам шёлк, на который он накручен. Но это в любом случае лучше, чем благоухать потом, как бомж.

За право постирать платье я выдержала небольшую войну. Сперва Матильда махнула на меня рукой, очевидно рассчитывала, что я скоро откажусь от этой глупой идеи. Потом принялась уговаривать, потом просто ахала, а уж мысль, что стирать я собираюсь сама и вовсе привела её в ужас. Однако я не уступала, и она согласилась чуть не со слезами на глазах, ворчливо предрекая мне порчу одежды.

По коридорам замка она вывела меня к дверям прачечной – мрачному подземному помещению, у которого под потолком находилось незастекленное окно. Работницы на месте уже не было, скорее всего она ушла спать. Но на остывающей печи нашлось достаточное количество ещё тёплой воды, в огромной бочке у входа – холодная, а также несколько больших деревянных шаек, прислонённых боком к стене, чтобы стекла вода.

Вспомнила я и ещё один фокус, которому научила меня мама. Правда она использовала не ваниль, а искусственный белый порошок ванилина, добавляя крошечную щепотку при полоскании постельного белья. Именно поэтому легкий сладкий запах выпечки витал в доме по пятницам, когда мама меняла постельное на наших с ней кроватях.

-- Матильда, как думаешь, у повара есть ваниль?

Глава 10

Матильда ушла, и я осталась в подвальной комнате, куда залетал через окно под потолком ледяной уличный ветер. Здесь было страшно и неуютно, а пламя свечи плясало так, что я побоялась остаться совсем уж у в темноте. Придвинулась ближе к печке и про себя начала обдумывать алгоритм стирки этого самого платья.

Сейчас оно валялось небрежной кучкой рядом с деревянными шайками. Главное, как понимала я, ни в коем случае нельзя брать горячую воду, а делать все нужно максимально быстро, чтобы не вымывалась краска из ткани. Пристроив свечу на настенную полочку, я натаскала холодной воды во все три шайки, добавила по паре ковшиков тёплой, стоявшей у печи, и получила воду комнатной температуры.

В первую шайку я добавила сероватую слизь, пахнущую хозяйственным мылом. Целых два горшка этого месива стояло на полу и жалеть я не стала – влила щедро и слегка вспенила. Во вторую шайку я не добавляла ничего, в третью выплеснула процеженный отвар ванили и с удовольствием вдохнула знакомый сладковатый запах. Он успокаивал и даже как-то подбадривал меня, напоминая дом, маму, и свежее постельное белье.

Бродила Матильда довольно долго, но когда вернулась, то принесла именно то, что мне нужно: старую ветхую, но чистую простыню, ещё три крепких и чистых, и дощечку шириной сантиметров шесть-семь, а длиной – чуть больше пятидесяти. Я приложила её к платью и убедилась, что она подходит идеально.

Ветхую простынь, под недовольное бурчание Матильды я распустила на не слишком широкие полосы и принялась бинтовать дощечку внахлест, накладывая тканевую ленту сперва в одну сторону, а потом в обратную. Покрыв всю деревяшку несколькими слоями ленты, по центру я сделала петлю, затянув её крепки узлом. Получилась импровизированная вешалка, на которой платье отвисится, сохраняя свою форму.

Дальше я действовала достаточно быстро. Кинула бархат в мыльный раствор, немного пожамкала по горлу и подмышки, слегка покрутила ткань в воде на манер стиральной машинки и, подняв мокрый тяжеленный комок над шайкой, слабо сжала его, давая стечь мыльной воде. Бросила платье во второй таз и повторила операцию, смывая мыло, в этот раз отжала чуть тщательнее, но все равно выкручивать сильно не рискнула. А потом положила постиранное платье в шайку, благоухающую ванилином. Матильда все это время пристально наблюдала за мной, но ничего не спрашивала.

Воду из таза с ванилью я слила в угол прачечной, там находилась труба которая выводила куда-то грязную воду. Она, вода эта, конечно была окрашена и потемнела, но все же не так сильно, как я опасалась. В пустой шайке, крепко держа её за ручки с двух сторон, мы отнесли мокрое платье ко мне в комнату и там я, разложив чистую сухую простынь прямо на полу, аккуратно расстелила платье сверху и скрутила все в нетугую колбасу. Затем прошлась по этому валику, слегка придавливая ладонями, чтобы бархат отдал влагу простыне. Операцию эту повторила ещё дважды и оставила платье сохнуть на последнем чистом куске ткани прямо посередь комнаты.

Уже утром, выбрав на стене подходящий гвоздь, я слегка встряхнула и расправила платье, всунула внутрь вешалку и повесила её на гвоздик. Посмотрела на длинный ворс платья и поняла, что когда он высохнет, одежда будет казаться пятнистой из-за разного направления ворсинок. Этот бархат, по сути, больше был похож на плюш. Медленно и аккуратно начала оглаживать ткань, придавая ворсинкам одно и тоже направление -- сверху вниз. Ткань прямо на глазах приобретала совершенно ровный, однородный оттенок. А главное – здесь, в моей спальне, одежда было в полной безопасности.

Уже днём видно было подсохшую верхнюю часть одежда. Мой эксперимент закончился вполне себе замечательно, никаких разводов на ткани не образовалось, никаких белесых пятен, которых боялась Матильда. Напротив, туалет выглядел так, как будто его только что сшили: бархат смотрелся абсолютно ровно, а вышивка золотом совершенно не пострадала. Ну, может быть из светло-жёлтой нитка превратилась в густо-жёлтую, но это даже пошло на пользу вышивке: она стала смотреться ярче.

Матильда охала и принюхивалась к нежному сладковатому запаху и недоверчиво покачивая головой и периодически выговаривала:

-- Ишь ты, экакая придумщица! А оно ить не испортилось вовсе! А уж пахнет… век бы нюхала!

***

После обеда служанка уговорила меня подремать:

-- Вы себе ложитесь и спите. До полуночи отдыхать не придётся, а у вас после болезни, госпожа Софи, ить силёнок не богато.

Разбудила она меня ещё засветло, и сообщила:

-- Господин жених-то ить уже приехали. Сейчас госпожа баронесса вином его горячим поит. Давайте-ка собираться.

Откуда-то из схрона Матильда достала шкатулку с украшениями. Безделушек было довольно много, в разных техниках и металлах, как в золоте, так и в серебре. Я выбрала парные браслеты и брошь, которая идеально легла под горло. Сочетание было несколько непривычным для меня: янтарь и бирюза, но на коричневом фоне бархата украшения смотрелись легко и изящно.

В трапезную я входила с опаской, не слишком представляя, кого именно я там увижу. Альда, распустившая волосы по плечам и блистающая в голубом парчовом платье, со скукой крошила на тарелке пирожок, даже не пытаясь поддержать беседу. А вот баронесса-мать с гостем была любезна:

-- Баронет Эттинген, позвольте за вами поухаживать... Этот горячий грог варят по особому рецепту, который я получила в столице из рук самой герцогини Бергано.

Рядом с вдовствующей баронессой сидел невысокий пузатый мужичок лет сорока пяти-пятидесяти. Красное отёчное лицо, неряшливые остатки волос вокруг глянцево блестевшей лысины, мутноватые голубые глаза, и под крупным, каким-то расплывшимся носом, покрытым сетью лопнувших капилляров – залихватски подкрученные усики грязно-желтого цвета. Похоже, в молодости дяденька был ярким блондином, но время никого не щадит.

Глава 11

В трапезную я спустилась слегка прихрамывая.

-- Софи, что случилось? Почему ты хромаешь?

-- Я слегка подвернула ногу и теперь она болит – не то, чтобы я была большим специалистом по средневековым балам, но какие-то танцы или хороводы там все рано будут. А я, разумеется, понятия не имела, о местных развлечениях. Потому мысль прикинуться хромой показалась мен весьма удачной.

При моем появлении жених, баронет Этинген, встал и дождался, пока я подойду к столу. Когда я подошла, баронет встал, поклонился и ловким жестом схватив меня за руку, поцеловал сперва кисть, а потом, развернув ладонью к себе, запечатлел ещё и влажный поцелуй на моем запястье.

Маленький городок, в котором я провела свою первую жизнь, сильно отличался от мегаполисов и ритмом жизни, и привычками обитателей. На окраине у нас было большое количество частных домов, в одном из которых я и жила. Многие соседи держали не только кур и уток, но и свиней. А последние лет пятнадцать у нас в городе стали популярны козы. Корову, всё-таки, прокормить гораздо сложнее. А козе и места нужно меньше, и кормов, да и молоко её считалось намного полезнее коровьего.

Самой мне с живностью возиться было некогда, но изредка и я покупала у соседей баночку козьего молока. Именно тогда я и узнала, как противно пахнет старый козёл. За своими «девочками» соседка следи тщательно, вычёсывая их и собираю пух для вязания. А вот козёл Борька таких вольностей ей не позволял, брыкался и бунтовал. И запах от этого грязнули был весьма мерзким: душным, тяжёлым, вызывающим отвращение. Именно так и пахло от баронета Этингена.

Звали его, кстати, Боурис. Я немедленно про себя стала называть его Борька. Мне пришлось сидеть с ним за столом рядом и тяжёлый запах его тела и одежды мешался с каким-то истошно-сладким, примитивным и грубым запахом духов. Не знаю, чем уж он там поливался, но этим ароматом были пропитаны не только он сам и его камзол, но и все в радиусе метров трёх-четырёх от пузатой фигуры.

В общем то, внутренне я была готова к какой-то гадости, поэтому выдержала испытание поцелуем, мысленно содрогаясь от отвращения, но с невозмутимым лицом. У баронета оказались пухлые и влажные руки, и сев за стол я брезгливо отерла собственную ладошку о скатерть. К счастью, сидели мы недолго, вошёл лакей и сообщил, что карета подана.

Эта самая карета оказалась большой раззолоченной коробкой, обитой внутри бархатной тканью и щедро выложенной подушками и подушечками. Матушка с сестрой уселись на один диванчик, а мы с баронетом – напротив. Похоже, жених заметил, что он мне неприятен, но это не произвело на него ровно никакого впечатления. В полумраке кареты он немедленно обнял меня за талию, ожидая, что я промолчу.

-- Баронет, я ещё не жена вам, уберите руки, это неприлично.

Он смущённо кашлянул, явно не ожидая такого демонстративного сопротивления и внутри кареты повисла пауза, которую вскоре нарушила баронесса-мать. Руку, впрочем, баронет убрал.

-- Софи, баронет Эттинген твой жених. Жениху позволительно немного больше, чем любому другому мужчине. Будь деликатна и не привлекай к себе внимания.

-- Муттер, а позволительно ли будет моему жениху вести себя так на публике? – почему-то я была уверена, что баронет в наглую нарушает местные нормы приличия.

-- Ах, сестрёнка! Нельзя быть такой букой, дорогая! Это же так романтично! Ты же сама видишь, что баронет от тебя без ума! – вмешалась в разговор сестрица.

-- Альда, я задала вопрос не тебе. Я хотела бы услышать ответ муттер.

-- Софи… -- особого смущения мамаша не выказывала. А вот баронет при наших препирательствах явно почувствовал себя неловко. – Софи, ты пожалеешь, что вела себя столь дерзко!

После этой фразы в карете наступило молчание, которое и длилось всю дорогу. Баронет больше не пытался меня обнимать, а матушка с сестрой, как мне показалось, вскоре задремали. Дорога заняла часа полтора, не меньше. Дом, во дворе которого остановилась карета, ничем не напоминал наш замок. Это был именно дом, довольно просторный и трёхэтажный, с некоторой даже претензией на роскошь: по фасаду тянулись фальшивые колонны. Большой мощёный двор оказался почти полностью заставлен каретами, и наша выглядела самой роскошной.

Снаружи дом освещали горящие факелы, закреплённые на стене, а в распахнутых дверях стояли два лакея в тёмно-синих ливреях, и ничего не делали, только молча кланялись гостям. Пожалуй, и выставлены-то они были исключительно ради понтов.

В большом холле с полом в крупную черно-белую клетку суетилось множество народу. Почти каждая семья прибыла в сопровождении горничных и собственного лакея и сейчас, сбросив им на руки плащи, шубы и накидки, гости прихорашивались у большого, в пол, зеркала. Что интересно, мужчины и женщины вели себя одинаково, не желая уступать друг другу место, чтобы полюбоваться своим отражением, поэтому там была самая плотная толпа. Придерживая баронессу-мать за локоть, баронет протолкался к этому зеркалу, освещённому по бокам четырмя крупными свечами. Альда следовала за ними, а я осталась дожидаться в стороне.

Глава 12

-- Ах, милая Софи, как жаль, что ваш нынешний жених оказывает предпочтение игре в кости. Помнится, молодой господин Никлас на балах и не отходил от вас… Ах, упокой Господи его душу грешную! – мадам лет сорока, но уже слегка обрюзглая, в потёртом бархатном туалете, перекрестилась с постным видом. Звали её госпожа Тересия и её соседки, такие же небогато одетые гостьи, с каким-то нездоровым любопытством уставились на меня, ожидая ответа.

Я молчала…

Тогда госпожа фон Венос, мать той самой сухопарой девицы, Эрнесты, чьё появление на балу вызвало кривые усмешки и ехидные шепотки на тему возраста, сочла нужным вмешаться:

-- Не расстраивайтесь, милая Софи! Мне безумно жаль покойного господина Никласа, но пожилой муж иногда даже лучше для молодой неопытной девушки, чем юный красавец. Все же баронет Эттинген был так расточителен по молодости, что я буду молить Господа сделать его для вас экономным и заботливым супругом.

Я заметила несколько радостных ухмылок у внимательно слушающих эту беседу соседок, но покорно склонила голову и с благодарностью ответила:

-- Да, госпожа фон Венос, помолитесь за мой будущий брак. Я знаю, что Господь лучше слышит именно чистосердечные молитвы и буду бесконечно благодарна вам на помощь.

Мой ответ вызвал несколько ехидных ухмылок у этих пираний и ироничные взгляды, теперь уже направленные в сторону фон Венос. Судя по тону, заподозрить её в чистосердечности было решительно невозможно. Дама недовольно поджала губы, но продолжать докапываться до меня не рискнула. А я поняла, что финансовой положение моего жениха вовсе не такое замечательное, как мне сообщила Матильда. Это самое финансовое положение явно требовало более подробного разговора с мэтром Маттео и возможно, являлось поводом для беседы с муттер.

Потом был ужин, в основном состоявший из различных сортов мяса и большого количества вина и пива. Пиво наливали даже молодым девушкам и мне тоже пришлось выпит несколько глотков -- слишком замучила меня духота.

На обратном пути от моего жениха чудовищно несло перегаром, и он периодически икал или громко отрыгивал, не забывая извиняться. Во дворе нашего дома баронет пересел в собственную скромную кареты, а довольная балом баронесса заявила:

-- На редкость воспитанный молодой человек. Тебе повезло с женихом, Софи.

-- Да, Софи, он такой милый и забавный! -- с улыбкой подтвердила Альда. -- Ты будешь очень счастлива в браке, сестричка!

***

С утра я попросила Матильду ещё раз пригласить ко мне мэтра Маттео, и перед обедом управляющий снова беседовал со мной в трапезной.

-- …точно никто не знает. Но, госпожа Софи, ходят сплетни, что сумма его долгов уже в два раза превышает стоимость обеих принадлежащих баронету деревень. Они, деревушки эти, и изначально не были слишком уж ценными. Все же баронет – всего лишь третий сын в семье. А уж о его пагубной привычке играть сплетни возобновляются после каждого праздника.

-- Получается, муттер выдаёт меня замуж за нищего?

Мэтр Маттео только развёл руками, показывая, что здесь он бессилен. Тогда я задала напрашивающийся вопрос:

-- Неужели моё приданое столь ничтожно, что баронессе пришлось остановить выбор именно на нем?

Мэтр Маттео вздохнул, недоуменно пожал плечами и разразился целой речью:

-- Госпожа Софи, я не смею указывать вашей матушке, за кого вас замуж отдавать. Я человек простой, даже и не дворянского сословия, и прав таких у меня нет. Да и слушать меня госпожа баронесса не станет. А только и городок ваш способен семью кормить до самой смерти, да и налоги в казну со временем можно было бы все отдать. Только ведь это значит, что хозяйство нужно вести по экономнее, в каретах золочёных не разъезжать и половину военных уволить. Да и прислуги столько вам не надобно! Чем, допустим, госпоже баронессе плох был барон Кугерт?

Ответить на вопрос я не могла и только пожала плечами. А мэтр Маттео, разгоячившись, принялся пояснять:

-- Не из последних жених-то! Пусть он и безземельный, но при герцогском дворе, да на хорошем месте. И возраст у него очень вам подходящий. Двадцать семь лет всяко лучше сорока восьми. И человек сам по себе обстоятельный: прежде, чем со сватовском сунуться – пришёл ко мне и все подробно про приданое ваше обспросил. С доходами от города, да с его жалованием жили бы вы своим домом и горя не знали! Ан матушка-то ваша тогда уперлась, заявила, что слишком вы молоды для замужества… -- мэтр Маттео внимательно смотрел мне в глаза, как будто хотел донести до меня ещё какую-то мысль, помимо того, что говорил вслух. – А только и пять месяцев не прошло, как вас объявили невестой баронета фон Эттингена. А только я вам так скажу, госпожа Софи: хуже брачного контракта я в жизни своей не видел! Никакой выгоды для вас в нём нет! Одно только сплошное разорение…

Глава 13

В общем и целом, разговор с управляющим никакого выхода мне не показал. Мне одинаково сильно не хотелось становиться женой Эттингена, но точно так же мне не хотелось обрести славу сумасшедшей и просидеть всю жизнь взаперти в какой-нибудь подземной комнате монастыря.

Почему-то именно на балу, где я сидела в окружении сплетничающих тёток, реальность этого мира стала мне казаться более настоящей. Эти совершенно чужие женщины, изначально напоминающие мне о старых исторических фильмах, приобрели черты вполне себе живых людей. Более того, госпожа фон Венос своими словами, столь явно содержащими второй смысл и насмешку, напомнила мне мою первую и единственную свекровь. Та тоже любила обвинять меня в пьянстве собственного сына, каждый раз заявляя что-то типа: «У хорошей жены муж и пить не будет, и налево не пойдёт. Это ты его довела!».

Умение обвинить пострадавшую сторону или грубо насмехаться над ней – слишком уж человеческая черта. То, что я не в сказку попала, понятно было с первых дней. Но вот эти мелкие и мерзкие вопросики на балу как будто ткнули меня носом в гадость этого мира. Очень чётко оформилась внутренняя мысль: «Бей лапками, Соня! Иначе во второй жизни ни семьи, ни счастья не получишь...».

Я пробовала поговорить о предстоящем бракосочетании с муттер. Похоже, за долгие годы она привыкла к полному безволию и покорности Софи. Она разговаривала со мной как с маленьким ребёнком, надменно и не слишком дружелюбно, совсем не принимая во внимание мои слова и доводы. Даже то, что я отказалась заплатить за специи и платье для сестры, а ей самой плеснула в лицо... Даже это она сочла не умышленным бунтом, а этакой предсвадебной истерикой.

Ближе в вечеру забежала Альда, охала и ахала, вспоминая бал и восторгаясь кавалерами и изо всех сил изображала дружелюбную сестру. Некоторое время я слушала её болтовню и даже слегка улыбалась в ответ, а потом, перебив прямо в середине насмешливой речи о том, как выигрышно смотрелась она, Альда, на фоне Марильды, спросила:

-- Зачем ты порезала моё платье, Альда? Я ведь доверяла тебе…

Я не была уверена, что это сделала она, но потому, как сестрица отвела глаза, смешалась, и начала нервно защищаться, сообразила, что попала в точку.

-- Платье? Какое платье?! – актриса из неё была фиговая, да и такого вопроса Альда не ожидала и потому фальшивила сверх меры. – Как ты могла такое подумать про меня?! Я же всегда была на твоей стороне! И ты мне так и не ответила, какое платье?!

-- Я думаю, тебе стоит уйти в свою комнату, Альда. -- мне было неловко смотреть, как бездарно она врёт. Тот самый «испанский стыд» заставлял меня отводить глаза, чтобы не видеть её порозовевшее лицо.

Поняв, что выдала себя, что я ей совершенно не верю, Альда буквально взбесилась и покраснела ещё сильнее:

-- Ты... Ты всегда мне завидовала! Если бы не твоё приданое -- баронет никогда бы не согласился... Потому что я – красавица, а ты… Ты просто тощая образина, которая без денег никому не нужна! Подумаешь, платье у неё! Оно бы тебя всё равно не спасло. Таким, как ты, место у стенки, рядом со старыми девками!

Вообще-то, я и до этого прекрасно знала, что девица просто использует свою младшую сестру… Но все равно было горько и, почему-то -- очень противно…

-- Уходи!

***

До свадьбы, назначенной на весну, что сильно расстраивало Матильду, оставалось совсем мало времени -- меньше двух недель. Горничная вязала мне новые чулки, старательно выплетая сложный узор, и часто брюзжала:

-- Ить где этакое видано? Все-то путёвые свадьбы по осени играют,а по весне и не положено вовсе. Зачем бы этак-то? Оно, слов нет, хорошо бы вам поскорее своим домом зажить, госпожа Софи... А только завсегда свадьбы принято на септембер назначать. Тогда и фруктов на стол богато, да и время-то сытнее. Урожай убран уже, рук в помощь от горожан -- сколь потребуется. А сейчас -- что? И дров ить изведут немеренно! И подарки меньше от гостей будут, да ещё и не каждый поедет -- в поместьях делов хватает добрым-то хозяевам...

-- Хватит, Матильда. Замолчи, -- я чувствовала себя как муха, все плотнее влипающая в паутину и слушать её воркотню просто не было сил.

Бежать? Бежать -- страшно. Я ничего не знаю о мире за стенами замка. Я ничего не понимаю в местных реалиях. Я не представляю, как выжить. Здесь, по крайней мере, у меня есть крыша над головой, тепло и еда. Но и ложится в постель с этим боровом -- противно!

Надо было принять какое-то решение. Понять, не лучше ли мне будет в монастыре? Хотя, сведения, почерпнутые из исторических романов в моей прошлой жизни говорили, что монастырь значительно страшнее, что жизнь у простых послушниц и монахинь -- тяжёлая, а часто ещё и голодная, что оттуда будет значительно сложнее сбежать.

Уйти жить в город? Но тогда баронесса вполне сможет объявить меня душевнобольной. Я уже понимала, что права женщин здесь сильно ограничены, что весь этот мир работает по мужским законам и муттер, в отличии от меня, прекрасно умеет этими законами пользоваться.

Глава 14

Скандал случился ровно за два дня до свадьбы и, мне кажется, если бы не старания и истошные крики Альды, этот момент не стал бы таким отвратительным.

Гости завтракали в трапезной, я молча сидела рядом с муттер, удерживая на лице резиновую улыбку. За эти несколько дней меня умудрились достать практически все. И завидующие предстоящей свадьбе девицы, изо всех сил старающиеся сказать какую-нибудь завуалированную под комплимент гадость, и их пройдошистые мамаши, которые лебезили перед баронессой, расхваливая её хозяйственные таланты и ведя себя при этом так, как будто еда падала с неба и ничего не стоила. Взяв кусок пирога, один раз ковырнуть его вилкой и капризным тоном завить лакею: «Пожалуй, я предпочту другую начинку. Замените!».

Насколько я знала, эти куски потом делили между собой слуги, но я очень сомневалась, что дома тётки ведут себя столь же расточительно. Я пережила голодные девяностые и такое свинское отношение к еде сильно раздражало. Их мужья пили в течение дня, периодически жалуясь на холод и задумчиво проговаривая:

-- Глинтвейн у вас сегодня был просто изумительный, госпожа баронесса. Но вот помнится в прошлый раз я пробовал в вашем доме восхитительный грог… Не прикажете ли повторить, любезная хозяйка?

Из винного подвала каждый день доставали дорогие покупные напитки, а я по вечерам выслушивала стенания Матильды о том, сколько золотых было отдано за тот или иной бочонок:

-- …энтот то коньяк ещё батюшка ваш ставил! Самолично хвастался, что цены он необыкновенной и на вашу свадьбу всенепременно откроют. А энто что же дееется?! До свадьбы ещё три дня, а ить уже понаехали и отполовинили всё, что напасено! Оно понятно, госпоже-то баронессе лестно слова слушать этакие… А только ить пир-то закончится, а погреба то пустые останутся!

Не то, что бы я была жадина, но если вспомнить о долгах в казну, то такое бессмысленное расточительство вызывало у меня недоумение и неприязнь. Слава богу, все это закончилось за два дня до назначенной свадьбы...

***

Альда влетела в столовую, где мы завтракали, с истошным воплем:

-- Муттер, он сбежал, сбежал! А я всегда знала, что это из-за неё все! Она позор семьи! Не бывало такого, чтобы младшая дочь раньше замуж выходила! Она позор, позор! – Альда захлебнулась собственными словами, и разрыдалась, уткнувшись лицом в стол.

У гостей нездоровым любопытством зажглись взгляды. Даже похмельные мужчины, оторвавшись от кружек с пивом и бокалов с вином начали внимательно прислушиваться к воплям сестрицы. А уж их жены и вовсе чуть не лопались от любопытства. Растерянная баронесса-мать мяла в руке салфетку и встав над Альдой дотронулась до её плеча:

-- Что ты такое говоришь, дитя моё? Что случилось, Альда?!

Альда подняла лицо, вовсе не такое зарёванное, как можно было бы предположить по её судорожным всхлипам, изящным жестом стёрла слезинки в уголках глаз, и заявила:

-- Я всегда подозревала, что на моей сестре лежит венец безбрачия...

В трапезной воцарилась мёртвая тишина, которую только подчеркнул тонкий голос одной из девиц:

-- Ой, мамочки!..

-- А что я сказала не так?! -- высокомерно подняла брови Альда, обводя притихших гостей взглядом. -- Первый жених – умер, второй – сбежал после дуэли! Господь проклял её за то, что она унижала и оскорбляла меня, хвасталась своим приданым и собиралась выйти замуж раньше, чем я! – она встала со стула, несколько театральным жестом схватила со стола бокал с вином, сделала пару глотков, охнула и помахала ладошкой возле рта, показывая, как она не ожидала, что вино окажется таким крепким.

Тишина в трапезной царила просто потрясающая, даже лакеи застыли, не шевелясь, когда моя сестрица снова громко повторила:

-- Да, муттер, на ней – венец безбрачия! – и она ткнула в меня пальцем, чтобы каждый мог понять, о ком именно Альда говорит.

На глазах баронессы появились слезы -- она явно была в шоке от позора и всей этой ситуации. Лица некоторых гостей просто перекашивало от любопытства и желания узнать подробности скандала. Женщины окружили Альду, охая и сочувствуя ей, а попутно выспрашивая детали.

По словам моей сестрицы, в замок прискакал какой-то дворянин, фамилию которого я не расслышала и поведал следующую историю.

Три дня назад в доме графа фон Воттенберга состоялась карточная партия. Игра затянулась, в азарте мужчины не замечали ни времени, ни количества опустошённых графинов. Лакеи, которые после смерти графини окончательно распоясались и допивали остатки из каждого кувшина и графина, были пьяны не меньше, чем господа. Уже после полуночи возник серьёзный скандал: граф обвинил моего жениха в шулерстве. За дело или нет, никто так и не понял. Баронет Эттинген, разозленный тем, что от него уплывает такой хороший выигрыш, выплеснул в лицо графу остатки вина из бокала...

Глава 15

От публичных рыданий баронесса-мать все же удержалась: резко развернулась и покинула трапезную. Меня же окружили собравшиеся гости, в основном – женщины и их дочери, и принялись дружно соболезновать мне так, чтобы сыпнуть на «кровоточащую рану» свою маленькую щепотку соли:

-- Господи Боже! Какое ужасное несчастье! Ну, ничего-ничего… Церковь учит нас не быть суеверными, да я и сама не верю во всякие гадания! Конечно, венец безбрачия штука страшная, но может быть и нет никакого венца!? Может быть со следующим браком вам повезёт больше, милая Софи? – приговаривала мадам Тересия.

-- Не надо плакать, дорогая Софи! Господь учит нас смирению и покорности… Моя Эрнестина, например, только радуется, что может жить в отчем доме! Поживёте ещё свободной жизнью под крылом маменьки, научитесь смирять гордыню и Всевышний обязательно пошлёт вам нового мужа!

Я стояла молча и через некоторое время этот утешительный гул начал стихать, гости вдруг заметили, что я не бьюсь в истерике, не рыдаю, а просто вежливо слушаю. Воцарилось несколько неловкое молчание, которое прервала Альда:

-- Смирит она гордыню или нет – ещё неизвестно, а я вот прямо вижу, что у неё венец безбрачия на челе! Первый жених умер, второй сбежал, если вдруг кто и осмелится посвататься… Мне уже искренне жаль, что этот отважный мужчина тоже может попасть в беду!

-- Спасибо тебе за добрые слова и поддержку, дорогая моя сестра. Надеюсь, твой муж будет достаточно богат, чтобы покупать тебе платья к каждому балу, – с этими словами я развернулась и вышла из трапезной, совершенно не интересуясь, что там и как будет дальше.

Плохие новости распространяются со скоростью пожара. В своей комнате я застала перепуганную Матильду, которая уже все знала от прислуги:

-- Это что же такое делается! За что же Господь огневался-то на сиротинку?! Да ежли уж и посылать такие несчастья…

-- Матильда, замолчи.

Я не знаю, была ли это мелочная особенность -- злорадствовать над чужими бедами -- присуща всем жителям этого мира или же она оказалась особо развита у тех, с кем поддерживала отношения баронесса-мать. Но я точно не заметила в толпе её гостей ни одного человека, с кем мне хотелось бы общаться. Так что меня совершенно не волновали сплетни и разговоры, которые будут ходить вокруг моей персоны. В данный момент важно было только то, что я получила некую отсрочку, которая и даст мне возможность лучше узнать этот мир и придумать, как я захочу выстроить свою судьбу.

Я была просто счастлива, что этот мерзкий брак не состоялся и главной моей заботой было – не улыбаться слишком широк, чтобы не шокировать Матильду. Она единственный человек, кто был ко мне добр и отпугивать её не хотелось.

Все же история мою служанку потрясла и она каждый час-полтора покидала комнату, возвращаясь ко мне с новостями, которые звучали все лучше и лучше:

-- Госпожа фон Венос уехала, и барышню свою костлявую с собой прихватила. Ить ещё и заявила перед отъездом, что опасается последствий для Эрнесты. Вроде как у дочери ейной какой-то там жених наметился, так вот чтоб ваша неудача на них не перешла! То-то девку столько лет по балам таскают и никому даром не нужна была. А тут вдруг – жених у них! И ведь врёт госпожа и даже не краснеет!

В следующий заход появилась другая новость:

-- Госпожа Тересия-то с мужем пошли матушку вашу утешать, а та им даже двери не открыла. Так теперь госпожа Тересия обижаются. Дескать, от чистого сердца пожалеть захотела, а хозяйка её и не допустила в покои!

-- Матильда, хватит бегать. Мне все это не интересно.

-- Как же ж! Это ить про вас и будут этак языки чесать…

-- Да и пусть себе чешут, – равнодушно пожала я плечами.

На некоторое время она утихла и устроилась с вязанием у окна, но через час с небольшим, тяжко вздохнув, заявила:

-- Пожалуй, надобно вам госпожа Софи взварцу горячего испить, – в глаза она мне при этом не смотрела и тихо выскользнула за дверь

Я, честно говоря, махнула рукой на её своеволие. Она действительно переживает из-за меня. Если не будет узнавать свежие сплетни -- распереживается ещё сильнее.

И потом... Жизнь в замке была скучновата и для Матильды все эти новости – изумительное развлечение. Пусть себе забавляется.

***

Мамаша не выходила из своих покоев три дня, дожидаясь пока разъедутся все гости. Самые терпеливые, а может быть самые экономные, те, кто предпочитали угощаться в гостях и здесь же кормить своих коней, уехали после завтрака утром четвёртого дня. Так что в обед я первый раз имела возможность увидеть баронессу-мать. Она действительно была расстроена моим не состоявшимся браком, но никакой жалости к себе, обмнутой невесте, я не почувствовала. Напротив, мне показалось, что я вызываю у неё раздражение. Похоже, что мысленно баронесса-мать обвинила меня в этом скандале, и большая часть её разговоров с Альдой сводилась к тому, что она переживает за свою старшую дочь.

-- Моя бедная девочка! Все это так ужасно и безусловно плохо скажется на репутации нашего дома… Тебе не стоит отчаиваться! Верь мне, я постараюсь сделать все, чтобы твоё замужество сложилось.

Такая расстановка сил не стала для меня новостью, напротив, некоторое время я радовалась, что и мать, и сестра сильно сократили со мной общение, часто делая вид, что не замечают меня.

Дав схлынуть всей этой дурацкой накипи, я решила серьёзно заняться собственным состоянием. В конце концов, я прекрасно понимала, что мне необыкновенно повезло с этим попаданством. Я очнулась не на улице, не в крестьянской избе, не в сиротском приюте. Я дворянка, у меня есть не только крыша над головой, но и определённые удобства, и даже собственный город.

Я только искренне не понимала, зачем на трёх женщин нужно такое количество прислуги и охраны. Матильда утверждала, что войны нет.

Глава 16

-- Оно, вроде как неловко, госпожа Софи… Да и я толком не знаю ничего, может просто сплетни, да и все…

-- Говорите.

-- Да как же я такое скажу… Вы ещё барышня незамужняя, не надобно вам и знать этакого!

-- Говорите! – от раздражения я даже прихлопнула ладошкой по столу, благо, что скатерть слегка смягчила удар.

Явно растерянный мэтр Маттео забормотал:

-- Так вроде бы как бы, госпожа Софи, капитан-то солдатам сущую малось платит… прямо гроши, честно-то говоря.

-- Он ворует? – уточнила я.

-- Да как бы и не ворует, госпожа Софи, а только сильно в городе сплетничают, что матушка ваша господину капитану слишком благоволит… -- тут мэтр окончательно сконфузился и стал помидорного цвета, а затем натужно закашлялся, давая мне время сообразить.

В отличие от мягкой и действительно невинной и наивной Софи догадалась я быстро. До сих пор капитана замковой охраны я видела всего пару раз мельком: среднего роста, крепкий мужичок, с пижонски подкрученными усиками. Лет ему, на вскидку, было тридцать-тридцать два. За столом он с нами не сидел, каких-то особых прав в замке кажется не имел…

Получается, что или в городе просто сплетничают, и баронесса чиста и невинна как слеза младенца… или же она действительно содержит любовника на мои деньги, каждый месяц выдавая ему неподконтрольно весьма существенную сумму.

Мы с мэтром молчали, а я пыталась быстро сообразить, что для меня предпочтительнее. Хорошо уже то, что она не дала любовнику внешней власти в замке. Плохо то, что содержит альфонса. А конкретно для меня очень плохо то, что солдаты подчиняются не мне и даже не муттер, а этому самому предполагаемому любовнику. Если попытаться его так сказать «уволить», то неизвестно, как этот процесс пройдёт и чем для меня обернётся. Но прежде всего стоило выяснить, правду ли говорят про их роман.

Мэтра Маттео я отпустила: пусть отдышится и отойдёт от столь «ужасного» разговора. Ничего, со временем он привыкнет, что со мной можно говорить даже на такие темы. А мне, прежде чем что-либо решать, нужно сперва узнать правду. Потому что правда эта может оказаться той самой подводной частью айсберга и преподнести весьма неприятные сюрпризы.

Со времени отъезда гостей прошло около двух недель. На улице было уже достаточно тепло, вовсю лезла первая зелень. Я тратила довольно много времени на знакомство с хозяйством замка. Ходила на кухню, смотрела как работают повариха и её помощники, как хранятся продукты и какие именно необходимы для выживания зимой.

Побывала в прачечной, но не ночью, как первый раз, а белым днём, чтобы посмотреть, как работают прачки. Обнаружила не слишком приятную вещь: дрова и для прачечной, и для замка по очереди кололи солдаты. И почти такое количество дров уходило на отопление казармы и отдельного домика где жил тот самый капитан замковой охраны Лукас Вейгель.

Дом капитана, пристроенный изнутри к крепостной стене окружавшей замок, выглядел не таким уж и маленьким. Кроме капитана в домике проживала солидных размеров кухарка и его личный денщик, который по повадкам больше напоминало лакея, а вовсе не военного. Внутрь я разумеется не заходила, но судя по размерам, в доме было не меньше четырёх больших комнат и такого же количества маленьких. А главное – я совершенно не могла понять, почему бы капитану охраны не занять комнату в замке? На крыше этого домика было целых четыре трубы, которые дымили каждый вечер и каждое утро: ночи всё ещё были прохладными.

К допросу Матильды я приступила очень аккуратно, но легко выяснила, что этот самый милый домик был построен ещё при моем родном дедушке, для его овдовевшей сестры. Сестра деда была баронессой и не поладила с бабушкой. Именно поэтому дед и выстроил для неё тихие и удобные покои, где она коротала свои дни в обществе компаньонки, маленького пажа двух горничных и кухарки.

В общем и целом, ситуация была более, чем непонятная, но пока я размышляла, как именно узнать правду, произошло и вовсе нечто необычное. Однажды в ворота замка сильно постучали. Время уже шло к полуночи, но во дворе поднялся такой переполох, что я сбросила дрёму и вышла на лестницу, глянуть в окно.

***

Солдаты торопливо собирались к воротам. Из дома вышел капитан, небрежно запахивая на себе плащ и, открыв крошечное смотровое оконце, о чем-то переговаривался со стоящими за воротами. Затем на двух невысоких приворотных башенках зажгли факелы, освещая то, что находится снаружи, за крепостной стеной. И только потом капитан дал команду и солдаты, вынув несколько здоровенных балок в воротах, распахнули маленькую и узкую калитку.

Первым зашёл высокий здоровяк, ведя в поводу коня с каким-то непонятным грузом. Ему пришлось потянуть за уздечку вниз, чтобы конь пригнул голову и смог войти в калитку. На коня был навален груз, и здоровяк, сунув поводья одному из солдат, вернулся за крепостную стену. Он ввёл второго коня, уже не гружёного, а затем, бросив животное без присмотра, торопливо принялся отвязывать кучу тряпья с первой лошади.

Глава 17

Проснулась я очень рано – во дворе зашумели. Я увидела, что из ворот замка выезжает небольшой отряд во главе с одним из капралов.

-- Интересно, куда они поехали? Как ты думаешь, Матильда?

-- Известно дело, куда…нехристи то эти, что по дорам шарятся, они ить тела неупокоенные бросят. От наши-то и привезут покойничков, да приличные похороны им устроят. А только ить все равно дело тёмное... – задумчиво добавила она.

-- Почему же оно тёмное? – мне действительно стало интересно.

-- Ежли их несколько человек на дороге было – что ж они не отбились-то от разбойников? Ну, ниче-ниче, вскоре вы госпожа София кушать пойдёте, и я на кухню прогуляюсь…

***

Утром за завтраком баронесса-мать объявила, что она, как хозяйка замка должна оказать попавшим в беду путникам всяческую помощь.

-- …я возьму этот груз на себя и постараюсь облегчить страдания воинов.

-- Муттер! А как же я… как же… -- Альда даже вскочила из-за стола от возмущения.

-- Сядь, дитя моё. Веди себя прилично, Альда. Как только больным станет легче, я сниму с себя эту тяжкую обязанность и попрошу тебя помочь мне.

Сестрица была сильно недовольна, но прекословить баронессе не рискнула, а я, вернувшись в комнату, отправила Матильду за горячим взваром.

***

Взвар Матильда готовила подозрительно долго, но вернувшись принесла новости.

Оба друга с небольшим отрядом сопровождали родителей баронета Леона Тенгера. Нападение случилось поздним вечером и, по словам блондина – их там ждали. Старый барон умер у них на глазах. Нападавших было слишком много и, когда баронета Леона, который только что стал бароном, ранило, блондин Генрих закинул друга на коня, оставив охрану прикрывать их отход.

Наши солдаты вернулись только вечером, привезя в телеге несколько тел. По их словам ни кареты, ни каких-либо вещей найдено не было, а главное – не было найдено тело баронессы.

Мне показалось, что вся эта история очень странная, какая-то не настоящая, но уже за ужином баронесса-мать, которая провела день в комнате гостей, помогая служанкам ухаживать за ранеными, говорила Альде:

-- Они оба холосты, Альда. И, по словам барона Клингена – происходят из вполне приличных семей. Я думаю, дитя моё, будет вполне прилично тебе, в сопровождении твоей сестры, развлечь страждущих.

Баронесса огляделась, щёлкнула пальцами и одним жестом отправила за дверь обоих прислуживающих за столом лакеев. Дождавшись пока все выйдут, она продолжила:

-- Я расспрашивала барона Клингена об их землях и, по его словам, его земельный надел несколько больше, чем у барона Тенгера.

-- Ах, маменька! – Альда даже захлопала в ладоши. Похоже, блондин произвёл на неё впечатление.

-- Кроме того, рана барона Тенгера гораздо тяжелее, и по всему получается, что его мачеха сейчас в плену. Как благородный человек он обязан будет внести за нее достойный выкуп… Надеюсь, дитя моё, ты осознаешь, к чему я это все говорю.

-- Я должна очаровать барона Клингена?

-- Тише, Альда. У слуг слишком чуткие уши и длинные языки.

Матушка посмотрела на меня и сообщила:

-- С завтрашнего для ты, Софи, вместе с сестрой будешь ходить и помогать ей ухаживать за ранеными. Она не может находиться в комнате одна с двумя мужчинами и смотреть , как им меняют повязки. Она ещё слишком молода и невинна.

-- Муттер, вообще-то я моложе Альды, – не то, чтобы я сильно противилась этому, но мне было интересно послушать её доводы.

-- Не смей называть меня муттер! Я не давала тебе такого права! Твоя репутация погублена и про венец безбрачия не говорит только ленивый. Но если тебе хватит ума… конечно, барон Тенгер сейчас слаб и беспомощен, но он ещё может и выздороветь. Поэтому ты будешь сопровождать сестру и выводить её из комнаты, когда горничные сочтут необходимым поменять мазь на ранах. Ты будешь сидеть тихо и скромно, не мешая беседе сестры и барона Клингена. Ты поняла меня, Софи?

Эта семейка так раздражала меня, что прямо подмывало просто из вредности отказаться. В то же время я понимала, что два этих мужика ни в чем передо мной не виноваты. Вряд ли, конечно, им понадобится моя помощь с утра до вечера, но все же сходить и проведать их я вполне могу. Да и устраивать очередной скандал пока не хотелось. Поэтому я молча кивнула, соглашаясь с баронессой.

***

Гостей разместили в той пристройке, что соединяла между собой башни. Похоже, матушка с Альдой решили, что будущею добычу нужно держать поближе к себе. В этих комнатах и ремонт был поприличнее, и бегать туда сестрице будет удобнее.

Глава 18

На кухне я пробыла не так и долго, минут пятнадцать-двадцать, поговорив в с поварихой тёткой Гризелдой.

-- …от ивы кора хорошо жар сбивает. Ещё можно ромашки сушёной сыпнуть и зверобоя. Ну и медком сдобрить – хорошее питье получится.

-- Скажи, а нет ли у тебя на кухне каких-нибудь кислых ягод в запасе?

-- Ягод кислых? Ежли только алычи добавить, госпожа Софи… -- с некоторым сомнением проговорила повариха. – Она кислющая и госпожа баронесса её не сильно уважает, но больше-то ничего и не найду я. – Она вопросительно посмотрела на меня, пытаясь понять, нужна ли такая добавка.

-- Вот и хорошо. Добавь туда алычи, а мёд класть не нужно. Питье должно быть именно кислым.

Черпнув воду, кипящую в котле, повариха в небольшом медном ковшике заварила необходимые травы и двинув на край плиты, оставила под крышкой.

-- Малость настояться должно, госпожа Софи.

Почему-то я думала, что алычу принесут вяленую или приготовленную как варенье. На самом деле все оказалось проще: Гризелда отправилась в подпол и вынесла глиняный горшок с крышкой, сообщив:

-- От я летом запарила – по сию пору и стоят. Мало господа её употребляют, а мёду на этаку кислятину не напасёшься.

Я с опаской смотрела на совершенно не герметичную крышку и уточнила:

-- Как ты её делаешь?

-- Обыкновенно! Ягоды намою, на сетке разложу, чтоб вода стекла. Затем в горшок кину, крышкой прикрою и возле краешка плиты ставлю. Оно и кипеть не будет, а просто полопается от жары и будет томиться. Езжли допустим днём поставила, так до самого вечера.

Я лично открыла крышку горшка, подозревая, что увижу там плесень. Но никакой плесени или порчи там не было, только сверху застыла небольшая пленочка подсохшей ягодной массы. Взяла чистую ложку и отогнув плотную плёнку попробовала на вкус густо-бордовый ягодный сок. Б-р-р-р! Такой жуткой кислоты испугается любая плесень! Так что в кувшин, куда тётка Гризелда процедила травяной отвар, я щедро добавила почти стакан густого сока.

***

К моему возвращению в комнату процесс охмурения барона Клингера развернули полномасштабно: Альда щебетала и щебетала, рассказывая о последнем бале.

-- Ах, граф Воттенберг конечно старик, но он прекрасно танцует. А еще… -- она кокетливо потупилась и немножко тише, задушевнее, добавила: -- Граф мне сказал, что я самая красивая девушка на этом балу! Конечно, я думаю, что господин граф пошутил по доброте душевной, хотя он и говорил мне это не один раз… Но все же это, наверное, была шутка…

Альда явно ожидала от барона, что он кинется уверять её, что граф не шутил. Поэтому в комнате возникла несколько неудобная пауза...

Проходя мимо блондина я глянула на него и поймала чуть змеиную улыбку на губах. Налила в стакан ещё горячее питье, и поняла, что не смогу поднять темноволосого больного, всё-таки, хоть он и был ростом ниже блондина, сам по себе парень оказался вовсе не мелкий. На маленьком столике возле постели я обнаружила большую деревянную ложку и этой ложкой додумалась «накормить» пациента. Он неловко вытягивал губы трубочкой и чуть морщась от кислоты глотал тёплое варево.

А у второй кровати в это время медленно и со скрипом начал срабатывать сценарий Альды:

-- Я не думаю, что господин граф пошутил, прекрасная хозяюшка. Господь действительно наделил вас выдающейся красотой и достоинствами. – сказано это было после большой паузы и с таким тоном, как будто барон Клингелн слегка сомневался в своих словах. Впрочем, сестру это не остановило: то ли она не чувствовала этих тонкостей в разговоре, то ли не понимала, как повернуть беседу в другую сторону.

-- Ах, вы тоже мне льстите, господин барон! Но у нас есть очень красивая девушка – Марильда. Вот она ужасно расстроилась, что граф назвал меня первой красавицей, потому что думала…

Я изо всех сил постаралась отключиться от этой бессмысленной трескотни. Мои мысли в данный момент занимала та самая алыча. Я не зря в прошлой жизни столько лет проработала автором рубрики «Саквояж». Сейчас я пыталась мысленно понять, почему собранные летом ягоды, не упакованные герметично, не испортились за осень, зиму и весну.

В общем-то, наверно это даже и логично: при термообработке кислота не разрушается, только при заморозке она теряется наполовину. Значит, горшок с ягодами успел и простерилизоваться на плите и сохранить всю эту кислоту, которая и явилась консервантом. Но поскольку крышка была пригнана не плотно, часть влаги при хранении испарилась, образовав ту самую жёсткую плёнку поверх варенья. И вот уже эта плёнка герметично закупорила находящееся внизу месиво.

Последние дни до приезда гостей я все время обдумывала возможность переселиться из замка в город. Если я все же решусь на это, мне придётся вести своё собственное хозяйство и запасать продукты. К сожалению, в этом мире ещё не существует морозильных камер, консервирования и вакуумирования продуктов.