Верная

Глава 1

Все произведения автора являются художественным вымыслом.

Совпадения случайны.

Евгения

— Евгения Александровна, мы приехали. Я тут припаркуюсь, да?

Голос водителя выводит из задумчивости. Перевожу взгляд на уже съехавшую к обочине машину сопровождения и оборачиваюсь назад, где за нами следует ещё одна. Губы кривятся в улыбке. Где мы припаркуемся, давно уже решено охраной. Свой вопрос Костя задаёт скорее из чувства такта, что я ценю.

— Да, конечно, — подтверждаю, словно без этой вялой отмашки мы развернёмся и рванём прочь. Шины размеренно шуршат по гравию. Им здесь отсыпана обочина вдоль высокой бетонной стены с тянущимся поверху «украшением» в виде колючей проволоки. Зона как зона. Насколько я вообще могу об этом судить. Впереди высокие металлические ворота, выкрашенные ядрёной зелёной краской. У ворот собралась толпа.

— Журналюги уже понаехали, — озвучивает мои мысли водитель. Вычислить тех не трудно. У кого-то на груди болтаются камеры, кто-то держит в руках микрофон. Молча отворачиваюсь к окну и опускаю стеклоподъёмник. В салон врываются приглушённые голоса, смешки и раскалённый влажный воздух. Наверное, это чушь, но мне кажется, будто здесь особенный аромат. На ум приходит слово «казённый». Так, наверное, пахнет безнадёга. И дураку понятно, что здешних сидельцев ничего хорошего впереди не ждёт. А впрочем, может, они и не замечают совсем, чем дышат. Я же улавливаю здешние запахи, как всякий зверь улавливает незнакомое.

— Как душно… — жалуюсь, хотя, казалось бы, чего роптать — закрой окно и дыши кристально чистым рафинированным воздухом с легкой отдушкой дорого парфюма, кто же тебе мешает?

— Вокруг болота, Евгения Александровна. Их тут столько, что ни пройти, ни проехать.

— Не знала.

— Да я бы тоже не знал. У меня жена из этих мест.

Только Костик замолкает, как с грохотом открывается железная дверь. Журналюги всё бросают и спешат наперерез вышедшему с охраняемой территории зоны мужчине. Кислород в моих лёгких заканчивается прежде, чем я понимаю — тревога ложная. Это не мой подопечный, а какой-то незнакомый парень. Он прячет лицо под низко натянутой на глаза бейсболкой и шагает вперёд, не оглядываясь, да и вообще не глядя по сторонам. Его никто не встречает. Может, не дождались. Вот, например, как моего будущего начальника. А может, его в принципе не было кому ждать.

Влага болот налипает на лицо густой липкой плёнкой.

— Евгения Александровна, вы бы окошко прикрыли. Кажется, к нам идут…

И правда. Очевидно, журналисты, наконец, сообразили, за кем могли прислать такой солидный кортеж. Тру виски, про себя прикидывая количество метров, отделяющих нашу машину от ворот. Судя по всему, здесь метров сто, не меньше. И эти сто метров ему придётся пройти под прицелами камер и тычущихся в лицо микрофонов… Меня передёргивает.

Не дождавшись, что я закрою окно по-доброму, водитель делает это сам. Да-да, я в курсе, что ничего не решаю. Все мои действия продиктованы сверху. Даже сейчас в ушах звенит голос отчима:

— Что-то не так, Евгения?

Этот голос как всегда холоден и строг. Но я давно уже выросла и могу ответить, не дрожа, как перепуганный заяц, внятно сформулировав свои мысли:

— Я просто не понимаю, зачем мне ехать к чёрту на рога, чтобы просто его встретить. Это же четыреста километров!

— Вот и хорошо! В дороге как раз будет время, чтобы ввести нашего сидельца в курс дела. У тебя всё? — отчим бросает нетерпеливый взгляд на часы. — У меня ещё совещание в Центробанке.

— Что мешает мне это сделать в офисе? Когда он хоть немного придёт в себя.

Мой голос ровен, хотя хочется заорать: «Твою ж мать, папа, (мне с самого детства велено называть отчима именно так), человек вышел на волю после почти шести лет отсидки, дай ты ему хотя бы дух перевести! Дай ему смыть с себя тюремную вонь хотя бы…»

— Нам не нужно, чтобы он приходил в себя, — отчим поднимается из кресла, опирается мясистыми ладонями о шикарный стол из морёной карельской берёзы и, вот так надо мной нависая, придавливает взглядом. — Горозия — тёртый калач. Нужно понять, что у него на уме. Это тоже твоя задача, Евгения. Проблемы нам не нужны.

— Я думала, он освобождается для того, чтобы решать проблемы, а не для того, чтобы их создавать, — не могу удержаться от замечания.

— Никогда не знаешь, как будет, — отрезает отчим, давая понять, что дальше спорить с ним бесполезно. И вот я здесь, за четыреста километров от дома. Окно плотно прикрыто, воздух на комфортных плюс двадцать, но мне всё равно жарко, будто внутри что-то медленно тлеет. Возможно, моё нетерпение.

— Костя, а давай-ка попробуем прорваться на территорию.

— Что вы, Евгения Александровна! Это ж режимный объект.

Закатываю глаза. Когда это нас, интересно, останавливало? Правила созданы для простых смертных. А мы тут все — небожители. Усмехаюсь.

— Всё же попытайся. Не надо нам перед прессой маячить.

Как я и думала, спустя десять минут и пару коротких переговоров посредством висящей на ухе водителя гарнитуры, нам разрешают въехать на территорию. Ворота с лязгом захлопываются, отсекая наш кортеж от всего остального мира. Я выхожу из машины. Здесь откуда-то берётся сквозняк. Волосы взметаются над головой и падают на грудь. Раздражённо отбрасываю их за спину и неторопливо оглядываюсь. Где-то я вычитала, что для осуждённых вроде Горозии существуют специальные элитные тюрьмы. Усмехаюсь, потому как ничего элитного здесь и в помине нет. Клумба с редкими чахлыми бархатцами и высохшей в камень землёй, барачного типа унылое здание, провалы зарешеченных окон в зелёных, местами облупившихся и рассохшихся рамах, в которые, должно быть, страшно дует зимой. Я ёжусь — так, словно посреди лета ощущаю этот пронизывающий до костей холод. Отсюда хочется сбежать через минуту. О том, что мой новый начальник после этапирования из СИЗО провёл здесь почти пять лет, я стараюсь не думать.

Глава 2

Серго

Ладно, каюсь. Может, переборщил. Может, в салоне не жарко вовсе. Может, виной всему чёртов свитер, в котором я прячу нездоровую синюшную бледность, выдающую сразу, что я сидел. Какого хрена меня это волнует — стараюсь не думать. Все всё понимают: мне нечего стыдиться и не перед кем оправдываться. Да я и не стал бы, но… Не хочу, чтобы меня видели таким. Единственное, что я не учёл – что жарко будет настолько. Как-то в последнее время погода не сильно радовала нас теплом. Лето, а ты только посмотри — холодрыга. Хорошо, если плюс пятнадцать. А от наползающей с болот сырости, кажется, и того холодней. Всё в грибке и чёрной, невыводимой плесени. Мне её вонь теперь всюду чудится. Или это от меня несёт? Прячу нос в горловине. Я под свитером мокрый как мышь. М-да… Стискиваю зубы и отодвигаюсь от своей, блин, помощницы ещё на пару сантиметров. Чтобы её никогда эта вонь не коснулась. Чтобы вонь не достигла носа той, кто привык ко всякому там лимитированному парфюму. Его-то я сразу уловил, что тебе собака-ищейка. И ведь вполне возможно, в жар меня бросил именно этот сбивающий с ног аромат. Тонкий, многогранный, неописуемый… Вон, даже крылья носа подрагивают. Будто мало ему. Будто ещё и ещё надо… Этот запах прежней жизни хотелось нюхать. Нет, жрать, давясь. Пока не придёт насыщение.

Кстати, насчет последнего — время к обеду, зарапортовались с моими бумажками, а привыкший к жизни по строгому расписанию желудок уже даёт о себе знать. Но этот голод едва ли сильней другого, того, что в меня вгрызся минутой ранее и всё никак не отпускал. Перестать бы об этом думать, но я, напротив, отматываю память чуток назад.

Зрение уже не то, что раньше, но Лёшку-петуха, которого на зоне пользовали все кому не лень, я замечаю издали. Там, за колючкой, с такими возиться — вредно для кармы. Это правило, которое усваиваешь быстро. Но сейчас — какого чёрта? Кто мне и что предъявит?

— Остановитесь, — отвыкшее отдавать приказы горло царапает каждое слово.

— Зачем? Что такое? — выныривает из своих дум Евгения, мать её, Александровна.

— Парня подберём.

Она оглядывается, придерживаясь рукой за спинку шикарного кожаного дивана. Так, что теперь её грудь с напряжёнными какого-то хрена сосками, выступающими под блузкой, располагается аккурат вровень с моими глазами.

— Это ваш друг?

— В зоне нет друзей. Да остановите вы чёртову машину! До города хоть его подбросим. Ливень заходит.

В моём голосе через край раздражение… В штанах — через край тесно.

— Костя, остановись.

— Ну не сюда же его, Евгения Александровна.

Я, может, и отвык отдавать приказы, но к такому игнору привыкнуть не успел. Напряжение сковывает тело. Я подрываюсь.

— Сюда не надо. И так не развернуться. Пусть наши ребята его подберут. Да, Сергей Зурабович?

Это было невероятно, но ей удалось меня успокоить, просто ко мне обратившись. Вот тогда-то я и ляпнул за каким-то хреном:

— И температуру понизьте. Жарко, как в сауне.

А она теперь, вон, едва не стучит зубами. И мне даже не нужно смотреть на свою… помощницу, чтобы понимать — её соски под тонким шёлком напряглись сильнее. Если это вообще возможно.

Убедившись, что Лёшку благополучно подобрали, откидываюсь затылком на подголовник. Веду ладонью по бритой почти под ноль голове. Волосы отрастут быстро. А вот как скоро я привыкну к новой стрижке — вопрос.

— Что конкретно от меня хотят? — оказывается, пальцы помнят, где расположены нужные кнопки. Жму, отделяя нас от водителя перегородкой. Не то чтобы я сомневался, что у этого разговора и без него хватает свидетелей…

— А вы как думаете?

— Я предпочитаю не гадать, — рявкаю, не скрывая раздражения. Евгения Александровна и бровью не ведёт.

— Не знаю, слышали ли вы, но страна вошла в эпоху банковских переделов… — Молчу. Она, ничуть не смутившись, продолжает: — ЦБ одобрил слияние аж трёх крупных банков. Причём речь идёт не о продаже одного банку другому, а о процедуре слияния. Одним из них де факто уже несколько лет владеет ЦБ и финансирует его санацию…

— Послушайте, Евгения…

— Александровна.

— Александровна. Даже в тюрьме есть телевизор, я в курсе того, что происходит.

— Ну тогда вы понимаете, что специалисты вашего уровня теперь на вес золота. Вам предлагают возглавить рабочую группу, которая займётся вышеуказанными процедурами. Негласно.

— Конечно же, — усмехаюсь невесело, хотя по большому счёту мне откровенно насрать, по какой причине я вышел раньше срока. Главное, что это произошло. Не без помощи Евгении… Александровны. Хотя, вероятно, и без неё сие знаменательное событие рано или поздно случилось бы.

Прохожусь по её лицу беглым взглядом. Глаза спрятаны за тёмными стёклами очков, чуть вздёрнутый нос. Рот как рот. Но меня всё равно клинит. А трепещущая жилка на шее манит, словно я вампир. Хочется её коснуться носом и дышать, дышать… пока не отпустит.

— Ещё какие-нибудь вопросы? Или отложим их на потом?

— Нет вопросов.

— Пожелания?

Она поворачивается ко мне. И голос, главное, такой ровный… Не пойму собственных чувств. Я то ли злюсь на неё за эту холодность, то ли искренне недоумеваю. Осознание того, что бывший зэк — совсем не такое счастье, как успешный топовый чиновник, приходит запоздало. Предпочитаю думать, что это виртуозная игра с целью поддержания моей легенды.

Глава 3

Евгения

Я упоминаю о своей стажировке в офисе Горозии не случайно. Мой отчим в курсе, что я начинала именно там. В конце концов, он сам меня туда и пристроил. Если ему передадут… точнее, когда ему передадут, о чём мы говорили с Сергеем Зурабовичем, отец наверняка задастся вопросом, почему я не упомянула об этом факте в нашем разговоре, когда оно само собой напрашивалось. Так что, да. Всё неспроста. Что ж ты волком на меня смотришь? Я, чёрт его дери, не дурочка. И отдаю отчёт тому, что делаю, что говорю... Я каждый свой шаг, взгляд, каждое своё слово держу под контролем. Неужто тебе непонятно?

— Ах да. У меня же еще ваша карта, — отмираю я и снова ныряю в сумочку.

— Какая карта?

— Зарплатная, — усмехаюсь. — Здесь ваш аванс.

— Лучше бы мои счета разблокировали, — ворчит Горозия, подслеповато щурясь.

— Не всё сразу, Сергей Зурабович. Поверьте, здесь достаточно средств на то, чтобы… эм… как-то обжиться.

Горозия хмыкает. Жестом подзывает официантку и велит ей принести счёт. Платит сам, остановив мой порыв разделить счёт поровну злым взглядом. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

У кафе нас поджидает несколько журналюг. Этого стоило ожидать. Уж больно у нас приметные машинки. Вспышка камеры слепит прежде, чем охранники оттесняют особенно настырных. Я поворачиваюсь к Горозии, злость которого чувствую так, будто она материальна. Внешне же он остается спокойным.

— Возможно, зря мы вышли, — признаю с досадой, когда мы с ним располагаемся в салоне «Мерседеса».

— Что ж теперь — не есть? — цедит он.

Наверное, это дико сложно — зная, что ты ни в чём не виноват, зная, что тебя просто сделали козлом отпущения, терпеть такое. Впрочем, пойми тут, как ему, пробейся через эту стену… Хрен ведь получится.

Остаток дороги проходит, считай, в тишине. Выпитая водка вкупе с дикой усталостью и нечеловеческим напряжением, в котором я живу вот уже несколько месяцев, наливает веки тяжестью. Находясь на грани яви и сна я, тем не менее, очень остро ощущаю его присутствие. Наши руки лежат совсем рядом. Стоит чуть пошевелить пальцами — и я смогу убедиться, так ли груба его кожа, как кажется. Но, конечно же, ничего подобного я не делаю.

Ещё через полчаса Костик сбрасывает скорость и мы останавливается возле дома Горозии. По условиям УДО ему необходимо жить по прописке. Эта квартира — единственное, что ему осталось после судов и развода. И то, насколько я могу судить, часть в ней принадлежит его бывшей жене. По моему распоряжению там к его приезду убрались и забили холодильник продуктами. Даже жаль, что не могу вместе с ним подняться и посмотреть на то, как он отреагирует на свое возвращение домой.

— С вами пойдет Иван Васильевич. Расскажет, что да как, выдаст пароль от Wi-Fi.

— Кто такой Иван Васильевич? — сощуривается Горозия.

— Ваш личный помощник и водитель в одном лице. Все свои просьбы и пожелания вы можете адресовать ему. Он вам с радостью во всём поможет.

Пальцы Горозии ложатся на ручку двери. Но вместо того, чтобы выйти, подхватив злосчастный пакет, он оборачивается ко мне:

— Что, даже девочек организует?

Меня словно током бьёт. Переглядываюсь с Костиком, что пристально на меня смотрит в зеркало заднего вида, и равнодушно, даже с некоторым недоумением веду плечом:

— Почему нет? Если нужно.

Хрен ты меня шокируешь.

Горозия хмыкает и всё же открывает дверь.

— А свой телефончик не оставишь? Вдруг мне в голову придёт какая-то идея по работе?

— Мой телефон, как и телефоны других сотрудников, вбит в память вашего в разделе «коллеги».

Сергей Зурабович, играя желваками, кивает и отходит, двигаясь стремительно, как лев. Одна машина из нашего кортежа остаётся во дворе его дома. Две других, в том числе мой «Мерседес», срываются с места и уносятся прочь.

— Сразу видно — крутой мужик, — комментирует Костик.

— Да? — не выказав никакой заинтересованности в этом разговоре, отворачиваюсь к окну.

— Угу. Все по-нашему: пожрать, выпить, а потом и бабу, — смеётся водитель. — Не мудрено. Без бабы на зоне тяжко.

— А ты в этом большой специалист?

— Ну, в армейке пришлось год помаяться.

Вот уж какую тему мне не хочется развивать.

— Кость, ты возле магазина меня выброси, ага? Я, похоже, опять Нинусе «Киндер» задолжала.

— Вы бы уже ящик купили, Евгения Александровна.

Рассеянно киваю. Может, это и впрямь был бы неплохой выход, принимая во внимание то, что мы с дочерью договорились — за каждое своё позднее возвращение домой я ей покупаю сладость. А учитывая, сколько времени мне приходится торчать на работе… Да, ящик «Киндеров» мог бы стать неплохим подспорьем. Хоть в магазин не придётся бегать, когда от усталости хочется лишь одного — налить себе бокальчик, залезть в ванну и под Шопена полежать с полчасика в обжигающе-горячей воде. После этого все косточки в теле — как холодец, которым я сегодня обедала.

Паркуемся, иду в магазин. Народу немного, но работает всего одна касса и всё равно приходится постоять. А дома меня уже ждут. Стоит мне переступить порог, как навстречу мне из гостиной выбегает Нинусик:

Глава 4

Серго

Я застываю на пороге собственной квартиры, будто опасаюсь, что внутри притаился какой-то хищник. Может, так оно и есть. Воспоминания — те ещё шакалы. Уж мне ли не знать, как они исподтишка вгрызаются в тело и не отпускают, сколько ни бейся. И всё ж у этих зверюг нет цели убить свою жертву, их задача — сделать её жизнь невыносимой. Поэтому, окончательно измотав бедолагу, воспоминания-шакалы вытаскивают зубы из плоти и растворяются в свете дня. Всё ж шакалы — преимущественно ночные звери.

Делаю глубокий вдох, ожидая, что на меня обрушится вонь запустения. Но ничего подобного не происходит. Пахнет хорошо, хоть и незнакомо. Какой-то полиролью и свежестью. Переступаю порог. Щёлкаю выключателем.

Здесь всё по-прежнему роскошно, сказывается вкус моей бывшей. Кажется, вот сейчас навстречу мне выбежит Нико и с криками «Папа! Папа!» бросится мне на шею. Ему теперь двенадцать. А когда меня из этой самой квартиры забрали, Нико было, соответственно, шесть. Чем он жил всё это время? Кем он стал?

Веду пальцами по полке для мелочи — ни пылинки. Кто-то позаботился о том, чтобы мне не пришлось убирать. Так трогательно.

Оборачиваюсь к следующему за мной по пятам водителю. Он захлопывает дверь. Ах, да… Вот и изменения. Дверь-то новая. Маски-шоу ко мне ворвались с огоньком. Даже не потрудившись позвонить, они сходу начали срезать дверные петли болгаркой. Шум стоял адский. Это всё, что я помню отчётливо: шум и перепуганные лица домашних. Остальные нюансы той ночи почему-то поблёкли и вытерлись из моей памяти, хотя сколько тут прошло? Не так уж и много, в общем-то. Хотя, конечно, как посудить.

— Вы можете быть свободны. А я, пожалуй, здесь осмотрюсь и прогуляюсь, — смотрю на водилу искоса. Ну, давай. Давай, скажи, что я не имею права.

— Хорошая мысль. Только постарайтесь оставаться в черте города, выезжать за его пределы вам нельзя по условиям УДО.

— Я помню.

— Хорошо. Вот тут на полке пароль от Wi-Fi. Мой номер вбит в вашу телефонную книгу. Звоните в любой момент. Есть желание куда-то поехать завтра?

— Я ещё не думал об этом. Если что — наберу.

Иван уходит, я разуваюсь и падаю в гостиной на диван. Wi-Fi мне сейчас и на хрен не нужен. В телефоне нормальный мобильный интернет и пока его более чем достаточно. Тру лицо ладонями. Так странно. Я думал, что буду чувствовать себя лучше. Но… Похоже, состояние узника не зависит от размеров его клетки. Толку, что моя расширилась на целый многомиллионный город? Впрочем, есть в этом и свои преимущества. Комфорт… Я веду ладонью по шёлку, которым обит диван. И снова почувствовав жар, наконец, избавляюсь от осточертевшего свитера. Подумав, стягиваю с себя и остальную одежду. Не жалея, выбрасываю в мусор. Корзина стоит на прежнем месте под мойкой. Всё вообще по-прежнему, да. Я упоминал… Только пусто. Во всех смыслах.

— Куда-то спешишь? — всплывает в памяти.

— Да. Меня дома ждут.

Интересно, кто?

Залезаю под душ. Блаженно морщусь, потому что вода действительно горячая. На зоне считается большой удачей, когда та хотя бы не ледяная. Долго стою под упругими сильными струями, не потрудившись намылиться. Кайф ведь… Чистый кайф. Спустя какое-то время беру флакон с гелем для душа. Выливаю на новенькую, весёлого ярко-жёлтого цвета мочалку, с остервенением принимаюсь себя тереть… И только тогда понимаю, что этот гель — тот самый, которому я отдавал предпочтение в своей прошлой жизни. Подношу мочалку к носу и делаю глубокий вдох. Всё верно. Не ошибся. И марка та же. Можно было бы предположить, что флакон сохранился ещё с тех времён, но это глупо. Тем более что он полон — я специально проверил, взвесив в руке.

Сложно представить, кому и на какой чёрт понадобилось вникать в такие детали. Я быстро домываюсь, растираю бледное тело шикарным банным полотенцем и выхожу, обмотав бёдра.

Обед давно утрясся, хотя я поел достаточно плотно. Мелькает мысль заказать доставку — рекламные проспекты с контактами предусмотрительно оставили на журнальном столике, но я за каким-то хреном прусь к холодильнику и дёргаю на себя ручку. Чего тут только нет! Сыры, колбасы, балык. Какие-то рулетики, яйца, бекон. Зона свежести забита под завязку овощами, в ещё одном контейнере — фрукты. Достаю всё, что могу за раз унести. Тянусь к разделочной доске и на всякий случай — ну мало ли, чем чёрт не шутит? — открываю винный холодильник.

— Бинго.

Небогато, но пару бутылок кто-то заботливый для меня все ж купил.

У меня незнакомо щекочет в носу. С остервенением растираю двумя пальцами переносицу — вдруг поможет? И как Золушка, которая боится, что вот-вот её карета превратится в тыкву, принимаюсь жадно есть всё, что успел достать. Засовываю в рот кусок изумительного хамона, ломоть сулугуни, откусываю помидор… Выдвигаю ящик — память услужливо подбрасывает нужные координаты, — достаю штопор. Минута — и бутылка великолепной «Хванчкары» открыта. Пью прямо из горла. И снова набиваю рот балыком. Наевшись досыта, подхватываю бутылку и отправляюсь в пеший тур по квартире. В нашей с Викой спальне не задерживаюсь, а вот в комнате сына сползаю по стене на пол и смотрю, смотрю… На брошенные игрушки… На лего, установленную на специальном столе железную дорогу — мой подарок Нико на пять лет. Почему Вика их не забрала при переезде? В носу опять возникает то странное чувство покалывания.

Я поднимаю задницу с пола и шагаю к шкафу. Штаны, шорты, майки… Школьная форма с логотипом одного из крутейших столичных лицеев. Нико как раз пошёл в первый класс, да… Сгребаю майку и подношу к носу. Нет… Ничего. Пахнет залежавшейся тряпкой. Тут запустение чувствуется. Хотя и в этой комнате тоже навели марафет и даже вымыли окна — вон как они сверкают. Огромные, от пола до потолка, с видом, который стал тем самым решающим доводом, подтолкнувшим меня купить квартиру именно здесь. Теперь же мне кажется, что дом стал бы гораздо более разумной покупкой. По крайней мере из дома я мог бы выйти в сад, чтобы не чувствовать своего одиночества так остро. Здесь же я будто золотая рыбка в аквариуме.

Глава 5

Евгения

Из-за дождя традиционный обед на лужайке приходится перенести в дом. Два дня небо хмурилось, чтобы сегодня пролиться на землю ливнем. Гляжу в окно, за которым беснуется непогода, и прикидываю, как бы отреагировали мои родственнички, если бы я, как хочется, выскочила из дома и побежала по лужам прочь.

— Максим, сынок, ты чего не ешь? Утка суховата? — кудахчет моя мать над пасынком.

Макса передёргивает. Судя по помятой роже моего сводного брата, у него жуткий бодун. В свои тридцать четыре он никак не угомонится. Его жизнь — вечный праздник. Девочки, выпивка, клубы и всякая дрянь. Вспоминаю, как мне всегда его ставили в пример, и топлю в бокале улыбку.

— Я не голоден.

— Вот как? Тогда, может, десерт? Ольга приготовила тирамису с вишней. Как ты любишь.

— Я ж русским языком сказал, что не хочу есть!

— Он уже позавтракал коньяком, — небрежно замечает отчим, оттирая руки салфеткой. А ведь обычно, сколько я себя помню, всё его пренебрежение доставалось мне. Тут же… даже странно. Неужели до него что-то начало доходить?

— Ну, и? У меня законный выходной. Я что, не могу выпить? — становится в позу Макс.

— А то ты не бухал среди недели.

— На что это ты намекаешь?

— Так, дорогие мои, прекращайте, — вмешивается в разговор моя мать, но её попытка предотвратить конфликт напрочь игнорируется двумя сцепившимися баранами. Старым и молодым.

— На твои проблемы с алкоголем, конечно же. Вот скажи мне, ты ещё долго будешь меня позорить?

— Па, слушай, кончай. Мы что, собрались, чтобы поругаться? — вмешивается в разговор средний сын Воскресенского. Стасу не привыкать заступаться за старшего брата. Погодки, они с ним с детства не разлей вода. И хотя чисто по-человечески Стас намного более приятная личность, негативное влияние Макса не могло не наложить на него свой отпечаток. В детстве они изводили меня почти на равных. Словно соревнуясь в том, кто причинит мне больше боли и заставит горше плакать.

Теперь я часто задумываюсь, какой бы стала, если бы не это. Если бы братья не делали мне гадостей, если бы отчим меня по-настоящему любил… Если бы он не был так холоден и отстранён. Если бы так откровенно и нарочито не предпочитал бы мне своих по крови отпрысков. Если бы моя мать не жертвовала собственной дочерью в попытке доказать, что любит её наравне с пасынками и не больше. Если бы в мою неокрепшую детскую психику не вбили постулат, что я недостаточно хороша. Если бы это знание не проросло во мне больным, абсолютно неправильным ощущением того, что любовь ещё надо заслужить. Может, всё бы у меня сложилось иначе? Как-то… здоровей?

Может, я была бы не настолько закрытой. Может, больше бы доверяла людям. Может, смогла бы с кем-нибудь по-настоящему подружиться, ведь… господи, у меня и друзей-то толком нет!

— Женька, лучше ты что-нибудь расскажи.

Пять пар глаз устремляются на меня. Я равнодушно откладываю приборы в сторону.

— Что рассказать?

— Ну, не знаю. Что-нибудь. Как у тебя дела? Чем занимаешься? — интересуется Стас.

— Слышал, тебя Горозии в секретари сосватали, — подключается к разговору Максим. — Вот это я понимаю — карьера в гору. — Он гаденько ржёт.

— Так что рассказать? Вы, вон, — и бровью не веду, — уже всё знаете. Нинусь, хочешь десерт? Или пойдёшь поиграться с Багирой?

В моем невесёлом детстве есть один огромный плюс: струпья, покрывшие мои душевные раны, — броня, через которую мало кто может пробиться. Братья уж точно не входят в круг людей, кому это ещё по силам. С чего бы мне их разубеждать? Зачем бить себя пяткой в грудь и орать: «посмотрите, чего я добилась!»? Все всё понимают, как говорит один умный человек. И именно от этого понимания Макс бесится. Наверняка трудно смириться с тем, что лузерша-сестра обскакала тебя на повороте. Впрочем, мне плевать, я карьеру строю не для того, чтобы что-то им доказать.

— Как всё прошло, кстати? — хмурит брови отчим.

— Нормально. — Я помогаю Нинуське отодвинуть стул. Малышка щебечет:

— Спасибо, бабуля, спасибо дедуля, — и выбегает из столовой. Только её и видели. Кошка Багира — гораздо более интересная компания, чем куча скучных стариков. К тому же ещё и ругающихся.

— Нормально? И всё? Это твоя экспертиза? — недовольно поджимает губы Воскресенский.

— Экспертиза будет, когда мы вольёмся в работу. Сейчас рано о чём-то судить.

— Он тебя не вспомнил?

Внутренне я напрягаюсь, но мой голос звучит ровно, когда я отвечаю:

— Конечно, нет. В то время, как я на него работала, Горозия сидел так высоко, что до простых смертных ему не было никакого дела. Сомневаюсь, что он вообще меня замечал.

— Тебя довольно сложно забыть, однажды увидев, — сладко улыбаясь, замечает Макс. И, может, ничего такого в его словах нет. Для посторонних. Но я-то понимаю, что это очередная попытка меня задеть.

«Рыба! Рыба! Гу-ма-но-ид!» — звенят в ушах детские голоса.

Ловлю взгляд Макса над стоящим посреди стола букетом и, не мигая, держу так долго, что в конце концов он тушуется и первым отводит глаза.

Глава 6

Серго

Я просыпаюсь с криком на губах. Весь липкий от пота и с чудовищным стояком, который здорово бы пригодился, реши я прибить полку или там повесить картину. Странно. Мне редко снятся сны, а уж тем более — эротические. Да и то, что мне в этот раз пригрезилось, больше походит на второсортный триллер. Воспоминания в моей голове спутались, смешались, образуя довольно странный сюжет. Снился Лёшка, которого опускали на моих глазах. Я хотел вмешаться, отбросить прочь от него насильника — здоровенного потного борова, но не успел. Картинка стремительно изменилась. И вот как будто это уже я сам размашисто врезаюсь в тугую задницу. Ощущаю под ладонями узкие по-мальчишески бёдра, мелко-мелко дрожащие от напряжения, нашариваю ладонями плоскую грудь… Мой оргазм неумолимо приближается, и в этот самый момент Лёшка оборачивается, и я понимаю, что на самом деле трахаю Воскресенскую. Её огромные глаза широко распахнуты, ресницы слиплись от слёз, на губах застыла гримаса боли. Я отшатываюсь от неё, как от огня, и просыпаюсь, да… С криком. Привидится же такое!

Наверное, взбреди мне в голову разобрать этот сон с психологом, тот бы непременно решил, что так даёт о себе знать моя гомосексуальность. Но это полная хрень. Я люблю женщин. Красивых женщин, с пышными формами. Вот почему Воскресенская не показалась мне привлекательной тогда, в самом начале.

Спускаю ноги на пол. Сгребаю часы, которые с вечера бросил на тумбочке. Хорошие часы, дорогие. Их почему-то не конфисковали, как почти всё остальное. Так и остались в сейфе. На котором Вика не потрудилась даже сменить код. Стрелки показывают пять утра. До моей встречи с Евгенией в офисе остается почти четыре часа. И вроде бы можно доспать, но я понимаю, что даже не стоит пытаться. Гиблое это дело.

Плетусь в душ. Вчера я впервые в жизни провёл десять минут в солярии. К счастью, этого достаточно, чтобы избавиться от трупной бледности. Чувствую себя почти нормальным человеком. Чищу зубы, щёку простреливает — до стоматолога я не дошёл, а ведь зуб начал ныть ещё на зоне. Болезненно кривлюсь и осторожно выполаскиваю рот. Да только и ополаскиватель не в силах меня избавить от горечи, собравшейся на языке. Мне не нравится чувство вины, засевшее в груди, в её левой части. Женя для меня столько сделала, что на первый взгляд кажется, будто это неизбежно, но… Я ведь ни черта не знаю о её мотивах. Просто никогда не спрашивал напрямую. А пытаться понять, что в её голове творится — абсолютно напрасный труд. Наверное, нам стоит поговорить. Но не теперь, когда моя жизнь на слабых подпорках держится. Любой сквозняк — и она снова рухнет. Так стоит ли сотрясать воздух? Нет. Уж лучше, пока это возможно, придерживаться избранной ранее тактики. В конце концов, она сама ей следует. И, кажется, её всё устраивает. Разве не идеально?

Готовлю себе завтрак, читаю новости. Всё это так нереально, что будто бы не со мной. Неужели я и впрямь могу всё это делать?

Позавтракав, плетусь в гардеробную. Надеваю костюм и повязываю галстук. Галстук из старой жизни. Костюм и рубашка — абсолютно новые. Как я и думал, весь старый гардероб мне мал. Да и давно уже вышел из моды.

К отведённому нам офису Иван меня привозит ровно к девяти. Лихо паркуется, уведя классное место у лысого мужика на «Крузере».

— Эй! Какого чёрта? — орёт тот, высунувшись из окна.

— Это парковка для топ-менеджеров.

— А я, по-твоему, кто?! Хрен с бугра?

— Ну вот! Всё ты знаешь, — ухмыляется Иван. — Сгинь, мужик, не ищи себе неприятностей.

Пока Иван переговаривается с водилой, я выбираюсь из салона, сам себе открыв дверь.

— Что здесь такое?

Оборачиваемся на голос. Через стоянку к нам шагает Воскресенская. Ее тотал-блэк-закрытый-наглухо образ разбавляет жакет оверсайз цвета фуксии-вырвиглаз. Скромного кроя юбка-карандаш оставляет открытыми колени и икры. Всё такие по-жеребячьи поджарые. На носу — очки. Губы накрашены помадой в цвет пиджака. Из украшений — массивное золотое кольцо и серьги. На ногах — босоножки не по дресс-коду. Волосы собраны в строгий пучок на макушке.

— Не поделили парковочное место, Евгения Александровна.

— Бывает, — улыбается она. — Доброе утро, Сергей Зурабович. Как ваши выходные?

— Потрясающе, — бросаю сухо. Зуб ноет, не прекращая. И боль чем дальше, тем становится сильней. Вот тебе и первый рабочий день. Как сосредоточиться и не потерять бдительность?

— Ну, тогда, думаю, лучше нам подняться внутрь. Ваш офис располагается на последнем этаже, рядом с моим. Не потеряемся.

— Да уж.

— Команда у нас новая, ещё не до конца сработавшаяся. Но люди все толковые.

— Пусть мне соберут их личные дела. Я изучу, — беру разговор в свои руки и гляжу прямо на неё, пусть нечего и не вижу за стёклами солнцезащитных очков, которые я уже почти ненавижу. Мы в чёртовом здании и по всем правилам делового этикета Евгении Александровне не мешало б их снять! Но она это делает лишь в момент, когда я уже почти созрел, чтобы сделать ей замечание. Будто до этого нарочно меня испытывала.

— Да, конечно. Вы можете отдать распоряжение на этот счёт своей секретарше.

— А моего распоряжения тебе недостаточно? — на кой-то чёрт включаю мудака, каким никогда, в общем-то, не был.

Евгения-чтоб её-Александровна равнодушно ведёт плечом:

Глава 7

Евгения

— Воу-воу-воу…

— Что такое?

— Этот испепеляющий взгляд!.. — Сергей подносит к лицу зажатые в руке документы и, будто ему внезапно становится жарко, принимается энергично обмахиваться. Я закатываю глаза. Детский сад, штаны на лямках! Серый в ответ ржёт, уткнувшись носом мне в шею.

— Отвали, — дёргаю плечом.

— Вот ещё! Зуб даю, наш шеф уже прикидывает, как бы поскорее от меня избавиться.

— Шутишь?

— Нет! Я его выбесил сто пудово. Ты разве не ощутила исходящей от него ярости? У меня даже волосы на теле привстали. Вот, посмотри! — Сергей задирает манжету и демонстративно суёт мне под нос поросшую короткими рыжими волосами руку. — Эх! Какая страсть! Какая экспрессия! Вот это я понимаю…

— Прекрати, Серёж, — хмурю брови. Бесит, когда он забывает об осторожности. Хотя я могу понять, что без вынужденной забывчивости, позволяющей иногда перевести дух и хоть ненадолго почувствовать себя в безопасности, может запросто посунуться крыша. Нельзя… невозможно жить в постоянном напряжении. Если не выпускать пар по чуть-чуть, однажды просто к чертям сорвёт резьбу.

— Окей, — серьёзнеет он. — Лучше расскажи, как прошёл твой обед с родителями?

— Как всегда ничего нового. Папа грызся с Максом, мама… Мама — как мама. Переживала, что мне придётся работать бок о бок с уголовником. Кстати, как насчёт следующей недели? Только не говори, что опять занят. Я не поверю!

— Занят-занят, ещё как.

— Врёшь ты всё! — в отместку за такую наглую ложь легонько тычу Дорошева локтем под рёбра. Тот же морщится так, словно я ему с ноги врезала. Что ж… могу его понять, обед с моими родственничками — та еще мука, но… Серый как-то умудряется сглаживать все углы. Когда он рядом, общество родичей становится почти терпимым. Я тоже частенько его выручаю. У нас, можно сказать, взаимопомощь. — Между прочим, Нинуська скоро забудет, как ты выглядишь.

Мы проходим через турникеты, холл, вертящуюся дверь. Улица встречает нас шумом дорожного трафика и ароматом озона.

— Вот кого бы мне хотелось увидеть! Как она?

— Готовит для тебя новый танец.

— Я думал, у них на танцах каникулы.

— Нина возжелала продолжить обучение. Теперь я плачу за индивидуальные занятия. Я что, тебе забыла сказать?

— Наверное. А ведь это круто, что нашей малышке что-то настолько нравится. Разве нет?

— Угу. Но по деньгам выходит довольно дорого.

— Вышли счёт. Я возьму расходы на себя.

— Нет! Это исключено.

— Послушай, она моя дочь, так? Какого чёрта тебе тащить её в одиночку?

— Я…

— Это может быть подозрительно! — проявляет отказавшее мне здравомыслие Серый. — Я оплачу Нинке чёртовы танцы. И всё. Закрыли тему.

Спазм перехватывает горло.

— Ничего себе! Какие мы грозные. Дурной пример Горозии заразителен? — храбрюсь фиг его знает зачем.

— Я просто волнуюсь о вас, понимаешь? — Сергей останавливает меня за руку и внимательно смотрит в глаза. Сейчас в нём нет и тени прежней дурашливости. Он абсолютно собран и предельно серьёзен. Может, у меня и не слишком много друзей, но Дорошева я бы не променяла и на десяток.

— Ладно-ладно. Хочешь платить — плати. Сэкономлю денег.

— А что дальше?

— Не знаю. Может, прокучу, когда это всё закончится.

А может, моя заначка пригодится совсем для других целей. Если всё пройдёт идеально. Что ж я за дура? Обещала себе не раскатывать губу, а всё равно раскатала. И нет-нет да и мелькают фантазии — тихий домик на берегу, солнце, лето… Так, стоп! Ну ведь совершенно невыносимо! Нельзя… нельзя даже мечтать. Это может обернуться бедой огромных масштабов.

— Что ты думаешь делать?

Пожимаю плечами:

— Придерживаться старого плана.

— Помогать ему? А он… Он тебе хоть спасибо сказал?

— За что? Перестань.

— За что? — зло сощуривается Дорошев. — За то, что ты ему передачки слала. За то, что выполняла все его просьбы. За то, что, подставляясь по полной, вынесла жёсткий диск с его компа, когда в его офисе шла облава… Ты хоть в курсе, что на нём было?!

— Нет. Меньше знаешь — крепче спишь. Какого чёрта ты вообще об этом вспомнил спустя столько лет?

— Может потому, что даже спустя все это время мне так и не удалось понять, как ты могла на это пойти?

— Как? Не знаю. Может всё дело в том, что он попросил об этом именно меня? Не зама своего, с которым он семь лет проработал, не собственного помощника… Он… доверился мне, понимаешь?

— Что ж ты за дура, Женька? Он просто понимал, что ты — единственная сотрудница офиса, которую никто не стал бы шмонать.

— Хорошо. Твоя взяла. Я дура. Теперь мы можем закрыть тему? Давай сядем на веранде. Ужасно хочется есть.

— Да постой ты! А если он виноват? Ты об этом не думала?

Глава 8

Серго

Когда я выхожу из офиса, дождь льёт стеной. Иван, видно насмотревшись каких-то фильмов про крутых бодигардов, распахивает над моей головой зонт, но первый же порыв ветра выворачивает спицы наружу.

— Бросай ты эту хрень. Я быстрей добегу, — перекрикиваю шум грозы и дорожного трафика. Иван не то чтобы охотно кивает и отстаёт в попытке спасти свой зонтик. Я же стремительно пересекаю парковку и ныряю в салон авто, где снимаю осточертевший за день галстук, мокрый, напитавшийся влагой пиджак и откидываюсь гудящей головой на подголовник. Только здесь, в монотонном стуке дождя по крыше, в одиночестве салона, пахнущего разогретой кожей и дорогой полиролью, позволяю себе выпустить на волю мысли о Воскресенской. Какого чёрта — о ней? Какого-то чёрта. Не знаю…

— …Вот как? Значит, ты замужем?

Даже задав свой вопрос, я почему-то оказался совершенно не готовым к ответу:

— Нет. Сейчас я в разводе.

— Что, и ребёнок есть?

— Угу. У меня дочь. Хорошая девочка, души в ней не чаю.

Надеюсь, мне удалось скрыть свой шок. Хотя без промахов всё ж не обходится. На кой-то чёрт я прямо дал понять Жене, что не следил за её судьбой, не смотря на то, что у меня была такая возможность, и она прекрасно об этом знает. Почему так? Кто бы мне ответил. Но вообще, если пораскинуть мозгами, вывод напрашивается один: я намеренно избавился от людей, которые теоретически могли бы повлиять на моё душевное равновесие. Чтобы выжить, мне нужно было оставаться максимально собранным и отстранённым. А для этого следовало избавиться от всего, что делало меня уязвимым. Например, от мысли, что где-то там меня любят и ждут. Что где-то там есть та, кто не предаст. Ну и от всего остального сентиментального дерьма вроде этого.

Нарушая окутавшую меня тишину, Иван открывает дверь. Тянет сквозняком. Будто опасаясь, что тот внесёт ещё больший хаос в мои и без того хаотично мечущиеся мысли, я машинально вскидываюсь.

— Ну и погодка, Сергей Зурабович. Давно у нас такого ливня не было. Как бы не пришлось плыть.

— Люблю грозу, — отвечаю, плохо скрывая раздражение, и достаю из кармана телефон, ещё до конца не понимая, на кой чёрт это делаю.

— Да. Громыхает — будь здоров.

Мазнув фарами по кирпичному боку офиса, машина выезжает со стоянки и плавно вливается в дорожную тянучку. Я делаю глубокий вдох и, открыв «Сафари», вбиваю: «Евгения Воскресенская». У неё не так уж много фото в сети. И большая часть из тех, что есть, — как раз фото с Женькиной свадьбы, опубликованные не где-нибудь, а в одном из самых рейтинговых и пафосных глянцев. Наверное, такого рода публикации — обычная практика у детишек топ-чиновников. Это же круто — впарить свои фото в журнальчик. Но тут я готов поверить, что издание само напросилось. Фотографии и впрямь потрясающие. Женька, может, и худая, как доска, но дизайнерские платья на ней сидят так, что любая модель обзавидуется. На первых двух фото она одна. В подвенечном платье с длинным шлейфом. И менее вычурным нарядом, в который, если верить прессе, Воскресенская переоделась ближе к банкету. А еще на одном фото она с… женихом. Тоже Сергеем, мать его. Ну кто бы мог подумать? Разве это не прекрасно? Кстати, на постановочных фото «тоже Сергей» выглядит гораздо более мужественным, чем в реальности. Они красивая стильная пара. У них счастливые лица… Точнее, у «тоже Сергея». Сама же Воскресенская даже со свадебных фото смотрит так, как будто прямёхонько в мозг заглядывает. Её огромные глаза в макияже кажутся ещё больше. Ещё отстранённее. Довольная же рожа жениха как будто кричит: «Видите? Ви-ди-те? Я получил то, что никто другой бы не смог. Она моя!».

Обломись, мальчик. В конце концов, вы расстались.

В попытке выяснить, на сколько этих двух хватило, натыкаюсь на дату свадьбы. Евгения вышла замуж спустя два месяца после моего ареста. И это в свою очередь означает, что некоторое время я наяривал чью-то невесту. М-да…

Зло отбрасываю телефон. Гляжу в окно, за которым в каплях дождя проносится город, но не проходит и минуты, как я снова сгребаю айфон и принимаюсь за более детальные поиски. Оказывается, Воскресенская с Дорошевым дружили ещё со школы. И всё это время не распространялись о своих отношениях лишь потому, что «об этом и так все знали».

Допустим, не все. Я вот не знал, что моя стажерка с кем-то там встречалась. Для меня это, мать его, и сейчас сюрприз. Одно непонятно — какого лешего мне не всё равно. Не думаю, что наличие у неё жениха заставило бы меня отказаться от своего плана. Хотя бы потому, что другого у меня не было. Евгения оставалась моей единственной надеждой на то, чтобы всё утрясти. Вот почему я, собственно, её и трахал.

Почему она трахалась со мной, будучи чьей-то невестой, — вопрос. Может, стоит даже поинтересоваться. У неё…

Представив, как это бы выглядело, я брезгливо морщусь. Нет уж, нахрен.

И всё же… Зачем она, будучи замужем, мне помогала? Я-то полагал, что причина на поверхности — затем же, что и другие бабы, которых одиночество лишало последних мозгов. Этим здорово научились пользоваться сидельцы по всей стране. Найдут такую в каких-нибудь «Одноклассниках», запудрят мозги, набрешут с три короба, и давай разводить «любимую» на всякие ништяки: сигареты да заварку с конфетами. Одному такая вот идиотка даже дозу как-то пыталась пронести. Там её и повязали. Сколько дали — не знаю, но сам факт мне о многом сказал.