Вездесущая Зефирка и Дракон в шоколаде - 1

Пролог

Аннотация:

Вышла замуж по любви и совершила самую большую ошибку в жизни.
Отправилась утром на ежедневную пробежку и чуть не оказалась в тюрьме.
Получила наследство, но потеряла подругу.
Вслед за торжеством справедливости пришла депрессия...
Ну и как быть вот с такой вот черной полосой?
А как обычно! Бросить всё и уйти в монастырь!
Ну или, хотя бы, уехать в деревню.
Тем более, что в деревне уже много лет дожидается оставленный в наследство дом!
Но вот дождется ли?..
С таким-то везением…

Пролог

Как часто вы оказываетесь в объятиях умопомрачительных красавцев драконов, политых сверху шоколадом?

Мне удалось это лишь однажды.

А посему ничего удивительного, что я хорошо запомнила этот день!

Хотя… Нет. Как ни терпится мне поскорей поделиться испытанным мной калейдоскопом незабываемых чувств, я всё же поступлю как ответственный и обстоятельный человек и начну свой рассказ с другого дня, с того, с которого всё началось.

Что всё?

Появление в моей жизни драконов, разумеется!

Сначала, правда, лишь метафорических. Тех, которые разрушили мою вполне счастливую, комфортную жизнь совладелицы компании по производству и розничной продаже кондитерских изделий. Компании, которую я и моя лучшая подруга Лиза Стоянова, с которой мы знакомы с детства, построили с нуля.

Началось всё с маленького кафе, в котором мы продавали домашние пирожные и конфеты, приготовленные по семейным рецептам. Конкуренция была огромной, и, чтобы сводить концы с концами, первое время нам приходилось работать, не покладая рук, в прямом смысле слова, днём и ночью. Однако, несмотря на постоянную усталость и нехватку средств, каждое наше изделие готовилось с огромной любовью и из самых лучших из доступных нам продуктов. Благодаря чему спрос на наши десерты, конфеты и выпечку рос и со временем мы стали получать также заказы не только от клиентов нашего кафе, но и от владельцев других кафе. Что натолкнуло нас с Лизой на мысль о запуске собственной линии сладостей и, как следствие, о собственном кондитерском производстве. Мы понимали, что идея рисковая, но всё же взяли кредит в банке и воплотили её в жизнь. И, к счастью, не прогадали.

Но что-то я увлеклась. Хотя и не особо, поскольку наш с Лизой успех в бизнесе имеет прямое отношение к появлению в моей жизни тех самых метафорических драконов, ибо именно состояние моего банковского счета и привлекло ко мне моего мужа. Далеко, не красавца, кстати. И не умей он так хорошо притворяться влюбленным, как он умел, я бы не только никогда не вышла за него замуж, но и на свидание с ним ни за что бы не пошла. Собственно, в этом-то как раз и заключается ирония судьбы. Было в нем что-то, что меня настораживало и отталкивало от него. Сейчас я понимаю, что интуитивно чувствовала его ложь и гнилость. Но не тогда. Тогда, я думала, что дело просто в его непривлекательной внешности. И потому искренне верила, что он меня безумно любит. И потому дала ему шанс и позволила ему себя очаровать. И потому полюбила его и вышла за него замуж.

И вплоть до того рокового дня, в который меня известили о том, что меня обвиняют в убийстве моей лучшей подруги, была уверена, что сделала правильный выбор.

– Что?.. – тогда переспросила я, решив, что ослышалась.

Мне любезно повторили, в чём меня обвиняют. Но я снова не поверила услышанному.

– Что?.. – снова оторопело повторила я.

Мои слова повисли в воздухе, и я почувствовала, как комната начала кружиться вокруг меня. Всё, что я могла сделать, – это вцепиться в край стола, дабы сохранить равновесие. И зачем, спрашивается, я встала со стула при его появлении? Чтоб теперь бояться упасть?!

– Возможно вы хотите ознакомиться с постановлением на ваш арест? – участливо уточнил следователь, вынимая из папки документы.

– Да, конечно, – кивнула я, пытаясь собраться с мыслями.

Он протянул мне документ, и я честно попыталась прочитать то, что в нем написано, но буквы плыли перед моими глазами, и сколько я в них не всматривалась, так и не смогла разобрать ни слова.

– Но мы вчера разговаривали с вами, и вы сказали, что не подозреваете меня, – беспомощно напомнила я.

– Это было до того, как мы обнаружили ваши отпечатки пальцев на орудии убийства и установили, что у вас нет алиби, – «любезно» сообщили мне.

– Но у меня есть алиби, – напомнила я. – Я ведь вам говорила, что я была на утренней пробежке. Я вам объяснила, что бегаю каждое утро.

Что было, к слову, чистой правдой. Несмотря на то, что я никогда не была худышкой, я никогда не пренебрегала спортом. В надежде похудеть, чем я только не занималась: и плаваньем, и теннисом, и восточными единоборствами, и йогой и танцами. И однажды, когда у меня хватило силы воли просидеть полгода на строжайшей диете, мне даже удалось стать почти стройной.

К сожалению, вместо ощущения легкости и уверенности в себе, которое я ожидала обрести вместе со стройностью, в мою жизнь вошли раздражительность, нетерпимость и неудовлетворенность. Что не могло не отразиться на моих отношениях с окружающими. Которые столь стремительно начали меняться в худшую сторону, что у меня не осталось другого выбора, кроме как пересмотреть свои приоритеты и перестать морить себя голодом.

Я продолжила бегать по утрам, заниматься йогой и восточными единоборствами, но теперь я уже делала это не ради похудения, а, чтобы поддерживать себя в тонусе. Ну и да, чтобы есть свои бесконечно любимые десерты без страха стать необъятной и неподъемной.

– Совершенно одна, я помню, – кивнул следователь, на лице которого было написано, что он не верит в то, что такая пышка как я, каждое свое утро начинает с пробежки.

Глава 1

Глава 1

Опуская юридическую тягомотину и прочие не самые приятные для того, чтобы о них вспоминать, события той злополучной недели, скажу, что, если бы у меня был адвокат, которому было бы плевать на своих клиентов, то, вероятней всего, меня всё же признали бы виновной.

К счастью, я могла позволить себе нанять самого лучшего. И несмотря на то, что обошелся он мне примерно в такую же сумму, что и покупка нашей с Лизой первой кондитерской фабрики, я всё равно по сей день очень ему благодарна.

Для того, чтобы доказать моё алиби он лично прошелся по всем пешеходным дорожкам, по которым я могла совершать пробежку в то утро, когда убили Лизу, и отметил все кафе, магазинчики, парковки и перекрестки, что попадались ему по пути. После чего, его сотрудники обошли эти же кафе, магазинчики и перекрестки, и обследовали их на предмет наличия камер слежений. И, на моё счастье, камера одного из кафе меня таки зафиксировала. При этом мне посчастливилось дважды: во-первых, на записи было четко видно моё лицо, а во-вторых, в той части парка, в которой находилось кафе, камера которого меня записала, я практически никогда не бегала.

Не оказалась бы я в этой части парка и в то утро, но накануне вечером я пекла Тарт Татен. А он на меня с детства действуют как алкоголь на алкоголика: сколько есть, столько и съем. Что при его калорийности и моей склонности к полноте чревато. Зная за собой эту слабость, я готовила его нечасто и при этом из расчета четыре небольших яблока на порцию на двоих. Но Костя тем вечером явился домой на два часа позже своего обычного времени, а что там того Тарт Татена! Всего-то каких-то четыреста, ну может четыреста пятьдесят граммов…

Посему на следующее утро, дабы избавиться от набранных мной вечером тысячи калорий, я «приговорила» себя к лишним сорока минутам пробежки. Благодаря чему в 06:42, согласно показаниям камеры слежения, я находилась в семнадцати километрах от офисной кухни, на которой с шести до семи утра убили Лизу, и, само собой, никак не могла её убить.

В очередной раз, опуская неприятные воспоминания, подтвержу, то, о чем вы и так догадываетесь, да, убийцей в итоге оказался мой муж. И не измени я в тот день маршрут своей пробежки, вероятней всего, его план удался бы.

Он хорошо подготовился и всё просчитал. Не знаю, правда, как он очаровал Лизу… Хотя… Почему не знаю. Знаю. Он очаровал её так же, как и меня, когда мы только познакомились: кажущейся искренней заботой, старомодными манерами и умением быть невероятно убедительным. Костя всегда точно знал, что сказать или сделать, чтобы произвести нужное впечатление. Он был мастером комплиментов и знал, как так подметить детали, чтобы люди в его обществе чувствовали себя важными и особенными. Его чувство юмора всегда было вовремя и к месту, и он умел разрядить любую напряжённую ситуацию шуткой или остроумным замечанием. Когда он говорил, создавалось ощущение, что он действительно вкладывает душу в каждое свое слово, что каждая эмоция, которую он демонтирует, настоящая.

Он умел не только говорить, но и слушать, создавая впечатление, что твои проблемы и переживания для него важны и интересны. Он точно знал, как подбодрить: иногда просто словом, иногда делом, а порой и предложением спонтанно сделать что-то из ряда вон выходящее. Например, он мог предложить взять лодку и отправиться в ночное плавание по реке или заявиться ко мне на работу уже с билетами на самолет и сообщить, что он закал столик в лучшем ресторане Парижа или Лондона.

Он умел быть тем, кого ждут и в ком нуждаются. Именно так он завоевал меня. Рядом с ним я верила, что я самая потрясающая, самая замечательная и самая любимая женщина на всей земле. Я верила, что для него я само совершенство!

Поэтому, хотите верьте, хотите нет, но я не злюсь на Лизу и не считаю её предательницей. Я считаю её такой же жертвой, как и…

Нет. Не такой же, как и себя. В том-то и дело!

В то время как я отделалась пусть и большим, но лишь только испугом, она потеряла жизнь.

Её больше нет, и теперь ни она, ни я, ни кто-нибудь другой никогда не узнает, как сложилась бы её жизнь, не встреться ей на пути мой подонок муж.

Я же осталась жить.

Да, с чувством вины, что, прожив пять лет с человеком, не распознала в нем лжеца и расчетливого, хладнокровного убийцу. Да, с осознанием того, что на мне женились ради денег и с воспоминаниями о том, что сказал мне этот лжец и убийца в ответ на мой вопрос: «За что ты так со мной? За что ты так с Лизой?»

– За то, что я не для того пять лет трахал жирную корову, чтобы при разводе остаться ни с чем! – с презрением выплюнул он мне в лицо, сообщив следом, очевидно, дабы добить меня, что, на самом деле, ему всегда нравились стройные и изящные женщины с маленькой грудью. Ну и ещё много, чего наговорил, о чем вспоминать тошно…

Сволочь!

И ничего я не жирная! Просто у меня тип фигуры такой! Да, я люблю сладкое, но я бегаю каждое утро! И карате занимаюсь, и йогой. Поэтому никакая я не жирная, а мускулистая! И растяжка у меня такая, что я любой стройной и изящной селедке фору дам даже в том случае, если она всю жизнь профессионально занимается гимнастикой! На шпагат какой хочешь сяду, ногу, как угодно, высоко задеру! А гнусь я так, что не только мостик из положения стоя изображу, но и даже фляк[1] без проблем сделаю!

И грудь у меня красивая! А не вымя! Да, пятого размера! Но подтянутая и упругая, хотя мне уже не восемнадцать, а тридцать четыре! И потому не понимаю, каким боком это моя проблема, что этому сволочу, видите ли, всегда нравились прыщики!

Вот такая оказалась любовь…

Все пять лет нашего брака мой «во всех отношениях идеальный, любящий» муж, как он сам выразился, считал дни до того момента, когда он сможет избавиться от меня и забрать то, ради чего, он так долго и так самоотверженно «жертвовал» собой.

Вот такой вот бедняжечка! Чтоб ему пусто было!

Но всё же я осталась жить. В отличие от Лизы.

Глава 2

Глава 2

О том, что у меня есть дом в деревне я не то, чтобы забыла, просто я бывала в нем лишь два раза в год, на годовщину смерти бабушки и родителей. Приезжала, посещала их могилки, ночевала и на следующее утро уезжала.

Несмотря на это именно эта деревенская изба, а не моя квартира, в которой я постоянно жила, ассоциировалась у меня с домом, в полном смысле этого слова.

Возможно, дело было в том, что бабушкин дом хранил в себе не только мои детские воспоминания, но и её, и моей мамы: их смех, их надежды, их запах, шорохи их шагов… Но каждый раз, когда я приезжала, мне казалось, что дом рад мне, что он ждал меня, что он очень-очень скучал по мне.

Как только я подходила к калитке, старая деревянная изба словно бы просыпалась, почувствовав моё приближение. Тёплый свет от лампы, стоящей в углу, лёгкий шум ветра за окнами, скрип дверей и половиц, шорох занавесок и скатертей, легкий запах пыли – всё это будто бы шептало: «Наконец-то ты вернулась. Мы ждали тебя. Добро пожаловать домой».

Домой…

Мне надо домой! Вдруг поняла я. Домой!

Если и существовало на свете место, способное меня исцелить, то это был этот дом. Хотя бы потому, что уже просто ради одного него стоило жить. Просто, чтобы радовать его своим присутствием, заботиться о нём, вдохнуть в него тепло, заботу и любовь, которой он так долго был лишен. Просто, потому что этот дом заслуживал того, чтобы его снова, как в то время, когда ещё была жива бабушка, наполнили звуками шагов, ароматом домашней еды, уютом и светом.

Я понимаю, как это звучит, но… тогда мне действительно казалось, что этот дом был тем единственным, что у меня осталось, тем единственным, ради чего стоило продолжать жить.

И я поехала домой.

Более чем знакомой дорогой, которой ездила вот уже восемнадцать лет, с тех пор как по окончании девяти классов, уехала из деревни, дабы поступить в кулинарное училище.

Над головой простиралось, по-летнему яркое, нежно-голубое небо, на котором не было ни облачка. Солнце мягко касалось земли своими теплыми лучами, заливая всё вокруг золотистым сиянием. Лёгкий ветерок едва заметно колыхал листья на деревьях. Дорога вела через поля и перелески, знакомые практически до каждого дорожного знака и поворота. И ровным счетом ничто не предвещало никаких непредвиденных осложнений. Кроме разве что желудка, проблемы с которым у меня обострились на фоне затяжной депрессии.

Но, как известно, кто предупрежден, тот вооружен, а я была предупреждена ещё и заблаговременно. Поэтому я была не только вооружена, но и хорошо подготовлена. И важной составляющей этой подготовки была договоренность между мной и моим желудком, согласно которой я его кормила только тем, что не расстраивало его, а он, в свою очередь, не расстраивал меня.

И само собой, зная, что мне предстоит провести за рулем почти семь часов, мне даже на секунду в голову не пришло нарушить эту нашу с ним договоренность. Более того, я ещё и перебдела. Я не только покормила свой желудок свежеприготовленным, легким для переваривания завтраком, но и даже кофе не стала пить. Обошлась чаем. Причем зеленым, который я, к слову, не особо люблю. Про эклеры, тирамису, эстерхази, панна-кота и брауни, которыми я доверху набила термосумку и которые везла, дабы угостить присматривающую за моим домом семейную пару, я вообще молчу: не рискнула полакомиться даже одним, самим маленьким пирожным. Дорога всё же не самая короткая, а береженого, как гласит народная мудрость, и бог бережет.

И, возможно, других береженых он, и в самом деле, бережет, но не меня!

Где-то на полдороги к деревне мой страх и совесть потерявший желудок вдруг решил нарушить нашу с ним договоренность и ни с того, ни с сего, подлец такой, взял и расстроился! И не слегка, а сразу, с места в карьер, закатил мне, в прямом смысле слова, незабываемый концерт возмущенного громогласного урчания, главную партию в котором под аккомпанемент органа, фаготов и барабанов исполнял он сам, а его закадычный дружок кишечник на заднем плане подыгрывал ему на тромбоне, требуя при этом немедленного облегчения! Причем, в ультимативной форме! Мол, как хочешь крутись, а сделай по-моему!

Ну и что мне было делать?

Сами понимаете, договориться был – не вариант. Я, конечно, попыталась объяснить, что останавливаться на пустынной дороге небезопасно, что до ближайшей заправки всего-то каких-то тридцать минут езды, а если я поднажму, то и двадцать…

Да только ж кто меня слушал! Только не эти двое террористов!

Скрутили в три погибели, причем так, что и дышалось-то с трудом, и «дружески посоветовали»:

«Немедленно останови машину и беги в ближайшие кустики! Или же… пеняй на себя!»

По вполне понятным причинам, пенять на себя не хотелось, а посему выбора у меня не было: пришлось уступить подлым и бессовестным шантажистам.

Дорога была пустынная. И потому можно было, конечно, и не идти в кустики, а обойти машину и присесть между дверями. Но теперь…

Будь они не ладны, взбунтовались уже мои хорошее воспитание и чувство собственного достоинства.

Ладно бы ночь, так день же на дворе! А вдруг кто-то таки проедет мимо, а тут… Да и нехорошо это отходы своей жизнедеятельности на обочине дороги оставлять. Не по-людски это. Собака и та себе бы этого не позволила. Корова да, корова бы себе такое позволила, но я же не корова! Вопреки мнению моего бывшего мужа!

В общем, воспитание, чувство собственного достоинства и довод: «я же не корова!» победили, и я, опять и снова, сделала то, от чего меня активно отговаривала моя интуиция, иначе говоря, я всё-таки пошла в «кустики»…

В своё оправдание, отмечу, что лесопосадка располагалась не более, чем в трёх метрах от дороги. И, кроме того, у меня с собой в «сумочке» были не только влажные и сухие салфетки, маникюрный набор, литровая бутылка воды, килограммовая косметичка и трехкилограммовая аптечка, но и целых три газовых баллончика.

И потому я решила, что, если вдруг мою Тойоту попытаются угнать, то меня, во-первых, предупредит сигнализация, а, во-вторых, я воспользуюсь газовым баллончиком или даже сразу двумя!

Глава 3

Глава 3

Выбежав на дорогу, я принялась лихорадочно оглядываться по сторонам, надеясь, что машина просто каким-то образом оказалась вне поля моего зрения: мало ли, вдруг что-то резко случилось с тормозами, и она укатилась или назад, или вперед и спряталась от меня где-нибудь или за изгибом дороги или в посадке.

Но Тойоты нигде не было. Как, впрочем, не было и изгибов дороги, и следов от шин, и других машин: ни проезжающих мимо, ни приближающихся, ни удаляющихся.

Со мной остались лишь легкий ветерок, нежно ласкающий траву у обочины, далекие трели птиц и стрекот кузнечиков, которые, казалось, насмехались над моей беспомощностью.

– Не может быть! Такого просто не может быть! – бормотала я себе под нос, чувствуя, как паника подступает ближе. В голове крутились сотни мыслей, но ни одна из них не давала ответа на вопрос: куда и как могла исчезнуть моя машина? Да, я отвлеклась! Но я отвлеклась всего на каких-то несчастных несколько минут! Никто, ровным счетом никто не был способен настолько быстро и тихо угнать машину! Кроме разве, что волшебника…

– Ха-ха-ха! – истерично хохотнула я и хлопнула себя по лбу. – У меня же с собой телефон! – снизошла на меня в высшей степени здравая мысль и, к сожалению, в такой же степени… бесполезная.

Потому как связи, разумеется, не было!

Отлично! Просто отлично! Или как когда-то пела Алла Пугачева: «Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего!».

Сначала я хотела пойти вдоль дороги и даже пошла. Однако пройдя метров двести, я вновь огляделась вокруг и… не узнала местность.

И тут меня посетила очередная, как мне тогда показалось в высшей степени здравая мысль: «А что, если я случайно вышла не с той стороны посадки?!»

Сейчас-то я понимаю, что она была в высшей степени не разумной, а бредовой, но тогда…

Тогда я решительно направилась в посадку! Которая, пока я не сделала первые пару шагов вглубь, была такой же, как и сотни других: несколько рядов растущих на одинаковом расстоянии друг от друга деревьев, кроны которых пропускали достаточно света, чтобы сквозь стволы просматривались дорога и поле, расположенные с другой стороны.

Однако сделав ещё несколько шагов, я вдруг поняла, что больше не вижу ни дороги, ни поля впереди, а вижу одни лишь только стволы. Ну и кусты, и траву, разумеется. Однако насторожили меня именно стволы, кроме которых теперь ничего больше нельзя было рассмотреть!

Само собой, я тут же попыталась вернуться назад.

Именно попыталась. Потому как, повернув назад, я обнаружила всё то же уходящие в дремучую даль, что б их, стволы деревьев!

Но…

Я точно знала, откуда пришла! И ещё более точно я помнила, что успела сделать не более пяти, возможно, шести шагов. Из чего, как я это понимала, следовал более чем закономерный логический вывод, что через столько же шагов назад, я снова окажусь на дороге!

Вот только… каждый новый шаг, якобы в направлении дороги, приносил всё большее понимание, что я двигаюсь не к ней, а, наоборот, от неё: деревья росли всё гуще, их раскидистые кроны пропускали всё меньше солнечного света, а почва под ногами вдруг стала более мягкой и вязкой.

– Это невозможно! Я сделала только шесть шагов! Это совершенно невозможно! – убеждала я себя, продолжая упорно вглядываться в полумрак в надежде, что вот-вот в просветах между стволами замаячит дорога.

Седьмой шаг. Восьмой. Девятый. Десятый. На одиннадцатом – я почувствовала подступающую панику…

Подобно коту, играющему с мышью, которая попала в расставленную им ловушку, она подкрадывалась медленно, но неуклонно.

Чтобы как-то успокоиться я снова посмотрела на смартфон, но связи как не было, так и не было.

– Я сплю! – сказала я себе. – Я сплю и вижу кошмарный сон!

Я остановилась, дабы осмотреться, в надежде увидеть хоть какой-то просвет между обступившими меня со всех сторон, уходящими в кромешную тьму неизвестности стволами вековых деревьев.

«Очень высоких вековых деревьев! – внезапно озарило меня, и с этой мыслью пришла надежда. Если деревья такие высокие, возможно, поднявшись на одно из них, я смогу увидеть дорогу с высоты и понять, где нахожусь».

Я оглядела ближайшее дерево, его массивный ствол был покрыт грубой корой и, на моё счастье, многочисленными сучками, которые могли бы стать отличными опорными точками для подъема.

– Грохнусь, так грохнусь, – смиряясь с судьбой, решила я и уверенно зацепились за первый сучок. Грубая, сухая кора дерева оцарапала кожу ладоней, но сдаться только из-за этого был не вариант. Вот, если бы я грохнулась, тогда б, возможно, я бы ещё подумала, но…

Ободренная тем, что сучок не хрустнул под моим весом, я потянулась к следующему, затем к следующему, медленно, но уверенно продвигаясь вверх. Всё же проведенное в деревне детство имеет свои преимущества. Как, впрочем, и неплохая физическая форма, которой, несмотря на два месяца депрессии, я всё ещё могла похвастаться.

– Ну теперь будет попроще, – выдохнула я, наконец добравшись до первой толстой ветви, позволяющей встать на неё обеими ногами и… чуть не свалилась с неё, потому что над мой головой, будь он не ладен, снова пронзительно и громко каркнул ворон.

– Что б тебя! – восстановив пошатнувшееся из-за испуга равновесие, выругалась я, ища глазами чертову птицу.

Но, как и в прошлый раз, не нашла.

Наказав себе, как можно крепче держаться за ветки, я продолжила подъём. Каждый новый метр подъема давался всё сложнее, руки и ноги все более и более дрожали от напряжения, но желание как можно быстрее выбраться из этого леса гнало меня вверх.

Наконец, добравшись и остановившись на самой высокой достаточно крепкой ветке, я взялась обеими руками за ствол и перевела дыхание.

Моя голова была почти на уровне верхушек деревьев. Ветер тут был намного сильнее, чем внизу и ветки опасно покачивались. Но риск того стоил! Вдалеке, сквозь кроны, мелькнула тёмная полоса дороги! Моя грудь наполнилась облегчением. Я теперь знала, куда нужно идти!

Глава 4

Глава 4

Мэр и шериф небольшого приморского городка Тихий Причал покидали шумный, суетливый и грязный Грейхольм с его воняющими тухлой рыбой доками и переполненными людьми улицами с превеликой радостью. Которая, правда, была бы намного полнее, если бы они сами и их семьи отбывали из города на той же карете, с той же лошадью и с тем же возницей, что и приехали.

Но в этом треклятом Грейхольме не ездят же – а летают! И один из этих «летунов» как раз и лишил их сегодня утром сразу и кареты, и коня! И, как следствие, возницы, потому как кто-то должен же был остаться в этом проклятом городе, дабы сначала проследить за ремонтом кареты и восстановлением Мирного, после чего доставить и первую, и второго домой.

Гружённая бочками с водой телега, мчалась с такой скоростью, словно ехала порожней. Посему ничего удивительного, что «летуна» и его телегу занесло на повороте, и бочки с водой посыпались прямо под копыта лошадей и колеса карет, едущих следом и навстречу экипажей.

Мирный попытался увернуться, но одна из бочек упала ему прямо на ногу. От боли нечастный конь пронзительно заржал и взвился на дыбы. Когда же его копыта вновь коснулись земли, и он попытался опереться на пострадавшую ногу, она подломилась и Мирный, тяжело и прерывисто дыша, с хрипом боли опустился на колени.

Досталось от этих проклятых бочек и карете: одна из них с грохотом ударилась о колесо, сломав при этом спицы и деформировав обод, в результате чего массивный, дубовый кузов накренился и под его весом треснула ось.

Слава богам, конечно, что ни сам мэр, ни шериф, ни их жены и дети не пострадали, но приятного всё равно мало! Не говоря уже о том, что возница, которого они наняли, не нравился ни мэру, ни шерифу. Было в его лощености и излишней угодливости что-то, если не настораживающее, то уж точно раздражающее. Хотя… за те деньги, которые им пришлось ему уплатить, причем целиком и сразу всю сумму наперед, он мог позволить себе быть лощенным и просто обязан был быть угодливым.

И Ройс Грейсон и его старинный друг Конрад Вестер это понимали и всё же будь у них такая возможность, они бы остановили свой выбор на ком-то другом, но…

Они приехали в Грейхольм на ярмарку, которая ежегодно привлекала гостей со всех уголков империи, превращая этот особо ничем непримечательный, небольшой портовый городишко в наполненный торговцами, ремесленниками, бродячими музыкантами и просто толпами заезжих зевак бурлящий пчелиный улей: узкие центральные улочки Грейхольма были, в буквальном смысле, заставлены заваленными всевозможными товарами лавками и лотками, огибая которые, словно горная река пороги, лилась людская толпа. Наплыв которой был столь велик, что на всех не хватало ни возниц, которых можно было нанять, ни карет, которые можно было бы арендовать.

Они бы и сами могли править, но кто ж с чужими людьми в другой город отпустит своего коня и отдаст свою карету? Правильно, никто.

А потому пришлось брать и мало того, что безумно дорого им обошедшегося, так ещё и подозрительного возницу тоже.

Возьми Ройс с собой на ярмарку и шестилетних близнецов тоже, он бы задержался ещё на четыре дня. Но его младшенькие обладали столь неуемной энергией и таким неиссякаемым любопытством, что он не рискнул.

Не прошло бы и пяти минут, как они наверняка забрались бы в чей-то лоток, устроив там погром, или сломали бы у какого-то из бродячих артистов инструмент, или, увидев красивую ленту на шляпе какой-нибудь дамы, без раздумий потянули бы за неё. Или всё вместе! И да, на всё про всё им вполне хватило бы пяти минут!

Собственно, по этой же причине мэр не рисковал оставаться вдали от своих любимых сорванцов ещё четыре дня.

Его родители, к счастью, всё ещё были крепкими и полными сил, и, без сомнения, обожали своих внуков, но…

Ройс знал своих детей! И потому знал, что на семь дней присмотра за сверхактивными и сверхизобретательными шкодниками здоровья его родителей всё же не хватит!

Посему не могло быть и речи, чтобы задержаться в Грейхольме ещё на несколько дней.

– Душно! – пожаловалась его супруга. Всё ещё стройная, несмотря на рождение троих детей, красивая брюнетка, длинные волосы которой были собраны в аккуратную гульку на затылке.

– Душно, – хором согласились с ней все, кто был в карете. Потому как в карете, и в самом деле, было душно.

– Такие деньги взяли, а о том, чтобы окна открывались не позаботились! Ладно бы зима или осень, так лето же на дворе! – возмущённо воскликнула жена шерифа, с раздражением бросив взгляд на неподатливое застеклённое окно. Её тонкие пальцы безуспешно пытались приподнять раму, но механизм, который позволял её опускать и поднимать, «надежно» заклинило. Она досадливо вздохнула, откинувшись на спинку сиденья.

– И не видно через них ничего! Хоть бери да двери открывай, чтобы понять куда именно нас везут! – мрачно проворчал шериф Тихого Причала Конрад Вестер, прищуриваясь и тщетно пытаясь рассмотреть что-либо сквозь мутные стёкла кареты. Поля и деревья сливались в размытую картину, превращая всё вокруг в серо-зелёную кашу.

Он раздражённо дёрнул плечом, усаживаясь поудобнее, однако более комфортно он себя при этом чувствовать не стал.

Не то, чтобы он опасался, что их куда-то не туда завезут – в конце концов, ни он, ни Ройс не были беззащитными кисейными барышнями. Да, годы службы в армии остались позади, и с ними ушли военная выправка и отменная физическая форма. Теперь они оба обзавелись животиками, гастритом и периодически напоминающим о себе радикулитом. Тем не менее, оба они всё ещё могли постоять за себя. Ноги, пусть и не такие сильные, быстрые и гибкие, как пятнадцать лет, помнили, куда и как бить, а руки – как обращаться и с пистолем, и с кинжалом, которые, само собой разумеется, у них имелись.

С этими мыслями он и заснул…

Глава 5

Глава 5

Оценив примерное расстояние до ближайшей достаточно крепкой ветки, которая смогла бы выдержать мой вес, я, тяжело вздохнув, начала спускаться…

Точнее, сначала я вцепилась в ствол дерева так же отчаянно, как утопающий цепляется за спасательный круг. И, поскольку ветер не только не утих, в связи с тем, что я решила спуститься, а, наоборот, усилился, то, собственно, этим самым утопающим в волнах штормового моря я себя тут же и почувствовала.

Ветер шумел в ушах, заставляя ствол вместе с вцепившейся в него моей тушкой ходить туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

Я же тем временем пыталась нащупать дрожащей от напряжения ногой присмотренную мной ранее ветку. И, поскольку я далеко не Дюймовочка и забралась очень высоко, то ошибиться в этом деле я, как и сапер, могла лишь однажды.

«… Почему я не сокол? Почему не летаю? Почему ты мне, Боже, крылья не дал? Я бы дерево это покинула и в небо взлетела бы!» – переиначивая слова поэта Михаила Петренко, напевала я, когда мне на голову шмякнулось что-то многоногое и, судя по ощущениям, решило обжиться в моих волосах…

Если б оно просто сверху по волосам пробежалось, я б ещё стерпела, но когда оно начала окапываться, я…

Я инстинктивно содрогнулась от отвращения и нога, которая уже почти нашла ветку, соскользнула с неё… Сердце ухнуло в желудок, желудок сжался в комок… но руки, спасибо тренировкам, удержали.

Повиснув на руках с широко раскрытыми от ужаса глазами, я шумно втянула в себя воздух и заставила себя успокоиться. Затем собрала всю свою волю в кулак, сжала зубы и «разрешила»: – Ну-ну ползи-ползи, пока можешь!

После чего вновь нащупала сначала одной ногой, а затем уже и второй ветку, посмотрела вниз, убедилась, что это именно та ветка, которая мне нужна, и только затем уже позволила ей принять на себя весь мой вес, пока я, обхватив ствол ладонями обеих рук, сползала по нему вниз, чтобы сесть и вытрусить, наконец, из волос, то, что пыталось в них окопаться.

Ага, сейчас!

Нет, сесть я села, а вот отомстить или хотя бы узнать, что за мерзкая букашка чуть не отправила меня к праотцам, так и не смогла! Потому как она оказалась хитрой заразой и, как только поняла, что захват чужой собственности ей просто так с лап не сойдет, слиняла!

И хотя поступила эта мерзость как истинный подлый трус, и напала со спины и сбежала, а не приняла пусть не равный, но честный бой, я не в обиде. Есть такие вещи, о которых чем меньше знаешь, тем лучше спишь.

Посему отведя душа, высказав подлой, мерзкой букашке своё исполненное праведного гнева мнение, я продолжила спуск: пыхтя, кряхтя, охая и ахая, поскольку на руках, чем дальше, тем меньше оставалась живого места, но, к счастью, без новых происшествий. Какое-то время…

После небольшой передышки я как раз собиралась продолжить спуск вниз, и тут прямо мне на руку приземлился ворон.

– Кыш! – дернув рукой, попыталась прогнать его я.

Но этот экспроприатор чужой собственности, в отличие от предыдущего, оказался не робкого десятка.

– Каррр-каррр! – отрицательно замотав головой, отказался он.

– Не поняла, – совершенно искренне уведомила я его.

И ворон вдруг взял и… поднес крыло к клюву! И при этом ещё издал звук, похожий на «Шишшш».

Я сначала подумала, что он пытается сказать мне: «Шиш тебе!», но потом он перевел взгляд под дерево и снова повторил «Шишшш!»

Я чисто по инерции посмотрела туда же, куда смотрел и ворон и увидела вооруженного допотопного вида ружьем и кинжалами человека. Это, во-первых. А во-вторых…

Он был облачен в короткий, толстый, явно поношенный кафтан с тускло поблескивающими медными пуговицами, его талию обхватывал широкий кожаный пояс, за который, собственно, и были заткнуты два кинжала. Его ботфорты, заметно изношенные и испачканные грязью, доходили почти до колен. Из-под кафтана выглядывал, угрожая его носу, виднелся высокий, накрахмаленный воротник когда-то белой рубашки. На голове у него была треугольная шляпа, из-под которой выбивались пряди довольно длинных черных волос.

– Это что, цирк уехал, клоуны остались? – удивленно пробормотала я себе под нос.

– Шишшш! – зашипел на меня ворон, вновь поднеся кончик крыла к клюву.

Не будь у мужика кинжалов и ружья, я бы, вероятней всего, не послушалась, но, как ни нелепо и странно было его одеяние, то, что он был вооружен меня всё же насторожило. Ибо просто шут гороховый это одно, а вооруженный шут гороховый – это совсем другое.

Поэтому я не только замолчала, но и поплотнее прижалась к ветке.

И очень вовремя, потому как этот внизу буквально мгновение спустя задрал голову вверх и скользнул глазами по ветвям.

Ворон вспорхнул с моей руки, сел на одной из нижних ветвей и громко закаркал.

– Кыш!!! – тут же взмахнул рукой «шут гороховый». – Кыш, я тебе сказал! А то накаркаешь ещё!

Ворон кыш не сделал, но замолчал: мужик оказался не принципиальным и удовлетворился полупобедой.

– Хочешь сидеть, сиди, но каркать не смей! – махнул он рукой, позволяя птице остаться.

Ворон кивнул, мол, хорошо. Дождался, пока мужик повернется к нему спиной, дабы поприветствовать того, кого он, судя по всему, и ждал, и снова… очень громко каркнул.

– Ну всё ты напросился! – уведомили ворона, снимая с плеча мушкет.

Ворон самоубийцей не был и потому на сей раз упорствовать не стал, вспорхнул и только его и видели. Это я о тех, кто был внизу. Потому как я-то как раз заразу пернатую отлично видела – она вновь уселась на мою руку, каким-то образом умудрившись при этом и в этот раз не поцарапать меня своими, совсем не маленькими, как я отметила, когтищами.

Вновь прибывший выглядел заметно старше первого. Его лицо было изборождено глубокими морщинами, а окаймленная седыми прядями макушка совершенно лысой. Он был одет в длинный серый плащ, из-под которого виднелась рукоять кинжала и чего-то, похожего на небольшой топорик. И первый и второй были заткнуты за потемневший от времени и влаги кожаный ремень. Его сапоги, как и у первого, тоже были сильно изношенными и покрытыми толстым слоем грязи.

Глава 6

Глава 6

Череп на это ничего не ответил. Да и что было отвечать? Волк был прав. Змей получил свою кликуху, отнюдь, не за красивые глаза. Череп тоже был далеко не прост: знал, как справляться с трудностями и выходить из схваток с минимальными потерями. Однако до Змея ему было далеко. Змей не просто умел ускользать от опасностей, он мог обернуть любую, самую безвыходную, ситуацию себе на пользу. Но именно себе. Себе любимому. Что, ясное дело, его, Черепа, не устраивало. Особенно, когда его, как сейчас, вдруг одолевала подспудная тревога. А он чутью своему доверял.

Череп почесал затылок и оглянулся. Откуда у него это чувство, что за ними наблюдают? Он не сдержался и нервно оглянулся. Затем посмотрел на Волка. Обеспечение подобного рода безопасности было по его части. Но тот был спокоен.

«Нервы, совсем не к демону!» – подумал он и решил, что пришло время кое-что поменять в его жизни. Например, избавиться от Змея, пока он первый не избавился от него. Это дело, конечно, придется закончить. И всё! Баста! Золота он скопил более чем прилично. А посему может позволить себе отдых, где-нибудь в далёких, теплых краях, в которых гораздо больше интересуются золотом, чем тем, как он это золото заработал.

– Вот, Змей просил тебе передать, – устав ждать ответа сообщника, протянул ему Волк мешочек с позвякивающими в нем золотыми монетами. – Здесь за всех шестерых по твоим обычным расценкам. И ещё столько же ты получишь в качестве премии по окончании дела.

Лысый заглянул в мешок и, подозрительно сузив глаза, поинтересовался:

– Почему сразу о премии не сказал? Надеялся, что удастся так договориться и моя премия достанется тебе?

– Че-ээреп, – укоризненно протянул Волк. – Сколько лет мы уже друг друга знаем? И потом, сам знаешь, что Змей премию всегда лично вручает.

Это было правдой. Что, однако, не успокоило Черепа, а натолкнуло на мысль о том, что поиметь его хотели и Змей, и Волк вместе.

«Пора! – решил он. – Пора сваливать! До сих пор ему везло и это везение принесло ему пять сытых, спокойных лет. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается. И то, что ему было так неспокойно тому показатель. Он вновь не удержался и посмотрел туда, откуда, ему казалось, за ним наблюдают.

Вот только в том-то и дело, что ему совсем не казалось…

Глава 7

Глава 7

Окна больничной палаты герцога Дэмиана Эйрхарта выходили на Эшборн-роуд, которая никогда не знала покоя. Торговцы на телегах, бродячие музыканты и просто прохожие сновали туда-сюда, спеша по своим делам, и этот поток не прекращался ни днем, ни ночью. Даже в предрассветные часы, когда вроде бы все должны были или уже, или еще спать, улица продолжала бурлить жизнью, «развлекая» его переплетающимися с шелестом листьев и завываниями ветра звуками шагов, пьяным варняканьем, а порой, если ему особенно «везло», то и веселыми или не очень, в зависимости от настроения исполнителя или исполнителей, песнями.

По телу прокатилась очередная волна целительской силы и Дэмиан поморщился. Холод окутал его, проникая сначала под кожу, потом в кровь, а потом и в кости, пробираясь все глубже, вызывая во всем теле частую, мелкую дрожь и заставляя изо-всех сил стискивать зубы, чтобы не застонать. К счастью, ощущения эти были столь же скоротечны, сколь и неприятны: пронзив его тело насквозь, тысячи ледяных кинжалов… нет, не покидали его тело, а скорее, истаивали. Они растворялись в его мышцах, крови и костях, словно растаявший на солнце снег в земле, унося с собой боль, которая до этого казалась неотъемлемой частью его существования.

Дэмиан выдохнул сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как напряжение медленно отпускает мышцы, а вместе с ним – и привычная тяжесть в груди. Он осознал, что может наконец вдохнуть, не почувствовав при этом, что его легкие и сердце рвутся на части.

Его рука непроизвольно дернулась, и закованные в гипс пальцы вцепились в одеяло.

– Спокойнее, друг мой, спокойнее, – Джеймс Уэст говорил мягким, убаюкивающим голосом. Блеснув в свете газовой лампы линзами пенсне, которое он носил исключительно солидности ради, ибо зрение у него было превосходнейшее, он склонился чуть ближе, изучая пациента с легким, едва заметным прищуром. – Сейчас закончим, – успокоил он. – Вам лучше, – заверил он. Однако лицо его при этом говорило, что сам он прогрессом весьма недоволен. Он укоризненно покачал головой, посмотрев при этом на Дэмиана так, что у того не осталось сомнений: будь на его месте, кто другой, он бы уже бегал. А он, Дэмиан, сволочь неблагодарная, выздоравливать почему-то отказывается.

– Сколько мне ещё валяться в постели? Надеюсь, не очень долго? – спросил он, старательно выделяя слово «надеюсь», ибо он и в самом деле надеялся. Потому что никакая он не неблагодарная сволочь, а просто невезучая.

– Не могу сказать, – покачал головой лекарь. И пожаловался ему же на него же: – Сложный вы случай.

И с такою это было сказано досадой, что Дэмиан даже обеспокоился.

– Но вообще, в принципе, я с этой койки встану ведь? – уточнил он. И тут же понял, что неправильный он вопрос задал. Очень неправильный, но…

Слова уже слетели с его губ, и… целитель уже оскорбился. В лучших своих чувствах! Его, целителя с сильнейшим даром, многолетним стажем и безупречной репутацией лучшего из лучших! И так недооценить!

Джеймс Уэст резко выпрямился, движение его руки, которая было начала двигаться, чтобы поправить пенсне, застыло на полпути. Брови его сошлись на переносице, глаза сощурились, губы сжались в узкую, напряжённую линию.

– Хы-ыым! – грозно даже не хмыкнул, а прорычал он.

– Целитель Уэст, я понял, – поспешил заверить Дэмиан. – Я понял: я не только встану, но и буду бегать! – и настолько убежденно он это сказал, что, во-первых, сам же и поверил, а, во-вторых, прозвучало это скорее клятвенным обещанием, чем констатацией снизошедшего на него озарения.

– Конечно, встанете, Ваше Сиятельство, – сменив гнев на милость, благосклонно кивнул целитель. – Куда ж вы денетесь! А вот насчет бегать… – он таки поправил пенсне. – Я ведь правильно понимаю, что вам не терпится вернуться к работе?

Дэмиан пожал плечами, мол, само собой разумеется.

– Кто бы сомневался! – усмехнулся целитель, который, судя по саркастическому тону, совершенно не одобрял служебное рвение своего пациента, о чем тут же и уведомил его: – Я буду рекомендовать, чтобы вас комиссовали, Ваше Сиятельство.

Дэмиан резко поднял голову, глаза его сузились:

– Что-о? – одновременно грозно, недоуменно и возмущенно переспросил он. – Вы шутите?

– А что, похоже? Похоже, что я шучу? – скрестив руки на груди и устремив на своего пациента суровый взгляд, вопросом на вопрос ответил целитель. И тон его при этом был ничуть не менее грозным, возмущённым и недоуменным. – Я собрал вас по частям, Ваше Сиятельство! По таким мелким частям, что, не сработай ваша родовая защита и не телепортируй вас сразу же ко мне, вы бы не прожили и несколько минут!

Джеймс Уэст сделал шаг вперед и навис над пациентом. Лицо его было суровым, в нем больше не было и следа прежней снисходительности или мягкости.

– Вы чудом остались живы! Вам повезло, что ваш хранитель рода мгновенно сориентировался в пространстве и только поэтому вам уже практически в следующую же секунду была оказана экстренная целительская и магическая помощь!

– Ка-аррр! – согласился с целителем восседающий на подоконнике огромный черный ворон, который, собственно, и был тем самым хранителем рода.

– Раздробленные кости, разорванные мышцы и органы – то, что доставили на мой операционный стол, было грудой мяса! Которое к тому же местами было протухшим! – тем временем продолжал целитель.

– Кар-кар! – вновь поддакнул ворон.

– Я сделал невозможное! – Джеймс Уэст поднял вверх указательный палец, подчеркивая свои последние слова.

К которым не преминул присоединиться и хранитель рода.

– Ка-аррр! – мол, и он тоже, спасая его, сделал невозможное.

– Но мои силы небезграничны... – продолжил целитель и сделал короткую паузу, дабы позволить тому, что он сказал, достигнуть сознания пациента.

– Кар-кар! – в очередной раз поддакнул ему ворон, имея в виду, что и его силы тоже не безграничны.

– Вот-вот, – кивнул целитель на ворона, – не слушаете меня, послушайте хотя бы своего хранителя.

Глава 8

Глава 8

Дэмиан и его команда отправились в затерянную среди гор и лесов отдалённую приграничную деревушку, расследовать исчезновение животных и людей.

Первое время, пока исчезали только животные, жители деревни пытались справиться своими силами: оставляли на ночь патрули, организовывали поисковые экспедиции, но каждый раз возвращались с пустыми руками и это несмотря на то, что почти все местные великолепно умели читать следы, и в горах, и в лесу чувствовали себя почти также уверенно, как и на собственном дворе или огороде.

Поэтому, как только начали исчезать также и люди, староста деревни стал бить тревогу во все доступные ему «колокола».

Для Дэмиана и его команды это было почти рутинное задание. Их задача была простой: проверить местность, собрать данные о магической активности и выяснить, куда исчезали животные и люди.

И поначалу рутиной это и было.

Они прибыли на место, провели разведку, настроили оборудование, но датчики фиксировали лишь слабые всплески некротической энергии. Настолько слабые, что они даже почти было уже решили, что всплески эти связанны с естественными причинами.

Подобные аномалии порой встречались в местах, где природа и смерть переплетались особенно тесно. Это могли быть поля сражений, унесшие тысячи жизней, или же превратившееся в лес или холм всеми забытое старое кладбище. Подобные всплески некротической энергии также нередко встречались в местах проведения ритуалов с жертвоприношениями, особенно если проводились они ради того, чтобы призвать нечто из-за грани мира. Ещё одной возможной причиной могли быть приведшие к массовой гибели животных и/или людей природные катаклизмы или эпидемии болезней.

И ему бы на этом и успокоиться, вызвать аномальщиков и археологов, и отбыть восвояси, но…

Но они так и не поняли, куда исчезали люди и животные.

Чутьё. Его чутьё, которому он привык доверять, говорило ему, что всплески, которые зарегистрировали их датчики, даже при самом неприятном стечении обстоятельств не могли стать причиной совершенно бесследного исчезновения трех настолько крупных животных, как коровы, и двоих людей.

Он поделился своими соображениями с командой. И все до единого с ним были абсолютно согласны.

Они определенно что-то упустили. А значит не сделали свою работу. И потому не могут развернуться и уехать. Или грош цена им как исследователям и профессионалам, если они уедут так и не поняв причину.

Они прибыли в эту деревню не только по приказу, но и потому, что таково их призвание: защищать и оберегать мирных жителей от тварей, которые портят им жизнь. Будь эти твари двуногими и двурукими, многоногими и многорукими или вообще без того и другого.

Решение ещё раз пройтись и осмотреться перед отъездом – было единогласным. Что, однако, в его глазах, нисколько не умоляло его вины. Это было его чутьё! И поэтому он должен был пойти туда сам! А не пытаться переложить свою бессознательную тревогу с больной головы на здоровую. Не говоря уже о том, что он обязан был настоять на том, чтобы отправиться на поиски волнующей их всех разгадки с утра, а не на ночь глядя.

Но утром уже должны были прибыть аномальщики, и они должны были их встретить и вести в курс дела. Того самого дела, о котором они, проведя в деревне три дня, ничего хоть сколько-нибудь стоящего упоминания так и не узнали!

Освещая путь магическими светляками, они продвигались по лесу тесным строем. Кроме шороха травы и треска веток под их ногами спокойствие ночи нарушали также редкие трели птиц, жужжавшие комары и шелестящий шепот переговаривающихся с ветром листьев.

То есть, всё было как обычно. Как и в любую другую ночь.

Так откуда же тогда это беспокойство? Не понимал идущий впереди своего отряда Дэмиан. Откуда это чувство, что за ними пристально наблюдают? Откуда ощущение, что вот-вот должно произойти что-то очень нехорошее?

Он обернулся на свою команду – все шли с одинаковым выражением лица, сосредоточенным и настороженным.

– Что тоже неспокойно? – спросил ищущий за ним Лиам.

Его лучший друг. С детства. Если б он только знал, что видит его живым в последний раз…

Всё, что произошло столь внезапно, что он даже и понять ничего не успел.

Пространство вокруг них вдруг завибрировало и треснуло… Или может взорвалось? Или раскололось?

Он не знал. Он не знал даже этого. Он не знал ничего кроме того, что ему единственному повезло остаться в живых. По крайней мере, так ему все говорили, что ему повезло… Очень-очень повезло!

Он же так не считал.

Нет, он был искренне благодарен и своему хранителю рода, и целителю за то, что они его вытащили. И нет, он и секунды не жалел о том, что выжил…

Просто он был уверен, что выжил он, не потому что он ему повезло, а ЕДИНСТВЕННО ради того, чтобы разобраться, что за демонщина произошла в том проклятом лесу в ту проклятую ночь! И отомстить за гибель своей команды.

Он не мог допустить, чтобы его люди погибли просто так!

Он не мог допустить, чтобы виновные в том прорыве, или что это было, остались безнаказанными!

Глава 9

Глава 9

Я плотнее прижалась к стволу дереву и даже дышать перестала, когда взгляд Черепа застыл, как мне показалось, прямо на мне. Сердце в груди заколотилось настолько быстро, что казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Каждый его удар набатом отдавался в висках. Время словно бы вдруг замедлилось…

Ворон вспорхнул с моей руки и перелетев на соседнее дерево громко каркнул.

И мы оба вздрогнули…

Только я при этом ещё плотнее вжалась в шершавую кору дерева, а вот лысый, в прямом смысле слова, подпрыгнул на месте. Его взгляд метнулся к птице, которая, явно насмехаясь над ним, каркнула ещё раз, мол, я здесь! А там, где был меня уже нет!

Я сглотнула и облегченно выдохнула.

«Спасибо», – мысленно поблагодарила я ворона.

Череп сорвал с плеча мушкет и прицелился. Ворон, не будь дураком, ретировался и скрылся в листве.

– Да не дергайся ты, – сказал ему брюнет, которого он звал Волком. – Никого здесь нет. Я отвечаю!

– Да знаю… Что, если б что… Ты почувствовал бы… – кивнул лысый. – Но всё равно неспокойно как-то… Также неспокойно мне было в тот раз, когда я заговоренную пулю в грудь поймал. Еле оклемался тогда. И ещё эта проклятая птица…

– Птица в лесу! Эка невидаль! – насмешливо прокомментировал Волк.

– Не просто птица, ворона! – не спешил присоединяться к веселью товарища Череп.

Ворон возмущенно каркнул, мол, какая я тебе ворона!

– Кружит и кружит… – не обратив внимания на возмущение доставшей его крылатой заразы, продолжил он: – На нервы действует, зараза такая! – сплюнув он себе под ноги.

– Ещё бы она не кружила, вороны – твари любопытные, а мы далеко в лес забрались. Она чай и не помнит уже когда последний раз людей видела, если вообще когда-то видела, вот и кружит, – успокоил его Волк и лениво потянулся.

Лысый, тяжело вздохнув, потер ладонью шею.

– Хорошо, – кивнул он. – Выбора у меня все равно нет… – мрачно добавил он и снова сплюнул. – Хорошо привяжу. Только не напортачьте! Если вы кого-то из шестерых укокошите прежде, чем я с ними поработаю, я сразу умываю руки!

Волк прищурился и оскалив зубы, усмехнулся.

– Что мы со Змеем вчерашние что ли? – укоризненно фыркнул он, подбросив и поймав кинжал. – Понимаем, что душа не тело, ни бечевкой, ни воздействием на разум её не удержишь. И сонным зельем не усыпишь.

– Нет, не удержишь и не усыпишь, – кивнул Череп. – Поэтому вы там поосторожней. Я ведь правильно, что вас будет всего двое на шестерых?

– Не ссы! – отмахнулся Волк. – Остальные четверо – бабы! Из них две малолетки! – Он рассмеялся мерзким, глумливым смехом. – Змей в своем деле спец. Следы я замету. Так что не гони волну! Всё будет в ажуре! – тоном, в котором не было и тени сомнения заверил он.

Череп, однако, успокаиваться по-прежнему не спешил. Вот неспокойно человеку было и всё тут!

– Всё же предупреди Змея, чтобы он с дозой не переборщил, малолетки же! – ворчливо заметил он.

– Ага, сейчас! Не было печали! – насмешливо фыркнул Волк. – Тебя Змей как души пить когда-либо учил? Нет, ведь?

– Нет, – исподлобья посмотрев на собеседника, хмуро ответил Череп, недовольно покачивая головой.

– Вот и меня он никогда не учил! Ни как брать след, ни как заметать, поэтому и я его учить не буду! Прости уж, – иронично «повинился» Волк.

– Так я и не прошу учить… – начал было говорить Череп и махнул рукой. – Ладно. Мне хворост для костра нужен. Поможешь собрать? И место для пентаграммы здесь недостаточно…

– Говорю ж не учи ученого! – фыркнул Волк. – Змей обо всем уже позаботился. Пойдем покажу и хворост, и место для пентаграммы.

– И зачем тогда я тебя здесь ждал? – опять и снова заподозрил подвох лысый.

– Да, что на тебя сегодня нашло, Череп! – не сдержавшись, даже прикрикнул Волк. – Затем, что ты имеешь дело со спецами в своём деле! Ту прогалинку ты бы без меня не нашел, я следы к ней запутал. А то, мало ли, набредет кто на увал[1] хвороста. В лучшем случае стащат, а в худшем – и вовсе заинтересуются откуда вдруг и для чего?

Череп понимающе кивнул и снова почесал затылок.

– Неспокойно мне… – признался он.

– Ты просто зануда и паникер, Череп! – хохотнул Волк. – Неспокойно ему! Тебе ж сказали: всё на мази!

Череп проворчал что в ответ, но что именно я не услышала, поскольку к тому моменту мои нечаянные новые «знакомцы» от меня уже достаточно далеко ушли.

Как только их голоса окончательно затихли, ворон повернул ко мне голову и уставился мне прямо в глаза своими глазками-бусинками.

– Что? – шепотом спросила я у него.

Ворон склонил голову и многозначительно посмотрел вниз. Затем опять на меня, затем опять вниз.

– Ты предлагаешь мне спуститься с дерева? – уточнила я, совершенная уверенная, что неправильно его поняла.

Ага! Наивная!

Ворон кивнул.

– Ага! Сейчас! – саркастически фыркнула я. Может это и сон, а всё равно страшно!

Сон! Вдруг осознала я. Конечно же! Это сон! Господи, спасибо!

«Кстати, а чего я туплю? Теперь, когда я осознала, что это сон. Надо просто срочно сделать что-нибудь, чтобы проснуться!» – решила я. И стала припоминать, что я там когда-то читала по этой теме.

И само собой, первым я припомнила самый распространенный метод, а именно: сосредоточиться на ощущениях своего тела. Например, начать щипать себя до тех пор, пока не почувствуешь боль.

Сказано – сделано. А чего тянуть кота за хвост? Но…

То ли с пальцами у меня что-то не то, то ли я щипаться не умею, но сколько я себя не щипала по-настоящему больно мне так и не стало.

Делать было нечего, и я начала бить себя ладонями по щекам.

Если до этого ворон лишь закатывал глаза и неодобрительно качал головой, то теперь он приставил крыло к голове и покрутил им у виска.

– А-аай! – взвизгнула я, сделав, наконец, себе больно.

– Ка-аар! – в унисон со мной каркнул ворон и снова покрутил у виска.

Глава 10

Глава 10

Череп в очередной раз нервно посмотрел по сторонам. Вот неспокойно ему было и всё тут! Тень от деревьев давила на него, ветер колыхал листву, а ему мерещилось, что из листвы за ним кто-то наблюдает. Его глаза метнулись к явно кем-то потревоженному кусту. Рука непроизвольно потянулась к кинжалу… Под его ногой хрустнула ветка, а из куста вылетел зимородок. Череп усмехнулся и сплюнул себе под ноги.

– Не учи ученного… Тоже мне… – проворчал он себе под нос. – Жопой чую… напортачат! – достал кошель с задатком, пересчитал монеты, задумался и… с сожалением отрицательно покачал головой: – Пока Змей жив, чревато… Да и Волк не простит. Он мне бабки честь по чести передал, а я получается кину его, – пробормотал он. – К тому же с Волком оно надежней будет. Он следы так запутает, что нас никто и никогда не найдет. А именно в этом и весь смысл: уйти на покой так, чтоб не пришлось потом до конца жизни оглядываться.

Он снял с плеч мешок и поставил его на землю. Ещё раз оглянулся, но на сей раз ничего подозрительного не увидел. Прислушался к звукам леса: шелест листьев, редкие трели птиц, жужжание насекомых – ничего не обычного. Он выдохнул, мысленно посмеялся над собой:

«Никого здесь нет! А даже, если б и был! Чего тебе бояться?! Если б у этого кого-то была стрела, пуля или магия, то ты о них уже б знал, а во всех других случаях этот кто-то обречен!» – напомнил он себе о том, какой он могущественный, и решительно достал из мешка две шкатулки и три пучка трав. Первая шкатулка была с трутом и кресалом, а вторая…

Важнейшим условием для проведения ритуала привязки души была даже не пентаграмма, а особая зола, с помощью которой очерчивался её контур.

Во-первых, зола должна была быть свежеприготовленной строго на определенных травах, таких как: лунный шалфей, кровавая вербена и корень волчьего чеснока. Во-вторых, в ней обязательно должны были содержаться кровь и кости дракона. Собственно, в упомянутой выше второй шкатулке как раз и находились пузырек с кровью дракона и мешочек с его измельченными в порошок костями.

Тлеющие листья лунного шалфея создавали тонкий энергетический барьер, который окутывая тело, сковывал внутри него магию. Кровавая вербена привязывала дух к земной оболочке. Корень волчьего чеснока использовался для защиты. Эта трава, горя в костре, создавала щит, который защищал ритуал и его участников от вмешательства извне.

Кости же и кровь дракона наполняли пентаграмму силой. Порошок из костей усиливал действие трав, продлевая их действие в сотни раз, а добавленная в золу кровь связывала душу жертвы с волей того, кто проводил ритуал, давая ему над ней полный контроль.

Трут, к слову, у Черепа тоже был не какой-нибудь: в его основе лежала кора мертвой плакучей ивы – ивы, стихийно выросшей на месте великих сражений. Только такая кора могла не просто загореться от искры, но и выделять тонкие волны некротической энергии. Двумя другими важными ингредиентами трута являлись высушенные лепестки огненного цветка и искры обсидиановой пыли. Первые усиливали жар и обеспечивали стабильность пламени. Вторые же обладали способностью впитывать в себя магию. Благодаря чему, дабы не оставить никаких следов ритуала, Черепу было достаточно забрать с собой пентаграмму. Или точнее, золу.

Оценив запасы хвороста и степень его сухости одобрительно хмыкнул: должно хватить и гореть будет хорошо. После чего внимательно осмотрел поляну, прикидывая, где разместить пентаграмму. Первым делом он определил стороны света: одна из вершин пентаграммы обязательно должна была смотреть на север, только в этом случае можно было обеспечить нужную прочность магического контура и избежать утечки силы. Поскольку центром пентаграммы должен был стать костёр, он выбрал место достаточно далекое от деревьев. После чего укрыл «забронированное» им место и себя, само собой разумеется, ни одним, а ТРЕМЯ защитными пологами. Даже четырьмя, если считать также полог отвода глаз.

Есть тут кто-нибудь или нет, а береженного и Мораккар[1] бережет! Рассуждал Череп. Особенно тогда, когда на душе аж настолько не спокойно.

Высыпав трут в центре будущей пентаграммы, Череп держа над ним кресало, ударил по кремню. И едва только искра коснулась обсидиановой пыли и сухих лепестков огненного цветка взметнулось пламя, в которое он спешно добавил сначала мелкие ветки, а затем и более крупные, и пучки трав и наконец, драконьи кости и драконью кровь. Огонь затрещал, быстро набирая силу и меняя цвет с привычного желто-оранжевого до глубокого пурпурного с синеватым отливом. По поляне распространился дурманящий, пряный аромат горящих трав, смешанный с тяжёлым металлическим привкусом драконьей крови и смолянистым ароматом ивовой коры.

Настолько же быстро, насколько пламя набрало силу, настолько же быстро оно и погасло.

Череп достал из рюкзака лопатку и с её помощью собрал золу в небольшой мешочек, который достал из того же рюкзака.

Собрав золу, он встал в центр выжженного участка, закрыл глаза, представил себе пентаграмму и на покрытой пышной, сочной зеленью поляне в ту же секунду начали появляться участки мёртвой, сухой травы, которые, удлиняясь и соединяясь, сначала образовали окружность, а затем и заключенную в ней пятиконечную звезду.

Открыв глаза, Череп вытер пот со лба и тяжело вздохнул. Теперь ему предстояла одновременно самая неприятная и небезопасная часть ритуала: неприятная часть заключалась в том, что следующие полчаса, как минимум, ему предстояло провести, ползая на коленях, что, само собой разумеется, не было любимым его занятием; небезопасная же – в том, что зола, как уже было упомянуто выше, была не просто средством для очерчивания контура пентаграммы – она была одновременно и ключом к открытию прохода между мирами и магнетической силой, которая надежно удерживала души. Ключом, который вершина за вершиной превращал пентаграмму в ловушку для душ. Именно вершина за вершиной. Ибо «ловушкой» пентаграмма становилась не в самый последний момент, а постепенно. И, ясное дело, чем больше она становилась ловушкой, тем сильнее рисковал Череп и сам оказаться в неё пойманным.

Глава 11

Глава 11

Затаив дыхание, я наблюдала за тем, как ползающий на коленях бандит посыпает золой формирующие пентаграмму полосы мертвой травы. Он явно полностью был сосредоточен на своём занятии, которое, судя по тому, что он то и дело проводил тыльной стороной ладони по лбу, давалось ему нелегко. Об этом же говорили его нервные, дерганные движения, временами подергивающиеся плечи и тяжелое дыхание.

Я не особо много знала о ритуалах. Если то, что я почерпнула из фэнтезийных романов, фильмов и сериалов вообще можно назвать знанием. Тем более, таким знанием, на какое не было бы полным идиотизмом и форменным самоубийством поставить свою жизнь. А именно такая перспектива как раз и маячила передо мной. Потому как иначе никак нельзя было проверить всплывший в моей памяти догмат о том, что уже начатый магом ритуал, нельзя прерывать. Почему? Этого я точно не помнила. Вроде как это могло привести либо к гибели мага, либо к страшным неконтролируемым последствиям типа апокалипсиса. Тому, кто прерывал, правда, тоже доставалось… И, к сожалению, по полной.

«Но… при этом положительные главные герои всегда оставались живы, а я ж как бы положительный герой и есть. Точнее, героиня! Так что и я, скорее всего, останусь жива. Ну а даже, если и не останусь, то всё равно это сон! – тут же поспешила успокоить я себя. – Вот только в последнем случае, я не спасу пленников от оставшихся двух бандитов, – продолжала рассуждать я. – Так что рисковать нельзя! Надо действовать наверняка.

– Что посоветуешь? – спросила я у ворона.

Ворон повернул ко мне голову и, блеснув черным глазом, посоветовал… иди, мол, уже! И так засиделась. По крайней мере, именно так я поняла его движение головы по направлению к бандиту.

Наивная. Нашла у кого спрашивать! С этим пернатым прохиндеем все было ясно, еще тогда, когда он настоятельно посоветовал мне спуститься с дерева!

– Ага, сейчас! – иронично фыркнула я. – А сам, не хочешь?

Ворон обиженно нахохлился, прошелся по ветке туда-обратно и в упор уставился на меня.

– Нет, ты нормальный? – возмутилась я. И тут же сама себе ответила. – Конечно же, нормальный! Сам боишься. А меня не жалко. Вот если б наоборот, тогда да, тогда тебя можно было бы заподозрить в ненормальности. Ты пойми, я хочу помочь. Очень хочу! Но и я тоже нормальная! Понимаешь?

Ворон обхватил крыльями голову, несколько раз качнул ею и вновь обвиняюще уставился на меня.

Не понимает. Догадалась я.

– Думаешь, если я в надцать раз больше тебя, то мне ничего не страшно? – движимая чувством вины попыталась достучаться я до совести ворона, но он лишь еще больше нахохлился и демонстративно от меня отвернулся, дабы уставиться на бандита. А я… я, хотя и понимала, что ни в чем и ни перед кем не виновата, и вообще поступаю разумно, продолжила оправдываться: – Думаешь, меня ничего не возьмет? Ошибаешься! И пуля, и сталь ещё как возьмут!

Всё равно что об стенку горохом: всем своим видом выражавший своё разочарование во мне ворон продолжал упрямо смотреть на бандита.

Посмотрела на него и я. На бандита, в смысле.

А куда еще было смотреть? Не на ворона же, который демонстративно меня игнорировал!

Посмотрела и… заметила, что за последние несколько минут сил у него явно поубавилось. Более того, чем дальше, тем явно более нелегко ему приходилось: как если бы каждая последующая линия пентаграммы отнимала у него всё больше сил.

– Хммм… как интересно… – прошептала я.

Услышав моё бормотание, ворон нарочито облегченно выдохнул, мол, ну, наконец-то, дошло до утки на третьи сутки и даже, о чудо, снизошел до того, чтобы удостоить меня взглядом.

«Сам ты утка!» – мысленно огрызнулась я. Вслед за чем, чисто, чтоб заставить ворона понервничать, укорила его: – Так бы сразу и сказал, что мне ничего не нужно будет делать! Что, единственное, что от меня требуется – это подождать, пока он сам загнется!

И… удар достиг своей цели: пернатый задира так офигел от «снизошедшего на меня озарения», что чуть с ветки не свалился.

– Съел! – насмешливо фыркнула я. Окончательно переставший понимать меня ворон недоуменно заморгал.

Не поджимай меня время, я с удовольствием ещё бы поиздевалась над пернатым снобом, но бандит уже принялся за пятую вершину пентаграммы, а мне ещё нужно было где-то раздобыть веревку. Первой моей мыслью было сожаление о том, что я ношу джинсы без пояса. Второй…

«Зато, у меня кардиган с поясом! И вязанный пояс будет даже получше кожаного!» – осенило меня.

– Ты отвлекаешь, я подбираюсь к нему со спины! – достав из сумки пояс, сообщила я ворону свой настоящий план.

К тому моменту уже, по-видимому, поставивший на мне крест, как на полной дуре, пернатый снова недоуменно заморгал, удивленно открыв при этом клюв.

– Время! – кивнув на заканчивающего пентаграмму бандита, беря командование на себя, хотя и шепотом, но всё же гаркнула я.

Ворон еще пару раз моргнул, насей раз уже, по-видимому, от шока, после чего с громким щелчком закрыл клюв и… вспорхнул с ветки.

Проследив за ним взглядом, дабы убедиться, что ему хватит ума отвлекать на себя внимание так, чтобы случайно при этом не привлечь его ко мне, я мысленно восхищенно присвистнула: в напарники мне досталась та ещё тонко чувствующая чужие болевые точки шельма! Пардон, артистичная натура!

Ворон не стал устрашающе махать крыльями над головой бандита или пытаться выклевать ему глаза, он просто приземлился на противоположной от него вершине пентаграммы и, помогая себе оперной арией (само собой, в собственном исполнении и, само собой, я иронизирую: ворон и оперное пение? Не сыпьте соль на раны…), принялся сосредоточенно и очень-очень старательно разгребать лапами и крыльями золу.

План, как говорила Алиса[1], что и говорить, был превосходный: простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: он не работал. По крайней мере, не так, как, по идее, должен был работать.

Глава 12

Глава 12

Справедливости ради, на месте Черепа любой застыл бы!

Нет. Не для того, чтобы насладиться феерическим зрелищем, представляющем из себя нечто среднее между купанием в золе и дикими ритуальными танцами шаманов. Хотя устроенное пернатым диверсантом шоу этого безусловно стоило: душераздирающе вопящий, дергающийся так, словно его сотрясали судороги, в вихрях серого пепла, которые он вздымал вверх каждым движением обоих своих лап и крыльев, ворон выглядел как истинное исчадие ада.

На месте Черепа любой застыл бы потому, что сначала не поверил бы своим глазам (ведь был установлен не один защитный полог, а целых три!), а затем, когда поверил, пришел бы в ужас – пернатая погань разрушала целостность слоя!

Если бы у Череп успел прийти в себя от шока, он наверное заплакал бы, но судьба была к нему «милосердна» – и просто… добила его очередным сюрпризом… приземлив на его поясницу девяносто с лишком килограммов самых благих намерений, героизма и удали, которые его сначала оседлали, а затем – точным ударом по сонной артерии и вовсе отправили в нокаут!

«Не может быть! Этого просто не может быть!» – под зловещий гомерический хохот (по крайней мере, именно так угасающий разум Черепа воспринял певческие потуги ворона) успел подумать он перед тем, как провалиться в забытье.

Глава 13

Глава 13

Воспользовавшись тем, что стоящий на четвереньках лысый завис, пялясь на ворона, я с разбега запрыгнула на него…

Учитывая нашу весьма солидную разницу в весе, лишнее и говорить, что его поясница не выдержала обрушившегося на неё счастья и сдалась на милость победителя, то есть, моей пятой точки, то есть, меня.

Подо мной что-то хрустнуло… Лысый прогнулся, сдавленно охнул и попытался меня сбросить…

Ага сейчас! Тоже мне норовистый арабский жеребец нашелся!

Нет, будь в нем пол тонны веса, как и в жеребце, его маневр возможно бы и удался, настолько отчаянное сопротивление он мне оказал. Но… тщедушное тельце лысого бандита тянуло разве что килограмм на семьдесят максимум. А посему на моей стороне были все преимущества: и тактическое, и в весе, да и в физической подготовке тоже. Ибо силовыми упражнениями, судя по плохо развитым мышцам, оседланная мной «лошадка» явно пренебрегала, считая, по-видимому, что ей, вполне достаточно, гибкости, ловкости и меткости в метании кинжалов.

И зря, очень-очень зря.

Я, конечно, не ниндзя, но тоже кое-что умею. Посему у бандита не было против меня ни единого шанса ни до того, как он получил от меня по шее (ребром ладони по сонной артерии), ни после.

Тем более, что после было уже совсем просто.

Как только лысый обмяк, я, не особо церемонясь, заломила ему руки за спину и надежно перевязала их поясом кардигана.

Мой пернатый подельник между тем тоже времени зря не терял.

Горланить во все своё воронье горло он, слава богам, перестал сразу же как только я оседлала лысого. Однако от пережитого стресса у меня остался нервный тик, и потому, когда он в очередной раз каркнул, на сей раз привлекая моё внимание к своей находке, я вздрогнула так сильно, что оступилась и слегка подвернула ногу.

– Ещё раз каркнешь, с оставшимися двумя будешь разбираться сам! – прихрамывая раздраженно прошипела я.

Ответом мне стал недоуменный взгляд, который дал понять, что меня услышали, но не поняли от слова «вообще». Какое отношение его карканье, причем по делу, имеет к тому, что у кое-кого, не будем тыкать крыльями, нервы не в порядке?

После чего, по-видимому, решив, что инцидент исчерпан, ворон наклонил голову, указывая на веревку в рюкзаке Черепа.

Первым моим желанием было, чисто в пику пернатой заразе, проигнорировать веревку…

Но снова…

План был превосходный: простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: пернатая зараза был прав!

Это пока лысый в отключке, он лежит себе тихенько и смирненько, а как только придет в себя…

Досадливо вздохнув, я вытащила из рюкзака Черепа веревку и направилась к неподвижно лежащему бандиту. Первым делом, воспользовавшись одним из его кинжалов, я отрезала от мотка достаточно бечевки, чтобы крепко связать ему руки и ноги.

Поскольку руки у него уже были связаны, начала с ног. Закрепив лодыжки так, чтобы бандит не смог ни встать, ни даже дернуть ногой, я занялась руками и добавила для надежности еще несколько слоёв веревки. Убедившись, что теперь и запястья тоже зафиксированы так, что лысый при всем своем желании не сможет воспользоваться руками, я принялась методично его обыскивать.

Кроме заткнутых за пояс пистоля и двух кинжалов, я обнаружила также по кинжалу в каждом из сапог и это было только начало!

Лысый оказался настоящим ходячим оружейным арсеналом!

В многочисленных кармашках его многослойной одежды снова и снова обнаруживались сюрприз за сюрпризом…

В каждом из рукавов его плаща были спрятаны по три небольших метательных ножа. В правом кармане брюк я лежал небольшой флакон с какой-то густой тёмной жидкостью, в которой плавало что-то вроде серебристых хлопьев. Оба кармана плаща были почти доверху наполнены металлическими шариками, неизвестного мне на тот момент назначения. В нагрудном кармане рубашки лежал амулет, с выгравированным на нем символом в виде охваченной огнем спирали.

Отложив все это в сторону, подальше от всё еще не пришедшего в себя бандита, я на всякий случай закрепила верёвку также вокруг его предплечий и плеч, тем самым еще больше ограничив его движения.

После чего, ухватившись за его ноги, волоком потащила его к ближайшему дереву…

За что тут же была «освистана» пронзительным карканьем ворона.

– Ну что опять? – вытирая со лба пот, недовольно огрызнулась я.

Ага, сейчас! Так мне и объяснили! Как и обычно, пришлось догадываться самой. На что мне весьма прозрачно намекнули, постучав крылом по лбу.

И да, опять и снова, пернатый был прав!

Поскольку я ждала «гостей», то мне никак нельзя было привязывать своего пленника к ближайшему дереву. Его нужно было спрятать, и спрятать хорошо, если, конечно, я планировала снова воспользоваться эффектом неожиданности.

И еще я забыла заклеить своему пленнику рот. Об этом мне, к слову, спасибо ему большое, очнувшись и застонав, напомнил сам пленник. О чём, судя по тому, что стон был одиночный и очень короткий, он тут же и пожалел. Но было уже поздно. Стон, как и слово, не воробей: вылетит – не поймаешь!

Я его уже услышала и уже неслась к своей сумке за пластырем, в первый раз в жизни, радуясь тому, что у меня на стопах и щиколотках слишком нежная кожа, из-за чего я по жизни, ношу с собой в сумке моток лейкопластыря на тканевой основе.

Однако прежде, чем я успела заклеить своему пленнику рот, я вновь была «освистана» пронзительным карканьем ворона.

– Что? – раздраженно рявкнула я. – Что тебе опять не нравится?

Вместо ответа ворон сел мне на ногу, зацепил клювом резинку носков и потянул за неё.

– Ты хочешь, чтобы я сняла носки? – нахмурилась я.

Ворон энергично закивал.

– Ну ты и живодер! – искренне посочувствовала я бандиту.

Но, так как из нас двоих опыт в подобного рода делах был не у меня, а у пернатого, судя по его советам, которые еще ни разу меня не подвели, то и этой рекомендации я тоже последовала.