1
Он сказал «худое утро» — участковый, который заполнял протокол. Значит утро серое, промозглое. Одни бестолковые синицы чему-то радуются. Я подошла к подъезду, как раз в тот момент, когда носилки с матерью выкатывали по подтаявшему снегу.
— Она выживет, — участковый хочет меня ободрить. — Соседи заметили вовремя. Вика, ты как?
Замёрзла. Кроссовки прохудились ещё осенью.
— Всё норм! Ночевала у подруги.
— В квартире бедлам… — участковый отчего-то мнётся, не подводит диалог к нужной теме. — Нашли шприцы. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Накануне вечером новый мамин «друг» крутил у меня перед носом маленьким пакетиком, вынуждая активнее шарить ступнями по полу в поисках кроссовок: «Слабо попробовать?»
— Наверное, инсулин, — мои озябшие пальцы ищут толику тепла в карманах куртки, а взгляд — прикрытия ото лжи у носков туфель участкового. — У мамы гостил очень дальний родственник. Сладкого не ел.
— Ваш «родственник» ушёл задолго до приезда скорой. Знаешь его имя? Как выглядит?
У него внешность человека, о котором не следует общаться с полицией.
Молчу, тишина растягивает минуту до бесконечности.
— Ясно, — странно слышать смущение в голосе человека десяток лет занимающегося подобными делами. — Тебе нельзя здесь оставаться.
Намёк на интернат… Не приговор, но хочется плакать. Отворачиваюсь, чтобы не видеть сочувствия в глазах участкового. Он — хороший человек, искренне верит, что там, где кормят и тепло мне обязательно понравится.
Хлопнула дверь неотложки, и машина плавно покатила к выезду с изъеденного тенями двора. Перемолотый резиной снег вылетает из-под колёс уже каплями воды.
Участковый сказал: «Она выживет». Всё-таки слеза сорвалась. Я ждала иных слов и, ненавидела себя за это…
2
Снежный апрель понемногу отваливался с крыши интерната. Очередной тёмной ночью сбежала девочка, она прятала сигареты в носках, а когда курево закончилось — дала дёру. Весь день учителя ходили молчаливые и расстроенные, директор зачитывала нам нотации о поступках и последствиях. Дежурная уснула на посту — впоследствии освободилась койка.
Другие ученицы шептались о побеге. Так вышло, что в комнате я была самой младшей — ещё нет шестнадцати, и соседки смотрели на меня немного свысока:
«Тебе ни за что не перелезть через забор!»
Ответ сочинялся на ходу:
«Без проблем перелезу! Если кто-то из вас - дылд подсадит».
«За язык не боишься, мелкая?»
Общаться решительно не хотелось, но отстранённости в специальной школе не поймут и не простят. Приходилось притворяться, что я довольна, когда люди тянутся ко мне, как волны к берегу, хотя была счастлива лишь, когда они отступали отливом. В желанных собеседниках у меня числилась простоватая однокашница — Лера, и школьный психолог — единственный, кого я могла назвать «другом».
— Надеюсь, ты не сбежишь? — тревожился молодой специалист, и со свойственной ему откровенностью тут же добавлял:
— Или меня постигнет репутация неудачника.
— Ну что вы, Игорь Леонидович, и в мыслях нет!
— Зови по имени, а то я себя стариком чувствую.
— Хорошо, Игорь Леонидович.
Подвижное лицо психолога могло одновременно принять несколько выражений — меня это забавляло. Вот сейчас: в зелёных глазах смирение, а на губах весёлая усмешка.
— Ну что ж, Вика, — обращение ко мне запросто никак не сказывалось на внешних годах. — О чём сегодня хочешь поговорить?
Май на пороге. Ночи достаточно коротки — не успевают извести мысли о собственной никчёмности.
— Круто, что потеплело.
— Спишь хорошо?
— Спрашиваешь!
Чернота под веками, словно чернилами, распишется за мою ложь.
— Связалась с матерью?
Ожидаемый вопрос. Я успела подготовиться и сохранить беззаботность в уголках губ:
— Она мне ни разу не позвонила. Вот и я не хочу её тревожить.
— Ты не хочешь прощать, что вполне естественно, однако ты можешь это сделать. В любом случае выбор твоей матери не станет твоим.
Психолог всерьёз считал, что меня не выгонят с последней убогой работы, а коллекторы не объявят в розыск, что следователь не предъявит мне статью в связи с тем, что остатки жидкости в шприце оказались вовсе не инсулином.
Обдумать обнадёживающие слова у меня не получилось — Лера пристала с расспросами в столовой сразу после сеанса:
— Что сказал наш Игорёк?
Психолог нравился многим девочкам. Называя его «нашим», Лера словно очерчивала границы любовного треугольника.
— Что в глубине души я жажду прощать.
— Чего?
— Хочу стать миролюбивой чиксой.
— Опять гречка! — поднос резко опустился рядом с моим левым локтем. Крупная обладательница громкого голоса плюхнулась на выдвинутый стул. — Сколько можно жрать это говно? Если и завтра её дадут точно суициднусь! — работники скорой помощи, дважды приезжавшие на вызов, не расценили бы это заявление как шутку.
Я привычно принимаю заданный тон разговора:
— Какули будут коричневые!
— Фу! — Лера отодвигает свою тарелку.
— Меня быстрее стошнит от местной жратвы, — высокая соседка морщится. — «Сиги» есть?
Вопрос про курево определённо следовало в этих стенах задавать шёпотом и точно не мне. Однако от репутации мастера прятать "закладки" не так-то просто избавиться. Я действительно иногда выполняла поручения маминых "друзей", после чего в хлебнице хотя бы появлялся хлеб.
— Из-за побега той дуры комнату обшмонали от пола до потолка, - качаю головой. - Ничего не осталось.
Высокая соседка насупилась, но настаивать не стала и ушла по-английски — молча.
— И правда закормили гречкой, — Лера поковыряла вилкой в тарелке. — В деревне еда вкуснее. Брат сказал, что ждёт меня после выпускного, — последние недели это была излюбленная тема Леры. Её сводный брат оказался хорошим человеком и согласился приютить беспризорную родственницу.
6
Новость сотрясла школу до фундамента. На меня пялились, рассуждая вслух, что во мне такого особенного? Кроме копны льняных волос, да россыпи веснушек ничего и нет.
— Наверное, ты попала в шоу,— эта идея показалась окружающим наиболее правдоподобной. — За жениха уже не интересно грызться, интереснее драться за опекунов.
В какой-то момент я допустила идею про шоу к сердцу и поняла, что, в принципе, ничего не изменилось: мне по-прежнему хотелось сбежать от прошлого, пускай даже при посредничестве актёров.
— Кого выберешь? — девочек разбирало от любопытства. Большая часть класса приставала с расспросами, тогда как меньшее число учениц исследовали помещения на наличие скрытых камер. Особенно тщательно проверяли ванную и туалет.
— Не знаю. Может это сон?
Несколько человек услужливо ущипнуло меня.
— Сума сошла?! Ты видела машину тётки? А одежду? Такие шмотки обычно в витринах выставляют, — девочки определённо сделали свой выбор, с чем их можно было поздравить.
— Так странно… — учителю на уроке литературы было не до произведений классиков. — Сразу двое родственников появились из ниоткуда, оба настойчивые, принципиальные…
Игорь приехал после обеда, хотя сегодня его не ждали:
— Я так и не связался с Синди, а некая Алесса уже тут как тут!
Наконец, директор вспомнила о занимаемой должности и принялась наводить порядок среди расшатавшегося коллектива. Всякие посторонние темы на уроках строго пресекались, меня намеренно отсаживали на задние парты (за что я была благодарна), дабы убрать из зоны видимости взбудораженных однокашниц. И пока директор держала совет в кабинете вместе с завучем и психологом, ученицам организовали внеочередной субботник пятничным днём, лишь бы занять делом.
Я почти закончила побелку бордюра, как вдруг кто-то хлопнул меня по спине.
— Ай! — брызги с кисточки окропили лицо.
— И незачем так пугаться, — завуч принялась оттирать мел с моих щёк, судя по ощущениям — только размазывала. — Я пришла позвать тебя…
— В кабинет директора?
Хоть она и не ответила на словах, но нынче все дороги вели в мой персональный Рим.
Раньше комната казалась просторной, сейчас выяснилось, что квадратура довольно скудная для шестерых людей. Мне отвели место между директором и завучем, Виктор и Алесса сидели друг напротив друга, Игорь предпочёл стоять у окна.
— Прежде всего, я хочу извиниться, — Алесса сменила шарфик и костюм, и по-прежнему вызывала восхищение чувством стиля, — за слова о времени. Конечно же, я никуда не уеду, и подожду племянницу сколько потребуется.
Виктор в неизменной тройке: рубашка, джинсы, кроссовки, никак не отреагировал на эти слова. То есть, вообще не шелохнулся. Не человек — манекен.
— Мы рады это слышать, — поддержала директор. — В свою очередь, благодарю собравшихся за то, что приехали. Знаю, какая сейчас ситуация с пробками. Мы здесь ради будущего Виктории, и поскольку в телефонном разговоре оба родственника выказали твёрдое желание взять опекунство на себя, то я посчитала целесообразным устроить небольшой совет, чтобы решить вопрос миром. Иначе будет созвана специальная комиссия.
— Значит победа за мной, — Алесса вынула из сумочки изящную пудреницу и несколько секунд придирчиво изучала безупречный макияж. — Расходимся: мои жилищные условия лучше, а доход больше. У племянницы будет всё необходимое.
— Однако Виктор Андреевич женат, — многозначительно произнесла директор. — Семейный статус играет важную роль.
— Комиссия должна знать, что его супруга вся в разъездах. Девочка регулярно будет оставаться одна в обществе мужчины.
Все посмотрели на Виктора, но тот молчал. Меня испугала эта отрешённость, будто его устраивало, что сражение проигрывается.
— К тому же, для специальной комиссии будут не лишними сведения о его частых переездах, тогда как я веду оседлый образ жизни, — продолжала упорствовать Алесса. — Вы же видели чертежи особняка! Это прекрасное место в доступной близости от увеселений города. Молодой девушке обязательно там понравится.
— Виктор Андреевич? — завуч деликатно прокашлялась. К моему сожалению эффекта не последовало.
— Дорогая, — Алесса лучезарно улыбнулась мне через весь стол. — Для тебя это идеальный вариант.
— Вот именно, — когда все уже забыли про психолога, тот внезапно напомнил о себе. — В первую очередь следовало спросить Вику. Чего хочет она?
Вакуум вокруг меня заполнился настороженным ожиданием. Я сконцентрировала взгляд на складках воздушного шарфика Алессы, мне почудилось, будто удавка сдавливает горло.
— Я останусь с Виктором, — мышцы шеи тут же попустило от простой фразы.
— Но, дорогая! — Алесса была предельно изумлена. — Жизнь со мной открывает столько перспектив! Впрочем, решать всё равно комиссии…
— По имени, — Виктор вышел из режима отрешённости и с самым безмятежным видом посмотрел на оппонента. — Почему ты не зовёшь её по имени?
Вопрос был выужен будто кролик из цилиндра перед поражённой толпой и выставлен на всеобщее обозрение. Все обернулись к Алессе. Она заметно побледнела, излом губ растёкся по лицу плавящейся пластмассой.
— С вами всё в порядке?! — директор и завуч одновременно потянулась к графину с водой.
— Виктория, — горло Алессы исторгло из себя, не иначе, стекольное крошево.
— Виктория, — подтвердил Виктор и обернулся ко мне:
— Ты будешь жить с тётей?
— Нет.
Ножки кресла проехались по линолеуму, очертив на нём вмятины. Алесса поднялась на негнущихся ногах — одетая в дорогой костюм дешёвая пластмассовая кукла. Не проронив ни слова, она вышла прочь, оставив после себя единый немой вопрос.
— Специальная комиссия всё ещё нужна? — Виктор подождал с ответом, а затем по очереди протянул каждому руку.
— Погодите-ка! — Игорь сумел оторвать мысли и взгляд от приоткрытой двери, за которой исчезла Алесса. — Что это было?!
Но продолжение его речи рухнуло под натиском распахнувшейся настежь створки. Ударной волной воздуха в кабинет ворвалась мощного телосложения женщина, одетая не по погоде: в вязаный свитер и плотные джинсы.