Вкус магии

До магии

В последнее время пастору Оонадзи Ёширо не везло. Сначала в его церкви стала протекать крыша. Эта проблема решилась быстро, совместными усилиями студентов, церковнослужителей и прихожан, которые помогли с заменой кровли. Потом Ёширо заметил на кладбище блуждающие огоньки. Эта проблема решилась ещё быстрее, достаточно было прочесть молитву о неупокоенных духах и возжечь в их честь благовония. Духи покинули церковное кладбище, в храме воцарились мир, покой и гармония.

Ненадолго.

Ровно до того дня, пока в церковь не пришла третья проблема, свалившаяся на голову пастора.

В тот день Ёширо порядком устал, тяжёлые проступки прихожан, их муки совести, их груз вины слились в один тугой клубок смешавшихся мыслей, из которого сложно было выделить одну конкретную историю. Пастор давал наставления, сопереживал, помогал человеку облегчить душу, особой любви к людям не питал. Уже много лет его слова поддержки состояли из общих фраз, были лишены эмоций и чувств. К прихожанам Ёширо был так же холоден и беспристрастен, как судья к приговорённому к смертной казни.

Он просто устал. Устал разрывать себя на части, устал принимать участие в каждой судьбе, устал от боли других людей и разочарования в себе. И потому душа его очерствела, пастор закрылся от паствы — лишь бы не сойти с ума от собственных мыслей, тревог и страхов.

Будучи в таком раздрае он и встретил третье несчастье.

Она пришла на исповедь последней, наполнив тесное и тёмное пространство лёгким ароматом духов.

— Отец Габриэль?

— Да, дочь моя.

Он снял очки, дохнул на стёкла и протёр их рукавом сутаны. С той стороны конфессионала, за решетчатым окном незнакомка села на узкую скамейку и глубоко вздохнула.

Ёширо опустил руку на Библию и перекрестился.

— Что тревожит тебя, дитя моё?

Она молчала какое-то мгновение.

— Насколько я могу быть откровенна?

— Насколько можешь себе позволить.

Незнакомка ответила после недолгой паузы.

— Как часто к вам приходят маги?

— По-разному, — он пожал плечами. — Проще вспомнить, когда ко мне приходили не-маги, ибо происходит это довольно редко. Ты тоже маг, дочь моя?

За решёткой засиял яркий алый свет. Ёширо нахмурился. Он не одобрял использования магии в стенах церкви, но официального запрета на неё ещё не получал. Ватикан давно знал о засилье магов в Японии, но пока что не выдвинул никаких догм, касательно их. Возможно, папство думает, что магия — это просто вирусная инфекция, которая однажды пройдёт.

Вот только и император, и Аматерасу высказались однозначно на этот счёт: магия принадлежит японцам, и так будет всегда.

— Это грешно?

— Трудно сказать, — пастор поправил съехавшие очки. — Представь себе меч. Ты можешь отвернуться и оставить его в ножнах. Ты можешь разить им других. А можешь схватить его и защищать себя и близких от всякого зла. Магия — меч, от которого отвернуться ты не в силах.

— Вы тоже маг?

— Магам запрещено принимать сан. Но даже если сила и дремлет во мне, я давно поборол в себе всякое искушение.

Как и всё остальное.

— Тебя тоже научить подобному, дочь моя?

Девушка вновь ненадолго замолчала. Красное сияние в её части конфессионала исчезло, уступив место густому мраку.

Ёширо бесшумно выдохнул. Маги красного спектра всегда были самыми разрушительными, самыми непредсказуемыми и самыми смертельно опасными. Принимая исповедь, нужно иметь в виду, что эта женщина без труда превратит его церковь в пепел.

Но расслабился он зря.

— Думаю, мне уже поздно учиться, — она улыбнулась, — да и пришла я не за этим, отец Габриэль.

Тон её голоса не понравился пастору. Он давно научился различать женское кокетство и не реагировать на него, приучил себя не поддаваться соблазну.

Но пастор промолчал. Её пыл разобьётся о холодный айсберг его холодности и развеется туманом обиды и безразличия.

В тот момент Ёширо ещё не осознавал, что к нему пришла беда, с которой он не в силах справиться.

— Обещаете не прерывать мою исповедь?

— Обещаю, дочь моя, — сказал он, на всякий случай вновь перекрестившись.

Ёширо чувствовал, что ещё пожалеет об этом.

И не зря.

Он и прежде имел дело с похотливыми прихожанками, но обычно, чтобы совратить священника, они рассказывали о своих сексуальных похождениях во всех подробностях. В первые годы работы он краснел, бледнел, вздрагивал и никак не мог совладать с собой. Впрочем, так происходит со всеми молодыми священнослужителями. С такими прихожанками важно представить себя в тихом, уютном месте, с головой погрузиться в размышление и пропустить их слова мимо ушей.

Но с этой незнакомкой всё было далеко не так просто.

— Сегодня я впервые пришла в католический храм. Обычно такие места не для нас.

Ёширо вперил взгляд в одну точку. В Японии христианство приживалось с трудом, большинство по традиции придерживались синтоизма и буддизма. Но когда Аматерасу даровал людям сырую магию, особо сильные маги сформировали свою религию. Они верили в Абсолюта.

Ёширо не вдавался в детали этого учения, как и Папа надеясь, что магическая блажь быстро исчезнет. Вот только магии меньше не становилось.

— И увидела за кафедрой зверя, закованного в кандалы. Он был в цепях, в ошейнике, весь изранен и замучен. Но не убит. Зверь читал проповеди. Зверь учил людей добру и состраданию. Зверь учил людей не быть сволочьми, хотя сам пострадал от их рук.

Она замолчала с чувством собственного достоинства. Ёширо вновь протёр очки. Он думал, что его невозможно заставить волноваться, но сейчас его руки заметно тряслись.

— Я видела голод в его глазах.

Ёширо поджал губы и медленно выдохнул. Сейчас она распалится. Нужно успокоиться, привести мысли в порядок и...

— Я так хотела, чтобы он попробовал меня на вкус.

Ёширо выругался про себя, так крепко стиснув в руках Библию, что костяшки его пальцев побелели.

— О, как я сдерживалась, чтобы не оборвать его на полуслове, — томно, с придыханием произнесла она. — Но что бы я сказала? Святой отец, я чувствую ваш голод, я вижу ваши муки. Прошу, обнимите меня, берите меня, давайте утолим наше общее желание...

Первая магия

Рабочий день пастора начинается в шесть утра. Подняться, привести себя в приличный вид, надеть сутану и отправиться на утреннюю литургию, а перед ней — размять голосовые связки. Петь нужно много, а промочить горло нельзя — священнику вообще не полагается пить и есть до окончания службы.

Сегодня Ёширо был не в лучшем виде. Кожа побледнела, скулы заострились, серые круги под глазами стали заметнее. Если бы не светлые волосы, придававшие лицу живой цвет, он точно был бы похож на восставшего мертвеца.

В глазах он заметил красный отблеск и поспешил надеть очки.

Плохо. Очень плохо.

И совсем скверно было от осознания, что незнакомка всего парой фраз проломила броню, которую пастор долгие годы выстраивал между собой и миром с его наслаждениями и искушениями.

Неужели он так сильно истосковался по теплу человеческого тела? За годы он привык к постоянному слабому голоду, привык не замечать его, подавлять. Но стоило прийти ей...

Закрыв глаза, Ёширо стукнул себя по лбу, набросил сумку на плечо и покинул квартиру. Жил он рядом со своим храмом, чтобы как можно реже бывать в городе среди толпы людей. Такое добровольное заточение устраивало и Ёширо, и полицию Токио, и Аматерасу.

Храм, в котором служил Ёширо был белоснежным величественным собором с острыми шпилями. Среди бесконечных серости и пыли города церковь казалась маяком спокойствия в океане суеты. Сюда приходили туристы, здесь работали студенты-теологи, здесь получали благословение, отпущение грехов, здесь исповедовались, заключали браки. Порой здесь же провожали в последний путь.

А с появлением магии начались волны истерии. Кто-то считал эти странные силы грехом и умолял Ёширо провести обряд экзорцизма, кто-то просил научить их пользоваться силами. Ёширо не отказывал нуждающимся, тем более, в магии он кое-что понимал.

Пастор скользнул взглядом по цветным витражам и задержался на красных фрагментах.

Красных, как кровь.

Красных, как её магия.

Красных, как её шарф.

Он зажмурился, прошёл дальше, открыл тяжёлую дверь и отправился в свой кабинет. В тишине, среди книг, икон и крестов мужчине на какое-то мгновение стало спокойнее.

Выровняв дыхание, он подошёл к столу, оставил свои вещи и вышел в наос. Прихожане, несмотря на ранний час, уже собирались в соборе. Кто-то ставил свечи, кто-то записывал послания, кто-то тихо молился перед образами. Ёширо смотрел на них сквозь стёкла очков, вглядывался в фигуры, в движения.

И чувствовал голод. Сильнее, чем прежде.

Была ли она здесь? Нет. Конечно, нет. Порочные женщины с шарфами от Диор в это время крепко и сладко спят.

Глубоко вздохнув, Ёширо поправил очки взял себя в руки и отбросил праздные мысли. Он перекрестился, сложил руки в молитве и начал долгий, утомительный и бесконечный рабочий день. Утром он сосредотачивался на песнопениях, и каждый прихожанин — кто сидя на скамейках, кто стоя на коленях — слушал его тренированный бас.

Рутина хорошо отвлекала от голода. После литургии Ёширо было некогда перевести дух: служба не заканчивалась, и порой пастору нужно было крестить пару новых людей, порой отпеть пару старых, порой венчать тех, что были где-то посередине между рождением и смертью. За годы тяжёлой работы юмор Ёширо стал таким же чёрным, как и его сутана, но все свои колкие замечания он оставлял при себе. В храм приходили не за шутками, да и к Богу не обращаются люди, у которых легко и светло на сердце.

Обедал он всегда в подземном хранилище, где были два сокровища, из-за которых его собор продолжал сушествовать. Первое — рака с мощами святого.

А второе сокровище засыпало, сидя над толстой древней книгой.

— Здравствуй, Марс.

— Добрый день, падре.

Мальчик поднялся с узкой койки, взмахнув красными крыльями, из которых упала пара перьев.

Как много в мире красного...

Ёширо передал ему упакованные обед, ужин и завтрак через прутья решётки. Марс поблагодарил его кивком.

Мальчик не был преступником, не был трудным подростком, но определённо точно был узником. В обязанности Ёширо входило наблюдать за ним, вести записи, изучать силы и ограничения. И ни при каких обстоятельствах не выпускать из храма. Так распорядился Аматерасу.

"Раз уж ты, к моему сожалению, будешь жить, значит должен приносить пользу".

Он назвал Марса своим неудачным экспериментом. Он передал в храм перепуганного ребёнка и оставил под надзором безумного чудовища. Но при этом Аматерасу сохранил жизнь Ёширо и позволил исправить ошибки прошлого. Пастор не мог не испытывать благодарности.

Марс считался уродцем. Неудивительно. У обыкновенных ангелов белые крылья и острые клыки, а у этого ни клыков, ни священной чистоты.

Что ж, уродцы тоже имеют право на существование. Ёширо тому подтверждение.

Он сел за стол перед клеткой. Когда мальчишка только появился здесь, Ёширо решил, что будет проводить с ним столько времени, сколько сможет, будет учить его и таким образом наблюдать. К тому же, пастор терпеть не мог бездельников, да и бурную энергию "неудачного эксперимента" нужно куда-то направлять.

Ёширо нахмурился, когда увидел, что Марс смотрит на него во все глаза.

— Что?

— Вы горите.

Мужчина помрачнел, а мальчишка в ответ стал усердно тереть глаза.

— Точно... горите весь. Как Неопалимая Купина!

Марс поднял палец вверх, явно гордый собой за такое сложное сравнение. Ёширо потёр переносицу и достал свой блокнот с записями. Порой он жалел, что приобщал ребёнка не к школьной программе, а к религии.

Вот только мальчишка, даже будучи религиозным, остаётся мальчишкой. Библия для него была не философским трудом, а историями о супергероях.

И, похоже, от одиночества, затворничества и чтения по ночам у него начались галлюцинации.

Но записать не помешает. Хоть что-то интересное для Аматерасу.

— Значит, видишь пламя... сколько ты сегодня спал?

Мальчик насупился.

— Я не ложился.

Вторая магия

Ёширо следовало догадаться раньше, что он имел дело не с обычной женщиной, а со стопроцентной хищницей.

На первый взгляд казалось, что между этой воздушной феей и приземлённым пастором не было ничего общего. Она была стройной, лёгкой, грациозной, с энергичной походкой и полная внутреннего покоя. У неё были не обычные волосы, а буйная грива чёрных кудрей, губы — краснее запретного плода, кожа белая, словно снег. Она была бы воплощённым идеалом, если бы под этой внешностью скрывалась безропотная и скромная женщина. Но она такой точно не была.

Ёширо хорошо разбирался в людях и с первого взгляда делал о них кое-какие выводы.

И эта женщина не была просто избалованной и заскучавшей дрянью, которой хотелось соблазнить священника.

Она была опасна. Агрессивная, смертоносная, полная как магического пламени, так и личного, внутреннего, сжигавшего душу.

Она привела пастора к своей машине — чёрному Мерседесу, который стоил, должно быть, как квартира и храм Ёширо вместе взятые. Незнакомка села на водительское сидение, мужчина — рядом с ней, о чём тут же пожалел.

Теперь их не разделяла решётка конфессионала.

Теперь она так близко, что её можно без труда разорвать.

— Пожелания, святой отец?

Сбежать от тебя подальше и никогда больше не встречаться.

Ёширо ответил ей строгим взглядом сквозь стёкла очков. Взглядом, который обычно доводил студентов до эпилептического припадка.

Но как бы зол он ни был, с какой бы строгостью на неё ни смотрел, она не становилась менее соблазнительной.

Незнакомка лишь мягко улыбнулась в ответ.

— Как вы говорите? Боже правый! У вас от гнева сейчас клыки вылезут!

Ёширо не отреагировал, но внутренне сжался и в ответ на её смех. Рефлекторно он провёл языком по зубам, но изменений не обнаружил. Зубы как зубы — без острых краёв и непривычных сколов.

Он знал, что маги видели больше, чем обычные люди, знал, что от их глаз невозможно ничего скрыть. Но в церковь приходили сотни, если не тысячи магов, а заметила сокрытое, неправильное лишь она одна.

— Чем я себя выдал? — прохрипел он.

— Ничем, отец Габриэль, — в её глазах мелькнули алые искры. — Ваша маскировка безупречна, вот только я знаю, что и как искать.

Она завела двигатель и выехала с парковки. Ёширо долго смотрел на неё, прежде чем отвести взгляд и оправить тугой воротник сутаны.

Поддерживать разговор он не собирался, да и девушка не старалась его разговорить. Они ехали молча по ночному Токио — по тем улицам, на которых Ёширо не хотел появляться. Слишком много людей, слишком много шума, слишком много свежей плоти, слишком много факторов риска, которые могут пробудить его звериную натуру.

Спустя какое-то время они заехали в подземную парковку небоскрёба, зашли в лифт, где девушка нажала кнопку шестидесятого этажа.

— Боитесь высоты, святой отец?

Ёширо театрально закатил глаза.

— Нет.

— Впрочем, вам и не положено, — она мягко улыбнулась, из-за чего священник отвёл взгляд. Такие улыбки легко ломают и самых стойких мужчин. — Высота и Рай тесно связаны, а вам туда страшно хочется.

— Как вульгарно.

— А разве я не права? — она сделала шаг навстречу, пытаясь поймать его взгляд. Ёширо упорно смотрел на что угодно, но не на неё. — Сказать "прощай" несовершенству мира, несправедливости, его страданиям и мукам плоти, чтобы постичь вечное знание, слиться с единым разумом. Стать чем-то большим, чем просто сверхъестественная тварь. Чем-то вечным и неделимым. Разве это не хорошая мечта?

Ёширо поджал губы, наконец, взглянув на девушку.

Вот теперь ему на самом деле стало интересно, но показывать это он не спешил.

— Не понимаю это выражение лица, — она вновь просияла. — Святой отец, вы испуганы, удивлены или забыли выключить утюг?

Он вздохнул, убрав руки за спину.

— Я после рабочего дня отправился на встречу с женщиной, рядом с которой совершенно точно не хочу находиться.

Давай же, взбесись, взорвись, вышвырни вон. Ты красная, для тебя ярость — твоё второе имя.

— Тогда я подойду ещё ближе и, наконец, пробужу в вас это желание.

Он вздрогнул, когда девушка шагнула вперёд, но не отошёл, лишь смерил наглую незнакомку ледяным взглядом.

Она может быть какой угодно напористой, может быть задиристой и спесивой, вот только любая буря всегда разбивается о холодные, неприступные скалы.

Пастор ждал, когда в ней пробудится стыд, когда она усомнится в себе, когда отпрянет, испугавшись.

Но её ладонь скользнула по его груди, от чего Ёширо перестал дышать. Глядя ему в глаза, самодовольно улыбаясь, она прильнула к нему, не оставив места для манёвра.

— Это издевательство, — прошептала она, — надевать на такого привлекательного мужчину сутану.

Пастор хотел огрызнуться, но у него перехватило дыхание, стоило девушке скользнуть ладонью ниже, к животу. Стиснув зубы, он всё же отпрянул, не желая, чтобы она ощутила то, как сильно его взволновала.

Воздержание и подавление истинной природы дали о себе знать. До принятия сана Ёширо не был таким уязвимым. Прежде прикосновения не обжигали его, лишь интриговали и подначивали.

Раздался тихий звонок. Лифт прибыл.

— Наш этаж, святой отец, — она сжала его руку и провела за собой. Уходя, Ёширо с тоской оглянулся. Двери лифта закрылись, лишая его пути к отступлению.

В таких ресторанах прежде пастор никогда не был, да и не спешил сюда приходить. Панорамные окна, за которыми ночной Токио был как на ладони и сиял мириадами огней, а до облаков, казалось, можно дотронуться. Такую высоту обычные люди представляют только в ночных кошмарах.

Девушка подошла к стойке регистратора.

— Добро пожаловать в "Трамонтана", — мужчина поклонился. — В наше заведение платный вход. Стоимость — пять тысяч йен с человека.

Ёширо сжал челюсти. За такие деньги просто прийти в ресторан? Это преступление.

— Милый, — произнесла девушка и сделала шаг навстречу регистратору, позволяя лучше себя рассмотреть. — Можешь повторить? Я не расслышала.

Третья магия

Для них выделили комнату, с трёх сторон окружённую панорамными окнами — слишком просторную для воркующей пары, слишком тесную для двух людей, один из которых был одержим похотью и голодом. Белая скатерть, свечи, вино... в прошлой жизни подобная обстановка вызвала бы у Ёширо скуку.

Но он не был прежним.

И поддаваться соблазнам он больше не мог.

— Как тебя зовут?

— Юкико, — сказала она, опустив ногу на ногу. — Микахаяхи Юкико. Слышали обо мне?

— Нет.

— Тем лучше. Мне будет чем вас удивить, святой отец.

— Я буду откровенен, Юкико, — он опустил сложенные в замок руки на колени. — Не знаю, зачем тебе я, но это очень. Плохая. Идея.

Она провела ладонью по шее, откидывая за плечо кудри. Ёширо до боли сжал челюсти, проследив за жестом.

— Не согласна. На мой взгляд, вы идеально мне подходите.

Она умолкла, когда официант — такой же серый и полумёртвый, как и регистратор — потревожил их. Заказ выполнили так быстро, словно через каждого повара пропустили разряд электричества и взбодрили на работу.

Официант налил им вина, без конца рассыпаясь в комплиментах и извинениях, расставил блюда. От одного вида жареного мяса у голодного Ёширо закружилась голова.

Юкико всунула в рот сигарету в мундштуке. Официант предложил ей зажигалку, но девушка прикурила от горящих пальцев. И от вида огненной магии официант проявил величайшее мужество и едва не простился с жизнью на месте. Ёширо не стал бы его отпевать — его раздражал подобный раболепный ужас.

— Прочь, — сказала Юкико, и официант испарился так быстро, словно не исчез, а дезинтегрировал.

Снова одни. Снова воздух накалился от смешанных эмоций. Снова соблазн наполнял каждый её жест.

Юкико выдохнула струйку дыма в потолок, откинувшись на спинку дивана.

— Угощайтесь, отец Габриэль, — произнесла она. — Сейчас ведь не пост.

— Я не стану есть то, что ты украла.

— Разве это кража? Это подарок от моих хороших друзей.

— Все здесь в ужасе разбегаются от тебя.

— У дружбы со мной свои законы, — Юкико подалась вперёд. — Мне угождают, меня всегда рады видеть, меня задабривают. Взамен эти люди получают мою протекцию. Всё честно.

Ёширо от ярости готов был прожечь её взглядом.

— Я рискую жизнью ради такой роскоши, отец Габриэль. Не обижайте меня отказом.

Бесполезно. Она не понимает причин его недовольства.

— В миру я Оонадзи Ёширо, — процедил пастор.

— Что ж, — она улыбнулась, затягиваясь сигаретой. Курила она так, что в этом было что-то невероятно эротичное. — Приятно познакомиться, святой отец.

Юкико взяла палочки, разделила их подхватила ими кусочек вяленого мяса.

— Ну же, падре, — она улыбнулась, протягивая ему еду. — Давайте не превращать наше свидание в избиение, насилие над личностью и ожоги третьей степени.

Закатив глаза, Ёширо тоже взял палочки.

— Это не свидание, — хмурясь, он окинул взглядом стол. Из наиболее безобидных и недорогих блюд здесь было только ризотто — и то с пищевым золотом. К чему бы он ни прикоснулся, за это ему и не расплатиться, и отмаливать трапезу ближайший месяц, и начинать пост с момента выхода из ресторана. Сплошные проблемы — и все из-за одной женщины. — Ты моя прихожанка. Максимум, что я могу для тебя сделать — выслушать, помочь советом и облегчить совесть.

Юкико лукаво улыбнулась, пригубив вино.

— А я всё же настаиваю. Мы на свидании.

Ёширо промолчал, сосредоточившись на рисе и мясе молодой акулы. Ни в прошлой жизни, ни в этой его не угощали ничем подобным.

И такая еда не утоляла давний голод, зато отлично пробуждала инстинкты.

За годы воздержания Ёширо научился справляться с собой. Но сладкий, манящий аромат голубой крови всё сильнее щекотал ноздри, всё громче звал, требуя, чтобы мужчина прильнул к пульсирующим венам, прокусил их и утолил мучительную жажду.

Ничего. Он научился справляться и с этим.

— Мы не можем быть на дружеской встрече, потому что друзей из нас не получится, — продолжила девушка. — Мы не можем быть деловыми партнёрами, потому что у нас слишком мало точек соприкосновения. И мы не можем быть врагами, потому что наши силы не равны. Вот и придётся испытывать друг к другу оголённое желание.

Ёширо отодвинул тарелку, опустил палочки и с совершенно невозмутимым видом начал протирать очки салфеткой.

— Лично я не скрываю, что меня привлекает опасность.

— Ты ничего не добьёшься. Твои речи меня не волнуют.

— А чего я пытаюсь добиться, святой отец? Расскажите мне, чему вы так отчаянно сопротивляетесь?

На этот раз он на мгновение осёкся. Своим вопросом Юкико загнала его в жестокую, безвыходную ловушку. Она ведь прямо не домогалась его, всего лишь нагло флиртовала, и так разбередила воображение, что пастор невольно предался фантазиям.

Ёширо слишком живо представлял жар её объятий, представлял, как её поцелуи растопят лёд его сердца, как впервые за долгие, безрадостные годы он вкусит греховных удовольствий.

— Ты не соблазнишь меня.

— Падре, — Юкико поднялась из-за стола, подошла к священнику. — Если бы я пыталась вас соблазнить, я бы сделала так.

Ёширо не успел отреагировать. В ту же секунду девушка села к нему на колени и обняла рукой за плечи. От её наглости у него перехватило дыхание.

Слишком близко. Слишком жарко. Слишком силён аромат голубой крови.

— Слезь с меня, — процедил он.

— Или? — её глаза были так близко, что Ёширо заметил редкие красные искры среди бездонной синевы.

Мужчина стиснул зубы, чтобы огрызнуться, но в ту же секунду ощутил зуд в клыках, почувствовал, как они медленно растут и заостряются.

Ёширо попытался отпрянуть, но бежать было некуда. Выругавшись про себя, он прикрыл рот ладонью.

Нужно успокоиться, нужно взять себя в руки, нужно обратиться к своей человечности.

Обратишься... с ней-то?

Голод... голод и похоть... голод... и похоть...

— Я сказал, — процедил он, сняв очки. Глаза уже изменили цвет, стали красными, а зрачки в них мерцали подобно огням свечей. — Не. Приближайся.

Четвёртая магия

Когда Ёширо пришёл в себя, за окном уже занимался рассвет.

Он был в своей квартире, рухнул на кровать, не раздеваясь. Серебряный крестик пропал с шеи, сутана была расстёгнута и местами порвана, на шее и груди остались алые следы помады.

Вспомнить, что произошло, он был не в состоянии.

На полу пастор нашёл очки, доковылял к зеркалу, рикошетом отталкиваясь от стен, осмотрел себя.

Проклятье.

Он помолодел. Извечные мешки под глазами исчезли, как и тонкие морщины у глаз и рта, волосы стали ровного золотистого цвета без намёка на седину, давние шрамы, оставленные Аматерасу, пропали. Никакого красного отблеска в глазах, никаких клыков и никакого голода. Пастор был настолько нормальным, настолько человечным, насколько это возможно.

Насытившись, впервые за долгое время утолив жажду, Ёширо впервые понял, насколько был голоден. Голод будто был болезнью, точившей его изнутри, точно могильный червь, сжиравшей, словно злокачественная опухоль. Юкико его исцелила. Ненадолго. Жажда рано или поздно вернётся и вновь ввергнет его в безумие.

Стиснув зубы, мужчина надел очки.

Он держался долгие десятилетия. Он не навредил ни одному человеку, как бы его ни скручивало от голода. Он не смел ослушаться приказа Аматерасу вплоть до появления в его жизни наглой похотливой бестии с голубой кровью.

Юкико добилась своего. Заставила адского зверя сорваться с цепи.

Жива ли она?..

Перед принятием сана Ёширо так часто впадал в безумие, что мог устроить резню и даже не вспомнить об этом. За годы кровопролития личность мужчины расслоилась, и монстр в его душе давно стал чем-то самостоятельным, чужеродным, обладающим своими стремлениями и своей волей. Ёширо не контролировал его, но знал, когда он возьмёт верх над телом.

А вчера не ощутил его приближения.

Это плохо. Очень плохо.

Встав под душ, Ёширо включил новости и выкрутил громкость на максимум. Стоя под ледяной водой, он закрыл глаза, упираясь лбом в стену. Пастор внимательно слушал сводку, но перед мысленным взором видел только синющие глаза, обиду в них и мрачную решимость.

Нахмурившись, он надел чистую сутану, надел другой крестик и перед выходом из дома включил компьютер и вбил в поисковике имя "Микахаяхи Юкико".

Ожидаемо — ничего. Верхушка якудзы вообще не любят светиться и оставлять после себя цифровой след, по которому их вычислят голубые маги.

И где теперь её искать?

Впрочем, должно ли ему быть дело до спесивой девчонки? Она знала, с кем связалась, знала, что он при желании способен разорвать её на части, какой бы горячей ни была её магия. Каким бы страшным хтоническим бедствием ни был красный маг, всегда найдутся твари пострашнее.

Если она жива, то теперь они связаны насквозь порочными узами крови. Если мертва, то...

Ёширо сжал кулаки, не в силах даже подумать об этом. Смерть Юкико будет означать очередное предательство всего человеческого, что в нём когда-либо было, очередной грех на душу, очередной приступ безумия, от которого не оправиться.

И если Аматерасу узнает об этом, то лучше бы он побыстрее схватил меч и лишил Ёширо его безумной головы.

В непроходящей тревоге пастор провёл утро. Его страхи стали сильнее, когда Марс вдруг заявил, что от руки Ёширо тянулась тонкая красная нить. Ничего подобного мужчина не видел, но на всякий случай отметил это в своих записях.

И, записывая это, пролистывая дневник наблюдений, он задумался.

Когда Аматерасу собирался нагрянуть с проверкой? Он не посещал храм уже полтора года, что совершенно на него не похоже. Обычно он с удовольствием приходил посреди службы и пугал церковнослужителей до сердечного приступа.

Что ж, это хороший повод позвонить и выяснить, не собирался ли он выпотрошить грязного пастора.

Ёширо оставил свой обед Марсу, поднялся к себе в кабинет, заперся, достал из-под половицы коробочку со смартфоном, включил его. Этот телефон был защищён от прослушивания и обнаружения, а хранился на нём единственный контакт самого значимого не-человека Японии. Такая вещь была бы настоящим сокровищем, если бы Аматерасу был хоть немного лоялен к Ёширо.

Сам же Аматерасу никогда не звонил. Он приходил лично. И никто не смел ему отказать в гостеприимстве.

Закрыв глаза, Ёширо перекрестился перед звонком. Аматерасу ответил после третьего гудка.

— Внимательно.

Как всегда, немногословно.

— Аматерасу-сама, — начал Ёширо. Его тренированный годами песнопений голос не должен был дрогнуть, ни одна его нота не должна выдать волнения. — Добрый день, простите за беспокойство.

— Оставь любезности. Я не рад тебя слышать, а ты слишком труслив, чтобы ответить мне взаимностью. Ближе к делу.

Ёширо перевёл взгляд на свою руку. Шрамов больше не было — всё благодаря Юкико — но они долгие годы напоминали, что дерзить Аматерасу — отвратительная идея.

— Мальчик-гибрид...

— Уже убил его? Какое счастье, наконец-то, я избавлюсь от тебя.

Урод. Мерзкий, старый, высокомерный и бесконечно отвратительный урод.

— У него яркие галлюцинации! Если он не сходит с ума, то...

— И что же он видит? Уже стал богом или к нему в тесный подвал пришёл сам Дракула? Ах, да...

Аматерасу всегда любил насмешки и не упускал возможности пошутить. Вот только Ёширо от его юмора смеяться не хотелось.

— Он видит красные нити судьбы.

Аматерасу вдруг умолк. Ёширо с той стороны экрана слышал лишь шум кондиционера и постукивание ручки по столу.

— Вы не желаете проверить его и забрать для изучения?

— Возьми образцы его крови. И умоляю, не сожри его. Отбой.

Стиснув зубы, Ёширо закрыл глаза, шёпотом наложив на Аматерасу сложное, полное красочных эпитетов и деепричастных оборотов проклятие, которое ему не отмолить и десятью годами покаяния.

По крайней мере, Аматерасу не в курсе его спонтанного... свидания с женщиной. Уже хорошо.

Теперь осталось узнать хоть что-то о Юкико.