Внебрачный сын

Глава 1

Оля

Я никогда не представляла нашу встречу. Мы физически не могли случайно пересечься или столкнуться в одном из магазинов торгового центра. Даже с учетом того, что последний  месяц я провела в своем родном городе, это казалось невозможным.

Но Новый год закончился сломанным носом и встречей с бывшим. Он оказался тем самым “лучшим хирургом-пластиком”, которого вызвонили через полчаса после боя курантов.

Пока Измайлов, весь такой красивый и сосредоточенный берет в руки мой лист поступления, я вдруг вспоминаю, как моя подруга однажды сказала:

“Мечтаю выйти из дорогого автомобиля и увидеть бывшего с веником в руках. Я пройду мимо, взглянув на него, как на пыль под ногами, а он… он с тоской посмотрит мне вслед”.

Ни о какой тоске во взгляде Измайлова речи не идет. Хотя я вру. Где-то в глубине его взгляда она все же присутствует. Да и как не тосковать по новогоднему торжеству, от которого его бесцеремонно оторвали, чтобы осмотреть и зашить нос бывшей?

Прямо сейчас мне, словно маленькой девочке, хочется спрыгнуть с кушетки и, заверив доктора, что все в порядке, упорхнуть из кабинета. Ну или провалиться сквозь землю.

Самое ужасное, что всё то, что мне когда-то описывала подруга, могло стать реальностью. У меня есть дорогая машина, а Макар вполне мог быть на месте дворника. Шесть лет назад, когда мы с ним виделись в последний раз, у него за душой не было ни гроша. 

И вот мы в одном кабинете. Я не могу посмотреть на него, как на пыль под ногами, потому что от его рук теперь зависит моя красота. Вместе с переломом у меня рассечение тканей, которое он должен зашить так, чтобы не осталось и следа. Приходится смотреть с уважением и надеждой. И с завистью, конечно, потому что Измайлов выглядит безупречно.

Для пластического хирурга внешний вид — основа успеха. Никто не доверит свою красоту человеку, который выглядит, как фото “до”.

— Здравствуй, Оля.

Конечно, он узнал. Не по внешности, разумеется, по фамилии в листе поступления. Выгляжу я сейчас наверняка не очень. В зеркало посмотреть времени не было: боль, шок, звонок в скорую и срочная госпитализация, снимки. Я даже, дожидаясь врача в кабинете, не подумала о зеркале. Что там смотреть, если мой нос мельтешит перед глазами.

— Здравствуй, Макар.

Мы шесть лет не виделись, а он почти не изменился. Повзрослел, стал шире в плечах и возмужал. Не постарел ни на день, выглядит, будто сошел с обложки журнала. Возможно, конечно, пластика, но я же вижу, что нет. Черты лица остались прежними: тот же прямой нос с острым кончиком, те же глубоко посаженные глаза, густые брови, очерченные скулы и цепкий взгляд. Он и когда-то был красивым настолько, что девушки за ним пачками бегали. А я утопала в тщеславии, видите, мол, выбрал меня, а не вас. 

— Я задам несколько вопросов, постарайся ответить честно, — переходит на строгий профессиональный тон.

— Хорошо.

— Головокружение, тошнота, дезориентация, спутанность сознания?

— Тошнота немного, но это, скорее, от выпитого шампанского.

— Затрудненность носового дыхания, потеря обоняния?

Я тут же тяну носом.

— Есть.

— Снимки уже сделали, в течении пятнадцати минут они будут готовы. По рентгену у тебя перелом носа, КТ делали, чтобы убедиться, что кости черепа в порядке.

— Так долго? — растерянно спрашиваю.

Последний раз мне делали снимки год назад, но тогда я подождала результатов какие-то минуты, а сейчас прошло уже больше получаса.

— Новый год, — пожимает плечами Макар. — Даже ты вот нос умудрилась сломать, а не выглядишь искательницей приключений.

— Это случайность! — вспыхиваю. — Я на салюты выходила посмотреть и…

Замолкаю. Зачем я вообще рассказываю? Какая разница, как я получила перелом? Его дело — заштопать мой нос и лоб так, чтобы я не смотрела на себя с отвращением. Жена брата Стаса заверила, что знает лучшего хирурга и постарается уговорить его приехать. Конечно, я не стала отказываться. Это ведь мое лицо. 

— Не расскажешь? У нас пятнадцать минут до снимков. Можем заполнить паузу разговором.

— С чего бы такое желание со мной поговорить?

— Сочувствие? — он пожимает плечами. — Я привык, что пациенты любят разговаривать, рассказывать что-то из своей жизни, например.

— Я не люблю.

— Можешь молчать.

— Что будет, если кости черепа не сломаны?

Измайлов едва заметно улыбается. Я обещала молчать, но продержалась не больше минуты. Я соврала. Я как раз из тех пациентов, которые любят разговаривать, но по большей части задавать вопросы о том, каким будет лечение, что ожидать от болезни и так далее.

— Операция. Вызову анестезиолога, сделаем наркоз. Пару дней побудешь под наблюдением и пойдешь домой. Придется еще походить на вправление носа, но это уже не ко мне. К тому врачу, который диагностировал тебе перелом и отправил на КТ.

— Хорошо. А шрамы… они будут заметны?

— Я не бог, Оля. Конечно, ты заметишь, что шили, но в глаза это бросаться не будет. Спустя время сможешь избавиться от остатков. Косметология в этом плане шагнула далеко вперед.

Глава 2

— Что там, Мариша? Когда снимки будут готовы?

Голос Макара звучит немного устало. Он придерживает телефон плечом, а сам рассматривает мой рентгеновский снимок. Откладывает его в сторону, опускает голову и проводит по векам и переносице пальцами..

— Хорошо, понял. Ждем.

— Еще нет? — осторожно уточняю.

— Нет.

— Ты уверен, что сможешь оперировать?

Спрашивать такое у бывшего, конечно, неприятно, но будь на его месте любой другой хирург, я спросила бы то же самое. В час ночи первого января трезвыми остаются только язвенники и закодированные. Даже от дежурного врача, который меня осматривал, несло перегаром.

— Намекаешь, что я пришел на работу пьяным? — с усмешкой спрашивает Измайлов.

— Праздник ведь, а ты…

— А я выпил полбутылки вискаря, взял трубку, хотя знал, что звонят с работы, сел за руль и примчался сюда, сбивая по пути мусорки, как кегли. Протрезвел буквально перед кабинетом и надеюсь, когда буду штопать твой нос, рука не дрогнет.

Он говорит совершенно спокойно и внимательно меня рассматривает слегка прищуренными глазами. Под его пристальным взглядом вдруг становится неловко, и я отвожу взгляд. О чем я только думала? Разве выпившего врача допустят к работе? Я начинаю себя успокаивать, но вспоминаю того доктора в приемной. Он ведь работает. И наверняка оказывает первую помощь пациентам. А от него пахнет.

Измайлов поднимается с кресла и идет к двери. Я хочу позвать его и извиниться, но прикусываю язык? С чего бы мне просить прощения? Мой вопрос — не более, чем обычное беспокойство о своем здоровье.

Громкий стук захлопнувшейся двери заставляет меня вздрогнуть. Я остаюсь в кабинете одна. Интересно, операцию можно перенести на завтра или обязательно шить сегодня?

Я чувствую себя измотанной и уставшей. До встречи с Измайловым я гнала от себя мысли о том, что все случившееся как бы мягко намекает о том, что мне стоит поскорее уезжать обратно. Встреча с Макаром заставила меня в этом убедиться. Таких совпадений просто не бывает: огромные долги, невозможность покинуть страну, подарок, который так и не доставили к оговоренному времени. Мне пришлось купить сыну совсем другую игрушку буквально за несколько часов до Нового года. И, словно вишенка на торте, мой рассеченный лоб и сломанный нос.

Измайлов возвращается минут через пять в компании низкорослой, немного полноватой девушки. Она несет большой снимок. Видимо, готово мое КТ.

— Кости черепа у тебя в порядке, — сообщает Макар. — Однако подождать все равно придется. Моему анестезиологу ехать с дачи. Это минимум час по нашим кучугурам. Болит сильно?

— Не болит.

— Макар Игнатьевич, может, под местной? — подает голос девушка в халате.

Я о ней и забыла совсем, засмотревшись на моего хирурга-пластика. Вот почему жизнь такая несправедливая штука? Почему именно я ​​— брошенная жертва — сейчас должна выглядеть, как побитая собака. А он — бездушная скотина — так красив, что взгляд отвести невозможно.

— Исключено, — отметает ее предложение Макар, вызывая во мне выдох облегчения.

Я безумно боюсь боли и стоит мне только представить, что шить будут без нормального наркоза, как хочется сбежать, так и не получив помощь.

— Ирина Юрьевна приедет не скоро, — пытается уговорить его девушка.

Она хмурится, будто не понимает причин его отказа. Когда Макар переводит на нее взгляд, медсестричка краснеет и отворачивается, кивая. Перечить больше не решается.

— Я буду через пару минут, обработай пока раны, чтобы не было инфекции.

— Так обрабатывали уже.

— Еще раз, Марина! — приказывает.

Мы с ней остаемся наедине. Она подходит к столу, берет вату и бутылочку с антисептиком и останавливается в шаге от меня.

— Будет немного пощипывать.

— Хорошо.

Едва удерживаюсь от вскрика, когда моих ран касается ватный диск. Жжет сильно, хотя мне обещали немного. Впиваюсь руками в кушетку, на которой сижу. Чтобы немного себя отвлечь, решаю завязать разговор.

— Макар он… хороший врач?

— Макар Игнатьевич? — словно поправляет меня девушка. — Лучший из всех. А что? Переживаете?

— Немного, — признаюсь. — Праздники, знаете. Не хотелось бы стать жертвой выпившего хирурга.

— Макар Игнатьевич не пьет, — сухо говорит она. — По крайней мере, я ни разу не видела его пьяным, а он у нас, поверьте, на такие праздники постоянно приезжает. Единственный из всех готов оказать помощь в любую минуту.

— Ну знаете… то, что он держится на ногах, еще не означает, что не пьет.

Образ Макара шестилетней давности никак не совпадает с тем описанием, которое ему дает Марина. Готовый оказать помощь в любую минуту? Измайлов, которого я знала, мог без запинки полезть в драку, чтобы отстоять себя. Откуда такая самоотверженность?

— Глупости не говорите, — обрубает Марина. — И Макара Игнатьевича не вздумайте обижать расспросами. Он этого терпеть не может. Алкоголь во время работы у нас под строжайшим запретом. Если Макар Игнатьевич увидит — может дойти до увольнения,

Глава 3

Некоторое время тишину в кабинете нарушает лишь звук работающих настенных часов. Измайлов что-то пишет, затем снимает блокировку с телефона и печатает на экране. Я замечаю это, когда украдкой на него поглядываю. Он ловит мой взгляд неожиданно. Поднимает голову и замечает, что я на него пялюсь.

Нервно улыбаюсь и отворачиваюсь, делая вид, что мне безумно интересна входная дверь. Где эта Ирина? Или хотя бы Марина. Сидеть с ним наедине невыносимо.

— Не думал, что ты вернешься, — неожиданно произносит Макар.

— Я не возвращалась, — жму плечами. — Я приехала увидеться с братом и к подруге на свадьбу. Так получилось, что мне пришлось остаться.

— Расскажешь?

— Это долгая история.

— Мы не торопимся. Мой анестезиолог только выехала, операционную еще не подготовили. Я готов послушать.

— Перед отъездом я продала машину, а когда попыталась улететь, мне предъявили налог. Полтора года назад я спокойно улетала домой, мне не предъявляли налоги, а тут… ошибка, видимо. На время разбирательства пришлось остаться, а теперь так вообще… непонятно, когда уеду.

— А говорила, долгая история, — усмехается Макар. — За минуту справилась.

Я непроизвольно улыбаюсь, а затем морщусь от резкой простреливающей боли. Мой стон, сигнализирующий о боли, эхом раздается в кабинете. Я прикрываю глаза и откидываюсь спиной назад, чтобы упереться в стену и не свалиться с кушетки. Меня словно парализует. Я с трудом переношу боль, так как мой болевой порог слишком низкий. Даже в кресло стоматолога я сажусь, предварительно договорившись о седации. 

— Оля, — звучит совсем рядом. — Слышишь меня? 

Слышать-то слышу, а пошевелиться не могу. Острая боль в носу понемногу отступает, но тело будто сковало тисками.

— Дыши, Оля. Вдох… — Макар делает паузу. — Выдох…

Я пытаюсь сконцентрироваться на его словах, повторяю. Паническую атаку, мою редкую спутницу, удается подавить, но меня все еще штормит. Я всхлипываю, стараясь не морщиться, чтобы не спровоцировать боль снова.

— Твою мать, ежик… ты так и не справилась?

Я замираю, забывая, как дышать. Паническая атака подавлена, боли больше нет, зато есть растерянность. Я непонимающе вглядываюсь в обеспокоенное лицо Макара и чувствую, как тело покрывается мурашками.

— Я пойду, — говорю охрипшим голосом. — Прогуляюсь.

Хочу слезть с кушетки, но Макар не позволяет. Удерживает меня руками за плечи и не дает пошевелиться.

— Тебе нельзя ходить, — говорит он серьезно. — Ты только что едва с кушетки не упала. Хочешь разбить еще и голову? Или сломать руку?

— Мне надо! — повторяю. — Отпусти!

Ждать, пока он соизволит разжать пальцы, у меня нет сил. Я дергаюсь, Макар, наконец, убирает руки и отступает.

— Куда ты пойдешь, Оля? Коридор забит поступившими, врачей не хватает, а на улицу тебе точно нельзя. А если снова приступ? Я не могу тебя отпустить! 

Я мотаю головой. Беру с кушетки свой пуховик, неуклюже натягиваю его на плечи и делаю шаг к двери, но натыкаюсь лишь на широкую мужскую спину. Макар проворачивает ключ и вытаскивает его из замка.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь удержать пациентку под присмотром, — серьезно говорит он. — Обычно этим занимаются санитары. Приходят, колят успокоительное и наблюдают, пока пациент не придет в норму.

Я непонимающе хлопаю глазами. Санитары? Успокоительное?

— У нас частенько истерики устраивают, — поясняет Макар. — Хирургия штука сложная. Люди поступают с самыми разными проблемами. Первое их чувство — шок. Оно длиться от десяти минут до часа. Второе — молчаливое смирение и третье — истерика. Последняя подавляется седативными, но я бы не хотел, чтобы тебе что-то кололи, поэтому придется потерпеть мое общество еще немного времени.

Удивительно, но его голос меня успокаивает, несмотря на то, что еще минуту назад мне хотелось уйти. Я вздыхаю и сажусь обратно на кушетку, стаскиваю пуховик и кладу его рядом.

— И почему же люди устраивают истерику?

— Не могут смириться с предстоящей операцией. Не верят в диагноз. Не хотят оперироваться, когда это необходимо.

— И что же, у вас тут мобильная бригада для таких случаев дежурит?

— Бывает, получается успокоить разговором, иногда сделать пациенту укол самому. В самых сложных случаях на помощь приходят наши парни.

— А меня ты, значит, им не отдал? — уточняю.

— С тобой я накосячил, — признается. — Простишь меня? Я не специально — вырвалось.

Я обнимаю себя руками. Как-никак, между нами есть прошлое, которое просто так не забудешь. Его резкое “ежик” выбило меня из колеи, но сейчас я спокойно сижу и слушаю его уверенный голос. Шесть лет прошло, а он, оказывается, помнит, как меня называл. И я помню, хотя убеждала себя, что забыла. Переболела и выбросила из головы. Оказывается, не выбросила. И сердце в его присутствии бьется сильнее, хотя мы не виделись не один год.

— Все нормально, — пытаюсь убедить больше себя, чем его. 

Глава 4

— Проходите, — говорит Марина моему “мужу” за дверью.

Через минуту в кабинет заходит Герман. Конечно, он мне не муж и даже не любовник. Подруга нас познакомила на свадьбе. Подмигнула мне, зараза и оставила с ним наедине. Еще и прошептала на ухо что-то похожее на “развлекайся, он очень классный”.

— Оля, — он безошибочно замечает меня на кушетке. — Мне Богдан позвонил, я сразу же приехал.

— Оставим вас, — говорит Макар, выталкивая из кабинета Марину.

Мы с Германом остаемся наедине. Я совершенно не знаю, как себя с ним вести. Все возможные способы отшить парня на нем я уже испробовала, но он все не отстает. Пытается обо мне заботиться, помогает, зовет в кафе и даже цветы таскает. Иногда сам, иногда заказывает курьерскую доставку.

— Что врачи говорят? — тут же наседает он, осматривая мое опухшее лицо.

— Перелом. Ждем анестезиолога, чтобы зашить рассеченную кожу. 

— Может, что-то нужно? Деньги, лекарства, ускорить приезд этого анестезиолога?

Я не успеваю рот раскрыть, как Герман добавляет:

— Поговорю с врачом.

Остановить его я, конечно же, тоже не успеваю. Пока он говорит в коридоре с Макаром, я напоминаю себе обсудить ситуации с Лерой и Богданом. Я не просила такой назойливой заботы о своей личной жизни. Звонить Герману и сообщать о моей беде не было никакой необходимости. 

Обо мне есть кому позаботиться, к тому же я не хочу зря его обнадеживать. Он и так уже мысленно на мне женился, а я ни разу не ответила на его ухаживания, если не считать того поцелуя в его машине после свадьбы. Я была пьяненькая, а он — настойчив. Знала бы, что после этого он не отстанет, держала бы язык за зубами. Герман неплохой парень, но проблема именно в последнем. Он — парень, а я женщина. Он на четыре года меня младше, но дело даже не в этом. 

Я не консервативна, допускаю возможность отношений с мужчиной младше. Все дело в том, что у Германа куда больше общих интересов с моим пятилетним сыном, чем со мной. Гера образован, умен, работает в продвинутой компании и зарабатывает немало. Но рядом с ним я чувствую себя старушкой. ИТ-сфера, конечно, накладывает отпечаток, но я почему-то уверена, что все дело во мне. Я не делаю ни единого шага навстречу, не считая злосчастного поцелуя в машине. Теперь только виню себя за несдержанность.

— Оля! — Герман вихрем врывается в кабинет. — Я обо всем договорился. Скоро тебя прооперируют.

Следом с серьезным выражением лица заходит Макар. 

— Сожалею, но разрешить вам здесь находиться я не могу, — говорит Измайлов. — Прошу покинуть помещение.

— Я приду после операции, — сообщает Герман. — Буду ждать вестей в коридоре.

Как только за ним закрывается дверь, Измайлов подходит ко мне, достает из кармана сложенные вдвое купюры и протягивает их мне.

— Что это? — непонимающе смотрю на деньги в его руке.

— Деньги. Мальчик твой дал. Чтобы я повлиял на скорый приезд анестезиолога. 

— Ты взял деньги? 

Измайлов тяжело вздыхает, мотает головой.

— Иногда проще взять деньги, чем что-то объяснить. Отдашь ему после операции, пусть пока думает, что у него все под контролем.

Измайлов ставит деньги на кушетку, не дождавшись, пока я их возьму. Мне почему-то становится стыдно за действия Германа, хотя я понимаю, что он среди родственников пациентов такой не один. Увы, но наш менталитет неискореним. Мы всегда считали и будем считать еще долго, что деньги в этом мире открывают все двери.

— Он не мой муж, — зачем-то сообщаю Измайлову.

— Думаешь, я не понял? Ты, конечно, самостоятельная и теперь тебе не никто не диктует, с кем встречаться, но это, — он кивает на дверь, — перебор.

— Что значит, перебор?! — восклицаю.

Герман и правда не подходит мне в мужья, но то, что Макар позволяет себе об этом сказать это тоже никуда не годиться.

— Ты его переросла, — уже спокойнее произносит Измайлов. — Но мальчик думает иначе.

— Прекрати, — требую. — Иначе я подумаю, что ты ревнуешь.

— Это простое беспокойство, — равнодушно замечает Макар. — Прости, если перегнул.

От дальнейшего разговора нас отвлекает Марина. Она заходит в кабинет, толкая впереди тележку. 

— Привезла все, как вы и просили, — сообщает с улыбкой.

— Вези в перевязочную, — Макар кивает на дверь слева, а затем внимательно смотрит на меня. — Вызвать анестезиолога не получится. Придется шить так.

Я сглатываю, сжимаю руки в замок и начинаю бегло осматривать глазами кабинет. Я плохо переношу уколы, не говоря уже о том, чтобы шить раны в сознании.

— Нет какой-нибудь седации? — спрашиваю с надеждой. — Я не выдержу… вот так…

— Придется, — Измайлов подходит ближе. — Постарайся об этом не думать. Ты практически ничего не почувствуешь, я взял лучшие обезболивающие, но если начнешь нервничать, ничего не получится. Просто успокойся, хорошо? Тебе не будет больно, я сделаю все аккуратно. 

Глава 5

— Как себя чувствуешь? — голос Макара звучит совсем рядом.

— Нормально.

Глаза открыть я не решаюсь, поэтому сосредотачиваюсь на ощущениях. Вздрагиваю от брызгов чего-то холодного на мой лоб и жду, что начнет жечь, но ничего из этого не происходит.

— Это обезболивающее, — поясняет Измайлов. — Так ты даже укола с анестезией не почувствуешь.

— Что, совсем?

— Почти.

Боли я совсем не чувствую. Когда через полчаса мне сообщают, что все закончилось, я шокировано распахиваю веки и встречаюсь взглядом с Макаром. Он смотрит на меня сверху вниз. Нижняя часть лица скрыта маской, но даже так я понимаю, что он улыбается.

— Полежи еще пару минут и можешь вставать. Мариша проводит тебя к мужу, — Измайлов подмигивает, а через мгновение встает со своего места и выходит из кабинета.

— Можете вставать, — сухо командует Марина. — Аккуратно, может закружиться голова.

Было бы неплохо помочь мне встать, но она этого, разумеется, не делает. Я сажусь на кушетке, Марина удовлетворенно кивает и указывает на дверь. 

— Нам пора. Пациентов слишком много, а рук не хватает. Я выведу вас в коридор и побегу помогать остальным.

— Хорошо. 

В коридор выходим вместе. Марина усаживает меня на стул у кабинета и тут же уходит, а я растерянно выглядываю Германа. Он сказал, что здесь ждать будет, но его нет. Испугался моего распухшего носа и сбежал? 

Собираюсь набрать Стаса, чтобы забрал меня из больницы, но не успеваю. Макар останавливается рядом со мной, смотрит внимательно:

— Идем, отвезу тебя домой. Мальчик твой уехал. Сказал, что ему срочно нужно и попросил тебе передать, что сожалеет.

— Я брату позвоню, он меня заберет.

— Брось, Оля. Я домой, мне не сложно тебя подбросить.

Пока я думаю, неподалеку группа выпивших мужчин начинают петь и поздравлять друг друга с новым годом.

— Оставаться здесь небезопасно, доктора нарасхват, медсестры тоже. За тобой просто некому будет присмотреть, пока брат едет. Идем.

Так и не получив от меня ответа, Измайлов разворачивается и идет к выходу, а группа мужчин запевает снова. Я поднимаюсь на ноги и быстро иду за Макаром. Я бы ни за что не согласилась, но лучше с ним в машине, чем остаться наедине с толпой мужиков навеселе.

О куртке я вспоминаю лишь когда выхожу на улицу и попадаю под крупный снегопад. От неожиданности хватаю холодного воздуха и широко распахиваю глаза.

— Совсем сдурела идти раздетой? — слышу совсем рядом.

Макар забирает из моих рук куртку и быстро помогает мне одеться. Почти как шесть лет назад он собирает полы ткани впереди меня, тянется к капюшону и прячет копну моих кудрявых волос. На мгновение мне кажется, что он присядет и вставит змейку в замочек, а затем потянет его вверх. Когда мы были вместе, я ни разу не застегивала верхнюю одежду сама. В этот раз Измайлов, естественно, этого не делает. Запахивает полы куртки и убирает руки, командуя:

— Пошли!

Его машина припаркована в нескольких метрах от клиники. Макар достает брелок, снимает блокировку и открывает для меня дверцу переднего сидения. Я тут же юркаю в салон, а через минуту хлопает соседняя дверь. Измайлов сразу же включает обогреватель, заводит двигатель и мы выруливаем из парковки. 

Через пару минут мне становится жарко, и я стаскиваю капюшон куртки с головы.

— Даже не спросишь адрес?

— Подозреваю, ты остановилась у родителей.

— У брата, — поправляю Измайлова. — Но адрес тот же.

— Стас живет с родителями?

Я украдкой смотрю на Измайлова. Он не знает, что мама с папой погибли? Где он был все это время? Или настолько увяз в работе, что даже новости не смотрел?

— Их больше нет, — говорю тихо, стараясь не вспоминать, через что тогда всем пришлось прийти.

Повисает пауза, после которой Измайлов чертыхается и говорит:

— Прости. Не знал.

— Мои родители разбились в автокатастрофе чуть больше года назад. Удивлена, что ты не знаешь.

— Я вернулся полгода назад. До этого учился и практиковался за границей.

— А мама? — спрашиваю. — С ней все в порядке?

Мы не были близки с его матерью по причине того, что она любила пристраститься к алкоголю. В то время, когда мы с Макаром встречались, самым неприятным моментом была именно его мать. Я не любила к нему приходить, не могла ее видеть и не переносила запаха перегара, который неизменно витал у них в квартире. Я любила Макара, но ненавидела его мать. 

— Она замуж вышла, если можно так сказать, — Макар криво усмехается. 

— Она больше не пьет? — вылетает из меня.

Я тут же жалею о брошенных словах. Спросила, не подумав, а теперь мне жутко неловко.

— Два года в завязке. Как только деньги появились, определил ее в клинику. Особо не надеялся, что получится, она пила больше десяти лет, но она встретила там своего нынешнего мужа. Не пьют вместе. Держатся.