Внук моего мужа

Пролог

Мою руку жжет от того как Дамир вцепился в нее своими железными пальцами. Словно затянул на запястье раскаленный браслет с впивающимися в плоть шипами. Но в груди печет сильнее, и лицо заливает краской от стыда — перед родителями, братом, сестрами, родственниками жениха и всеми гостями.

Дамир толкает меня прямо в центр двора. Поскользнувшись на мокром от мелкого дождя газоне, падаю грудью вниз. И только вовремя выставленные перед собой руки спасают мои ребра.

Лица поднять не решаюсь. Я опозорила свою семью. Опозорила Дамира. Втоптала в грязь его чувства.

Пять сотен пар глаз устремлены в меня. Музыканты больше не играют. Джигиты не танцуют с моими подругами. Старшие придержали свои благословения. Дети прячутся за спинами родителей, будто я заразна.

Напрасно я надеялась, что гименопластика скроет мой грех. От Всевышнего ничего не утаить. И час моей расплаты пришел в самый неожиданный момент — в день моей свадьбы.

— Она порочна! — не крик, а настоящее свирепое рычание раздавливает меня окончательно. Сколько скорби и презрения в голосе Дамира. Ровно столько было в нем любви и нежности пять минут назад.

Слезы душат, катятся по щекам, сильнее обжигая лицо. Я совершенно бесправна. Непростительный грех. Тень, упавшая на мою семью, на весь мой род.

— Все не так, как ты думаешь, — бормочу в бреду. — Не так… Не так…

— Сын, объясни! — требует мой несостоявшийся свекор.

— Твоя сестра, тетя Зухра, все объяснит!

Я чувствую на себе разгневанный взгляд его темных глаз. Он вправе плюнуть в меня и даже ударить. Уже неважно, ведь дома меня и так поколотят, а потом либо выставят за дверь, либо выдадут за первого встречного иноверца и забудут о моем существовании. Таковы наши суровые традиции: женщина ничем не защищена.

— Месяц назад эта блудница оперировалась в нашей клинике, брат, — докладывает тетушка Зухра. — Она восстанавливала девственную плеву! — во всеуслышание.

Вздохи, шепот, плевки, ругательства и молитвы.

Я зажмуриваюсь, вонзив пальцы в сырой газон. Хочется верить, что это всего лишь сон. Кошмар перед свадьбой. Но нет, я остро чувствую, как Дамир хватает меня за волосы и задирает мое лицо, чтобы каждый мог в него посмотреть, запомнить.

— Зухра, я уверен, ты ошиблась, — не хочет верить ей глава их семьи. — Майя чтит традиции. Эта девочка выросла у меня на глазах. Ее отец, мой лучший друг, не позволил бы ей поставить пятно на чести семьи.

— Брат, у нас много пациенток. Время такое, что женщины любят обращаться к пластическим хирургам. Но опозоренных девиц на пальцах можно посчитать. Я каждую в лицо узнаю, каким бы именем она не назвалась.

Мужчина надвигается на меня мрачной тучей. Его кулаки крепко сжаты, как и губы. Хмурый взгляд обводит мое запачканное грязью и травой свадебное платье, и низкий грубый голос задает один короткий вопрос:

— Это правда, дочка?

Я прикрываю глаза. Плечи содрогаются в такт моим рыданиям. Бессмысленно теперь отпираться. Тетушка Зухра все докажет.

— Я не ударю тебя только из уважения к твоей семье, — говорит он. — Убирайся вон, позор всего рода Джафаровых. Мой сын никогда не женится на порченной.

Дамир отталкивает меня, и в тот самый момент весь мир становится враждебным. Даже моя мама, мамочка, не подходит утешить меня. Она боится отца. Его ярости и осуждения людей, которые тихо расходятся, пока родственники спешат поддержать обманутого Дамира.

Никому нет до меня дела. За исключением одного-единственного человека — незнакомого мужчины-иноверца. Приблизившись, садится возле меня на корточки и за подбородок поднимает мое лицо.

На вид ему лет шестьдесят или даже больше, но выглядит стильно, ухоженно. В хорошем костюме. Пепельные волосы с боковым пробором аккуратно стрижены, как и густые усы с бородкой. На запястье дорогие часы и перстни на пальцах. От него пахнет горьковатым парфюмом и табаком, а не старостью.

— Отойди от нее, Валентин Борисович, — обращается к нему разбитый моим предательством отец Дамира. — Она грязная.

А он продолжает молча смотреть в мои глаза. Без любопытства, пренебрежения или страха.

— Выходи за меня, Майя, — вдруг произносит спокойно и располагающе. — Ни к чему принуждать не буду.

— Валентин Борисович, тебя Всевышний покарает!

Он поднимает лицо, встает и выпрямляется перед своим другом.

— Гляди, как бы Он тебя не покарал. За то, что даже не дал ей объясниться.

— Не рушь нашу долгую дружбу из-за девки, Валентин Борисович, иначе ноги твоей больше в моем доме не будет.

— Тогда прощай!

Он берет меня за руку, поднимает на ноги и накидывает на мои тонкие плечи свой пиджак, согретый теплом его тела. Ведет меня сквозь плотную толпу озадаченных гостей к своей машине, усаживает на заднее сиденье и хлопает дверью. В тишине глухого салона я могу слышать лишь редкое бряканье капель дождя по крыше.

Лбом упершись в спинку переднего кресла, читаю все молитвы, какие помню, но легче не становится. Мне было одиннадцать, когда нас с Дамиром сосватали. Целых восемь лет я трепетно ждала дня нашей свадьбы. Я фантазировала, какой у нас будет дом, сколько мы родим детей, придумывала имена дочерям, которых буду приучать к традициям. Все рухнуло в один миг. И в глазах людей в этом только моя вина.

— Воды? — Сев за руль, Валентин Борисович бросает сумку на сиденье рядом и протягивает мне бутылочку с минералкой.

— Спасибо, — пищу затравленно. Делаю несколько жадных глотков и, смахнув слезы, выдыхаю. — Не надо вам лезть в это.

— Уже поздно. — Он заводит машину и везет меня прямо в дом родителей. Туда, где собраны мои вещи и приданое. Где я выросла и клялась отцу быть его гордостью.

Через полчаса моя семья в полном безмолвии слушает тиканье больших напольных часов в гостиной. Мама тихо всхлипывает: ей еще предстоит познать гнев отца за плохое воспитание дочери. Младшие сестренки скромно стоят в углу, потупив лица в пол: им теперь не сыскать хороших женихов. Старший брат, скрестив руки на груди, отвернут к окну. А отец, сидя в кресле, буравит меня оскорбленным взглядом.

Глава 1. Майя

Я беру только самое необходимое: белье, несколько платьев, два платка, фотоальбом и паспорт. Шкатулку с украшениями и косметику оставляю сестрам. Им нужнее для приданого. Меня взяли без него. Да и отца еще сильнее гневить не хочется. Маме и сестрам и без того достанется, когда я уйду.

— Ты совершаешь ошибку, — как заевшая пластинка повторяет мама, прилипнув к расхаживающему по комнате отцу.

— Ты за ней недоглядела, женщина, а ошибка на мне?! — Он грозно замахивается, и она отскакивает в сторону.

Отец никогда не поднимал на маму руку. Во всяком случае, я ничего подобного не помню. Сегодня он и правда сильно разочарован в жене и дочери.

Запахнув на себе пальто, поднимаю свою небольшую сумку и тоскливым взглядом обвожу родных, вмиг ставших чужими.

— Прощайте. — В груди давит так, что дышать не могу. Стыдом скручивает каждый нерв, каждую мышцу. — Свидимся, иншааллах.

Мои свадебные туфли отстукивают последние шаги в родном доме. Как только за моей спиной закроется дверь, назад дороги не будет. Но меня никто не останавливает. Плач матери утихает, отдаляется и исчезает, когда я сажусь в машину Валентина Борисовича.

Дождь прекратился. Теперь на улице пахнет снегом, холодом.

— У вас премерзкая погода в декабре, — улыбается мужчина, поглядев на меня в зеркало заднего вида. — Всегда так?

— А у вас иначе? — спрашиваю, переведя взгляд на улицу.

Соседи кучками толпятся у ворот своих домов, косятся в мою сторону, обсуждают, сплетничают. Но я вдруг осознанно понимаю, что мне больше нет до них дела. Я ответила согласием на предложение постороннего человека, о котором ничего не знаю. Старый банкир и друг семьи Дамира. Бывший друг. Из-за меня.

— У нас снега порой по пояс наметает, — отвечает он, заводя машину.

Я не спрашиваю, куда мы едем. В отель, в аэропорт, в ЗАГС — какая разница? Я уже его жена. Не по закону, так по сути.

— Мы можем подать заявление у нас. Или здесь. Но придется потрудиться — раздобыть тебе справку о беременности. Чтобы нас быстро расписали. У меня бизнес, Майя. Я не могу тут задерживаться.

— Нельзя переступать порог вашего дома чужой. Это неправильно.

Он снова улыбается. То ли его мои принципы смешат, то ли радуют.

Привезя меня в гостиницу, Валентин Борисович снимает два номера. Хотя я бы ни слова не сказала, если бы мы разместились в одном. Как и не скажу, если после церемонии он нарушит уговор и заставит меня лечь с ним. Так я воспитана. Муж — второй после бога. Моя задача — повиноваться ему и не роптать.

Валентин Борисович провожает меня в мой номер со всеми удобствами, оставляет сумку у порога и остается там сам. Ни единого шага в комнату не делает без моего приглашения.

— Мне снова нужен твой паспорт, Майя.

Я достаю документ из кармана пальто, отдаю ему, не глядя в глаза, и отхожу к окну. Мне надо смириться с тем, что я выхожу замуж не за любимого мужчину, а за старого незнакомца-иноверца.

— Прими душ, погрейся, переоденься. Проголодаешься — позвони администратору закажи из ресторана все, что захочешь. О ценах не думай. Я в состоянии тебя прокормить.

Зачем он это говорит? Чтобы я еще больше почувствовала себя зависимой? Нет! Он же не из наших мужчин. Наверное, он считает меня забитой мышью, заклеванной старшими. А может, и прав. С самого рождения меня приучали подчиняться чьей-то воле и платить за милости.

— Спасибо, — отвечаю я вслед выходящему мужчине.

Никакого аппетита нет, а погреться не помешает. Я уже пальцев ног не чувствую в этих проклятых узких туфлях.

Сняв пальто, платок и обувь, отправляюсь в душ, где впервые после позорного ухода из дома Дамира гляжу на себя в зеркало. Зареванная, взлохмаченная, грязная. Туш размазана по щекам. И в таком виде Валентин Борисович взял меня, в таком виде я стояла перед семьей и пряталась за спиной своего нового жениха, когда он регистрировал нас в этом отеле. А ведь меня учили не показывать, что творится внутри.

Выдрав из волос шпильки и фату, сорвав с себя платье и белье и встаю под теплые струи воды и долго-долго не двигаюсь. Расслабиться не получается, лишь слегка пьянею. На несколько раз растираю себя гелем для душа, промываю волосы от пенки и лака, тщательно соскребаю с себя косметику. Отмывшись до скрипа кожи, оборачиваю голову полотенцем, надеваю халат и перешагиваю через брошенное на пол свадебное платье. Дамир никогда не простит меня. Никто не простит.

Стационарный телефон на тумбочке так и манит. Задумчиво постучав по трубке пальцем, поднимаю ее и жму кнопку вызова администратора.

— Отправьте ко мне горничную.

— Что-то не так? — беспокоится девушка.

— Нет, у меня есть мусор. Его нужно срочно выбросить.

— Хорошо. Минуту.

Проходит меньше минуты, когда горничная приходит в мой номер с черным мусорным мешком. Отличная упаковка. Самая подходящая. Я опять отворачиваюсь к окну. Из него вид на площадь, где возвышается наряженная новогодняя ель. Атмосфера праздника, контрастная с бурей в моей душе.

— В ванной, — отдаю распоряжение и просто слушаю, как шуршат пышные юбки дорогого платья.

— Вы уверены?

— Да. Еще туфли и это, — снимаю с пальца помолвочное кольцо и кладу на край стола.

— Мужчины малодушны, — вздыхает она, собрав все в пакет. — Жених мог испугаться. Он еще передумает.

Я даже не смотрю на нее. Слишком больно. Потому что если Дамир передумает, уже будет поздно.

В одиночестве я провожу весь оставшийся день. Выплакав все слезы, перечитав все молитвы и тысячу раз попросив у Всевышнего знак. А когда площадь и ель загораются разноцветными огнями, в дверь стучится Валентин Борисович.

— Твой паспорт, Майя. — Снова этот голос. Чужой. Не Дамира. И новость колючее ушата ледяной воды: — Завтра мы узаконим наш брак. Ты официально станешь госпожой Ярославцевой.

От горечи хочется взвыть. Зажмурившись, напоминаю себе, что этот человек буквально подобрал меня с земли, когда все были готовы вытереть об меня ноги.

Глава 2. Майя

Ночью меня рвет. Ни крохи ужина не задерживается в желудке. Это не отравление, потому что меня не мучает ни жар, ни лихорадка, а последствия стресса.

Отодвинувшись от унитаза, я битый час реву, уткнувшись в полотенце. Рыдаю и молюсь, чтобы все стало, как раньше. Мама всегда говорила, что нет мужчины хуже и безжалостнее, чем иноверец. Он будет соблазнять, втираться в доверие, а потом воспользуется и выкинет. Валентин Борисович был женат дважды. Он так и не ответил, почему развелся. Еще он говорил, что мать старшего внука — мусульманка. Выходит, сын тоже расторг свой первый брак, а Руслан вырос вне веры.

Я чувствую, как падаю в бездну. Тьма поглощает меня, стирая все светлое, что было уготовано мне с Дамиром. Он никогда не вспомнит меня добрым словом. А свою любовь и заботу подарит другой. Она будет согревать его постель, готовить ему вкусности и рожать ему сыновей. Не я.

Ревность, подобно клинку под ребрами, вспарывает мою душу. Лучше бы я сломала ногу. От физической боли есть анестезия. От сердечной — нет.

Утром я облачаюсь в темно-синее платье с глухим воротом и длинным рукавом. Снова плету косу и надеваю серый платок.

Как обычно, постучавшись, Валентин Борисович заглядывает в номер и ставит у порога коробку.

— Доброе утро, Майя. Это твоя обувь.

Я туплюсь на комнатные тапочки. Видимо, он вчера заметил, что я в них спускалась к ужину. Или горничная пожаловалась.

— Спасибо.

— Я жду тебя внизу. Не задерживайся. И не забудь паспорт.

Мужчина выходит, прикрыв дверь, а я опускаюсь на край кровати и утыкаюсь лицом в ладони. Через час я стану женой иноверца, возьму его фамилию, пообещаю быть ему верной. Пусть перед людьми, а не перед Всевышним, но это уже крест на счастливом браке. Все мои мечты разобьются на осколки.

Вытерев слезы, несколько раз глубоко вздыхаю, надеваю пальто и подхожу к двери. В коробке нахожу аккуратные ботинки на небольшом каблуке. Дорогие, брендовые. Моего размера. На ноге сидят идеально, будто на заказ изготовлены, и ходить в них удобно.

Убрав паспорт в сумку, спускаюсь в холл.

— Как вы узнали мой размер? — интересуюсь у Валентина Борисовича, пока идем к машине.

— Горничная спрашивала, избавляться ли от твоих вещей, или это просто нервный срыв. Я заглянул в пакет, заметил размер на подошве. Утром заказал туфли из ближайшего торгового центра. Подошли?

— Да. Еще раз спасибо вам.

Мама сказала бы, что Валентин Борисович пытается меня купить, берет хитростью, усыпляет мою бдительность. Вот только Дамир бы никакого внимания не обратил, во что я обута.

— Пожалуйста, — улыбается он, открывая для меня дверь.

В ЗАГС мы едем, не говоря ни слова. Для меня наше бракосочетание — суд, на котором мне вынесут пожизненный приговор. Для Валентина Борисовича — очередной деловой контракт. Но оставшись здесь и выйдя замуж за мужчину из наших, я не стану ни капли счастливее. Мое благополучие уничтожено под весом ненависти Дамира.

Церемония вовсе не такая, какой планировалась нашими родственниками. Меня не вводят в зал под музыку и благословения. Рядом нет семьи. Я даже пальто не снимаю. Регистратор просто просит нас присесть и, не зачитывая слова напутствия, протягивает документ для подписи.

Я растерянно смотрю на Валентина Борисовича. Разве так женятся? А как же озвучивание согласия? Хотя я его уже дала.

Он берет со стола ручку и подает мне.

— Если ты передумала, Майя, только скажи — и я отвезу тебя к родителям.

Эти слова трещат в моей голове электрическим раскатом. По необъяснимой мне причине я верю ему. Он и правда примет мой отказ. Даже сейчас. И я вдруг ясно понимаю, какая жизнь меня ждет здесь. Ежедневная готовка, уборка, стирка ради нелюбимого мужа, который взамен будет более-менее сносно кормить и одевать меня. В остальном же, меня ждут требования — жесткие, бескомпромиссные. Я буду рожать и растить его детей, и лет через пятнадцать превращусь в старуху — невзрачную, несчастную старуху. Никто уже не вспомнит, какой милой девушкой я была. Но все будут качать головой, размусоливая сплетни, как заслуженно я упустила свое счастье с Дамиром.

— Нет, — произношу негромко, беря ручку, — я не передумала.

Ставлю подпись и подвигаю документ Валентину Борисовичу. Он тоже расписывается, а потом мне выдают свидетельство о заключении брака. Я даже не заглядываю в него. Встаю из-за стола и сую своему мужу.

— Ты жена, Майя, — улыбается он. — И этот документ должен храниться у тебя.

От удивления округляю глаза. У нас при таких браках свидетельство хранится у мужа, чтобы жена от горя часом на развод не подала или не сбежала.

Молча убираю документ в сумку и плетусь за Валентином Борисовичем. Уже на выходе из здания лицом к лицу сталкиваюсь с Дамиром. Замираю на месте, в шаге от него. Глазам не верю, что он держит за руку Деши — мою троюродную сестру, открыто влюбленную в него всю сознательную жизнь!

Она нарочно демонстрирует мне их паспорта и коварно улыбается, не скрывая своего превосходства. Бесстыжая! Представляю, каких гадостей она напела Дамиру обо мне, если уже сегодня он идет подавать заявление в ЗАГС. С ней!

— Проходи, Дамир, — подталкивает она его, но вмешивается Валентин Борисович.

— Вообще-то мы выходим! Или правила этикета для вас темный лес, гражданочка?

Лицо Деши идет пятнами от злости и обиды. Для нее унизительны такие замечания, а любимый жених, вместо того чтобы вступиться, делает шаг в сторону и оттаскивает ее, выпуская нас из здания.

Опустив ресницы, прохожу мимо него, тайком вдыхаю запах его парфюма и едва сдерживаю слезы. В груди ноет от желания броситься ему в ноги и умолять простить, позволить мне объясниться. Но уже поздно. Нельзя. Я — чужая жена.

Чувствую, как он провожает меня взглядом, но не оборачиваюсь. Только дойдя до машины, смотрю на закрывающуюся за его спиной дверь. Он все-таки пошел подавать заявление. Он возьмет Деши в жены и всю жизнь будет одаривать ее своими ласками.

Глава 3. Руслан

Искушение на грани дозволенного. Для каждого гостя ночного клуба здесь особая реальность между добром и злом. Для кого-то — преддверие ада, для меня — путевка в рай.

Как только я миную фейсконтроль, во мне пробуждается плотоядный демон, благополучно оказавшийся в элизиуме, богатом на томных красоток. Их ничуть не напрягает свежий синяк на моей скуле, кровоподтек в уголке губ и сбитые костяшки кулаков после вчерашнего боя. Протискиваясь сквозь эти изящные стройные тела, только и делаю, что ловлю заигрывающие взгляды, улыбки и подмигивания. Они негласно молят взять их, напоить и затащить в свою холостяцкую берлогу, вернее, в постель. Даже те, вокруг которых нервно дрыгаются их невзрачные обмороки, то есть — бойфренды.

— Рус!

Мой приговор по имени Ольга дергает меня за руку. На ее лице прописывается откровенное возмущение, смешанное с ревностью. Не понравилось девчонке, как я шлепнул по заднице сногсшибательную блондиночку. Хотя какие ко мне могут быть претензии? Я сразу донес до нее, что отмечать Новый год вдвоем на моей съемной студии не собираюсь. Я хочу непринужденного безделья, флирта и интима клубного чилаута, а не оливье с мандаринками и со всякой ерундой типа сжигания записок с желаниями и их проглатывания с кислым шампанским из супермаркета.

— Я весь твой, детка! — Поблескиваю клыками, растянув губы в натренированной улыбке, обнимаю ее за шею и двигаюсь к зоне отдыха, где за столиком меня уже ждут друзья.

— О-о-о, Ярый! — Фонарь встречает меня братскими объятиями и хлопает по плечу. — Черт, засада, что я вчера пропустил твой бой! Поздравляю с победой! Говорят, ты сорвал куш. Надеюсь, зубы и кости целые?

Пожимаю руки остальным парням и бухаюсь на удобный кожаный диван. Раскинув локти на спинке, сразу становлюсь центром внимания их кукол.

— Это Оля! — киваю на свою колючку, едва ли не садящуюся ко мне на колени.

Никак не дойдет до дурехи, что моя страсть к ее пирогам не равна моим планам на наше совместное будущее. А два наших контакта на кухне и в чулане ничего не значат, за исключением нескольких приятных минут, которые уже фактически стерлись из моей памяти.

Круто, что послезавтра я улетаю за океан. Мой дед слишком мало платит ей, чтобы она когда-нибудь накопила на билет и притащилась отравлять мою жизнь в Нью-Йорке.

— Коктейль, Оля? — лыбится ей Фонарь.

— Безалкогольный, — скромничает она, как будто я не знаю, как она дегустирует коллекционное бухло в баре своего хозяина.

— Сегодня же Новый год! Только горячительные напитки!

— Нет-нет, спасибо, мне нельзя, — настаивает Ольга.

На нее это не похоже. Обычно она любит веселье и пятьдесят граммов для храбрости.

— Ви-и-ик! — Жгучая брюнеточка с кошачьим взглядом, ноготком проводит по его щеке и мурчит: — Ты не против, если я приглашу твоего друга потанцевать? А то мне ужасно скучно тут сидеть.

— У моего друга есть возмутительная особенность, — смеется Фонарь, — он любит распускать руки и лапать мягкие женские места.

— Тогда ты потанцуй со мной, — обиженно дует губки, стреляя в меня глазками. Точно знает, что делает. Фонарь терпеть не может танцы.

— Иди! — Отмахивается он от нее, разливая вискарь по стопкам. — Рус, я тебя запомнил!

Отодвинув от себя офигевшую Ольгу, позволяю брюнеточке вложить свои пальчики в мою ладонь, и веду ее на танцпол. Хоть убей, не помню, как ее зовут! Месяца полтора назад мы в одной компании отмечали днюху Фонаря, но нас обломали, когда мы заперлись в ванной. Пришлось ограничиться поцелуем и разойтись. Интуиция подсказывает, сегодня она в ударе и намерена получить то, чего лишилась в прошлый раз.

Как только мы растворяемся в толпе, она приближается вплотную, трется о меня своими буферами и показывает торчащий промеж них автобрелок. Прикладывает пальчик к губкам и шепчет:

— На парковке.

Подмигнув длиннющими ресницами, тянет меня к выходу. Заранее оцениваю задние габариты, оглядывая ее обнаженную спину и обтянутую коротким платьем задницу. Ровные длинные ноги в шелковых чулках и туфлях с высоким каблуком. А я обожаю телочек, которые умеют подать себя, как основное блюдо, а не «селедку под шубой».

Тачила Фонаря выдает себя мигнувшими фарами, стоит брюнеточке ткнуть на кнопку брелока. Поправляя на себе шубку, наспех накинутую в гардеробе на выходе, дефилирует по парковке, заводя меня еще сильнее покачиваниями бедер. Открывает заднюю дверь машины и, взмахнув крупными кольцами волос, кошкой выгибается, залезая в салон.

— Ну ладно, — соглашаюсь я, юркнув за ней и хлопнув дверью.

Должно же быть в этой новогодней ночи хоть какое-то волшебство.

— Я о тебе думала, — кокетничает она, снимая шубку и залезая ко мне на колени. Разрешает положить ладони на ее бедра и даже оценить их упругость, с силой сжав. — Ты какой-то особенный, Рус. Незабываемый. — Склоняется к моему уху и зубками прикусывает мочку. — Сегодня тебе выпал счастливый билет, победитель. Считай, что я твоя золотая рыбка. Загадывай желание. Любое выполню…

— Может, тоже сделаешь что-нибудь незабываемое? А то я даже имени твоего не помню.

Отстранившись, хлопает ресницами и остервенело выдает:

— Какой же ты козел, Ярый! Тебе об этом кто-нибудь говорил?!

— Мой дед выбирает для меня слова покрепче, — ухмыляюсь и провожу рукой по ее гладким волосам. Кладу ладонь на макушку и давлю вниз. — Займи свой рот чем-нибудь полезным.

Откидываюсь назад, закатив глаза от предвкушения исполнения сладкого желания. Но в тот самый момент, когда звякает пряжка моего ремня, дверь распахивается. В салон врывается ледяной ветер и раздраженный взгляд Ольги. Какая же она невыносимая!

Скинув с себя брюнетку, вылезаю из машины и напираю на нашу обломщицу.

— Оля, харе! Не зли меня! Я же тебе дал четко понять, что между нами ничего не может быть!

Глаза на мокром месте. Запахивает свой дешевый пуховик и шмыгает носом.

— Возвращайся в клуб, выпей, потанцуй, развлекись. Подцепи себе парня на ночь. Только отвяжись от меня.

Глава 4. Майя

Я ни разу ни с кем не столкнулась в столичных аэропортах, где люди густым потоком текут во все стороны. Но умудрилась оказаться под ногами здоровенного незнакомца в небольшом здании обычного регионального аэропорта. Второго января. Казалось бы, в пустоте, звенящей эхом, вообще невозможно на кого-то наткнуться. Потому я и отвлеклась на горящую гирляндами елку. Залюбовалась так, что сумку выронила, когда лбом уткнулась в твердую мужскую грудь. Даже сквозь ткань его плотной куртки я ощутила, что она каменная.

— Извините, — пищу я, подбираю сумку и поднимаю лицо взглянуть на незнакомца.

Просто огромный. Похож на выточенную в горе статую. Красивый темноглазый джигит с заметными восточными чертами лица. Кровь смешанная, горячая. Мама всегда говорила, что такие мужчины особенно опасны. Рожденные без принадлежности к одной вере, они уже считаются плодом греха, и ждать от них чего-то доброго даже не стоит. А у этого еще синяк на скуле и костяшки на руке сбиты.

Мне становится неуютно под его ощупывающим взглядом. Взволнованно поправляю платок, подаренный мне Валентином Борисовичем в Новый год, и этим жестом вызываю у незнакомца улыбку. Губы в привычной ему манере изгибаются в уголке, и он хриплым вибрирующим голосом произносит:

— Короче юбочки носить надо, барышня.

Его взгляд нескромно опускается к моим ногам, и я застываю на месте от его хамства. Это совершенно бестактно — так смотреть и так говорить!

Он обходит меня по кругу, но глаз не отводит, спиной попятившись к стойке регистратора.

— С Новым годом! — подмигивает мне и, развернувшись, идет дальше.

У меня щеки загораются. Жутко признавать, что у меня мурашки ползут по коже от взгляда, улыбки и голоса постороннего мужчины. Я возмущена не только его выходкой, но и своей минутной слабостью.

О, Всевышний, покарай меня!

Приложив ладонь к щеке, бегу в зал ожидания.

Валентин Борисович в последние дни мрачный. Он часто созванивается с сыном и обсуждает дочь. Я в его семейные дела не лезу, но вижу, как он нервничает, переживает. Видимо, у Эллы проблемы, а тут еще я, упавшая как снег на голову.

— Майя, все хорошо? — с тревогой спрашивает, когда я появляюсь перед ним. — У тебя жар?

— Нет-нет, — мотаю головой. Я сомневаюсь, что мне следует рассказывать ему о незнакомце. Вряд ли их женщины жалуются мужьям на каждого, кто переходит рамки приличия. Тут так принято, что ли. — Общественный туалет не для меня, — отвечаю, загораясь еще сильнее от своей лжи.

Он снисходительно улыбается и указывает на кресло.

— Садись. За нами скоро приедут.

Удобно разместившись, я прижимаю к себе сумку и опускаю взгляд на обручальное кольцо. Незнакомец его заметил — это факт. Но оно не остановило его. Ох, что же меня ждет в этом мире свободы и вседозволенности? Неужели сковороду придется везде с собой носить, как карманное зеркальце?

— Валентин Борисович, скажите, если вдруг чужой мужчина делает мне комплимент, нежно улыбается и вообще смотрит с интересом, мне нужно беспокоиться?

— Если чувствуешь от него опасность, — отвечает он, сев рядом.

— А как ее определить? Меня учили, что любой намек на нездоровое любопытство опасен.

— Когда в магазине продавец делает тебе комплимент, это нормально. Когда на ужине родственники, друзья, коллеги делают комплимент, это нормально. Когда ты один на один с посторонним мужчиной и тебе некомфортно, это ненормально.

Странно, мы с тем незнакомцем не были один на один, ведь вокруг люди, недалеко стойки регистрации, во всех углах камеры видеонаблюдения, а я все равно почувствовала себя голой перед ним.

— Хорошо, — отвечаю я, хоть и не получаю исчерпывающий ответ на свой вопрос. Похоже, всему придется учиться самой. Мамины советы мне здесь не помогут.

— Майя, пока за нами едут, хочу немного рассказать, что тебя ждет у меня дома, — меняет тему Валентин Борисович. — Мой сын в курсе.

— И как он отреагировал? — паникую я.

— Он все понимает и не имеет привычки лезть в чужую жизнь. Как я уже говорил, Богдан сам впервые стал отцом в восемнадцать. Они с той девушкой так и не поженились. Это был короткий роман, от которого никто ничего не ждал.

— Она же была мусульманкой.

— Деши тоже мусульманка, — отвечает он. Колко, но в точку. Среди наших тоже полно легкомысленных девиц. — Я воспитывал Руслана с самого его рождения. Его мать бросила его и уехала, едва Богдан ушел в армию. Больше мы ее не видели. Я, может, и выжил из ума, взяв тебя в жены, Майя, но сын не осудит.

— А Элла?

— Она пока не знает, — вздыхает мой муж. — Как бы тебе объяснить... Моя дочь выросла принцессой. Им с Русланом всегда все легко давалось. Они оба избалованы. Чертовски избалованы. К тому же у Эллы сейчас трудный период. Так что ей придется попросту смириться с тобой.

— Я поняла, — киваю коротко.

— Тебя будут окружать и другие. Я не вырастил бы Руслана и Эллу, если бы не их няня — Раиса. Моя вторая жена оставила нас, когда дочка была совсем крошкой. Дети хоть и выросли, но выставить ее за дверь я не могу. Совесть не позволяет. Она всю жизнь нам посвятила.

— Член семьи?

— Можно сказать и так, — улыбается он. Не слышу в его голосе какой-то особенной симпатии к этой Раисе. Скорее, она ему как сестра. — Лейла, мой секретарь, тоже часто бывает в нашем доме. Не пугайся. Еще есть Оля. Она и горничная, и кухарка. Работает шесть дней в неделю с утра до вечера. Не стесняйся делать ей замечания или просить накрыть на стол в любое время. У нее приличные премиальные, так что не обломится подать лишнюю чашку чая.

— Надеюсь, я им понравлюсь, — вздыхаю я.

— Майя! — одергивает меня Валентин Борисович. — Это они должны тебе понравиться! Ты — их хозяйка. И в доме все будет так, как ты скажешь. Если честно, в нем и правда не хватает женской руки.

Меня воспитали примерной хозяйкой, но пригодятся ли мои навыки в этой семье, я очень сомневаюсь. Однако мои страхи не должны подорвать доверие мужа.

Глава 5. Руслан

На смену злобе давно пришло равнодушие. Горькая пилюля унижений, проглоченная два года назад, выработала во мне иммунитет к оскорблениям деда. Сегодня я могу с высоко поднятой головой переступить порог его дорогого особняка и заплатить за ужин в нем. Даже оставить любимому деду чаевые за гостеприимство, если он соизволит его проявить.

На самом деле я вообще не собирался сюда возвращаться. Если бы не приближающийся юбилей отца, носа бы не повернул в сторону родины. Но он планирует пышное торжество. Отсутствие на нем старшего сына его огорчит, и мне потом ближайшие лет десять снова слушать, какой я непутевый отпрыск и плохой пример для младших.

Спрашивается, за каким чертом меня в дом деда понесло? Элементарно — надо хоть как-то наладить с ним отношения, чтобы на празднике не стать поводом для громких статей в газетенках местных журналюг. Этого отец мне тоже не простит. Новости обязаны пестреть только красивыми заголовками с фамилией Ярославцевых. Так уж у нас принято. Собственно, я и свой авторитет укреплю, когда моему деду посыплются комплименты от партнеров, ошеломленных моими американскими успехами. Тот любит задирать нос, гордясь потомством.

Уже при въезде во двор замечаю изменения. Раньше сад был сочно-зеленым, а сейчас в нем цветут розы. И на террасе вазоны с цветами. Кажется, даже портьеры на окнах стали светлее. Только камеры видеонаблюдения по углам так и торчат. Понатыкали их после похищения Эллы и не убирают. Не экономит больше наш заботливый Валентин Борисович на безопасности.

Охрана сообщает, что шефа нет, а госпожа Ярославцева дома. Обе. И Элла Валентиновна, и Майя Салимовна.

— Кто? — уточняю, усмехнувшись.

— Супруга Валентина Борисовича.

Очуметь, ну дед и отмочил на старость лет. Женился! А Элла, стрекоза, ни слова не сказала. Хотя о чем я? Мы с ней толком не общались эти полтора года. Я карьеру строил, она, наверное, любовь со своим телохранителем. Мне даже в соцсети заходить некогда было, да и ей тоже, учитывая, что у нас обоих они ничем не пополнялись. С отцом я тоже созванивался раз в месяц-два. Разговаривали пару минут, коротко говоря друг другу, что все хорошо. Самый долгий наш разговор состоялся на прошлой неделе, когда он заявил, что закатывает банкет на свое пятидесятилетие и мое присутствие на нем носит добровольно-принудительный характер, а мои терки с дедом его совершенно не волнуют. Этот старпер первым на примирение не пойдет. Гордый слишком. Вот и пришлось мне переступить через себя, заявившись прямо на его территорию.

— Окей. Поглядим, что там за Майя Салимовна.

— Вы поосторожнее, Руслан Богданович. Валентин Борисович за один косой взгляд в ее сторону уже пятерых уволил.

Неужели на молодой женился, раз бошки его людям кружит? К счастью, я не идиот, хоть и с притупленным инстинктом самосохранения.

Войдя в дом, в котором я вырос, уверенно шагаю в знакомом мне направлении — к лестнице. Элла наверняка в своей студии на третьем этаже. Ни разу не видел ее в библиотеке, а заниматься в спортзале в жаркий летний полдень — самоубийство.

Но до лестницы не дохожу. Улавливаю обостренным обонянием тонкий аромат запекающейся в духовке птицы и сглатываю слюну. Ольга и раньше отлично готовила, а сейчас от запаха мне хочется сожрать букет цветов в своей руке. Хоть что-нибудь, лишь бы утолить разыгравшийся аппетит.

Прости, Элла, обнимемся позже. Сначала жратва.

Сворачиваю в сторону кухни, и чем ближе подхожу, тем сильнее кружится голова. Я люблю Нью-Йорк, но от тамошней пластиковой еды уже тошнит. Совсем не то, чем меня тут баловала Оля… Оленька… Надеюсь, ты не пришибешь меня за ту выходку и не плюнешь мне в тарелку…

Войдя в кухню под унылую турецкую песню из телека, кладу цветы на стол и, обойдя его, вижу наипрекраснейшую картину: чумовую пятую точку, выставленную прямо передо мной. Но не в униформе, а в радующем глаз кокетливом платье лимонного цвета. Оно и так длиной выше колен, а при наклоне даже гладкие бедра красивых ножек мне демонстрирует. И это совсем не Олины ножки!

Новая горничная закрывает жарочный шкаф, а моя рука на тупом мужском рефлексе опускается на ее упругую ягодицу. Черт, она нереально хороша!

— Умереть не встать, какое блюдо… — произношу охрипшим от возбуждения голосом. Надо было чаще расслабляться с куклами и меньше работать, чтобы сейчас в ушах не звенело.

Резко выпрямившись, эта темноволосая паникерша разворачивается и, чуть ли не дыша мне в пупок, залепляет мне обжигающую пощечину. Как только у нее роста хватило достать?! Мелкая засранка с отличным хуком… Меня в боях на ринге так врасплох не заставали, как эта зверюга дикошарая. Даже сама пугается и пятится, обеими руками рот закрыв.

Впиваюсь в нее взглядом, медленно скольжу им от ножек к тонкой талии и аккуратной груди, мажу по плечам и ключице, шевеля челюстью и скалясь:

— Зашибенно познакомились. — Наконец смотрю в ее лицо и узнаю эти незабываемые глаза в обрамлении густых черных ресниц. Они мне не раз одинокими ночами снились. Отражение в них не только елочных шаров, но и безграничного возмущения. Да, это несомненно она — та незнакомка из аэропорта. С тем же самым обручальным кольцом. Уж очень броский бриллиант в нем. Улыбнувшись еще шире от одной только мысли, что судьба все же свела меня с ней, я представляюсь: — Ярославцев… Руслан…

Не глазища. Омут. Манящий и глубокий. И я, как долбонавт умственно отсталый, слюной истекаю. Плевать, что щека горит. Даже разозлиться на этот цветок не могу. Слишком хороша. Кровь с молоком.

На бессознательном примитивном влечении делаю шаг вперед. Она попой упирается в шкаф и выставляет ладони перед собой. Маленькие, хрупкие, изящные пальцы касаются моей рубашки. Не груди, всего лишь рубашки. Но уже этого для нее слишком много. Вздрогнув, куколка плотно сжимает губки и рукой шарит по шкафу.

Не отводя взгляда от ее больших глаз, отодвигаю скалку и упираюсь ладонями в столешницу. Больше не дышит, не моргает, не двигается. Едва ли не сидит на шкафу, подгоняемая желанием сбежать. Но некуда. Всюду я. Ловлю ее трепет, вкушаю, смакую.

Глава 6. Майя

Мы с телохранителем Эллы не были знакомы. Но мой с ним недолгий контакт под чутким контролем врачей стал переломным в наших с ней отношениях. И хотя моя кровь не спасла ему жизнь, Элла прекратила глядеть на меня, как на врага.

С появлением маленького Самира в этом доме и вовсе потеплело. Он связал всех нас, сделал семьей — многообразной, но крепкой. По крайней мере, я верила в ее нерушимость. Ровно до момента появления здесь Руслана.

Сердце все еще трепыхается от переполоха. Я мелко дрожу от той бесцеремонности, что клеймом оставила свой след на моей ягодице и горячим дыханием коснулась моего лица. Его запах — дерзкий, циничный и даже оскорбительный — не только залез мне в ноздри, но и впитался в кожу.

Выйдя в сад, я надеялась отдышаться, успокоиться. Но муж, словно сквозь пространство почувствовав, как мне плохо, сам позвонил, а я по наивности поведала ему о незваном госте. Глупая женщина! Валентин Борисович рассердился. Я испортила ему настроение на весь оставшийся день. Но если бы я промолчала, позже пришлось бы объясняться, почему утаила от него приезд внука, когда мы созванивались.

Выдав все как на духу, услышала в ответ: «Я постараюсь не задерживаться», — и на этой безрадостной ноте мой разговор с мужем был закончен.

Немного потискав нашего всеми горячо любимого малыша, чмокаю его в щечку и возвращаю няне. Машаллах! Даже если я никогда не стану матерью, мне грех жаловаться, имея возможность быть частью детства этого божьего благословения.

— Он тебя любит, — озвучивает всем известную истину Раиса Леонидовна. Только делает это не с приветливой улыбкой, а тоном, которым с успехом можно было бы сказать: «Будь ты проклята за это!»

Я не ошиблась, решив, что Валентин Борисович не испытывает никаких романтических чувств к няне своих детей. А вот она долгие годы страдает из-за неразделенной любви. И естественно, меня считает едва ли не разлучницей.

— Разве это плохо? — отражаю в тон.

Раиса Леонидовна молча поджимает губы. На нее я никогда не жалуюсь мужу, но и сама за себя постоять могу. Эта женщина попросту устала воевать со мной. Мои нервы и выдержка оказались прочнее, чем ее.

— Майя, я скоро начну ревновать! — Вышедшая в сад Элла забирает своего сына у няни и крепко-крепко прижимает его к себе, с закрытыми глазами вдыхает его запах, гладит по головке, что-то нежно шепчет ему на ушко.

Самир — весь мир для Эллы. Без него она была бы слепым котенком в этой жестокой реальности, потому что, в отличие от меня, не привыкла решать свои проблемы самостоятельно. Он придал смысл всему, стал ее целью. Но именно сейчас ее настроение максимально прекрасное. Для нее визит Руслана — настоящий праздник.

— Ты мой сладкий, — приговаривает она, стискивая его в своих объятиях. — Жизнь моя… Идем умоемся и познакомимся со старшим братом.

Я опасливо смотрю на дом и, отвернувшись, вздыхаю. Значит, Руслан не спешит убираться восвояси. Что ж, тогда отсижусь в своей комнате, пока он восстанавливает порванные семейные узы. Хватит с меня драм. Я и одной нашей встречей сыта по горло. Вернее, двумя. Возможно, он не помнит тот случай, а у меня до сих пор колени подкашиваются от нашего столкновения в аэропорту. Никогда бы не подумала, что так хорошо запомню наглого незнакомца с синяком на скуле и откровенно непорядочными манерами. Но внутренние демоны распорядились иначе, подвергнув меня пытке: его образ по сей день преследует меня во снах.

Вернувшись в дом через кухню, я отключаю духовку и отправляюсь к себе. Почти отведываю вкус победы, не попавшись на глаза Руслана, но когда запираю дверь и оборачиваюсь, цепенею в ступоре.

На моей кровати лежат мужские вещи! Брюки, рубашка, пиджак. А возле нее — туфли. Это не просто невоспитанность, это хамство!

Я даже опомниться не успеваю, как из ванной выходит старший внук этого дома. Мокрый, довольный, разомлевший и голый! Я ахаю, безотчетно опустив взгляд на причинное место и пальцами вцепившись в дверную ручку.

— Стучаться надо, бабуль, — самодовольно усмехается Руслан и с ленцой оборачивает бедра полотенцем.

Я в каком-то неизбежном принуждении слежу за каждым его движением. Ловлю каждый миг, бессознательно испытывая некое эстетическое удовольствие. Это как любоваться потрясающим произведением искусства, зная, что оно символизирует порок. И стыдно, и глаз оторвать не можешь.

Дамир всегда поражал меня своей мускулатурой, да и мой брат следил за своей мышечной массой, но таких форм я еще никогда не видела. Широкая грудь, рельефный живот, узкие бедра, упругие бицепсы, канаты набухших вен. При каждом жесте и шаге сжатые, как пружина, тугие мышцы перекатываются под смуглой кожей привлекательного бронзового отлива. И от мысли, какой недюжинной силой обладает это тело, меня целиком сводит судорогой. Кажется, мурашками покрываюсь от мочек ушей до мизинцев на ногах. А в затылке будто кто-то скребет мелкими ноготками, распуская дикие электроимпульсы, жалящие в нервные окончания.

Я, еле живая, наблюдаю, как он приближается к комоду, выдвигает ящик и, пальцем подцепив мои трусики, бессовестно вертит их в руке.

— По-моему, это нифига не мой размерчик, — посмеивается, обуглив меня пристальным взглядом.

Одной пощечины этому нахалу мало. Он просит еще. Требует, захлестывая меня жаждой повторного наказания. Ладонь еще горит от прошлого удара, зато другая чешется ради следующего. А Руслан, как нарочно, провоцирует.

— Да, распашонки вашего размера давно переселены в комнату для гостей, — все же нахожу где-то в себе смелость, граничащую с преддверием обморока. Выколупываю ее, лишь бы не спасовать перед клыкастым противником. Этому я начала учиться еще до замужества, а Валентин Борисович оказался лучшим практиком: оставляя меня один на один со своими родными, подчиненными, коллегами, друзьями, норовящими уколоть меня, поставить на место, ударить побольнее, теша себя хрупкой иллюзией своего превосходства.

— Фига, ты дерзкая. — Вернув мое белье на место, Руслан царской походкой пересекает комнату, визуально уменьшающуюся на фоне его внушительных габаритов. Останавливается в шаге от меня и, облизнувшись, снова обводит меня тем же прицеливающимся взглядом. — Ты не так проста, какой хочешь казаться, — вдруг произносит он, но я и бровью не веду. Утомительные часы работы над собой любой навык взрастят — даже делать вид, что не слышал об убийстве, которое совершил. — Небось копишь денежки на левом счету? Стреляешь в тире по тихой да учишься водить тачку? За каким чертом еще выходить замуж за старого богатого пердуна, если не ради подушки безопасности и безбедной жизни подальше от него?

Глава 7. Руслан

Я знаю, почему она избегает нашего зрительного контакта. Отворачивается, помня мой эпичный выход из ванной. Я хоть и надел майку и спортивное трико, что ждали своего часа в комоде гостевой, но для Пчелки я все тот же голый красавчик с влажной смуглой кожей. Дед таким телом похвастаться не может. Он способен превзойти меня только уровнем дохода. Я пока не в состоянии осыпать Пчелку бриллиантами. Но он уже не в состоянии вызвать у нее мурашки силой трения. И интуиция мне подсказывает, что я совсем скоро окажусь в выигрыше. От Пчелки просто несет неудовлетворенностью. Сквозь стены сочится тоска от одиноких ночей.

— Пчелки здешние жалят нещадно, — в голосе деда привычная ему заносчивость. Почти не изменился, только сдурел на старость лет, женившись на ребенке. — Майя, будь добра, накрой на стол. Я так голоден, что слона бы съел.

Не припомню, чтобы мать Эллы когда-нибудь хлопотала на кухне и встречала мужа ужином. Ей было лень даже пнуть домработницу, чтобы та поторопилась с обедом или смела пыль. Она пропадала в салонах красоты, хлюпалась в бассейне, моталась в Милан, но никак не вела домашнее хозяйство. При Майе же дед, похоже, неплохо устроился. Экономит на прислуге и повышает авторитет. Старый подлец.

— Сколько персон будет ужинать? — уточняет она, наконец одарив меня не самым приветливым взглядом.

Черт, детка, нельзя так смотреть на меня! Я же тебя прямо здесь и сейчас сожру!

— Добавь прибор для гостя, — отвечает дед, после чего Майя, взмахнув волосами, разворачивается и уходит. Вернее, улетает. Жужжа что-то в своих мыслях.

— Гостя? — дергаю уголком губ. — Твои внуки в твоем доме теперь гости? Совсем от жадности крышняк потек?

— Это не жадность, а здравый рационализм. Уж больно много денег и сил ухлопано впустую — на неоправданное образование и капризы отпрысков с немереными аппетитами. Хватит. Пора бы и для себя пожить. Тем более при такой жене.

— Жене? — хмыкаю с иронией. — Ты хоть прикасался к ней? К жене-то?

— Наша постель — не твоего ума дело. Хочешь задержаться в моем доме — веди себя прилично.

— Не привиты у меня приличия. Синдром сексуальной агрессии антитела выработал.

— Миловать тебя, Руслан, я больше не буду. Поступит жалоба от Майи — и вылетишь отсюда прямиком в свою Америку, оставив здесь причиндал со средоточием твоего синдрома. Только из любви к дочери я позволяю тебе погостить у нас. Будь благодарен за мою щедрость.

Спокойствие деда выводит меня из себя. Не на такой прием я рассчитывал. Еще сидя в самолете, прикидывал, как он встретит меня — будет ли расспрашивать о делах, или мы поскандалим, а потом Элла и отец будут пытаться нас помирить ради предстоящего праздника. Пчелка все карты спутала. Я теперь теряюсь, за что хвататься, и как реагировать на «нового» деда.

— Не поинтересуешься, чего я добился за эти полтора года? — спрашиваю, распрямив плечи.

— Ничего, — отвечает он все тем же безучастным тоном. — Ты первым делом похвастался бы достижениями, имейся они у тебя. — Дед встает из кресла, отходит к бару и лениво перебирает бутылки. — Через каких-то пять лет, Руслан, ты будешь в том возрасте, в котором я уже стал дедом. В одиночку вырастив сына и взвалив на себя воспитание внука, я продолжал развивать свой банк. Оббивал пороги администраций, налоговых, прокуратур. Каждую неделю мотался в Москву. Терял, залезал в долги, крутился, делал невозможное, чтобы мои дети ни в чем не нуждались. Ты же даже для себя ничего толкового сделать не можешь. Может, я и поинтересовался бы твоими успехами, не будь ты раздолбаем, который просрет абсолютно все. Просто на это надо время. Так что — нет, я не стану спрашивать, потому что ты не сможешь меня удивить.

Старый бессердечный кретин. Упрямый баран, живущий навязчивой мыслью, что дети и внуки ему по гроб жизни должны. Из-за его денег уже пострадала Элла. Никто бы не стал похищать дочку школьного учителя с целью вымогательства. Похитили именно банкирскую принцессу! Но и этот случай не сделал его мягче. Натыкал камер повсюду, усилил охрану и дальше гребет бабки, возомнив себя центром вселенной. Любит, чтобы перед ним пресмыкались, на коленях ползали ради подачки.

— Не удивлю, говоришь? — спрашиваю, поджигаемый разгорающимся азартом.

Зря он не хочет по-хорошему со мной на примирение пойти. Нет смысла ждать от него похвалы, значит, нет смысла и делиться с ним своей новой жизнью. Зато появился смысл выбесить его еще сильнее.

Дед небрежно пожимает плечом, взглянув на меня через него.

— Попробуй. Вдруг получится.

— Получится, — киваю решительно. — Так удивлю, что все вокруг охренеют.

Под его напряженным важным взглядом выхожу из гостиной и прямиком шагаю в кухню, где Майя крутится между плитой и столом. Снова ощупываю ее мелкую, но шикарнейшую фигурку глазами, облизываюсь, подхожу вплотную, беру за шею, разворачиваю и притягиваю к себе.

Лишь мимолетный взмах пушистых ресниц — и я готов сдохнуть ради еще одного такого мига. Совсем молодая, почти юная, неопытная, никем не тронутая, но сколько в ней пороха… Меня знатно поюзало за долгие годы разгульной жизни. С кем я только не кувыркался, в каких только экспериментах не участвовал. Меня, как и деда, трудно чем-то удивить и еще труднее покорить. У Майи выходит лишать меня трезвости ума, не прикладывая для этого никаких усилий. Она просто смотрит, просто размыкает губки, просто отрывисто дышит, а я уже теряю контроль.

— Поцеловав меня, вы докажете своим родным, что твердо шагаете по проторенной дорожке, — вдруг произносит тихо, но четко. — Так себе способ убедить, что вы годитесь на нечто большее.

Легкая усмешка, едва уловимая, отнимает у меня дар речи. Девчонка умнее, чем все думают. Отлично изучила всю нашу семью, знает каждую шероховатость. Не удивлюсь, если умело этим пользуется.

Осторожно выбравшись из моих тисков, она как ни в чем не бывало продолжает делать салат. Даже тихонько напевает, орудуя острым ножом.

Глава 8. Майя

Овощной салат, крем-суп из спаржи и запеченная индейка не идут ни в какое сравнение с ростбифом, устрицами и омарами. Готовлю я просто, по-домашнему, но Валентин Борисович едва ли не вылизывает тарелки. Изысканные блюда в его возрасте плохо отражаются на подсаженной печени и поджелудочной. Перед зваными ужинами он всегда выпивает таблетки для улучшения пищеварения. И только мою стряпню уплетает, не боясь загнуться с резями в животе.

Я подставляю ему корзинку с его любимыми пампушками и наливаю красное вино. Мне стоило большого труда уговорить его перейти на этот напиток вместо коньяка. Только когда доктор убедил его, что красное вино снижает уровень холестерина и делает стенки сосудов эластичными, Валентин Борисович признал напрасность своего беспокойства. Я вовсе не хочу его убить. Наоборот, забочусь о его здоровье.

Руслан первым не выдерживает затянувшегося молчания за столом. Наши трапезы, в принципе, обычно проходят в умиротворенной, тихой обстановке. Мы не привыкли обсуждать дела и выяснять отношения во время еды, чтобы не портить аппетит. А сегодня еще и блудный внук вернулся в отчий дом. Каждое случайно оброненное слово может рвануть бомбой.

— Какой-то абсурдный сон, — ухмыляется он, поглядывая, как я заботливо подкармливаю мужа. Сама, конечно, тоже ужинаю, но Валентин Борисович в приоритете. Я слежу, чтобы его тарелка не пустовала.

— Ты привыкнешь, — вздыхает Элла, пригубив сок.

Я не тетеря. Догадываюсь, что речь о нашем браке. Другие тоже долго крутили пальцем у виска. Смирились.

— Просто в башке не укладывается, — Руслан обращается к моему мужу. — Ты отправился на свадьбу к единственному сыну своего старого друга и увел его невесту из-под венца. Ради чего? А ты? — Переводит взгляд на меня, но я бесстрастно нанизываю на вилку кусочек сладкого перца и отправляю в рот. — Охота тебе старикашку нюхать?

— А ты? — парирую в ответ. — У твоего отца просторная квартира. Нашлось бы место для старшего сына. Сам-то зачем приехал старикашку нюхать?

Валентин Борисович беззвучно улыбается. Он в восторге от моей дерзости. Польщен, что я добросовестно выполняю данную клятву — не подаю повода стыдиться меня. Столкновение с новым миром многому меня научило. От прежней Майи Джафаровой осталась только жаждущая личной вендетты грешная душа. Она еще несет свой крест, молясь о наказании Мансура Галаева, но на ее смену пришла другая я — умеющая зубоскалить и ставить на место любого, кто косо на меня смотрит.

— Рус, угомонись, — говорит ему Элла. — С ней бесполезно спорить.

— Майя, радость моя, — мягко обращается ко мне муж, — будь с Русланом помягче. У него ранимая психика. Он привык, что девушки сами к нему на шею вешаются. Твоя неустрашимость вызовет в его американской системе сбой. Хотя перезагрузка ему не помешает, — посмеивается он, отпив глоток вина. — Потрясающий ужин, — благодарит меня и, вытерев уголки рта салфеткой, встает из-за стола. — Я немного поработаю. Зайди ко мне попозже, хорошо?

Я молча киваю под сконфуженным взглядом Руслана. Элла наверняка поведала ему, что наш брак с Валентином Борисовичем фиктивный, но явно не поделилась главным — мы очень трепетно относимся друг к другу. В любящих парах такого взаимопонимания не найти, как между нами.

— Спасибо, — добавляет мой муж напоследок и покидает обеденный зал.

Вместе с ним уходит и моя уверенность. Ощущать внимание Руслана наедине — мука. А Элла при любом раскладе встанет на его сторону, значит, ее присутствие здесь равносильно отсутствию.

— Я тоже сыта. — Встаю вслед за мужем. — Элла, окажи любезность, убери со стола, когда закончите.

Она возмущенно изгибает бровь.

— Вообще-то мне сына спать укладывать.

Переключаюсь на Руслана:

— Тогда ты.

— Я же здесь всего лишь гость. — Он откидывается на высокую спинку стула.

— А у нас самообслуживание, внук моего мужа.

Поставив этим фактом точку, я выхожу из зала и прямиком отправляюсь в рабочий кабинет. Дверь приоткрыта, стучаться не надо. Достаточно заглянуть — Валентин Борисович, отвлекшись от ноутбука, улыбается моему появлению.

— Как ты, Майя? — интересуется, едва я вхожу и прикрываю дверь. — Сложно с Русланом?

— Он уверен, что у меня шкурный интерес к вашим деньгам, — отвечаю честно. — Намерен сорвать с меня маску.

Муж смеется, покачав головой. Для него Руслан слишком предсказуем.

— Ты же подыграла?

— Пусть лучше он увлечен погоней за призраками, чем одержим идеей затащить меня в постель.

— А ты хитрая. — Валентин Борисович сощуривается, не позволяя мне угадать — комплимент это или напротив. — Майя, у меня будет к тебе просьба. Руслана это не касается, — уточняет, снизив уровень моей напряженности. — Завтра у меня намечается деловой ужин в ресторане. Я был бы рад, если бы ты составила мне компанию. Заодно проведешь вечер подальше от моего непутевого внука. Я же вижу, как он тебя изматывает.

— Ну что вы, с ним весело, — отвечаю без тени улыбки. — Чудный мальчик.

— Я так понимаю, твой ответ — да?

— Категоричное да.

— Тогда с ужином не заморачивайся. Пусть Элла с Русом сами пошевелятся хотя бы яичницу себе поджарить. Надень красное. Оно тебе очень идет.

Мое самое нелюбимое платье! Тонкие бретельки, открытая спина и разрез до бедра. Я надевала его лишь единожды и чувствовала себя продажной девкой. Зато муж обзавелся влиятельными клиентами и попросил не избавляться от платья. Похоже, завтра снова нужно покорить пару-другую похотливых толстосумов.

— Хорошо, — выдавливаю улыбку. — К которому времени мне быть готовой?

— К восьми.

— Я не заставлю вас ждать.

— Я знаю. Спокойной ночи, Майя. — Он снова сосредотачивается на ноутбуке, а я, ничего не пискнув в ответ, тихо выхожу из кабинета.

Закрываю дверь и, развернувшись к лестнице, сталкиваюсь с Русланом. Тот, держа в руках комплект постельного белья, протягивает его мне и, преградив путь, произносит:

Глава 9. Майя

Тишина в нашем доме нарушается только по двум причинам — Самир и периодическая проверка сигнализации. Сегодняшнее утро началось с того, чего стены этого дома при мне еще не слышали: с жутких бьющих по барабанным перепонкам басов тяжелого рока. Стекла в окнах дребезжат от того, как кто-то развлекается, испытывая запылившуюся музыкальную аппаратуру.

Я, как и другие, вылезаю из комнаты, ведомая оглушительным грохотанием. Вслед за зевающей Раисой Леонидовной спускаюсь на первый этаж и отправляюсь в спортзал, где вибрирует весь инвентарь, а в самом центре вспотевший от нагрузки Руслан безбожно колотит боксерский мешок.

Не хотела бы я оказаться на месте этого мешка…

Руслан полыхает выплескиваемой из него мощью. Плотно сжав челюсти и сосредоточив озверелый взгляд своих темных глаз на беззащитном, но крепком сопернике, он бьет четко в цель. Его кулаки кажутся железными. Звуки ударов громче долбящей музыки. Чудовищнее тех, что накладывают на аудиодорожку фильмов боевиков. Стойка твердая, непоколебимая. Он профессионален в технике и абсолютно невозмутим. Я уверена, будь перед ним живой оппонент, он с той же решимостью отметелит и его. И все же что-то во всем этом завораживает ничуть не меньше, чем пугает.

В зале внезапно становится так тихо, что закладывает уши. Руслан наносит последний удар, от которого мешок срывается с цепей и с грохотом падает на пол. Валентин Борисович вырывает кабель из розетки, выдергивает его из аппаратуры и швыряет под босые ноги запыхавшегося внука.

— Ты не один в этом доме живешь! На нас плевать, о Самире подумай!

— Да все норм, пап, — улыбается Элла, собирая волосы в тугой хвост и поправляя обтягивающую спортивную майку. Задевает меня плечом, направляясь прямиком к Руслану. — Я тоже позаниматься хочу, косточки размять.

— Занимайтесь хоть до посинения, — злится мой муж, — только без этого блатняка! — Завязывает узел пояса наспех надетого халата и идет к выходу. Задержавшись возле меня, уже спокойнее говорит: — Доброе утро, Майя. Завтракать я не буду, аппетит пропал. Увидимся вечером в ресторане. — Еще раз окидывает Руслана сердитым взглядом и уходит.

Раиса Леонидовна спешит за ним, а я слегка оторопело смотрю, как Руслан поднимает с пола тяжелый мешок, закидывает цепь обратно на крючок и снова встает в стойку. Его мышцы — сталь. Созерцая их, попросту теряешься в реальности. Этот парень умеет производить нужный эффект. Мне становится все яснее, чем он покоряет уязвимые дамские сердца, жаждущие страсти.

Подмигнув мне, он приводит меня в чувство. Тут же гордо приподняв подбородок, я тоже вставляю свое слово:

— Сегодня мы с моим мужем ужинаем в ресторане. Так что позаботьтесь о своих желудках сами.

— М-м-м, — вызывающе мурчит Руслан, пока Элла перематывает запястья бинтом. — Романтик?

— Почему нет? Представь себе, в наше время еще есть мужчины, способные на красивые жесты.

— И стоящие одной ногой в могиле. Тебя ничего не смущает? — усмехается он, чуть склонив голову.

— Немного. Твоя зависть! — отвечаю я и тоже покидаю зал.

О том, что когда-то Элла тоже занималась боевыми тренировками, я в курсе. А любоваться тем, как она под руководством Руслана вспоминает азы, удовольствия мало. Слишком распущен язык у ее племянника, чтобы одаривать его своим вниманием.

Собрав кейс мужа и уложив его ноутбук в сумку, я контрольный раз осматриваю его хрустящий пиджак и туфли, оставляю все это в кабинете и ухожу к себе. Пока он будет работать, мне нужно подготовиться к ужину. В обычные дни я ограничиваюсь подкрашиванием ресниц, сегодня же приходится ехать в салон.

Звоню Любе, но она жалуется на плохое самочувствие. Кашель, температура. Обещает, что к вечеру оклемается, а пока я беру с собой одного из наших надежных охранников, иногда подменяющего Любу, и еду на растерзание к мастерам красоты. По пути созваниваюсь с подругой. Она не из тех, с кем я обсуждаю шопинг в Милане на званых вечерах. С Юлей мы познакомились в институте. Мне было сложно влиться в коллектив, потому что я другая. Она поздно поступила и на очном факультете оказалась самой старшей, отчего остальные студенты не проявляли к ней особого интереса. Так мы и подружились, обе оказавшись не в своей тарелке.

Сразу после салона отправляюсь в кафе, где мы договорились встретиться и поболтать за чашечкой кофе.

Юля, как обычно, потягивает тонкую сигаретку. Несколько раз пыталась бросить курить, но эта вредная привычка уже буквально часть нее. Никак не получается.

— Привет! — Целую ее в щеку и сажусь напротив.

Юля улыбается уголком губ, взглянув на оставшегося у входа охранника и тушит сигарету, помня, как я не переношу запах табака.

— У тебя новый телохранитель? Симпатичный.

— Ты в своем репертуаре, — мотаю я головой.

Она очень красивая, ухоженная, стильная, но не предназначена для серьезных отношений. Юля живет мимолетными интрижками, и мы никак не можем понять, как вообще сумели подружиться с абсолютно разными взглядами на жизнь.

— У тебя явно какие-то бомбические новости, раз ты сорвала мой спа, — говорит она, отодвинувшись от стола, чтобы официант поставил перед нами кофе с пирожными.

— Извини, — вздыхаю я. — Мне больше не с кем поделиться.

— Ты влюбилась?

Я резко поднимаю лицо.

— Что?! Нет! С чего ты взяла?!

— Не знаю, — улыбается Юля. — Ты такая взволнованная.

Права. У меня сердце не на месте. Бьется о ребра, учащая пульс в каждой венке. Взволнованная — не то слово!

— Ладно, выкладывай. — Отпивает глоток кофе и принимает серьезный вид.

— Вчера из Америки вернулся старший внук моего мужа! — выдаю как на духу, а подруга вдруг сощуривается и протяжно отвечает:

— Да что ты говоришь…

— Я достаточно слышала о нем, — признаюсь, крутя кофейную чашку в руках, — но реальность превзошла все мои ожидания. Он не просто невоспитанный. Он грубиян, дикарь!

Юля внимательно слушает, откинувшись на спинку стула, а из меня так и прет.