Ночь была глубокой и холодной. Я стоял на безлюдном берегу, вдали от Обители, вдали от Слободы, там, где река делала широкий изгиб и берег покрывал густой тростник.
Егорка остался в укрытии, у костра, который мы развели в овраге. Я попросил его не следовать за мной. Мне нужно было побыть одному.
С рекой.
Я спустился к самой воде, присел на корточки, опустил руку в холодную, тёмную воду. Она текла медленно, мерно, как всегда текла, как текла тысячи лет до меня и будет течь после.
Всё потеряно. Производство закрыто. Партнёры разбежались. Серапион отказался от меня. Я изгнан. У меня нет ничего — только Егорка, пятнадцать рублей серебром и память Глеба, которая бессильна против системы, заточенной на уничтожение таких, как я.
Я посмотрел на реку.
Луна отражалась в воде, дробилась на рябь, исчезала и появлялась снова.
Ты спасла меня тогда, в детстве. Ты выплюнула меня на берег, когда я тонул. Ты дала мне второй шанс.
Я сжал кулак, вода просочилась между пальцев.
А я что сделал? Я построил бизнес. Логистику. Схемы. И всё это рухнуло за один день. Потому что я играл по правилам людей, а не по правилам реки.
Я поднял голову, посмотрел на тёмную воду, на течение, которое уносило прочь всё — листья, ветки, обломки.
Касьян использует бюрократию. Бумаги. Печати. Он играет через систему, которая защищает власть.
Но река — это другая система. Древняя. Не написанная. Не подчинённая Волостному двору.
Я встал, шагнул ближе к воде, так, что она омыла мои сапоги.
— Река, — сказал я вслух, тихо, но твёрдо. — Я знаю, что ты слышишь меня.
Вода текла. Молчала.
Я продолжал:
— Ты спасла меня тогда. Ты — живая летопись. Ты видела всё. Ты видела, как они убили моего отца. Как они топили людей. Как они грабили суда.
Моя рука сжалась в кулак.
— Покажи мне, чем тебе помочь. Покажи, что они с тобой сделали.
Тишина растянулась.
Только плеск воды, шорох тростника, далёкий крик совы.
Я стоял, глядя на реку, ожидая.
Глупо. Я говорю с водой. Как безумный.
Но память Мирона, память мальчика, который утонул и вернулся, подсказывала мне, что река — это не просто вода. Это живое существо. Древнее. Могучее.
Ты взяла что-то у меня тогда. Ты взяла мою жизнь и вернула её.
Значит, между нами есть связь.
Ветер усилился, зарябил воду.
И вдруг — я увидел.
Видение пришло не словами, не звуками, а ощущениями, образами, которые заливали мой разум, как вода заливает низину.
Сначала — свет.
Яркий, чистый, тёплый. Вода, прозрачная, как стекло. Я вижу дно — камни, песок, водоросли, которые колышутся на течении. Рыба плывёт стаями — серебристая, живая, изобильная.
Река. Чистая. Какой она была.
Образ меняется. Я вижу лодку — старую, крепкую, с парусом, раскрашенным в синий цвет. На носу стоит мужчина — высокий, широкоплечий, с бородой. Он смотрит на реку с любовью, с уважением.
Отец.
Он ведёт лодку уверенно, знает каждое течение, каждый изгиб реки. Он не борется с водой — он движется вместе с ней, как часть её.
Гармония. Так было когда-то.
Образ дрожит, начинает темнеть.
И вдруг — резкая смена.
Вода стала мутной. Грязь, ил, что-то маслянистое плавает на поверхности. Запах гнили, смерти. Рыба исчезла — только редкие, больные особи, которые мечутся, задыхаясь.
Боль.
Я чувствую это — физически, как удар в грудь. Река страдает. Её осквернили.
Образы мелькают быстрее.
Суда, горящие. Люди, тонущие, кричащие, их руки тянутся к поверхности, но их тащит вниз. Кровь в воде — тёмная, густая, растворяющаяся в течении.
Убийство. Грабёж. Насилие.
Я вижу лодки — быстрые, узкие, с чёрными парусами. Ушкуйники. Они нападают, таранят, режут, топят. Берут добычу и исчезают в темноте.
Это то, что делают Авиновы. Используют реку как инструмент грабежа.
Река показывает мне ещё больше — склады на берегу, где разгружают краденое. Тюки, бочки, меха — всё это перегружают, перепаковывают, отправляют дальше.
Преступление. Систематическое. Организованное.
И вдруг — образ фокусируется.
Протока.
Узкая, скрытая, заросшая тростником и ивами. Её не видно с основного русла. Но я вижу её — чётко, ясно. Устье протоки, куда заходят лодки с чёрными парусами. Где они прячутся.
Логово.
Голос — не словами, но ощущением — проникает в мой разум: