Воля владыки. В твоем сердце

ГЛАВА 1

Лин много раз убеждалась: уж если выпадает суматошный, бестолковый, полный проблем и сюрпризов день, то с утра и до поздней ночи все идет по нарастающей. И то, что утром казалось серьезным, к ночи станет ничего не значащей ерундой. Так было, когда она ребенком выживала в трущобах. Так оставалось, когда она ловила в тех же трущобах бандитов и отморозков. И теперь, когда вокруг другой мир и сама она другая, это правило по-прежнему незыблемо. Фундаментальный закон бытия, да и только!

Утром она пыталась осознать собственное поведение ночью, вполне правильное для анхи повелителя, но абсолютно немыслимое для агента Линтариены. Устроить стриптиз в фонтане на глазах у кучи кродахов! Отдаваться Асиру, наплевав на всех, кто захочет полюбоваться на это зрелище! Еще вчера она не поверила бы, что способна на такое.

Днем пришлось выбирать, уйти в свой мир или остаться здесь. Без времени на раздумья, без возможности поговорить с Асиром. Вопрос — мгновенное решение — ответ. Экстремальная вилка, когда любой шаг принесет боль, ты это знаешь, но все равно нужно выбрать. Да еще само место, где это происходило, пугало до одури, и непонятный Хранитель ничуть не добавлял уверенности и спокойствия.

Единственное, в чем она нуждалась после такой встряски — хоть несколько минут рядом с Асиром. Немного его уверенности, когда так не хватает своей. Но Асир должен был уделить внимание гостям, и она осталась одна. Наедине с главным вопросом, который мучил ее давно, но сегодня — особенно сильно. Нужна ли Асиру такая бестолковая, такая проблемная анха, как она?

Может быть, имело смысл попросить у Ладуша снотворной настойки и лечь спать, а утром все увиделось бы не в таком мрачном свете? Или поговорить с тем же Ладушем, просто поговорить, иногда и этого хватает для душевного успокоения. Но нет, агент Линтариена не ищет легких путей. Ее понесло страдать на вершину башни! Спасибо, что хотя бы без истерик обошлось, без слез, соплей и вытья! Посидела, подумала и даже успокоилась. Вот только сомнения никуда не делись.

А потом Асир ее нашел, и все встряски этого дня оказались той самой ничего не значащей ерундой — в полном соответствии с фундаментальными законами бытия. И не потому что он умел и успокоить одним только своим присутствием, и мозги поставить на место двумя-тремя словами. Нет. Сказал он… многое. Такое, чего Лин никак не ждала услышать от владыки и кродаха. «Страх и беспомощность. Вот что я чувствовал, думая, что в Ишвасе может не быть тебя. Я ответил на твой вопрос? Мне кажется, простого «да» было бы недостаточно».

Если бы Лин не любила его уже всем сердцем, полюбила бы сейчас. За то, что сумел рассказать о своей слабости, ни на секунду не перестав быть сильным. За то, что нашел слова для нее, те единственные правильные слова, которые все ее сомнения порвали в клочки и развеяли по ветру.

Но то, что он сделал после…

Разве могут мечты, которые кажутся эфемерными, как облака, и далекими, как звезды, исполняться так просто? Так… внезапно?

Хотя, если подумать, настолько сумасшедший день и должен был закончиться чем-то сногсшибательным. Метка вместо халасана. Нечто меньшее не перевесило бы всех полученных сегодня встрясок. Лин чувствовала себя самой счастливой анхой в двух мирах и отчаянно не хотела, чтобы день и в самом деле заканчивался. Хотя над Им-Роком давно стояла ночь, и в окутавшей башню тьме они с Асиром, хоть и стояли вплотную, скорее чуяли друг друга, чем видели.

— Наверное, это смешно, — сказала Лин. — Пока я сидела тут и мучилась сомнениями, думала о том, что посольства мешают нам поговорить. Но вот мы поговорили, и даже больше чем просто поговорили, а я все равно думаю о том, что посольства нам мешают. Скажи, тебе ведь не нужно уходить прямо сейчас? Я не представляю, как смогу спуститься в сераль и заснуть. Не смогу никак.

— Я ведь хотел показать тебе ночную пустыню, — задумчиво сказал Асир. — Раз уж ты выбрала мой мир, госпожа Линтариена, не пора ли тебе увидеть настоящую Имхару? Такой, какой увидели ее наши предки после Великого Краха?

— Да, — крепко обняв Асира, выдохнула Лин. — Да, и спасибо.

Исхири, до того сидевший тихо, решил, наверное, что раз все обнимаются, то и ему можно, и бухнул лапы Лин на плечи, да так, что она ткнулась лицом Асиру в грудь.

— Эй! А ну сядь, балбес! Играть будем в другой раз. Не видишь разве, я сейчас с владыкой, а не с одним глупым молодым анкаром?

— Мне придется увести это невоспитанное безобразие обратно, а тебе — переодеться, — Асир, кажется, улыбался, ну еще бы! — Ночи в пустыне холодные. А потом незаметно выбраться из сераля. Скажешь Ладушу, пусть сам тебя выведет. Иди к зверинцу, как будешь готова, на этот раз нам понадобится кто-то быстрее Аравака. Надеюсь, знакомство со зверогрызом ты переживешь легче, чем с моим конем.

Асир увел Исхири через одну из тех самых дверей, которые выглядели заброшенными и давно вросшими в камень стен. Кстати, петли в них действительно не скрипели! Сколько же всяческих тайных ходов и выходов на самом деле в серале? А вскоре впереди заплясало пятно света, и Лин побежала вниз быстрее. Кто-то, видно, догадался поискать ее в этом всеми позабытом местечке. Хорошо, что сейчас, а не раньше!

Лампу нес Ладуш. При виде Лин он остановился и воскликнул:

— Предки! Наконец-то!

Лин виновато развела руками. Смешно, наверное, выглядело в сочетании с абсолютно счастливым лицом и не желающей прятаться улыбкой. Конечно, отсутствие второго советника в серале — не повод не предупредить вообще никого о том, куда идешь. Тем более что Ладуш и в прошлую ночь глаз не сомкнул. Но ведь и у нее была причина! И даже не одна.

— Мне с головой хватило утра с нашими цыпочками, чтобы снова отвечать на слишком личные вопросы и выслушивать бред, — все-таки объяснила она. — Надо было побыть одной и успокоиться. Простите, я не думала, что позабуду о времени.

— Если тебе снова вздумается сбегать в забытые предками углы, найди способ хоть кому-нибудь об этом сказать, — Ладуш отступил, давая ей возможность пройти и подсвечивая лестницу вниз. — Чую, владыка нашел тебя первым. И твое уединение прошло с весьма большой пользой, — добавил он с заметной усмешкой в голосе.

ГЛАВА 2

От последних слов Асира стало зябко. Или это ночной ветер все-таки пробрался под накидку? Хорошо рассуждать о неотвратимости закона, пока сама не столкнешься, а если бы?..

Команду она не услышала, но Шайтан остановился. Разрушенная, выщербленная стена нависала над головой, смутно белея в ночи. Часть камней выпала из древней кладки, в прорехах ярко сияли звезды.

Песня ветра стала тише и глуше, к ней примешивалось что-то еще, похожее то на шепот, то на далекий, едва слышный плач. Стоны, глухой лязг металла. Чем дольше они слушали, тем яснее становились эти звуки, как будто невероятно далекое прошлое поднималось к ним из глубины песков. Как покрытый шрамами гигантский кит из пучин океана, подумала вдруг Лин и покачала головой, сама удивившись сравнению. Но вместе с голосами прошлого — вместе, но отдельно от них! — слышалась еще одна песня. Тонкая, как посвист ветра, заунывная, как медленный шаг верблюдов по пустыне, и жадная, как сама пустыня. Она затягивала и не отпускала, и если голоса прошлого напомнили Лин кита, всплывающего из глубины, то это была сама глубина, океанская бездна — или, если вспомнить об окружающем мире, бездна песков Имхары. Таких же бескрайних и безжалостных, как океан. Требующих не меньше, а то и больше мужества от тех, кто решится их пересечь. И плач Ивайлор постепенно тонул, затихал, снова уходя туда, где и было ему место — в седую, давно умершую древность, которая принадлежала еще даже не Имхаре, а Альтарану.

— Что это? — снова спросила Лин. — Асир… пустыня… Мне кажется, она зовет меня. Пожалуйста, скажи, что я тут сама не сошла с ума! После такого дня было бы неудивительно.

— Ты слышишь песню? — напряженно спросил Асир. Шайтан растянулся на земле, и он пошевелился. — Давай сойдем. Если пески говорят с тобой, значит, в тебе нет сомнений, а путь, которым ты идешь — теперь единственный. Ты была честна, выбирая. Пустыня откроет тебе свои дороги.

Песок под ногами оказался твердым, словно ветер утрамбовывал его с начала этого мира. Лин нервно усмехнулась:

— «Была честна»? Такой выбор не располагает к обману. И к самообману тоже. Но я выбирала тебя, а не… — она запнулась. — Предки, я и правда слишком медленно соображаю сегодня! Разве можно выбрать тебя — без Имхары? Пойти с тобой через пустыню за надеждой, так? — она прижалась к Асиру, привычно вдохнув его запах. Тревога утихла. По крайней мере, она не спятила, а остальное…

— Так, — согласился он. — Говорят, услышать песню песков может лишь тот, кто, выбрав путь, не сомневается. И идет по нему, хоть через пустыню, хоть через горы. Имхара поет не всем. Но тот, кто слышал ее песню хоть раз — всегда возвращается. Протяни руку, — он склонился, зачерпнул горсть песка. Сказал нараспев: — «В жизни твоей навсегда драгоценны песня пустыни и алый песок». Так старики поют об этом сейчас, раньше, наверное, пели иначе. Но суть остается прежней.

Лин протянула руку, и песок с тихим шорохом посыпался на ладонь. Песчинки-годы, или даже века. Песчинки-люди. Все мимолетно перед лицом пустыни, в которой каждая из мириадов песчинок ничего не значит сама по себе. Приходят и уходят годы, рождаются и умирают люди, а эти алые барханы так же вечны, как неостановимые валы океана. Они были, когда уходили в песок предки Асира, и будут, когда уйдут в песок его потомки. Может, и стены Им-Рока когда-нибудь станут такими же огрызками среди песков, как древние камни Альтары.

— Но это будет нескоро, — прошептала она. — А пока мы живем — будем жить.

— Кто-то считает, что пустыня — это смерть. Жгучее солнце. Жажда. Песчаные хищники, бури, — сказал Асир, опуская ладонь ей на спину. — Но я всегда считал иначе. Пустыня — это жизнь. Здесь тоже нужно отыскать верную дорогу и пройти по ней так, чтобы не угодить в чью-нибудь пасть и найти зеленый оазис. Тогда ты ни о чем не пожалеешь на исходе своих долгих или не очень дней и лет. Может, однажды ты увидишь другие лепестки. Такими, как увидел их впервые я. Каждый из них — особенный, в каждом можно отыскать хорошее и дурное. Но мы семеро связаны со своими лепестками незримыми узами, которые не разорвать никакой силой. И ни величественные грозовые горы Нилата, ни сверкающие голубые льды Азрая или зеленые леса Харитии не заменят мне моей пустыни. А ты, госпожа Линтариена, готова полюбить ее? — закончил он с неожиданной усмешкой.

Наверное, нормальная, правильная анха ответила бы что-нибудь в духе «Я готова полюбить все, что любишь ты». Но сейчас даже не Асир, который в первый же день здесь, помнится, предупредил ее, что чует ложь, а сама эта пустыня — требовала предельной честности.

— «Готова» — это значит полюбить по заказу, а настоящая любовь приходит сама. Нет смысла ни звать ее, ни прогонять, и я не возьмусь угадывать, что буду чувствовать завтра или через год.

— Важно лишь то, что ты чувствуешь сейчас.

Что чувствует сейчас? Как выразить несколькими понятными словами ту мешанину образов и чувств, что у нее в голове? Нетривиальная задачка.

— Ты любишь задавать сложные вопросы. Я чувствую себя песчинкой, — она вытянула ладонь, — одной из них. Ничтожной песчинкой на ладони у вечности. И этой вечности нет дела ни до меня, ни до тебя, ни до Им-Рока. Раз, — повернула руку, стряхивая песок наземь, — и всё. И вся наша жизнь умещается в несколько секунд полета туда, — кивнула под ноги. — Но знаешь, что странно? Меня почему-то не пугает это чувство, хотя, наверное, должно пугать.

— Эта вечность слышит тебя. Поет тебе. Разве подобное не значит, что «дело» все-таки есть? Пойдем, — Асир взял ее за руку. И они пошли вперед, между остовами каменных строений, огрызками стен, развалинами, которые давно стали менее материальными, чем призраки.

Остановились на краю странной… воронки? кратера? Словно идеально круглой песчаной чаши, обведенной каменным окоемом.

— Смотри. По легендам, здесь стоял камень предков, святыня, почитаемая многими. Он принял кровь Амрана и двойную жертву Ивайлор и растворился в песках нового мира. А память о Белой Деве осталась. Может быть, именно Ивайлор стала той последней песчинкой, что привела Альтаран к гибели. А может, эта песчинка перевесила чашу весов Хранителей, и они пришли, чтобы спасти. Белые одежды владыки Имхары — всего лишь символ. Но этот символ тоже память. Не о кродахе, представь себе. Об анхе. О Белой Деве Альтарана.

ГЛАВА 3

Бешеную скачку через пески Асир почти не запомнил. Да и нечего там было запоминать, кроме рокочущего гула в ушах, будто за ними гнался не талетин, а взбесившееся стадо круторогов Сафрахина, и густого алого марева, которое обступало со всех сторон, наваливалось сухой тяжестью на плечи и забивалось в глотку. А что в самом деле запомнил — глухой, протяжный стон пустыни. Назвать подобное песней вряд ли кому-то пришло бы в голову. Зато этот стон будто толкал вперед, подхлестывал, так что Шайтан летел быстрее ветра — он не собирался сгинуть среди песков, ему хотелось домой. Асиру тоже хотелось вернуться. И в то же время…

Давно он не скакал наперегонки с ветром, давно его не гнала запредельная опасность, летящая следом так неизбежно и неотвратимо, что хотелось не сбежать от нее, а обернуться и встретить лицом к лицу. Будоражащие, пьянящие мысли. Знакомые любому кродаху, хоть раз державшему в руке меч. Только вот ни меч, ни самый мастерский дальнострел такому врагу не противопоставишь. А чтобы сдохнуть в ядовитом ветре, нужна не отвага, а полная голова безрассудства. Такие выкрутасы не для владыки, а для глупого мальчишки на пороге первого гона.

Асир слушал стук сердца Лин, которую прижимал к себе крепко, чтобы и не свалилась, и никакие взбесившиеся талетины не выхватили. Одной рукой — ее, второй вцепился в седельный ремень. Да она и сама прижималась изо всех сил, дышала ему в рубашку и хотя и пахла страхом, но не паническим, а, пожалуй, разумным. Сжимал челюсти и вслушивался в ветер. В предместьях Им-Рока он должен звучать иначе. А значит, можно услышать, раз разглядеть из-за песчаной бури, смешавшей небо и землю в один безбрежный вихрь, нельзя.

Талетин нагонял. Асир чувствовал позади его ядовитое дыхание, пожирающее всех и вся на своем пути. Пустыня всегда пахла солнцем, жизнью, жгучим раскаленным песком и надеждой. Но проклятие Имхары, которое сегодня, похоже, несли все твари бездны разом, воняло гнилью и смертью. Разложившейся плотью и ядовитыми подземными испарениями, что во время талетина вскрывались среди песков, будто огромные нарывы.

Но почему он пришел раньше? И ладно бы только нос и чутье Вахида, но и его собственное чутье молчало. Если бы не тревожная песня пустыни, он бы, пожалуй, учуял талетин, только когда стало слишком поздно. Что гнало ядовитый ветер по с такой немыслимой скоростью? Что могло измениться с прошлого года? Впервые, насколько было известно Асиру, за всю историю Имхары.

Обычный талетин стихал под стенами Им-Рока, город накрывала песчаная буря, но с тем, что творилось в пустыне, не сравнить. Теперь же Асир не взялся бы предугадать, что ждет его столицу. Даже с живым владыкой во дворце. А уж если владыка растворится в песках… Но для подобных мыслей время еще не настало. Он не собирался растворяться, уж точно не сейчас! Спасибо предкам, что додумался взять Шайтана! Зверогрызы быстры и выносливы, а этот пасынок бездны уродился еще и упертым, как ишак. И сейчас несся в свое спокойное и сытое логово, а раз уж решил вернуться живым и доставить наездников, все твари бездны его бы не удержали.

Когда по сторонам замелькали накрытые кожаными чехлами вольеры, а наперерез Шайтану кинулись не опознаваемые в тучах песка фигуры, Асир понял, что не заметил ни предместий, ни охранных вышек зверинца. А Шайтан и не думал останавливаться, пронесся между клетками, свернул в свой вольер, едва не сорвав тяжелой тушей закрывавшую вход кожаную занавесь. Подбежал к поилке и принялся жадно лакать воду.

Асир с трудом разжал пальцы, сцепленные на седельном ремне, и наконец-то глубоко вдохнул. Вернее, попытался. Горло перехватило спазмом, и он зашелся в приступе сухого, раздирающего грудь кашля.

Сквозь кашель едва ощутил, как ослабла хватка Лин на поясе. Услышал заполнившие все вокруг голоса, ощутил чужие руки, стащившие его со спины зверогрыза, горлышко фляги у губ. Глотнул восхитительно чистой воды и тут же, согнувшись, выкашлял обратно.

— Цела? Ты цела? — пробивался сквозь кашель взволнованный голос Ладуша.

Вроде бы Лин ему отвечала — правильно, она не должна была настолько сильно надышаться песком. А ему для полного счастья нужна была еще вода — напиться и умыться, чтобы открыть уже нормально глаза, которые зудели и слезились от мелкой песчаной пыли.

У губ снова оказалась спасительная фляжка, и Асир, кое-как отдышавшись, припал к ней с жадностью.

— Еще воды! — велел кому-то Дар. Здесь что, в ожидании владыки толпился весь почетный караул во главе с Ваганом? Только этого не хватало. Да эти ретивые остолопы весь зверинец с землей сравняют! Еще и слухи неминуемо расползутся по дворцу, сея панику и хаос.

— Незабываемая прогулка, не правда ли? — А вот Лалии Асир даже не удивился. Если Ладуш показательно сходил с ума от беспокойства, она никак не могла упустить это из виду. Да и отсутствие Лин в серале наверняка заметила. — Я только надеюсь, ты не собиралась задохнуться в песках, едва получив первую метку. Это было бы слишком душераздирающим финалом для такой чудесной истории.

— Ты как? — спросил Дар со сдержанной яростью, поливая на подставленные ладони. Но, разумеется, не удержался: — Какого лысого мерина вас понесло бездна знает куда?!

— Не ори, — сипло сказал Асир, отфыркиваясь от воды. Глаза все еще жгло, но их хотя бы получилось нормально открыть. И наконец-то оценить масштабы бедствия. Относительно скромные, к его удивлению. Ясно, что Ладуш не мог скрыть проблему от Лалии. Не совсем ясно, где они подхватили еще и Сардара. Но встречали его именно эти трое, без Вагана, слава предкам, без стражников, даже служителя, который ухаживал за зверогрызами, куда-то услали. И все же Асир не удержался от вопроса: — Надеюсь, вам хватило ума не поднять на ноги весь дворец?

Заворчал Шайтан: ему не нравился шум и поднявшаяся вокруг суматоха. Пора было уходить отсюда, отдохнуть самим и дать отдохнуть зверю, но сначала Асир хотел убедиться, что Лин в порядке. Он еще раз плеснул в лицо водой и наконец-то осмотрелся.

ГЛАВА 4

Новенькая Мирель оказалась отъявленной болтушкой. Другие, кроме молчаливой Ирис и не слишком разговорчивой Зары, тоже были не против потрещать, но, оказывается, традиционное омовение сближает не только анх с кродахами, но и посетивших его анх между собой, и Мирель очень охотно секретничала с Сальмой, Хессой, Лин и даже Лалией. И наводящие вопросы не приходилось задавать! Только запоминать, что наболтала.

Правда, профессиональные навыки Лин все равно требовали подтверждения информации. Официальный допрос свидетелей и тем более очную ставку в серале не устроишь, но слово там, слово здесь…

Очень помогало, что и Асиру, и гостям вдруг резко стало не до анх. Ясно, что надолго такое пренебрежение не затянется, но вот уже второй день владыки были заняты чем-то другим. Может, спорами о талетине, который, слава предкам, все-таки не отравил Им-Рок, хотя бури внутри столицы бушевали чудовищные, а дальние предместья оказались почти полностью погребены в песках. Успевшие сбежать в город от талетина жители ближайших поселков и предместий пока обосновались в старых казармах, частью — в старой тюрьме, и даже так и не снесенные трущобы снова оказались заселены под завязку.

А может, Ладуш все-таки придумал для них какие-то развлечения, или Саад завладел вниманием? Как бы то ни было, несчастные позабытые-позаброшенные «цыпочки», к тому же запертые в стенах сераля — даже в сад, куда почти не долетал песок, выходить опасались, — только в бесконечных разговорах и находили отдушину.

Началось все, правда, не с разговоров или расспросов, а с ожидаемого скандала и, как и предрекала Лин Асиру, всеобщей истерики. Метка «трущобной выскочки» затмила и традиционное омовение, и роскошный букет, который из комнаты Сальмы пах на весь общий зал, и даже небывало грозный талетин. Оскорблять Лин в открытую теперь опасалась даже истеричка Гания, зато шипела она, кажется, не переставая. До тех самых пор, пока Лалия не бросила лениво, словно случайно оказавшись с ней рядом:

— Думаешь, ты лучше владыки знаешь, кого он должен хотеть? Сказать ему, чтобы непременно посоветовался с тобой в следующий раз?

Гания замолчала, только теперь опасливо косилась на Лалию, будто ждала, что той и правда взбредет в голову поделиться с владыкой ее недовольством, и все может закончиться весьма плачевно.

Лалия вообще очень помогала, одним своим присутствием. Иногда даже незримым. Потому что реагировала на появление второй митхуны совсем не так, как наверняка ждали, а может быть, и надеялись жаждущие раздоров и склок анхи. Наоборот, метка владыки на шее в глазах остальных будто сблизила прежнюю митхуну и новую. Для Лин же в ее отношениях с Лалией почти ничего не изменилось. Разве что пересекаться в серале, и в общем зале, и в саду, и в купальнях они стали чаще. Этого требовало задание Асира и затеянная ими «игра на выживание», как с усмешкой обозвала ее Лалия. Только ничего веселого ни в ее словах, ни в хищном прищуре, с которым Лалия иногда посматривала на новеньких, не было. Она всерьез полагала, что от этих анх можно ждать чего угодно, и собиралась действовать на опережение.

Именно поэтому к их общему делу была привлечена Хесса, а за ней — и Сальма. Но ту было решено не посвящать в подробности о заговоре, покушении и отравлении, только о том, что посольство старшей ветви выглядит подозрительно. А о «родственных трениях» Асира и Джасима она и сама знала, и просьба владыки о проверке «подарка» ничуть ее не удивила. У Сальмы и без того хватало и забот, и эмоциональных встрясок. Ее слезливая матушка проводила в серале дни напролет, и скрыться бедной Сальме было некуда.

Вечерами, поужинав, «цыпочки» тосковали в общем зале, с надеждой прожигая взглядами закрытую дверь. Это было самое удобное время спрятаться от общего внимания. Шли в оружейку, куда Сальма в первый же вечер, окинув непередаваемо брезгливым взглядом тонкие циновки на полу, натащила подушек. Лалия запирала дверь от случайных любопытных. Лин доставала блокнот, где она, по старой привычке, записывала все, что им удавалось разузнать, в форме хорошо структурированного досье.

Уже на второй вечер картинка складывалась довольно интересная.

Из семи подаренных Джасимом анх четыре точно были ни при чем. Наивные, добрые, болтливые, абсолютно не умеющие скрывать свои чувства, мечты и страхи. Мирель так и вовсе напоминала Сальму, даже, как и Сальма, скучала по дому. Хотя в ее родном городке, если судить по рассказам, не было ровным счетом ничего примечательного.

А вот три других…

Вернее, две — с Ирис, пожалуй, тоже все было понятно. А кудрявая миниатюрная Варда и стройная светловолосая танцовщица Зара…

— Две темные лошадки, — сказала Лин, листая блокнот. — Давайте-ка я перечислю все, что мы о них узнали, может, я что-то упустила? А может, у вас какие-то мысли возникнут на фоне общей картины.

— Начни с Зары, — попросила Лалия.

Лин кивнула.

— Зара. Если думать, что Джасим подбирал подарки под конкретных владык, она, видимо, предназначалась Латифу. Она старше остальных, даже старше Ирис. Тридцать два — возраст, когда анха, мечтающая о семье и детях, скорее всего, готова признать, что что-то пошло не так. Она мечтает о детях, это достоверно. Даже… — Лин запнулась, покачала головой. — Там не просто «мечтает». Я бы сказала, судя по некоторым реакциям, что дети — ее больная тема. Возможно, что-то было… в прошлом. И до сих пор не отболело. Что еще важно? Она не истеричка, не склонна ждать у моря погоды, скорее, сама начнет действовать. Анха с характером, совсем не похожа на серальную. Или, — она развела руками, — в серале Джасима порядки больше похожи на загон с голодными зверогрызами? Но ей категорически не подходит сераль владыки Асира, где анхи пьют настои от беременности. Тут, правда, я вижу противоречие. Джасим не из тех кродахов, анхи которых останутся без детей даже к двадцати годам, не говоря уж о тридцати. Что с ней не так?

— Может, она из тех… свободных анх? — Хесса взглянула на Сальму. — Помнишь, на празднике Им-Рока ты рассказывала про живые картины?

ГЛАВА 5

Все эти дни Ладуш в серале почти не появлялся, за порядком приглядывали евнухи и Лалия. Похоже, на другой половине дворца жизнь кипела вовсю. И, хотя теперь ей и в серале было чем заняться, Лин все равно грызло любопытство. Хотелось знать всю картину целиком, а не только свой крохотный участок.

В тот вечер кродахи снова не почтили своим вниманием истосковавшихся анх. Когда Лин укладывалась спать, из зала несло разочарованием и недовольством. Пожалуй, еще немного такого пренебрежения прелестями цветника, и Ладуша ждет очередной виток вытья и истерик, только уже всеобщего, а не от одной Гании.

А утром Лин разбудил евнух — очень рано, весь сераль еще спал.

— Госпожа Линтариена, пойдемте со мной.

— Срочно? — зевнула Лин. Растерла лицо ладонями. — Да, сейчас. Оденусь. Кофе бы…

— Кофе позже. Господин Саад просил, чтобы госпожа была натощак.

— О-о, — протянула Лин, тут же вспомнив обещания профессора после запечатывания разрыва. — Суду все ясно. Его выпустили из цепких лап любопытные гости, и он вспомнил обо мне.

Натянула первые попавшиеся штаны с рубашкой, поплескала в лицо водой.

— Идемте.

Саад встретил ее хищной улыбкой дорвавшегося до работы ученого-маньяка.

— Доброе утро, госпожа старший агент. Садитесь сюда, я возьму кровь. Потом принесут кофе, и я задам вам несколько вопросов. — Добавил, усмехнувшись: — Приятное разнообразие после того, как несколько дней вопросы безостановочно задавали мне.

Лин тут же вспомнила прошлое посещение профессора, когда он мучил ее «сбором данных» не меньше четырех часов. И решительно сказала:

— С одним условием. После своих вопросов вы не выпнете меня обратно со словами «мне надо подумать», а нормально объясните, что со мной происходит, почему, чего ждать дальше и что делать.

Тот ловко нацедил пробирку крови, заткнул притертой пробкой и окинул Лин преувеличенно внимательным взглядом.

— Неужели? Похоже, стабилизация гормонального баланса крайне положительно влияет как минимум на здравомыслие анх. А возможно, и на общий уровень мыслительных процессов. Добавим пару тестов, агент?

— Очень странные выводы. В прошлый раз эти вопросы тоже меня интересовали, но никто не потрудился донести до меня ответы.

— Сомневаюсь, что в тогдашнем своем состоянии вы бы их поняли, — фыркнул Саад.

Тут принесли кофе и целое блюдо пирожков, и Лин махнула рукой:

— Не буду я состязаться с вами в ехидстве. Лучше позавтракаю.

— Здравомыслие налицо, — поддел Саад. Налил себе кофе и спросил: — Может, совместим завтрак с опросом? Ваши данные до течки и сразу после у меня есть, сегодня мы выясняем, насколько глубоки изменения.

Лин взяла пирожок и кивнула.

Без болезненных вопросов о прошлом все оказалось не так страшно. А темы, которые перед течкой вгоняли в краску и казались издевательскими, почему-то звучали иначе. То ли профессор стал повежливее, то ли она сама не так остро воспринимала необходимость признаваться в своих сексуальных желаниях? Да и «опрос» занял всего час с небольшим, мелочь при свойственной Сааду въедливости.

Наконец он потянулся, захлопнул толстую тетрадь, в которой делал какие-то пометки, и сказал:

— Итак, госпожа агент, что интересует вас? Что происходит, чего ждать и что делать?

Лин кивнула. Профессор встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину.

— Происходит естественное явление, которое должно было бы произойти примерно на десяток лет раньше. Гормональное взросление вашего, госпожа агент, безрассудно забитого подавителями организма. Чем вы думали в свои четырнадцать, хотел бы я знать? И чем занимались все те люди, которые обязаны были по долгу службы и совести разобраться с вашими детскими травмами, страхами и что там еще задурило тогда вашу голову. Р-рецептики выписывали? Да еще наверняка за взятки или под давлением, а, госпожа старший агент?

— Давайте вернемся в настоящее, — покраснев, предложила Лин.

— Что ж, в настоящем ваш организм стремительно наверстывает упущенное время. И тут, госпожа агент, или уже госпожа анха, для вас лично возникает одно не слишком приятное противоречие. Судя по ответам, вы его заметили и, возможно, даже в какой-то степени осознали. Что доказывает мое предположение о возросшем уровне мыслительных процессов.

— Меняюсь слишком быстро?

— Да. Вашему телу перестройка дается тяжело, отсюда нестабильность настроения, перепады в интенсивности сексуальных желаний, даже такие физические моменты, как тяжесть в груди или количество смазки. Забегая вперед, это наладится, я полагаю, довольно быстро. Пока, во всяком случае, динамика процесса меня приятно удивляет. Но! Но, госпожа Линтариена, вы — взрослый человек со сложившимися взглядами, привычками и убеждениями. Ваша психика уже не так подвижна, как в детстве и ранней юности. Я полагаю, что некоторые моменты должны даваться вам тяжело не столько физически, сколько психологически. И что делать с этим… Я не психолог, более того, испытываю к этому сорту недоврачей давнюю и сильную неприязнь. Поэтому единственное, чем могу помочь — назвать проблему вслух и понадеяться на ваш проснувшийся разум. Или, возможно, на нашего владыку, который весьма разумен для кродаха.

— Это тоже должно измениться? Подстроиться?

— Вы обязаны приложить все усилия к этому! Иначе рискуете заполучить психическое расстройство.

— «Позволь себе стать целой», — медленно повторила Лин слова Асира.

— Именно. И вы должны понимать, что ваша целостность — там, где анха. Чего ждать? Если все пойдет так, как должно идти, к следующей течке вы подойдете более… готовой. Того, что произошло в первый раз, не повторится в любом случае, но все же будьте внимательны к себе, своим ощущениям и желаниям. Вторая течка — рубеж, по которому мы сможем судить о дальнейшем. Если ваше развитие пойдет правильно, а я этого жду, после нее все должно наладиться окончательно. Не знаю пока, можно ли будет уже тогда разрешить вам рожать, но все остальное — безусловно, да. Вы ведь этого хотите? — Саад вдруг оказался рядом, наклонился к ней и втянул воздух. — Очень красноречивый запах, агент, то есть, простите, митхуна владыки. Хотите. Запомните, только в ваших силах сделать, чтобы так оно все и было. Вы меня поняли?