Ворон

Пролог

Я всегда думала, что боль бывает громкой. Острым визгом тормозов. Грохотом падения. Разбитым стеклом. Криком.

Но самая страшная боль в мире — это тишина.

Тишина в том месте, где должен был быть голос. Глухое, зияющее молчание в твоем телефоне, в твоей жизни, в твоей душе. Это не просто отсутствие звука. Это активная, живая сила, которая выедает тебя изнутри, оставляя после себя лишь хрупкую, ледяную скорлупу.

Эта тишина вошла в мою жизнь ровно в тот день, когда перестала звонить Лиза.

Она была моим отражением, моей полной противоположностью и моей второй половинкой, все одновременно. Где я была осторожной, она — безрассудной. Где я взвешивала каждое слово, она выпаливала все, что думает. Ее смех мог заполнить собой самый темный зал, а ее объятия согревали так, будто она носила внутри себя собственное солнце. Мы с ней были как два крыла одной птицы. Пока одно не отломили.

Мы выросли вместе, в панельных стенах спального района, где мечты казались такими же недостижимыми, как и звезды за световым загрязнением города. Мы делились друг с другом всем: первой сигаретой за гаражами, первыми слезами от мальчишек, первыми амбициями сбежать из этой серости. Мы поклялись, что будем вместе пробиваться наверх, куда угодно, лишь бы подальше от этого места.

И мы сбежали. Мы уехали в Бостон с двумя чемоданами старых вещей и целым морем надежд. Мы снимали крошечную квартирку, пахнущую соседским супом и сыростью, и нам казалось, что это самый большой дворец на свете, потому что он был нашим. Мы строили планы. Лиза хотела стать дизайнером, ее блокноты были заполнены эскизами дерзких, неудобных нарядов. А я… я просто хотела, чтобы у нас все было хорошо. Чтобы она могла творить. Я была ее анкором, ее точкой опоры в этом безумном мире.

И вот однажды вечером она не вернулась домой.

Сначала я злилась. Думала, загуляла, встретила кого-то, забыла о времени. Потом тревога, холодная и липкая, поползла по коже. Десять пропущенных звонков. Двадцать. Сообщения, уходящие в пустоту.

Потом — звонок. Не от нее. Из больницы.

Они нашли ее сумочку. Разорванную. Заброшенную в кусты у причалов. Рядом — ее серебряную подвеску в виде птицы, которую я ей подарила на восемнадцатилетие. Цепочка была порвана.

Больше — ничего. Ни тела, ни свидетелей, ни улик. Ни надежды.

Полиция развела руками. «Дело зашло в тупик, мисс. Район причалов… там много кого можно повстречать. Ирландцы контролируют эти доки. Спросить не с кого».

Ирландцы.

Это слово повисло в воздухе моего крошечного, опустевшего мира. Оно стало моим навязчивым состоянием. Моим кошмаром. Моей мантрой.

Я видела ее лицо в каждом отражении витрин. Слышала ее смех в шуме метро. Просыпалась ночью от того, что мне казалось — вот-вот хлопнет дверь и она крикнет: «Алекс, я дома!».

Но была только тишина. Та самая, громкая, оглушающая тишина.

Я не могла есть. Не могла спать. Я сидела на полу нашей общей комнаты, обняв ее подушку, которая медленно переставала пахнуть ее духами, и смотрела в одну точку. Я позволяла боли поглотить себя целиком. Я тонула в ней, как в черной, ледяной воде. Я стала призраком в своей собственной жизни.

А потом, в одно утро, я проснулась.

Не в смысле открыла глаза. Я проснулась. Внутри.

Боль никуда не делась. Она никогда не уйдет. Но она переродилась. Она закалилась в лед и сталь. Она превратилась в нечто твердое, острое и безжалостное. В ярость.

Я посмотрела в зеркало и не узнала себя. Изможденное лицо. Глаза, в которых погас свет. И глубокая, холодная пустота внутри. Та самая тишина.

И тогда я ей сказала. Шепотом, который прозвучал громче любого крика.

— Хорошо. Если ты хочешь тишины, ты ее получишь.

Я стала тишиной.

Я перестала быть Алекс, той девушкой с надеждами и мечтами. Я стерла ее. Я превратилась в тень. В оружие. В хищника, который терпеливо выслеживает свою добычу.

Я знала, куда иду. В пасть к зверю. В ирландскую мафию Бостона. Я знала, что это значит. Что мне придется стать кем-то другим. Солгать. Притворяться. Унижаться. Возможно, убить. Определенно — сломаться и собраться заново.

Я не питала иллюзий. Они забрали у меня все. Мою лучшую подругу. Мое будущее. Мою способность чувствовать что-либо, кроме этой всепоглощающей, леденящей ненависти.

Они оставили мне только тишину.

И я поклялась, что этой тишиной я их и задушу.

Я буду притворяться. Я буду улыбаться. Я буду флиртовать с их солдатами, буду смотреть, как они тратят награбленные деньги, буду слушать их грязные байки. Я втиснусь в щель в их броне, какой бы узкой она ни была.

А когда они перестанут меня замечать, когда примут за свою, за безобидную девчонку, ищущую острых ощущений…

Я найду правду. Я найду того, кто отдал приказ. Кто разорвал ее сумочку. Кто сломал ее серебряную птицу.

И я заставлю их заплатить.

Не пулей. Не быстро. Я возьму у них то, что они ценят больше всего. Их власть. Их деньги. Их ублюдочную империю, построенную на чужих страданиях.