Ворон и радуга. Книга 3

1 В руках матери

Выбираю как волк:

Один раз, и навсегда.

Да, я с псинами спал...

Но волчица – всегда одна.

Выбираю как свет:

И сквозь тьму

Лишь к нему стремлюсь.

Не пугает огонь!

Я тебя потерять боюсь...

Потерять, не сберечь

Медных локонов завитки,

Зелень глаз, что меня

Довела до хмельной тоски.

Ты ошиблась, мой свет!

Ты свернула, увы, не туда...

Ты забыла, что МНЕ

Обещали тебя Небеса.

Но я волк, и я выбрал –

Обратной дороги нет.

Мою верность не купишь,

И нас разлучит лишь смерть.

Невозможно купить,

Но всегда так легко продать...

Долгой жизни, мой свет,

И иду за тебя умирать!

стихи автора

КНИГА 3 «ГРОЗА»

В руках матери

Роковое томленье по загубленной жизни,

Неотступную думу: "Всё напрасно, всё поздно!"

Или призрак тревожный невозможного утра

И страдание плоти, где таится угроза.

В этом сером звучанье пробуждается нежность,

Небо нашего сердца просияет глубоко,

Но надежды невольно обращаются в скорби,

Созерцая погибель этих капель на стёклах.

Федерико Гарсиа Лорка

– Ты уверен, что сможешь? – нахмурившись, уточнил Кайл.

– Уверен, – отрезал Эливерт. Добавил слегка заносчиво: – Разве есть что-то такое, чего я бы не смог?

Полукровка, усмехнувшись, покачал головой.

– Я в тебе не сомневаюсь. Но ночью ты больше походил на мертвеца, чем на человека, способного куда-то ехать. Не лучше ли подождать?

– Ты же сам знаешь, Кайл, нельзя тянуть. Нужно покинуть Алру до того, как нас хватятся. Или ты думаешь, что эти недобитые пьянчуги протрезвеют и не пойдут в Крепость стражей? Надо сваливать, пока утро раннее, пока город спит… Как-нибудь дотяну, не боись!

Северянин угрюмо кивнул и отошёл прочь, проверить, готовы ли другие лошади. А Ворон прикидывал, как ему без посторонней помощи взобраться на своего могучего жеребца.

Рыжая стояла рядом. Он ловил на себе её тревожный взгляд, а в её глазах хотелось выглядеть героем, а не слабаком. Хотя она бы, ясно-понятно, не осудила, а скорее посочувствовала.

– Эл, – она несмело коснулась его плеча, – может, всё-таки мне с тобой сесть?

Вот это было настоящее искушение!

Даже прикосновение её руки… Последнее время он чувствовал себя котом, истосковавшимся по ласкам – под её ладонью хотелось мурчать и ластиться игриво, чтобы она гладила его своими нежными пальчиками, а он жмурился в лучах её солнечного тепла.

А сейчас у него появилась возможность быть рядом с ней весь день под вполне благовидным предлогом. Чувствовать её тело, её головокружительный запах. Обнимать, якобы, чтоб не упасть. Как от такого отказаться?

Он отказался. Вдвоем в одном седле, целый день… Это, мягко говоря, неудобно.

Не станет он так издеваться над Дэини. Итак, бедная, из-за его горячки не спала полночи.

– Мне было бы весьма приятно твоё соседство, – заверил Эл, слегка наклонившись к девчонке, – но я не хочу усложнять тебе жизнь. Спасибо, солнце моё! Худшее позади. Не переживай!

Она вздохнула, не поверив его убедительным речам, а потом смутилась долгого пристального взгляда серых глаз. Зардевшись, вскинула тонкую бровь:

– Что такое? Так странно смотришь…

2 В руках матери

Ворон за богатством никогда не гонялся.

Да, он любил хорошее вино, хорошую еду и хорошие вещи, но мог при необходимости (в дальней дороге, к примеру) легко обойтись без этого. Просто, познав на собственной шкуре нищету, голод и попрошайничество, теперь, будучи взрослым, Эливерт считал, что вправе баловать себя всем, чего был лишён.

И всё-таки он никогда не жаждал несметных сокровищ, не завидовал владетелям.

Но в тот день, узрев ещё издали, величественные очертания замка Орсевилон на ярком полотне закатного неба, Ворон впервые в жизни подумал, что хотел бы быть хозяином таких ошеломляющих чертогов.

Это был восхитительный замок. Никакой помпезности. Ничего лишнего. Но строгие величественные башни, мощные стены, несокрушимая его твердыня заставляла сердце замирать от восторга.

– Вот это да! – вырвалось у атамана. – Провалиться мне в Лидонское ущелье! Милорд Далард, да ты счастливчик! Мне доводилось проезжать по дорогам Орсевилона, но я никогда прежде не видел сердца этой земли. А это ж просто ошалеть! По правде сказать, впервые в жизни моя разбойничья душа позавидовала рыцарской доле.

– Это очень древний замок, – кивнул Далард чуть снисходительно, но слова Эливерта явно ему льстили.

– Я вижу. Рыцарь, ты хоть понимаешь, каким сокровищем владеешь?

– Не особенно, – усмехнувшись, ответил за друга полукровка. – Ты спроси у него, атаман, как часто он дома бывает!

– Всегда считал рыцарей дураками, и не зря, – от переполнявших его чувств Эл напрочь забыл о всякой тактичности. – Так же нельзя! Милорд Далард, ну как можно променять такое на вшивые апартаменты в столице? Если бы у меня был такой дом, я бы забросил в Бездну свой промысел и даже на день бы его не покидал. Я в жизни своей такой красоты не видел!

– Ну, чтобы скопить достаточно денег и построить такой замок, тебе ещё долго придётся заниматься твоими разбойными делишками, – улыбнувшись едва заметно, поддел его Кайл.

– Точно, – со смехом поддержал его Наир, – где-то лет сто или двести.

Эливерт не обиделся – его заразило общее веселье.

– Да ну! Не преувеличивай, друг мой Ушастик! Я вообще-то парень небедный. Лет пятьдесят – не больше…

Тут уж и Первый рыцарь захохотал.

– О, так у тебя есть шанс успеть в этой жизни!

– Ага, – Эл наигранно вздохнул, – но через полвека я буду дряхлым старцем. Боюсь, к тому времени он уже мне будет не очень-то нужен.

– А ты намереваешься дожить до столь преклонного возраста? – усмехнулся Далард.

– Пожалуй, если вспомнить, что мы едем в волчье логово на Север, шансы дожить до глубоких седин у нас всех одинаково невелики, – рассудил Ворон.

– Шансов встретить старость у любого воина немного, – мгновенно посерьёзнел владетель чудесного замка.

И тут до Кайла дошёл смысл последней брошенной Элом фразы, от неожиданности рыцарь даже кобылу осадил.

– Постой, а ты же в Герсвальд не собирался? Только до границы.

– Я передумал, – огорошил всех атаман и невозмутимо поехал себе дальше.

***

О хозяйке земли Орсевилон все наслушались ещё по дороге. Далард мать свою искренне любил, уважал и почитал. Но, кроме того, ещё и восхищался талантами миледи Вилирэн, её незаурядным умом и деловой хваткой.

И, глядя по сторонам, Эливерт охотно ему верил – похвалы рыцаря явно не на пустом месте выросли. Все угодья милорда Даларда (поля, леса, луга, сады, деревни, пастбища), растянувшиеся на много рильинов, были какие-то опрятные, ухоженные, правильные. Все они производили одинаково приятное впечатление, словно уютный дом, в котором добрая хозяйка всегда следит за чистотой и порядком. Так заправлять своей землёй, не каждому дано.

Ясно-понятно, что миледи не сама тут с метлой по всем дорогам и полям пробежалась, но всё-таки хозяйская рука была заметна.

Самого Первого рыцаря местный люд тоже любил, хотя народный герой Великой Битвы при Эсендаре дома бывал крайне редко.

Ещё до замка не доехали, а уже отовсюду набежала шумная стайка детворы и с веселым радостным гомоном окружила их небольшой отряд, приветствуя вернувшегося хозяина. Самые шустрые бросились вперёд – донести радостные вести о приезде милорда раньше всех.

– Только погляди, как тебя встречают, рыцарь! – Эливерт снова ощутил что-то сродни белой зависти.

Как это, оказывается, здорово – возвращаться домой. У него, пожалуй, тоже был дом – Лэрианор, и там ему тоже были рады. Но здесь в самом воздухе витала такая любовь, что сердце сжималось трепетно.

Настя улыбнулась Даларду:

– Наверное, удивить своим приездом родных вам ещё ни разу не удалось, милорд Далард?

– Да уж! – смущенно подтвердил рыцарь. – Хоть ночью явись! Всё равно успеют матушке доложить! А она сейчас разволнуется… Не дают ей покоя никакого!

Наконец, они пересекли по широкому мосту сонную летнюю реку, окружавшую замок, будто крепостной ров, и сквозь оплетённую розами аллею въехали в прохладу каменной арки ворот. Во внутреннем дворике замка собралась приличная толпа. Далард многим кивал приветственно, ему кланялись все без исключения.

3 В руках матери

– Мама!

– Я здесь, здесь, тише, сыночек!

Сумрак. Тускло горит лампа. Она совсем не разгоняет мрак. Он пытается приоткрыть воспалённые веки, но в темноте видит лишь размытый силуэт.

А вот её солнечные волосы сияют ярче свечей и ламп.

– Мама, так горячо… Я умру, да?

– Ну что ты, родненький мой, что ты! – Лаиса, всхлипнув, склонилась над ним, снова отирая лоб холодной тряпицей. – Разве же я позволю Вечной Деве тебя отнять? Ты же у меня… Небесами поцелованный!

– Небесами… Почему? – с трудом шепчет он.

Мать смачивает потрескавшиеся губы, вливает в него какое-то зелье и рассказывает напевно, как сказку:

– Так мне бабка Воллига сказала, когда ты на свет появился. А она врать не станет. Знать, удача всегда с тобой будет! Долго-долго, Воронёнок мой, будешь жить, долго да счастливо. Всё у тебя сладится! Вот вырастишь, женишься. Будет дом у тебя хороший, жена-раскрасавица, детишки. А? Так говорю? Внучат мне сколь подаришь? Хочу двух мальчишек да двух девчат…

– Трёх…

– Что?

– Двух мальчишек и трёх девчат, – он улыбается весело, хоть язык едва шевелится. – И младшую назову Лаисой. Хочу, чтобы была красивая, как ты! Мама, ты у меня самая…

***

Невыносимая боль в спине вырвала из этого очередного то ли сна, то ли горячечного бреда. Эл не сдержал стона.

А ещё к мучительной боли примешалась горечь – зачем он проснулся? Там во сне была мама! Была рядом: живая, родная, такая добрая.

Он помнил. В ту зиму он умудрился так сильно застудиться, что едва не отправился за Грань… Но ведь она его выходила. И теперь эти воспоминания казались счастливыми и светлыми. Как и всё, что было до того чёрного дня, когда их деревню обратили в пепел и руины.

Новая острая боль окончательно привела Ворона в сознание.

Сумрак. Тускло горит лампа. Она совсем не разгоняет мрак. Всё, как в его сне. Только комната незнакомая.

– Тише, тише, мальчик мой, всё уже, всё!

Он вначале решил, что совсем рехнулся. Уже не во сне, а наяву мерещится мать.

Но потом Эл вспомнил, где он, и кто эта женщина рядом. Она закончила «колдовать» над его спиной, помогла лечь поудобнее.

Присев на край постели, улыбнулась так, как будто и вправду была его матерью.

– Ну, вот и всё! Молодец. Теперь давай, немного бульона куриного, а то ужинать нынче я тебя не пущу. И отвар вот этот выпей! Надо тебе выспаться хорошенько, а то, посмотри, как замучил себя. Ох, мальчик мой, что же вы себя не бережёте совсем? Ну, глянь только!

Печальный взгляд рассеяно скользил по его груди.

– Будто зверь когти точил! У тебя же шрамов больше, чем тебе лет. И теперь вот новый будет. Я зашила, конечно, но след останется. Хорошо ещё перевязали тебя правильно, милорд Элиол, а то мог ведь и не доехать с такой раной опасной. Отчего только лекарь сразу не зашил?

– Это Дэини лечила меня. Как смогла…

– Ах, вот оно что! – усмехнулась женщина. – То-то она так рвалась сюда к тебе, помогать мне хотела. Лица не было на бедной девочке. Но она умница, всё верно сделала. Надо её похвалить! Ты уж прости, я всех твоих прочь выгнала, чтобы не мешали. Тревожатся они, а я суматоху эту не люблю. Сейчас уснешь, я пойду, проверю, что им там на ужин подали, и расскажу про тебя. А то теперь совсем извелись.

Эливерт смутился от этих её слов: отчего-то простая мысль, что за него волнуются, а Дэини так и вовсе перепугалась, сейчас растрогала до щемящей боли в груди. Может, это зелья так действуют…

– Я очень благодарен вам, миледи Вилирэн, – произнес Эл тихо, но искренне, от души. – Если когда-нибудь вам нужна будет моя помощь, вы можете располагать мною в любом деле. Всё, что будет в моих силах!

– Спасибо, сынок! – улыбнулась хозяйка замка. – Но я тебя об одном попрошу – выздоравливай! И больше не пугай так ни друзей, ни меня! Смотреть, как ты в бреду мечешься, не самое прекрасное зрелище…

– А я долго…

– Мне хватило. Ведь сердце разрывается, когда такое видишь.

– Простите меня, миледи!

– Ах, да разве я том! – всплеснула она руками. – Мне же просто жаль вас, мальчишек! Ведь завтра могут и моего Даларда вот так привезти. Чего я насмотрелась за всю жизнь, не перескажешь! Всё гоняетесь за славой, геройствами, наградами, а про то не думаете, как матери ваши и жёны ждут, когда вернётесь, да и вернётесь ли! Слёзы льют, ночами не спят, Великую Мать о снисхождении молят – уберечь, защитить…

– Не волнуйтесь, миледи, обо мне слёзы лить некому! – вздохнул Ворон. – Мать свою я давно потерял, жену так и не нашёл. Сгину – никто и не заметит.

– Ты что же совсем один? Как же это! – она покачала светлой головой. – Я вот за Даларда каждый день молюсь, верю, что отведу беду. А за тебя, выходит, и слово перед Небесами замолвить некому?

На глазах у миледи Вилирэн навернулись слёзы. И Эл понял, что сейчас это слёзы не только о нём, но и об её собственном горе и тревогах.

4 В руках матери

Да, и сил у него нынче как у ребёнка. Но, хоть и с трудом, до крыльца дошёл сам.

Прежде чем спуститься по высокой лестнице, отдышался. А внизу приметил скамейку, притаившуюся за большим вазоном с розами, и решил остаться на ней.

Как раз тенёк! Потрясающе красивые розы благоухают. Двор весь видно. Можно понаблюдать за жизнью замка, за ласточками, порхающими под навесом.

Солнышко жарит. Быть грозе. Небо такое синее – глаза больно.

Да, здесь, на воздухе, вправду, хорошо. Даже сводящая с ума тоска отступает.

Эл услышал, как хлопнула дверь…

Повернулся раньше, чем услышал шаги. Он был уверен, что это Дэини.

Рыжая легко сбежала по ступенькам, замерла, щурясь от яркого полуденного света.

– День добрый, солнце моё! – окликнул Эл. – Не проходи мимо!

Она оглянулась на голос, и от её улыбки мгновенно потеплело на сердце.

***

– Так вот ты где! – она подходила ближе, и Ворон чувствовал, как с каждым её шагом светлеет у него на душе.

Настя улыбалась, но встревоженный взгляд изучал его внимательно.

Сегодня она была в платье – очевидно, сестра Даларда поделилась нарядом. Простое, лёгкое, синее платье со шнуровкой на груди, роскошные рыжие локоны рассыпались по плечам, а лицо нежное и умиротворённое. Она сегодня была особенно красива. Такая тихая домашняя красота. Женственная. Естественная, как сама жизнь.

– Посидишь со мной? – предложил Эливерт, не сводя с неё молящего взгляда.

Он вдруг испугался, что Рыжая сейчас уйдёт и оставит его снова в этой жуткой яме одиночества.

– Разумеется! – девчонка присела рядом на лавочку, достаточно близко, но всё-таки не касаясь. – Я, собственно, за этим и шла. Тебя искала.

– Меня искала? – удивился Ворон – причина для него осталась загадкой, ведь сейчас он мало чем мог быть ей полезен. – Правда, что ли? Зачем?

Настала очередь удивляться Дэини. Она даже руками развела и плечами пожала.

– Странный вопрос! Узнать хотела, как ты. Кто-то вчера чуть не преставился у нас на глазах! Я переживала.

Эл смотрел на неё, нахмурившись, недоверчиво. О нём так давно никто не переживал, не заботился. Наверное, с тех пор как Миланейя его выхаживала. Он совершенно забыл, что такое бывает.

А Дэини… Неужели она сейчас правду сказала?

Как сложно её предугадать: то гонит прочь, то сама обнимает, целует так, что, кажется, умрешь немедленно от счастья, а потом говорит, что ты ей не нужен, что другого любит, умоляет не бросать, но близко не подпускает. Невозможно её понять, хоть, кажется, читаешь всю душу по глазам, по лицу. Невозможно ей верить, и не верить невозможно.

Ведь Эл верит своему сердцу, а оно уже выбрало – раз и навсегда.

Но сегодня он был полон сомнений: этот странный сумрак, заполнивший душу, сделал его уязвимым и слабым, таким непохожим на прежнего атамана, подранком, разучившимся летать, потерявшим небо.

– Ты это всерьёз сейчас? – зачем-то уточнил Ворон. – Прям тревожилась?

– Смешной ты! Ещё бы! – она заглянула в глаза, вскинула изумлённо тонкие брови. – Чему тут удивляться? Лучше скажи – как чувствуешь себя?

– Жить буду, – Эл смутился как мальчишка и отвёл взгляд, разглядывая розы и широкий двор. – Видишь, миледи Вилирэн меня даже на свободу выпустила. Сказала, воздух свежий на пользу пойдёт. Я сюда, кстати, сам доплёлся. Если начистоту, то в глазах темнеет временами. Не думал, что докачусь до такого! – признался атаман, снова повернувшись к Рыжей. – Рана вроде пустяковая. Дэини, да не смотри так! Я не жалуюсь вовсе! Обошлось, вроде, и ладно. Я просто… не привык как-то, чтобы за меня беспокоились. Миланейя разве что… Она всегда ворона посылала, если опасалась, что меня пришили где-нибудь. Кроме неё никому никогда до меня дела-то не было.

– Ой, не заливай! – прищурилась Рыжая. – Хочешь, чтобы пожалела тебя? Так куда больше! Я и так всю ночь не спала. Эл, забудь те времена, когда ты был один! Мы все – твои друзья. Неужели ты не видишь, что каждый из нас готов сделать всё, что угодно, чтобы тебе помочь?

Да уж, Настия – как будто в душу ему заглянула!

– Вижу, – покачал он головой. – И не забуду, поверь!

Он улыбнулся, не в силах отвести взгляд от её удивительного лица.

– И ты, стало быть, так по-дружески за меня волновалась, что аж не спала? Верится с трудом – солнышко-то уже как высоко…

– Так вот, до рассвета глаз не могла сомкнуть, – в зелёных омутах сияли озорные искорки, – а потом сон одолел, только теперь проснулась. И сразу побежала друга проведать.

О, Небеса, если бы она сейчас посмотрела на себя со стороны! Все закаты и рассветы, что он видел в жизни, все долины и горные вершины, все города, все женщины Долины Ветров, и даже берега Спящего моря – всё это меркло перед её красотой!

– Ты сегодня чудо как хороша, друг мой!

Она застенчиво опустила длинные ресницы, улыбнулась, польщённая его словами, но так просто принять комплимент Настя, разумеется, не могла.

– Подумаешь – всего-то смыла дорожную грязь, да платье надела! Как легко стать красавицей в глазах мужчин, достаточно штаны на юбку сменить.

5 В руках матери

Хозяйка замка прошествовала мимо, даже не заметив их – сейчас её внимание было сосредоточено на новом госте.

Приехавший неловко слез с лошади. Мужчина в годах, довольно высокий, но какой-то нескладный, сутулый. Лицо его от жары раскраснелось. Видно, с вечера тот изрядно перебрал вина или даже чего-то покрепче. Эл с первого взгляда определил в этом незнакомце любителя приложиться к кубку.

– Добрый день, миледи Вилирэн! – мужчина поклонился, утирая вспотевший лоб, улыбнулся заискивающе. – Как рад я снова видеть вас! Как вы, ненаглядная сестрица? Как здоровье нашей маленькой голубки Эрид?

Приветливая хозяйка Орсевилона сейчас была на удивление холодна.

– Здравствуйте, милорд Клаф! Благодарю, у нас всё хорошо. Так неожиданно! Что же вы нас не предупредили о визите?

– Как это не предупредил? – изумлённо вскинул кустистые брови гость. – Я отправил к вам слугу с письмом, в котором извещал о приезде.

– Я не видела ни вашего слугу, ни ваше письмо, – покачала головой Вилирэн.

– Вот подлец! Забулдыга проклятый! – воскликнул новоприбывший. – Опять, небось, по дороге нализался, да и позабыл, куда шёл!

– Следите за языком, милорд Клаф! – сурово оборвала его хозяйка. – Я таких слов не потерплю в своём доме!

– Простите, сестрица!

Эливерт ошарашенно слушал, как этот Клаф и мать Даларда препираются, выясняя, куда же пропал отправленный с письмом слуга.

Складывалось впечатление, что гостю здесь совсем не рады. Но тот продолжал нагло напрашиваться на постой.

– Мы же свои люди, родные. Зачем эти церемонии? Ведь вы не откажете в приюте дорогому брату?

– Ах, милорд Клаф, мы любому гостю рады! – миледи Вилирэн натянуто улыбнулась. – Только… Даже не знаю, как сказать… Право, очень мне неловко! Только мне некуда вас принять. Вчера милорд Далард домой вернулся. Да не один, а с друзьями. Все комнаты для гостей заняты, милый братец.

Эливерт и Настя переглянулись удивлённо.

– Похоже, мы чужие апартаменты заняли, – шепнул атаман.

Гость опечалился слегка, но отчаиваться он не собирался.

– Вот незадача! Но не ехать же мне обратно, миледи Вилирэн? Я так в дороге устал! Поселите меня в комнату кого-нибудь из слуг! А те пусть пока на сеновале поспят. Крестьяне… Им не привыкать! Лето на дворе – не замёрзнут.

– Да разве так можно, дорогой кузен? – ахнула мать Даларда. – Вас – и к слугам! Негоже, негоже! Уж не обессудьте, милый мой, придётся вам уехать! Отобедайте с нами, отдохнёте, и домой. Как-нибудь потом приезжайте. Сын ведь всего на несколько дней вернулся.

Вот такого от этой заботливой и милосердной женщины Ворон точно не ожидал.

– Ничего себе! А я думал наша гостеприимная хозяйка всем рада, – не удержался атаман. – А нам, выходит, повезло, что за дверь не выставили.

Настя была поражена ничуть не меньше.

– Неожиданно! – кивнула она. – Мы тут, и правда, на особом счету.

– Миледи Вилирэн, а я, кажется, придумал! – оживился незваный гость. – Я поживу в Южной башне, пока милорд Далард не уедет. Несколько дней я согласен там потерпеть. Вы только мне служанку приставьте, чтобы не пришлось самому по лестницам бегать, если чего надобно будет! А то… с моей подагрой…

– Ах, милорд Клаф, но наверху никто не жил уже много лет, – покачала головой хозяйка, – там не убрано, пыльно!

То ли этот Клаф был слишком тупым, то ли слишком нахальным, но он упрямо намёков не замечал и продолжал со смехом:

– Вы, дорогая, у меня дома давно не были. Вот там не убрано! Не беспокойтесь, миледи Вилирэн! Меня всё устроит. Поживу там недельку. А уж потом в замок переберусь. Ой, а вот и Ива! Поди-ка сюда! Миледи, отдайте мне её на время моего заточения!

– Ива, проводи милорда Клафа в верхнюю комнату Южной башни! – вздохнула, смирившись, Вилирэн. – И распорядись, чтобы вещи его принесли! Будешь пока ему прислуживать.

– Я налегке. Одна дорожная сумка с собой, – Клафа абсолютно не смущало то, что ему откровенно не рады. – Благодарю за гостеприимство, миледи Вилирэн! Я, кстати, голоден как волк. Распорядитесь подать мне обед туда! Устал с дороги, спускаться не буду. За ужином увидимся.

Довольный гость уже двинулся следом за служанкой, но хозяйка окликнула его в спину:

– Милорд Клаф, я попрошу вас вести себя прилично в моем доме. Со всеми его обитателями. Если я снова услышу от Ивы или других служанок, что вы смеете распускать руки, я выставлю вас за порог даже среди ночи. И не вспомню о том, что в нас течёт одна кровь.

– Я учту ваши пожелания, – скривился в подобии улыбки Клаф.

Хозяйка замка проводила его недобрым взглядом и только теперь заметила на скамье Настю и Ворона.

Выражение её лица изменилось мгновенно, его осветила мягкая улыбка.

Настя, приветствуя женщину, подскочила с лавки, и Ворон поднялся следом.

– Добрый день, девочка моя! Сиди, сиди, мой хороший! – замахала руками мать Даларда. – Что вы вскакиваете, словно я королева! Как спалось, миледи Дэини?

6 В руках матери

– Вот и всё. Одевайся, да пойдём ужинать!

Миледи Вилирэн, закончив очередную перевязку, сполоснула руки в тазу, поджидая пока Эл натянет рубаху.

– Наконец и ты за один стол с нами сядешь…

Ворон галантно предложил хозяйке руку, припоминая заодно тонкости этикета, которые нужно соблюдать, когда сидишь за одним столом со знатью и играешь в благородного милорда.

Они неторопливо шли по коридору, и Ворон с радостью отмечал, что его уже не шатает, и в глазах не темнеет. У матери Даларда действительно волшебные руки.

– Миледи, я хотел попросить у вас прощения…

– За что, мальчик мой? – удивилась Вилирэн.

– Вы столько времени на меня тратите, а ведь вам с сыном наверняка хочется побыть, – виновато пояснил вифриец.

– Не стану кривить душой и говорить, что всё это не так, – усмехнулась женщина. – Конечно, ты прав, и мне хочется рядом с Далардом быть каждое мгновение, пока он здесь, со мной. Но сын мой, к счастью, жив и здоров! А тебе грозила беда. Я должна была помочь.

– Спасибо вам! Я этого не забуду. Вы всегда на любую мою помощь можете рассчитывать.

– Надеюсь, у меня не будет повода о ней просить. Хватит тебе и так уже испытаний. Столько шрамов, – вздохнула Вилирэн. – Ходишь по краю… Великая Битва при Эсендаре? Ты тоже сражался там, да?

– Нет, – нехотя качнул головой Эливерт.

– А где тогда?

– У меня вся жизнь, миледи, одна сплошная битва.

– Плохо, – печально кивнула хозяйка, остановившись у входа в обеденный зал. – Знаю, мужчинам всегда хочется сражений, приключений, геройств. Но это плохая жизнь. Если она такие следы оставляет на твоем теле, то что с душой твоей, мальчик? Может быть, не стоит оно того? Подумай!

***

Ужин проходил душевно, как-то даже по-семейному. Собрались сегодня все.

За окнами шумел умиротворяюще дождь. Как и предчувствовал Эл, к вечеру над Орсевилоном такая гроза разразилась, что мощные стены дрожали от раскатов грома и порывов ветра. Но буйная стихия быстро утихомирилась. И сейчас лишь теплый летний ливень напоминал об умчавшемся вдаль ненастье.

В камине потрескивал уютно огонь. На столе красовалось огромное блюдо с мясом. И Ворон, только уловив его восхитительный запах, понял, насколько он голоден, безумно голоден.

Его появлению все были рады. Искренне рады. Даже Кайл сказал что-то любезное.

А юная сестрица Даларда так и вовсе принялась с Элом заигрывать откровенно и неумело. Смешная такая!

Нынче она нарядилась к ужину, буйное облако светлых кудряшек уложила во взрослую причёску, нацепила украшения и усиленно строила из себя любезную хозяйку замка. Все вопросы и улыбки девицы летели исключительно в сторону атамана. Сейчас она показалась на пару лет старше, чем тогда на крыльце. Но всё равно слишком мелкая, чтобы относиться к её кокетству серьёзно.

Впрочем, Эливерт игру принял: старался отвечать на все её вопросы любезно и терпеливо, уделять внимание. Он понимал, что бедной девочке в этой глуши, пожалуй, живется невероятно скучно. Орсевилон – земля обширная, до ближайших соседей ехать и ехать. Гостей этот замок редко видит, со слугами дружить юной миледи не положено. Выходит, она тут совсем одна.

Мать балует и опекает, но ведь в таком возрасте уже поклонников хочется, балов, баллад, и… О чём там ещё юные миледи мечтают?

А здесь этому откуда взяться? В гости, в лучшем случае, родственник-пьянчуга заглянет. Его, к счастью, за общий стол не пригласили. Миледи Вилирэн отправила Клафу ужин заранее в его обитель в башне, надеясь избежать неприятной встречи.

Да, сам он не пришёл, но разговоров о нём избежать не получилось. Далард о визите нелюбимого кузена матери узнал только сейчас, за ужином, и сразу помрачнел:

– До чего же я не люблю этого вашего братца! Когда-нибудь кончится моё терпение, и всё ему выскажу!

Мать его постаралась тотчас увести разговор в сторону.

– Милый, стоит ли сейчас об этом говорить? Я так редко тебя вижу, а мы болтаем о надоевшем всем родственнике. Не бери в голову!

– Да, не у всех братья такие замечательные, как у меня! – Эрид, счастливая оттого, что приехал Далард, просто светилась от гордости.

Брата эта девчушка обожала так, как, наверное, никого другого. Да и по Первому рыцарю было заметно, что он нежно любит свою младшую сестрёнку.

– Милорд Элиол, а у вас есть родные? – обратилась Эрид к Ворону, снова вспомнив про свой интерес. – Сестра или брат?

Простой вопрос, но ответить получилось не сразу. Тишина за столом воцарилась мёртвая, напряжённая. Эливерт ощутил на себя взгляд Насти, пристальный, сочувствующий, понимающий.

– Нет, миледи, – Ворон взял себя в руки, и добавил спокойно: – У меня никого нет. Я потерял всех своих родных много лет назад.

Тишина становилась всё более тяжёлой, гнетущей.

– Прошу прощения! – печально вздохнула сестра Даларда.

Эл поднял взгляд на девочку.

– За что? Разве вы виноваты, юное создание, в том, что судьба порой несправедлива к нам? – атаман пожал плечами. – Мир жесток. Но вам не стоит забивать свою светлую головку подобными глупостями! Пока у вас есть такая матушка и такой брат, никакие беды вам нестрашны! Я уверен.

7 В руках матери

И зачем только в замках строят такие высокие башни с такими крутыми лестницами?

Нет, Эл прекрасно понимал, зачем башни нужны. Просто он успел проклясть каждую ступеньку, пока добрался до самого верха. Приходилось несколько раз останавливаться, и даже пару раз присесть и отдышаться.

Ворон не мог сдержать ядовитую ухмылку. Видел бы это сейчас кто-нибудь!

Глубокая ночь. Темно и тихо. Дождь шепчет что-то монотонно. А полуживой атаман упрямо плетётся на верхний этаж самой высокой башни Орсевилона. От усердия дышится тяжко, капельки холодного пота выступают, ноги переставляются с трудом, как будто он дряхлый дед. Герой выискался, защитник оскорблённых женщин!

Слаб, как младенец, ходить сам толком не может, а куда-то попёрся среди ночи. Куда, спрашивается? Разве он способен сейчас драться? Нет, не способен.

Но Эл всерьёз полагал, что бить никого не придётся.

Гость миледи Вилирэн не производил впечатления храброго вояки – такого достаточно припугнуть. А уж на это Эливерт способен даже сейчас.

Если разобраться, хорошо, что лестница такая длинная: к тому времени, когда Ворон добрался до комнаты наверху, он был зол как недобитый ронранейяк. А ярость ему теперь только на руку.

Вонь в небольшой комнатёнке стояла невыносимая. Такой перегар, что даже окно не спасало. Тускло светил почти догоревший огарок свечи.

Ворон переступил порог и чуть не споткнулся о распростёртое на полу тело. Атаман даже успел подумать, что пьянчуга окочурился, не дождавшись душевного разговора.

Но Клаф был жив. Просто не смог дойти до постели. Растянулся прямо на полу. В обнимку с собственным правым сапогом. В левый он по-прежнему был обут. Заляпанная вином рубаха задралась. Рядом с его лицом на полу темнела лужица непонятного содержания: и Ворон поморщился брезгливо, надеясь, что это просто пролитое вино, а не ужин, который милорд Клаф неудачно вернул обратно.

Эл постоял рядом, с отвращением глядя на развалившуюся на полу пьяную тушку, прислушиваясь к громкому храпу, а потом пнул поганца в бок.

Пнул не так сильно, как хотелось, но пропойца мгновенно проснулся, распахнул глаза, хрюкнул испуганно:

– Ты кто?

– Смерть твоя, – ледяным тоном отрезал атаман, нависая над этим телом. – Поднимайся давай! Пора.

Клаф побледнел, что-то промычал, тщетно пытаясь встать, но тело слушалось с трудом, и он смог только отползти к кровати и сесть, угрюмо взирая на Ворона. Спросонок, видно, плохо соображал.

– Кто ты такой? – снова пробормотал кузен миледи Вилирэн. – Чего тебе надо?

– Считай, я призрак, который охраняет этот замок от незваных гостей, – хмыкнул Эливерт. – Тебя ведь сюда никто не звал, верно?

Лицо Клафа становилось всё бледнее и мрачнее.

А Ворон продолжал ледяным тоном:

– Ты прекрасно понимаешь, что миледи Вилирэн пускает тебя на порог только из-за того, что у неё доброе сердце и хорошие манеры. У меня сердце не доброе, и манеры паршивые. Я скажу прямо. Утром ты уедешь отсюда. Мне насрать куда. Но дорогу в этот замок ты забудешь раз и навсегда. И, разумеется, о моей любезной просьбе никому не скажешь…

– Да кто ты такой, чтобы мне указывать! – встрепенулся Клаф.

– Тот, кто тебя не боится, – фыркнул Ворон.

– Я тоже не из пугливых! – презрительно скривился Клаф.

– А это зря…

– Что ты мне сделать можешь? – ухватившись за край постели, пьяный аристократ попробовал поднять себя с пола.

В этот миг в воздухе свистнуло что-то, и он грузно осел на пол, в ужасе взирая на нож, пришпиливший свободный рукав его рубахи к деревянной кровати.

– Не дёргайся! – процедил атаман, и Клаф застыл, боясь шевельнуться. – Я ещё не всё сказал.

Ворон сделал пару шагов по комнате, выглянул в распахнутое настежь окно.

– О, какой вид!– восхитился он. – Высоко… Не боишься высоты?

Эл поймал затравленный взгляд и продолжил миролюбиво:

– Много пьёшь, милорд Клаф. Это плохо для здоровья. Один мой приятель тоже много пил. Знаешь, чем это закончилось? Споткнулся пьяный на лестнице и свернул себе шею. Вот такая печальная история…

Этого оказалось достаточно. Эливерт сразу увидел это и понял. Подошёл ближе, теперь без всякой опаски – этот забулдыга так перетрухнул, что напасть не отважится. Оно и к лучшему, всё-таки сейчас у Ворона не лучшие времена.

Эл присел рядом на корточки, заглянул в покрасневшие, мутные глаза, протянул руку и неторопливо выдернул свой нож.

– Ты в окно лучше не выглядывай! А то, мало ли…

Клаф испуганно прижал к груди освобождённую из плена руку.

– Утром, – повторил Ворон без тени улыбки. – Да? Можешь не прощаться. Скучать никто не будет. Не забудь только долг отдать. Ты же им ещё и денег должен, да? А пока отдыхай! До отъезда успеешь проспаться немного.

Эл поднялся в полный рост и, поигрывая кинжалом, пошёл к выходу. В дверях замер на миг.

– Станешь болтать про меня, или про миледи Вилирэн – найду и язык отрежу. Приедешь сюда ещё раз – здесь и останешься. На погосте.

8 В руках матери

Дверь в её комнату была не заперта. Он вошёл чуть слышно, опасаясь её напугать…

Свечи не горели. Но слабый утренний свет, падавший от окна, освещал постель. Пустую постель.

Эл присел на край, чувствуя, как снова поплыло в голове. Сердце билось о рёбра, как обезумевшая птица о прутья клетки. Ворон сцепил руки в замок, чтобы хоть как-то унять их дрожь.

Может, он ошибся дверью – он лишь один раз видел, где разместили Рыжую…

Взгляд наткнулся на её заплечную сумку. Так что же тогда здесь делают её вещи, а?

Ты действительно ошибся Эл, но только не дверью – ты ошибся намного раньше. Теперь понятно, откуда эта сводящая с ума тоска и чувство утраты – тебя воистину лишили сегодня самого дорогого. Проклятое чутье снова не подвело.

И что теперь? Провалиться в Бездну, что теперь?!

Наведаться в комнату полукровки?

Ворон, твою мать, не смеши! Ты ей кто? Муж, что ли? Не смей унижаться!

Хочешь убедиться, что она с ним? А дальше что?

Ну, придёшь, а Настя там, что ты им скажешь?

Она тебе в верности не клялась. Она вольна выбирать. Она призналась честно, что любит полукровку.

А Кайл…

«Проклятье! Я же его убью, если она там! Наверняка убью…»

Ворон устало потёр виски, поднялся, на всякий случай вынул из ножен кинжал, которым пугал Клафа – лучше уж избежать опасного соблазна.

Оставив оружие на прикроватном столике, Эл покинул комнату Насти.

***

Атаман решительно шагал по сонному замку. Хоть он провёл здесь в здравом уме всего один день, успел разобраться, куда кого поселили. Так что найти комнату полукровки труда не составит.

Эл на ходу пытался придумать вразумительную причину, зачем он припёрся к Северянину практически на рассвете, но ничего умного в голову не приходило. Оно и неудивительно, ведь все мысли сейчас крутились вокруг того, что делать, если Настя действительно окажется у полукровки.

Пару раз он даже малодушно хотел развернуться и пойти обратно к себе. Но это никуда не годится! Ничего нет хуже неведения. Лучше узнать правду сейчас, даже если она атаману не понравится, чем гадать, подозревать, ревновать и сжирать себя заживо. А для этого, возможно, и повода нет…

«Ага, повода нет… И где же тогда, интересно, Настия?»

Эл замер – показалось, что услышал её голос. Прислушался.

Ну, точно! Тихий разговор. И доносится он из… того самого зала с камином, где они ужинали. Провалиться, они что, до сих пор там?

Эливерт бесшумно подкрался, опасаясь, что его уже заметили из-за сияния свечей – он по дороге прихватил канделябр, не хотелось заблудиться в темноте коридоров. Но собеседники так увлечённо болтали, что на его появление не обратили внимание.

Ворон застыл потрясённо – да уж, вот это картина!

Настя и Кайл сидели в креслах напротив друг друга, у давно прогоревшего камина. В руках – по кубку, а прямо на полу, у ног Кайла – бутыль. Неожиданно!

Эл сам не понял радоваться ему или огорчаться.

С одной стороны, его подозрения оказались небезосновательны – Рыжая действительно с Кайлом. С другой стороны, он боялся обнаружить её в постели с рыцарем, а нашёл с винишком у огня.

Да, они наедине, и уже довольно долго, и это плохо. Но пьяный разговор по душам не назовёшь изменой: такую мелочь атаман готов простить и забыть прямо сейчас.

Вот только Дэини он всё-таки отсюда уведёт. Потому что разговоры по душам могут быть опаснее постели – они могут сблизить так, что двое станут как одно, на то они и разговоры по душам.

Не зря же Ворон себе места сегодня не находит, чует сердце беду неизбежную. Интересно, о чём они всю ночь щебетали?

Эл скользнул в приоткрытую дверь, уловив обрывки слов Кайла:

– Нет, это только сказки королевского двора. Я же говорил, молва любит преувеличивать. А я редко откровенничаю. О том, что я тебе сегодня рассказал, даже Даларду не всё известно. Знаешь, я…

Ах, откровенничает он! Душу изливает. Это плохо. Женщины так любят жалеть тех, кто им плачется, а там и… От жалости до любви – полшага, не больше.

– Вот это да! – громкий возглас Эла прервал душевную беседу. – По правде сказать, не ожидал застать вас здесь.

Настя и полукровка лишь изумлённо хлопали глазами. Он усмехнулся, подходя ближе, и добавил, водрузив подсвечник на камин:

– Полуночники, спать не пора? Скоро солнце встанет.

Эл оглядел ещё раз парочку, безмолвно застывшую у камина – не похоже, чтобы они тут миловались, но отчего же так смутились и напряглись, когда он появился.

Ворон решил продолжить свой язвительный допрос:

– Ничего себе! Ещё и пьют без меня! Не помешал, надеюсь? Может, вы тут о чём-то тайном ворковали в столь поздний час? Или ранний? Я как-то путаюсь…

Рыжая, словно очнулась, удивлённо оглянулась на окна:

– В самом деле, уже светает! А мы и не заметили…

В глазах её было что-то такое, странное, этот блеск… Она что плакала? Твою ж, да что тут происходит?

Это непонимание злило и выливалось желчным ядом в каждом слове:

– Видно, ты слишком была увлечена рассказами милорда Кайла, солнце моё? Говорят, он – хороший рассказчик. Я тоже послушаю, если не прогоните, а то никак уснуть не могу.

9 В руках матери

До самой комнаты Насти они шли молча.

Напряжённая тишина. Ворона просто разрывало от желания спросить, о чём они беседовали целую ночь напролёт, отчего глаза у Рыжей на мокром месте. Но он так и не задал ни одного вопроса.

Дэини толкнула дверь, вошла первой, атаман следом. Небо за окном уже совсем посветлело. Ворон поставил свечи на прикроватный столик, быстрым движением забрал свой нож, пока его не успела заметить девчонка.

– Садись! Давай посмотрим, что там у тебя… – Рыжая ткнула пальчиком в низкий пуф у окна.

Эл послушно уселся, понимая, что игра потеряла уже всякий смысл, но, не зная, что делать теперь.

Он ведь этого и хотел. И вот он здесь, и она рядом, а он снова будто онемел. Эл не знал, как облечь в слова всё это, это безумие, которое пожирает его душу, как донести до неё, чтобы Настя поняла.

Дэини хотела зайти со спины и помочь ему с рубашкой, но Ворон поймал её руку, остановил.

– Не надо! С повязкой всё хорошо.

Он нежно сжал её запястье, удерживая прямо перед собой.

Рыжая смотрела сверху внимательно и долго. Он чувствовал этот взгляд, хоть сам не смел поднять лица.

– Так ты нарочно это сказал? Чтобы увести меня оттуда?

В её голосе не было злости, скорее она улыбалась едва уловимо. Это придало решимости.

Ворон вскинул голову, бросил дерзко, глядя прямо в глаза:

– Нарочно! Не оттуда… От него!

Вот так. Может быть, это слабость или глупость, но она должна знать, что он ревнует как безумец. Он ждал, что она разозлится, обругает, но она молчала, лишь головой покачала, усмехнувшись.

Ворон чувствовал, как взволнованно стучит её сердечко, эхом пульсирует под его пальцами на тонком запястье. Не удержался – поцеловал её руку, сначала одну, потом вторую, нежно, едва коснувшись. Заглянул снова в изумрудные глаза.

– Сердишься на меня?

Затаив дыхания, ждал ответа: сейчас она скажет, что хотела остаться там, с Кайлом, а он просто лжец, сыгравший на её жалости. И будет права.

Но ведь это не так! Ему действительно нужна её помощь, вот только не с бинтами, всё гораздо хуже, и раны намного глубже.

– Нет! – просто ответила она.

И Ворон, едва не всхлипнув, качнулся вперёд, прижался лбом. Он отпустил её запястья, руки легли на бедра, поглаживая осторожно, чувствуя тепло её кожи сквозь тонкое платье. Коснулся губами живота, целуя нежно, зная, что она и через ткань ощущает его дыхание, его прикосновения. От Ворона не укрылось, как она потянулась к нему, как сбилось дыхание, как всё тело напряглось, отзываясь на его ласки.

Дэини несмело коснулась его волос, тонкими пальчиками перебирая их, словно погладить хотела, приголубить. Неужели разгадала, что у него сейчас на сердце?

Она была так прекрасна, манила непреодолимо. Эл хотел её даже сейчас, хотел, несмотря на то, что его шатало после проклятой горячки, что голова кружилась не от страсти, а от слабости. Понимал, что любовник из него нынче никакой, вот только желание это всё равно не отменяло.

Но было и иное желание, никакого отношения не имевшее к постели. И это оно заставило искать её в ночи, пока не нашёл, это оно заставило прийти с ней сюда, увести от полукровки.

Она была ему нужна. Прямо сейчас. Сильнее, чем воздух, пища, вода.

Не постель, не тело её безупречное… Хотя, конечно, намекни она, что ей этого хочется, и он бы даже такой, полуживой, нашёл в себе силы снова её любить, жажду её утолить своей огненной нежностью.

Но не затем он пришёл. Нет. Не за постелью.

Он бы сейчас у её ног, на полу, как пёс, согласился спать, лишь бы не прогнала. Просто рядом.

Он смертельно устал. От всего устал. От дорог, от драк, от крови, от одиночества длиною в жизнь. Он смертельно устал, и понял это только здесь. Вкусив на несколько дней иной жизни, непохожей на его собственную, Эл вдруг отчётливо понял, что он не хочет больше жить так, как привык. И на Север он не хочет тоже.

Он просто хочет быть с ней. Любить. И ничего не бояться, не оглядываться, не ждать удара исподтишка. Жить тихой, мирной, семейной жизнью, скучной, обыденной, глупой и бесконечно счастливой. Он хочет невозможного.

И сейчас ему так нужна надежда на чудо, на то, что ещё не всё потеряно, на то, что даже невозможное возможно.

В этой солнечной девочке сегодня его спасение, его сила, его жизнь. Прогонит – и больше незачем будет бороться. Всё потеряет смысл.

Так, может, наконец, рассказать ей всё, рассказать прямо сейчас? Сколько ты будешь тянуть, Ворон?

Рассказать, как она его вытащила с того света. И как ему надо, чтобы сейчас она снова сделала это. Потому что тоска и отчаяние затянули душу в смрадное гнилое болото, из которого не выбраться без помощи – он утонет, если она не протянет руку. Потому что ещё никогда, за всю его страшную жизнь, одиночество не было таким невыносимым, не затягивалось на шее тугой петлей. Потому что если сейчас она его не обнимет, не согреет светом сердца своего, он застынет ледяной глыбой навеки, разучившись дышать, потерявшись навсегда во мраке безнадёжности.

10 В ненастную ночь

В ненастную ночь

Встану, выйду, хлопну дверью я –

Тишина вокруг села –

Опадают звезды перьями

На следы когтистых лап.

Наталья О’Шей

В Орсевилоне пришлось задержаться ещё на несколько дней. Стараниями миледи Вилирэн Эл быстро шёл на поправку. Но всё-таки единогласно было принято решение дождаться, пока рана затянется немного и не станет так сильно досаждать ему в пути.

Ехать в седле Ворон, конечно, способен, но дорога есть дорога. Вдруг случится новая драка, нападение, а у него только правая рука боевая, да и то – одно название.

Мать Даларда искренне обрадовалась тому, что гости задержатся. Особенно после того, как ей сообщили, что ненавистный милорд Клаф на рассвете спешно покинул их замок, сославшись на срочные дела, и даже оставил для Даларда двадцать фларенов – прошлогодний долг.

Хозяйка, разумеется, сразу поняла, чьих это рук дело, и прилюдно выразила благодарность Эливерту. Атаман скромничал и своих заслуг не признавал. Но она на радостях даже поцеловала его в макушку, при всех, совсем не аристократично, скорее, почти по-матерински.

Ужины в замке каждый вечер напоминали торжественные пиршества. Нередко они все вместе подолгу сидели в том самом зале с камином, пели под келлроу, пили вино, шутили и смеялись.

Ворон смеялся вместе со всеми. Так было проще.

Наутро он нацепил привычную маску неунывающего паяца и носил её теперь, не снимая.

Любезничал с миледи Вилирэн, поминутно выражая свою благодарность за заботу. Пресекал попытки Эрид заигрывать с ним, аккуратно и любезно, чтобы не обидеть случайно эту малявку, возомнившую себя взрослой, но при этом не подпустить юную кокетку слишком близко.

Эл был неизменно любезен с Кайлом, в той же мере, что и с Наиром, и с Далардом.

И улыбался Насте. Болтал с ней так, словно ничего не произошло.

Он видел, с каким облегчением Рыжая приняла его игру. Похоже, она всерьёз ждала, что теперь между ними проляжет трещинка. А потому с радостью приняла его притворство. Ей нравилось думать, что всё осталось как прежде.

Всё и осталось как прежде. Да.

Только вот у Эливерта возникло в ту ночь такое странное чувство, будто холодная мрачная тень легла ему на сердце. И больше она не покидала Ворона. Он смеялся, говорил, улыбался, а душа сжималась от стылого сумрака внутри, как будто не сияло за окнами замка жаркое летнее солнце.

Элу стало совершенно всё равно, что будет дальше.

Но, пока он ещё может быть рядом, и чем-то помочь, если будет необходимость. А, значит, он останется здесь, с их безумной компанией, он останется с Настей.

Ничего больше не станет просить и желать. Оставит её в покое, как она и хотела. Он здесь, чтобы добыть Чашу Желаний – вот об этом и голова должна болеть.

Лишь один раз за эти дни он не выдержал и спросил:

– Так о чём был разговор?

Настя не сразу поняла его неожиданный вопрос.

– С Кайлом тогда, ночью… – пояснил он. – О чём можно было говорить так долго?

Она смущенно передёрнула плечами.

– Он рассказывал про свою жизнь… Про детство, про юность на Севере.

– И это так тебя растрогало, что ты слезу пустила? – проворчал, не поверив, атаман.

– Ох, Эл, там всё так сложно и тяжело… – вздохнула Настя. – Я думала, тебя жизнь побила, но он… Тебя хоть тётка продала, а его – родной отец! И это ещё не самое худшее.

– Ничего себе! А мне он такого не рассказывал, сколько я не выпытывал. Что ещё интересного наш молчаливый друг поведал?

– Думаю, у меня нет права болтать об этом, – виновато улыбнулась Дэини. – Такие вещи… Это ведь личное. О таком не говорят всем подряд. Раз он не рассказывал тебе раньше, значит…

– Личное… Не говорят всем подряд, да? Пожалуй, – скривился Ворон, переполнявшая его злость казалась горькой на вкус, как желчь. – Интересно, почему это он тебе решил рассказать?

– Не знаю, – Настя пожала плечиками так невинно, что он, скрипнув зубами, прикусил язык. – Ты ведь тоже рассказываешь… Про Лахти, про Аллонду, про твою маму. Вот и ответь себе сам – почему именно мне!

«Да потому! – мысленно огрызнулся он. – У меня же никого роднее и ближе нет!»

А вслух сказал:

– Просто… верю тебе.

– Он тоже, – улыбнулась Дэини.

«Это и плохо. Выходит, и у него никого роднее и ближе нет…»

***

Погода портилась стремительно. Теперь никто уже не сомневался в том, что вот-вот разразится гроза.

Эл, собственно, не сомневался уже пару часов – с тех пор, как об этом всех предупредил Наир. Хотя тогда ещё ничего дождя не предвещало. Но у лэгиарнов с природой связи тонкие, людям до их чутья как до небес – вовек не дотянуться. Поэтому, когда Ушастик заявил, что им нужно срочно найти ночлег, потому что ожидается жуткое ненастье, Ворон, в отличие от всех остальных, поверил в это почти сразу.

Недоверчивых рыцарей тоже понять можно было. Уже который день солнце жарило беспощадно, будто мечтало испепелить одиноких путников.

С тех пор, как они покинули благодатные земли Орсевилона, тепло распрощавшись с их гостеприимной хозяйкой и её дочерью, окрестности сильно изменились.

Дорога завела в какую-то глушь: никаких городов, никаких деревень, никаких встречных путников. Редкие постоялые дворы на обочине, а так… кругом одни леса да холмы. Ночевать приходилось под открытым небом. Благо – тепло и сухо. Но всё-таки после сытой жизни в замке в тайне мечталось о постели и добром ужине.

А стоило привыкать к тому, что скоро о подобных удобствах придётся забыть окончательно. Граница всё ближе, поселений всё меньше. А когда они преодолеют Соланскую переправу и попадут в Чужие Земли, и затем в Герсвальд, останется только лес – к людям выходить будет нельзя.

11 В ненастную ночь

Пёс по ту сторону мощного, выше человеческого роста, забора начал отчаянно лаять, стоило им приблизиться. Когда же Эливерт громко застучал, сотрясая перекошенную калитку, собака и вовсе взбесилась: слышно было, как она с рычанием бросается на забор, рвётся с цепи.

Шум стоял на всю округу, но к гостям выйти никто не спешил. Эл уже подумывал попытать счастья в другом доме. Но до него ещё доехать надо…

Странная, надо заметить, деревенька. Обычно народ как селится – тесным кружком. Да стеной это всё обносит, на случай, если враг пожалует. А эта такая… растянутая, подворья вдоль всего берега узкой речушки. Живут друг от друга далеко, наделы земли обнесены забором из жердей – это от всякого зверя лесного, ясно-понятно.

А вот каждый дом и сам двор частоколом огорожены, словно маленькая крепость. Сразу ясно, что Северо-Восточный Предел, окраина Юга, рядом граница, Чужие Земли – а оттуда может всякое пожаловать. Тут каждый сам за себя.

Даже то, что все окна в доме во двор выходят, а не на улицу, само за себя говорит – как будто домишко к тебе не лицом, а совсем другим местом повернулся.

Чужаков тут вряд ли рады видеть. Хоть бы на порог пустили.

Ворон заколотил в ворота ещё громче – как говорится, последняя попытка: если никто не выйдет, поедут дальше.

Эл уже отчаялся и хотел отойти, но тут калитка заскрипела, приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулась голова старухи, покрытая белым платком.

Атаман расцвёл самой душевной из возможных улыбок:

– Вечер добрый, почтенная эрра! Да благословят Светлые Небеса Ваш дом!

Лицо у «почтенной эрры» было жёстче, чем ураганный ветер, хлеставший по глазам. Любезный тон разбойника не изменил его ничуть.

– Кто такие? Тарабанишь чего? – сурово проворчала тётка.

Какая милая старушка!

Эл удержал на губах улыбку и даже не выругался, а наоборот – запел ещё слаще:

– Простите за беспокойство! Мы всего лишь путники, что ищут ночлег. Ненастье надвигается, сами видите… Не откажите, любезная эрра, в милости, дозвольте в Вашем доме остановиться! А уж в долгу мы не останемся.

Женщина окинула взглядом всю компанию, вперлась блеклыми зенками в упор:

– Ты чего городишь? Всяких пришлых в свой дом пускать? Нашёл дуру! У нас тут не постоялый двор. Езжайте прочь отсюда! В нашей деревне вашу кодлу никто на постой не возьмёт. Мы тут всякую шушеру не привечаем!

Мать твою, да это как с каменной глыбой разговаривать! Так Ворон, держи себя в руках – нельзя сворачивать шею пожилой женщине! Очень хочется, но нельзя.

Зацепило не только атамана.

– Да как ты смеешь, женщина! – гневно рявкнул Первый рыцарь с высоты своего роста и своей кобылки.

Бабка чуть не юркнула обратно. Ворон молящим жестом попросил Даларда не вмешиваться, и терпеливо продолжил:

– Эх, мать, не стыдно? Зачем на добрых людей напраслину возводишь? Ну, какая мы шайка? Мы на службе у короля нашего, Кенвила ар Лоннвина, между прочим, состоим. А ты нас в грабители записала, даже имени не спросив, куда едем, не узнав. Разве так можно!

Упрямая старуха продолжала ворчать:

– Мне знакомства с вами без надобности. Коли зря оскорбила, прощения прошу! Да только будь вы хоть лиходеи, хоть рыцари – всё одно – в доме не приму. Да и не больно-то на благородных вы походите… Вон, вся морда в шрамах, а эти вовсе – нелюди, и девка ещё. Она тоже рыцарь, чё ли?

Понимая всю тщетность, Ворон продолжил уговоры, хоть в голове уже звенела противная мыслишка – эх, не вышло бы как в Ялиоле.

– Неужто ты, славная женщина, до таких лет дожила и не знаешь, что по лицу о людях не судят?

Прямо над головами громыхнуло так, что лошади заржали испуганно, а Ворон непроизвольно втянул голову в плечи. Хозяйка дома ахнула и шмыгнула обратно во двор, но атаман уперся в калитку, не позволив её захлопнуть.

На помощь ему спешно подлетел Северянин. Но и его мольбы ничего не дали, разве что, старушка оставила попытки захлопнуть дверь.

Кажется, она уже не была так тверда, но всё-таки со вздохом покачала головой:

– Да как же я вас пущу? Хозяина дома нет, а без него я своевольничать не могу. Я – честная женщина. Что люди скажут, коли я, пока мужа дома нет, пришлых привечать стану.

Вот тут уж Ворон не смог лицо сохранить, хорошо хоть удалось не заржать в голос. Очумела, старая, что ли?! Да кто на неё позарится в здравом уме и рассудке?

Чтобы продолжить говорить, пришлось себя взять в руки.

– Да кто посмеет в Вашей честности усомниться? Скажут соседи, что доброта Ваша границ не знает, вот и всё. Да и хозяин – будь он дома – нас бы на улице не оставил. Не думаю, что он Вас за заботу о странниках упрекнёт. Может, он скоро домой вернётся? Вы нас только под крышу куда-нибудь пустите, а мы подождём.

Тётка непреклонно стояла на своём.

– Не будет его. На охоту ушёл. Все мужики ушли. Во всей деревне одни бабы да ребятишки остались, потому никто вас не пустит. Побоятся.

Хозяйка дома испуганно замолкла – поняла, что разболталась чрезмерно.

12 В ненастную ночь

Дворик совсем не большой. Его окружали какие-то невзрачные сараи и высокий забор со стороны улицы. У ворот неистово рвался с цепи большой лохматый пёс.

Дождь набирал силу, хотелось поскорее нырнуть под крышу.

Кайл поинтересовался, куда увести лошадей. Приветливая молодка хотела проводить их, но на неё тотчас зашипела старая.

– Брысь в дом! Я сама сведу. Иди на стол накрывай, поганица! Шустро! Да языком не трепи!

Девчонка послушалась. Следом за ней ушли Далард и Рыжая. Остальные повели лошадок за ворчливой бабой.

– Не больно Вы любезны с дочкой-то, – не смог удержаться Эл, хоть и понимал, что эту грымзу лучше не цеплять.

– Дочкой? Тьфу на тебя!

Бабка так зыркнула, что Ворон чуть не выпустил из рук повод Искры, которую забрал у Насти.

– Не хватало ещё позора такого на мою голову! Моя дочь – всем пример, давно замужем. Всё честь по чести! А это невестка моя. Приблудная. Альдой звать. Сын мой с ней спутался, а как она от него понесла, в дом привёл. Теперь семьёй живут, а люди всё равно так и шепчутся… Стыдоба моя!

Хозяйка, которую звали Данушкой, деловито показала, куда лошадей завести, чем накормить да напоить.

Атаман позаботился о Вороне, а Искрой уже занялся лэгиарн. Эл не стал друзей дожидаться, пошёл в дом. На пороге он удивлённо приостановился, когда до него долетели обрывки разговора «стыдобы» с Первым рыцарем.

– И вовсе не слышала. Я Вас узнала. Я про Вас всё знаю!

Вот так вот! И Северянина она тоже как будто признала. Интересная девчонка…

– Так уж и всё? – усомнился Ворон, пристально разглядывая беременную. – И откуда же, красавица, у тебя такие богатые познания, если не секрет?

– А к нам в Заринку прошлой зимой менестрель забрёл, – охотно взялась объяснять крестьяночка, не смущаясь его подозрительности. – На Солнцестояние. Целый месяц здесь гостил: сказания рассказывал, песни пел. Я каждый вечер просила про Битву при Эсендаре. И так он ладно говорил, так расписывал, будто я там сама была и своими глазами всё видела! Я, как приметила вас у калитки, тотчас узнала. Раньше, чем Вы сказали, что это милорд Первый Рыцарь и милорд Кайл Северянин. Правда! Не верите?

Девица прищурилась хитро, улыбнулась.

– А про Вас я не знаю. На милорда Иридиона Вы не похожи, и на милорда Гервалена тоже…

«Вот и чудесно, что не знаешь!» – мимолётно подумалось атаману.

– Не гадай, милая! Про меня баллады не поют. Я в Великой Битве не участвовал.

– Отчего же? – искренне удивилась Альда.

– Ранен был, – не задумываясь, выдал Эл. – Не успел здоровье поправить, так и пропустил все геройства. Эливертом меня звать.

Голубые глаза распахнулись так удивлённо и испуганно, что атаман едва не прикусил себе язык. Вот дурак – не мог снова Элиолом назваться!

Ворон внимательно изучал лицо девчонки, и последние сомнения его таяли – похоже, любознательная красотка и о Вифрийском Вороне наслышана. Ох уж эти хреновы менестрели – не могут петь про каких-нибудь сказочных рыцарей да чудовищ! Что теперь?

Эл продолжил невозмутимо, попутно стараясь заглянуть в мысли и сердце молодой хозяюшки:

– О миледи Дэини ты, наверное, тоже не слышала… – Ворон кивнул на Дэини.

А Рыжая прямо в лице переменилась – видимо, от неё тоже не укрылось, что Альда догадалась о том, кто перед ней.

– А лэгиарна зовут Наиром.

– А я Альда, – улыбка снова осветила милое лицо, но голубые глаза изучали атамана также настороженно, как он сам изучал её.

Эл усмехнулся, припомнив разговор с ворчливой хозяйкой.

– Да, нам уже сказали. Как и многое другое о тебе, чего знать заезжим гостям вовсе не обязательно. И пока эрра Данушка не вернулась, позволь от всех нас поблагодарить тебя за помощь! Ведь это ты уговорила старую грымзу пустить нас на ночлег, да? Так что мы все пред тобой в долгу. Посему прими нашу благодарность!

Далард с любопытством уставился на молодку.

– И как ты её убедила, эрра Альда?

Да, хороший вопрос – атаману тоже хотелось бы это знать.

– Да просто! – пожала плечами та. – Сказала: негоже не пустить в дом героев Кирлии, кровь за нас проливавших!

– И она тебя послушала? – не поверил Эл.

Альда усмехнулась хитро:

– Ну, я потом ещё добавила, что с такими рыцарями в доме и нынче спать спокойнее будет. Покуда мужчины наши охотятся, вы рядом будете, а значит, от любой опасности сберечь сможете. Ну, если вдруг что-то случится… Она ведь страшилась вас пускать, думала, какие-то разбойники явились. А я её убедила, что вы – люди благородные, что вас бояться не надо.

Она смотрела прямо в глаза, смело и с вызовом, будто испытывала.

Эл до этого момента всерьез подумывал позвать всех дальше в дорогу, уехать, несмотря на то, что гроза уже бушевала за окном. Но сейчас решил пойти на риск – девчонка казалось достаточно умной, с ней и по-доброму договориться можно, пожалуй.

13 В ненастную ночь

Непогода действительно разыгралась не на шутку. От молний светлело, будто каждый раз день возвращался на краткое мгновение, от неистовых порывов урагана и громовых ударов сотрясался весь дом. Дождь лил так, что за окнами не видно было ни зги. Сумасшествие. Но такое мощное и красивое!

Безумная гроза и Дэини впечатлила, но в отличие от пугливой хозяйки, Настя за ширму не пряталась, а поближе к окну подошла. Стояла там долго, любовалась неземными узорами молний в тёмном небе, а Ворон любовался её зачарованным лицом. Не выдержал, подошёл ближе, замер рядом, пока его приятели болтали да попивали рину.

Изумрудные глаза сияли восторженно, хоть от каждого раската грома и ледяной белой вспышки Настия вздрагивала едва заметно. Элу нестерпимо хотелось прижаться к её напряжённой спине, обнять за плечи. Но он остался стоять рядом.

Потом заговорил негромко, чтобы унять это непреодолимое желание:

– Красиво!

Она бросила лишь короткий взгляд, не в силах надолго оторваться от стихии.

– Дорога завтра будет – хоть плачь. Вернее, её совсем не будет. Но ведь оно того стоит? Такая красота! Завораживает, правда? Ты любишь грозы.

– Это не вопрос, да? – Настя улыбнулась, в глазах горели озорные искорки.

– Не вопрос, – кивнул он, щурясь от очередного всполоха в небе. – Ты на дождь и молнии так смотришь… Я давно приметил. Совсем другая! Глаза горят…

Он хотел добавить, что в такие мгновения она становится невероятно красива, но Настя перебила неожиданным вопросом:

– А ты?

– Что я? – не сразу понял Ворон.

– Что любишь ты? – улыбнулась она.

Эливерт пожал плечами. Вопрос застал врасплох. С языка чуть само собой не сорвалось: «Тебя!». Но ведь он дал себе зарок оставить её в покое, так зачем начинать снова всё это…

А, в самом деле, что он любит?

– Небо люблю, – вдруг признался Эливерт. – Небо каждый день разное. Но всегда такое – душа замирает! Глянешь вверх, и… Почему у нас крыльев нет? Туда бы, ввысь, в эту чистую вечную синеву!

Рыжая отвернулась от окна, во все глаза изумлённо смотрела на него.

Что её так удивило – думала, он сейчас скажет: винишко и баб…

– А ещё, хорошо ночью сидеть у костра, – мечтательно добавил Эл, – слушать, как пламя шепчет что-то звёздам, искорки так и взмывают навстречу своим неземным сёстрам…

Смутившись несвойственной ему романтики, атаман добавил ещё тише:

– Меня тревожит эта гроза, и этот дом, и эта ночь. Странные они тут какие-то…

Настя вцепилась ему в руку и зашептала скороговоркой:

– Ты тоже заметил? А я решила, что слишком мнительна стала.

– Не договаривают они, врут обе, – подтвердил вифриец худшие опасения Рыжей. – Не пойму только – зачем. Не верят они нам, и я им не верю. Эх, лучше бы в лесу остались!

Рядом неожиданно возник Кайл и, очевидно, услышал последние слова Эла:

– В лесу? В такой-то ливень?

– Заварушка будет тут, рыцарь! Нутром чую! – Ворон решил озвучить свои опасения вслух. – А мои предчувствия не обманули меня ни разу. Спать надо по очереди, приглядывать за этими…

Полукровка кивнул головой, соглашаясь.

– Даже спорить не буду. У меня на душе давно неспокойно. Едва мы только к Заринке подъехали. Старшая врёт или скрывает что-то, а Альда её просто боится.

– Да они обе боятся! Аж поджилки трясутся! – нахмурился атаман. – Чего только, вот вопрос? Уж точно не нас.

Рыжая настороженно переводила взгляд с одного на другого. Не хотелось её пугать, но кто предупреждён, тот…

– Не знаю, – вздохнул Кайл. – И надеюсь, узнать нам это не придётся. Но ты прав, тут всё страхом пропитано. Кажется, его можно руками потрогать.

– Давай я первый покараулю, – решил Ворон. – И надо по-тихому милорду рыцарю и Ушастику всё объяснить.

Северянин оглянулся на друзей, сидевших за столом, позвал негромко:

– Эй, Далард, идите сюда! Решим, кто где спать ляжет…

***

Ненастье за окном и не думало стихать. Время от времени сердито ворчал гром. Под монотонный шум дождя Эла клонило в сон, и он, сидя за столом, устало тёр глаза.

Гулкий стук в ворота моментально привёл атамана в чувство. Звук в ночи раскатился набатом, разбудив и напугав всех, кто уже успел угомониться. Ворон прибавил огня в лампаде, легко поднялся и бесшумно приблизился к окну.

В ворота снова кто-то загрохотал с силой. Эл слышал, как сердито заворчал пёс, забившийся от ливня в конуру.

Из-за ширмы выползла суровая хозяйка, бледная, как полинялая шаль, в которую она куталась. Следом появились три перепуганных рожицы – беременная молодка да пара ребятишек, таких белобрысеньких, словно Альда была им родной мамкой.

Вся компания атамана тоже уже была на ногах.

– Никак гости к Вам, хозяюшка? Кого это принесло среди ночи? – ядовито хмыкнул Эл.

– Кабы я знала, милорд, – чуть слышно пролепетала Данушка.

И Ворон почти поверил ей на этот раз.

14 В ненастную ночь

– Уж так я испугалась! Так испугалась! Аж ноги подкосились! А потом думаю… Ну как же! Надо бежать, предупредить…

Вошедшие в дом женщины кудахтали без умолку, как наседки.

– Я побоялась отпирать! Думала, кто чужой… Сама знаешь, нонче на улицу выходить не можно.

– А ещё такая буря, сердце замирает…

Стрекотня внезапно оборвалась.

Эл едва разобрал встревоженный шёпот:

– Кто это у тебя?

– Да вот, путники… На ночлег попросились.

В щель меж занавесок атаман на миг увидел ночную гостью – невысокая, довольно ладная женщина, возраст… – сразу и не поймёшь. Выглядела она куда привлекательнее и моложе самой Данушки, оттого, видно, и репутацию недобрую заслужила. Судя по тёмным густым волосам, с которых сейчас ручьём бежала вода – северянка.

Женщина настороженно поздоровалась с полукровкой и с Рыжей.

– Это Эулина, соседка моя, – пояснила хозяйка. – Садись за стол, не стой! Сейчас утереться дам… Ишь, промокла как!

– А где твои все?

«Беспутная вдова» присела на край лавки подальше от Кайла и Насти и боязливо оглянулась. Элу пришлось отклониться, чтобы его случайно не заметили, и теперь обо всём, что происходило, он мог догадываться только по звукам.

Все остальные, кто за ширмой затаился, старались даже не дышать.

– Так спят уже, – удачно подыграла Данушка. – Ты потише! Разбудишь.

– Хвала Светлым Небесам! А то я так перепугалась за вас!

– Что же нагнало на Вас страху, славная эрра? – любезно поинтересовался Кайл.

– А Вы ещё не знаете, какая беда в Заринке каждое полнолуние случается? Нешто соседки мои не поведали? – удивилась Эулина.

– Поведали. Да только я и не такое видел.

– С Севера? – понимающе усмехнулась гостья.

Ворон не ошибся: вдова действительно оказалась уроженкой Герсвальда. Они с Кайлом отвлеклись немного, признав друг в друге земляков. Но вскоре полукровка снова вернул женщину к самому важному.

И Эулина решилась-таки поведать, зачем она прибежала к соседям в такую безумную погоду, да ещё и столь поздний час:

– Вышла я на крыльцо… А с моего порога далеко видно и дорогу, и лес, и огороды соседские. Глядь, а оно идёт… От самого леса по дороге бредёт, шатается, да так скоренько. Потом через изгородь перескочило, и прям по полю с капустой шасть, сюда значит, к дому, к сараям шмыгнуло. Я чуть на землю не рухнула, ноги так и подкосились. Потом думаю, сперва оно в сарае скот сожрёт, а потом и за Данушку с семейством примется. Надо предупредить! А соседка, как назло, не открывает… Вот я и решила, что опоздала: заела уже нежить проклятая соседей моих.

Все, кто за ширмой прятались, с лица сменились. Альда побелела как её сорочка.

А рыцарь невозмутимо продолжал свои расспросы:

– И как оно выглядело? То, что там, в ночи, бродило и скакало.

– Страшно! Такой ужас! Даже и не знаю, как сказать, но очень страшно. Лохматое какое-то, огромное… То ли зверь, то ли человек, не поймёшь. Зенки горят.

– Весьма размытый образ, – Кайл, видимо, россказням деревенской бабы верить не спешил. – Хотелось бы определённости. Роста какого?

– Говорю же, огромное! – Эулина уже начинала злиться.

– Насколько? Как человек? Как лошадь? Как дом?

– Не знаю я! Что я мерки с него снимала? Я как увидала, так глаза зажмурила от страха.

– Однако, куда оно пошло, всё-таки разглядели, – продолжал полукровка. – Ну а когти у него были, или клыки, или рога?

– А то! Какое же чудище без когтей и клыков? – охотно согласилась вдова. – Такие зубищи, ужас!

– Рост не разглядела, а клыки во всех подробностях…

Дотошный какой… этот полукровка! Это правильно, что он всё спрашивает, но всё равно выводить из себя. Ещё немного и эта соседка пожалеет, что пришла их спасать.

Терпение у женщины закончилось даже раньше, чем предполагал атаман:

– Пошто Вы меня пытаете? Али не верите? Данушка, чего это твой гость меня на слове ловит? Я врать не стану! Что видела, то говорю! Не веришь, ступай сам погляди, какая образина там, по огороду, разгуливает!

Хозяйка внезапно поддержала соседку:

– Он думает, мы – дурищи тёмные. От глупости своей пугалки всякие рассказываем. Не стыдно Вам, милорд?

– Поверит, когда его сожрут! Я, жизни своей не жалея, прибежала, упредить вас хотела. А вы мне, значится, не верите!

– Да что Вы, почтенная эрра, я не смею усомниться в Ваших словах! – воскликнул Северянин теперь уже со всей свойственной ему тактичностью. – Просто понять пытался, что же Вы такое узрели?

– Не знаю я, и знать не хочу! – фыркнула Эулина. – Коли интересно, ступай – покажу, где я чудище видела! Может, оно ещё там…

Эл едва не присвистнул. Ага, придумала тоже! Какой дурак сам пойдет в ночи чудовище выискивать?!

А в следующий миг Ворон решил, что его подводит слух или разум.

– А что? Верно! – хлопнул по столу полукровка. – Сидим тут: гадаем, время тратим… Идём покажешь, эрра Эулина!