Воскресшие из пепла: шоколадные лягушки

Поздний февральский вечер в Косом переулке был удивительно тих и спокоен. Колдуны и волшебницы, закрыв свои лавки и магазины, уже разошлись по домам и пили возле каминов кто горячий чай, а кто и кое-что покрепче. В воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, падавший снег укрывал густым слоем крыши зданий, из-за чего создавалось впечатление, что все они находятся внутри гигантского снежного шара. Владельцы магазинов в большинстве своём ещё не убрали рождественские украшения – на дверях по-прежнему висели венки, по краю витрин были выложены еловые ветви, перевитые мишурой, кое-где поблёскивали магические огоньки.

В этот тихий зимний вечер Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, герой Второй магической войны и победитель Того-Кого-Уже-Можно-Называть-По-Имени, а для друзей и семьи просто Гарри, заглянул в магазин «Всевозможные волшебные вредилки». Магазин принадлежал двум его друзьям, Джорджу и Рону Уизли, и Гарри там были рады в любое время, но свободная минутка выдалась лишь сейчас. Не так давно Гарри и его жена Джинни стали родителями весьма беспокойного младенца Джеймса Сириуса Поттера, и с тех пор возможность отдохнуть им выпадала весьма редко. Гарри всем сердцем любил своего первенца, стойко переносил бессонные ночи и старался во всём помогать жене, но одним из первых открытий отцовства было то, что даже от очень любимого человека можно устать.

Именно поэтому он был несказанно рад, когда Джинни, в очередной раз уложив Джеймса (в её руках он успокаивался гораздо быстрее, чем в руках отца, и Гарри всерьёз подозревал, что здесь замешана некая магия, доступная только матерям), встряхнула ярко-рыжими волосами и заявила, что она больше не может это терпеть. Она, дескать, сходит с ума от сидения в четырёх стенах, она сто лет не выбиралась из них и не навещала, к примеру, Полумну Лавгуд, которая недавно как раз вернулась из очередной поездки, связанной с поиском морщерогих кизляков и прочих фантастических тварей. Гарри готов был мужественно выдержать день без Джинни, один на один с неугомонным Джеймсом, но Джинни сказала, что Полумна даже не знакома с малышом лично, потому что видела его только на фотографиях, и горячо желает познакомиться. На замечание Гарри, что нрав Джеймса может не выдержать даже терпеливая и безмятежная Полумна, Джинни фыркнула: «Ты недооцениваешь Полумну!».

Так и получилось, что Джинни с сыном гостила у подруги, а Гарри забежал в магазин старших братьев Джинни. У Рона в этот день был законный выходной, но Джордж находился во «Всевозможных волшебных вредилках» и радостно приветствовал друга. Присев за небольшой столик, они принялись обсуждать последние новости: рост продаж магических приколов («Любовные напитки стабильно пользуются успехом!»), сложности в воспитании маленького Джеймса Сириуса («У него и зубов-то толком нет, а он умудряется тянуть в рот всё, буквально всё!»), успехи Рона в управлении магазином («Кто мог подумать, что у нашего младшего братца обнаружится такой талант! Видно, не зря он с детства увлекался шахматами!»), успехи Гермионы в Отделе регулирования и контроля за магическими существами («Им там явно не хватало твёрдой руки!»), успехи Анджелины Джонсон, девушки Джорджа, в квиддиче («Она всё не может решить, стоит ли ей принимать предложение и ехать в Ирландию, или остаться здесь»), отношения Анджелины и Джорджа, которые встречались уже несколько лет, но так и не перешли к чему-то более серьёзному...

С Анджелины разговор ожидаемо перешёл на тему куда более болезненную – Фреда, брата-близнеца Джорджа, погибшего в битве за Хогвартс. Вся семья Уизли тяжело переживала его утрату, но Джорджу пришлось, пожалуй, хуже всех – даже сейчас, спустя почти шесть лет, ему стоило огромных усилий произнести имя брата – он сглатывал, морщась, точно от боли в горле, и тянулся за стаканом, стремясь запить слова огневиски. Рон как-то признался, что во время повседневных хлопот в магазине брат постоянно оговаривается, называя его Фредом, и ему стоит большого труда не закричать в ответ: «Я не Фред, чёрт возьми!».

Гарри, сам потерявший стольких близких до и во время войны, прекрасно понимал Джорджа. Понимал он также и то, что пить тому нужно в меру, и после очередного глотка решительно отставил бутылку огневиски в сторону. Он по собственному опыту знал, насколько велик соблазн утопить своё горе в алкоголе – сам прошёл по краю, едва не сорвавшись, когда начал после войны выпивать, после каждого глотка вспоминая ушедших, не вернувшихся, не доживших... Его спасла Джинни – со своей обычной решимостью вылила весь имевшийся алкоголь в раковину, сунула в руки своему тогда ещё не мужу чашку горячего сладкого чая и заявила, что алкоголь – это не выход, и она, если понадобится, будет сидеть с ним круглые сутки и следить, чтобы он не вздумал повторить ничего подобного.

Гарри не знал, откуда у Джинни столько сил, чтобы не только переносить свою боль, но ещё и забирать часть его, но принимал её помощь с благодарностью. Если чему его и научила война, так это тому, что в одиночку ты мало с чем справишься. Джинни была его якорем, не дававшим сорваться и понестись по воле волн, и в то же время спасательным кругом, не позволявшим погрузиться на глубину и затем не всплыть. Она спасла его – а Гермиону спас Рон.

Гарри знал, что его хрупкая с виду подруга на самом деле сильнее многих опытных взрослых волшебников – она выдержала пытки Беллатрисы, гибель друзей и соратников, потерю, пусть и временную, собственных родителей... но едва не сломалась после войны. Гермиона не искала спасения в алкоголе – нет, она пыталась забыться, с головой окунувшись в работу, заботясь обо всех, кроме себя, забывая поесть и поспать, бледная и исхудавшая, с тёмными кругами под глазами, она будто искупала перед павшими свою вину за то, что осталась жива. И именно Рон приносил ей чай, кофе, сэндвичи и омлеты собственного приготовления (сперва подгоревшие, потом – вполне приличные), массировал её затёкшие плечи, порой чуть ли не силой отнимал у неё очередную папку с делом, усаживал Гермиону в кресло, укутывал пледом и заявлял: «Никакой работы в следующие пятнадцать минут! Я столько времени убил на этот сэндвич, что будет преступлением его не съесть!». Именно лёгкое отношение Рона к жизни и пофигизм, который иногда так раздражал Гермиону, теперь стал для них спасительной отдушиной.