Он стоял по колено в снегу, босой, с растрескавшейся кожей на руках, и смотрел, как уходит его клан. Тени растворялись среди деревьев, силуэты расплывались в белесом мареве — словно призраки, которых он никогда больше не назовёт семьёй. Никто из них и не обернулся. Последней уходила Кларисса. Смерив Алекса презрительным взглядом, она сказала:
— Ты выбрал слабость, а слабакам не место среди нас. Прощай!
Алекс смотрел на ту, с которой ещё совсем недавно строил планы на счастливое будущее. Хотя какое, к чёрту, будущее у того, кто не способен дышать, чувствовать, жить так, как живут миллионы людей вокруг? «Вот именно, — горько усмехнулся Алекс, — людей! А я кто?»
Алексей ничего не ответил Клариссе. Слова были бессмысленны, он уже сказал всё, что хотел сказать. Алекс отказался от охоты на людей, отказался пить кровь живых. Не потому, что стал добрее или жалостливее — нет. Просто каждый раз, когда он питался, умирал кто-то близкий, родной: родители, сестра, друзья… Весточки об этом доходили до него, где бы он ни был. И, выпивая очередную жертву, он не мог вспоминать об утраченном прошлом — светлом и когда-то живом. Алекс часто думал, почему так происходит. Что это? Проклятие? Совпадение? Или плата за бессмертие? Но разве он хотел этого? Разве его кто-нибудь спрашивал о том, чего он хочет? На самом деле, Алекс сделал свой выбор давно. Прежде чем сообщить о своём решении клану и Клариссе, он долго перестраивался, приспосабливался: научился замораживать кровь животных, научился воровать её из больниц, находил и подкупал доноров. Замороженная кровь не давала полной силы, не наполняла мёртвое тело жаром, но и не убивала никого. Она была под стать ему — мёртвой. А отсутствие сверхсилы давало возможность почувствовать себя прежним, таким, каким Алекс был при жизни.
Клан не принял его решения. Они назвали Алекса предателем, стали презирать. Совет щедро предоставил ему ровно одну ночь, чтобы покинуть эти земли. Так он и ушёл.
***
Прошло больше сотни лет. Алекс сменил множество имён, городов, профессий. Иногда много, до изнеможения, работал. Иногда — просто наблюдал, как умирает очередной век. Он был одинок, и это было спасением. До тех пор, пока не случилось то, чего он боялся больше всего на свете — Алекс почувствовал чужую боль.
Это была незнакомка. Она была слишком слаба, чтобы позвать на помощь или сопротивляться. Что-то страшное происходило с ней там, в переулке. Она кричала — не вслух, о нет! — молча, израненной душой. И Алекс пошёл туда. Не на запах свежей пьянящей крови, а по зову чего-то иного. Он даже не догадывался, что этот шаг изменит всю его (не) жизнь: то, от чего Алекс так долго бежал, настигнет его совсем скоро…
Лея не любила позднюю весну. Слишком много ярких цветов, слишком много парочек в парке, слишком много жизни вокруг, которая будто нарочно напоминает, что ты теперь одна. Даже дождь казался каким-то демонстративно свежим — как будто хотел смыть то, что смыть в принципе невозможно.
С вокзала девушка вышла с одним небольшим чемоданом. В нём лежала пара рубашек, потёртые джинсы, курточка, старый жёлтый блокнот с вырванными страницами, аптечка и фотография - смятая, с заломами. На фото загорелый златоволосый красавчик улыбался ей, Леалоре. «Когда-то улыбался, - горько подумала Лея, едва сдерживая слёзы. — А теперь вообще не существует. Как всё глупо! Всего двадцать шесть лет и такая нелепость — погиб в аварии. Дождь, ночь, мокрая трасса, чужая невнимательность, сильный лобовой удар и… всё. Она выжила. Он — нет.
Родители, уставшие смотреть на угасающую дочь, настояли на смене обстановки.
— Поезжай к тёте Вале, — приказал отец, одним только взглядом отметая все возражения Леи. — Подышишь воздухом, отдохнёшь, забудешь. — Сказал, как отрезал.
«Будто можно вот так взять — забыть по приказу!» — подумала Леалора, чувствуя, как больно сдавило сердце. Тем не менее, противиться родительскому решению не стала. Чего им глаза мозолить своим кислым видом? Собралась, покидав в чемодан первое, что попалось под руку, и поехала.
***
Небольшой городок Лиховск притаился недалеко от быстрой реки Студёнки, где вода игриво заворачивалась в кудряшки-волны, заигрывая с солнечными лучами и дергая за косы нежные ивы. Это был город, в котором время не то чтобы остановилось, но текло как-то медленно, будто не повиновалось ни луне, ни солнцу, ни каким-либо другим законам природы.
Улочки здесь были не длинными и не широкими, дома — прочными, но старыми, а люди — не слишком любопытными. Лея шла по тротуару, сосредоточенно глядя под ноги, будто боялась упасть. Асфальт местами вздыбился и пророс травой, а центральная площадь, к которой вышла девушка, была выложена неровной брусчаткой. Там, где площадь перетекала в аккуратную аллейку, стоял памятник какому-то забытому герою — ржаво-бронзовый, с облупленной табличкой. И, пожалуй, никто из жителей Лиховска не припомнил бы сейчас, как и зачем здесь появилась эта несуразная фигура. Недалеко от площади располагалось уютное кафе «Заря». Здесь в любое время суток вкусно пахло кофе и пирожными. Сюда и забрела Леалора, прежде чем отправиться к тётке. Она сидела за столиком, вздыхая и так и не прикоснувшись к своему кофе. И лишь когда начало смеркаться, девушка нехотя поднялась и, подхватив чемодан, вышла на улицу.
Тётя Валя жила в панельной пятиэтажке. Двери подъезда распахнулись, пропуская Лею внутрь, и на неё пахнуло жареным луком. Вздохнув, Лея затопала наверх. Тётка встретила её крепкими объятиями, и, смахнув слезинку, потащила в кухню.
— Проголодалась, небось? — захлопотала она. — А я тебя еще к обеду ждала!
— Теть Валь, не надо ничего, — вяло улыбнулась гостья. — Я не голодна. Я спать хочу.
В ответ тётка лишь укоризненно качнула головой и снова смахнула слезинку.
Комната, приготовленная заботливой тётей Валей, оказалась очень уютной — с ковром на стене, старинными часами-ходиками и большим шкафом, от которого слегка попахивало нафталином. С потолка свисала люстра в виде цветка. В углу — кресло, обитое плюшевой тканью с совершенно немыслимым узором. «И здесь время остановилось, — грустно подумала Лея. — И живы все, а время — стоит».
Два дня она безвылазно просидела дома, отказываясь от приглашений тёти Вали «прогуляться до магазина» или сходить «посидеть в кафешке». И только увидев, как тётка тайком плачет, Лея натянула на лицо подобие улыбки, и целый час провела за беседой с тётей Валей. Вечером она сослалась на головную боль и пошла гулять. Тётушка с пониманием покивала и облегчённо вздохнула: «Кажется, девочка понемногу приходит в себя». Телефон Лея оставила дома – звонить всё равно некому, и слышать никого не хочется. Всё, что ей могли сказать, она уже слышала.
Ночной Лиховск был пуст и тих. Редкие фонари плевались жёлтым светом, будто нехотя отгоняя тени. Леалора шла по широкой аллее вдоль парка, полностью отдавшись печальным воспоминаниям. Душа болела и плакала.
Фары вспыхнули неожиданно — Лея не успела ничего понять. Чёрный джип с рёвом вывернул из-за поворота и плеснул в глаза ярким светом, ослепив её. Лея инстинктивно отпрыгнула в сторону и почувствовала сильный удар, отбросивший её назад. С трудом сев, девушка попыталась встать. Из машины вышли трое.
— Ну что, живая? — хмыкнул блондин с воспалёнными красными глазами. — Повезло тебе, девочка.
— Или нет, — загоготал второй — верзила с коротко остриженными волосами и татуировкой в виде когтистой лапы, сползающей по щеке к шее. Третий не говорил, только смотрел. Глаза его были страшны — будто присыпанные пеплом, без зрачков. Лея почувствовала, как от его взгляда по спине пробежали мурашки, а крик застрял в горле. Это были не просто пьяные отморозки. Что-то в них было неестественное, неправильное.
— Что, красотка? Пытаешься угадать, кто мы? — вкрадчиво спросил блондин, подступая ближе. — Мы охотники, детка, но мы добрые! Мы любим таких, как ты… живых, тёплых. — Блондин откровенно глумился над бедняжкой, а его приятели покатывались со смеху. Неожиданно блондин оказался рядом с Леей и схватил её за подбородок, больно сдавив крепкими пальцами. Леалора дёрнулась, но он лишь рассмеялся:
Лея проснулась поздно. Солнце резануло по глазам, и первое, что она почувствовала — запах. Плащ на стуле у кровати всё ещё пах дымом костра. Лея подошла, провела пальцами по ткани, развернула. Вещь показалась ей старинной и весьма необычной. «Интересно, где он достал эту древность? Наверное, в театре. Значит, он актёр?» — Леалора вспомнила, что видела нечто похожее, когда ходила на «Короля Лир». В голове всплывали образы - неясные тени, шаги, голоса. Неудивительно было бы, если бы это всё оказалось сном. Но синяки на лице и запястьях были настоящими. И этот плащ — тоже.
— Интересно... кто ты такой? — прошептала Лея, разглядывая плащ, как будто он мог ей ответить.
Кот, толкнув дверь, вошёл в комнату и уставился на гостью умным, пронзительным взглядом.
— Что, котик, пришёл-таки знакомиться? — Лея похлопала ладошкой по кровати рядом с собой, приглашая пушистого молчуна. Кот немного подумал и запрыгнул ей на колени, недовольно косясь на плащ.
— Похоже, тебе не нравится эта вещь, да? — девушка погладила кота и отбросила плащ обратно в кресло. — Наверное, это из-за того, что он пахнет дымом. Все коты не любят запах дыма. Ну, прячься не прячься, а пора показаться тёте Вале.
С тяжёлым вздохом Лея отправилась в кухню, где тётушка, судя по аромату, наполняющему квартиру, готовила что-то удивительно вкусное.
Тётя Валя, полноватая женщина с мягкими чертами лица и румяными щеками, стояла у плиты, ловко помешивая в кастрюле густую подливу, от которой так аппетитно тянуло душистыми специями и жареным луком, что Лее на мгновение захотелось забыть обо всём — о страхе, боли и странном незнакомце, запавшем в память, словно заноза. На тётушке был её любимый передник с вышитым букетом полевых цветов — подарок Леи на прошлый день рождения, — а волосы, всегда собранные в пышный хвост, сегодня выбились и завивались у висков, придавая тёте Вале ещё более домашний и милый вид. Леин провожатый — серый мурлыка — ловко запрыгнул на табурет, привлекая внимание тётушки. Он лениво жмурился, следя за Леей одним глазом, а хвост его неспешно двигался из стороны в сторону.
— Леалора, ты как раз вовремя! — радостно воскликнула тётушка, даже не оборачиваясь. — Скоро будем обедать, посиди с нами, познакомься с Герцогом, видишь, какой он важный, пушистый…
Тётя Валя повернулась, и улыбка медленно сползла с её лица, большие карие глаза, обычно искрившиеся добродушием, теперь округлились, а брови взметнулись вверх.
— Господи, Лея, что у тебя с лицом?!
Та виновато посмотрела на тётю, чуть отступив назад, словно надеялась, что таким образом синяк, растекающийся от скулы к виску, станет менее страшным.
— Это… я просто неудачно упала, — пробормотала она, избегая взгляда тётушки.
Тётя Валя отложила ложку, подошла и бережно взяла племянницу за подбородок, поворачивая её лицо к свету. Пальцы у неё были тёплые и пахли тимьяном.
— Упала, говоришь? — медленно переспросила тётка, пристально глядя Лее в глаза. — Девочка моя, ты же понимаешь, мне не десять лет. И я знаю, что ТАК не падают. Ну, сознавайся, кто это тебя так?
Слова застряли у Леалоры в горле — она терпеть не могла вранья, а сейчас ей приходилось сочинять на ходу. И всё же девушка заставила себя улыбнуться:
— Я, правда, упала, тётя. Там… в соседнем дворе. Было темно, я споткнулась и упала, ударившись об какой-то мешок, стоящий на обочине. Ну, ничего, пройдёт.
— Ничего? — переспросила тётушка с горькой усмешкой, скрещивая руки на груди. — Ты уходишь погулять, возвращаешься с синяком в пол-лица, а говоришь — ничего. Да что ж это делается-то…
Герцог негромко мяукнул, будто тоже выражая своё недовольство, и, грациозно спрыгнув на пол, потёрся о Леины ноги.
— Всё хорошо, правда, — повторила Лея, на этот раз тише, глядя, как кот трётся об её ногу, будто понимая всё.
К счастью в это время сработал таймер, сообщая тёте Вале, что подливка готова. Тётушка бросилась к плите, Лея принялась накрывать на стол, и про неудачную прогулку больше не заговаривали.
***
Алекс стоял у выхода на задний двор больницы, словно обычный покупатель в аптеке. В руке он держал пластиковый контейнер с медицинскими пакетами крови, пару минут назад купленными у знакомого врача, за совершенно сумасшедшую цену. Хорошо хоть, что врач попался неглупый — вопросов лишних не задавал, любопытства не проявлял, и вообще, вёл себя так, как будто Алекс покупал у него не кровь, а аспирин.
Алекс почувствовал Леалору задолго до того, как увидел. Он знал, с какой стороны она появится, а потому старался не смотреть туда. Лея шла через площадь. Лицо её, обрамлённое длинными белокурыми волосами, было наполовину скрыто солнцезащитными очками, простенькая серая футболка, джинсы, переброшенный через руку плащ… Его плащ! Она шла медленно, поглядывая по сторонам, лёгкая, как весенний ветерок, и задумчивая, как осеннее небо. Лея… Она выглядела так беззащитно среди спешащих по своим делам прохожих. Кто-то проходил, не замечая её, кто-то приостанавливался, зачарованным взглядом провожая незнакомку. Это выглядело… опасно. «Она слишком заметна, слишком выделяется из толпы», — нервно подумал Алекс и нахмурился. Она что, бродит по улицам, чтобы отыскать его? «Глупая! Брось этот проклятый плащ и беги! — мысленно кричал Алекс. — Беги, пока я не подошёл к тебе!» В Лее было что-то притягательное, что-то, чему Алекс не мог противиться. Он знал, что не имеет права приближаться к ней. Но… всё уже началось. Он снова чувствовал привязанность, которая способна стать проклятием. И когда она остановилась у скамейки и оглянулась — будто почувствовала, что он где-то рядом, Алекс не сдержался.
Алекс шёл по узкой дорожке кладбища, заросшей по бокам дикой черемухой. Он шёл медленно, не оставляя следов, будто скользил над землёй. Он не был здесь… сколько? Лет тридцать? Пятьдесят? Как всё забылось…
Однажды он уже пытался начать жить в этом городе. Не скрываться, не прятаться, не убивать, просто жить. Тогда ещё был жив Фёдор — аптекарь, дочь которого он, Алексей, спас от скарлатины. И старая бабушка Мария, всегда с теплом и сочувствием принимавшая его у себя дома. Они знали, кто он, но молчали, и вовсе не из страха. Теперь они здесь, под этими тяжёлыми камнями с полустёртыми, побитыми дождём и временем надписями.
Однажды в этом городе он даже чуть не влюбился. Но, к счастью, вовремя остановился — слишком хорошо знал, чем заканчиваются такие истории.
Алекс дошёл до семейного склепа. Это была маленькая часовенка, покосившаяся от времени, с тяжёлой проржавленной дверью и амбарным замком. Алекс снял его и вошёл внутрь.
— Простите, — сказал он вслух. — Простите, что я всё ещё среди живых.
Он вытащил из внутреннего кармана куртки маленький золотой медальон и аккуратно открыл его. С пожелтевшего от времени фото на Алексея смотрела очаровательная молодая женщина с густыми, цвета чёрного шоколада, волосами и светло-карими глазами. Женщина улыбалась, но глаза её были печальны, словно уже тогда она догадывалась об участи своего единственного сына и жалела его.
Алекс лёгонько коснулся губами фото и защёлкнул медальон.
— Она бы тебе понравилась, мама. Ты бы испекла мой любимый вишнёвый пирог, и мы все вместе сидели бы в саду и пили чай. А потом смотрели бы на звёзды, споря, какая из всех горит ярче. — Алекс улыбнулся той же улыбкой, что и женщина с фото. Его захлестнули воспоминания о далёких временах, когда родители были живы, когда все они были так счастливы.
Но не успел он отдаться этим горьким мыслям, как ощутил перемену. Что-то довольно заметно дрогнуло там, вне часовни, а воздух внутри стал гуще, тяжелее. Даже от всегда холодных стен исходили невидимые волны тревоги. Алекс замер, прислушиваясь, склонил голову к плечу и нахмурился. Где-то вдалеке раздались глухие раскаты грома. Он не услышал их, а скорее почувствовал, как в грудь ударила низкая волна звука, вибрацией прокатившись по всему телу. Через несколько секунд тусклый свет солнца, пробивавшийся сквозь запылённые витражи, дрогнул и померк. За стеклом, в небе над склепом, стремительно сгущались тучи, будто сама погода, услышав воспоминания Алекса, решила нарушить его покой. Снаружи завыл невесть откуда прилетевший ветер — злобный, пронзительный. Он свистел в щелях, срывая с потолка пыль и паутину, и тревожа покой мёртвых. Тяжёлая дверь склепа, оставленная приоткрытой, резко захлопнулась.
Алекс знал: всё это — и сорвавшийся ветер, и гроза, несвойственная здесь этому времени года — недобрые предвестники. Лёгкое покалывание на коже, будто холодные иголки, разлилось от шеи до запястий. Его обострённые чувства, за века ставшие лишь сильнее, отчётливо отзывались на невидимую опасность. Сердце, хоть и мёртвое, сжалось, как будто где-то глубоко внутри сработал давно поломанный механизм, напомнивший мускулам, что значит жить.
— Покажись! — негромко произнёс Алексей, оборачиваясь и напрягая слух.
Тишина была абсолютной, даже ветер за пределами часовни вдруг стих, как будто тоже ждал ответа, и только свеча, стоящая в дальнем углу, вспыхнула без причины, сама по себе. Неживое пламя дрожало, отбрасывая на стены пляшущие тени, и одна из них вдруг двинулась к Алексу. Он резко повернулся на звук — сбоку послышались мягкие шаги, слишком лёгкие, чтобы быть человеческими. Миг — и что-то изменилось в воздухе: его наполнил лёгкий аромат диких роз, едва уловимый, такой знакомый, волнительный, как забытое детское воспоминание. Этот запах был связан с ней — с той, кого Алекс когда-то любил, с той, которая предала его. Он закрыл глаза и сделал шаг навстречу. Его не покидало предчувствие, что должно было произойти нечто важное, и оно приближалось. И ничто, даже навсегда запечатанные двери прошлого, не могло остановить ход событий. Алекс сделал ещё шаг и… раздался хохот, больно ударив по напряжённому слуху.
Ветер снова завыл, но теперь в его вое явно слышались злые, торжествующие голоса. И на этот вой в груди Алекса эхом отозвался древний зов, пробуждающий силу, которую он слишком долго держал взаперти. Его тёмная сторона поднималась из самых глубин существа, напоминая о себе острым приступом голода. И он точно знал теперь: опасность гораздо ближе, чем он думал. Лея… Он чувствовал её даже здесь, отгороженный от мира каменными стенами, чувствовал так, словно она была здесь, рядом.
***
Леалора сидела на крыше дома. Она никогда раньше туда не поднималась, но сегодня… Наверное, просто такое настроение было, просто захотелось — и всё.
Отсюда был виден весь город — неказистый, уставший, с облезлыми пятиэтажками и разбитыми тротуарами, с густо-зелёным парком, с тоненькой говорливой речкой. Но в этот момент он казался Лее другим — особенным, таинственным, как будто только притворялся старым. Да, сейчас город дышал вместе с ней. Задумавшись, девушка смотрела вдаль, туда, где высокие леса сливаются с бескрайним, синим небом, и в глазах её таилось беспокойство, природу которого она пока не понимала.
— Кто ты, Алекс? — прошептала Лея. — Почему мне хочется быть рядом с тобой?
Слёзы хлынули внезапно. Впервые за долгое время Леалора плакала не от боли, и не от тоски, а оттого, что сердце начало биться с какой-то новой силой — так, будто просыпалось от тяжёлого страшного сна. Спустя столько месяцев, проведённых в тишине, она снова чувствовала, и это её пугало. Ветер мягко касался пылающих щёк, развевал распущенные волосы и дарил запахи лета — пыльной акации, мокрого асфальта после недавнего дождя, тонкий аромат черёмухи. Лея обняла себя за плечи и поёжилась. Было немного зябко, но уходить с крыши не хотелось. Здесь она чувствовала странную защищённость, покой, словно на высоте, вдали от любопытных посторонних глаз, можно было наконец-то выдохнуть и быть собой. Сзади тихонько подкрался Герцог и мурлыкнул, изрядно напугав задумавшуюся девушку.