Вознесение

Глава 1. Тень с париком

Нью-Йорк дышал сквозняками. В окнах напротив мерцали голубые экраны — город никогда не спал по-настоящему, только дремал тревожным сном, переворачиваясь с боку на бок каждые полчаса. Где-то далеко внизу гудели поезда метро, похожие на китов, заблудившихся в подводных пещерах из бетона и стали.

Алекс сидел у монитора в той особенной позе, которую его тело выучило за месяцы безделья — спина согнута крючком, одна нога поджата под себя, вторая болтается, цепляясь носком за ножку стула. Наушники плотно сидели на ушах, отгораживая его от мира звуковой стеной из гитарных риффов и барабанных дробей. Пальцы механически скользили по колёсику мыши, перелистывая бесконечную ленту — новости, мемы, видеоролики, комментарии к комментариям.

Время текло, как патока. Три часа ночи становились четырьмя, четыре — пятью. В углу экрана моргала иконка непрочитанного сообщения от мамы: «Работаю до утра. В холодильнике суп». Алекс смотрел на неё краем глаза, но не открывал. Открыть сообщение означало признать, что время существует, что завтра придёт и потребует от него каких-то действий.

Он заметил, как воздух в комнате изменил свой вес. Сначала это было похоже на то чувство, которое возникает перед грозой — едва уловимое натяжение, словно невидимые струны настроились на другой лад. Потом запах. Не резкий, не неприятный — просто чужой. Пахло старой бумагой, сухими чернилами и чем-то ещё, что невозможно было определить.

Алекс оторвал взгляд от экрана и застыл.

На стуле у окна, том самом стуле, на который он каждый день складывал чистое бельё, сидел незнакомец. Мужчина средних лет в тёмном камзоле с множеством мелких пуговиц, в белом жабо, которое выглядело так, будто его только что отутюжили. На голове — аккуратный парик восемнадцатого века. Он сидел прямо, руки сложил на коленях, и смотрел на Алекса с выражением терпеливого внимания, как профессор, ожидающий, пока студент закончит читать вопрос.

«Я схожу с ума», — подумал Алекс и сделал то, что делал всегда, когда реальность становилась невыносимой — нырнул обратно в экран. Но пальцы дрожали, курсор прыгал, и буквы расплывались перед глазами.

«Прошу простить внезапность», — сказал незнакомец. Голос звучал отчётливо, несмотря на наушники, словно произносился не снаружи, а где-то внутри головы. Спокойный, размеренный, с лёгким немецким акцентом. «Меня зовут Иммануил Кант. Мне нужна ваша помощь».

Алекс резко стянул наушники. Тишина ворвалась в уши, принеся с собой гул города, тиканье настенных часов и стук собственного сердца. Он зажмурился, сосчитал до десяти, открыл глаза. Человек в парике по-прежнему сидел на стуле, по-прежнему смотрел с той же терпеливой внимательностью.

«Это галлюцинация», — прошептал Алекс. «Я недосыпаю. Или это побочка от маминых таблеток».

«Вполне естественная реакция», — согласился Кант. «Человеческий разум сопротивляется тому, что не укладывается в привычные категории. Но позвольте задать вопрос — если я галлюцинация, то зачем вы со мной разговариваете?»

Алекс почувствовал, как в ушах нарастает знакомое звенение — предвестник панической атаки. Руки стали влажными, дыхание сбилось. Мир начал сжиматься к одной точке, где был только страх и больше ничего.

Он вскочил так резко, что стул покатился назад, и бросился к ванной. В аптечке мамы стояли аккуратные ряды пузырьков — она была хирургом, привыкла к порядку во всём. Алекс схватил первый попавшийся блистер — что-то успокоительное — и выдавил две таблетки прямо в ладонь. Запил тёплой водой из-под крана, которая отдавала хлоркой и металлом.

Сахарная оболочка растворилась на языке, оставив горьковатый привкус. Алекс вцепился в раковину и стал дышать — вдох на четыре счёта, задержка, выдох на шесть. Техника, которой его научил психолог, когда всё только начинало рушиться.

Когда он вернулся в комнату, Кант сидел на том же месте. Более того — беспорядок вокруг словно сам собой начал выстраиваться в более аккуратные конфигурации. Кабель от зарядки, который обычно валялся змеёй под столом, теперь лежал ровной дугой. Кружка из-под вчерашнего чая стояла точно в центре подставки. Даже пыль на мониторе казалась распределённой более равномерно.

«Что ты такое?» — спросил Алекс, плюхнувшись обратно в кресло.

«Я — то же, что и вы. Человек. Вернее, то, что от него остаётся», — ответил Кант. «Но это долгий разговор. А пока позвольте спросить — что вы сейчас делаете?»

Алекс жестом показал на экран, где всё так же мелькали картинки и текст. «Читаю интернет».

«Читаете или прячетесь?»

«А какая разница?»

«Огромная. Чтение предполагает цель — получить информацию, развлечься, узнать что-то новое. Прятанье — это попытка избежать чего-то. Так что же вы делаете?»

Алекс хотел соврать, но что-то в голосе Канта — не строгость, не осуждение, а просто честное любопытство — заставило его остановиться.

«Прячусь», — признался он.

«От чего?»

«От всего. От завтра. От того, что нужно что-то делать. От того, что я полное ничтожество».

«Интересно», — Кант чуть наклонил голову. «А если это правило — прятаться от неприятного — вы хотели бы, чтобы ему следовали все люди?»

«Что?»

«Представьте мир, где каждый прячется от проблем. Врачи прячутся от больных, учителя — от незнающих, родители — от детей. Хотели бы вы жить в таком мире?»

Алекс почувствовал раздражение. «Ты кто такой, чтобы читать мне лекции?»

«Тот, кто провёл жизнь, размышляя о том, как поступать правильно», — спокойно ответил Кант. «И тот, кто знает — прятанье никого ещё не спасло. Оно только откладывает встречу с реальностью».

Алекс развернул кресло к экрану. «Тогда оставь меня в покое. Пусть я встречу её позже».

«Если бы вы действительно хотели покой, вы бы выбрали сон», — заметил Кант. «Но вместо этого включили игру».

Точно. Пальцы Алекса уже сами собой кликнули по иконке стратегии — той самой, где можно было строить цивилизации, управлять армиями, чувствовать себя всемогущим. Загрузочный экран расцвёл яркими красками, заиграла эпическая музыка.