Каждый вечер архитектор Леонтий Борисович накрывал стол на две персоны. Как и тем сырым осенним вечером, когда пропала его жена. Обычно, за провиантом ходила прислуга, но служанка Катя отпросилась и Сонечка пошла сама, заверив мужа, что ей как раз хочется прогуляться. Она дойдёт до лавки, купит хлеба и тотчас вернётся. Леонтий Борисович не стал возражать. Он занялся сервировкой ужина. Не спеша расставил тарелки и приборы, придирчиво осмотрел на свет бокалы... Полчаса должно было хватить с лихвой, чтобы дойти до лавки, купить хлеба и вернуться. Хотя иногда свежую выпечку нужно было подождать. Прошёл час, но Сони всё не было.
Леонтий Борисович отправился на поиски: заглядывал в каждую подворотню, спрашивал об "изящной шатенке с фарфоровой кожей и фиалковыми глазами", во всех салонах и в лавках, куда могла зайти жена. Не добившись успеха, архитектор до утра бродил под холодным дождём, а после слёг.
Соню искали долго: объявлениями с её словесным портретом был оклеен весь Михайловский парк и прилегающие к нему улицы. Она любила этот парк и муж исходил его вдоль и поперёк.
Позже, когда вскрылась река, из её ледяных вод достали тело женщины, которая сложением и возрастом походила на пропавшую. Однако, на утопленнице была совершенно другая одежда, Сонечка никогда бы такую не надела.
Опознание произвело на Леонтия Борисовича тяжёлое впечатление, он даже всплакнул. Не то от жалости к несчастной, не то от радости, что эта распухшая и одетая весьма просто дама — не Соня.
Каждый вечер он надеялся, что сейчас дверь откроется и войдёт жена. Случалось, что ему чудился её голос и запах свежего хлеба. Близилась годовщина исчезновения Сони, и этот день несчастный муж ждал с особым нетерпением и надеждой.
Теперь он всё делал сам. Прислугу он давно уволил, ведь если бы Катя была тогда, Сонечке не пришлось бы самой идти в лавку! Мысль об этом изводила его. Он винил себя, прислугу, пекаря, который не мог вспомнить, заходила ли к нему изящная дама с фиалковыми глазами. Разве такую, как Сонечка, можно забыть?
Наконец, наступил тот самый день. Леонтий Борисович сидел за накрытым столом. Напольные часы пробили шесть часов, именно столько было, когда Соня вышла из дома год назад. Архитектор откупорил бутылку токайского вина, наполнил бокалы.
Внезапно ему показалось, что что-то ударило. Пламя свечей задрожало, и Леонтий Борисович возликовал и испугался одновременно. Дверь он оставил приоткрытой и напряжённо ждал, что любимая супруга вот-вот переступит порог их дома.
Словно сквозь пелену до его сознания донёсся стук каблучков, но это была не Соня, шаги жены он бы узнал. Тоже лёгкие, но рисунок другой. В гостиную зашла незнакомая дама. На вид она была ровесницей Сони.
— Добрый вечер, сударь! Здесь ли живёт Софи Кирсанова, в девичестве Брант? Вот, у меня адрес... — молодая женщина подошла и протянула Леонтию Борисовичу листок с адресом.
— Её рука, — затрепетал хозяин, — господи, я... откуда у вас это?
— Она сама написала, сказала, что если я буду проездом, чтобы непременно навестила её. Сейчас как раз такой случай! Дайте же мне обнять мою милую Софи!
— Могу я осведомиться, кто вы? — Леонтий Борисович встал из-за стола и подошёл к гостье.
— Ах да, простите меня, я не представилась. Вы, вероятно, Леонтий, хозяин этого дома, супруг моей драгоценной Софи? Мы росли с ней в одном пансионе, под патронажем госпожи Бестужевой.
— Действительно, моя жена какое-то время пребывала там, но, к сожалению, никогда не рассказывала о вас, сударыня. Как ваше имя? — снова осведомился он.
— Полина... Волович, — девушка замялась,— так могу я отпустить извозчика?
— Прежде, чем вы это сделаете, — сказал Леонтий Борисович, — знайте: сегодня ровно год, как эти стены в последний раз слышали голос моей драгоценной супруги, ровно год, как я потерял её...
— Боже всемогущий! — перекрестилась девушка, — неужели моя бедная Софи умерла?
— Не смейте даже думать об этом! — воскликнул архитектор, — она, скорее всего, потерялась. Да, я совершенно в этом уверен, её похитили! Возможно, хотели получить с меня выкуп, но в последний момент у похитителей изменились планы.
— И что вы намерены сделать, чтобы вернуть её? — спросила женщина, наблюдая, как лицо несчастного мужа искажает гримаса боли.
— Всё! — сказал он твёрдо, — я готов абсолютно на всё, душу заложить, если потребуется!
— Если вы позволите, я всё же отпущу коляску, — коснулась его плеча Полина.
Обрадованный тем, что ему будет с кем поговорить о любимой жене, архитектор согласился.
Вернувшись, красавица была удивлена, что на столе появился третий прибор. Для неё.
— Вы, должно быть, устали с дороги, — архитектор наполнил бокал гостьи вином, и поднял свой: — за здоровье моей бедной, маленькой Софи.
— За Софи, — гостья пригубила вино, и поставила бокал на стол, между тем как хозяин осушил свой бокал до дна.
— Сделайте милость, угощайтесь, — радушным жестом Леонтий Борисович обвёл стол, на котором стояло блюдо с пуляркой, яблоки и любимый сыр хозяйки, из козьего молока.
— Спасибо, Леонтий… простите, не знаю вашего отчества.
— Можно просто Леонтий, — он посмотрел на портрет жены, который с недавних пор повесил здесь, в гостиной.
— Расскажите мне всё, как это случилось, что предшествовало исчезновению Софи? — спросила гостья, с благодарностью принимая от хозяина тарелку.
— Всё было обыкновенно, — заложив за воротник салфетку, ответил Леонтий, — мы отпустили прислугу в тот день и Софи пошла… пошла в лавку.
— Как? Одна? Как можно! — казалось, удивление Полины было неподдельным, она даже отложила приборы и перестала жевать.
— Она пошла одна, — с каменным лицом сказал архитектор, — я остался и сервировал стол к ужину.
— Но вам не кажется, что было бы лучше, чтобы вы пошли, а она осталась? — словно издеваясь, спросила Полина.
— Я не возьму в толк, к чему вы клоните, — глухо произнёс Леонтий Борисович.