Возьми его империю

Глава 1.

Новости приходят не со стуком в дверь, а с молчаливым цифровым криком.
Я нахожусь в кабинете отца - в комнате, которая пахнет старой кожей и ещё более старыми деньгами - и смотрю на ряд телевизионных экранов, которые он любил держать включёнными. Они без звука, но история рассказывает себя сама: неумолимая бегущая строка и кричащие заголовки, написанные заглавными буквами, словно грязные пятна на фоне элегантных чёрных рамок.
МОРОЗОВ АРЕСТОВАН.
ИМПЕРИЯ В РУИНАХ.
РАССЛЕДОВАНИЕ О МОШЕННИЧЕСТВЕ РАСКРЫВАЕТ ПРОШЛОЕ.
На одном экране - зернистое, с невыгодного ракурса фото отца: бледный и растерянный между двумя суровыми людьми в форме; сшитый на заказ костюм выглядит абсурдно роскошным в этом мрачном контексте. На другом экране прямая трансляция показывает штаб-квартиру нашей компании - стеклянный монолит, который я всегда считала несокрушимым - теперь окружённую роем журналистов. Анимированный график курса акций Morozov Holdings стремительно падает. Красная линия настолько крута, что это почти похоже на шутку.
Это скоординированное публичное исполнение приговора, и у меня место в первом ряду.
Мой телефон вибрирует на обсидиановом столе, скользя по нему, словно насекомое, содрогающееся в последних конвульсиях. Мне не нужно смотреть, чтобы понять: это уже сотый звонок.
Вопли моей матери - саундтрек из дешевой оперы; представление горя для единственного зрителя - меня. Я могу представить, как она раскинулась на шезлонге: представление, которое она оттачивала всю жизнь на фоне мелких трагедий. Но это - не мелочь.
Я не двигаюсь. Не плачу. Просто наблюдаю, как империя рушится по кусочкам на двадцати разных экранах.
Жизнь, которую я знала - позолоченная, удушающая, прекрасная жизнь - разбирается на части в прямом эфире для публичного потребления. Как какой-то корм для стала. Каждый заголовок - это кирпич, вынутый из стены нашего дворца.
И моя первая мысль, острая, постыдная, пронзающая весь шум: «Наконец-то».
Представление окончено. Фарс с идеальной наследницей династии Морозовых может закончиться. Постоянное давление - быть декоративной, молчать, быть живым символом богатства, которое, как я знала, было построено на всё более сомнительном фундаменте - всё кончено.
Правда вышла наружу, и странным и извращённым образом это облегчение. Монстр под кроватью выволочен на свет.
Я просто не понимала, что моим последним актом будет выход прямо на новую сцену или что моя следующая роль уже определена.
Тяжёлая дубовая дверь кабинета распахивается без стука. Это Григорий - дворецкий моего отца и по сути его телохранитель на протяжении тридцати лет. Его лицо, обычно - маска бесстрастного служения, сейчас серое.
- Елизавета Викторовна, - говорит он приглушённым голосом, - к вам… пришёл Кирилл Дмитриевич.
Его имя ударяет меня с силой физического удара. Кирилл Волков. Имя, которое шёпотом произносили в нашем доме весь прошлый год: сначала как досадная помеха, потом как угроза, а теперь - как символ нашего падения. Сделавший себя сам технологический вундеркинд с «неправильной» стороны Урала, который решил, что старые деньги гнилые и их нужно освежить. Он не просто конкурировал - он разоблачал. Он копал до тех пор, пока не нашёл ту гниль, которую мой отец десятилетиями пытался скрыть за красивыми лживыми словами и чужими деньгами.
- Здесь? - всё, что я могу вымолвить. Мой голос звучит тонко, пронзительно. - Сейчас?
- Он… настойчив, - говорит Григорий, и в его взгляде - целая вселенная беспомощности и извинения. Он не ждёт моего ответа. Просто отходит в сторону.
И Кирилл Волков входит в святилище моего отца так, словно оно уже принадлежит ему.
Он и похож, и не похож на свои фотографии. Снимки передают резкие славянские черты его лица, тёмные волосы, неулыбчивый рот. Но они не передают той сдерживаемой энергии, которой он наполнен, того, как он словно высасывает весь воздух из комнаты. Он не очень высок, чтобы выглядеть пугающе, но его осанка - урок абсолютного контроля. На нём простой, но изысканно сшитый тёмный костюм, без галстука. Это расчётливый отказ от кричащего стиля моего отца.
Он не смотрит на экраны, транслирующие наше унижение. Его взгляд мельком окидывает комнату - книги, картины, стол - холодный взгляд оценщика активов, а затем останавливается на мне.
— Елизавета Викторовна, — произносит он. Его голос - низкий баритон, в котором нет ни насмешки, ни жалости. Это простое констатация факта.
Он не выражает соболезнований. Не обращает внимания на цирк, разворачивающийся за стенами. Он человек, который имеет дело только с новой реальностью.
В дверном проёме появляется моя мать - её лицо трагическая маска с размазанной тушью.
- Кто это? - требует она, её голос дрожит с отработанным вибрато. - Как вы смеете вторгаться в такое время!
Волков полностью игнорирует её. Его глаза прикованы ко мне. Он видит в ней то, что она есть: фоновый шум. Устаревший актив.
- Нам нужно поговорить, - говорит он мне, и это не просьба. Это следующий пункт в его повестке дня. - Наедине.
Моя мать начинает возмущённо бормотать, но что-то в его абсолютном ледяном безразличии заставляет её умолкнуть. Григорий мягко уводит её, закрывая дверь. Тишина, которая остаётся после их ухода, тяжелее рыданий моей матери.
Я заставляю себя встать. Мои ноги словно превратились в воду. На мне всё ещё простое шёлковое платье, которое я надела утром - кажется, это было целую жизнь назад. Я чувствую себя уязвимой, беззащитной. Я опираюсь на стол отца - не для эффекта, а потому что мне нужно твёрдое дерево, чтобы держаться на ногах.
- Вы простите меня, но я не в настроении принимать гостей, Кирилл Дмитриевич, - говорю я и горжусь твёрдостью своего голоса.
На его лице мелькает что-то - не улыбка, а признание моей попытки проявить твёрдость.
- Это не светский визит, - говорит он.
Он засовывает руку во внутренний карман пиджака и достаёт одинокий конверт ослепительно-белого цвета. Он не передаёт его мне, а кладёт на стол между нами - словно игрок, делающий первый ход.
- Что это? - спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. В этом мире документы в таких конвертах могут содержать только одно: условия.
- Предложение, - говорит он. - Можно сказать, проект соглашения.
Я не прикасаюсь к конверту.
- У нас ничего не осталось, что вы могли бы приобрести. Вы сами позаботились об этом.
- Напротив, - отвечает он, буравя меня взглядом. - У вас есть один актив, который имеет значительную, хоть и временно обесцененную, ценность. Ваше имя.
У меня вырывается холодный смешок.
- Моё имя? Сегодня оно стало синонимом коррупции и неудачи. Вы сами об этом позаботились.
- Именно так, - говорит он, и точность этого слова пугает больше, чем любая жестокость. - Его ценность в истории, а не в настоящем. Имя Морозовых по-прежнему открывает двери, которые мои деньги открыть не могут. Двери, охраняемые стариками, которые не доверяют новым деньгам, но уважают старую кровь - даже запятнанную старую кровь.
Он делает шаг ближе. Я чувствую чистый, холодный запах его одеколона - что-то вроде мороза и сандала. Это запах внешнего мира, реального мира, вторгающегося в эту надушенную гробницу.
- Я предлагаю слияние, - продолжает он низким, невероятно убедительным голосом. - Стратегический альянс. Вы выйдете за меня замуж.
Мир наклоняется. Слова настолько абсурдны, настолько грандиозны, что просто повисают в воздухе, отказываясь обретать смысл. Выйти за него замуж. За человека, который организовал наше разрушение.
- Вы безумны, - шепчу я.
- Я прагматичен, - поправляет он невозмутимо. - Это двухлетний контракт. Публичные выступления, социальная легитимность, ваше присутствие рядом со мной, пока я укрепляю свои позиции. Взамен я погашу все не залоговые долги вашей семьи. Обеспечу вашей матери возможность поддерживать… разумный уровень жизни. А в конце двух лет вы уйдёте с щедрым выходным пособием. С чистого листа.
Он произносит всё это так, словно зачитывает условия договора. И я понимаю, что, по сути, так оно и есть.
- Вы хотите купить меня, - говорю я, и слова кажутся мне горькими, словно деготь. - Как произведение искусства. Или дочернюю компанию.
- Я приобретаю определённые права на ваше имя и ваше время, - уточняет он, его тон неизменен. - Это простая сделка. У вас есть то, что мне нужно для следующего этапа моего роста. У меня есть капитал, чтобы решить вашу самую насущную проблему: полный финансовый и социальный крах.
Он указывает на конверт:
- Все условия здесь. Суммы для погашения долгов, ежемесячное содержание для вашей матери, пункты о конфиденциальности, ожидания относительно поведения. Прочитайте.
Моя рука дрожит, когда я наконец беру в руки конверт. Бумага плотная, дорогая. Я достаю документы. Они пестрят юридической терминологией, но цифры понятны. Он предлагает погасить огромную задолженность, которая могла бы похоронить нас на несколько поколений вперёд. Сумма, выделенная для моей матери, более чем щедрая - это настоящий спасательный круг.
«Ожидания относительно поведения» - список моих новых обязанностей: сопровождать его на мероприятиях, управлять его социальным календарём, представлять миру единый гармоничный фронт. Никаких публичных скандалов. Никакой неверности. Роль всей жизни: супруга Кирилла Волкова.
Я думаю о матери в соседней комнате - её истерика коренится в вполне реальном страхе перед нищетой. Думаю о звонках кредиторов, которые начнутся завтра. О друзьях, которые уже перестали отвечать на звонки. Это предложение, каким бы чудовищным оно ни было - единственное логичное и осмысленное, что осталось во вселенной.
- Почему? - спрашиваю я, отрывая взгляд от роковых страниц. - Почему просто не позволить нам исчезнуть? Вы же победили.
Впервые в его лице мелькает что-то, что может быть искренним чувством. Похоже, это амбиции.
- Одержать победу в битве - это не то же самое, что выиграть войну. Старая гвардия по-прежнему контролирует ключевые позиции. Ваше имя - ключ к этой территории. С вами моё восхождение будет легитимным. Это уже не будет враждебным поглощением. Это станет… династическим слиянием.
Он строит собственную аристократию, и ему нужна моя родословная, чтобы сделать это. Откровенная и захватывающая дух дерзость почти достойна восхищения.
- А если я откажусь? - спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
Он даже не пожимает плечами:
- Тогда вы и ваша мать будете растерзаны волками. Коллекторы заберут всё, вплоть до картин на стенах. Ваше имя станет шуткой на неделю, а потом его забудут. Вас забудут.
Он делает паузу, давая возможность осесть в комнате опустошению от картины такого будущего.
- Это не акт благотворительности, Елизавета. Это стратегическая инвестиция… в вас.
Я снова смотрю на контракт. Моя жизнь сведена к пунктам и условиям. Моё будущее - строчка в балансовом отчёте. Мне двадцать шесть лет, и мой выбор свелся к двум вариантам: медленное и мучительное забвение или позолоченная клетка, которую я создам сама.
Из коридора доносится голос матери - новая волна рыданий. Этот звук становится последним гвоздём в крышку гроба моего сопротивления. Я не просто Елизавета. Я последняя из династии Морозовых, кто ещё может действовать. Бремя этого имени, которое я всегда ощущала как тяжесть, теперь предстаёт передо мной как единственное оружие.
Я смотрю на Кирилла Волкова. Его взгляд спокойный, терпеливый. Он знает, что победил. Он видит в моих глазах капитуляцию. Но то, что он считает капитуляцией, я начинаю воспринимать иначе. В глубине моего желудка формируется холодное и твёрдое ядро решимости.
Если это поглощение, то я буду самым ценным активом, который он когда-либо приобретал. Я изучу его бизнес, его мир, его слабости. Он думает, что покупает трофей и ключ. Он не подозревает, что приобретает волчицу в овечьей шкуре.
Я подхожу к столу отца - к тому самому столу, за которым он подписал документы, обрекшие нас на гибель. Беру тяжёлую лакированную ручку, которая была его любимой. В моей руке она кажется оружием.
Я не смотрю на Кирилла. Я смотрю на строку в нижней части последней страницы:
«Подпись стороны Б: Морозова Елизавета Викторовна».
Теперь моя рука совершенно тверда. Стыд исчез, выжженный новой, проясняющей сознание яростью. Я прикладываю ручку к бумаге и подписываю своё имя.
Поднимаю взгляд и встречаюсь с его глазами. Мои глаза теперь такие же холодные и оценивающие, как его. Сделка завершена. Приобретение оформлено окончательно.
Мысль формируется не как надежда, а как обещание, которое я даю себе - тихая, кровавая клятва под полированной поверхностью момента:
«Возможно, ты только что приобрёл меня, Кирилл Волков. Но я узнаю всё об твоей империи. И я узнаю, как её захватить».