Патовая ситуация.
Представьте: Безлунная ночь окутала парк своим таинственным покрывалом, лишь приглушённое стрекотание сверчков нарушало тишину. В тусклом свете редких фонарей застыла странная сцена: трое молодых людей, напряжённо застывших в нелепой позе, словно пойманные с поличным воришки, держали в руках старинную скульптуру. Напротив них, небрежно развалившись на скамейке, сидела девушка с сигаретой, зажатой между пальцами.
Тягостное молчание повисло в воздухе, пока девушка не начала отчаянно кашлять, нарушая напряжённую атмосферу.
— Рея, не знал, что ты куришь, — наконец нарушил тишину один из налётчиков, его голос звучал насмешливо.
— Не знала, что ты воруешь, — парировала девушка, с трудом восстанавливая дыхание, — Что? Всё настолько плохо у клана?
— Ай-яй! Но вот опять ты начинаешь! — вмешался компаньон первого.
— Помолчи, Бер, — заткнул тот своего друга, — Короче, малая, ты нас тут не видела.
Девушка медленно подняла бровь, выпустила струйку дыма и добавила:
— И вы меня.
Парень кивнул с лёгкой ухмылкой:
— И мы тебя.
За сим троица скрылась в ближайших кустах, оставив девушку задумчиво провожать их взглядом.
***
— Нет, ну, вы видели! Вы видели!? Воруют прямо посреди учебного заведения! Элитного заведения!
— Парел Варкадич, вас же никто не тянул за язык. Вы же сами сказали, что поставите зачёт автоматом, тем, кто вынесет скульптуру из-под защиты так, чтобы она даже не пискнула.
— Сказал! — возмущённо подсветил профессор, оставновшись и выпятив губу, — Но я же не думал, что они!..
— Умудряться это сделать? Поздравляю, Парел Варкадич, вот такие вот у вас талантливые первокурсники.
— Етить-колотить! Как я это буду директору теперь объяснять!?
— Через рот, Парел Варкадич, через рот. Словами.
— Витор Сареньевич, — вошла в кабинет молодая симпатичная девушка, — к вам посетители.
— Ну вот видишь, — сказал флегматичный визави Парела, указав рукой на дверь, в которой стояла его помощница, — Уже с повинной пришли!
— Ага! Печати в зачётку просить! У-у-у-у-ух...! Таланты на мою голову! — не прекращал сокрушаться профессор.
Сияя улыбками, с протянутой рукой в которой лежала зачётка стояли мы перед двумя преподавателями. Один смотрел на нас задумчиво, потирая седую редкую бороду, а второй стоял как надутый мочевой пузырь яка: поджав губы, скрестив руки за спиной и переводя взгляд с одного студента на другого.
— Ну что ж... — начал профессор, прочистив горло, чем напомнил мне о вчерашней встрече, — Вы — молодцы. Такого на моей памяти еще не было ни разу. Отличились.
Слегка поколебавшись, пузырь всё-таки поставил нам переливающиеся золотом именные печати. Мы рассеянно попрощались с профессорами и вылетели из кабинета.
Бер, один из моих сообщников начал отплясывать танец от радости прямо в коридоре.
— Никакой. Мать её. Магзащиты. Целый го-о-о-о-о-од! — орал тот.
— Ты бы хоть от кабинета отошёл что ли, — попытался унять приступ бесконтрольной радости Фриз.
— Ага, пока Кадич не передумал, — назвал я профессора по кличке.
— Так! Я не понял! Вы что там перед моим кабинетом устроили?! Я щас вас...!
— Валим! — сказал я, резко стартанув с места.
Отбежав на приличное расстояние, мы со смехом вписались за угол.
— Так, народ, вы куда? — спросил Фриз у нас и добавил, — У меня еще встреча с Брионой.
— Хочешь очаровать профессоршу, хитрый ты гавнюк? — спросил Бер, похабно улыбаясь и закидывая тому руку на плечо.
— Ты что? У меня с ней зачёт. Досрочный.
— Вот ты скучный ботаник, Фриииз, — протянул Бер, — А ты наверное со мной в «Гнедого»? — обратился ко мне оборотень.
— Не, я к ведьмочке, — ответил я.
— У-у-у-у-у... — протянули парни.
— У вас точно ничего нет? — задал вопрос в своей манере Бер.
— У меня, что по-твоему настолько хреновый вкус? — скривился я, глядя на двуипостасного.
— А что? Она симпатичная. Может я для себя спрашиваю.
В глазах как-то резко покраснело. Всего на секунду, но мне пришлось прикрыть их рукой, чтобы скрыть.
— И её мама вообще член совета. Ты приглядись Влад, девочка-то перспективная, — добавил Фриз, то ли издеваясь, то ли всерьёз. У него где что всегда хрен поймёшь.
— Ладно, парни, валите по своим делам, а я иду издеваться над ведьмой, — добавил я, придя в себя.
— Удачи! — Фриз.
— Если что случится, ори погромче! Только не моё имя! — кричал мне вслед Бер.
— Придурки, — добавил я со смехом.
— У меня тоже хороший слух, Влад! Я — оборотень!
***
Я смотрела на новообразовавшегося передо мной вампира, перегородившего мне дорогу.
— Привет, — заявило это чудовище, — Как дела?
Поморозив его ещё пару секунд взглядом, я начала тараторить:
— Привет. Дела шли хорошо, пока ты не появился. Погода чудесная, а я занятая. Если есть вопросы — оставь их при себе, если есть дела — реши их как-нибудь сам, а мне пора. Свали с дороги, — и попыталась обойти два метра наглости. И у меня это почти получилось...
— Рея, любовь моя...
— Не продолжай, а то меня сейчас стошнит. Чё те надо?
— Шоколада!
— Я не киоск!
— Мне скучно! Давай я пойду и сдам тебя с потрохами?
«Давай ты пойдёшь на...!?» — рвалось из меня, но я героически стерпела.
— Валяй, а я пойду и сдам вас троих. Три к одному — простая математика! Думаю, такую ты точно осилишь.
— А больше не нужно! — сказало это чудовище размахивая у меня зачёткой перед носом.
— Что это? — спросила я, без инициативы глядя на сие действие.
— Зачёт.
— И?
— По магзащите.
— Ну?
— Автоматом!
— Ты решил меня подоставать, чтобы я тебя поздравила?
— Да! — лучезарно улыбнулось чудовище. Я же скривилась.
— Нет, — резко исправился Влад, — Ты чем Кадича на общих лекциях слушала? Так вот, к чему я это? Кадич обещал поставить зачёт тем, кто стащит скульптуры из-под защиты. Смекаешь?
На улицы студгородка давно опустилась зима — настоящая, северная, с колючим морозцем и бесшумным кружением первых тяжёлых снежинок. Всё резко преобразилось: карнизы и балконы украсились хрупкими ледяными кружевами, а тротуары укрылись свежим, девственно‑белым покровом, на котором тут и там проступали первые торопливые следы. Воздух стал пронзительно‑чистым, пах морозом и далёким дымком из труб, а каждое дыхание оставляло за собой короткий призрачный шлейф.
Рассвет в студгородке наступал неторопливо, словно не решаясь нарушить древнюю тишину каменных стен. Но едва первые розовые лучи касались зубчатых башенок и стрельчатых окон, городок оживал — сначала робко, потом всё увереннее, наполняясь суетой и жизнью.
По узким улочкам, вымощенным гладким булыжником, уже спешили студенты. Их пёстрые шарфы и объёмные свитера контрастировали с благородной сединой старинных фасадов. Кто‑то бежал, придерживая на бегу стопку книг; кто‑то, запыхавшись, натягивал на ходу перчатки, поминутно оглядываясь на башню с часами; кто‑то торопливо дожёвывал булочку, купленную у раннего разносчика. В морозном воздухе витали обрывки фраз:
— Ты конспект взял?..
— Опоздаем, точно опоздаем!..
— А Северова сегодня будет?..
У арочных ворот главного корпуса толпились группы. Звонкий смех то и дело прерывался тревожным взглядом на циферблат. Приближалось время сдачи промежуточных экзаменов и зачётов, короче — самое сложное время для студентов.
Тем временем пробуждались и торговые лавки, вписавшиеся в средневековый облик городка так органично, будто существовали здесь веками.
Сначала приоткрывалась ставня у булочной: оттуда вырывался густой аромат свежевыпеченного хлеба и корицы. Хозяин, румяный от жара печи, выставлял на резной прилавок корзины с хрустящими булками и пирожками с ягодами. Уже через минуту у дверей выстраивалась очередь — студенты охотно меняли последние монеты на тёплое угощение, чтобы согреться и подкрепиться перед парами.
Рядом оживала лавка канцелярских принадлежностей: скрипнул замок, звякнул колокольчик, и хозяйка, пожилая дама в очках на шнурке, начинала расставлять на витрине пергаментные свитки, чернильницы и остро заточенные перья (пусть даже внутри они были современными гелевыми ручками, стилизованными под старину).
Чуть дальше, у башни с астрономическими часами, разворачивал свой товар торговец горячими напитками. Его медный самовар сиял, как маленькое солнце, а пар поднимался клубами, смешиваясь с морозной дымкой. Здесь можно было купить глинтвейн с пряностями, мятный чай или крепкий кофе — и каждый стаканчик мгновенно обхватывали озябшие пальцы.
На площади перед библиотекой уже шумел импровизированный рынок: студенты продавали друг другу конспекты, обменные учебники, вязаные грелки для рук и самодельные обереги «от несдачи». Кто‑то предлагал массаж шеи «за три монеты — и вы снова человек», а кто‑то тихо напевал под лютню, собирая мелочь в шляпу.
И над всем этим — над шумом, смехом, звоном колокольчиков и перекличкой голосов — возвышались древние стены студгородка, словно хранители вековой мудрости, спокойно наблюдающие за вечной суетой молодости.
Я же в это время сражалась с рюкзаком.
— Закройся же ты, зараза! — ругалась я пытаясь застегнуть упрямую молнию на синтетическом куске ткани. Я пыхтела, ругалась, выла, каталась по недавно бывшему ровно застеленным покрывалу кровати, но эта сволочь ни в какую не хотела закрываться.
— Ладно, пёс с тобой, так пойду! — решительно плюнув на данное обстоятельство и развороченную кровать, я закинула рюкзак за спину и подошла к вешалке. На вешалке висела огромная дутая куртка и длиннющий шерстяной шарф. Быстро забравшись в первое и повязав на голову и шею второе, я закинула на плечо злосчастный рюкзак и двинулась на вход. Встретивший меня холодный ветер заставил поёжиться. Будь моя воля, в жизни бы в такую погоду из дома не высунулась.
Закрыв входную дверь трижды на замок, я развернулась, растёрла резко озябшие руки, сунула их в растянутые карманы и двинулась на встречу знаниям.
На улице меня встретили такие же почти-опоздашки. Что не говори, а молодой организм требует здорового сна, особенно, если полночи тратишь на то, на что у более старших поколений нет ни сил, ни желания.
Стройным шагом, но в разнобой, мы как небольшая армия, вплыли в холл главного здания и разбежались по аудиториям кто куда. Садясь на свободное место, я не торопилась стягивать верхнюю одежду.
— Твою мать!.. И так два часа сидеть в этом дубаке! — запричитал негромко кто-то сзади.
— Да не так уж и холодно, — ответил сосед, несчастного.
— За себя говори! Вы оборотни так холод как мы не ощущаете!
И это было чистейшей правдой. Красивые средневековые здания учебного корпуса являлись самым настоящим культурным достоянием всей Неогеи, но красивые резные окна и каменные стены университета — не грели от слова совсем. Поколения студентов ругались на данное обстоятельство, но годами ничего не менялось: отапливать магией или техникой было дорого, а перестроить не представлялось никакой возможности. Услышав про пластиковые окна, некоторые преподаватели и директор в частности — падали в обморок.
Стоит так же заметить, что далеко не все студенты чувствовали холод как таковой: где-то треть могла спокойно расхаживать в сорокоградусный мороз в купальниках и даже не простудились бы.
— Бедная ты моя, бедная, несчастная принцесса! Хочешь я тебя обниму? — предложил оборотень и, судя по звуку, раскидывая руки.
— Марк, иди в ...! — ответил его окоченевший от холода и такой наглости сосед. Где-то сбоку захихикала стайка девушек, так же наблюдавшая за этой сценкой.
В аудиторию вплыл Карыч — высокий мрачный профессор с острым взглядом и в тёмном одеянии, за что и получил такое прозвище. Нет, так то все профессора носили чёрные балахоны, но на Карыче оно смотрелось намного гармоничнее, чем, к примеру, на том же круглом как глобус Кадиче. А еще, в отличии от вышеупомянутого, не смотря на свой грозный вид, Карыч был ещё тем добряком и всегда вытягивал даже закостенелых двойшников и тройшников на баллы повыше.
— А что с лицом? На морозе скукожилось? И что за синтепоновая броня? Ты прям знала что ли, что я рядом сяду? Так ты не переживай: я не кусаюсь. Пока не попросят, — и сверкнул своей фирменной клыкастой улыбочкой.
Я скосила на него взгляд, пытаясь вернуть черты лица в исходное положение.
— С лицом всё в порядке. А вот с чувством такта у тебя, как всегда, беда. — Голос получился ровнее, чем я ожидала. — И это не «меховая броня», а нормальная зимняя куртка. В отличие от некоторых, на ведьм резист к холоду не распространяется.
Повернулась обратно к доске, демонстративно поправив рукав, чтобы чуть отодвинуться. Но он, конечно, не унимался.
— О, так ты ещё и заботишься о моём здоровье? Я так тронут! — Он нарочито шумно устроился на стуле, чуть толкнув мой локоть. — Кстати, ты в курсе, что хмуриться вредно? Морщины там могут появится. Тебе, кстати, пойдёт.
Я выдохнула, считая про себя до пяти.
— В курсе, что болтать на лекциях вредно? Пару можно получить. — Кивнула на профессора, который как раз начал что‑то записывать на доске. — И если тебе так интересно моё лицо — могу предложить зеркало. В туалете налево.
Ну вот, опять втягиваюсь в эту перепалку. А он только этого и ждёт.
— Вредная ты баба, Рея.
Я закатила глаза. Дай Первозданная мне сил...
Мой взгляд сместился к рукам Влада. К рукам, в которых ничего не было.
— А ты что писать не собираешься? — прошипела я кошкой.
— Я думал ты со мной листком и ручкой поделишься, — так же шёпотом ответил мне кровосос.
— А седалищный нерв у тебя не треснет?
— Ещё ни разу не было. Я проверял. Так поделишься или нет?
— Нет!
— Подели-и-ись.
— Нет!
— Ну, ты же добрая!
— Я — злая!
— Знаю, что добрая.
— Не придумывай! Не поделюсь.
Мы завозились на парте: Влад пытался отобрать у меня ручку, я же ни в какую не хотела ему её отдавать.
— Волдрек, Рея! Чем вы там заняты?
По рядам прокатился сдержанный смех. Я почувствовала, как щёки слегка загорелись, но постаралась сохранить невозмутимость.
— Простите, профессор, — сказала я, окончательно вырывая злосчастную ручку из лап чудовища. — Это больше не повторится.
Влад, к моему удивлению, тоже притих. Лишь когда профессор снова отвлёкся на доску, он наклонился ближе и прошептал:
— Ладно, ведьма. Считай, раунд за тобой.
Я бросила на него мимолётный взгляд и полностью сосредоточилась на лекции.
Ближайшие два часа стали для меня настоящим убежищем. Как только голос профессора заполнил аудиторию, всё лишнее — шум, раздражение, даже присутствие Влада рядом — будто растворилось в воздухе. Остались только слова, которые ложились на слух, как капли дождя на сухую землю: каждое впитывалось, обретало форму, складывалось в стройную систему.
Я раскрыла тетрадь, и рука сама потянулась к бумаге — не просто записывать, а переживать каждое предложение. Буквы ложились ровно, строчки бежали одна за другой, а я мысленно уже шла дальше: выстраивала связи, задавала вопросы, искала нестыковки. В такие моменты мир сужался до пространства между строками — там, где рождались идеи.
Профессор говорил о древних ритуалах, о том, как магия вплеталась в повседневную жизнь, как законы и обычаи формировали целые эпохи. Я ловила интонации, отмечала паузы, улавливала намёки — те самые, что не попадут в учебники, но без которых картина останется неполной.
В голове уже рисовались схемы: временные линии, ветви родственных связей, цепочки причин и следствий. Я мысленно спорила с автором гипотезы, которую приводил профессор, подбирала контраргументы, а потом — неожиданно для себя — находила способ их объединить. Это было как игра в шахматы с невидимым соперником: каждый ход требовал внимания, каждый ответ — остроты ума.
Время текло незаметно. Я не замечала, как рука устаёт писать, как затекает шея от наклона, как холодный воздух из окна щекочет затылок. Всё это стало фоном, неважным, далёким. Здесь и сейчас существовало только знание — живое, пульсирующее, будто река, в которую я погружалась с головой.
Очнулась я лишь тогда, когда прозвенел звонок. В ушах ещё звучали отголоски фраз. Передо мной лежала исписанная тетрадь: строчки, подчёркивания, стрелки, вопросительные знаки. Я закрыла её, выпрямилась и только тогда осознала: чтобы вылезти, надо как-нибудь попробовать убрать с дороги Влада.
Не найдя иного более эффективного и быстрого способа решения проблемы, я дождалась, когда аудитория достаточно опустеет и просто столкнула его со стула ногой. И пока в край офонаревший парень приходил в себя на полу, потирая свежий след от протектора моей ноги на жопе, я стремительно понеслась синтепоновым шариком на выход.
— Рея-я-я-я-я-я-я-я..! — тянулось мне в след.
***
— Я до тебя ещё доберусь, гадина, — ворчал я, потирая ушибленную и поруганную конечность. — Хорошие у неё сапоги, крепкие.
— Если говорить по‑чесноку: заслужил, — невозмутимо выдал незаметно подошедший Фриз.
— Но летел ты красиво, аки АрёлЪ! — не удержался от подколки Бер, изобразив взмах крыльев.
— Я чёт не понял, пацаны, вам заняться не чем? — огрызнулся Влад, поднимаясь и отряхиваясь.
— В смысле нечем? Вот мы стоим, над тобой угараем. Считай, что долг лучших друзей отрабатываем, — Бер закинул руку ему на плечо и расплылся в широкой ухмылке.
— Нечего было девочку обижать на постоянной основе. Чего ты к ней прикопался? — серьёзно спросил Фриз, проигнорировав Бера.
— Вам‑то какое дело? Весело мне с неё! — отмахнулся Влад, но в голосе уже не было прежней бравады.
— Весело — это когда оба смеются, — парировал Фриз. — А ты её только злишь. Смотри, в следующий раз она не ногой, а чем‑нибудь потяжелее запустит.
— Да ладно вам, — махнул рукой Влад, но было видно, что слова друга его задели. — Просто… она другая. Не такая, как все. Наверное.
Бер с Фризом переглянулись, но промолчали. Бер лишь хмыкнул и потрепал Влада по плечу:
В аудитории царила напряжённая атмосфера. Профессор, стоя у доски, с недоумением смотрел на образец, лежащий перед ним.
— Что это? — строго спросил он, указывая на содержимое пробирки.
Студент по имени Бер, известный своими прямолинейными высказываниями, не раздумывая, выпалил:
— Ослиное дерьмо…
Профессор резко поднял бровь:
— Бер!
Парень, осознав свою оплошность, быстро исправился:
— Говно.
Преподаватель покачал головой:
— Не то, но было близко.
Бер, чувствуя, что нужно подобрать более научный термин, предложил:
— Фекалии!
— Да, но уже поздно, — усмехнулся профессор, — ты уже сказал слово на букву «Г».
— Говно? — с надеждой переспросил Бер, но было ясно, что этот раунд он проиграл.
Аудитория еле сдерживала смех, а профессор, покачав головой, продолжил занятие, оставив Бера с его прямолинейностью.
— А что не так-то, оно же пахнет, а я это... — тихо оправдывался про перед сокурсниками парень, чем смешил народ ещё сильнее.
Один из соседей не выдержал и прошипел сквозь смех:
— Бер, ты гений. Просто молчи.
— Но я же правду сказал! — возмутился тот, ещё больше раззадоривая аудиторию.
Профессор, будто не слыша фонового хохота, размеренно продолжал лекцию, лишь время от времени бросая на Бера многозначительные взгляды. А тот, наконец осознав масштаб катастрофы, парень уткнулся в тетрадь:
— Всё-всё, молчу.
Всё‑таки друзья у Влада были что надо. С одной стороны — Бер, неунывающий балагур с заразительной ухмылкой. Он мог в любой момент разрядить даже самую напряжённую обстановку парой нелепых слов или дурацкой шутки. Его смех раздавался в коридорах чаще, чем звон колокола на главной башне, а способность находить повод для веселья порой казалась сверхъестественной.
С другой стороны — Фриз, его полная противоположность: собранный, серьёзный, с вечно приподнятой ироничной бровью. Прилежный до занудства, он записывал каждую лекцию до последнего слова, а его конспекты могли сойти за учебные пособия. И да, они действительно были как кошка и рыба — в буквальном смысле: Фриз, с его переливающейся чешуёй и плавниками на запястьях, выглядел как настоящий русал, а Бер походил на крупного, лохматого кошачьего оборотня.
И что удивительно — несмотря на полярность характеров, они никогда не ругались всерьёз. Хотя, если приглядеться, в глазах Фриза порой вспыхивало явное желание придушить Бера за очередную выходку. Но вместо этого он лишь закатывал глаза и возвращался к своим записям. Третьим в этой компании был Влад — идеальный баланс между двумя крайностями.
В отличие от меня, он умудрялся блестяще учиться и при этом вести активную светскую жизнь. Посещал все вечеринки, успевал на дополнительные занятия, поддерживал десяток дружеских связей и ещё находил время флиртовать с половиной женского состава академии. О таком я со своим комплексом неполноценности и врождённым перфекционизмом могла только мечтать.
Там, где для других путь был усеян препятствиями — проваленные зачёты, бесконечные пересдачи, стыдные промахи на лекциях, — для Влада будто сама судьба вымощала дорожку из цветов. Каждый его шаг сопровождался одобрительными взглядами, каждый промах тут же превращался в очаровательную особенность.
Красивый, обаятельный, привлекательный, сексуальный и умный вампир — неудивительно, что девушки висли на нём, как лианы на пальме. Они смеялись его шуткам, ловили его взгляд, мечтали оказаться рядом хотя бы на минуту. А я всегда была одна. Во всём одна: и дома, где мать предпочитала общество слуг, а не дочери; и в школе, где мои попытки влиться в коллектив разбивались о стену равнодушия; и по жизни, где каждый шаг приходилось делать самой, без поддержки и подсказок.
Вопрос напрашивался сам собой: зачем ему такая?
Красивая ли я? Не очень. Может, интересная? Точно нет. Ну хоть богатая? Да, но эти деньги не мои — они принадлежат моей матери. И даже это не имело значения: Влад явно был побогаче.
Что ж, если он решил поиграть со мной, поиздеваться или проверить, насколько далеко можно зайти, то я не постесняюсь отплатить ему той же монетой. Пусть узнает, что и у тихой мышки бывают острые зубки.
Все эти мысли крутились калейдоскопом в моей голове, пока в реальности почти оканчивалась пара. Она была последней перед зачётной десятницей — тем самым периодом, когда даже самые беспечные студенты начинали судорожно листать конспекты, а коридоры заполнялись запахом кофе и нервозной суеты.
Так что остальные, и я в том числе (что удивительно), не слишком зацикливались на текущей лекции. Кто‑то перешёптывался, кто‑то листал учебники, кто‑то откровенно дремал, положив голову на руки.
За пару минут до окончания профессор Северова, невысокая женщина с пронзительным взглядом и седыми волосами, собранными в тугой узел, поднялась из‑за стола и произнесла напутственную речь. Её голос, обычно сухой и деловой, на этот раз звучал чуть мягче:
— Впереди вас ждёт испытание, которое покажет, чего вы стоите на самом деле. Не бойтесь ошибок, бойтесь бездействия. Помните: даже самый сложный зачёт — это всего лишь шаг на пути. Удачи вам.
И с этими словами она отпустила нас с миром.
Собрав, свои манатки, я, как всегда, подождала пока большая часть студентов освободит помещение и двинулась на выход, уже рисуя в голове горячую кружечку чая и мягкий пледик на коленях. Всё-таки уже успела неплохо так замёрзнуть в неотапливаемых аудиториях. Какого было девочкам, которые следовали за писком моды — даже думать не хочу. Вот уж кого было по-настоящему жалко.
Распихав все письменные принадлежности по карманам, я привычным движением дёрнула за молнию — и, о чудо, она застегнулась с первого раза!
Вот только мечтам явно не суждено было сбыться.
— А ну стоять! — меня довольно грубо схватили за шкирку и развернули в воздухе. Ноги болтались в десяти сантиметрах над землёй, а сумка предательски съехала с плеча.
Тяжёлые деревянные двери со скрипом распахнулись, впуская нас в полутёмное помещение, где воздух был пропитан запахом жареного мяса, табака и того самого неприятного запаха, который не выносил ни один уважающий себя вампир.
— Фу! Тут воняет! — возмутился я, морща нос.
— Если не любишь чеснок, так и скажи, — подмигнул Бер девушкам, не обращая внимания на моё недовольство.
— Так и скажу: я не люблю чеснок! Да и без Фриза как-то не то.
— Не хватает дозы занудства? — со смехом заметил Бер, устраиваясь за свободным столиком у окна, откуда открывался вид на оживлённую улицу.
— Ну да. А почему именно «Гнедой»?
— Потому что здесь вкусно кормят и тут офигенная атмосфера! — ответил Бер, обводя рукой помещение. — И красивые девушки, — добавил он, снова подмигивая девушкам, которые уже вовсю стреляли в его сторону глазками.
— Да-да, а вовсе не потому, что у тебя здесь дядя работает, — со смешком опустился я рядом.
— Ой, что это я слышу? Это занудство? Тебя там наш морской принц не покусал ли часом?
— И снова здорово! Мелкий ты засранец! — раздался громкий голос и к нашему столику подошёл крупный мужчина с роскошными бакенбардами.
Дядя Бера, облачённый в традиционную ковбойскую одежду, обнял племянника, от чего тот едва не приподнялся над стулом.
— Вон как подрос! Дай я на тебя погляжу! А плечи-то какие широкие стали! Смотри, как дядька твой живот себе не отъешь! — пробасил мужчина, хлопнув себя по внушительному пивному животу, который уютно расположился поверх ремня с серебряной пряжкой.
— Не обещаю! Я сюда именно за этим и зашёл, — заметил тот, поведя недавно хорошо сжатыми в объятьях родственника плечами, — Дядь Жош, нам бы мяса похавать и выпить чего.
— Ты по адресу, сынок. Только у Жоши тут нормальная мясо, но за пойло не отвечаю: гоню не я, — и засмеялся так, что затряслась люстра на потолке.
— Так, Бернаут, правила ты знаешь: девок без их желания не лапать, морды за просто так не бить и уж тем более бар не разносить. Поняли?!
— Поняли! — ответили мы хором и проводили глазами удаляющуюся мощную фигуру дядьки.
В этот момент музыка сменилась на более ритмичную, и в баре стало ещё оживлённее.
— Так тебя зовут Бернаут.
— Вот только ты не начинай, Влад! — проворчал Бер, отворачиваясь к стойке, где бармен как раз выставлял новые бутылки.
— Не-не-не, погоди. Целых полгода душа в душу мы друг друга знаем, а твоё полное имя я слышу лишь сейчас.
— В смысле знаем? Это разве не дружба называется? — оборотень прищурился, пытаясь поймать взгляд бармена.
— Не соскакивай с темы, Бер.
— Эйх…! Ладно! Да! Меня зовут Бернаут! Так в честь деда назвали. Доволен? — он наконец развернулся к другу, скрестив руки на груди.
— Теперь понятно, почему ты так плохо учишься! Тебя буквально тормозом зовут! — я не смог сдержать смех.
— Ха-ха, очень смешно! — огрызнулся Бер, — Может, это твоё имя стоит расшифровать?
— А что с моим именем не так? Меня зовут Влад! От слова «владеть», — я откинулся на стуле, расправив плечи. — Таким именем царей величают!
— Каких царей? Тебя что ли? У нас дома про таких как ты говорят: блохастый пёс хвосту не хозяин, — парировал Бер.
За такой комментарий я запустил в него меню, но оборотень с лёгкостью увернулся. Его реакция была на высоте.
— Опух что ли? Сказано же было: ничего не ломать, — проворчал Бер, демонстративно отряхивая рубашку.
— Сам ты — кот блохастый! А я — вампир благородных кровей! На себя бы посмотрел: не успел войти, а уже девкам фарами сигналишь, — я кивнул в сторону столика с девушками, которые откровенно заигрывали с Бером.
— Сигналю, сигналил и буду сигналить, — поиграл бровями оборотень. — А может им ещё и побибикать?
— Бибикай их сюда, — хмыкнул, принимая сочный стейк из рук официантки. — Я уже ой какой голодный.
***
— А я уже свободный, мне легко!
И на губах давно обсохло молоко!
Жизнь била, бьёт и будет бить!
Я не найду силы всё прости-и-и-ить!
Две женщины в бигудях и халатах, словно сошедшие с картины «Зина и Клава на ночном дежурстве», высунулись из окон соседних домов.
— Это ещё что? — спросила Клава, кутаясь в халат и ёжась от холода.
— Это студенты, — усмехнулась Зина, поправляя съехавшие бигуди. — Зачётная десятница ещё не началась, а эти уже празднуют.
— Тю! Я тебя умоляю! Вспомни, как себя в их возрасте вела!
— Вот не надо! Кто старое помянет тому глаз вон! А кто припомнит, тому оба, — хихикнула Зина, подмигивая соседке. — И вообще, у меня тоже хорошая брага припрятана. Терябнем? Пока мужья не видят? Я всех уже уложила.
Клава на мгновение задумалась, потирая подбородок:
— Эх, Зина… А давай! — и, махнув рукой, обе женщины скрылись в доме, оставив на улице только крики и смех пьяных студентов.
***
Я не выспалась. Никогда не получалось заснуть перед важным днём. Знаете это изматывающее чувство тревоги перед важным событием? Оно чертовски выматывает.
Из зеркала на меня смотрело помятое лицо с огромными кругами под глазами, словно там всю ночь горели свечи. Растрёпанные волосы торчали в разные стороны, а кожа казалась бледнее обычного. Я зачерпнула ледяную воду из-под крана руками и с силой окунула в неё лицо, чувствуя, как прохладные капли стекают по шее.
Несколько глубоких вдохов — и стало чуть легче, хотя тревога всё ещё гнездилась где-то в глубине сознания. Механически я начала собираться, машинально перебирая вещи в шкафу. Пальцы чуть дрожали, когда я пыталась застегнуть браслет.
В голове крутились тысячи сценариев развития событий, каждый страшнее предыдущего. Что, если я не справлюсь? Что, если всё пойдёт не так, как запланировано? Эти вопросы терзали разум, не давая сосредоточиться на простых действиях.