Все девять хвостов

Глава 1

Я открыла глаза и долго не могла прийти в себя.

Пальцы скользнули по лицу, и я чуть не всхлипнула — кожа гладкая, юная. Ни морщин, ни тусклых пятен, ни следов прожитых впустую лет. Я помнила старуху в зеркале, чьи волосы выцвели, как пепел. Я помнила, как он — мой возлюбленный, мой палач — отворачивался от меня и смотрел на другую. Но теперь… теперь у меня был второй шанс.

Шанс прожить иначе.

Я очнулась не в постели, а на сырой земле. Надо мной шумели кроны деревьев, сквозь которые мерцала луна. Ветки тянулись, словно когти, цепляясь за белое небо. Воздух был холоден, и от росы пропиталась моя одежда.

Пришлось собраться с мыслями: мы остановились на пути в столицу. Ло Чжэнь и я. Мы притворялись братом и сестрой. Это было то самое время, когда я вела тайную переписку с Чжоу. Когда я верила каждому его слову и как дурочка бросилась в его объятья. Это я уговорила отца отпустить меня в Лоян. Что я тогда говорила? Что я бы хотела увидеть мир и узреть драконов своего поколения? И как отец мог поверить в это?

В прошлой жизни я дрожала от счастья, когда Лян обещал забрать меня. Я верила, что он единственный, кто любит меня. Теперь же я знаю правду: он похитил меня ради собственной выгоды.

Я услышала шаги.

Лянь Хань.
Он стоял неподалеку, в тени, опершись о дерево. Казалось, что он слился с ночным лесом, и лишь его красноватые глаза светились, как угли. Высокий, широкоплечий. На плечи спадала тёмная накидка, будто крылья ворона. Его волосы были собраны в узел, но несколько прядей спадали на лицо. На скуле — тонкий белый шрам, подчеркивающий резкость черт.

Он всегда был рядом. Отец доверил ему мою охрану, и он никогда не спорил. В прошлой жизни я считала его просто тенью, оружием при мне. Но теперь вижу — его взгляд был полон жгучей преданности. Тайной, отчаянной любви. Ученик, что жаждал дочь своего мастера.

Я помню как он пытался уговорить меня вернуться. И я помню, что сделал с ним мой отец за его провал. И все равно он никогда не смотрел на меня зло или с осуждением.

— Госпожа?, — его голос был низким, хрипловатым, будто из глубин груди.

Я прижала руку к груди. Моя ци была такой слабой. Слабей чем я когда либо помнила. Эта проклятая техника моей матери. Она была хороша, но то, что питало ее, то что питало меня… В прошлый раз я отдала все что было и даже больше Чжоу, заплатив невероятно большую цену.

Во мне больше не было той наивной глупой девушки, живущей мечтами истинной любви. Я точно знала, что я такое и за что все проклинали технику моей матери.

Я с трудом поднялась, натягивая на плечи плащ, пропитанный ночной сыростью. Ткань была тяжёлой, и холод пробирал до костей. Но не столько он, сколько пустота внутри пугала меня. Моё тело, молодое и свежее, словно жаждало, но не воды и не еды — ци, силы, дыхания, что текло в жилах других.

Лянь Хань подошел к костру и подкинул в него пару веток. На нём была лёгкая чёрная броня, украшенная красными шнурами. Она не утяжеляла его фигуру, лишь подчеркивала широкие плечи и гибкость движений. На груди блестели простые застёжки из бронзы. Его накидка, наброшенная поверх доспехов, шевелилась от ветра и походила на крылья ворона.

Он держал в руках меч, лениво проводя тканью по лезвию, будто очищая его от невидимой крови. В свете огня его профиль казался высеченным из камня: чёткая линия скулы, тонкий белый шрам, пересекающий её, глаза — тёмные, в глубине которых пряталось что-то опасное.

— Должно быть вам стало холоднее, — сказал он, не поворачиваясь, но я уловила, как его пальцы замерли на клинке. Он чувствовал меня так же остро, как и я — его.

— Мне вдруг стало так холодно, — мой голос прозвучал тише, чем хотелось. — И невероятно одиноко.

Он поднял голову, и я встретила его взгляд. В нём не было жалости, только тёмный жар — сдержанный, но прожигающий насквозь.

— Госпожа… — он хотел сказать больше, но сжал губы, будто боялся выдать себя.

Я шагнула ближе. Земля была влажной, и мои лёгкие туфли промокли насквозь. Шёлковое платье, сшитое для пути, липло к ногам, но я не чувствовала ни холода, ни дискомфорта. Всё, что было для меня реальностью, — это он. Его дыхание, его тепло, его сила.

Я подняла руку и коснулась его плеча. Под тонкой тканью накидки я ощутила твёрдые мышцы, горячие, как камень, нагретый солнцем. Он замер.

Стоянка была тихой. Лишь треск костра да редкое фырканье лошадей нарушали ночное молчание. Мы остановились на лесной поляне, укрытой от глаз путников: деревья смыкались вокруг плотной стеной, а в темноте поблёскивали влажные листья.

Лошади, привязанные к низким ветвям, переступали копытами по влажной траве. Их дыхание поднималось белым паром, и в этом было что-то живое, земное.

Запах дыма вплетался в аромат мокрой земли, древесной коры и конского пота. Всё это смешивалось и кружило голову сильнее вина.

Я приблизилась к нему ещё ближе, так что костёр за его спиной бросал свет прямо на моё лицо. Я знала — в этот миг я выглядела как та, кем меня всегда называли за спиной: лисой-искусительницей.

Лянь Хань всё ещё держал меч, но руки его дрожали

Я протянула руку и коснулась его лица. Шрам под моими пальцами был холоднее кожи, но вместе с тем — словно застывшая в нём боль. Он вдохнул резко, но не отстранился.

—Разве здесь не холодно? — прошептала я, и в словах не было притворства. — Ты не должен помочь согреться?

Моя ци истончалась, как дым над костром. Я ощущала, как каждая минута уносит частицы меня. Ещё немного — и я рассыплюсь прахом.

— Госпожа… — его голос сорвался. — Я не могу…

Глава 2

Утро встретило нас росой и запахом сырого леса. Лошади фыркали и били копытами землю, нетерпеливо дожидаясь, когда мы продолжим путь. Я чувствовала себя необычайно легко: тело ещё помнило тепло его прикосновений, было необычайно спокойно.

Лянь Хань не произнёс ни слова о прошедшей ночи. Он седлал коня, проверял крепления, помогал мне, чтобы я не оступилась. Всё — так, словно ничего не произошло. Но я знала: он помнил каждое моё движение, так же, как и я.

— Ты выглядишь довольной, — сказал он, когда мы тронулись в путь. Его голос был спокоен, но в уголках губ мелькнула самодовольная улыбка.

— А ты слишком серьезен для того, кто наконец выбрался из тренировочного двора, — ответила я, позволяя себе улыбнуться.

Он фыркнул и поправил плащ, подхваченный ветром.
Он только что вышел из учеников, а я — дочь главы Дворца Багровой Луны. Наши судьбы не могли переплестись, и всё же ночь связала нас узлом, который уже невозможно развязать.

Лес шумел над головой, свет просачивался сквозь листву золотыми потоками. Вскоре деревья расступились, и мы миновали первые сельские угодья: рисовые поля, блестящие от влаги, низкие домики под соломенными крышами, редкие фигуры крестьян, склонённых над землёй.

Я вдыхала запахи влажной земли, дыма из печей, слышала лай собак и крики детей. Всё это было новым для меня. Я так долго жила за стенами, что мир казался невероятным, многоголосым праздником. Я ловила каждый миг, словно боялась, что он исчезнет.

Всю дорогу мы почти не разговаривали. Но я чувствовала его взгляд — быстрый, украдкой, словно он проверял, дышу ли я ровно, не устала ли. Лянь был молчалив, но напряжение исходило от него так же явственно, как тепло от костра.

К полудню дорога вывела нас на главный тракт. Стало шире, утоптаннее. И вскоре впереди показался караван. Несколько повозок, запряжённых быками, окружённых людьми с копьями. Шёл оживлённый гул голосов.

— Держись рядом, — сказал Лянь тихо, и я заметила, как его рука скользнула к рукояти меча.

Мы приблизились. Караван двигался в том же направлении — к городу. Люди обернулись, разглядывая нас. Я чувствовала, как их взгляды останавливаются на мне: моя одежда, хоть и скромная для путешествия, всё же была слишком изысканной для дочери крестьянина.

Один из караванщиков, мужчина средних лет с загорелым лицом, усмехнулся и обратился ко мне:
— Не похоже, что вы из простых. Откуда вы и куда держите путь?

Лянь напрягся, но промолчал. Он ждал моего ответа.

Я улыбнулась караванщику, чуть склонив голову:

— Мы брат и сестра, — сказала я, легко коснувшись плеча Лянь Ханя. — Наш отец болен, и мы направляемся в город за лекарством.

Мужчина прищурился, но, видимо, не нашёл во мне ничего угрожающего.
— Хм, в наше время смелый путь для двоих. Но в караване безопаснее. Двигайтесь с нами.

Так мы и влились в их строй. Колёса повозок гремели по камням, скрипели оси, пахло сеном, скотом и потом. Люди разговаривали, делились новостями, а я слушала их, словно впервые открывала книгу мира.

Как же я могла бросить это? — думала я, глядя вокруг. Отец искренне заботился обо мне, любил так, как никто. А я сбежала к тому, кто видел во мне лишь источник силы. Я сама шагнула в клетку и заперла за собой дверь.

Я прижала руку к груди. Боль прошлого переплелась с новым ощущением — острым, жгучим. Теперь я не собиралась быть жертвой. Теперь я хотела жить. Просто жить. И брать всё, что предложит мне этот мир.

К вечеру караван остановился. На дороге выросли костры, люди расселись кружками, делились едой, переговаривались. Я устроилась чуть поодаль, под видом, что устала. Но на самом деле всё моё внимание было приковано к Лянь Ханю.

Он сидел рядом с другими воинами, точил меч. Огонь отражался в его красных глазах, и они горели так же сильно, как внутри горела я. Его профиль был резким, словно высеченным из камня, но я знала — под этой суровостью скрывалась ночь, которую он никогда не забудет.

Я хотела его. Не из голода, не из необходимости. А просто потому, что он был живым, горячим, настоящим.

Ночью караванщики разложили шкуры, и нам с Лянь Ханем досталось одно одеяло. Караульные ходили по кругу, следили за безопасностью, но тьма всё равно казалась интимной, прикрывающей нас от чужих глаз.

Я легла рядом с ним, чувствуя его тепло. Лошади тихо переступали за повозками, костры догорали. Я придвинулась ближе, прикасаясь плечом к его плечу. Он вздрогнул, но не отстранился.

— Спи, — пробормотал он, отворачиваясь, будто хотел скрыть дрожь в голосе.

— А если я не хочу спать? — шепнула я.

Я видела, как его пальцы вцепились в край одеяла. Его дыхание стало неровным. Я знала — он боится. Боится моего отца, боится пропасти между нами. Но эта ночь принадлежала только нам.

Я придвинулась ещё ближе, и наши лица оказались так близко, что я чувствовала его дыхание. Лянь Хань зажмурил глаза, словно это могло спасти его от меня. Но я знала: он уже сдался. Я придвинулась еще ближе, чувствуя тепло его тела. Под одним одеялом пространство казалось тесным, и я не могла не коснуться его. Моя ладонь скользнула по его боку, задержалась на талии, а затем — ниже.

Он вздрогнул всем телом.
— Хулинь… — прошептал он хрипло, едва слышно. — Перестань. Если нас заметят…

Но его голос предал его: он был низким, глубоким, силы в нем еле хватало на шепот.

Я улыбнулась и медленно обхватила его твёрдость сквозь ткань. Он зажмурился, тяжело выдохнул, пальцы вцепились в землю. Добраться до его горячей кожи было не просто, он словно специально старался спрятаться. Я двигалась осторожно, то и дело посматривая на караван, разбившийся на стоянку неподалеку.

Его плоть мягкая, постепенно набирала силу, становясь все тверже. Я могла ощущать как сбивалось его дыхание, как напрягся его пресс. Лянь становился всё более горячим и пульсирующим в моей руке.

— Тише, — шепнула я прямо ему в спину. — Никто не узнает.

Глава 3

Я проснулась от шороха. Лянь уже сидел у костра, поправляя ремни на доспехах. Его движения были резкими, будто он пытался заглушить ими мысли.

Солнце только поднималось, окрашивая небо в розовое, и весь лагерь ещё дремал. Караванщики растянулись кто где: кто в повозке, кто прямо на земле. Никто не видел нас ночью.

Я села, укрывшись плащом, и какое-то время просто смотрела на него. Его спина, широкая и прямая, казалась непоколебимой. Это заставляло постоянно вспоминать как ночью он дрожал в моих руках.

Он заметил мой взгляд, остановился на мгновение и, будто заставляя себя, произнёс:
— Вам лучше бы поспать ещё, госпожа.

Я улыбнулась. В его голосе было то самое уважительное «вы», холодная вежливость, но глаза его говорили совсем другое.

— Ты слишком серьёзен для утра, Хань, — ответила я, накидывая одеяло на плечи. — Неужели ночь совсем не смягчила тебя?

Его губы дрогнули, и в уголке появилась тень улыбки.
— Ночь была слишком короткой.

Я встала, подошла ближе. Его глаза вспыхнули, но он отвёл взгляд, будто боялся, что ещё секунда — и он забудет все клятвы, всё воспитание.

— А если я хочу, чтобы ты был мягче? — спросила я тихо.

Он задержал дыхание. Его пальцы сжали ремень так, что кожа скрипнула. Но ответил он ровно, с лёгкой усмешкой, его фирменным сарказмом:
— Тогда вам придётся постараться, госпожа. Я слишком хорошо помню, кто мой господин… и чья вы дочь.

Я засмеялась — впервые за долгое время свободно, искренне. Мир вокруг казался новым. Лес шумел, караванщики начинали собираться в дорогу, солнце золотило крыши повозок. А я чувствовала, как во мне бурлит жизнь.