Все, кроме любви.

Глава 1. Без права на ошибку

Одри проснулась в шелковом белье цвета шампанского. Свет падал сквозь панорамные окна их пентхауса в Манхэттене, играя бликами на её гладкой коже. Всё было идеально: спальня в стиле минимализм, запах свежесваренного кофе, звон уведомлений с её почты — новые контракты, предложения, приглашения. Мир по-прежнему хотел её.

— Утром я лечу в Женеву. Вечером ужин с инвесторами. — Голос Эдварда прозвучал из-за ширмы. Он не спросил, не предложил. Он просто ставил в известность, как всегда.

Одри поднялась, прошла босиком по мраморному полу, её чёрные волосы блестели на солнце, а глаза — карие, глубокие — были спокойны, как и всегда. Она умела держать лицо. Даже когда внутри уже начинало бурлить.

— Я тоже занята, — сказала она тихо, наливая себе воду. — Съёмка для Harper’s в 14:00, потом визажист, потом интервью.

Он не ответил. Только бросил короткий взгляд в зеркало. Красавица. Хрупкая, точёная, совершенная. Всё в ней было выверено до миллиметра — как обложка бренда. Но внутри...

Одри положила руку на живот. Едва заметное движение. Боль? Нет. Страх.

Тест, сделанный прошлой ночью, лежал в ящике прикроватной тумбочки. Две полоски. Она смотрела на них почти час, в темноте, не веря. Она никогда не хотела ребёнка. И Эдвард тоже. Он говорил это прямо: дети — это слабость. Мы не такие.

А теперь — она. Беременна. Сломанная система. Ошибка.

И ни с кем нельзя поделиться. Ни с подругами, ни с менеджером, ни с мужем. Потому что этот мир, в котором она жила, не прощает ошибок. Даже если это — жизнь, которая бьётся внутри неё.

Одри смотрела на себя в зеркало. Красота. Успех. Страх.

"Что ты теперь будешь делать, Одри?" — прошептала она самой себе.

Глава 2. Без права на слабость

Съёмка длилась уже третий час. Одри привыкла к таким дням — график забит до предела, макияж сменяется каждый час, улыбка — натянутая, как струна. Но сегодня было по-другому. Она не могла дышать свободно. Не из-за корсета или туфель на шпильке. Изнутри.

Фотограф кричал, визажисты шептались, ассистенты бегали вокруг, но её мысли были только в одном месте: в белом пластиковом тесте, который она спрятала в косметичке, под зеркалом. Две полоски. Розовые. Уверенные.

Она посмотрела в объектив. Щелчок. Её лицо — идеально. Глянец. Глянец поверх паники.

Как это могло случиться?

Она всегда была осторожна. Её тело — это её капитал. Контроль над гормонами, весом, репутацией. Всё просчитано. Всё стерильно. И вдруг — это. Ошибка. Сбой. Чужое внутри неё.

— Перерыв! — крикнул режиссёр. — Одри, вода, грим поправить.

Она кивнула и ушла в гримёрку, закрыв за собой дверь. Внутри было тихо. Только её дыхание и слабая дрожь в пальцах. Она села, уставилась в зеркало.

— Я не хочу этого… — прошептала.

Говорить слух вслух было странно. Но необходимо. Как будто если произнести это — станет легче.

Она не хотела ребёнка. Не сейчас. Не в этой жизни. Её тело — рабочий инструмент. Её график — боевой. Карьера — мечта, построенная на самоконтроле. Ей 20. Она — икона. У неё всё. Кроме желания быть матерью.

Что делать?

Она знала ответ. Но не могла принять его. Ещё нет.

Дома её ждал Эдвард. Точнее — его тень. Он был занят, как всегда. Короткие фразы, длинные звонки, холод в голосе. Брак как контракт. Удобный. Блестящий. Без чувств.

Он вышел из кабинета, когда она вошла в пентхаус.

— Ты поздно. — Это не вопрос. Упрёк в шелковой обёртке.

— Съёмка затянулась.

— Ты выглядишь… усталой. — Он заметил. Она молчала. Он подошёл ближе, от него пахло дорогим виски и решимостью. — Всё хорошо?

Одри кивнула. Потом выдохнула.

— Нет.

Он замер.

— Что-то случилось?

— Я беременна.

Молчание упало, как осколок стекла. Острый. Холодный.

— Ты уверена? — Его голос был ровным. Слишком ровным.

— Да. Две полоски. Тесты. Проверка.

Он прошёлся по комнате. Медленно. Выверенно. Затем остановился и произнёс:

— Это невозможно. Мы оба не хотим детей.

— Я знаю.

— Ты… хочешь оставить это?

Одри покачала головой. Быстро. Резко.

— Нет. Это кошмар. Это не должно было случиться. Я не хочу. Я не готова. Никогда не буду готова. Это разрушит всё. Меня, карьеру, тело, всё.

Он молча налил себе виски.

— Тогда ты знаешь, что делать. — Его голос стал холодным. Решительным.

— Я… просто… мне страшно.

— Страх — это эмоция. Ты всегда была выше этого. Не начинай предавать себя сейчас.

Предать себя? Или сохранить себя? Где грань?

Она ушла в ванную, закрыла дверь, включила воду. Заплакать не получилось. Слёз не было. Только пустота. Только ком в горле и тяжесть внутри.

Ребёнок. Маленькая жизнь. Или — маленькая угроза всему, чем она стала.

Одри смотрела на себя в зеркало.

— Я не хочу быть матерью. Я не создана для этого.

Она повторяла, как мантру. Чтобы поверить. Чтобы не сойти с ума.

И в глубине души знала: решение принято. Только мир ещё не готов его услышать.

P.S. Эдварду — 30. Он старше, опытнее, влиятельнее. И опаснее в своих холодных решениях.

Глава 3. Под глянцем — страх

Клиника была дорогой, тихой, с белыми коридорами и персоналом, который никогда не задавал лишних вопросов. Именно такую выбрал для неё Эдвард. Здесь обслуживали актрис, моделей, наследниц. Женщин, для которых ошибка тела могла стать концом карьеры.

Одри сидела в ожидании, закутавшись в кашемировое пальто, пряча глаза за тёмными очками. Она пришла одна. Эдвард не поехал — сказал, что ему «важный звонок из Лондона». Она не возражала. Её и так разрывало от тревоги.

— Мисс Чжоу? — медсестра заглянула в приёмную. — Доктор готов вас принять.

Кабинет был безупречен, как и всё здесь. Одри села, напротив — женщина лет сорока, врач с мягким голосом и выверенной вежливостью.

— Мы получили результаты анализов. Всё подтвердилось. Срок — около пяти недель. Вы уверены, что хотите прервать беременность?

Одри кивнула.

— Да.

Пауза.

— Вас кто-то принуждает?

— Нет. Это моё решение. — Слова прозвучали слишком быстро. Слишком остро.

Врач коротко кивнула, заглядывая в электронную карту.

— У вас отличное здоровье, процедура будет быстрой и безопасной. Мы можем назначить её на завтра. Вам потребуется пару дней отдыха, и никто не узнает.

Никто не узнает.

Это звучало как спасение. И как приговор.

В машине Одри молчала. Водитель тоже. Он знал её с восемнадцати. Видел её во всех состояниях — злую, сияющую, уставшую. Но никогда — такой. Он бросал взгляды в зеркало, но ничего не спрашивал.

Одри смотрела в окно. Нью-Йорк жил, как будто ничего не случилось. Люди шли с кофе, смеялись, спешили. Никто не знал, что у неё внутри — тайна, которая могла разрушить всю её реальность.

Телефон завибрировал. Сообщение от Лорен:

“Одри, звонили с Harper’s. Утекла информация, что ты беременна. Глянец хочет срочный комментарий. Что говорить?”

Мир рухнул.

Одри сжала экран, сердце колотилось, как в панике. Кто? Как? Ведь знали только двое — она и Эдвард.

Значит, он.

Он слил это. Или кто-то из его людей. Возможно, специально. Возможно — как давление.

Она быстро набрала Лорен:

— Ничего не подтверждай. Это ложь. Фейк.

— Одри… Ты точно хочешь, чтобы я солгала журналистам?

— Да. Скажи, что это слухи. Что я на контракте с Calvin, что я в отличной форме, и что все слухи — попытка сбить меня с вершины.

— Хорошо… — Лорен замолчала. — А ты в порядке?

— Конечно. — Она отключила.

Вечером она лежала в ванной. Горячая вода скрывала слёзы, которые всё-таки пришли. Она была сильной. Она была молчаливой. Она была знаменитой. Но сейчас… она была просто девочкой двадцати лет, напуганной до дрожи.

Она приложила ладонь к животу.

— Ты — ошибка, — прошептала. — Прости. Но я не могу тебя оставить. Я не могу оставить себя.

Тишина. Только вода. И сердце, которое билось в её груди — одно. Пока ещё одно.

Глава 4. Нежеланное внутри.

Утро началось не с кофе, а с тревоги. Одри проснулась ещё до рассвета. В её голове звучали отрывки разговоров с врачами, с ассистенткой, с самой собой. Всё было чётко: она не хочет ребёнка. Она не будет рожать. Ни сейчас, ни потом. Ей двадцать, и она выбирает себя.

— В двадцать лет ты не обязана быть матерью, — сказала она себе в зеркало. — Ты обязана быть собой.

Она выдохнула, поправила волосы, накинула серое пальто и отправилась в клинику.

Клиника встретила её тишиной и безупречной стерильностью. У неё был личный вход, отдельная палата, отдельный лифт. Всё организовано идеально. Никто не должен был её видеть. Даже Эдвард.

Но вместо ожидаемой процедуры врач посмотрел на её анализы, нахмурился и сказал:

— Мы не можем провести прерывание сегодня. У вас начинаются осложнения. Это риск. Мы не можем подвергать вас операции до стабилизации состояния. Возможно, и вовсе не сможем это сделать.

— Что значит — «возможно»? — голос Одри стал холодным, как лёд.

— Это значит, что вы можете оказаться в ситуации, где выбор уже не будет вашим.

Она не ответила. Только сжала кулаки. Паника накрыла с головой, но наружу она не вышла ни звуком, ни слезой.

— У вас есть несколько дней. Мы сделаем всё, чтобы улучшить состояние. Но решать придётся быстро.

Вечером она сидела на подоконнике, завернувшись в плед. Уставившись на огни Манхэттена, она не чувствовала ни благодарности, ни страха. Только глухую ярость. Она не хочет ребёнка. Это тело — её. Эта жизнь — её.

Телефон молчал. Эдвард не писал. И слава богу. Он бы сказал: «Ты знала, на что шла». Он бы сказал: «Это твоё тело — разбирайся сама».

А она не хочет разбираться. Она хочет убрать это. Как пятно на белоснежной ткани. Как ошибку в идеальном коде. Но теперь даже медицина против неё.

Она поднялась, включила свет, прошла в гардеробную. На зеркало помадой написала: «Я не сдамся. Ни телу. Ни врачам. Ни судьбе.»

В эту ночь она не уснёт. И не сломается.

Одри Чжоу не станет матерью. Даже если весь мир решит иначе.