Всем выйти из вагонов! Часть I

Пролог

Часть I. Живи, плати, сдохни

Never hoped the world stops turning
And the fire will returning
I begin to comprehend
I missed my chance, this is the end

UnterArt
Open End

… — Уже скоро, успокойся, — сказал сидевший за рулем машины Матвей своему пассажиру. — Сейчас въедем в Стольник*, а там полчаса — и на месте. Выпьем, расслабимся. Думай о хорошем, не думай о плохом.

Тимур промолчал. Какое-то странное предчувствие его преследовало. Всю эту ночь. Очень хотелось спать, но заснуть не получалось; стоило Тимуру склонить голову, как кто-то невидимый в его голове начинал вопить: «Не спи, главное проспишь!», и подбородок сам собой поднимался, а глаза открывались.

И точно.

Спустя пять минут под колеса «Штурману»** кинулся человек. Матвей мгновенно вдавил педаль тормоза в пол — забилась АBS, взялась за дело ESP, проснулся ассистент экстренного торможения. Запахло паленым покрытием тормозных колодок и жжёной резиной.

Но Матвей успел и он остановился в нескольких сантиметрах от…

* Стольник — обиходное название столицы Конфедерации. Когда-то этот город назывался Москвой. Но это было еще до Аномалии.

** Dominanta Steuermann, он же «Доминанта Штурман». Дорогой автомобиль мира Аномалии. Внедорожник-универсал, двигатель — бензин V8 твинтурбо, 420 л.с., объем — 4 литра. Девятиступенчатая АКПП. Все, что можно, электрическое и улучшенное. Салон — «кожа-рожа», отделка деревом. Аномальные примочки типа сверхнадежной защиты от угона и опции «Спаситель» («Ты-останешься-живым-в-любом-случае») — опционально. Да тут можно целую страницу написать, так что хватит.

Глава 1. Где жил, там и умер

За некоторое время до этого

— Пестряковское кладбище, — сказал милый женский голос. — Конечная. Просьба всем выйти из вагонов!

Марта вздрогнула и, засуетившись, начала бестолково запихивать в большую полотняную сумку вязание. Спицы, клубки. Схему, наконец. Без схемы в вязании руками никак не разберешься же, как только люди этими самыми руками вообще вяжут…

Спицы никак не умещались в баул, скотство какое. Марта начала нервничать. И от волнения даже задыхаться.

— Обращаем ваше внимание, что в соответствии с законодательством Конфедерации гражданин, не успевший покинуть вагон вовремя, будет принудительно этапирован за пятисотый километр от Столицы сроком на один год, — ласково добавил тот же милый голос. — Немедленно. Наблюдение осуществляется А-призраками*, будьте внимательны и не позволяйте в их отношении никаких противоправных действий. Подобные действия караются законом.

Марта уже почти впала в истерику. Из последних сил она попыталась взять себя в руки и сказала себе: «Так! Сейчас ты берешь свои вещи и…»

Как тут кто-то подтянул ее баул для вязания к себе, одним движением заткнул туда и спицы, и клубки, и вообще все, взял Марту за шкирку, сунул ей сумку и сказал:

— Ну ты чего спишь, щас эти пойдут, бежим уже, — и потянул к выходу из вагона метро.

На платформе Марта даже не успела разглядеть, кто ее спас. Не до этого было. Вцепившись в сумку, она бежала что есть сил, вперед, до спасительных турникетов. За турникеты призраки метрополитена не имеют права выходить. Это всем известно.

Наверное, она бежала бы и дальше, но благодетель крикнул ей в ухо:

— Стой! Да куда ты, все уже, мы успели!

Марта остановилась как вкопанная. Раньше это было развлечением — убегать в метро от призраков, и иногда она нарочно тянула до последнего, пока в вагоне не появится патруль из трех полупрозрачных фигур. Тогда она воображала себя натянутой струной и мысленно считала: «Три, два один… Ста-а-арт!».

После чего мгновенно, перед носом у призраков, вылетала в открытые двери вагона. Хохотать начинала уже на платформе и продолжала до выхода из подземки.

Тогда Марта тоже жила на последней станции метро, только другой ветки. Сейчас эта станция уже не последняя. И не ее — тоже. И вообще, все это было в другой жизни.

— Ну ты и выдала, — сказал ей собеседник. — Выдохни уже. Мы выкрутились.

— А что, кто-то — нет? — не думая, спросила Марта. И впервые посмотрела на говорящего.

Откуда-то знакомое лицо. Откуда-то знакомая полноватая фигура. Даже и рубашка знакомая — в клеточку. Это же ведь этот … как его…

— Кто-то — нет, — подтвердил «как его, рубашка в клеточку». — Я заметил, они нашли в нашем вагоне спящего. И отвлеклись на него.

— И выпроводили, — обреченно сказала Марта прежде, чем успела подумать. — За пятисотый километр.

— Да, — не колеблясь, подтвердила рубашка.

«Сосед!» — вспомнила Марта. — Точно, это называется “сосед”!».

Теперь она забывала самые простые слова. «Тарелка», например. Вот та штука, на которую кладут еду. Марта прекрасно помнила, что этот предмет бывает плоским, глубоким, маленьким, большим, в цветочек, однотонным, с голубой каемочкой; да и в составе сервиза даже, — но то, как эта штука называется, вспомнить не могла никак.

Иногда спустя какое-то время память, сжалившись, подкидывала ей название предмета или сущности. А иногда — нет. В последнее время все чаще было «нет», чем «да».

— Пойдем? — спросил сосед. — Поздно уже. Холодает опять же. Ночь.

— Конечно, — Марта пришла в себя, на всякий случай покрепче прижала к себе сумку с вязанием и зашагала, стараясь успевать своими мелкими шажочками за широкой поступью спутника.

Но на выходе из павильона метро — в который раз! — залипла на рекламу их жилищно-посмертного комплекса и зависла.

«Где жил — там и умер! Удобно!» — крутился в воздухе аномальный слоган их ЖПК — то есть того самого жилищно-посмертного комплекса.

Посмертными они назывались потому, что строили их даже не на месте бывших кладбищ. Их строили непосредственно на кладбищах, по соседству с могилами. Жилье в Стольнике, столице Конфедерации, с каждым годом дорожало. Со временем его цена стала такой, что роскошь в двадцать квадратных метров, на которых умещались и жральник, и сральник, и спальник, стала неподъемной для подавляющего большинства — даже с учетом пятидесятилетней ипотеки.

Одновременно народу в Стольник все прибывало. Ехали из субъектов Конфедерации**, из ее многочисленных областей, кантонов и улусов***; ехали из сопредельных стран, в которых Аномалия тоже успела наследить, — да откуда только не ехали. Столица, несмотря на неофициальное прозвище «Нерезиновая», все же была резиновой по своей сути и не разрывалась от обилия жаждущих в ней навеки поселиться уже несколько десятков лет.

Поэтому застройщики, рассудив, что ипотеку граждане все равно станут выплачивать до самой смерти, урезали площадь жилых клетушек до капсул размерами два на три (шесть квадратных метров, между прочим! Для жизни хватает!) и плавно освоили, помимо промзон, территории столичных кладбищ.

А слоган «Где жил — там и умер!» стал главным в программе доступного жилья. Поэтому миграции застройщиков поближе к мертвецам правительство Стольника никак не препятствовало. Наоборот, всячески им содействовало, а кое-где даже закупало капсулы для переселяемых по своим программам пенсионеров.

Ведь самой главной фишкой квартир в ЖПК стали даже не их месторасположение и не мизерная площадь. А автоматическое упокоение.

Дома строились с помощью аномальных технологий, и стоило кому-то из жильцов умереть, так его шестиметровая капсула мигом меняла свое место в конструкции дома, опускаясь вместе с трупом под землю. На ее место сразу же вставала другая капсула, как правило, та, что была сверху. Умирал еще кто-то — помещения опять изменяли свое расположение.

Подземных этажей прибавлялось, а наверху, соответственно, освобождалось место: 66-этажный дом (застройщики и восемьдесят, и даже сто этажей впихнули бы, да только правительство Стольника уперлось рогом и ограничило застройку на кладбищенских территориях почему-то шестьюдесятью шестью этажами) со временем становился шестидесятипятиэтажным, а значит, его уже было можно надстраивать до «как положено».

Глава 2. Пятисотый километр

Пока шли по Главной аллее Пестряковского кладбища, спутник Марты молчал, да и ее саму разговаривать не тянуло, потому что с некоторым опозданием затрясло: подумать только, расклеилась так, что еще пять секунд, и ее бы вышвырнули за пятисотый километр. Что бы с ней там стало?! Есть ли там жизнь в принципе? Вроде есть, но как эти люди выживают?

Что такое пятисотый, да и, собственно, четырехсотый (и даже двухсотый) километр, мозг Марты как коренной жительницы Стольника прогнозировать отказывался.

Однозначно жители там есть и как-то существуют, раз в Стольнике постоянно встречаются гости, туристы и командировочные. Еще в изобилии имеются нелегалы, карают которых нещадно (когда отлавливают, конечно).

Реально жестоко, это вам не штрафы в метро: если человек осмелится просто нелегально проникнуть в столицу, без приглашения, его не только оштрафуют, но и депортируют минимум за две тысячи километров. А если он имеет наглость в Стольнике еще и проживать без регистрации, то здесь будет ссылка вообще за пределы Конфедерации — лет на десять, не меньше. Причем вместе со всеми членами семьи, которые при нелегале обнаружатся.

«А маленькие дети нелегала в чем виноваты? — подумала Марта, вспомнив про это. — Родители старые — ну ладно, они-то хоть соображают, куда едут. Но дети же не знают о том, что нарушают, их просто берут и везут, и они ничего против сказать не могут. Да и если скажут, то кто их будет слушать…»

— Не переживай, — тем временем сказал ее спутник. — Все обошлось. Мы здесь, а не за пятисотым километром. Домой идем.

«Откуда он узнал, о чем я думаю?» — Марта вздрогнула и посмотрела на сопровождающего. Ну да, это точно сосед из четвертого корпуса ЖПК. Память, немного поломавшись, подкинула пару картинок — несколько раз Марта его видела выходящим из «четверки».

Сама Марта жила в десятом, а в корпусе 4 площадь капсул была даже не шесть квадратов, а все восемь; это стало постоянным предметом обсуждений (и зависти) среди ее собственных соседей. Корпуса с первого по шестой строили раньше, чем «десятку», а чем дальше, тем больше застройщик ужимал площадь жилья. В двадцатом корпусе, как говорили, и вовсе по пять квадратных метров — самый-самый минимум по нормам. Но ничего — люди и живут, и покупают. И умирают, само собой.

Марта набрала в грудь воздуха и хотела было спросить, а правда ли в четвертом корпусе капсулы по восемь, но вместо этого ляпнула:

— А как тебя зовут?

— Тимофей, — немедленно ответил тот. — Я — Тимофей. Живу в «четверке», откликаюсь на Тима.

— А… — Марта сама не поняла, что хотела спросить, но сосед продолжил говорить о себе, не снижая темпа ходьбы:

— Я немножко аномал. У меня мелкий бизнес. Я делаю рекламных призраков, но не очень сильных. Они живут максимум неделю, и они не особо навязчивые. Короче, до прибылей агентства «Адский Ghost» мне очень, очень далеко. Да я и не стремлюсь, потому что не считаю их методы приемлемыми.

— Я тоже, — автоматически ответила Марта.

Рекламное агентство «Адский Ghost» прославилось на всю Конфедерацию тем, что совало рекламных призраков куда ни попадя. Живучестью их призраки отличались отменной — ходили слухи, что они продолжали рекламировать зашитый в них продукт даже в Анопечах*, до полного уничтожения. Собственно, создания эти были самыми настоящими спамерами, просто (с поправкой на Аномалию) призрачными.

Их можно было обнаружить где угодно: полупрозрачные ноги с рекламными татуировками вырастали из только что вскрытой упаковки с женскими колготками; из мороженого вырывались маленькие снеговики, а стоило в книжном магазине открыть книгу, как из нее тут же выпархивал призрак ее написавшего, представленный в виде мини-бюста. Призрак ежеминутно сообщал что-то вроде: «При покупке трех книг четвёртая — бесплатно!», а для того, чтобы загнать его обратно, нужно было платить — небольшую сумму, пять килорублей монетками**, но все равно было обидно.

А сколько творений этого агентства по улицам бродило, считать было и вовсе бесполезно. Первое время призраки «Адского» так назойливо приставали к прохожим, что вопрос ограничения их количества и прыти дошел до Парламента Конфедерации***.

* Чуть ли не единственный способ избавиться от аномалии какого-либо предмета либо аномального порождения наподобие аномальной сущности — сжечь это самое в печи, способной выдерживать очень высокую температуру горения. От 1000 градусов Цельсия, как-то так. Но это неточно.

** Оплату книга принимала самостоятельно. Чек, правда, не выдавала: для мелких сумм такое допускалось.

*** После этого изменили закон об А-рекламе, но и это сильно не помогло: «Адский Ghost» модифицировал призраков и начал запускать их в воздух возле жилых домов. Там они висели и негромкими, но мерзкими голосами пели рекламные песни, причем и днем, и ночью. Поэтому по поводу происков агентства парламенту пришлось собираться еще раз. Но разогнать «Адский Ghost» совсем у них почему-то не получилось. «Хорошо занесли, и точно не призраками, что ж тут еще», — говорили в народе. А народ — он все знает, его не проведешь.

Глава 3. Падение

Подошли к десятому корпусу. До «четверки» оставалась минута ходьбы. Тут все было недалеко. Ни стоянок для машин не имелось, ни детских площадок. ЖПК был рассчитан на одиночек — в каждой капсуле разрешалось существовать только одному человеку. Что до машин, то они, конечно, допускались — такси, доставщики и так далее. Но только на время разгрузки. Места, во-первых, мало, да и, во-вторых, если жилец помрет, то возиться с его стоящим во дворе авто никому не хотелось.

— Я помогу тебе заменить лампочку, если хочешь, — сказал сосед. Разговаривал он несколько монотонно, отметила Марта. — Время у меня… есть, — сосед посмотрел на наручные часы с допотопным, стрелочным, циферблатом. Стрелки светились в темноте.

— Это аномальные? — пискнула Марта, кивая на часы.

Сосед глянул на нее, как ей показалось, несколько снисходительно.

— Нет, ни капли аномалии в них нет. — Они очень старые, сделаны задолго до Волны. Стрелки просто фосфоресцируют. Никакой мистики, обычная химия.

«Химию мы вроде бы проходили в школе», — вспомнила Марта. Месяца два, ускоренно. Там еще формулы были и какая-то таблица.

Когда пришла первая Волна, которая принесла с собой Аномалию, Марта была еще школьницей. В следующем же году из программы не то чтобы совсем исключили предметы наподобие химии, физики и биологии, — нет, их давали, но давали обзорно, — так, вскользь. Люди, принявшие это решение, наверное, думали: кому эти физики теперь нужны, когда у многих граждан есть аномальные способности, которые позволяют одной силой мысли создавать дворцы и двигать горы?

Потом, как водится, обнаружилось, что нет, все не так; что Аномалия одной рукой дает, а другой отбирает, и скучные физику с химией вернули в школьную программу. Но поколение Марты над всей этой наукой пролетело, как фанера над забугорным Парижем.

Остановились перед подъездом «четверки». Тимофей ткнул пальцем в список квартир на двери, тот засветился и замигал: «Номер 740 — этаж 44», — выплыли из списка призрачные буквы и цифры. Выплыли, описали круг перед Мартой с Тимофеем и растаяли в воздухе.

— Тимофей Ильич, добро пожаловать, — пригласила опознавшая жильца дверь. Раздался щелчок — замок открылся.

Сосед потянул за дверную ручку и пробормотал:

— Не нравится мне это.

— А был какой этаж? — прекрасно поняла его Марта. — Сорок пятый?

Сосед покачал головой:

— В том-то и дело, что сорок шестой.

— Ой, — только и смогла Марта ответить. — Значит…

— Да, — ответил Тимофей. — Я тут два года уже. Да, этажи сдвигались... раза три. У нас в корпусе много социальщиков-стариков, они постоянно умирают, это норма. Но вот так, чтобы сразу два этажа исчезли…

Если жильцы комплекса умирали, их капсулы перемещались вниз, в подвал, а остальные двигались дальше — перетасовывались. В момент, когда капсул в подвале набиралось шестнадцать — по их числу на этаже, — строй гробоквартир уходил под землю. Навсегда. А застройщик получал право надстроить еще один этажик.

Со строительной точки зрения объяснить, как капсулы сдвигались и уходили, было невозможно. Да это и никому не надо было: дома-то строились по аномальным технологиям, попробуй логически обосновать необъяснимое. Пока это еще никому не удавалось, — оставалось принять все как факт.

Жильцы ЖПК, ясное дело, заранее знали о том, что их квартиры могут мигрировать с этажа на этаж. Поэтому аномальные двери на входе на всякий случай рассказывали капсуловладельцу, на каком нынче этаже он живет. Двери знали всё — никаких домофонов не надо было. Без особых указаний пропускались только жильцы и уполномоченные «управляйки» — управляющей компании. Однако вместе с хозяином мог зайти кто угодно; тут никаких лимитов не существовало. И, конечно же, выпускали двери из подъезда абсолютно каждого.

Иногда капсула после перетасовки могла переместиться и выше; но это в теории, Марта о таком только читала в договоре. Как правило, путь был один: вниз, все ближе к земле, а в перспективе — к подземелью.

Дверь подъезда открылась. Тим придержал ее, чтобы пропустить Марту, как вдруг сзади раздался вопль:

— Тимыч, держи!

В подъезд ворвался человек с пакетами — Марта едва успела отпрыгнуть.

— Ух, — весело сказал он вошедшему наконец Тимофею. — Спасибо, Тимыч! И добрый вечер! А то у меня руки заняты, носом я эту дверь открывать буду, что ли! Ладно, замок-то откроется, а створка?

Пакеты в подтверждение его слов звякнули тактичным бутылочным звоном.

Тут человек заметил Марту:

— И вам доброго вечера, девушка!

Марта подняла голову и остолбенела. Так это ж тот самый мужчина! Тот, которого она увидела месяца два назад и которого с той поры надеялась встретить каждое утро и каждый вечер, когда шла к метро и возвращалась домой. Иногда ей везло — пару раз она даже ехала с ним в одном вагоне поезда.

Мужчина, по мнению Марты, выглядел умопомрачительно: высок, черноволос, голубоглаз и обаятелен. Похож на Васеньку, только в лучшей его версии. Гораздо лучшей.

Все трое вошли в умный лифт (Марта — на негнущихся ногах, само собой), мужчины — как обычно, и хором сказали (так получилось, что хором): «Ко мне!». Прямо как собаке.

Марта не удивилась — все лифты в их ЖПК получали указания именно с помощью этой собачьей команды: в эти устройства точно так же, как и в двери, была вживлена Аномалия. Жильцу было достаточно сказать, что ехать надо «ко мне», а лифт вез его куда надо. Или даже говорить не приходилось: достаточно было войти в лифт и встать там молча — просто тогда лифт, опознавая жильца, думал больше, чем обычно.

Устройство было умнее некуда: Марта читала в памятке, которую ей выдали при заселении, что даже если вдруг жилец заснет в лифте (и такое бывало) или даже умрет в нем, то кабина все равно привезет его на нужный этаж.

Цифры на дисплее сразу стали меняться: кабина поехала вверх.

— Ты сейчас на каком живешь? — спросил Тимофей умопомрачительного мужчину.

Глава 4. О пользе поздних прогулок

Марта сразу вспомнила, что по этому поводу говорил застройщик. Только то, что если Аномалия видит в капсуле не только смерть, но и жизнь, то никогда не схлопывается, а ждет, когда живое существо ее покинет. Это было чем-то вроде страховки. Мало ли — явится медсестра дедушке уколы делать, а дедушка возьми да отбрось коньки. И что, медсестра вместе с дедушкой под землю уйдет, заживо похороненная?

И да, какой-то резервный выход из захоронения все-таки имелся. По крайней мере, должен был быть. Сначала капсулы отправлялись в «отстойник» — такое переходное помещение под подвалом. Там они ждали, пока их наберется ровно 16, по числу квартир на этаже. И только потом уходили под землю навсегда.

— Рассказывай с самого начала, — велел Тимофей Игорю. — И зайди в капсулу, в конце концов, что ты в проходе маячишь…

Игорь потоптался на пороге и как-то неуверенно спросил:

— А куда… это? — и головой кивнул на пакеты в руках.

— Да поставь при входе, — нетерпеливо сказал ему Тимофей. — Пойдем. Я сейчас чаю соображу.

— Может, бежать в диспетчерскую надо, — не выдержала Марта. — Там же двое… девушек. А если они живы, то тут каждая минута на счету…

— Нет, — спокойно ответил ей Тимофей, поворачиваясь спиной и подходя к мини-кухоньке. — Если они там, то живы они быть не могут, у нашей домовой Аномалии сбоев не бывает. Это не человек. Поэтому если девушки мертвы, мы им не поможем. Либо они успели выскочить, тогда они живы. В любом случае для спешки повода нет, нам надо все хорошо обдумать.

И включил чайник.

Игорь осторожно поставил пакеты около двери и неуверенно застыл.

Марта внезапно даже для себя дернула его за руку: пойдем. Игорь подчинился и сделал пару шагов; Марта усадила его на диванчик, который Тимофей предусмотрительно откинул от стены.

— Давай, — сказал ему Тимофей. — С самого начала.

— Ну, они со мной поехали, — неуверенно начал Игорь, послушно сидевший на диванчике. — Я сегодня в клубе был, как всегда по пятницам. Обычно там телку снимаю и еду к ней. Но иногда всякие… — он поморщился, подбирая слова, — любительницы экзотики находятся. Хотят посмотреть, что за ЖПК и как на кладбищах живется. Тогда мы едем ко мне.

Он как-то затравленно посмотрел на Тимофея и торопливо продолжил:

— Я не афиширую это вообще-то… Где живу. Только если… ну, сначала выясняется, что у бабы негде. И если выпью много. Но я все равно вру, что это не моя капсула, а друга. Он мне ключи дал…

— Дальше, — попросил Тимофей.

— Ну, а что дальше, — Игорь поерзал. — А на этот раз что-то пятница… скажем так, не задалась. Я это… развезло меня. Посмотрел вокруг — никого приличного. И тут вижу — эти две в углу сидят, вроде друг с другом воркуют, но глазами вокруг стреляют.

Я к ним. На разговор нормально, вроде все, понравились друг другу, обе со мной перепихнуться типа не против. Но, заразы, к себе не приглашают, делают вид, что вообще не такие и трамвая ждут. Слово за слово — говорю, что у меня у приятеля капсула в ЖПК. «Ой, а как это так — жить на кладбище? Ой, а покажи, а то мы только слышали об этом, ой, как интересно», — передразнил кого-то из потенциальных покойниц Игорь.

— Чай, — тем временем каким-то непререкаемым тоном сказал Тимофей и поставил на откинутый кухонный столик чашки. — Сахар, — следующей на столик опустилась сахарница с торчащими из нее чайными ложечками.

Игорь бегом кинулся к чашке, набухал в нее три ложки, быстро размешал и начал жадно пить. Марта чуть ли не раскрыв рот смотрела, как он в несколько секунд опустошил всю чашку с горячим чаем.

А красавец-мужчина продолжил:

— Ну и такси, все дела, мы здесь. Еще на улице экскурсию обзорную им устроил, все показал — ну, вот кладбище, вот мы, вот главная аллея, вот обходной путь. Ладно, привел к себе, показываю каморку. Пять минут не походили: «Ой, Игоречек, шампусика хотим! Почему у тебя шампусика нет, как ты девочек встречаешь! Нет, «Мартини» не катит!» Ну да, блять, я им ковер должен постелить на лестнице, шалавам…

Я тогда пожалел уже, что их притащил: е-мое, устроили тут цирк, вместо того, чтобы нормально…

Он задумался, уставился в стенку.

— Но посмотрел: время позволяет, побежал к метро за шампусиком этим чертовым. Набрал… — Игорь раздраженно махнул рукой в сторону пакетов. — С вами вон в лифте ехал. А возвращаться некуда, оказалось. Ни дома теперь, ни девок. То ли они правда сбежали, то ли дуба там дали… уф, вспотел даже, — и Игорь моментально стянул с себя свитер с высоким горлом.

И тут Марта ахнула.

На шее у Игоря красовался ошейник. Тот, который надевают на нарушивших закон аномалов, — чтобы наверняка заблокировать их способности. Такие Марта раньше только на фотографиях видела да в кино.

Вообще, нарушившим АУКК, аномально-уголовный кодекс Конфедерации, аномалам средних способностей надевали браслеты. Этого хватало, чтобы заблочить их Аномалию. В случае, если аномалу каким-то образом удавалось браслет обмануть и своими способностями воспользоваться, тот обездвиживал его и подавал сигнал в анотдел. Оттуда приезжали специально обученные люди, упаковывали гражданина и сразу везли в суд. Суд фиксировал нарушение отбывания наказания. И вот тогда на злостного нарушителя одевали ошейник. Как последнее предупреждение. Потому что ошейник, случись что незаконное, не обездвиживал своего носителя, а сразу убивал. Так было написано в Аномальном уголовном кодексе Конфедерации, АУККе. Так оно происходило и в реальности.

Тимофей отнесся к ошейнику спокойно. По-видимому, он наблюдал его на Игоре не впервые.

— Ты хотя бы знаешь, как их зовут? Девушек? — спросил он.

— Нет, конечно, — досадливо ответил тот. — Да на хрена мне это, на одну ночь. Я же не жить с ними собирался. В капсуле тем более. А тут, — Игорь встал и заходил по жилищу Тимофея: два шага вперед, разворот и два назад. — Тут вообще непонятно ничего. Что делать-то?!

— Давайте сходим в диспетчерскую, — повторила Марта. — Сами. Они же работают круглосуточно… Может, капсула по ошибке не туда мигрировала. Может, она… на пятом этаже где-нибудь… Или номер сменила, по недоразумению какому-нибудь.

Глава 5. Реприманд неожиданный

Восемь часов спустя

Марта вошла в лифт четвертого корпуса и с легкой дрожью в голосе сказала:

— К Тимофею, гость.

Фамилию Тимофея уточнять нужды не было. Аномалия уже знала, с каким именно Тимофеем она вошла в этот подъезд вчера. И дверь подъезда ее тоже спокойно пропустила — ей сказали, что ждут. Тимофей сказал — громко, еще когда Марта уходила.

Лифт послушно двинулся вверх. Марта выдохнула. Капсула Тимофея, значит, не схлопнулась, если лифт везет ее по назначению.

Но уже выйдя в коридор, заколебалась: как сообщить парням о том, о чем она узнала в диспетчерской? Ведь она станет гонцом, который принес плохие новости. А может, это ей когда-нибудь припомнят.

«Нет же, нет, — сказал ей внутренний голос. — Васеньки здесь нет, никто тебе даже слова не скажет. Никто не будет винить тебя в том, что ты принесла плохие новости, — да так, как будто ты сама их все организовала. Все закончилось, Васеньки больше нет и никогда не будет».

Тут внутренний голос подумал и несколько глумливо добавил: «Ну разве что он по соседству объявится. В кладбищенском квартале. Но там-то он точно будет безопасен, потому что туда только мертвеньким попасть можно».

«Хватит!» — разозлилась Марта. Дошагала до двери в капсулу Тимофея, звонить не стала — постучала.

Открыл Игорь.

Марта влетела в комнату и с размаху выпалила:

— Они говорят, что твоя капсула стала шестнадцатой из стоящих в подвале, поэтому сразу ушла под землю. Что остальные пятнадцать ждали только ее.

— Бля, — сразу отшатнулся Игорь. — Вот свезло так свезло!

— И еще они говорят, что ты мертв, — припечатала Марта. — И что свидетельство о смерти уже скоро готово будет.

— То есть они не знают, что в капсуле были две девушки? — выглянул из-за спины Игоря Тимофей.

— Кажется, нет, — покачала головой Марта. — Там, в диспетчерской, две тетки сидят. Я пришла, как вы говорили, попросила их сказать номер капсулы друга. Что я ему деньги принесла, договаривалась, что зайду с утра отдать долг. А номер капсулы забыла. Имя и фамилию назвала. Они посмотрели списки и говорят: «А умер ваш друг. И капсула его уже даже не в отстойнике, а в захоронениях. Я там крикнула: «Какой ужас!» — Марта вопросительно посмотрела на Тимофея.

Тот кивнул. Такой вариант они просчитывали, и Марта была проинструктирована, как себя вести. Крикнуть, отколоть что-то неожиданное, короче, как-то отреагировать на внезапность — самое то.

— Ну, я и сделала вид, что разволновалась, начала их спрашивать, как это случилось, ведь вечером его видела, часов в десять. Расплакалась.

Сказав это, Марта удивилась, как это ей легко далось — разреветься. Но в тот момент это было легко: она и сама поверила, что ее сосед мертв. Она сглотнула и продолжила:

— Они мне валерьянки принесли даже. Порылись в своих бумажках и сказали: в двадцать два двадцать три поступил сигнал о смерти в капсуле. В двадцать два двадцать четыре произошла перетасовка, и капсула уехала в подвал. Ну и в ту же секунду этаж ушел в захоронения, потому что в подвале уже пятнадцать капсул стояло… — тут Марта поняла, что в горле пересохло и жалобно попросила:

— Дайте попить. Пожалуйста.

— Сейчас, — Тимофей повернулся к ней спиной, сделал шаг и налил Марте воды из фильтра.

— Бля, это ж меня мертвым щас везде признают, — сказал Игорь, глядя куда-то в стену. — И в банке все счета блокируют.

Тимофей протянул Марте стакан воды. Та выдула его весь.

— Да, — задумчиво сказал Тимофей Игорю. — Но у тебя есть время. Пара дней или даже чуть больше. Данные о смерти передаются только в бумажном виде, пока их довезут до банка…

Все самые важные документы в Конфедерации действительно передавались только на бумаге. Физически. Электронной передаче давно никто не доверял: а запустит кто аномальный вирус по Сети (его склепать почти любой аномал мог, особо даже учиться не надо было), и либо не те документы приедут, либо вообще ничего не приедет. Или данные приедут, но совсем не туда, куда планировалось. Бумага надежнее. Тем более что она аномальному воздействию поддавалась плохо.

— А в субъекты Конфедерации документы вообще за месяц довозят, не меньше, — добавил хозяин капсулы. — Особенно в отдаленные. Я знаю. Я у субъектов заказы на рекламу брал когда-то, они пока получат все счета, пока откликнутся… тут уже и полгода прошло.

— Да у меня все счета здесь! — слегка истерично крикнул Игорь. — Надо уже ехать тогда, все снимать! Хоть там и шиш да маленько, но если не сниму, вообще ничего не будет! А жить мне на что?! Я ж только для них помер, а так-то жрать хочу.

— Почему-то, — добавил он, посмотрев в стенку.

Марта его поняла. Не каждый день ты вдруг осознаешь, что все — ну, ок, почти все вокруг, — считают тебя мертвым.

— И вообще, где мне теперь жить? — упавшим голосом добавил Игорь.

— Но если ты пойдешь в диспетчерскую, то… — вякнула было Марта, однако Игорь тут же ее прервал:

— Тогда что? — спросил он. — Допустим, пойду. Допустим, объясню, что вот он я и все такое. Отдайте мою капсулу. Но тогда чью смерть там зарегила Аномалия? Как я это расскажу? Да если я сам не знаю, что там случилось!!!

— А девушки? — задал вопрос стоявший рядом Тимофей. — Их же будут искать. Наверняка. И таксист ментов приведет сюда… если они его найдут, конечно. Хотя почему бы им его не найти…

— Да! — крикнул Игорь и рубанул рукой воздух. — Нет, ну пусть говорит, Аномалия же решила, что я типа мертв. Им, этим, которые ищут, это и скажут.

Марта подумала и наконец спросила:

— А тебе самому не интересно, что это за девушки? Кто-то же их будет искать? Семьи их?

— Надеюсь, они просто шалавы, которых разыскивать не будет никто, — ответил Игорь, который опять попытался нервно походить туда-сюда по восьми квадратным метрам Тимофея. Правда, получалось больше не ходить, а подпрыгивать.

— Э-э, — сказала Марта как-то неопределенно. Как ей показалось. Но прозвучало, похоже, очень даже осуждающе, потому что Игорь поднял на нее глаза.

Глава 6. Засланец

— Что. Ты. Тут. Делаешь, — каким-то очень в тему замогильным голосом сказала Марта. — И. Как. Ты. Здесь. Оказался.

— Так я и знал, что ты блядь, — тем временем удовлетворенно ответил Васенька, острым глазом из так называемого коридорчика (хотя на самом деле никакого коридорчика там и не было, разве что уголок с санузлом у двери) углядевший столик со стоявшими на нем пустыми бутылками. — Во, одного мужика мало, аж с двумя тут… чаи распиваешь… Диплом мой, сука, куда подевала?!

— Не понял, — обронил хозяин капсулы, подбираясь. И ведь изменился за мгновение: был таким большим, но не то чтобы уютным, а мягким, что ли. А тут — напрягся и превратился — нет, не в глыбу, но во что-то почти каменное.

— Зато я все понял, — сообщил Игорь, перетек из глубины (да какая там глубина, если по совести!) комнатки ко входной двери, схватил Васеньку за шкирку и одним махом припечатал к стенке.

— Ты, вошь лобковая, какого хера в чужой дом вломился? И как с женщиной разговариваешь?

— Пусти, сука! — заорал Васенька. — Не твоего, блять, ума дело!

— Игорь, не надо, отпусти его, — одновременно попросил Тимофей.

Марта не сказала ничего. Она просто стояла столбом, не веря своим глазам.

Дело в том, что и Игорь, и Тимофей уже знали, кто такой Васенька. Марта им сама все рассказала несколько часов назад. Ночь в ожидании утра выдалась долгая, и на вопрос Игоря: «А ты как здесь оказалась, в нашей-то богадельне?» Марта взяла да и ответила честно:

— У меня была квартира в Стольнике. Я здесь родилась. Еще тогда, когда он Москвой назывался, ну, вы понимаете…

— И куда все делось? — заинтересовался Игорь. — Ты рассказывай, я ж не просто из вежливости спрашиваю, а по корыстной причине. Мне отвлечься от всего этого дерьма надо. Так что давайте говорить не только о том, что там в капсуле сейчас. Все равно ждем…

— Согласен, — откликнулся Тимофей. — Давайте о себе.

— В общем, мне жить стало негде, — продолжила Марта и замолкла, опасаясь: стоит ли рассказывать дальше? Они тоже скажут, что она идиотка? Как заключила соседка Регина, когда услышала эту историю? Они будут ее, Марту, презирать? Они будут смотреть на нее как на убогую?

— Говори, — глядя на нее, сказал хозяин капсулы. — Ты нас вряд ли чем-то удивишь. Во-первых, мы тут все такие, что просто так жить бы здесь не стали…

— Я б точно по своей воле сюда ни ногой, — поддержал его Игорь.

— Во-вторых, после того, что сейчас случилось, уже мало что страшно, — продолжил Тимофей. — Самое главное — мы все здесь живые. А это уже дорогого стоит.

«Он прав, — сказал Мартин внутренний голос. — По крайней мере, ты жива. Васенька хотя бы тебя не отравил или не прирезал по пьянке. Ну, а то, что огребала иногда по шее — пф-ф, это, получается, цветочки».

И Марта, набрав воздуха, заговорила.

Она рассказала про то, что у нее когда-то были отец и мать. Что жили они дружно, весело и без особых проблем, в собственной трешке недалеко от одной из последних станций метро. Что когда она училась в выпускном классе, внезапно умер отец. Такое бывает — остановка сердца, непонятно почему. А мама погибла через три недели после его похорон; погибла по-глупому: пьяная попала под электричку. Так-то она не была алкоголичкой, выпивала редко, но после внезапной смерти отца практически перестала разговаривать с окружающими. Зато бутылка стала ее лучшим другом.

В тот день мать поехала на дачу — как сама сказала, за яблоками, но, как видимо, основной ее целью было напиться и забыться. Хотя… яблоки она честно насобирала и взяла с собой в обратную дорогу.

Рядом с местом, где электричка переехала маму, их лежало много — они высыпались из двух пакетов. Некоторые были в крови: Марта же видела фотографии. А саму маму — то, что от нее осталось после того, как по ней проехался поезд — сшили в морге. Как смогли, так и сшили.

Тогда Марту стошнило прямо у следователя в кабинете, — только при виде фото. Когда же она умылась и добрела из туалета обратно в кабинет, там уже убирала ее блевотину двоюродная тетка Галина, которая совсем недавно приезжала на похороны отца откуда-то издалека, из провинции, да как-то незаметно и осталась — помогать. Она же и сопровождала Марту в милицию.

Окно в кабинете было открыто настежь. Тетка орудовала тряпкой, следователь с брезгливо сморщенным личиком стоял у стеночки и осторожно потягивал носом воздух.

— Ничего-ничего! — сказала Галина Марте. — Сейчас тебе таблеточку дам, легче станет. А у тебя ума — прям как у худого пима! — обратилась она к следователю. — Такое девчонке показывать! С напору! С разбегу! Хоть бы подготовил ее!

— Гражданка, — протестующе вякнул было следователь, но тетя Галя уже отвернулась от него и обратилась к Марте. — Сейчас, девочка, сейчас домой поедем…

В морг опознавать маму отправилась тетя Галя. Марта при слове «морг» начинала трястись и плакать: ей мерещились рельсы и окровавленные яблоки.

Да и сами похороны матери Марта запомнила плохо. Всем ведала тетя Галя. Первые пару месяцев новоиспеченная сирота вообще все воспринимала кое-как, только в памяти всплывало то, что она вместе с тетей Галей ходила по каким-то официальным учреждениям и послушно кивала, когда тетя к ней обращалась.

Как в их «трешку» приехали Галины дети, Света и Люба, Марта вспомнить тоже не могла. Просто в один момент очнулась и осознала: она сидит в своей комнате за столом, на столе — учебник и тетрадь, в которой написано «Домашняя работа». Со стороны кухни доносится голос тети Гали, которая что-то готовит. В бывшей родительской спальне шушукаются о чем-то близнецы Люба и Света. Все тихо, спокойно. И полностью пусто на душе.

— Так это тетя Галя у тебя квартиру отжала? — Игорь следил за ее повествованием с реальным интересом. — Ну, логично. Жила у черта на куличках, детям надо то, надо это, а тут — бах, как раз кстати у родственницы такое несчастье. Вместе с трехой аж в Стольнике, в который просто так не попадешь. Ради такого можно и племянницу потерпеть. Какое-то время.