Вслед за расколотой луной

Глава 1. Король уходит

В покоях было совсем мало света: тяжелые темные портьеры скрывали окна, а свечи почти догорели. Стояла духота - густая, липкая, пропитанная сладковатым запахом смерти и свечного воска. На роскошной резной постели под золоченым балдахином лежал старик. Серое лицо тонуло во взбитом шелке белоснежных подушек. Черты его были таковы, что сразу становилось ясно: мягкость никогда ни на миг не поселялась в них, а блеклые губы с запекшимися кровинками вряд ли умели искренне улыбаться. И все же в иссохшем лике его еще жила агрессивная, львиная красота - даже шапка седых волос с редкими вспышками смоли напоминала разметавшуюся гриву.

Вот верхняя губа судорожно дернулась, приподнялась, показывая желтоватые зубы. Старик слегка повернул голову, вперив вороний взгляд в спину молодому человеку в оранжевом берете - стоя перед мольбертом, тот ловко орудовал кистью, и лишь очень пристальный наблюдатель сумел бы заметить мелкую дрожь, сотрясающую руку художника. Ему, несомненно, не доставало освещения, но страх перед умирающим стискивал горло покрепче веревки палача и не дозволял просить даже о таком пустяке, как открытое окно.

Старик хрипло рассмеялся: робость придворного живописца доставляла ему подлинное удовольствие - даже сейчас, в полушаге от мертвенного забвения, он был способен повелевать! Немощь изъеденного недугом тела ничуть не укротила дух - жестокий и властный. И в столь жалком состоянии он внушает ужас подданным! Старый король глубоко вздохнул и закашлялся, подавившись приторной духотой, заполнившей легкие.

Художник, коего, к слову, звали Кассио, напрягся до судорог в лопатках, но не обернулся, сосредоточив все свое внимание на весьма странном задании государя: Киннан III повелел ни много ни мало - написать его портрет в полный рост, причем писать следовало именно в королевских покоях и не глядя на умирающего. К тому же надо исхитриться успеть завершить работу до того, как владыка Дангара испустит дух. Кассио недоумевал, к чему такие сложности, и совершенно не представлял, как предугадать наступление скорбного момента. Стоит ли удивляться, что живописец чувствовал себя весьма неуютно и изо всех сил поспешал, стараясь как можно скорее избавиться от неприятной обязанности, возложенной на него государем?..

Монарх прикрыл глаза: тени стали явственней - он не видел их в полумраке залы, но чувствовал, как они тянутся к нему из всех углов. «Нет уж, вам придется остаться без добычи! - Злорадно подумал Киннан. - Я не тот, с кем просто справиться, у меня свои планы!»

Будто возражая, на краешке его сознания обозначился силуэт, запрятанный в темные складки мантии, - он неуклонно приближался, различимый даже через закрытые веки.

- Мой господин, - слова скатились в ухо почтительным шепотом.

Киннан заставил себя сконцентрироваться на этом голосе - низком, с царапающей хрипотцой и в то же время по-женски мелодичном.

- Леди Глэйм, - признал он посетительницу, вошедшую через потайную дверь. - Все ли готово?

- Да, ваше величество. Гонцы к принцу Роланду отправлены. Полагаю, к завтрашнему полудню он будет в замке. Однако не торопите ли вы события?

- В самый раз, - проговорил король и неожиданно резко приподнялся, уставив в лицо женщины жадный черный взгляд, - ты принесла ее?!

Леди Глэйм извлекла из свободно ниспадающего рукава небольшой округлый предмет, пахший воском и жженым тростником, в другой руке у нее оказался свиток.

- Магическая печать, - протянул Киннан и удовлетворенно откинулся на подушки, стараясь не замечать плывущий к нему силуэт в ореоле мерцающей синевы. - Действуй, да поживее, - коротко приказал король, - время выходит!

Леди Глэйм покосилась на спину художника, который, казалось, полностью погрузился в свою работу, точно действо, разворачивающееся за плечами, нисколько его не занимало.

- Тратишь драгоценные минуты, - отмахнулся умирающий, - каждый делает то, что должно. Ты. Делай. Своё.

Женщина кивнула. Шелестя складками одеяния, она прошествовала к ближайшей свече и грела на огне магическую печать до тех пор, пока та не стала тягучей, словно медовая патока. Леди Глэйм прикрепила печать к свитку и смотрела, как та в отсвете свечи обретает зловещий буро-красный оттенок и растекается, будто выпущенная из вены кровь. Внезапно печать заискрила, документ моментально оказался опутанным множеством сверкающих нитей. Леди Глэйм протянула пергамент государю. Тот последним усилием вжал в застывающую массу большой палец правой руки, прошептал:

- Воля моя изъявлена, колдовской печатью запечатана - чему быть - тому сбыться, чему не быть - не сложиться! Слов моих не превозмочь, тайну знает только ночь!

Печать обожгла руку жаром. Киннан слабо вскрикнул, и этот вскрик моментально растворился в сухом потрескивании догорающих свечей. Король сфокусировал взгляд на единственном ярком пятне в комнате - оранжевом бархатном берете художника - и рухнул на подушки.

Черный силуэт вынырнул из своей мантии, сотканной руками тьмы, наклонился низко-низко и овладел сознанием монарха: синеватое свечение отразилось в смоляном зеркале навеки замерших глаз.

Кассио размашисто нанес последний мазок на холст.

Леди Глэйм перехватила запечатанный свиток и снова запрятала в глубине рукава.

Король не дышал.

Художник снял берет и понурил голову:

- Государь опочил, - скорбно объявил он.

- Воистину, - холодно согласилась леди Глэйм, безучастно глядя на застывшее неживое лицо владыки. - Я распоряжусь насчет траурной церемонии и погребения, - добавила она, скользя к выходу, - а вам, дорогой Кассио, стоит поторопиться: согласно повелению государя, утром его портрет уже должен украшать тронный зал, ибо король не намерен надолго покидать своих подданных.

Глава 2. Обманутые ожидания

Королевский замок был виден издалека: шпили его башен стремились в высоту столь настойчиво, будто желали перерасти самую высокую горную вершину. В свете полуденного солнца мраморные стены казались ослепительно-белыми, а окна вспыхивали золотыми огнями. Кое-где в белизну врывались сочные зеленые оттенки великолепного сада. Сад этот выглядел причудливо: он располагался на нескольких уровнях, опускаясь каскадом к самому подножию замка, и походил на вьющуюся изумрудную ленту, расшитую цветными нитями, - то радовали взгляд многочисленные клумбы и плоды.

Замок располагался как бы в горной нише, по обе его стороны с хребтов летели вниз речные потоки, и оттого королевскую резиденцию в народе прозвали «Белым Дворцом меж двух водопадов». Водные брызги орошали сады, и они никогда не страдали от засухи.

Не доезжая нескольких метров до замка, Роланд остановился, чуть привстал в стременах и прикрыл глаза козырьком ладони, любуясь открывшейся картиной: он успел почти позабыть сказочную красоту отчего дома. Аромат цветов, смешиваясь с прозрачным запахом летящей воды, ласкал обоняние, извлекая на свет чувства, глубоко запрятанные в тайниках души. Они вспыхивали одно за другим, как капли, поймавшие солнечное отражение.

Последний раз принц посещал столицу лет пять назад. Впрочем, и в прежние наезды Роланд не задерживался здесь более чем на пару дней - так желал отец, запрещавший сыну без особой нужды наведываться в замок.

Отец…

Юноша опустился в седло. Сердце билось ровно, птица печаль не уронила в душу ни одного пера со своих крыл. Сказать по правде, Роланд скорее испытывал облегчение. И его едва ли можно осудить: принца отослали из родительского дома в дальнюю приморскую резиденцию сразу же, как только он появился на свет. За все свои двадцать пять лет Роланд вряд ли обменялся с отцом и сотней слов. Киннан III недаром слыл жестоким правителем, но его отношение к собственному наследнику было совершенно непостижимо даже для самых приближенных вельмож.

- Не по себе, верно? - Черноволосый молодой человек в синей тунике в тон глаз и сером дорожном плаще примерно одних с принцем лет придержал коня, идя вровень с принцем. - Ты поэтому не спешишь?

Роланд кивнул и пожал плечами:

- На погребальную церемонию мы все равно опоздали. А точнее наше присутствие там и не требовалось, так что торопиться нет нужды.

Получив весть о близящейся кончине государя, принц немедленно пустился в путь. Он наотрез отказался от подобающей наследнику престола пышной свиты, взяв с собой лишь ближайшего и, по правде говоря, единственного друга, разделившего с ним все тяготы изгнания, - Виррейн вырос вместе с принцем. До сих пор молодой человек не мог уразуметь, с чего вдруг ему, круглому сироте без роду без племени, не знавшему ни отца, ни матери, выпала высокая честь воспитываться вместе с королевским сыном.

- Что ж, - заметил, помолчав, Виррейн. - Не стану делать вид, будто я скорблю. А ты зато сможешь теперь беспрепятственно исполнить желание своего сердца. Небеса свидетели: вы оба это заслужили!

Роланд улыбнулся, хотя момент не очень подходил для радости, и сжал в пальцах медальон с портретом леди Эллинет.

***

Замок как бы парил над землей - к нему вели две сотни ступеней, вырубленных в камне неизвестно для чего: никто б не стал давать себе столь серьезную физическую нагрузку, тем более что по обе стороны от них поднималась вверх мощеная серебристо-черной плиткой дорога, вполне удобная для лошадей. К тому же у подножия замковой горы гостей поджидали искусно вырезанные деревянные ладьи - стоило лишь ступить в них, и ладьи поднимали посетителей прямиком к воротам.

Скорее всего, лестница имела иное назначение: через каждую пару ступеней красовались каменные статуи, изображавшие древних правителей Дангара. Вероятно, по замыслу мастеров это должно было указывать на их прижизненные склонности, ибо кто-то стоял, уперев очи в фолиант, кто-то напряженно всматривался вдаль, сжимая рукоять меча, а кто-то попросту сидел на ступеньке, свесив ноги, и предавался мечтам. Вот уже не одно столетие изваяния были немыми участниками целого ряда событий, наблюдая их из каменной галереи предков…

***

Роланд и Виррейн подъемный транспорт проигнорировали, отдав предпочтение лошадям, и мерно покачивались в седлах под звонкий цокот копыт.

Кованые ворота Белого Дворца были гостеприимно распахнуты: принца ждали, и, кажется, с нетерпением. Двор запрудил народ, облаченный в одежды темных оттенков. По древнему обычаю, когда король Дангара уходил в мир иной, все королевство на два месяца погружалось в траур. Запрещалось громко смеяться и носить яркие цвета (впрочем, сей запрет не касался драгоценностей), а любые празднества и увеселения откладывались. Поэтому приветственных выкриков не последовало, однако в них не было нужды: лица людей говорили куда красноречивее.

Лишь только Роланд спешился, как оказался в объятиях высокого статного человека. Несмотря на преклонные годы, лицо его не утратило живости, карие глаза таили искру - даже потяжелевшие морщинистые веки не могли скрыть проницательного взгляда. Серебристая седина обильно усеяла подбородок и виски, резко контрастируя со смуглой кожей лица.

- Добро пожаловать, ваше высочество! - Во всеуслышание объявил он, а затем, перейдя на отеческий шепот, ласково проговорил, - Наконец-то ты дома, мой мальчик!

- Гедеон! - Принц крепко обнял старика, одного из очень немногих людей, за которых без колебания отдал бы жизнь.

Гедеон занимал должность первого министра и главного советника короля, а еще именно он вырастил и Роланда, и Виррейна. Если б принц мог выбирать, то с готовностью назвал бы своим родителем министра, пусть даже ради этого пришлось отказаться от престола. Для Виррейна же советник был и отцом, и наставником, и примером для подражания, а потому юноша с болью отметил, как Гедеон постарел, - государственные дела и придворная жизнь порядком его изнурили…

Глава 3. Все очень странно

Ристалищем дворцовая прислуга называла один из задних дворов, смотревших прямиком в горную стену с зеленой лавиной сада. Там королевские воины и стражники обычно тренировали свое мастерство. Именно этим сейчас занимался и Виррейн: когда принц ушел беседовать с членами Совета, юноша решил, что пара-тройка упражнений ему не повредит. К тому же таким образом можно было избежать нежеланных встреч с придворными вельможами, которых воспитанник Гедеона на дух не выносил.

Роланд нашел своего друга в момент, когда тот оттачивал навыки обращения с мечом и невольно притормозил, восхищаясь его ловкими четкими движениями.

Виррейн легко усваивал боевую науку: можно было подумать, что искусство владения оружием у него в крови - ему беспрекословно подчинялась любая сталь, будь то меч, кинжал, копье или топор. Вот и сейчас он весь словно растворился в выпадах и атаках, являя единство грации и силы. Виррейн ничего не замечал вокруг: ни своего наперсника, ни стайку дам, застывших на верхней галерее и взиравших на него с кокетливым восторгом.

Зато их заметил Роланд и усмехнулся: напрасно Вир полагает, будто он никому не интересен. Сам принц тоже прекрасно управлялся с оружием, однако Виррейн в этой области по праву считался настоящим виртуозом - он сделал бы честь любому королю и любой армии. Так что принц охотно уступал другу пальму боевого первенства.

Наконец Виррейн окончательно взмок и приостановил свою воинственную деятельность, в зону его внимания сразу же попал Роланд. Он отсалютовал принцу мечом, заметил зрительниц и отвесил им холодный церемонный поклон: дамы захлопали ресницами, заулыбались, однако ответной улыбки не дождались.

- Айсберги северных морей ничто, по сравнению со льдом твоего сердца, - цветисто высказался Роланд, приветствуя друга.

- Вероятно, так и есть, - ответил Виррейн, утирая рукавом лицо, и отвернулся, не желая углубляться в тему.

Загорелая кожа его влажно блестела от пота, черные пряди прилипли ко лбу, вискам и затылку. Синюю тунику сплошь покрывали темные пятна телесной влаги. Женщины на галерее не торопились расходиться, усиленно смотрели юноше в спину в тщетной надежде разжиться хотя бы одним взглядом, но Виррейн так и не обернулся.

- Боевой пыл в тебе не угас? - Спросил вдруг Роланд.

- Нет, думаю, еще на пару упражнений меня хватит, - криво улыбнулся Виррейн, понимая, куда клонит друг.

- Тогда защищайся! - Принц взял поднесенный слугой меч, примерился к рукояти и атаковал приятеля.

Лезвия схлестнулись, наполнив воздух звоном. Дамы жадно наблюдали за схваткой, пытаясь угадать, чья возьмет. Оба молодых воина выглядели великолепно - трудно было стать на сторону кого-то одного из них.

Воспитанник Гедеона удивился тому, как яростно набросился на него принц: точно внутри Роланда бушевал шторм, жаждавший топить корабли. Однако Виррейн отбросил рассуждения до поры, сосредоточившись на ходе боя и наслаждаясь напряжением в мускулах.

Через пару часов, когда солнце почти вплотную подкатилось к горизонту, оба приятеля свернули боевые действия.

- Благодарю, - отдышавшись, произнес Роланд и улыбнулся. - Мне надо было выпустить пар.

- Полагаю, что-то произошло в тронном зале, - проговорил Виррейн, принимая из рук слуги полотенце. - И кого, интересно, ты столь страстно желал разрубить на части? Искренне надеюсь, что твой царственный гнев направлен не на меня…

Роланд помрачнел:

- Мне нужен твой совет. Я ко многому был готов, но такого коварства не ожидал.

- Если дашь мне полчаса времени, я приведу себя в порядок и буду целиком и полностью к твоим услугам.

Принц согласно кивнул:

- Мне тоже не помешает переодеться. Жду тебя в своих покоях.

***

Очаровательные зрительницы, поняв, что бой не возобновится, покинули галерею. Все, кроме одной. Она с самого начала пряталась в тени, ибо не хотела попасться на глаза ни принцу, ни его другу. Леди Эллинет выступила на свет, едва действующие лица разошлись. По причине траура она облачилась в темно-фиолетовое платье с длинными прорезными рукавами, не скрывавшими ее тонких смуглых рук. Талию стягивал золоченый поясок. Прохладный шелк мягко струился по нагретой солнцем коже и дивно оттенял фиалковые глаза девушки. Ее длинные кудри оттенка какао, сильно разбавленного молоком, были собраны в высокий хвост и увенчаны золотой диадемой с розовыми опалами.

Элли задумчиво смотрела, как надвигаются сумерки: на юге переход от светлого времени суток к темному стремителен - не успеешь оглянуться, как ночь захватит мир, выпустив на небо птицу-луну.

Девушка знала о возвращении Роланда, однако пока так и не увиделась с ним. Сердце трепетало: она не сомневалась - не случись нечто непредвиденное, принц давно бы уже был у ее ворот. Что же произошло? Ответа Эллинет не знала, но предполагала: он не придется ей по душе…

Впрочем, леди Элли была рада увидеть возлюбленного хотя бы издали: кажется, за долгую разлуку он стал еще мужественней и краше…

Громкий говор водопадов беспардонно вмешивался во внутренний диалог, сбивая с мысли, да и потемнело весьма заметно. Эллинет предпочла спуститься вниз и двинуться домой: неприлично молодой девушке брести в сумерках в одиночестве, ну да ей не привыкать. К тому же родительское имение близко - всего в двух шагах от королевского замка.

Элли старалась прошмыгнуть к себе незаметно: если отчим заметит, что ее нет дома в столь поздний час, - не избежать головомойки!

Миновав широкий, вымощенный мрамором двор и обойдя давно заглохшие садовые фонтаны, девушка скользнула к черному ходу. Благо кухня опустела - кухарка и поваренок наверняка уже на полпути в царство снов. Эллинет неслышно прошла главный зал, поднялась по парадной лестнице, застланной узорным ковром. У комнаты, служившей спальней ее матери и отчиму, девушке пришлось помешкать: дверь была приоткрыта, и яркий свет вырывался в коридор, грозя обозначить припозднившуюся нарушительницу распорядка.

Глава 4. Изыскания Виррейна

Воспитанник Гедеона мучился бессонницей, ибо одолевший его табун мыслей никак не желал умчаться прочь. Оставив тщетные попытки погрузиться в сонные грезы, Виррейн встал с постели, набросил на плечи плащ и завернулся в него, поскольку ночи в Дангаре весьма прохладны, особенно ранней весной, и устроился на окне, избрав в собеседники звездное небо. Раз мысли не дают покоя, значит, лучше их обдумать. Предмет, в общем и целом, имелся один: умерший король и его причуды.

- Тут определенно кроется тайна, - размышлял Виррейн. - Каким бы ни был Киннан: беспринципным, жестоким, бессердечным, он при этом всегда оставался игроком, причем не обделенным умом. А любая игра подразумевает правила и цель - в виде куша, желанного для игрока.

- Чего мог желать король, находясь на смертном одре? - Вопрошал юноша и сам же предлагал варианты. - Раскаяния? Прощения? Да, любой другой человек ответил бы именно так, но не Киннан! Трудно даже представить его кающимся! Тогда что? Что более всего занимает того, кто одной ногой пребывает за гранью?

Тут Виррейн встрепенулся да столь ретиво, что чуть не перемахнул через подоконник:

- Конечно! Стремление не пересекать сию грань! Либо иметь возможность преодолеть ее и вернуться назад, в мир живых! Если принять такую идею за истину, в нее вполне укладывается предсмертный портрет и его прилюдная демонстрация в тронном зале!

Впрочем, несмотря на логичность рассуждений, Виррейн решил пока ни с кем не делиться своими соображениями, даже с Гедеоном - все-таки предположение звучит фантастически: никто еще не воскресал из мертвых. Да и неясного много: например, княжна из Снауланда - она-то причем? Какая роль отведена Рианне в планах покойного монарха?

Поразмыслив еще немного, Виррейн пришел к необходимости кое-что уточнить.

- Отлично, с утра и займусь, - поставил он себе задачу. - Надо побеседовать с придворным художником, как его, Кассио, что ли? А еще - спуститься в библиотеку и спросить совета у книжных духов.

Как только юноша принял решение, ему тотчас захотелось спать - глаза слипались. Он потянулся и отправился смотреть сны.

***

С утра Виррейн, стараясь не афишировать своих намерений, попросил слугу указать дорогу в мастерскую придворного художника, дескать, захотелось ознакомиться с его работами: если глянутся, можно и портрет заказать. В этом не было ничего необычного: знатные господа в Дангаре имели склонность к самолюбованию, некоторые украшали дома десятками собственных портретов в разных образах, обеспечивая тем самым работой массу художников. Так что желание Виррейна запечатлеть себя на портрете никому бы не показалось чудным, кроме разве Роланда и Гедеона, однако молодой человек надеялся, что последние не узнают о его планах.

Мастерская Кассио располагалась в нижнем этаже. Огромное пространство, под сводами которого гуляло гулкое эхо, плавно переходило в открытую веранду с белыми колоннами, увитыми диким виноградом. Еще чуть ниже был разбит розарий - и столько роз самых чудесных и диковинных расцветок, пожалуй, не видел никто из смертных, если только не бывал в Дангаре. Поэтическая душа художника упивалась розовым разнообразием и черпала в нем вдохновение, а воздух вокруг насквозь пропитался терпко-сладким ароматом лепестков. Среди клумб стояли мольберты с полотнами, изображавшими то закатный пейзаж, то сливовое дерево, осыпающее лепестки в пропасть, на краю которой росло, из последних сил цепляясь корнями за камень, то величаво-надменные лики знатных дангарцев. Все вокруг говорило о том, что вольный или невольный гость вступил во владения настоящего мастера и ценителя прекрасного.

- Чем могу служить, мой господин? - Учтиво поинтересовался Кассио, снимая перед вошедшим не соответствующий трауру оранжевый берет и выпуская на волю непослушную кудрявую шевелюру. Он был на удивление молод, если не сказать юн, и робел перед вельможными господами.

- Доброе утро, - приветливо улыбнулся Виррейн. - До сих пор я не имел чести вас знать, и пришел исправить это досадное упущение, а заодно, пользуясь случаем, отдать должное вашему несомненному таланту.

Щеки Кассио разрумянились от удовольствия: художник был страстно влюблен в красоту мира, в свои кисти и краски. Душа его наполнялась чистой детской радостью от каждого комплимента, которого удостаивались его творения - надо признать, и впрямь незаурядные.

- Благодарю, ваша милость. Не желаете ли позировать? Ваш лик благороден, уверен, он займет достойное место в ряду ваших родичей.

- Премного обязан, - хмыкнул Виррейн, - но, боюсь, родичи не жаждут моего общества. У меня к вам другой разговор, который мне хотелось бы оставить между нами.

Художник насторожился, однако гость внушал доверие. Виррейн отмахнулся от грусти, нахлынувшей на него в тот миг, когда Кассио упомянул о предках. Юноша дорого дал бы за то, чтоб узнать, кто он и откуда. Любой, пусть и нечаянный, намек на его абсолютное одиночество в мире вызывал болезненное чувство отчужденности. Виррейн жестко приказал себе переключиться на более важные вещи.

- Что же вас интересует? - Осведомился Кассио, прерывая молчание.

- Портрет короля. Когда вы начали его писать?

Заметив, что живописец задрожал, словно лист на ветру, и съежился под цепким взглядом, Виррейн смягчил свой тон, придав словам большую весомость:

- Друг мой, это действительно крайне важно, ибо напрямую связано с благополучием Дангара.

Художник понял, что гость не шутит: очень уж сосредоточено его лицо. Вздохнув, Кассио отложил в сторону рисовальные принадлежности и вымолвил:

- Я бы рад оказаться вам полезным, но мне ровным счетом нечего рассказать. Его величество не вставал уже довольно долгое время. Все в королевстве ожидали скорбной вести буквально со дня на день. Однажды ввечеру в моей мастерской появилась леди Глэйм и сообщила, что государь требует меня к себе. Когда я пришел, король приказал мне написать портрет, не отходя от смертного одра, но я должен был успеть завершить работу прежде, чем его величество испустит дух.

Глава 5. Не ждали?

Весь оставшийся день прошел в хлопотах, ибо на рассвете Виррейну предстояло покинуть Дангар и отправиться в дальний путь в Снауланд. По всем расчетам выходило, что по морю до конечной цели придется добираться две недели и столько же обратно. Юноша возражал против большого количества спутников, согласившись лишь на общество капитана корабля и его команды, с собой же Виррейн не хотел брать никого.

- Мне не нужна компания! - Резко отметал он все доводы Роланда и Гедеона.

- Но ты ведь едешь как чрезвычайный посол! Негоже заявляться к князю Фиорну в одиночестве! В конце концов, это невежливо! Ты представляешь Дангар!

- С каких пор тебя заботят официальные церемонии? - Подняв бровь, сыронизировал Виррейн.

- Ну, предстоит же мне, в конце концов, взойти на престол, - сухо бросил задетый за живое Роланд. - Привыкаю потихоньку.

Гедеон поспешил вмешаться в назревающий конфликт:

- Угомонитесь оба! Клянусь Солнцем, последний раз мне приходилось вас разнимать в шестилетнем возрасте, когда вы на морском берегу не могли поделить ракушки и швырялись друг в друга пригоршнями песка!

Принц и его наперсник переглянулись и расхохотались. Виррейн, сменивший гнев на милость, согласился принять в свою компанию лорда Дина - одного из старейших членов Королевского Совета. Несмотря на зрелые годы, сей господин был крепок, умен, да и внешность имел представительную. Помимо советника к послу прикреплялись трое стражников в качестве охраны.

- То есть ты полагаешь, меня надо охранять? - Не удержался от колкости Виррейн.

- Не тебя, а невесту его высочества, - одернул Гедеон. - Мальчик мой, уйми свою браваду: так полагается - мы не можем нарушать обычаи, сопровождающие высокие визиты!

Юноша только рукой махнул, мол, делайте, как хотите! И отправился спать - вставать-то ни свет ни заря.

***

Едва ступив на пристань, Виррейн присвистнул: принц не поскупился, предоставив для путешествия «Солнечный» - лучший корабль королевского флота! На борту вовсю кипела работа: команда заканчивала грузить поклажу, приводить в порядок такелаж и готовилась поднимать паруса.

- К чему так много всего? - Удивился Виррейн, волею обстоятельств записанный в послы.

- Это дары князю, княгине и их дочери, - пояснил подошедший Гедеон.

Юноша закатил глаза: королевские поручения уже начинали его утомлять, впрочем, он и прежде не считал жизнь при дворе занятной. Первый министр угадал мысли воспитанника, усмехнулся в бороду и тут заметил, что Виррейн держит под мышкой книгу в синей обложке.

- Собрался почитать на досуге?

- Почему нет? Путь долгий, надо же занимать себя чем-то, кроме созерцания морских пейзажей.

- Ну-ну…

По всему видно, Гедеон ни на грош не поверил воспитаннику, но от дальнейших расспросов воздержался. Зато протянул юноше запечатанный свиток. Отвечая на вопросительный взгляд, первый министр пояснил:

- Письмо следует передать лично в руки князю Фиорну. Только он имеет право сломать печать. Никто не знает, о чем говорится в послании.

- Как скажешь, - промолвил молодой человек, забирая запечатанный свиток и засовывая его за кожаный, шитый золотом пояс. На одно его плечо был наброшен черный плащ с золоченой каймой, почти сливавшийся с густыми смоляными волосами.

Солнце набирало силу: его сияющие копья насквозь пронзили синее полотно моря, но не смогли пригвоздить ко дну - оно колыхалось, переливаясь волнами, повинуясь исключительно собственному неспокойному нраву и воле ветра.

На пристани показался Роланд, частично упакованный в королевские регалии: темно-бордовую мантию и такую же шапочку с золотым гербом Дангара - гроздь винограда над кубком и обороняющий их меч.

Принц тепло простился с другом. За их спинами толпились праздные зеваки, восхищенно взиравшие на великолепный корабль и богато одетых господ.

- Будь осторожен, - тихо попросил Роланд. - Я не хочу лишиться единственного друга!

- И по совместительству доверенного лица? - Ухмыльнулся Виррейн, не любивший прощания, и добавил, - тебе тоже осмотрительность не помешает!

Наклонившись чуть ближе, юноша перешел на шепот:

- Держись подальше от портрета! С ним не все просто, он, как и стены замка, скрывает какой-то страшный секрет!

Роланд нахмурился, но не успел уточнить, что имеет в виду друг: с мачты на палубу спрыгнул молодой матрос и что-то сказал капитану. Тот бодро отрапортовал:

- «Солнечный» готов к отплытию, ваше высочество!

Принц кивнул. Виррейн поднялся на борт. Следом за ним подтянулись лорд Дин и трое стражей из числа королевской охраны. Спустя пару мгновений корабль отчалил под громкие крики зрителей, желавших путешественникам благополучного возвращения.

Виррейн смотрел, как стремительно растет синяя полоска, отделяющая «Солнечный» от суши - берег оставался все дальше, паруса радостно раздувались, ловя попутный ветер. А вот юноша радости не испытывал, скорее наоборот - его сердце тревожно сжималось.

***

- Лучший корабль… Должна признать, это отличный выбор, мой государь. Уверена, ваша невеста оценит столь широкий жест.

Роланд, прогуливавшийся по саду, вздрогнул: от дерева отделилась тень, превратившаяся под светом солнца в леди Эллинет, удивительную, чудесную Эллинет в платье глубокого винного цвета. Признаться, принц растерялся и несколько мгновений просто смотрел на нее: с того момента, как наследник престола прибыл в столицу, он ни разу не попытался увидеться с возлюбленной.

И вот она сама стоит перед ним, как живой укор его нерешительности или… трусости? Эта мысль больно ужалила Роланда, а сердце забилось с неистовой силой - юноше так не хватало волшебного очарования его леди!

Сейчас фиалковые глаза Эллинет казались почти черными, словно их затянуло тучами внутренней борьбы, а губы, свежие и алые, точно только что отведавшие гранатового сока, были плотно сжаты. Девушка бросала вызов его чувствам.