«Снова сон», — подумала я, открыв глаза. Во сне я вскакивала с кровати и бежала в больницу, глаза мои видели всё даже без очков, ноги переставлялись быстро, руки были твёрдыми.
Но реальность была безжалостна: на самом деле я уже «старая развалина». Спасибо всевышним силам, и так прожила столько, что некоторым и не снилось, и работать перестала только год назад, когда уже даже через лупу не смогла разглядеть глазки своего маленького пациента.
Сегодня у меня очередной сто четвёртый день рождения. Сколько всего сделано. Есть чем гордиться. Но сколько всего ещё можно было сделать, столько малышей ещё нуждаются в моей помощи. Так жалко, что уже нет сил…
Сухая старушка, которую все в мире знали под именем доктор Лейла, вздохнула и, словно бы обращаясь к кому-то, прошептала: «Вот бы ещё…»
И в этом мире это были её последние слова и последний вздох.
Дорогие мои! Приглашаю вас в свою новую историю!
История о женщине, которая прожила долгую счастливую жизнь, и стала самым известным детским доктором, но она мечтала продолжать лечить и мечта её сбылась... правда в другом мире. Будет и прогресссорство и любовь.
Не забудьте добавить книгу в библиотеку чтобы не потерять! И поддержите автора звёздочкой и комментарием! Это очень вдохновляет!
«Снова сон», — подумала я, открыв глаза и не узнав собственную комнату.
В моей комнате было большое окно и всегда было светло. На потолке висела большая люстра, сделанная из разноцветного стекла. А здесь темно, какой-то серый потолок, на котором висит лампа на проводе, испуская тусклый свет.
Я решила встать, и неожиданно мне это удалось очень легко, как будто все мышцы снова стали сильными и упругими. С удивлением посмотрела на ноги, обтянутые длинной серой рубашкой. Вот ещё странность, давно такой рубашки из грубой ткани не носила, может, только в юности.
Приподняла рубашку: ноги под ней были гладкие, с молодой кожей, а не дряблые, с синими следами вен.
Посмотрела на руки. Руки тоже были не мои. Нет, управляла ими совершенно точно я — но откуда у меня, древней старушенции старше века, такая молодая и упругая кожа? Пощупала лицо. Это совершенно точно не я.
Накатила паника. А вдруг я утратила разум, и теперь мне кажется, что я молоденькая девушка? Это был мой самый большой страх — лишиться ума. Сколько моих подружек переставали узнавать своих родных, начиная жить в каком-то своём мире.
Вдруг за дверью раздались шаги.
Дверь без стука отворилась, и я легла, притворившись, что сплю. Судя по шагам, вошла женщина. Подошла к кровати и склонилась надо мной. Я слегка приоткрыла глаза, надеясь, что в полумраке комнаты это будет незаметно.
Женщина положила мне руку на лоб. И я решилась. Открыла глаза и в упор на неё посмотрела. Женщина от неожиданности отпрянула, но быстро пришла в себя и спросила:
— Лейла, как ты себя чувствуешь?
Я попыталась ответить, но горло было словно склеенное. Мой врачебный мозг сразу начал «исследовать» симптомы: «Такое впечатление, что был отёк гортани, аллергическая реакция».
В конце концов откашлявшись, мне удалось прохрипеть:
— Не очень. А что произошло? Я не помню, что было вчера.
Женщина всё таким же участливо-фальшивым голосом произнесла:
— Ну как же, Лейла? Сегодня тебе исполняется восемнадцать лет, и теперь ты уже не можешь оставаться в приюте. Тебе придётся уйти. Но ты же помнишь, что вчера приходила мадам Лестар и предлагала тебе работу?
«Что-то мне всё это не нравится, — подумала я. — Приют, судя по всему, сиротский, какая-то мадам Лестар, и работа…»
А вслух спросила:
— А что за работа?
— Ну как же? Работа в её доме. Там и платья тебе пошьют красивые, и жильём обеспечат. Скоро зима, на учёбу в санитарки уже не принимают, только весной сможешь пойти. А до весны же надо ещё дожить, — продолжала расписывать мои плачевные перспективы женщина.
Мне показалось, что она не уйдёт, пока я не соглашусь.
— Я подумаю, мадам, дайте мне немного времени — я соберусь.
Лицо женщины из сочувственного стало жёстким, и она уже совсем другим тоном произнесла:
— Ну-ну, думай. Думаешь, мадам Лестар каждой такое предложение делает? Как бы не так! Вон Стелла слишком много себе позволяла, и её мадам Лестар к себе не взяла, как бы та ни просила. В общем, Лейла, собирайся, после обеда тебя здесь уже не должно быть.
Мадам вышла, оставив меня одну. И почти сразу же дверь снова приоткрылась, но на сей раз пришедший старался очень осторожно просочиться — так, чтобы его или её не заметили.
Это была худенькая девушка. Увидев, что я не сплю, а сижу на кровати, свесив ноги, она быстро дошагала до меня и запрыгнула рядом, обняв.
— Ах, Лейла, ну почему мне только семнадцать? Я хотела бы уйти отсюда вместе с тобой. Поклянись, что через год ты заберёшь меня.
Потом девушка взглянула на меня и испуганно спросила:
— Ты чего, Лейла? Что сказала тебе эта старая жаба, мадам Вонючка?
Я улыбнулась — настолько непосредственной и милой была эта девочка.
— Почему мадам Вонючка?
— Ну вот, опять ты всех защищаешь, Лейла! Нельзя быть такой доброй! А не то все вонючки будут на тебе ездить. — Девочка тоже улыбнулась, потом посерьёзнела и уже совсем другим тоном спросила: — Лейла, с тобой что-то не так, и голос хрипит. Ты не заболела?
Я подумала, что было бы неплохо расспросить девочку, а то мне пока много непонятно, и сказала:
— Я не пойму, что со мной. Еле проснулась, ничего толком не помню, что вчера было, мадам… — здесь у меня был только один вариант, — Вонючка говорит, что вчера я разговаривала с какой-то мадам Лестар, а я вообще не помню. Мысли путаются, и голова какая-то тяжёлая.
Девочка испуганно на меня посмотрела, глаза её наполнились слезами. Она снова меня обняла и зашептала:
— Лейлочка, только не иди к мадам Лестар. Помнишь, мы же мечтали, что ты станешь доктором, заберёшь меня, и мы вместе будем работать в больнице, накопим денег, купим себе дом. Ты же обещала, что Лейла и Тина — мы навсегда как сёстры, пусть даже и не родные.
Она посмотрела на меня и с отчаянием в голосе произнесла:
— Ты же ничего не подписала вчера?
Лейла Кроули - первый день в новом мире и в новом теле
Книга участвует в литмобе Доктор-попаданка
https://litnet.com/shrt/uaVu

Лейла Кроули и её подруга Тина Лавель

В кабинет директрисы я вошла, как и была, с чемоданом в руке, хотя Тина и предлагала его посторожить.
Помимо директрисы, там находилась богато одетая женщина в зелёном костюме с приталенным жакетом и в удлинённой юбке. Я бы назвала это макси. Под пиджаком была светло-розовая блуза с довольно большим треугольным вырезом. На голове женщины была маленькая шляпка с вуалью. Если это мадам Лестар, то она не смотрелась вульгарно, я бы даже сказала, что, наоборот, женщина смотрелась стильно. Туфли были на небольшом каблучке, а на руках — кружевные перчатки под цвет блузки.
Женщина стояла, директриса тоже стояла рядом со столом, за которым сидел немолодой лысоватый мужчина в очках.
«А это, наверное, нотариус», — подумала я.
Увидев, что я вошла, директриса нарочито ласково спросила:
— Лейла, как ты вовремя, а мы только что собрались, чтобы подписать все необходимые документы.
Мужчина, сидящий за столом, поднял голову и довольно жёстко проговорил:
— Мадам Стинк, я должен попросить вас оставить нас с мисс Кроули одних, этого требует нотариальная процедура.
У меня внутри даже радостно задрожало: «Неужели я смогу всё выяснить без свидетелей в лице мадам Вонючки и мадам Лестар, которая в этот момент вдруг сделала вид, что она просто один из предметов мебели?»
Мадам Стинк поджала губы, но направилась к двери.
А мужчина между тем продолжил:
— Я бы попросил выйти всех, кроме мисс Кроули.
— Николас, я что, тоже должна выйти? — грудным с лёгкой хрипотцой голосом произнесла мадам в шляпке.
— Да, мадам Лестар, вы тоже, и прошу вас не фамильярничать, — всё так же жёстко произнёс нотариус.
Когда все лишние вышли, я присела к столу напротив мужчины.
— Николас Петифо, — представился нотариус и, вытащив бумаги из тонкой серой папки, сообщил: — Начнём, пожалуй. Итак, мисс Кроули, вы ознакомились с договором? — задал мне вопрос господин Петифо.
— Нет, — чётко ответила я, и господин Петифо вздрогнул, потому как он уже вытягивал из папки бумаги, видимо намереваясь передать мне их на подпись.
Он взглянул на меня более пристально, будто пытаясь что-то разглядеть. Я решила не давать ему повода усомниться в моём ментальном здоровье и произнесла:
— Прошу вас разъяснить, о каком договоре идёт речь, а также рассказать мне обо всех вариантах моего выпуска из приюта.
Глаза нотариуса буквально вылезли над очками. Ну или это очки съехали на нос.
Но надо отдать ему должное, господин Петифо довольно быстро совладал с собой, положил бумаги обратно в папку и, сложив руки под подбородком, посмотрел на меня, но совсем другим взглядом. Уже не было во взгляде нотариуса такого выражения, которое я бы описала, как «давайте уже всё подпишем, и я побежал».
Теперь в его взгляде была некая заинтересованность.
— С чего хотели бы начать?
«Какой, однако, хитрый крючкотвор, — подумала я, — но не на ту напал».
И вслух сказала:
— Договор с заведением мадам Лестар мне не интересен, прошу вас озвучить только то, что мне полагается при выпуске из приюта.
И тоже посмотрела на нотариуса взглядом: «Ну, что теперь скажешь?»
Нотариус хмыкнул, чему-то улыбнулся — я не поняла, хорошо это или плохо, — и достал из большого коричневого портфеля другую папку, чёрного цвета.
Вытащил лист бумаги и передал мне.
Это была… опись, очень похожая на обходной лист. Только на ней печатной машинкой было напечатано: «Настоящим мисс… (далее шёл длинный прочерк, его надо было заполнить вручную) удостоверяет, что ею получено… (и далее шёл список того, что выдавалось выпускнице приюта)».
Я внимательно прочитала, и оказалось, что мне полагалось практически приданное: постельное бельё, гигиенический набор, который включал в себя два куска мыла, мочалку, расчёску, швейный набор и набор для вязания. И главное, мне полагалась выплата в размере десяти крон.
Я перечитала два раза, опасаясь подвоха, но не нашла ничего, что было бы написано мелким шрифтом. Посмотрела на нотариуса, который всё время, что я изучала документ, видимо, наблюдал за мной.
— Я согласна подписать этот документ и получить всё, мне причитающееся, — сказала нотариусу.
— Мисс Кроули… — начал мужчина,
«Ну вот, как всегда есть „но“», — пришла в голову невесёлая мысль.
— Повелением королевы, которая курирует все приюты государства, приют не может вас выпустить без договора о работе или о жилье. У вас же есть вариант работы или жилья?
Мне стало нехорошо, но я не показала виду, что меня сильно расстроило это странное условие, наоборот, я решила уточнить:
— Но мадам Стинк сказала, что я не могу остаться в приюте.
Нотариус развёл руками:
— Вот такая вот коллизия, уж простите несовершенство законов. С наступлением восемнадцати лет вы не можете более считаться воспитанницей приюта, но и выпустить вас без договора о найме или о жилье приют тоже не может.
Мадам Лестар и нотариус Николас Петифо

Лейла вышла во "взрослую жизнь" за пределы приютских стен. Что ждёт её? Помогут ли ей опыт и знания?

Я сразу вспомнила предупреждение Даны, что мадам Лестар не отказывается от своей добычи, и мне, по сути столетней бабке, стало страшно.
Я не знала, как здесь соблюдаются права человека, но мне подумалось, что если приютская девушка неожиданно пропадёт, то никто не будет её искать.
Даже Тина начнёт волноваться только через год, когда я не приду за ней в её день рождения. И почему-то мне стало обидно за Лейлу, которая, в отличие от Стеллы, себе «не позволяла».
«Ладно, — решила, — так просто не дамся. Я такие болевые точки знаю! Если нападут, особенно если будет только один, отключу так, что человек и не вспомнит, что с ним случилось, а чемоданом ещё и по голове настучу».
Эти мысли меня успокоили, и я почти что вприпрыжку, насколько позволяла неудобная обувь, пошла выяснять, будет где мне переночевать или нет.
Когда до пансиона оставалось около четверти пути, я сначала услышала, а потом и увидела, что много людей идут в одном направлении: кто-то весь в саже, у кого-то лицо или одежда были в крови, несколько человек несли кого-то на носилках, ехали несколько повозок, на которых лежали люди.
Я догнала одну из повозок, чтобы посмотреть. Люди, лежавшие в повозках, либо были без сознания, либо стонали, одежда на многих была обгоревшей. Я обратилась к женщине, которая шла, держась за повозку:
— Что случилось, мадам?
— Взрыв, — неживым голосом ответила она, и я поняла, что у неё шок.
— А куда вы идёте? — спросила я женщину ещё раз.
Та, будто мои слова её разбудили, взглянула на меня с удивлением и ответила:
— В больницу идём.
Этой больницы не было в списке Лейлы, и на карте она тоже не была обозначена. Я пошла вместе с людьми в больницу, понимая, что людей слишком много и, возможно, понадобится моя помощь. О том, что мне надо бежать договариваться о ночлеге, я в тот момент не думала.
Больница располагалась в переулке и была ещё меньше, чем та, в которой женщин на санитаров не принимали. Здесь же я, к своему удивлению, увидела двух женщин, одетых в привычные мне почти белые хирургические халаты, которые без пуговиц завязывались поясом. На головах у них были белые платки. Выглядели женщины растерянно. Мне даже показалось, что они с ужасом глядели на приближающуюся толпу и на те несколько телег, которые уже стояли возле больницы.
Я пошла к женщинам, собираясь предложить помощь хотя бы в сортировке пострадавших[1], чтобы отметить, кто тяжёлый, кто лёгкий, как меня учили на медицине катастроф.
[1] Медицинская сортировка является одним из основных принципов медицины катастроф, основанных на необходимости оказания медицинской помощи в максимально короткие сроки как можно большему количеству пострадавших, имеющих шанс выжить. Впервые была внедрена русским хирургом Н. И. Пироговым.
Но в это время из дверей больницы вышел пожилой мужчина, тоже в белом хирургическом халате. Увидел стоявших женщин и меня почти рядом с ними и прикрикнул на нас всех, а особенно на меня:
— Почему ещё не в форме?
— Вы мне? — удивилась я и оглянулась: больше никого рядом не увидев, посмотрела на женщин. Те будто даже не удивились.
— Ну а кому? — нетерпеливо крикнул доктор. — Быстро переодеваться — и на сортировку.
Одна из женщин вздрогнула и сказала:
— Пойдём провожу, покажу, где взять форму.
По пути женщина сказала:
— Ты не бойся, наш главный-то строгий, конечно, но не дурной. Это он просто переживает. Видишь, какая ситуация-то? Как людей много пострадало, а места-то у нас мало.
— А как зовут главного? — решилась я спросить.
— Доктор Джозеф Листер. — Женщина немного удивилась. — А меня, если что Надин зовут.
Я не стала больше удивляться, хотя, конечно, поняла, что меня с кем-то перепутали. Но я знала, что могу помочь людям, и это было главным.
Поэтому переоделась, оставила чемоданчик и пошла работать.
В процессе выяснилось, что взрыв произошёл на фабрике. Взорвался котёл, в результате произошла утечка газа, и загорелись складские помещения. Несколько людей были очень тяжёлыми с большим количеством ожогов.
Я организовала женщин и ещё одного мужчину, который прибежал чуть позже, по‑быстрому объяснив им систему. Надо было на первом этапе разделять носилочных и ходячих, ходячих договорились оставлять пока на улице. Носилочных необходимо было быстро осматривать. Я обратила внимание, что было всего три доктора, и они метались между стонущими и кричавшими пострадавшими.
Я подошла к доктору Джозефу и рассказала ему про систему сортировки. Тот удивлённо посмотрел на меня, но крикнул другим докторам, чтобы те подошли.
— Расскажи ещё раз, — попросил он.
Я быстро объяснила, что мы с санитарками будем делать первичную сортировку, всех носилочных будем отвозить или относить в одну сторону, детей, беременных женщин, если таковые есть, — тоже, остальных пока отставляем. А задача докторов — быстро, желательно в течение сорока секунд на пациента, определить степень тяжести тех, кого мы отсортировали по срочности оказания помощи.
Один из мужчин сперва сделал лицо, которое я перевела как: «Ну вот, ещё одна выскочка».
Очень хотелось изобразить Лейлу в хирургическом халате.

Дорогие мои! Сегодня хочу рассказать вам о ещё об одной книге нашего литмоба Доктор-попаданка
https://litnet.com/shrt/hnD4
Во-первых, я проспала и проснулась я только потому, что Надин зашла за мной в каморку с кружкой горячего напитка, очень напоминающего кофе. Я вспомнила: это был цикорий. Я, если честно, его ненавидела, потому как пила его вместо кофе последние тридцать лет, но сейчас аромат и вкус напитка показались мне божественными после тяжёлого дня и бессонной ночи.
А во-вторых, Надин, которая уже была в курсе про путаницу со мной, сообщила, что в больницу пришла мисс Тусен и сейчас она в кабинете у доктора Джозефа.
Казалось, я должна расстроиться, но вот свойство человека утром, особенно когда в маленькое окошко светит солнце, с улицы слышен щебет птиц, а в руках у тебя чашка с горячим напитком, — ты всё равно наполнен радостью и верой в лучшее. И меня куда больше волновало, почему доктор Джозеф ещё не ушёл домой.
— Неужели доктор Джозеф ещё здесь? — спросила я Надин. — И как он ещё держится?
Надин махнула рукой:
— Таков он, однажды двое суток провёл в больнице, много тяжёлых больных было, детишек. — Потом посмотрела на меня и улыбнулась. — Да ты сама вон сколько поспала?
А я прислушалась к себе и поняла, что выспалась. Вот что значит восемнадцать лет. Ну и ладно, если меня не смогут взять, сейчас пойду, найду себе место. Главное, я молода, здорова и теперь знаю такого замечательного человека, как доктор Джозеф Листер.
Я потихоньку стала собираться, Надин отвела меня в помывочную и подежурила возле двери, пока я совершала утренний туалет, потому что дверь не закрывалась.
Потом я взяла чемодан и пошла попрощаться с доктором Джозефом.
Постучала в кабинет, услышала разрешение войти. Зашла: за столом сидел доктор Джозеф, а на стуле, где ночью сидела я, расположилась красивая, хорошо одета девушка с серьёзным лицом.
«Мисс Тусен», — подумала я.
— О, Лейла, хорошо, что вы зашли, а я уже хотел послать кого-нибудь вас найти, — хоть и усталым голосом, но обрадованно заявил доктор Джозеф.
Потом встал, откуда-то из-за шкафа достал ещё один стул, поставил перед столом и попросил меня присесть.
Мисс Тусен, если это, конечно, была она, с интересом смотрела на меня. Но как только увидела, что я заметила её интерес, сразу же отвела взгляд.
«Ну надо же, какая деликатная девочка, — подумала я, всё время забывая, что мне теперь восемнадцать, и если присмотреться, то мисс Тусен выглядела старше меня, вероятно, ей было около двадцати двух или двадцати трёх лет».
— Итак, мисс Тусен, знакомьтесь, эту девушку зовут мисс Лейла Кроули, и вчера она случайно отработала за вас. Когда выяснилось, что она — это не вы, то смена практически закончилась, — представил меня и кратко описал ситуацию доктор Джозеф.
Я пока не понимала, к чему он всё это говорит.
Доктор Джозеф встал и сказал:
— Я вас оставлю на несколько минут, скоро вернусь.
Доктор вышел, а мисс Тусен сразу же обратилась ко мне:
— Мисс Лейла… Можно же я буду вас так назвать?
Я кивнула.
— Тогда вы тоже называйте меня по имени — Роза. Мисс Лейла, у меня сложилась такая ситуация, что я не могу работать в больнице, — начала мисс Роза. Немного помолчав, добавила, улыбнувшись: — Я выхожу замуж. — Потом посерьёзнела и сказала, вздохнув: — И, конечно же, я не смогу работать ночами, как изначально предполагалось, но другой вакансии в больнице нет, да я думаю, что мой муж, скорее всего, вообще будет против, чтобы я работала.
Я слушала, уже понимая, что мне сейчас что-то будет предложено и, возможно, не совсем законное: не просто же так доктор Джозеф оставил нас вдвоём.
— Но мне так обидно! — воскликнула мисс Роза. — Я училась три года, я поссорилась с отцом, но если я не пройду практику, то мой диплом аннулируют.
В глазах девушки появились слёзы.
Я хотела сказать: «И правильно сделают». Но сдержала себя.
Мисс Роза тем временем, всхлипывая, продолжала:
— Но замуж я тоже хочу и понимаю, что, скорее всего, я никогда уже не буду работать сестрой милосердия, но диплом хотела бы сохранить, а для этого мне надо отработать полгода в больнице.
Мисс Роза замолчала и посмотрела на меня.
— Я хочу вам сделать предложение, мисс Лейла. Доктор Джозеф вас очень хвалил, и он сказал, что вам нужна работа, но он не может вас взять на должность сестры милосердия, потому как официально бумаги у вас нет. И я думаю, что здесь мы с вами можем помочь друг другу.
Мисс Роза снова замолчала на несколько секунд, будто пытаясь подобрать слова, а потом выпалила, словно с вышки прыгнула:
— Я предлагаю вам устроиться на работу по моим документам. — Взглянув на моё лицо, она добавила: — Не думайте, я не буду претендовать на вашу оплату, мне нужно только, чтобы часы отработки вписали в мои метрики.
Для меня это был идеальный вариант, но… Мне нужно было отнести рабочий договор нотариусу Петифо. Хотя…
— А какая оплата у сестры милосердия? — спросила я.
Мисс Роза сразу ответила:
— Шестнадцать крон в неделю.
Мужчины были одеты в добротную, но небогатую одежду. Выглядели этакими работягами в выходной день. Я отступила на шаг назад и спросила:
— Кто вы и что вам нужно?
Один из мужчин сделал шаг ко мне, и я приготовилась огреть его чемоданом и бежать обратно к оживлённым улицам.
Вдруг неожиданно он произнёс:
— Миса, мы это… нас это, папка послал… а вы, это… такая, это… шустрая… еле, это… мы вас, это… догнали.
Увидев, что никто не собирается проявлять агрессии, я немного успокоилась, однако свой план с чемоданом решила не менять.
Заметив, что я готова его выслушать, мужчина продолжил:
— Вы, миса, это… вчерась папку нашего, это… спасли, значить. Он нас, это… послал за вами, это… отблагодарить, значить. Может, это… вам чего нужно?
Мужчина, выговорив, наверное, самую длинную фразу в своей жизни, облегчённо вздохнул.
Я, надо отметить, тоже облегчённо вздохнула. И решила спросить про жильё. А что? Видно, что люди рабочие, наверняка и отец, и эти двое работают на фабрике, где произошёл взрыв, возможно у них есть дом или жильё, и лишние деньги им тоже не помешают.
— Я ищу жильё, — сказала и внимательно посмотрела на мужчин.
Мне показалось, что они обрадовались. Вероятно, думали, что я попрошу деньги или что-то сложное.
Тот из братьев, который говорил, улыбнулся, обнажив щербатый рот — не хватало одного зуба, — и проговорил:
— Так, это… если не побрезгуете, у нас, это… есть комнатка. Раньше-то сеструха там, это… жила, а теперь, это… к мужу съехала и, это… комнатка свободна.
Вдруг, словно бы вспомнив что-то, вдохнул и даже хлопнул себя по лбу рукой:
— Меня Томом зовут, а это брат мой, Барни, только он, это… не очень хорошо говорит.
Мужчины больше не выглядели опасными, и я решила посмотреть, что там и где, спросила:
— А где ваш дом?
Снова ответил Том:
— Так, это… туда, стало быть.
И махнул рукой в сторону больницы. Я же на всякий случай решила уточнить:
— Далеко ли до больницы от вашего дома и сколько будет стоить?
Здесь замотал головой Барни, а Том, улыбнувшись, ответил, игнорируя вопрос о цене:
— Не-а, это… совсем близко.
— Так получается, что вы шли за мной через весь город? — спросила я.
Том почесал затылок и ответил:
— Так, это… получается, что так. — Потом по-мальчишески шмыгнул носом и добавил: — А уже, это… увидели, что вы сворачиваете в Уайтчепел, и, это… решили уже вас остановить. Это нехорошее место
А я взглянула внутрь переулка, в начале которого мы стояли с Томом и Барни, и поняла, что и запах оттуда идёт странный, и мусор, и вообще он какой-то весь тёмный.
Том потянул у меня из руки чемодан:
— Миса, это… пойдёмте уже.
И мы пошли обратно. К тому моменту, когда мы дошли наконец до дома семейства Белтон, время подошло к обеду.
Домик у семейства был небольшой, но кирпичный и даже с палисадником. В доме вкусно пахло едой. А главу семейства, который и послал за мной сыновей, я вспомнила.
Хотя то, что я его спасла, было громко сказано. У него осколок чего-то металлического попал в ногу, и если бы мы его сразу не отсортировали, то могло начаться заражение, а так он попал в первые ряды, и доктор Джозеф со своей карболовой терапией остановил процесс и зашил ему рану.
А сегодня с утра, как оказалось, мистера Оскара Белтона выпустили из больницы, и он слышал, что я говорила с Надин, что пойду искать жильё, и послал за мной своих сыновей.
Мать Тома и Барни, супругу мистера Оскара, звали Элис. Элис и Оскар были совершенно друг на друга не похожи. Если Оскар был высоким, крепким мужчиной с рыжими волосами, в которых уже щедро рассыпалась седина, и хмурым лицом, прорезанным глубокими морщинами, то Элис была вся маленькая и кругленькая, светловолосая и улыбчивая. Морщин у неё будто не было вовсе.
Сыновья тоже были высокими и рыжими — в отца.
Бывшая комната дочери, оказалась не такой уж и маленькой, почти такой же, в какой я пришла в себя в приюте. Комната была чистая и уютная, окно было небольшое, но это и понятно, большие окна не делали, потому что важно было сохранить в домах тепло.
Я решила сразу договориться об оплате. Мистер Оскар делал обиженный вид, но когда мы решили, что платить я буду четыре кроны в неделю, то он поставил условие, что питаться я буду с ними, и на этом успокоился.
Было видно, что, поскольку трое мужчин в семье работают, нищеты в доме нет, но и живут не сильно богато.
Так я и на работу устроилась, и вопрос с жильём решила.
Постепенно и осторожно выяснила, куда попала. Из разрозненных кусков собиралась следующая картина. Я оказалась в королевстве Британия, но располагалось оно не на острове, как в моём мире, а на материке и граничило с княжеством Лихтенштейн, Франкией и Германской империей. Столицей Британии был город Лондиниум, где я и оказалась.
Пьер Шушель отучился четыре года в университете на медицинском факультете и как раз недавно сдал экзамен. Теперь ему надо было отработать интерном два года, чтобы получить практику и сдать экзамен на доктора. Денег в его семье было немного, поэтому варианты отработки практики после экзамена особо выбирать было не из чего.
Пьер сначала сунулся в крупные центральные больницы, но в одной уже было два интерна, которые приходились кому-то роднёй, а в другой с него вообще попросили денег. И тогда Пьер пошёл туда, куда никто с его курса идти не хотел, — в небольшую бедную больницу на окраине столицы.
И уже здесь он понял, как ему повезло. Пьер знал про Джозефа Листера и втайне поддерживал его начинания. После того как доктора Листера подвергли обструкции и осудили его карболовые методы, Пьер стеснялся поддерживать доктора Листера вслух. Но был рад, что его не взяли в богатые больницы и он имеет возможность учиться у Джозефа Листера.
Пьер не был самым умным, но он был хитёр и видел, что у Джозефа Листера, благодаря его методам, смертность гораздо ниже. И каким-то житейским умом понимал, что пройдёт совсем немного времени, и все будут возносить доктора Листера за его инновации. Тем более что доктор с радостью делился опытом, да и работы в бесплатной клинике всегда было много, что способствовало практике.
Но вот выскочка (так про себя Пьер называл Лейлу), которая взялась совершенно ниоткуда, сразу заполнила собой почти всё время, остававшееся от лечения больных у доктора Джозефа. Утром он первым делом шёл и говорил с ней, даже днём он всё время её приводил в пример и хвалил.
«Ах, в каком порядке у нас стали лежать лекарства!» Или «Ах, как шикарно сделаны перевязки в травме», «Ах, в детском отделении стало гораздо чище».
Пьер мог бы привести ещё много таких «Ах!» в честь выскочки, у которой не было ни диплома, ни образования. И вот интересно, откуда у неё такие знания?
Если бы он не знал точно, что доктор Листер имеет принципиальную позицию в делах протекции, то подумал бы, что выскочка — чья-то протеже.
А она ещё и вздумала улыбаться, когда называли его фамилию.
У Пьера Шушеля фамилия была больным местом. Его дразнили в школе, в университете, и вот теперь какая-то выскочка ещё и здесь будет над ним насмехаться.
Но Пьеру же всегда везло… И сегодня он случайно услышал, что, оказывается, выскочка работает не под своей ставкой. И он пошёл в канцелярию. Там работал сухонький старичок, которому, по мнению Шушеля, давно было пора на покой.
Пьер не стал ему угрожать или ругаться, он просто принёс старику табачку. Цена тому табачку была копеечная, а новость, которую старик ему рассказал, стоила гораздо дороже.
Оказалось, что Джозеф Листер принял на работу выскочку без документа об обучении на сестру милосердия. Даже хуже — он принял её по поддельному документу.
Шушель стал обладателем тайны, которая могла ему позволить распорядиться чьей‑то судьбой, и это вознесло Пьера Шушеля в собственных глазах почти до уровня бога.
Но Пьер же был хитрый. Он решил пока не доносить, но не сказать о том, что он в курсе преступной махинации выскочки, Пьер не мог.
Поэтому сегодня он задержался на работе, ожидая, когда выскочка придёт на свою смену.
Лейла
Я шла на работу, понимая, что долго так не протяну. Было очень тяжело работать ночами. Да, днём мне удавалось поспать несколько часов, но организму нужен был именно ночной сон. А больница Харли-стрит не спала по ночам. Больных было много, и почти все они были «тяжёлые». Потому что рабочий люд с лёгкими травмами или простудой в больницу не шёл: им работу нельзя было пропускать.
Сегодня даже Элис заметила, что я стала бледная и часто замирала с отсутствующим выражением на лице.
На самом деле я думала, как и где взять деньги, чтобы сдать этот экзамен. Мы уже говорили с доктором Джозефом, что если бы у меня был сертификат, то он бы пробил ставку медсестры, а не просто ночной сестры милосердия. Я ему и сама предложила, что надо брать людей, которые будут работать сутки через двое, а лучше бы через трое. Потому как только ночью работать не только тяжело, но и дневные часы упускаются, и получается, что ты не видишь всего процесса с момента приёма, помощи докторам — и уже потом шла ночная поддержка.
И думала я об этом постоянно, но не находила решения. Продать мне было нечего, денег занять тоже не у кого, если только запатентовать какое-нибудь открытие, которого нет ещё, украв славу, например, у Флеминга[1]. Но на кухне у семьи Белтон пенициллин не получишь.
[1] Сэр Александр Флеминг — британский микробиолог. Открыл лизоцим и впервые выделил пенициллин.
Поэтому и сегодня на работу шла, задумавшись, и не заметила, как налетела на кого‑то.
Этим кем-то оказался Пьер Шушель, проходивший интернатуру в больнице. Я ему тихо завидовала. Пьер был вполне симпатичным молодым парнем, но как человек он почему-то вызывал у меня отторжение. И сегодня я поняла почему.
— О чём задумались, мисс Кроули? — каким-то странным тоном спросил меня Пьер.
— Добрый вечер, мистер Шушель. — Чёрт меня дёрнул назвать его по дурацкой фамилии, которую он, судя по всему, не очень-то и любил.
«Ах ты какой прыткий выискался! — подумала я. — Знавала я таких шустрых. Значит, где-то услышал или кто-то рассказал, а он, значит, решил девушку шантажировать».
— Мистер Шушель. — Я уже намеренно выделила его фамилию. — У вас с глазами что-то? Или с памятью? Я же вам говорила, как меня зовут. Если проблемы с памятью, то это может помешать вам стать доктором.
Я высказала и попыталась его обойти, но не учла, что Шушель — продукт своего времени. Он ловко ухватил меня, стыдно сказать, за шкирку, платье впилось в шею, притянул к себе и, брызгая слюной, прошипел мне прямо в лицо:
— Ты что, маленькая шлюха, не знаешь своего места? Ну так я тебе покажу.
И свободной рукой больно сжал мне грудь.
«Ах ты сволочь!» — подумала я и изо всех сил ударила его коленом в пах.
Коленка у меня была тощей и острой, платье — тонким, так что ничто не смягчило удара, и Шушель, взвыв, выпустил меня и согнулся. Я никогда не занималась борьбой, но здесь не удержалась и сумочкой со всей силы треснула его по голове.
— Простите, мистер Шушель, но я больше не могу с вами разговаривать, мне пора, — специально пропела нежным голоском и пошла к углу улицы, где меня обычно встречал кто-нибудь из братьев Белтон.
Встречать они меня стали после того, как мистер Белтон-старший заметил, что за домом кто-то следит, а узнав, что я из приюта, сразу построил предположение, которое, в общем-то, было недалеко от правды. И собрав вечером всех за ужином, сказал:
— В общем, так, за нашей Лейлой кто-то следит, скорее всего, с нехорошими намерениями, поэтому ты, — он ткнул пальцем в Тома, — и ты, — он ткнул в Барни, — будете по очереди, как со смены она пойдёт, встречать её и провожать до дома.
Так я стала ходить под присмотром. Но мне так было даже спокойнее.
Сегодня меня встречал Том, но, видимо, подошёл несколько позже и не видел всю сцену с Шушелем, поэтому спросил:
— Что за хлыщ? За что ты его так?
— Руки распускал, — ответила я, не подумав, что сыновья мистера Белтона, несмотря на то что жили небогато и не могли похвастаться хорошим образованием, были воспитаны настоящим мужчиной. Они не могли пройти мимо, если кого-то обижали.
А здесь ещё и я, практически младшая сестрёнка. Я чувствовала, что эти люди так ко мне и относятся, быстро и всем сердцем приняв меня в семью.
В общем, Том взглянул на мою шею, покрасневшую оттого, что воротник на некоторое время впился, но ничего не сказал. И я забыла про это.
И некоторое время всё было спокойно. Правда, на следующий день утром я всё-таки рассказала о Шушеле доктору Джозефу. Но доктор сказал, чтобы я не волновалась и что он решит вопрос с Шушелем.
— Пьер — хороший мальчик, — сказал доктор Джозеф, которого такие же вот «хорошие» мальчики выкинули из центральной больницы на бедную окраину города.
Но доктор знал Шушеля дольше, чем я, поэтому я подумала, что, может, я правда зря переживаю. Если Шушель до сих пор не донёс, может, он только пугал?
Может, так бы оно и было, если бы Том и Барни не приняли решение втихаря проучить Шушеля.
И однажды, придя утром домой со смены, я обнаружила на кухне заплаканную Элис и нервно курящего мистера Белтона.
— Что случилось? — спросила я, пытаясь унять охватившую меня тревогу.
— Мальчиков арестовали, — убитым голосом произнесла миссис Белтон.
— Как арестовали? За что? — воскликнула я, не представляя себе, что могли натворить огромные добродушные и чуть туповатые парни.
Элис снова залилась слезами, достала из кармана юбки платок и, приложив его к глазам, сказала:
— Говорят, избили какого-то… А он возьми да и подай на них в полицию. Теперь, наверное, осудят и на каторгу отправят. — Элис снова залилась слезами.
А я поняла, кого могли избить Белтоны. Шушеля! Посмотрела на мистера Белтона и спросила:
— А если избитый заберёт заявление из полиции?
— Отпустить должны, — глухо ответил мистер Белтон, казавшийся спокойным, но я видела, что и ему очень непросто.
— А ты куда? — спросил он меня, увидев, что я снова начала одеваться.
— Да на работе кое-что забыла.
Я не стала говорить, что собиралась к Шушелю: узнать, что с ним, и попросить забрать заявление.
Думала, что придётся идти к нему домой, но Шушель оказался на работе и выглядел живым и здоровым. У него даже синяков не было.
Увидев меня, Шушель мерзко улыбнулся. Я подошла и спросила:
— Поговорим?
— Что? Как любовников твоих забрали, сразу прибежала? — всё так же мерзко улыбаясь, спросил Шушель.
— Что вы хотите? — не стала я ходить вокруг да около, да и доказывать что-то такому человеку, как Пьер Шушель, мне не хотелось. Всё равно не поймёт.
— Я хочу, чтобы ты ушла из больницы и не занимала чужое место, — тоже прямо заявил Шушель.
— Если я уйду, вы заберёте заявление? — спросила я, совершенно не понимая, чем интерну Шушелю могла помешать ночная сестра милосердия.
Внутри повозки было темно, потому что в ней не было ни одного окна. Я решила не показывать вида, что мне ужас, как страшно и как можно более спокойным голосом произнесла:
— Нож уберите, пожалуйста, нервирует
И то ли от неожиданности, то ли оттого, что понял, что деваться мне некуда, мужчина, втащивший меня в повозку, убрал нож от моего бока, но произнёс:
— Не шали
Меня усадили на лавку, сами мужчины сели напротив друг друга, один на ту же сторону, где и я, а другой на противоположную, перекрыв мне пути к двери.
Мужчины молчали, я тоже решила лишний раз не сотрясать воздух, понимая, что мне вряд ли что-то скажут.
«Посмотрим, — думала я, — вариантов не так уж и много. Наибольшая вероятность, что это мадам Лестар. Второй вариант, который пришёл мне в голову, что кому-то понадобилась медицинская помощь.»
Был один случай пару дней назад в ночную смену, двое мужчин принесли мужчину, у него было ножевое ранение, из врачей был доктор Стен Вильямс. В отличие от интерна Шушеля, уже взрослый и состоявшийся врач. Он был последователем Джозефа Листера и, когда того отовсюду выгнали, то осознанно пошёл вслед за своим учителем.
Так вот доктор Стен хотел оставить раненого до утра, когда появится кто-то из врачей, потому что один он не решился оперировать. И я предложила ему помощь, ассистировать в операции.
Я же не всегда была педиатром, во время большой войны, меня, как и остальных врачей направили на работу в полевой госпиталь, там я и получила опыт работы с подобными ранами.
Я уговорила доктора Стена, потому что видела, что раненый может и не дожить до утра. И в какой-то момент доктор Стен передал ведение операции мне, сам начав ассистировать. Уже после операции, когда мы сидели и пили горячий чай, он спросил меня о том, где я научилась так шить и вести операции.
Я лишь пожала печами, и доктор не стал меня больше спрашивать, за что я была ему благодарна.
А когда я пришла на следующую ночь на свою смену, то больного уже не было и на мой вопрос, куда он делся, Надин мне ответила, что за ним приехали и увезли.
— Видно же, что состоятельный парень, а у нас же никаких условий для таких, — протирая тряпкой полы, сказала Надин
А я подумала, что у нас-то в больнице, во многом благодаря подходам Джозефа Листера, условия как раз намного лучше, чем предлагаю другие. Возможно палаты у нас и переполнены, зато чисто и инструменты обрабатываются, а доктора и персонал моют руки.
Я ещё тогда подумала, что вряд ли этот мужчина какой-то аристократ, скорее всего наоборот, он связан с криминальной средой и возможно, что, не последний человек в криминальной иерархии.
Вскоре повозка остановилась, но мы продόлжили сидеть.
«Скорее всего въезжаем во двор, — подумала я»
И судя по тому, что вскоре повозка снова поехала, въезжали мы куда-то не просто во двор, а в большой двор, потому что повозка проехала ещё какое-то расстояние пока остановилась. И только тогда один из мужчин встал и толкнул дверь. Вылез из повозки и грубовато сказал:
— Выходи
Я вышла, после темноты повозки глазам было неприятно от яркого света. Меня сразу провели в дом. Но то, что я успела увидеть говорило о том, что дом весьма богатый.
Внутри тоже было богато, но мне не дали всё рассмотреть, весьма невежливо ткнули в спину и мне пришлось поспешить вслед за тем, кто «тыкал» в меня ножом, и сейчас поднимался по широкой лестнице.
Меня провели по коридору, и вскоре мы остановились перед дубовой дверью с ручкой, сделанной в виде пасти льва, в которую было вставлено большое кольцо.
Тот, кто шёл впереди, взялся за кольцо и стукнул им о дверь. Спустя несколько секунд дверь открылась. Открыла дверь женщина с усталым лицом, одетая в сероватый хирургический халат.
— Проходите, — немного хриплым, видимо, тоже от усталости голосом сказала она.
Меня снова ткнули в спину. «Этак у меня там синяк скоро появится, — подумала я». Повернулась к тому, кто находился позади меня и сказала:
— Хватит уже толкать меня, можно просто сказать
— Иди уже, принцесса, — хохотнув сказал это мужлан и снова ткнул меня в спину.
В комнате было душно и пахло болезнью. Я прошла вперёд и остановилась перед большой кроватью, на которой на высоких полушках лежал тот, кого мы с доктором Стеном прооперировали несколько дней назад.
«Не бордель, — облегчённо вздохнула я про себя»
Выглядел наш пациент плохо. У него явно была высокая температура и не первый день, судя по горячечному блеску в глазах и кругами под глазами, отчего глаза казались ввалившимися.
Я поняла, что началось воспаление и первое, что сделала, скомандовала проветрить помещение.
Женщина, судя по всему, сиделка неуверенно посмотрела на того мужчину, который первым вошёл в дверь. Он кивнул, и она направилась к окну.
— Майкл, смотри, кого мы тебе привезли, — неожиданно с заботой в голосе произнёс он.
Я подошла ближе к кровати, потянулась откинуть одеяло с бедра, где, собственно, и была рана. Мужчина вцепился в одеяло и не дал мне этого сделать.
— Йен, — глухим голосом произнёс тот, кого назвали Майклом, — зачем
— Пусть она посмотрит, я видел, тогда в больнице, этот доктор слушал, что она говорила.
Йен подошёл и осторожно убрав руку Майкла, откинул одеяло. На мужчине была длинная сорочка, примерно до колен, я отодвинула ткань и увидела, что нога не перевязана, а на ней лежит что-то типа компресса.
— Что это? — спросила, убирая с раненой ноги это огромное количество тряпья.
Ответила мне сиделка:
— Так дохтур же велели, чтобы охлаждать.
Я, холодея от ужаса спросила:
— И чем же вы охлаждаете?
— Так водой, чем же ещё? — бесхитростно ответила сиделка
Я убрала тряпки и увидела, что рана, которая уже должна была начинать заживать, воспалилась, покраснела и я подозревала, что уже пошло нагноение.
Я могла бы начать спрашивать, почему они забрали своего Майкла из больницы и многое другое, но это никоим образом бы не помогло несчастному. Поэтому я просто начала говорить, что мне понадобится. Пока все убежали выполнять поручения, спросила сиделку:
«Эх, — подумала я, — забыла про основные правила, что договариваться надо на берегу. Но я врач, я не могу думать ни о чём другом пока не помогу больному.
Я присела на кресло и…уснула. Всё-таки я была после рабочей ночи и организм затребовал отдыха.
Проснулась сама, в комнате кроме меня и моего пациента, лежащего на кровати, никого больше не было. Встала с кресла, ещё раз удивившись как в молодости хорошо, даже, если поспал пару часов и в неудобном положении всё равно ничего не болит и даже выспался. Подошла к больному, он ещё спал, но дыхание у него уже было ровное, а не прерывистое. Взяла его за руку, чтобы измерить пульс и только приготовилась считать, как вдруг он неожиданно крепко ухватил меня за запястье и прошептал:
— Не уходи, прошу
Я сперва удивилась, но потом взглянула на него и поняла, что он всё ещё спит и ему, измученному болью и горячкой снится что-то.
Но судя по пульсу температура если и была, то уже не высокая. Я задумалась, силя на краешке кровати и вдруг почувствовала взгляд, подняла глаза и увидела, что мой неожиданный пациент уже не спит, а пристально и даже настороженно смотрит на меня.
— Я говорил что-то? — хриплым после сна голосом спросил он
— Вы просто просили меня не уходить, — решила я сделать вид, что всё не так поняла
— Да, — кивнул он, — только не просил, а приказал
— Конечно, господин Майкл, я оговорилась, — сказала я, а про себя хмыкнула: «Ох уж эти мужские игры с постоянным «подсчётом баллов», у кого больше»
— Как вы себя чувствуете? — спросила врачебным тоном
— На удивление… хор…лучше, — спустя пару секунд ответил Майкл, видимо постаравшись оценить своё состояние.
Вот теперь и пришла очередь для докторской нотации:
— Зря вы перевелись из больницы доктора Джозефа, там бы не допустили возникновения воспаления. Это очень опасно, вам где-то занесли грязь и могло начаться заражение. Вам повезло, что ваш… э…товарищ, — наконец-то нашла я нужное слово, — догадался, что вам нужна медицинская помощь именно от нас. От персонала нашей больницы, — уточнила я.
— Ну вот, я же говорил, что девку надо брать, — раздался голос из-за спины. И оглянувшись я увидела того, кого Майкл назвал Йеном.
Меня покоробило то, как несколько развязно прозвучало, но я не стала за то цепляться, просто как можно более холодно произнесла:
— Теперь, наконец, вы можете отправить меня домой.
— Зачем тебе домой, лапуля? — всё так же развязно продолжил Йен, — оставайся здесь, у нас работы для тебя будет много. И мужа тебе кого-нибудь из наших подберём. Чего ты за копейки в больнице будешь горбатиться?
— Спасибо за ваше предложение, — решила не говорить нет, а то неизвестно, как эти криминальные личности среагируют, — но я, пожалуй, откажусь.
— Зря ты, лапуля, отказываешься, будешь под крылом С…
Майкл предупреждающе кашлянул, перебивая, намеревавшегося произнести чьё-то имя Йена.
— Ладно, не ценишь ты нашу доброту, лапуля, — немного сменил тон Йен, и перешёл с развязного на более нейтральный, продолжая, — а на тебя, между прочим, заказ поступил, говорят ты контракт подписала и сбежала.
— Врут, — убеждённо заявила я, точно зная, что ничего не подписывала
Йен расхохотался: — Майкл, посмотри, железная девчонка, другая бы начала оправдываться, а эта сразу вердикт.
Потом обратился ко мне:
— Смотрю на твои умения и верю тебе, что врут, поэтому живи, не бойся, больше тебя никто не побеспокоит и насильно делать ничего не заставит. Зря ты, конечно, отказалась на нас работать, но дело твоё. Ты нам честно помогла, неволить не будем. Сейчас тебя ребята обратно к больнице отвезут.
Пришла сиделка, и я ей в присутствии Йена объяснила, что и как надо делать. Договорились, что через два дня я приеду и сменю повязку. Строго наказала раньше повязку не снимать и тем более грязной водой не промывать.
— Лучше уж вИски используйте, чем воду, — сказала, взглянув на Йена, который тут же стал ухмыляться, снова переходя на развязный тон:
— Гляди-ка маленькая, а разбирается, что виски лучше воды.
Я строго поджала губы и сказала:
— Господин Йен вы меня поняли, я говорю о повязке, если вдруг она по какой-то причине слетит, и вы меня не найдёте, то можно протереть вИски, но никак не грязной водой.
Йен посерьёзнел и кивнул.
Когда я уже направилась к выходу, он вдруг меня окликнул, спросил:
— Может надо что-нибудь? Денег там или помощи?
Сказала про братьев Белтон, Йен обещал разузнать. А вот про деньги на экзамен говорить не стала. Была уверена, что дадут, но потом я вместо того, чтобы лечить детей, буду зашивать колото-резаные раны и доставать пули из мужчин, а такой судьбы я не хотела.
В той же крытой повозке меня доставили к больнице. Я вышла и остановилась, привыкая к яркому свету. И уже собиралась пойти в сторону дома, когда из-за спины раздался грудной женский голос:
— Мисс Лейла, я бы хотела с вами поговорить
Голос мне показался знакомым, я повернулась и увидела… мадам Лестар, собственной стильной персоной.
Сегодня мадам была в сером костюме, но ткань была не просто серой, а жемчужно-серой. Приталенный жилет, из-под него виднелась чёрная полупрозрачная кружевная блузка, длинная узкая юбка облегала стройные бёдра и длинные ноги мадам Лестар. Моё серое платье смотрелось словно старая застиранная мешковина, по сравнению с костюмом мадам. Ну и, конечно же, на голове мадам была маленькая шляпка в виде мини-цилиндра с небольшой чёрной вуалью.
— У нас с вами нет общих тем для разговора, мадам Лестар, — я ответила жёстко, после обещания Йена уверенности в том, что никто меня насильно никуда не увезёт, у меня прибавилось.
И снова развернулась, чтобы пойти в сторону дома. Но мадам Лестар была настроена поговорить и нагнала меня, что, вероятно, было не просто сделать, учитывая, что она была в туфлях на высоком каблуке, а дороги на Харли стрит не отличались гладкостью.
Было очень радостно осознавать, что моя профессия приносит не только облегчение больным, но и пригодилась в таком деле.
Из головы не выходило «предложение» мадам Лестар. Неужели она и вправду думает, что на такое можно согласится. На дураков рассчитано. Кто будет платить такие деньги за «это», во-первых, а во-вторых, если человек решил идти своим путём, зачем он сам себе будет портить жизнь.
Я поняла, что снова рассуждаю с высоты своего опыта, а вот девочки, которых «выпихивают» из приюта с десятью кронами в кармане и двумя простынями, каково им?
Я вспомнила, как я в первый день пошла искать Стеллу. Мне повезло, что меня догнали и остановили парни Белтон. Это воспоминание заставило меня передёрнуть плечами, я вспомнила как жутко смотрелась та улица.
Уайтчепел, —вспомнила я название и вдруг поняла, что я слышала его раньше. В моём мире там орудовал Джек-Потрошитель.
Неужели и в этом мире он есть? Стало обидно, что я не могу помочь всем. Но в то же мгновение пришло осознание, что пусть не всем, но, по крайней мере Тине я помогу, вот только мне для этого надо «встать на ноги».
Мои размышления прервал Том, который постучал в дверь моей комнаты и сообщил, что «мамка зовёт на ужин».
Элис Белтон на радостях, что сыновья вернулись и никто их теперь никуда не посадит, организовала праздничный стол. На столе была не только жареная в кляре рыба, картошка и пюре из горошка, но ещё и свиные рёбрышки.
Я смотрела, как Элис с умилением смотрит на сыновей, с удовольствием поглощающих мясо. И радовалась вместе с ними, понимая, что мне очень повезло встретить таких людей.
Поспать мне больше не удалось и после ужина я стала собираться на работу. На подходе к больнице я увидела вышедшего из неё Шушеля, который, заметив меня, перешёл на другую сторону. А ведь я ожидала, что он снова напомнит мне про сто крон. Но, видимо, люди Йена «работают» быстро.
Может мне стоит принять их предложение? Потому как предложение Йена не было ничем неприличным, просто я понимала, что цена входа не будет равна цене выхода. И раз согласившись, мне придётся заниматься этим всю жизнь, а я всё-таки мечтала лечить детишек. Сделать их жизнь менее опасной. Я не знала статистику, но предполагала, что детская смертность здесь была высокой.
Дети, которые попадали к нам больницу в основном, были рахитичными и у многих уже в детстве были хронические заболевания.
Недавно в больницу привезли детишек после пищевого отравления и это натолкнуло меня мысль, что в таких ситуациях можно использовать «морковный суп доктора Моро» *. Что я и сделала, и дети буквально за несколько дней пришли в норму.
(*Рецепт супа доктора Эрнста Моро при диарее и обезвоживании. Полкило моркови превращается в пюре, заливается литром воды, приправляется тремя граммами соли и упаривается до общего объема в один литр. Образующиеся в этом супе кислые олигосахариды, попадающие в раствор из моркови, мешают бактериям прикрепляться к слизистой оболочке кишечника.)
Как и обычно в этой больнице, ночь прошла беспокойно. Под утро привезли пьяных парней, которые устроили драку с ножами и теперь представляли страшную картину, хотя при ближайшем рассмотрении выяснилось, что ничего страшного не произошло, просто много мелких порезов и крови.
И это не были криминальные элементы, а простые работяги, которые получив оплату пошли праздновать, ну и что-то не поделили.
Мы с доктором Стеном уже некоторое время работали как два врача. Не знаю, что он обо мне думал, но несколько раз убедившись в том, что мои умения далеко за пределами компетенции сестры милосердия, ночью он доверял мне самой принимать пациентов. Иногда это очень нам помогало, потому что оставалось немного времени, что отдохнуть или быстрее оказать помощь.
Для меня это было не трудно. Плюс практика, хотя я понимала, что это не очень справедливо, выполнять работу врача, а получать оплату, как медицинская сестра, но решила для себя, что это «подготовка к экзамену», который я намеревалась сдать. Пока не знала, как мне найти средства, чтобы заплатить за экзамен, но была уверена, что мои знания помогут. И уже совершенно точно не придётся идти и торговать собой.
Утром хотела задержаться и обсудить с доктором Джозефом возможность патента на «морковный суп»*.
С утра еле дождалась доктора Джозефа, сказывалось то, что прошлым днём мне не удалось толком поспать, а ночь так и вовсе была бессонная.
— Доктор Листер, мне надо с вами поговорить, — сообщила я, как только был закончен утренний обход, после которого я обычно уходила домой.
Пьер Шушель, который работал исключительно днём, но всегда присутствовал на утреннем обходе, напряжённо взглянул в мою сторону. Вероятно, подумал, что я собираюсь нажаловаться на него доктору Джозефу
Я подумала, что, конечно, надо бы доктору об этом сказать, но мне было жаль доктора Листера, у него и так-то вера в людей находилась на низком уровне, а, если я ещё и про «хорошего мальчика» Шушеля расскажу, то он вообще разуверится в человечестве. А доктор значимая для медицины фигура и его надо беречь.
— Я и сам хотел с вами поговорить мисс Лейла, — улыбнулся мне доктор Джозеф.
И мы прошли в его небольшой кабинет.
— У меня есть для вас хорошие новости мисс Лейла, — радостно начал доктор Джозеф.
Посмотрел на меня весело и сказал:
— Я подавал королеве прошение на стипендию для вас.
Я очень удивилась, потому что мне доктор Джозеф об этом ничего не говорил.
Между тем, доктор продолжил:
— Сегодня я получил ответ. Вас включили в список претендентов на стипендию. А это значит, что вы сможете сдать экзамен бесплатно.
Мне захотелось зааплодировать.
— Но…
«Ну почему всегда есть, но, — подумала я»
—Но экзамен будет проходить в присутствии главного королевского лекаря, декана медицинского факультета королевского университета, и даже возможно Её Величества. Потому как есть три претендента на стипендию, — договорил доктор Джозеф.
После разговора с доктором Джозефом, который рассказал, что до экзамена осталось чуть меньше двух недель, если, конечно, не будет переносов. Переносы, кстати, были возможны как в одну, так и в другую сторону.
Я уточнила, как мне лучше подготовиться, и доктор Джозеф посоветовал мне… обратиться к Пьеру Шушелю.
— Мисс Лейла, спросите у Пьера, мальчик не так давно сдавал экзамен, возможно, у него сохранились учебники, которыми он сможет с вами поделиться.
Мне захотелось закатить глаза, но я всё равно не стала расстраивать доктора Листера и рассказывать ему неприятные подробности о Шушеле. Но решила подойти к Шушелю и попробовать попросить: в конце концов, не убьёт же он меня, а если он вздумает говорить мне противные слова, то я уж как-нибудь переживу. От слов ещё никто не умирал. Но я недооценила доктора Джозефа.
После разговора с доктором пошла в детскую палату, чтобы ещё раз поговорить с мамочками малышей, которых сегодня должны были выписать. Малыши всё ещё были слабыми, но, к сожалению, у бесплатной больницы не было возможности держать пациентов долго. Места всё время не хватало, а бедные люди всё время болели.
Сегодня выписывались трое маленьких пациентов. Дети попали в больницу после отравления несвежими продуктами, с диареей и сильным обезвоживанием. Им уже помог морковный суп Моро, но я планировала рассказать рецепт супа матерям детей, чтобы они, выписавшись из больницы, долечили своих детей.
Я надеялась, что они ухватятся за эту идею, потому как морковь была доступным и недорогим продуктом.
Рассказала им, что надо делать. Пока рассказывала, обратила внимание, что двое из трёх женщин, будто пропускают всё мимо ушей, а вот одна из них очень внимательно слушала.
Когда я закончила, те двое, что слушали невнимательно, облегчённо вздохнули, и мне показалось, что я даже прочитала их мысли: «Давай, зануда, иди уже отсюда, нам пора».
А вот та, что внимательно слушала, попросила записать ей рецепт.
— Мисс доктор, — обратилась она ко мне.
— Ну что вы, я не доктор, я сестра милосердия, — поправила я женщину.
Но та будто не обратила внимания и повторила:
— Мисс доктор, напишите мне, пожалуйста, рецепт, я попробую, у меня ещё двое детей постарше, их я уже не повезла в больницу, но они так же болели, и я верю, что ваш суп нам поможет.
Я написала ей рецепт и на всякий случай попросила, чтобы она поделилась со своими соседками, если вдруг они всё-таки осознают, что это им нужно.
А когда я вышла из детского отделения, то сразу увидела интерна Шушеля, стоящего рядом с дверью в палату. При виде меня лицо его стало недовольным.
— Ну ты нахальная, — сразу заявил он мне.
— Мистер Шушель, — снова не стала сдерживаться я и добавила немного яду в тон, — если вы что-то хотели, давайте отойдём от палат.
Я прошла в сторону окна, расположенного в фойе. Оттуда, по крайней мере, пациентам не будет слышно, даже если Шушель станет кричать.
— Ко мне подошёл доктор Листер и сказал, чтобы я дал тебе учебники для подготовки к экзамену, — на удивление спокойно сказал Шушель.
Я с благодарностью подумала о докторе, который снова мне ничего не сказал, но позаботился. Вслух же ответила, на сей раз тоже обычным тоном:
— Да, я собираюсь сдавать экзамен и буду благодарна за помощь с учебниками.
И здесь из Шушеля снова вылезло:
— И насколько ты будешь благодарна?
«Ну что за человек!» — подумала я и ответила так, чтобы поставить его на место:
— Настолько, что похвалю вас своим новым знакомым.
Лицо Шушеля сразу приняло понимающее выражение:
— Всё понятно, откуда у тебя деньги на экзамен
Я промолчала: «Пусть думает что хочет, всё равно такого человека не переубедить».
— Ладно, — наконец сказал Шушель, — завтра с утра принесу.
Я не стала рассыпаться в благодарностях: ещё неизвестно, что он там принесёт. У меня же тоже были кое-какие книги, по которым училась Лейла.
Я не боялась экзамена, понятно, что мои знания и умения намного опережают тот уровень медицины, который есть в этом времени, но наверняка есть специфические заблуждения. И доктор Джозеф Листер — яркий пример того, как прогрессивные идеи считаются неверными и не соответствующими. Поэтому мне бы только просмотреть учебники и понять, что можно говорить, а что — ещё рано.
С этими мыслями я вышла из больницы и поняла, что про морковный суп и патент я доктору Листеру так и не сказала. Но сил возвращаться и снова ждать доктора у меня не было, я уже и так еле стояла на ногах и поэтому решила сделать это завтра.
Вдруг моё внимание привлёк знакомый автомобиль, припаркованный неподалёку.
«Неужели мадам не может дождаться ответа? — подумала я. И сразу следом другая мысль: — И чего она именно ко мне прицепилась?»
Но оказалось, что это не мадам, а её… водитель? Секретарь? Охранник?
Машина как раз стояла в той стороне, куда я обычно шла домой. Я нарочито перешла на другую сторону улицы и пошла, не глядя ни на авто, ни на мужчину, стоявшего рядом с машиной.
И вместо того чтобы пойти отсыпаться домой, я направилась по адресу, который дал мне Хью. Хью предложил подвести, но я отказалась. У меня было примерно шестьдесят эре[1], и я решила нанять извозчика.
Адрес, по которому располагалась швейная мастерская, где работала Дана, находился в одном из центральных районов Лондиниума. Район назывался Фулэм и был достаточно дорогим и спокойным. Извозчики с удовольствием туда брали пассажиров, потому что там всегда можно было получить ещё заказ.
Насладившись получасовой поездкой по улицам Лондиниума, я сошла с кеба в начале улицы Крэйвен-стрит. Длинная улица тянулась через весь район и на первых этажах таунхаусов были расположены небольшие магазины и мастерские. Швейная мастерская, адрес которой я получила от Хью, располагалась в самом конце улицы и тоже находилась на первом этаже двухэтажного дома. Я предположила, что владелица проживает на втором этаже, а на первом у неё расположена мастерская.
Дверь была не заперта, я потянула за ручку и вошла, оказавшись в небольшом помещении, скорее всего, предназначенном для приёма клиентов, потому что с одной стороны по стене была расположена симпатичная банкетка, обитая зелёным сукном, а с другой стороны на стене висело небольшое зеркало и были приделаны крючки, видимо, для верхней одежды.
За небольшой стойкой-столом сидела девушка, которая, увидев меня, сразу вышла мне навстречу.
Улыбнувшись, спросила:
— Добрый день, приветствую вас в швейной мастерской мадам Селязи.
Но по мере того, как девушка изучала мой внешний вид, от серого платья до растоптанных башмаков, улыбка на её лице таяла, пока не исчезла окончательно, и девушка, поджав губы, сказала:
— Работы нет.
Я улыбнулась:
— Здравствуйте, я не ищу работу, я ищу свою подругу, мисс Дану Верн. Мне сказали, что она здесь работает. Могла бы я с ней поговорить?
Девица ещё сильнее поджала губы и произнесла:
— Мисс Верн сейчас работает, до перерыва ещё два часа.
Я вытащила из кармана всю мелочь, которая у меня оставалась, что-то около двадцати эре, сделав шаг, схватила девушку за руку, ссыпала ей всю мелочь и попросила:
— Ну, пожалуйста, мне нужно всего пять минут.
Девица быстро убрала мелочь в карман и пробормотала что-то вроде:
— Не дольше.
Вышла куда-то вправо.
Вскоре оттуда же появилась Дана.
Мне показалось, что, когда я последний раз видела Дану в приюте, она выглядела более здоровой. Сейчас же лицо у неё было бледное до синевы, под глазами были тёмные круги, губы тоже были очень бледные. Это говорило о том, что у девушки явная нехватка гемоглобина. А ещё я обратила внимание, что глаза у Даны слезятся.
«Видимо, тяжёлая работа, приходится сильно напрягать глаза», — подумала я, а вслух сказала, глядя на безучастное лицо девушки:
— Дана, ты меня узнаёшь? Это я, Лейла.
Девушка, не меняя выражения лица, произнесла:
— Конечно, я тебя узнала. Слышала, что ты работаешь в больнице, как и хотела.
Девушка замолчала, будто ей было совсем неинтересно, зачем её бывшая товарка по приюту пришла к ней и выдернула её посреди рабочего дня. На мой врачебный взгляд такая апатия была очень плохим признаком.
Я в свою очередь тоже её похвалила, что она нашла работу в таком месте, расположенном в приличном районе.
Когда Дана и на это не отреагировала, я прямо сказала:
— Я знаю, что ты получила предложение от мадам Лестар.
И вот здесь на лице девушки появилась первая эмоция — испуг.
Я продолжила:
— Дана, не соглашайся и не подписывай. Существуют такие повороты судьбы, один раз свернув, ты уже никогда не сможешь найти путь назад. И это как раз такой случай. Мадам уже не отпустит тебя, понимаешь?
Дана какое-то время смотрела на меня, а потом её просто прорвало, и она, стараясь говорить тихо, чтобы не было слышно в соседних помещениях, зашептала:
— А что мне делать? Я всего месяц здесь работаю, но мои глаза уже практически ничего не видят. В комнате, где мы шьём, практически нет света. И я знаю, что скоро ослепну. И что тогда? Как я смогу шить и зарабатывать себе на жизнь?
Дана всхлипнула и, вдруг вытянув руки, уже громче, не сдерживая эмоций, сказала:
— Посмотри на мои руки.
Я взглянула и ужаснулась, руки девушки были все исколоты, в синяках и кровоподтёках.
Словно в ответ на мой испуганный взгляд Дана произнесла:
— И это мне ещё удаётся как-то шить, практически на ощупь. Если с утра я ещё хоть что-то могу разглядеть, то вот к вечеру всё расплывается.
Я сразу начала думать, как можно помочь девушке, но ничего быстрого, к сожалению, не было. С такими симптомами ей была противопоказана подобная работа, иначе и вправду это могло привести к полной потере зрения.
— Дана, — сказала я, — мы что-нибудь придумаем.
Я хотела сказать, что поговорю в больнице, может быть, к нам можно оформить человека на должность уборщицы. Но в этот момент прозвучало:
— Мисс, — проговорил Хью, от которого немного пахло луком: судя по всему, он уже воспользовался моими рекомендациями, — а вы-то куда?
— А я, Хью, хочу посмотреть, куда вы возите дурочек, покупающихся на сладкие посулы вашей мадам, — ответила я Хью, демонстративно глядя не на него, а на Дану, которая в свою очередь зло смотрела на меня.
«Ну и пусть злится, — подумала я, — дети тоже злятся на родителей, когда уверены, что те их ограничивают в чём-то, а потом спустя время многие признают, что мама была права».
— Поехали, Хью, поедем, посмотрю, где сейчас люди собственное достоинство теряют, — сказала вслух.
Хью тяжело вздохнул, но с доктором не спорят, и мы поехали.
Дом, к которому спустя двадцать минут подъехал автомобиль, находился на другой стороне Темзы, в спокойном, тихом, практически спальном районе, дома там были разные, большие и маленькие, отличало этот район то, что, в отличие от промышленного Ист-Энда, здесь не было никаких производств, только дома.
Сам дом выглядел обычно, я бы даже сказала обезличенно. Уже было достаточно темно, света в окнах дома не заметила, но когда мы вместе с Даной, которая почему-то взяла меня за руку (я почувствовала, как она напряжена), подошли ближе, то увидели небольшой огонёк в окне первого этажа.
Хью остался в автомобиле, продолжая с укором смотреть на меня. Честно говоря, я плохо себе представляла, что буду делать. Никаких речей я не готовила и надеялась, что соображу по ходу. Я понимала, что действую абсолютно нелогично, но ничего не могла с собой поделать. В конце концов, девочка не виновата, что попала в такие условия. И я чувствовала свою ответственность. Ведь не просто так мне дали второй шанс: не только деток, но и общество тоже надо лечить, а я знаю как.
Мы вошли в дом, дверь оказалась не заперта. От входа сразу было видно большую гостиную, в камине горел огонь, возле камина в большом кресле кто-то сидел. От входа не было видно, кто это. Но мне показалось, что сидит всё-таки мужчина.
Дверь позади нас с Даной захлопнулась с негромким звуком. Человек в кресле повернулся. Лица не было видно, сперва мне показалось, что он в очках, но я ещё ни разу не видела очков в этом времени.
«Он в маске!» — поняла я, когда одна сторона лица осветилась отблеском пламени в камине.
И хотя лица его было не видно, мне показалось, что мужчина оторопел, увидев, что девушек двое. И тогда я решилась.
— Вы думаете, что если у вас есть деньги, то вам позволено разрушать чужие жизни? — сделав шаг вперёд и оставив Дану за спиной, произнесла я.
Мужчина молчал, продолжая сидеть в кресле. Не знаю, что бы я делала, если бы он встал, но то, что он оставался на месте, несколько уменьшило мой испуг, потому что, колени у меня тряслись, несмотря на то что я старалась, чтобы голос звучал уверенно.
И вдохновлённая, я продолжила:
— Такие, как вы, имея деньги, вместо того чтобы помогать детям из приюта, который, кстати, курирует наша королева, вставать на ноги, ради своих сомнительных удовольствий губят их жизни.
И так я распалилась, что из меня выскочило:
— Вы настоящие уроды, которые недостойны того, что имеют.
Неожиданно мужчина поднялся из кресла, и я поняла, что меня сейчас будут убивать. Стало очень страшно: в голову пришла мысль, что надо сделать что-то такое, чего от тебя не ожидают. Например, кинуться куда-нибудь с криком «Пожар!». И я уже приготовилась…
Но мужчина остановился в нескольких шагах от меня и сказал:
— Девушка, вас кто-то обидел? В чём дело?
Причём у мужчины был очень приятный баритон, в голосе действительно сквозило удивление, как будто он не ожидал. Но меня было не провести.
Осознав, что убивать меня никто не собирается, я решила ещё понаглеть и заявила:
— Вы платите за то, чтобы покупать себе невинных девушек, которым специально создают такие условия сразу после выпуска из приюта. — И заявила тоном старой докторши: — Вам должно быть стыдно, молодой человек. И противно.
— Я не знал, что это так, я платил… — он запнулся, но вскоре продолжил, быстро подобрав слово, — профессиональным девушкам, не невинным, как вы изволите меня обвинять.
Речь мужчины была чистой, очень грамотной, в голосе мелькали властные нотки.
Я подумала: «Если не врёт, то, значит, это делает кто-то из его окружения».
А вслух сказала:
— Тогда и вы извольте разобраться с тем, что происходит. — И не удержалась от врачебного совета: — И вы взрослый мужчина, найдите себе постоянную партнёршу, это я вам как врач рекомендую.
И вот здесь мужчина снова сделал несколько шагов в мою сторону. До того, как начал двигаться, он взял подсвечник со стола и, подойдя ко мне, поднёс к своему лицу.
Я от неожиданности непроизвольно вскрикнула и отшатнулась.
На лице мужчины была полумаска, но даже она не скрывала, что вся левая сторона его головы страшно обожжена, через всю половину лица шли уродливые келоидные рубцы, уходя по шее вниз, под чёрную рубашку, в которую он был одет.
Сзади тихо заскулила Дана.
На работу я немного опоздала, и если бы дежурил доктор Стен, то мне бы ни слова не сказали, но сегодня дежурил сам доктор Джозеф, а он весьма строго относился к дисциплине, и моё отсутствие на вечернем обходе сразу же было замечено.
Я, в принципе, была с доктором Листером абсолютно согласна во всём, что касалось опозданий: если у тебя что-то произошло, и ты не можешь прийти вовремя — предупреди. Больница — такое место, что иногда тебя некем заменить, и от этого может зависеть жизнь пациента.
Как только я пришла, меня попросили зайти в кабинет доктора Джозефа.
Я не собиралась оправдываться, собиралась признать свою вину в опоздании, принять заслуженное наказание и идти работать. Но доктор Листер не собирался меня ругать. Он был расстроен.
Когда я зашла в кабинет, то обнаружила, что он сидит за столом и смотрит в одну точку.
«Ну не могла же это я его так расстроить?» — подумала я.
Увидев меня, доктор Листер грустно улыбнулся и сказал:
— Завтра к нам приезжает комиссия по проверке выделяемых средств и организации больницы. Кто-то написал донос, что я принимаю на повышенные ставки людей без соответствующего медицинского образования.
— Мне кажется, я знаю, кто мог это сделать, — сказала я.
— Я тоже, Лейла, я тоже, — ещё более грустно произнёс доктор Джозеф. — Я видел это письмо и узнал почерк. — Потом доктор вздохнул и добавил: — Но не важно, кто написал, важно то, что завтра приедет комиссия и будет делать аудит. Так как ты ночная сестра, и по идее они не станут цепляться. Несмотря даже на то, что в письме Пьер написал, что именно на эту должность был принят человек без сертификата, но могут попросить вызвать тебя.
Я понимала, почему вздыхает доктор Джозеф. Одно дело — просто взять человека, оформив с нарушением, а другое дело — врать в лицо проверяющим, возможно, коллегам.
Между тем доктор Джозеф был готов лгать. Оказалось, что он даже послал за мисс Тусен, но та укатила в путешествие с женихом.
— Я не знаю, что делать, — сказал доктор.
Я смотрела на доброго человека, который уже столько для меня сделал в этом мире, и понимала, что не могу его подвести.
— Доктор Джозеф, — предложила я, — давайте я пойду работать, а сразу по окончании смены уйду, а вы покажете членам комиссии перевязки, сделанные ночной сестрой, и всё остальное. Возможно, им будет достаточно удостовериться, что человек на должности выполняет свою работу.
Доктор Джозеф снова вздохнул и проговорил:
— Ладно, Лейла, ты права, иди работай. Утром сдашь смену и иди домой, я пришлю тебе записку, если что-то возникнет срочное.
Я пошла работать. Сначала всё шло ожидаемо. Где-то в начале смены ко мне подъехал Хью, и я в спокойной обстановке ещё раз его осмотрела и записала рекомендации, куда включила мимическую гимнастику, которую следовало начать через неделю.
— Мисс, — пробасил Хью, — я всего один раз ваш компресс сделал, а мне уже полегче.
— Хью, тебе надо это делать и на ночь, и днём, если ты хотя бы несколько часов не выходишь из дома. Болезнь коварная, может и вернуться.
Ещё раз взглянула на мужчину: «Интересно, у него есть кто-то, кто может ему сделать отвары или настойку?»
А вслух спросила:
— Хью, ты женат?
Мужчина замялся и покраснел, начал бормотать:
— Мисс, вы очень красивая девушка…
Я рассмеялась:
— Нет, Хью, я не буду просить тебя на мне жениться, я хотела узнать, есть ли кто-то, кто может тебе заварить настойки трав, которые ты должен принимать ещё десять дней.
Хью облегчённо выдохнул:
— Да, мисс, мать может сделать. Говорите, а лучше снова напишите.
Я написала, перечислив несколько вариантов противовоспалительных трав с успокаивающим действием: цветы ромашки, цветки липы, бузину, траву мяты, тысячелистника, пустырника.
— Хью, я всё записала, но ты тоже постарайся запомнить. — Ещё раз повторила для мужчины. — В лечении главное — регулярность и постоянство. Мать тебе заварит травы, а ты должен пить три раза в день по полстакана в течение десяти дней. Запомнил? И ставить компрессы.
Мужчина усиленно закивал.
А я продолжила:
— А когда болеть перестанет, надо начинать делать гимнастику, чтобы щека разработалась. Вот так.
И я показала несколько гримас. Хью сначала пытался сдержаться, а потом рассмеялся.
— Ну, мисс, ну насмешили.
Пришлось принять серьёзный вид и строго повторить:
— Может, это и выглядит смешно, зато щека твоя будет двигаться, а не как сейчас.
Я представила себе, как Хью с его квадратно-кирпичной физиономией начинает гримасничать, изображая разные эмоции, надувать щёки, сильно выдувать воздух ртом и произносить звуки, в котором участвуют лицевые мышцы, например: «пи», «пе», «ку». И мне тоже стало смешно, но я сдержалась.
— Мисс… — На прощание Хью протянул мне несколько крон.
Я так устала, что у меня даже не было сил сказать, что это неправда, это не Шушель, это вообще суп Эрнста Моро.
Но здесь уже я сама виновата, надо было не откладывать, а сразу сообщить доктору Джозефу о том, что я использовала для лечения детишек морковный суп.
Но я снова недооценила доктора Джозефа. Несмотря на усталость, доктор внимательно взглянул на Шушеля и сказал:
— Пьер, но разве рецепт этого супа не разработала мисс Лейла?
Рыжий доктор перевёл взгляд на Шушеля:
— Молодой человек, а вы указали, что тестирование лекарства проходило в этой больнице под руководством доктора Листера.
И здесь наглости молодого интерна можно было только поражаться, потому что Шушель не моргнув глазом сказал:
— Конечно, в этой больнице, у меня есть адреса пациентов, тестирование проводилось с разрешения доктора Листера, а мисс Лейла тоже участвовала как младший медицинский персонал. Все результаты, всё оформление было на мне.
Я смотрела на «хорошего мальчика» и понимала, что он далеко пойдёт. Ведь как получается, всё, что Шушель сказал, соответствовало тому, как было на самом деле, за одним исключением: никто, кроме меня, здесь не знал, что такой рецепт останавливает диарею и восстанавливает микрофлору кишечника.
Рыжий посмотрел на Шушеля и сказал:
— Если доктор Листер не подтвердит, что тесты прошли и он готов подписаться под результатами, то мы не сможем пустить оформление по ускоренному варианту, как вы просили.
— И сколько времени тогда займёт оформление? — спросила я, поразившись тому, как хрипло от усталости прозвучал голос.
Рыжий посмотрел на меня и ответил:
— Не меньше шести месяцев, мисс. Если этим будет заниматься министерство, то, может, и дольше.
Я про себя подумала, что всё это время дети будут продолжать умирать. Доктор Листер сказал:
— Я подпишу, только если патент будет оформлен на ту, кто действительно является автором рецепта.
И посмотрел на Шушеля. И тут Шушель пошёл ва-банк. Глаза его зло сверкнули, и он сказал, противно растягивая гласные:
— У ми-исс Ле-ейлы нет ме-едици-инского образования. — Потом обвёл присутствующих взглядом и сообщил: — Она вообще в нашей больнице не числится.
Я устало привалилась головой к стене, вяло наблюдая за развернувшейся картиной. Возможно, если бы я не была такой уставшей, то я бы переживала, постаралась бы что-то сделать, но всё, чего мне хотелось в данный момент, — это лечь, и чтобы меня никто не трогал хотя бы несколько часов.
Мне кажется, я всё же немного уснула, потому что сквозь сон я слышала резкий разговор, где Шушеля сначала спросили, он ли тот самый бдительный аноним, который сообщил о нарушении в больнице Листера. Похоже, что Шушель ответил утвердительно, потому что вскоре последовал звук удара, сопровождавшийся сдавленным стоном.
— Да что вы себе позволяете?! — взвизгнул Шушель.
Я открыла глаза. Посередине небольшого кабинета доктора Джозефа стояли оба незнакомых мне доктора, остальных членов комиссии видно не было. Высокий брюнет потирал кулак правой руки, а перед ним стоял Пьер Шушель и держался за левую щёку.
Доктор Джозеф сидел возле меня на небольшой банкетке.
Увидев, что я проснулась, доктор улыбнулся и сказал:
— Лейла, прости, не могла бы ты господам доктору Брюсу и Ван Эрменгему рассказать, что конкретно мы делали, чтобы оказать первую помощь пострадавшим от botulus.
Интерн Шушель сразу забыл про больную щёку и заинтересованно навострил уши. Доктор Джозеф, заметив интерес Шушеля, отправил его работать:
— Идите, Шушель, работайте, больные ждать не будут.
Сперва меня удивила просьба доктора Листера, но потом я подумала, что доктор ничего не делает просто так, и я, попросив водички, начала рассказывать.
Рыжего доктора звали Дэвид Брюс, а брюнета Эмиль ван Эрменгем, оба были членами королевского общества Лондиниума, из которого не так давно исключили доктора Листера.
Доктора внимательно слушали, задавали вопросы. Что удивительно, ни один из них не задал вопроса, типа «откуда вы всё это знаете?». Я видела, что им действительно было это интересно.
Но самым удивительным было то, что доктор ван Эрменгем предложил мне работу. А если учесть, что доктор возглавлял госпиталь Святого Томаса, то это была для меня большая удача. Но как я могла оставить доктора Джозефа? Его и так оставили так называемые друзья, многие из них перестали с ним общаться, когда его сместили с поста главного врача центральной больницы имени Святого Георга и выгнали из королевского общества.
Так поступить с ним я не могла и отказалась. Тем более что сертификата о сдаче экзамена на медицинскую сестру у меня действительно не было.
Что и выяснилось в ходе проверки.
После того как я объяснила докторам принципы детоксикации с помощью английской соли, предназначения растительного масла в этом процессе, доктор Листер попросил их отпустить меня.
— Коллеги, девочка вторые сутки на ногах. Если надо, я смогу ответить на все ваши вопросы.
Я так устала, что даже думать о том, что мне придётся с кем-то танцевать, мне не хотелось. Тем более что на бал надо было что-то надеть, а у меня, кроме серого платья и растоптанных башмаков, ничего и не было.
Еле сдерживая зевоту, я попросилась, чтобы меня отпустили, потому что, во-первых, очень хотелось спать, а во-вторых, надо было решать вопрос с Даной. Мы же в ответе за тех, кого приручили.
Сразу уйти не удалось, доктор Стен ворвался в кабинет, и пока я не расписала как минимум две схемы восстановления после отравления botulus, меня не отпустили. Но было в этом и хорошее — доктор Брюс, почесав рыжие бакенбарды, сказал:
— Ни в коем случае не собираюсь уводить вас от доктора Листера, Лейла, но предлагаю свою лабораторию на базе колледжа для научной работы по botulus.
Я посмотрела на доктора Листера.
Доктор Брюс, верно угадав мои сомнения, сказал:
— Я буду счастлив, если вы захотите работать совместно, но не настаиваю.
Я поблагодарила, тем более что у меня была задумка не только про токсины, но и про детские заболевания. Надо было привнести в эту реальность не только чужие достижения, но и свои. Детская медицина была очень слабо развита. И я могла это изменить. Не просто же так я получила свой второй шанс.
Доктор Джозеф не был сильно расстроен, что его отстранили, потому как он мог продолжать практиковать в больнице, просто не имел доступа к управлению. Его, как и доктора Стена, больше расстраивало, что я не могу работать.
То, что доктор Джозеф сможет продолжать осуществлять врачебную деятельность, сильно обрадовало доктора Стена, и его лицо уже не выражало вселенскую скорбь великомученика.
Когда я наконец добралась до дома и до подушки, то даже не помнила, как уснула.
Проснувшись вечером, побежала к Дане. У меня появилась мысль, как можно ей помочь. Работа, которую я хотела её предложить, была временная, но зато у Даны отдохнут глаза, а там можно что-то ещё подобрать.
С Йеном мы договорились, что в течение двух дней он заедет за мной, чтобы сделать перевязку. Значит, ждала я его завтра с утра, и до этого мне надо было переговорить с Даной. Я подумала, что ещё примерно две недели будет нужен медицинский уход для Майкла: неделя до снятия швов и неделя после. Научить Дану обрабатывать швы и перевязывать я смогу. Главное, чтобы она согласилась.
А за две недели, я думаю, смогу помочь Дане с глазами. Было у меня подозрение, что она не просто так слепнет. Мой докторский слух сразу зацепился за то, что Дана сказала: «С утра ещё ничего, а потом почти ничего не вижу, всё начинает расплываться». Надо было задать ей ещё пару вопросов, и если я получу на них утвердительные ответы, то с большой вероятностью это то, о чём я думаю, а именно воспаление или, как у нас его классифицировали, неврит глазного нерва.
Девочка жила в приюте, конечно, судя по состоянию тела, которое мне досталось, питание было нормальным, а вот какое-нибудь простудное или вирусное заболевание могло дать осложнение, которое и привело к воспалению глазного нерва. И возможно, так быстро заболевание не прогрессировало бы, но Дана попала в мастерскую, где приходилось всё время напрягать глаза и шить с плохим освещением.
В общем, в сопровождении обоих братьев, которые не отпустили меня одну, мы пошли в тот район, где Дана снимала комнату. Приятная старушка, хозяйка дома, подозрительно покосившись на мужчин за моей спиной, но при этом улыбнувшись мне словно старой знакомой, сообщила, что Дана дома, но отдыхает.
Парни остались на улице ждать меня, а я прошла в дом.
Дана сегодня снова ходила на работу, поэтому, когда она спустилась ко мне, то я заметила, что она старается за что-то держаться, когда движется.
— Лейла, я рада тебя видеть, — проговорила Дана, и то, как она поморщилась, снова навело меня на мысль, что это, скорее всего, неврит.
— Дана, у тебя болит голова? — спросила я.
Дана кивнула, снова поморщившись.
— Когда она обычно начинает болеть?
Дана недоумённо взглянула на меня, но ответила, что каждый день ближе к концу рабочего дня, иногда раньше.
Я задала девушке ещё несколько вопросов, жалея, что не могу отправить её на МРТ[1].
Но что есть, то есть. Когда ничего нет, приходится выкручиваться. Но я уже была в медицине и тогда, когда не было таких приборов, и мы ставили диагнозы на основе практически ручных исследований.
Я спросила, где я могу вымыть руки. Мне надо было пропальпировать[2] глаза Даны, чтобы понять, насколько сильное воспаление и затронуло ли оно уже оба глаза.
Расспросы и прощупывание — всё это заняло у меня около пятнадцати минут, и с вероятностью девяносто пять процентов подтвердило диагноз, на который я и думала. Теперь можно было назначить лечение. Убивало отсутствие антибиотиков, и здесь я очень рассчитывала на лабораторию, которая скоро станет мне доступна, и возможно, у меня получится выделить пенициллин.
— Я, похоже, знаю, как справится с твоей слепотой, — сказала я. — Вот только надо будет примерно от десяти дней до двух недель не напрягать глаза.
— Ну это невозможно! — сразу воскликнула Дана. — Меня выгонят из швейной мастерской.
Время до экзамена пролетело незаметно. Казалось, вот только что была целая неделя, и мне даже не надо было ходить на работу, хотя по ночам я всё равно бегала в больницу.
Главным было не пересечься со стукачом Шушелем, но он ночами и не работал. Зато мы виделись с доктором Стеном, навещала больных и даже два раза пересеклась с доктором Листером. Он мне кое-что по учебникам объяснил. Братья Белтоны ворчали, но всегда сопровождали меня, не отпуская одну.
И вот за два дня до экзамена доктор Джозеф, смущаясь, сказал:
— Лейла, я тут с супругой посоветовался, у неё есть платья, которые она носила в молодости. Если ты не побрезгуешь, то можешь к нам прийти, забрать.
Я чуть было не бросилась его обнимать.
— Доктор Джозеф, я с большой радостью, вы меня очень выручите.
Доктор, всё ещё смущаясь, улыбнулся и проговорил:
— На бал, наверное, они не подойдут, но на экзамен в присутствии королевы будут в самый раз.
А я подумала, что если меня и вправду позовут на бал и мне придётся идти в своём, то я не буду стесняться. Это не я должна стесняться своей нищеты.
В общем, когда настал день экзамена, у меня было целых три «новых» платья и туфли.
Платья были довольно простыми, но элегантными, и на моей фигурке смотрелись весьма привлекательно, хотя я предпочла бы что-то более серьёзное. Какой-нибудь костюм. Но выбора особо не было, поэтому надела тёмно-синее платье с белым воротничком, отбелить который мне помогла Элис, притащив какой-то страшно вонючий порошок и не подпустив меня к кухне, пока кипятила бельё.
— Заодно уже и своё прокипячу, — сообщила мне Элис, — чтобы зазря не тратить.
У меня было подозрение, что средство содержало аммиак. Но я не стала пока заниматься выяснением этого вопроса. После стирки и просушки запаха не было, и это меня устроило.
У платья был длинный рукав, длина платья была на две ладони ниже колена. Конечно, многие носили платья длиннее, но что поделаешь, ростом супруга доктора Листера была пониже, поэтому на мне платье село по-другому.
Но я подумала, что на экзамене, если он будет письменный, несколько вызывающая длина не будет так бросаться в глаза.
И вот настал день экзамена, и я прибыла в здание Королевского университета Лондиниума. Спасибо огромное доктору Листеру. Мы с ним встретились в больнице и поехали вместе.
На входе в университет проверили документы, и чуть было не завернули меня обратно, ведь у меня не было настоящего документа, только метрика. Но доктор Листер помог, и нас пропустили. На территории университета было много людей. Молодые люди, видимо студенты, ходили группками, было много зелени, какие-то скульптуры, но меня что‑то начало знобить, и я просто шла за доктором Джозефом, не замечая ничего вокруг.
Я не ожидала, что буду так переживать. Видимо, сыграл тот факт, что это единственный шанс сдать экзамен и сразу получить статус интерна, потому как накопить тысячу крон не представлялось возможным.
Экзамен проходил в зале медицинского факультета. Помещение было большим, света было много, потому что окна были просто огромные, с красивыми витражами, на которых были изображены различные сцены из истории медицины. Посередине зала стоял большой стол для комиссии и три небольших, на одного человека, стола для экзаменуемых. В торце зала было небольшое возвышение, и на нём было установлено два кресла с высокими спинками, украшенных покрывалом с гербом Британии: золотогривый лев, стоящий на двух лапах.
Я подумала, что, вероятно, эти кресла как раз для королевы и короля. Высказала это вслух, но доктор Листер, взглянув на меня, ответил:
— Мисс Лейла, наш король уже год как не посещает мероприятия, у него проблемы с коленями, хотя… — Доктор Листер хитро улыбнулся. — Об этом официально не сообщается. А вот королева Анна, которая и курирует медицину, обязательно будет. А два кресла, скорее всего, потому, что королева может прибыть не одна, её часто сопровождает старший сын.
Экзаменуемых было трое, я, ещё одна девушка и серьёзный молодой человек. Нас вызвали сразу всех троих. Но экзамен не начинали, ждали королеву. Примерно через час двери распахнулись. И в установившейся тишине голос организатора произнёс:
— Королева Британии Анна Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая, герцогиня Кентская, и принц Максимилиан Август, герцог Кентский.
Все замерли, ожидая. И вскоре в зал вошла высокая женщина в серо-зелёном, вышитом серебром платье. Все склонились в поклонах, и я тоже.
Рядом с королевой, поддерживая её за руку, шёл мужчина, на нём был чёрный камзол до середины бедра, чёрные брюки — в целом он весь был какой-то мрачно-чёрный. Высокий, плечистый брюнет.
Но когда я подняла глаза и увидела его лицо, обезображенное страшными шрамами, скорее всего, от ожогов, я поняла, что знаю эти шрамы. Я их уже видела и даже назвала этого человека уродом.